Текст книги "Советская разведка в Китае. 20-е годы XX века"

Автор книги: Виктор Усов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Первые дни после «переворота» Чан Кайши в Москве явно наблюдалось определенное замешательство. Многие не могли понять, как получилось, что Гоминьдан, который еще совсем недавно, вскоре после своего II конгресса в феврале 1926 г. в лице своего ЦИК обращался в президиум ИККИ с официальной просьбой о принятии его в Коминтерн,[806]806
  РЦХИДНИ.Ф.514.Оп.1.Д.168.Л.219


[Закрыть] вдруг решился на «контрреволюционный переворот». Следует отметить, что совершенно очевидно, с одной стороны, от представителей разных советских ведомств шла противоречивая информация, с другой стороны, сказывался и недостаток правдивой информации.[807]807
  В качестве одного из доказательств этого можно привести письмо Войтинского полпреду СССР в Китае Карахану от 22 апреля 1925 г., еще почти за год до «переворота»: «На днях во время продолжительного разговора со Сталиным выяснилось, что в его представлении коммунисты растворились в Гоминьдане, не имеют самостоятельной организации и держаться Гоминьданом «в черном теле». Тов. Сталин, выражая свое сожаление по поводу такого зависимого положения коммунистов, считал, по-видимому, что в Китае такое положение пока исторически неизбежно. Он очень удивился, когда мы ему объяснили, что компария имеет свою организацию, более сплоченную, чем Гоминьдан, что коммунисты пользуются правом критики внутри Гоминьдана и что работу самого Гоминьдана в большей степени проделывают наши товарищи. В защиту своего представления о положении коммунистов в Гоминьдане Сталин ссылался как на газетную, так и вообще на нашу информацию из Китая. Действительно можно полагать, что для тех, кто не бывал в Китае и не знаком с положением вещей там, сводки Бородина создали бы именно такое представление».(А.В. Панцов. Тайна история советско-китайских отношений. С.126)


[Закрыть]«Когда мы прибыли в Китай (середина июня 1926 г. – В. У.), все то, что мы там от товарищей узнали о событиях 20 марта в Кантоне, – говорилось в докладе секретаря Дальбюро ИККИ в Шанхае Рафеса[808]808
  М.Г.Рафес (Макс) (1883–1941) с 1920 г. сотрудник отдела агитации и пропаганды ИККИ, в 1926 г. секретарь Дальбюро ИККИ в Шанхае. В дальнейшем – заведующий отделом иностранной информации ТАСС. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно.


[Закрыть] на частном заседании по китайскому вопросу 24 ноября 1926 г., – о военной демонстрации Чан Кайши против левого Гоминьдана и коммунистов, было совершенно для нас ново. В Москве мы представления не имели о том, что было 20 марта в Кантоне. Мы не имели представления о том, насколько далеко зашло выступление, как глубоки результаты этого выступления. А между тем «20 марта» проникло во внутреннюю политическую жизнь самого Гуандуна. Товарищ Ивановский там был, товарищ Соловьев там был. Но реальные результаты 20 марта были видны только после их отъезда. В момент, когда была военная демонстрация против коммунистов, тогда не было еще ясно, что здесь вскрывается определенное столкновение классовых сил, что все это будет иметь большое значение для группировки политических сил после «20 марта»».[809]809
  РЦХИДНИ. Ф.495.Оп. 165. Д.71.Л.2–3; Цит. по: А.Панцов. Ук. соч. С.15


[Закрыть]

Однако несмотря на события в Китае, 29 апреля 1926 г. на состоявшемся закрытом совещании Политбюро ЦК ВКП(б) по проблемам единого фронта в Китае, курс на активное вмешательство КПК во внутрипартийные дела Гоминьдана с целью исключения «правых» из этой партии оставался прежним, несмотря на отрицательную позицию Троцкого и Зиновьева. В качестве корректировки курса было решено только замедлить темп коммунистического наступления в Гоминьдане, чтобы перегруппировать силы. Сталин признал необходимым пойти лишь «на внутренние организационные уступки левым гоминьдановцам в смысле перестановки лиц».[810]810
  РЦХИДНИ.Ф.17. Оп.162.Д.3.Л.55; – Цит. по: А.Панцов. Ук. соч. С.17


[Закрыть] Причем мартовское выступление Чан Кайши в то время никто в советском руководстве не относил к «правым». Руководство СССР сделало все возможное, чтобы сообщение о «перевороте» Чан Кайши не проникло в печать. Советская общественность и все инересующиеся событиями в Китае держались в неведении о происшедших 20 марта 1926 г. событиях вплоть до весны 1927 г. – до выступлений оппозиционеров в ВКП(б), затронувших и вопрос о событиях в Китае.

