Текст книги "Повседневная жизнь Петра Великого и его сподвижников"
Автор книги: Виктор Наумов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
Наиболее упорядоченными являлись выплаты жалованья военным, поскольку в условиях длительной войны со Швецией и других войн Петровской эпохи государь не хотел давать армейским кадрам повод для недовольства. В отличие от гражданских чиновников, офицерам платили жалованье ежемесячно. По данным иностранных наблюдателей, капитаны российской армии до 1720 года получали девять рублей в месяц, затем их оклад был увеличен до 11 рублей. С целью привлечения иностранных военных специалистов в Россию Петр I установил для них двойные денежные оклады; соответственно, месячное жалованье армейских капитанов иностранного происхождения составляло 18 рублей (179).
Наиболее высокопоставленным чиновником России по сумме занимаемых им должностей являлся светлейший князь А. Д. Меншиков. Уже отмечалось, что его оклад как губернатора Санкт-Петербургской губернии составлял 2400 рублей денежного и 1200 четвертей хлебного жалованья в год (180). При этом Меншикову причиталось еще военное жалованье по чину генерал-фельдмаршала (семь тысяч рублей в год), а с 1718 года ему сверх перечисленного был установлен денежный оклад по должности президента Военной коллегии. Однако государево жалованье составляло лишь относительно небольшую часть доходов светлейшего князя, который умел добывать деньги разными способами.
«Доходы преумножить надобно»
Забота о пополнении капитала являлась важнейшей частью повседневной жизни князя А. Д. Меншикова. Его обширным хозяйством управляли петербургская и московская домовые канцелярии, которым подчинялись приказчики и управители отдельных вотчин и сел. Несмотря на постоянную занятость государственными делами, Александр Данилович ежедневно проверял работу своей вотчинной администрации, о чем свидетельствуют его многочисленные пометы и резолюции на документах, приказы, инструкции, а также письма управляющим, чиновникам, торговым агентам, русским и иностранным купцам, банкирам. Во время военных походов и поездок по России и за границу Меншиков брал с собой специально подготовленных служителей, образовывавших его «походную домовых дел канцелярию», которая осуществляла оперативный надзор за управлением вотчинами. Для делопроизводства домовой канцелярии светлейшего князя было характерно ведение особенно подробного учета поступлений натурой и деньгами, а также расходования денежных средств и припасов. Подобная тщательность объяснялась тем, что Меншиков был до крайности скуп в мелочах: если он подавал нищему копейку или алтын, то это обязательно учитывалось в расходных книгах (181).
Позиция светлейшего князя в вопросах бережливости особенно четко выразилась в письме князю А. А. Черкасскому, женатому на его племяннице Наталье. Будучи азартным игроком, Черкасский вынужден был продать деревню жены, полученную им в качестве приданого. В письме от 29 июля 1720 года Александр Данилович принялся его поучать: «Ежели б вы жили так, как шляхтичу надлежит, – честно и постоянно, то б своего… было довольно. Старая есть пословица, что по одежке протягай и ножки, а не на постоянное житье и на карты или на кости никто денег не напасется… Впредь будете во всём от нас считаны, а не худо, чтоб у вас кушанье держали русские повара, ибо дед и отец ваш, как сами знаете, кухмистра-иноземца не держали, а жили честно и постоянно и со всяким довольством, а особливо что без долгу, а деревни, всегда покупая, прибавляли». Не удовлетворившись этим выговором, светлейший князь еще попросил Ф. М. Апраксина на словах пригрозить Черкасскому (182). Впрочем, подобные сентенции и мелочное скопидомство не мешали самому Меншикову устраивать пышные балы и дорогостоящие обеды, содержать роскошно убранные дворцы, поражавшие своим великолепием иностранных дипломатов. Меншиков был крупнейшим после царя землевладельцем России. В его собственности находилось свыше трех тысяч сел и деревень, ему принадлежало семь городов: Батурин, Копорье, Короп, Почеп, Раненбург, Ямбург и Ямполь. Его имения находились в Европейской России, Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Кроме того, прусский король Фридрих Вильгельм I пожаловал ему местечко Амт в Бранденбурге (183).