В августе 1926 г. Чжан Цзолинь заявил, что он заберет в свое ведение все суда, принадлежащие ранее КВЖД, потребовал ликвидировать учебный отдел КВЖД и передать все школы КВЖД под управление народного просвещения при главнокомандующем особого района Трех Восточных провинций Китая.

На такое требование последовала Нота народного комиссара по иностранным делам СССР Г. В. Чичерина поверенному в делах Китайской Республики в Москве от 31 августа 1926 г. В ней говорилось, что «Союзное правительство ожидает немедленной отмены указанных выше требований к правлению КВЖД и требует передачи рассмотрения этих вопросов в ведение нормально действующих дипломатических органов правительств.[811]811
  Советско-китайские отношения 1917–1957. Сборник документов. М., 1959. С.115


[Закрыть]

Однако несмотря на эту ноту, 2 сентября 1926 г. местные власти в Харбине захватили все речные суда и имущество КВЖД. Эта акция сопровождалась изгнанием из учреждений принадлежавшего КВЖД пароходства советских служащих.

Серия мелких провокаций была продолжена в Северной Маньчжурии и в 1927 г. Так, уже 11 января без предъявления обвинений был арестован председатель совета профессиональных союзов советских граждан Есиков, 12 января произведен обыск в дорпрофсоже, 31 числа китайский полицейский – русский белогвардеец – задержал на улице автомобиль Харбинского консульства с генеральным консулом, требуя снятия советского флажка с машины.[812]812
  В.Аварин. Империализм в Манчжурии. Т.1.М. – Л. 1934. С.238


[Закрыть] 11 марта был произведен обыск в Харбинском торгпредстве, 16 марта приказом местных властей была закрыта без мотивировки харбинская контора советского акционерного общества «Транспорт», 31 марта был произведен обыск на квартирах председателя дорпрофсожа Степаненко, инструктора Косолапова и заведующего харбинской телеграфной конторой КВЖД Вильдгрубе.[813]813
  Там же.


[Закрыть] 25 мая комендант станции Мулин Юй Цзайцзян зверски избил дежурного по станции Савченко за то, что тот предлагал китайскому солдату не садиться в поезд на ходу. Им же был избит и сцепщик вагонов Саврасов. 10 июня в Харбине был избит в присутствии китайских полицейских шофер советского консульства Калинин, защищавший от белых хулиганов красный флажок на автомобиле. 19 июля на станции Маньчжурия командир батальона Ха Янчжоу избил служащего Дальбанка Коновалова, его жену и сына за то, что мальчик гонялся за голубями. 2 сентября на станции Пограничная без всякого повода были избиты полицейскими Киселев, Хмелев, Самойленко; после избиения они были арестованы и повенены. 8 сентября на той же станции был избит Лобанов, а 25 сентября – Подгорский. Последний после избиения был закован в кандалы и брошен в подвал. 3 сентября на станции Цицикар был избит советский гражданин Ушаков.[814]814
  В.Аварин. Империализм в Манчжурии. С.242


[Закрыть]

Довольно трудно было работать в эти годы и нашим дипкурьерам, они часто попадали в трудные переделки. Их арестовывали как советских шпионов (пароход «Памяти Ленина», о котором речь пойдет ниже), иногда они оказывались в эпицентре бандитского налета.

Так, 9—10 ноября 1926 г. произошел налет пиратов на советский пароход «Томск», который шел в Кантон. Вот как это событие описывал известный китаевед П. Е. Скачков, который вместе с латышом Бредисом плыл на этом пароходе в качестве дипкурьера из Шанхая: «Устье Чжуцзяна. Неожиданная остановка, сломалось что-то в рулевом управлении. Мы стоим. Ночь. Выстрелы. Мы с Бредисом, схватив чемоданы с документами и револьверы, выскочили из каюты в чем спали, и, пробежав коридор, спустились в машинное отделение…Некоторый маскарад. Сняли нижние рубахи, одели на головы полотенца. Я – около угольной ямы. Бредис – около котлов. Шум над головой страшный, еще бы, пираты увидели долгожданный денежный ящик. Ожидаем, что ворвутся сюда. Команды о движении нет. Шум от падающего тела. Капитан удрал от пиратов, скользнул в люк для угля, слишком мало угля, ушибся. Рассказал как было и есть плохо. Пираты взяли [корабль] на абордаж. Грабят пассажиров, радисту разбили голову, связи нет. Пытаюсь пробраться в каюту, забрать документы, паспорта, деньги, оставленные в каюте. В коридоре выстрел, прячусь за дверь ванной и затем оставляю мысль выполнить [свой замысел], возвращаюсь под прикрытие двери. Сидим, ждем. Волнения. Так прошло 6 часов. Вокруг все стихает. Китайский крейсер направил прожектор на наш «Томск». Пираты убежали…»[815]815
  В.С. Мясников. И не распалась связь времен… – И не распалась связь времен… М.1993. С.20


[Закрыть]

28 февраля 1927 г. войска генерала Чжан Цзолиня захватили под Нанкином советский пароход «Памяти Ленина», вышедший из Шанхая 27 февраля рано утром и державший курс в Ханькоу за грузом чая для Совторгфлота. Это был довольно известный пароход. Он еще до революции 1917 г. работал в составе Черноморского торгового флота под другим именем. Когда началась эвакуация белогвардейцев из Крыма, этот пароход мог уйти вместе с остальными судами за границу. Но капитан Гроссберг и команда парохода тайно ночью вывели его и направили в порт, находившийся под советским флагом. Пароход вошел в состав Советского торгового флота на Черном море и в 1924 г. получил имя «Памяти Ленина». Капитаном этого судна неизменно оставался Гроссберг. Затем этот пароход бы переведен во Владивосток и стал совершать регулярные рейсы между Владивостоком и китайскими портами. Когда в 1925 г. национальное правительство Сунь Ятсена в Кантоне ввело новые портовые пошлины, иностранцы отказались их платить. Чтобы принудить китайское правительство к отмене этих пошлин, иностранные компании отказались продавать Кантону нефть и керосин. Кантону угрожал серьезный топливный кризис. «Память Ленина» первый прорвал блокаду и спас большой город от топливного голода, привезя нефть и керосин.

Вот как эти события описывала очевидец Фаина Бородина: «Около полудня, когда мы проходили Нанкин посередине реки, я услышала какие-то сигналы, после которых наш пароход застопорился и остановился. Стали спускать якорную цепь. Я не знала, в чем дело, но решила на палубу не показываться и дожидаться известий у себя в каюте.

Через каютный иллюминатор я увидела, что к нам подходит китайское военное судно. Положение стало ясным – «Памяти Ленина» предстоял обыск.

Вскоре кто-то забежал в мою каюту и сказал, что нас будут обыскивать. Я узнала, что на «Память Ленина» прибыл адмирал Ху, несколько морских офицеров и много военных моряков».[816]816
  Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов (мои воспоминания). М.-Л. 1928.С.10


[Закрыть]

Как вспоминала Ф.Бородина, «адмирал» Ху до своей «военно-морской» карьеры у Чжан Цзолиня был агентом Доброфлота в Шанхае и Нанкине и знал все русские пароходы, их расположение и капитанов. Офицер, проводивший досмотр вещей Бородиной, имел с собой фотографию досматриваемой и спросил ее по-английски, жена ли она Бородина. Женщину и ее каюту досматривали трижды: дважды китайцы, третий раз – белогвардейцы.

Подробнее о том, что было на пароходе, можно судить по снятому 9 марта 1927 г. в Нанкине в Комиссариате по иностранным делам г. Нанкина, в присутствии самого комиссара Яна, его секретаря Т. Г. Сюйя и коммерческого директора Совторгфлота И. М. Ошанина показанию капитана парохода «Памяти Ленина» Г. М. Гроссберга генконсулом в Шанхае Линде.