Обширные владения Меншикова начали складываться в самом начале XVIII века и продолжали пополняться вплоть до опалы светлейшего князя в 1727 году. В основе богатства Александра Даниловича лежали царские пожалования, составившие около 70 процентов всех его вотчин. Свою первую вотчину – деревню Лукину в Московском уезде – он получил от Петра I в 1700 году. А в дальнейшем царские земельные пожалования другу и главному соратнику не прекращались до самой смерти государя-реформатора. Помимо этого, Меншиков активно покупал земли и крестьян, приобретая целые вотчины, отдельные села и деревни, пустоши, угодья, сенокосы (184).
Во владениях Александра Даниловича имелись разнообразные промышленные производства: кожевенное, салотопенное, винокуренное, парусное, кирпичное, стекольное и поташное, рыбные и солеваренные промыслы, железоделательные «рудни», лесопилки. Эти предприятия не только обслуживали потребности огромного княжеского двора, но и поставляли товары в казну и на рынок. Вскоре огромные поступления натуральной и промышленной продукции из владений Меншикова позволили ему активно участвовать во внешнеторговых операциях. Через архангельский порт он отпускал в Голландию, Германию и Англию зерно, пеньку, рыбу, доски, воск, сало и ворвань (тюлений жир), а взамен ввозил из-за границы ткани, посуду, вино, предметы роскоши (185).
Особое пристрастие светлейший князь питал к строительству. «Он вечно что-нибудь строит, – отмечал историк А. А. Голомбиевский, – то обстраивает усадьбы в своих многочисленных вотчинах, то строит церкви с башнями и курантами, то оранжереи, фабрики и заводы, то, наконец, какие-то особенные со стеклянными куполами бани, до которых был охотник, и всюду сам лично следит за рабочими, ночует на стройках» (186).
Меншиков также активно занимался коммерческими операциями в Москве. Первоначальную основу его московского хозяйства составили три двора, лавки, харчевни, мельницы и бани в Садовниках и за Сретенскими воротами, конфискованные царем у стрельцов после разгрома мятежа 1698 года и пожалованные Меншикову в 1700 и 1701 годах. Впоследствии удачливый фаворит постоянно расширял свои владения в Москве, методично скупая землю, дома и постоялые места. Покупку недвижимости он сопровождал раздачей денег в долг под залог на кабальных условиях, в результате чего к нему часто отходила собственность несостоятельных должников. Купленные в Москве лавки, бани, харчевни, мельницы и погреба Меншиков сдавал в аренду и ежегодно получал с арендаторов более тысячи рублей. А в Петербурге светлейший князь купил у генерал-майора Г. П. Чернышева большой дом на Адмиралтейской стороне и стал сдавать его помещения внаем (187).
Интересный пример превращения чиновника, сына посадского человека, в помещика являет собой кабинет-секретарь Петра I А. В. Макаров. По справедливому замечанию историка Н. И. Павленко, эта трансформация явилась плодом собственных усилий и предприимчивости Макарова: «В нем чиновник, знавший себе цену на бюрократическом поприще, бок о бок уживался с расчетливым дельцом, умевшим округлить свои богатства». Начав с нуля, к концу жизни он стал довольно крупным земельным собственником: за его сыном Петром Алексеевичем числились 1223 крепостные души мужского пола. Кроме того, часть своих деревень Алексей Васильевич отдал в качестве приданого за своими дочерьми Анной и Елизаветой.
Хозяйство Макарова было многоотраслевым и опиралось не только на традиционное земледелие, но и на ростовщичество, торговлю и промышленное предпринимательство.
Несмотря на близость к государю, кабинет-секретарь удостоился земельных пожалований лишь дважды, причем достаточно скромных размеров: в 1709 году он получил в Брянском уезде 17 дворов и 260 четвертей земли, а в 1723-м ему было пожаловано 110 дворов в Переславль-Залесском и Юрьевском уездах, что должно было составить около 440 крепостных душ мужского пола. Кроме того, сколько-то земли и крестьян Макаров наверняка получил в качестве приданого за своей второй женой, вдовой княгиней Анастасией Ивановной Одоевской.
Но главным источником формирования земельного богатства кабинет-секретаря была скупка крепостных и земли. Дважды он совершил довольно крупные сделки: в 1708 году купил за 1600 рублей у адмирала Ф. М. Апраксина село Богословское в Юрьевском уезде, где жили более ста душ мужского пола; а в 1717-м им было приобретено за три тысячи рублей у жены стольника П. М. Долгорукого село Петровское Переславль-Залесского уезда. Все прочие сделки на приобретение земель и крепостных были мелкими; можно сказать, что Алексей Васильевич собирал свое хозяйство буквально по крупицам.
Н. И. Павленко приводит любопытный факт: Макаров скупал беглых крестьян, извлекая из этой операции немалую выгоду. Дело в том, что законодательство предусматривало взыскание с помещика, приютившего беглого, так называемых пожилых денег в пользу законного владельца. Возвращать беглых на место и взыскивать компенсацию должна была местная администрация, но зачастую правды добиться было невозможно даже в том случае, если помещик точно знал, где скрывается его крепостной: новый хозяин мог оказаться влиятельным человеком, и местные власти не желали вступать с ним в конфликт. В такой ситуации помещику не оставалось ничего другого, как продать своего беглого вместе с правом взимания денежной компенсации за его незаконное держание. Этим и пользовался Макаров, приобретая беглых за бесценок: в одном случае за две семьи он уплатил всего 15 рублей. А отобрать крестьян у незаконного владельца и взыскать с него пожилые деньги Алексею Васильевичу, при его положении, труда не составляло (188).
Помещичьи хозяйства являлись основным источником доходов современников Петра I. Представление о типичной усадьбе начала XVIII века можно получить на примере села Ясенево Московского уезда, которое принадлежало семье Лопухиных, а затем было конфисковано после привлечения его владельцев к суду в связи с делом царевича Алексея. Сделанная в связи с конфискацией опись недвижимого имения содержит точные детали усадебного быта. Двухэтажный барский дом был построен из сосновых и еловых бревен и покрыт тесом на четыре ската. В нем, кроме сеней и чуланов, находилось семь комнат (светлиц), две из которых располагались на втором этаже. Стены в некоторых светлицах были обтянуты выбеленным полотном, окна – в основном стеклянные, но имелись и слюдяные. Меблировка состояла из обычных лавок по стенам, липовых и дубовых столов, шкафов, двенадцати простых стульев и шести витых, обитых кожей. По стенам висели иконы, однако было и более трех десятков итальянских гравюр («листы печатные фряжские»). При хоромах имелась мыльня.
Барский двор занимал пространство почти в десятину [47]. Он был огорожен забором с воротами, затейливо украшенными точеными балясинами. Помимо помещичьего дома, во дворе располагались особый господский флигель из двух светлиц, а также целый ряд хозяйственных построек: поварня с двумя вспомогательными помещениями («приспешными избами»), изба приказчика, пивоварня с соответствующей посудой и оборудованием, погреб и ледник с напогребицей, конюшня с девятью стойлами, изба конюха, две житницы. К главному двору примыкали два вспомогательных: скотный – с сараями, хлевами, птичниками и избами для скотников, а также «остоженный», то есть сенной – с двумя амбарами.
С двух сторон за забором усадьбы обширный фруктовый сад, занимавший три с половиной десятины. В нем росло свыше 1800 яблонь, много сотен слив и вишен, был разбит небольшой цветник, обсаженный с четырех сторон красной смородиной, имелись также пруды и деревянная шатровая беседка (189).
В царствование Петра I дворянские усадьбы подолгу не видели своих хозяев. Если в XVI – XVII веках дворяне проводили в своих имениях свободное время между военными походами, то при Петре поголовные роспуски, служилых людей прекратились, будучи заменены кратковременными отпусками конкретных лиц. Дворянину приходилось надолго расставаться с родными полями и рощами, среди которых прошло его детство и о которых к тому времени, когда он по старости получал отставку, он мог сохранить только смутные воспоминания. В 1727 году бригадир Гавриил Семенович Кропотов доносил Сенату, что в своем поместье он не был с 1700 года, то есть целых 27 лет (190).
Как отметил М. М. Богословский, в дворянских имениях существовал «очень дифференцированный социальный строй»: «В самом барском доме – многочисленный придворный штат прислуги; в отдельных дворах тут же на усадьбе помещаются деловые люди, заведующие отдельными статьями помещичьего хозяйства, а также всё более разветвляющийся класс специалистов-ремесленников, удовлетворяющих разные потребности барского домашнего обихода… наконец, село и раскиданные вокруг него деревни с крестьянским населением на оброке или на барщине. Всё это население управляется сложною администрацией, во главе которой стоит приказчик или главный приказчик с бурмистрами, старостами и "выборными"» (191). Введение в России подушной подати стерло границы между крепостными крестьянами и холопами, поскольку те и другие были одинаково обложены податью и оказались в одинаковой зависимости от хозяина. Возложив на него ответственность за исправные платежи подати, государство расширило его права над крепостными. Недаром законодательство Петра I именует их «подданными» помещика.