«28 февраля сего года в полдень, подходя к Нанкину, получил приказ военного судна, стоящего на рейде под китайским флагом, остановиться. Приказание мною было исполнено, – говорилось с показании. – На борт прибыли китайские военные власти, заявившие, что будут делать обыск. Их первый вопрос был – нет ли на судне оружия, на что ответ получили отрицательный. Затем они приступили к осмотру судна. Прибывшие в числе около двадцати человек военные начали обыск с носа корабля, постепенно переходя через все части корабля. До этого предварительно у трапа и на мостике поставлены были свои военные караулы. Затребован был список пассажиров и грузовые документы. Грузов не имелось, а пассажиров на борту было четыре человека. Пассажиры и их багаж подверглись тщательному осмотру в своих каютах, причем ехавшие три дипкурьера заявили решительный протест против вскрытия диппочты, но под давлением особо полученного приказа командира китайского военного судна диппочта все же была вскрыта в присутствии капитана парохода. Четвертое ехавшее лицо – пассажирка Гроссберг подверглась столь же тщательному осмотру, при котором капитан не присутствовал. У трех дипкурьеров при мне нашли три места диппочты за казенными печатями НКИД. Обыскивавшие требовали вскрыть диппочту, от чего дипкурьеры отказались. Вскрыли почту сами обыскивавшие. Дипкурьеры предъявили свои курьерские паспорта и листы на почту и предупредили, что ответственность за последствия вскрытия почты возлагается на лиц, вскрывших ее. Вскрытые при мне китайскими военными вализы содержали изданные на русском языке книги, журналы и газеты «Правда» и «Известия»; никакой иностранной литературы, в том числе китайской, среди содержимого вализ не было, и обыскивающими ничего взято не было. Продолжая обыск, дошли до угольной ямы, обыск которой закончился лишь 2 марта, ночью, после того как произведена была перештивка всего запаса угля в количестве около 100 тонн. В начале обыска в угольной яме найден был маленький ручной саквояж (это было 28 февраля), в котором, по словам присутствовавшего при вскрытии его второго помощника капитана, Гораина, оказались старые серебряные вилки и ложки, прибор дамского туалета (для завивки) и несколько книг на китайском и русском языках. Вскрытие саквояжа произведено было на борту китайского военного судна. Кому принадлежал саквояж – мне неизвестно, но присутствовавший при обыске угольной ямы третий механик Гибшер высказал предположение, что он, возможно, был похищен и спрятан в угольную яму на переходе из Владивостока в Шанхай, ибо подобный саквояж имелся у пассажирки-немки, следовавшей в Шанхай. В тот же вечер, 28 февраля, на борт прибыл генерал Ху в сопровождении других военных, в том числе одного русского белогвардейца в китайской офицерской форме, которые потребовали указать, где на судне спрятаны пушки и вообще оружие, угрожая, что скрытие этого оружия, в случае обнаружения, будет иметь фатальные последствия. По настоянию генерала Ху тут же вторично, в присутствии нескольких белогвардейцев, осмотрена была диппочта. В присуствии тех же белогвардейцев капитаном был составлен акт осмотра, фиксирующий, что ничего компрометирующего в диппочте не было. Однако генерал Ху отказался от подписания акта. Ничего при этом из диппочты вновь изъято не было. Генерал Ху уклонился от подписания акта без объяснения причин. Того же 28 февраля произведен был детальный обыск во всех служебных помещениях, который также не дал решительно никаких результатов. При обыске пассажирки под фамилией Гроссберг у нее найдены были визитные карточки на китайском и английском языках, причем ею тут же было объявлено, что она – Бородина, путешествующая под своей девичьей фамилией. 1 марта обыск не судне продолжался, и в третий раз произведен был обыск диппочты в присутствии белогвардейцев шаньдунской армии, и на этот раз обнаружены были пять—шесть листовок какой-то китайской рукописи. Откуда они появились – сказать не могу, но свидетельствую, что при первом и втором обысках этих листовок не было, хотя осматривалось все содержимое очень тщательно, вплоть до отдельных листов книг. При всех трех обысках диппочты присутствовал мой второй помощник Гораин. 1 же марта вновь были обысканы все каюты, каковой обыск, так же, как и предыдущий, ничего не обнаружил. При этом осмотре капитану задан был вопрос, сколько на судне коммунистов, причем у одного из коммунистов на борту, а именно секретаря судовой ячейки Гибшера, произведен был белогвардейцами дополнительный обыск, который тоже не дал никаких результатов. Из архива ячейки изъяты были все протоколы. Имеющееся у капитана и у старшего помощника Важенина и у двух дипкурьеров огнестрельное оружие генералом Ху было отобрано, в чем выданы расписки. 2 марта, ввиду того, что проверка угля производилась слишком медленно и тем самым задерживался отход парохода, я заявил письменный протест военному командованию, требуя освобождения судна немедленно, так как в результате обысков ничего найдено не было. Ответа до сего дня нет. 3 марта, около 9 часов утра сняты были с борта дипкурьеры, три человека. И пассажирка Бородина вместе с частью их багажа. Пополудни того же дня три дипкурьера вернулись обратно; также вернулась к вечеру гр-ка Бородина в сопровождении одной из жен Чжан Цзунчана. Утром 3 марта те же дипкурьеры и Бородина отправились с парохода под конвоем, куда – не знаем».[817]817
  Там же. С. 143–145.