Развитие товарно-денежных отношений при Петре I в немалой степени способствовало повышению деловой активности соратников царя-реформатора. Способы приращения капитала были весьма разнообразными, но основным источником доходов оставались помещичьи хозяйства.
«Мы все воруем»
Петровское царствование заключает в себе весьма заметное противоречие: государь-реформатор вел подчеркнуто скромную жизнь и старался личным примером воспитывать подданных, но размах коррупции и воровства в высших эшелонах власти в первой четверти XVIII века достиг невиданных прежде масштабов. Современный исследователь Д. О. Серов посвятил данной проблеме специальную работу историко-правового направления. «Это было время, – отмечает он, – когда огромные российские капиталы оседали в лондонских и амстердамских банках (разумеется, на частных счетах. – В.Н.), а опасность быть захваченной бандитскими шайками угрожала городу Твери. Время, когда за торговлю русской одеждой ссылали на каторгу, а в центре Санкт-Петербурга раскачивалось на железных цепях тело казненного за лихоимство сибирского губернатора. Это было время благих намерений и их неожиданно печальных последствий» (192). Историк с профессиональной точностью обозначил проблему и привел массу конкретных примеров злоупотреблений соратников Петра Великого, а также рассмотрел способы борьбы царя-реформатора с этим безусловным злом.
Другая современная исследовательница, Л. Ф. Писарькова, рассуждая о причинах взяточничества, казнокрадства и прочих злоупотреблений сподвижников Петра I, приходит к морализаторскому выводу: «Видимо, здесь на первый план выходят такие отрицательные свойства природы человека, как жадность, честолюбие, отсутствие нравственных начал и чувства собственного достоинства. Именно такие люди, обладая при этом умом, практической хваткой, трудолюбием и способностью быстро приспосабливаться к любым условиям, оказываются востребованными и достигают невиданных высот в те периоды истории, когда резко меняется привычный уклад жизни государства и общества и зыбкой становится грань между добром и злом» (193).
Ах, как это напоминает современную российскую действительность – да только ровным счетом ничего не объясняет. Между тем причина размаха коррупции и воровства и в петровское царствование, и в нынешнее время с исторической точки зрения проста: в связи со сменой общественных условий идет ускоренный процесс первоначального накопления, а деньги из-за резкого развития товарно-денежных отношений стали единственным мерилом ценности. Каждый хотел жить не хуже других, причем по высоким западным стандартам, используя для этого все средства и прежде всего – власть, если был к ней допущен.
К взяточникам и лихоимцам Петр I был непримирим, обрушив на их головы целую серию указов, один суровее другого. Например, в апреле 1722 года появился законодательный акт, внушительно именовавшийся «О хранении прав гражданских». Его текст, наклеенный на особые поставцы-зерцала, в обязательном порядке должен был находиться на столах «пред очми» начальников всех государственных учреждений России. Чиновникам, кои «зело тщатся всякие мины чинить под фортецию правды», указ угрожал «смертию, без всякие пощады» (194).
Первым шагом Петра Великого на пути создания мощного контрольно-карательного аппарата явилось создание в 1711 году Приказа фискальских дел. В обязанности этого правительственного учреждения входило «тайно надсматривать» и сообщать в Сенат или непосредственно монарху о любых непорядках в государственной жизни. Центральное место среди функций фискалов занимала борьба с коррупцией и казнокрадством; в первую очередь они должны были «проведовать» «всякие взятки и кражу казны, и протчее, что ко вреду государственному интересу быть может» (195). Во главе нового учреждения был поставлен государственный фискал Никита Моисеевич Зотов – бывший учитель Петра I и его надежный соратник по Всешутейшему собору, безусловно преданный государю и делу преобразований. Он должен был следить, «чтобы никто от службы не ухоронился и прочего худа не чинил» (196).
Фискалы за короткий срок выявили множество случаев «повреждений государственного интереса» – от заключения подкупленными чиновниками заведомо невыгодных для казны контрактов до укрывательства ими дезертиров. Однако в условиях массового казнокрадства и коррупции в петровское время этих усилий оказалось явно недостаточно. Кроме того, сами фискалы не могли удержаться от соблазна погреть руки, благо должность открывала широкие возможности для взяток. Ярким примером тому является Алексей Яковлевич Нестеров, занявший в 1715 году должность обер-фискала. Будучи прежде человеком в высшей степени честным и неподкупным, он разоблачил большое количество казнокрадов. По свидетельству голштинского камер-юнкера Ф. В. Берхгольца, «он имел большое значение и был очень в милости у императора», который «отдал ему справедливость и отзывался о нем как об одном из лучших своих стариков – докладчиков и дельцов. Давая ему место обер-фискала, государь в то же время наградил его большим числом крестьян, чтоб он мог прилично жить и не имел надобности прибегать к воровству». Эта мера не помогла: Нестеров, наделенный большой властью, очень скоро вошел во вкус своего положения. По данным хорошо осведомленных голштинских наблюдателей, «он неимоверно обворовывал его величество и страшно обманывал подданных, так что сделал казне ущербу всего по крайней мере до 300 000 рублей» (197). В конце концов его махинации были разоблачены, он был арестован и после длительного следствия подвергнут в январе 1724 года ужасной казни: «его заживо колесовали и именно так, что сперва раздробили ему одну руку и одну ногу, а потом другую руку и другую ногу», оставив медленно умирать на высоко поднятом колесе. Любопытно, что даже накануне казни Нестеров не забывал о своих служебных обязанностях и горел желанием дальше раскрывать должностные преступления. Берхгольц сообщает: «…арестованный обер-фискал признался императору, что заслужил смертную казнь, но будто бы при этом просил, чтоб ему дали время для обнаружения других, еще больших обманщиков; говорят, он уже и приступил к тому, начав с Преображенского или собственного его величества Приказа, где многих обвинил» (198).
Ни фискалы, ни добровольные доносители не могли ничего поделать: казнокрадство нарастало как снежный ком. В феврале 1715 года неизвестный доброжелатель сообщил Петру I из Голландии: «Губернаторы радеют токмо о своих карманах: Киевская губерния истощена до конца, также Казанская; слышно, киевский губернатор (в то время эту должность исполнял Д. М. Голицын. – В.Н.) высылает в свой московский дом деньги не мешками, но уже возами… Иностранные купцы высылают серебро и золото из России, что запрещено в чужих землях. Вельможи кладут деньги в чужестранные банки…» Были названы даже конкретные фамилии этих вельмож, в числе которых фигурировали А. Д. Меншиков и российский посол в Англии и Голландии Б. И. Куракин (199).
Воровство, финансовые махинации и другие злоупотребления Александра Даниловича Меншикова приняли фантастические размеры. Сохранились счета, согласно которым с конца 1709-го по 1711 год он истратил лично на себя 45 тысяч рублей. Его состояние современники определяли в 150 тысяч рублей поземельного дохода, не считая драгоценных камней на полтора миллиона рублей и многомиллионных вкладов в заграничных банках (200). Впрочем, эти цифры, приведенные В. О. Ключевским, не вполне корректны в плане изучаемой проблемы: как отмечалось выше, значительную часть своего капитала Меншиков сколотил не за счет воровства и финансовых махинаций, а путем вполне легальной коммерческой деятельности. Для него, как и для нынешних олигархов, одно было неотделимо от другого.
Петр поначалу был снисходителен к своему любимцу. По поводу его мелких хищений в Польше государь писал ему: «Зело прошу, чтобы вы такими малыми прибытками не потеряли своей славы и кредита». Светлейший князь не внял высочайшему предупреждению, и через несколько лет следственная комиссия по делу о его злоупотреблениях сделала на него начет более чем в миллион рублей. Петр списал значительную часть этого начета. Пытаясь образумить своего неуемного друга, государь говорил ему: «Не забывай, кто ты был и из чего сделал я тебя тем, каков ты теперь». Однако Меншиков не унимался, порой доводя Петра до ярости и отчаяния. В последние годы жизни император в раздражении говорил своей супруге, всегдашней защитнице Александра Даниловича: «Меншиков в беззаконии зачат, во гре-сех родила его мать, и в плутовстве скончает живот свой; если не исправится, быть ему без головы» (201).