[Закрыть]

Итак, находившиеся на борту парохода советские дипкурьеры Иван Крилл 42 лет, Грейбус 36 лет и Карл Сярэ, а также супруга главного политического советника 36-летняя Фаина Бородина вместе со всем экипажем судна, составлявшем 47 человек, были арестованы. 5 марта последовала нота Посольства СССР в Китае, где говорилось, что «по полученным посольством сообщениям, русские белогвардейцы, принадлежащие к регулярной армии Чжан Цзунчана, захватили 28 февраля советское торговое судно «Памяти Ленина», которое направлялось в Ханькоу за грузом чая. Эти белогвардейцы забрали пароход для перевозки войск и вооружения и задержали команду и пассажиров, включая дипломатических курьеров. Их судьба до сих пор не выяснена».[818]818
  Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов (Мои воспоминания). С.131


[Закрыть] На нее последовал ответ китайского министерства иностранных дел от 11 марта 1927 г. следующего содержания: «Министерство имеет честь подтвердить получение письма от 5 марта… Посольство предъявляет протест и заявляет, что китайское правительство должно нести полную ответственность за жизнь и имущество указанных граждан СССР.

Министерство считает долгом сообщить в ответ к сведению г-на поверенного в делах, что в настоящее время от особо назначенного дипломатического комиссара пр. Шаньдун получен по телеграфу ответ, что трое курьеров и жена Бородина из Нанкина доставлены в Цинаньфу и пользуются очень хорошим обращением и проживают в доме г. Сие в безопасности».[819]819
  Там же. С. 133–134.


[Закрыть] Очевидно, китайские власти еще не решили, что делать с арестованными.

Однако еще до этого письма было дано поручение соответсвующим службам проверить, где находится Ф. Бородина. И вот 9 марта 1927 г. в 19 час. 20 мин. послана шифровка в Пекин на телеграмму от 9 числа следующего содержания: «Г-жа Бородина с тремя русскими содержится с 6-го сего месяца в доме, по-европейски оборудованном, под стражей, но с ней обращаются как с почетным гостем. О дальнейшем будет решено по окончании войны. Так как дипкурьеры существуют только для связи правительства с посольствами, то здешнее правительство не желает признать г-жу Бородину и спутников как курьеров и считает злоупотребление доказанным при всех обстоятельствах, так как провозилось оружие и агитационная литература». Подпись: Зиберт.[820]820
  Там же. С.132.


[Закрыть]

Китайские власти после ареста Ф. Бородиной пытались надавить на ее супруга. Об этом красноречиво говорит письмо, присланное от Чжан Цзуншэна Бородину.

Однажды утром в Ханькоу, где находился главный политический советник Бородин, ему доложили, что в приемной его дожидается какой-то мандарин, который называет себя посланным от маршала Чжан Цзунчана. Бородин принял неожиданного гостя, который вручил ему письмо и добавил, что имеет передать от маршала также и устное поручение.

«Многоуважаемый высший советник, – говорилось в послании. – В то время, когда ваша супруга проезжала Нанкин, в этом районе происходило усиленное передвижение войск. Я был обеспокоен тем, чтобы она не пострадала от какой-либо несчастной случайности, и поэтому пригласил ее сойти на берег. Так как и на берегу, в Нанкине, безопасность вашей супруги не могла быть обеспечена, я просил ее проехать в Цинаньфу.

Не беспокойтесь за судьбу вашей супруги – она рассматривается нами, как почетная гостья».[821]821
  Ф.С.Бородина. В застенках китайских сатрапов. С. 35–36.


[Закрыть]

Устное поручение Чжан Цзунчана, носившее скрытую угрозу, было следующего содержания: «Продолжение военных действий между Югом и Севером может повлечь за собой международные осложнения такого порядка, что создастся угроза, в частности для Китая и Советской России. Тогда может угрожать опасность и вашей супруге. Если бы г-н Бородин мог употребить свое влияние, чтобы добиться заключения перемирия между Югом и Севером, то тем самым была бы оказана большая услуга делу всеобщего мира, в частности, от этого выиграли бы интересы Китая, Советской России и была бы обеспечена безопасность вашей супруге».[822]822
  Там же. С.36.


[Закрыть]

«Маршал ставит меня в очень неловкое положение, – ответил Бородин. – Если бы я в данный момент высказался за мир между Югом и Севером, то я навлек бы на себя справедливые обвинения в том, что я желаю спасти свою жену. Если, наоборот, я буду противиться всяким предложениям о мире, то мои действия могут быть истолкованы как личная обида за арест моей жены. Если маршал думает, что, задержав мою жену, он принудит меня занять определенную позицию в вопросах войны и мира между Югом и Севером, то, к сожалению, я должен разочаровать его. Что же касается безопасности Бородиной, – сказал в заключение советник, – то ее судьба находится в руках китайского народа, который, я уверен, сумеет ее защитить».[823]823
  Там же. С.36.


[Закрыть]

Видимо, поняв, что торг провалился, и учитывая апрельские события в Пекине в первой половине мая 1927 г., Ф. Бородина была перевезена в Пекин и брошена в следственную тюрьму. Начались ее допросы. Она стала требовать встречи с представителем советского консульства. Усилия увенчались успехом, Бородиной разрешили встретиться с секретарем пекинского консульства СССР Юшкевичем. Она узнала, что судно «Памяти Ленина» было потоплено белогвардейцами, что вся команда парохода и капитан сидят в тюрьме Цинаньфу, ребята, захваченные в советском посольстве при налете в апреле 1927 г., сидят в той же тюрьме, что и она, но к ним никого не пускают. Положение арестованных с парохода «Памяти Ленина» особенно осложнилось после отъезда из Пекина советского временного поверенного в делах А. С. Черных.[824]824
  А.С.Черных (1892–1940), уроженец г. Селенгинска. В 1926–1927 гг. – временный поверенный в делах СССР в Китае, в 1927–1928 гг. – член коллегии ЦСУ СССР, в 1928–1931 гг. – на ответственной работе в Госплане СССР, в 1931–1933 гг. – вице-президент Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук, в 1933–1935 гг. – член Всесоюзного Радиокомитета при СНК СССР. В 1935–1939 гг. – полпред СССР в Иране.


[Закрыть] В печати стали появляться все более угрожающие сообщения о предстоящей казни если не всех, то части арестованных «русских коммунистов». Опасность стала вполне реальной после казни 28 апреля 1927 г. 20 китайских коммунистов.[825]825
  Г.Н.Пескова ошибочно датирует это событие 1 мая 1927 г. См. В.В. Вишнякова. Ук. соч. С.241; История Китая. Под ред. А.В.Меликсетова. М., 1998. С.470.


[Закрыть] И хотя в результате длительных разбирательств сначала в военном, а затем в гражданском суде было установлено, что прямых улик против советских сотрудников по существу нет, пекинские власти в то время отказались освободить заключенных. Как подчеркивал на суде официальный защитник Ф. Бородиной и дипкурьеров Кантарович, «дело, которое рассматривается, является первым крупным политическим процессом против граждан СССР в Китае и против нетрактатных иностранцев вообще».[826]826
  Ф.С.Бородина. Ук. соч. С.186.


[Закрыть] Поэтому оно «привлекает внимание всего мира».

Дипкурьеры и Ф.Бородина предстали перед судом в Пекине. Защитником в суде по делу Бородиной, как мы уже говорили, был тридцатилетний Канторович (А. Я. Канторович (Терентьев, Аякс, 1896–1944, родился в Петербурге в семье юриста, активный участник революции и гражданской войны. В 1919–1921 гг. сотрудник Петроградского отделения ИККИ, в 1921–1922 гг. – сотрудник информационного отдела ИККИ в Москве.[827]827
  Коминтерн и идея мировой революции. М.1998. С.153.


[Закрыть] Окончив в 1922 г. факультет общественных наук Петроградского университета, работал в Народном комиссариате иностранных дел. В Китай попал в 1924 г. в составе комиссии профессора Пергамента. В апреле 1928 г. А. Канторович возвращается в Москву, в Народный комиссариат иностранных дел, а в 1932 г. переходит на работу в Институт мирового хозяйства и мировой политики), помогал ему в качестве консультанта известный американский адвокат, редактор газеты «North China Star” Чарлс-Джеймс Фокс, но китайские власти не согласились допустить его в суд в качестве защитника.[828]828
  Ф.С.Бородина. Ук. Соч. С. 114 -115


[Закрыть] Ф. Бородина и дипкурьепы были освобождены после энергичных демаршей руководства СССР только 12 июля 1927 г., когда им был вынесен оправдательный приговор.[829]829
  Там же.