Андрей Андреевич Нартов, сын известного токарного мастера, денщика и личного друга Петра I Андрея Константиновича Нартова, передает рассказ своего отца о Меншикове, не называя того по фамилии: «Когда о преступлении одного любимца-вельможи представляемо было его величеству докладом, домогаясь всячески при таком удобном случае привесть его в совершенную немилость и в несчастие, то сказал государь: "Вина немалая, да заслуги его прежния велики". Правда, вина была уголовная, однако государь публично наказал его только взысканием денежным, а в токарной тайно при мне одном выколотил его дубиною» (202).
Разуверившись в действенности фискалитета, Петр в борьбе с должностными преступлениями сделал ставку на так называемые майорские розыскные канцелярии – оперативные судебно-следственные органы под руководством майоров гвардии, лично известных государю боевых офицеров, абсолютно независимых ни от местной, ни от центральной администрации. Первая такая канцелярия, возглавляемая князем М. И. Волконским, была создана в июле 1713 года. К исходу десятилетия их насчитывалось уже 13. Среди руководителей канцелярий оказались незаурядные по своим моральным и деловым качествам люди. Например, одну из них возглавлял капитан гвардии Герасим Иванович Кошелев, обладавший феноменальной честностью. Позже он был поставлен во главе Подрядной канцелярии, через которую проходили все заключаемые с казной контракты. Возможности получения взяток на такой работе были безграничны, но Кошелев ни разу не поступил против совести и государственных интересов. Так же он вел себя и на посту президента Камер-коллегии – важнейшего финансового ведомства России. Герасим Иванович скончался в августе 1722 года, оставив после себя два рубля семь алтын наличных денег при 864 рублях долга. Хоронить этого бессребреника пришлось на 100 рублей, пожертвованных генерал-прокурором П. И. Ягужинским (203).
Однако майорские канцелярии не сумели противостоять размаху коррупции. Это были временные учреждения во главе с офицерами, которых никто не освобождал от их прямых служебных обязанностей. Канцелярии работали нестабильно, с большими перебоями. Грозные майоры, капитаны и поручики, чередовавшие следственные действия с участием в войне против Швеции, оказались не в состоянии распутать многие хищения «губителей казенного интереса» (204).
В 1715 году Петр I учредил более весомую следственную комиссию под председательством генерала князя Василия Владимировича Долгорукого специально для расследования злоупотреблений русских вельмож. В числе главных обвиняемых находились князь А. Д. Меншиков, генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, начальник Адмиралтейства А. В. Кикин, главный комиссар Адмиралтейства И. А. Синявин, начальник артиллерии Я. В. Брюс и сенатор князь Г. И. Волконский. Меншиков, Апраксин и Брюс отделались выплатой весьма крупных штрафов и были помилованы царем с учетом их больших государственных и военных заслуг; «прочие виновные подверглись строгим карам: их казнили огнем, железом или сослали». Французский дипломат Жак Кампредон отметил, что «благодаря этому злоупотребление и взяточничество хотя и не уничтожены совершенно, но по крайней мере значительно поуменьшились на время хоть вблизи Петербурга» (205).
Шестого февраля 1719 года перед отъездом на воды в Олонец Петр I произнес речь, обращенную к русскому дворянству. «Пора принять меры, – сказал он, – к прекращению дерзости тех, кто осмелились злоупотребить властию, данною мною им как моим наместникам, по управлению областями моей империи, из коих многие, нарушив свои клятвы, попирали ногами мой бедный народ и обогащались на счет его достояния и его крови. А так как несчастный народ этот и без того уже много страдает от того, что вынужден доставлять рекрут, лошадей, деньги и съестные припасы для поддержания моего праведного дела против врага, с которым я уже 18 лет веду войну, и для удовлетворения прочих настоятельных нужд моих, то я и не могу не поспешить к нему на помощь. Поэтому, – продолжал Петр, – я решился учредить суд, в коем мой генерал от инфантерии, Адам Адамович Вейде, который ни разу еще ни в чем не провинился передо мной, будет председателем, а членами – генерал-лейтенанты Бутурлин и Шлиппенбах, генерал-майоры Голицын и Ягужинский и бригадиры Волков и Ушаков. Этот суд произведет точное расследование поступков подозреваемых лиц, список коих я ему вручу, и произнесет приговор над теми, кои окажутся виновными. Я надеюсь, – сказал в заключение царь, – что учреждение этого судилища удержит на будущее время моих слуг в границах их долга и побудит их верно исполнять возложенные на них поручения» (206).