[Закрыть] Этот эпизод в жизни Ф. С. Бородиной подробно описал М. И. Казанин в своей книге «В Штабе Блюхера»: «Расчет контрреволюции был примитивен – угрожая расправиться с Бородиной, повлиять на позицию ее мужа. Однако, поскольку ни сам Бородин, ни его жена не выражали желания идти на какую бы то ни было сделку, Чжан Цзолинь и его ближайший подручный, в то время шаньдунский дуцзюнь(военный губернатор провинции. – В.У.) Чжан Цзунчан, готовили Бородиной судьбу Ли Дачжао (ей было предъявлено обвинение по 101-й статье, грозившей пожизненным заключением или смертной казнью. – В.У.). Ее предали суду, но демократично настроенный судья (очевидно, дело не в «демократичности» судьи, а в крупной взятке ему, хотя прямых документов по этому поводу нами не обнаружено, но имеются устные свидетельства и косвенные документы. Так, в те годы в Пекине ходили слухи, что судья Хо получил взятку в 200 тыс. долларов, эти слухи подтверждает сама Ф. Бородина в своей книге «В застенках китайских сатрапов»: «Впоследствии в газетах распространились известия о том, что Хо Чун якобы был подкуплен нашим посольством и получил за наше освобождение двести тысяч долларов».[830]830
  Там же. С. 125–126.


[Закрыть] – В. У.) провел заседание рано утром, вынес оправдательный приговор и, зная, что за это придется отвечать головой, бежал. Бородина тут же покинула здание суда».[831]831
  М.И.Казанин. В штабе Блюхера. С.160.


[Закрыть] Как вспоминала сама Бородина, гнев милитаристов обратился на родных судьи – его жену, двоих детей и брата. Они были задержаны и отправлены в распоряжение Чжан Цзучана, а там посажены в тюрьму. Обо всем этом, не переставая, жужжали провода телефонов, пространные сообщения появлялись во всех газетах мира. Поиски Бородиной в Пекине продолжались. Начальник пекинского гарнизона объявил награду в 30 тыс. долларов за ее поимку, мукденские власти назначили за ее голову – 20 тыс. долларов.[832]832
  Ф.С.Бородина. Ук. соч. С. 126.


[Закрыть] Считалось, что Фаина Бородина возможно скрывается на территории советского посольства. Входы в посольский квартал в Пекине в течение двух месяцев были оцеплены многочисленными шпиками и русскими белогвардейцами. Поперек улицы Лигэйшэн, идущей к посольству, вырыли довольно глубокие ямы и повесили плакаты «ехать медленно», чтобы полицейские пикеты могли иметь время вести наблюдение за всеми автомобилями, которых в то время в Пекине было немного. Вот как описывал происходившее американский журналист Шиэн: «Пекин был перевернут вверх дном, открыта была слежка за поездами, производились налеты на подозрительные дома. В Тяньцзине был установлен контроль над отходившими пароходами. Бородину никак не удавалось найти.[833]833
  Там же. С.161.


[Закрыть] Ее портреты помещались во многих газетах и висели у полицейских управлений в Пекине, Тяньцзине, Мукдене и других городах Маньчжурии. Особое внимание призывали обратить на г. Тяньцзинь. Он был выбран потому, что считалось осуществить бегство легче всего там. В эти дни полицейские власти города следили «за всеми полными, чернявой внешности, дамами». Для того чтобы сбить с толку китайцев (Ф. Бородина находилась в Китае), советские спецслужбы опубликовали в зарубежных газетах дезинформацию о том, что она едет во Владивосток. «Но вот однажды, через десять дней после оправдания Бородиной, – вспоминает Казанин, – японское агентство Ренго в депеше из Владивостока сообщило, что Бородина прибыла во Владивосток на японском пароходе, и подробно передало ее впечатления во время заключения и суда в Пекине. Еще через десять дней газеты опубликовали интервью с Бородиной в сибирском экспрессе и затем ее заявление по приезде в Москву. Сомнений быть не могло, сообщения эти были напечатаны всей мировой прессой. Итак, Бородина ускользнула из лап Чжан Цзолиня и теперь была в безопасности в Москве. Чжан Цзолинь и его подручные признали свое поражение и прекратили слежку». А в это время Ф.Бородина пряталась в домике, находившемся в одном из узких пекинских переулков старого города.