Тем не менее повсеместные служебные злоупотребления продолжались. Кампредон считал сущим бедствием для России мздоимство чиновников, ведающих взиманием казенных податей. «Это настоящие хищные птицы, – образно выразился дипломат, – они только о том и думают, как бы разорить подданных. И они так хорошо достигают этой цели, что какой-нибудь мелкий чиновник, получающий всего 12 р. жалованья и едва имевший носильное платье при поступлении на службу, в какие-нибудь четыре—пять лет успевает выстроить себе каменные палаты в Петербурге, тогда как разоренные его грабительством крестьяне вынуждены бывают покидать свои жилища. Мелкие чиновники находят при этом поддержку в людях с весом, которые делят с ними их беззаконные барыши».
«Могут, конечно, найти странным, – подчеркивал французский дипломат, – что царь, вообще такой заботливый и проницательный, не положит предела подобным злоупотреблениям; но это удивление пройдет, когда узнают, что источники злоупотреблений бесконечно разнообразны и глубину их так же трудно исследовать, как воды океана» (207).
В 1723 году тот же иностранный наблюдатель отмечал, что в Казанской губернии «совершается много мошенничеств, за которые, в 1717 году, бывший тогда казанским губернатором кн. Кольцов-Масальский поплатился головой, несмотря на протекцию участвовавшего в воровстве адмирала Апраксина». А бывший сибирский губернатор князь Матвей Гагарин, казненный в 1721 году, по сведениям Кампредона, «награбил такое огромное количество богатств, что с тех пор и поныне продают одни лишь <его> недвижимые имущества», а непроданных сибирских и китайских товаров остается еще столько, что «ими полны несколько домов. Драгоценных же камней, золота и серебра отобрано, говорят, более чем на три миллиона рублей» (208).
В середине января 1722 года Кампредон сообщил министру иностранных дел Франции Дюбуа: «Все ожидают какого-нибудь трагического события и многие поговаривают втихомолку о кн. Меншикове и гр. Апраксине, злоупотребления коих продолжаются, несмотря на полученные ими выговоры и на грозящую им опасность, по меньшей мере, конфискации их имущества». В конце месяца он писал, что вельможи «продолжают грабить везде, где только могут, несмотря на опасность, которой они подвергаются вследствие этого, ибо им достоверно известно, что государь знает все их проделки» (209).
Услышав в Сенате разбор дел о воровстве, Петр в гневе приказал генерал-прокурору П. И. Ягужинскому:
– Напиши указ, что всякий вор, который украдет на столько, чего веревка стоит, без замедления должен быть повешен!
Прямой и честный Ягужинский осмелился возразить царю:
– Разве ваше величество хотите царствовать один, без слуг и подданных? Мы все воруем, только один больше и приметнее другого (210).
Это подлинная эпитафия попыткам Петра Великого бороться со служебными злоупотреблениями своих приближенных.
Глава девятая
«Без чего жить неможно»
Пиршества и трапезы
Русские пиры начинались с того, что хозяева дома приветствовали прибывших «угощением в почесть», то есть лично подносили им выпивку. «Прежде чем сесть за стол, – отмечал брауншвейгский резидент X. Ф. Вебер, – сам хозяин или хозяйка, не исключая царя, царицы и всех вельмож, подают на подносе приглашенным чарку водки, а между короткими друзьями хозяйка дарит гостя и поцелуем» (211).
Обеды в доме Меншикова проходили в пышной обстановке, соответствующей характеру светлейшего князя, который, по всей видимости, стремился к психологической компенсации своего низкого происхождения. Предметы сервировки соответствовали требованиям лучших домов Европы. О страсти Александра Даниловича к дорогим сервизам уже говорилось. Помимо них на столах стояли серебряные шандалы на одну свечу, хрустальные и стеклянные кубки, рюмки, штофики, делфтские и китайские фарфоровые тарелки, сухарницы, бульонницы, соусники. Основная часть посуды была приобретена за границей, но некоторые из указанных предметов изготавливались на ямбургских стекольных заводах, принадлежавших самому Меншикову (212).