По имеющимся у нас данным, хозяевами дома были два человека: востоковеды Борис Иванович Панкратов (1892–1979) и Петр Антонович Гриневич (1888–1941), оба учившиеся в Восточном институте во Владивостоке, только первый – в 1916 г. его закончил, а второй – в этом году поступил в институт.

Справка. Борис Иванович Панкратов имел китайское имя Пань Кэфу, а прозвище Уцюань, у него было также монгольское и тибетское имя Лобсан Чултим. С 1917 г. Борис Иванович начал преподавать в институте монгольский и маньчжурский языки, тогда на год его направили в Пекин для усовершенствования знаний в китайском языке. Вернувшись, он помимо преподавания исполнял обязанности секретаря по студенческим делам, видимо тогда он теснее и познакомился со студентом Гриневичем. В 1918 г. Панкратов был откомандирован в Китай и находился в Ханькоу до 1921 г., там он преподавал русский и английский языки и изучал местные диалекты. В Ханькоу с ним произошла одна «история», которая вынудила его покинуть этот город.

В 1921 г. он жил на территории бывшей русской концессии. У него сложились довольно приличные отношения с главой русской колонии Бельченко, в прошлом русским консулом, имевшим неплохие связи с местными китайскими властями. Вокруг было много эмигрантов. Однажды Бельченко нашептали, что Б. И. Панкратов симпатизирует советской власти и он привлек Панкратова к суду за просоветские убеждения. Последнего судили Бельченко и представитель китайских властей. Решением суда подсудимый должен был покинуть русскую концессию и тому ничего не оставалось, как уехать в Пекин. Там он устроился на работу в агентство РОСТА и одновременно в Институт русского языка при китайском МИДе. Сохранились документы, подтверждающие, что уже в сентябре 1921 г. ему предлагали провести квалификационные испытания в этом институте. Из-за нехватки хороших квалифицированных востоковедов его в 1923 г. взяли переводчиком с английского и китайского языков в Консульский отдел Советского посольства, где он и проработал до 1929 г. Видимо в начале 20-х годов он и поселился в том доме, о котором мы упомянули в начале статьи. У Панкратова были налажены хорошие контакты с Государственным пекинским китайско-русским университетом, с Пекинской коллегией адвокатов, он принимал активное участие в научной жизни пекинских университетов и институтов, где преподавал, выступал с докладами, занимался исследованиями. Вскоре после приезда в Пекин он близко познакомился с представителями передовой интеллигенции, руководителями движения «4 мая»: профессором Ли Дачжао и Ху Ши. Дружба с первым продолжалась до самого ареста китайскими властями в 1927 г. Панкратов с риском для себя старался помочь Ли Дачжао, спрятать его и лишь по счастливой случайности избежал участи других советских людей, пытавшихся также его спасти. С Ху Ши он познакомился в 1921–1922 гг. в Пекинском университете. Жили они недалеко друг от друга и это способствовало общению. Ху Ши ввел Панкратова в китайские научные круги.

Справка. Петр Антонович Гриневич родился 16 января 1888 г. в семье священника на Украине. В 1920 г. окончил Восточный институт, а в 1924 г. – факультет общественных наук ДВГУ. С 1925 г. он становится преподавателем восточного факультета ДВГУ и работает в этом качестве до 1928 г. В эти годы Гриневич часто выезжал в научные командировки в Китай. С виду довольно молчаливый и даже сумрачный и казавшийся довольно чудаковатым Петр Антонович был очень добрым и отзывчивым человеком.

Обычно в их дом приходила и приезжала самая разнообразная публика: китайцы, иностранцы, миссионеры, студенты. И в этом не было ничего необычного, когда однажды вечером в узкий переулок въехала шурша шинами машина с итальянским флашком на капоте, она подкатила к воротам, за которыми располагалась расписанная традиционно для старого города стена, отпугивающая злых духов. За ней проглядывал чудесный сад, оставшийся от ранее находившегося здесь храма. Из машины вышли двое иностранцев, а за ними скромно одетая бегинка в громадном крылатом белоснежном головном уборе. Трое неизвестных довольно быстро, чтобы не привлекать внимания посторонних, прошли через ворота, пересекли сад и вошли в уединенный довольно скромный жилой дом. Пекинская полиция, которая уже несколько дней имела специальное задание по поиску особо опасного преступника, не обратила серьезного внимания ни на машину, ни на пассажиров.