Текст книги "Советник королевы - суперагент Кремля"

Автор книги: Виктор Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

Детство и юность будущего разведчика

Антони Блант родился 26 сентября 1907 г. в семье священника церкви Святой Троицы в Борнмуте, городке на юге Англии, на побережье Ла-Манша, примерно в 100 милях от главного южного порта страны – Плимута. По традиции мужчины в семье были служителями церкви. Дед Антони был викарным епископом (заместитель епископа) города Гулля. Отец Антони – Стэнли Блант – был приверженцем англиканской церкви, очень подозрительно относившейся к римской католической церкви. Стэнли Блант был неординарным человеком. Будучи глубоко религиозным, он не чурался и светской жизни, что для священника той викторианской эпохи было необычным. Он много внимания уделял спорту, очень любил теннис.

На сыновей – а их было трое: Уилфред, Кристофер и младший Антони – у отца оставалось мало времени. И хотя он по-доброму относился к своим сыновьям, вся тяжесть воспитания пала не на него, а на их мать – Хильду Вайолет Мастерс, которая была моложе своего мужа на десять лет. Хильда была женщиной очень строгих нравов. Она не терпела, когда дома пили вино, волновалась, когда Стэнли позволял себе курить трубку. Дети, повзрослев, считали ее пуританкой, несколько снисходительно относились к ее нравоучениям, но гордились ею, видя в ней кристально чистую женщину, за свою жизнь никогда не солгавшую. Она была воспитана в уважении к семье, к старшим и в таком же духе воспитывала своих детей. Когда родился Антони, Кристоферу было два с половиной года, а Уилфреду – шесть. В дальнейшем между Уилфредом и Антони сложились тесные дружеские отношения, правда довольно своеобразные: сначала Уилфред влиял на Антони, а затем младший брат использовал возможности старшего, проводя разведывательные операции в пользу Советского Союза. Лубянка пристально следила за Уилфредом, но, насколько я знаю, не пыталась привлекать его к непосредственной разведывательной работе.

Насколько богатой была семья? Глава ее считался человеком среднего достатка. Но Хильда была дочерью очень состоятельных родителей и принесла в дом не просто достаток, а значительные средства и главное – родственные связи с самыми знатными аристократическими и интеллигентными семьями Англии. В роду Блантов были не только священники, но и поэты, дипломаты. Сама Хильда была кузиной, двоюродной сестрой, графа Стрэтмора. Дочь графа, Елизавета Боус Лайон, стала женой короля Георга VI, по английскому обычаю, принцессой-консортом, или королевой. У Георга VI и Елизаветы Боус Лайон в 1926 году родилась дочь Елизавета, вошедшая в 1952 году, после смерти Георга VI, на английский трон под именем Елизаветы II (с того времени Елизавета Боус Лайон стала именоваться королевой-матерью).

Таким образом, Антони был родственником супруги короля Георга VI, королевы Елизаветы, и ее дочери – королевы Елизаветы II, и не просто родственником, а троюродным братом будущей королевы Британии (в то время когда Елизавета II взошла на трон, Антони Бланту было уже 45 лет).

На Антони Бланта оказывала влияние его бабушка по матери – леди Гертруда Эмма Мастерс, пользовавшаяся большой известностью в викторианской Англии. Будучи инвалидом и передвигаясь в инвалидной коляске, она активно участвовала в благотворительной деятельности, переезжая из одного конца страны в другой, и Антони восхищался ее высокими моральными качествами. Но этим не ограничивались аристократические связи Блантов.

Семья была в близких отношениях с герцогиней Тек. Дочь герцогини, принцесса Мария, вышла замуж за герцога Йоркского Георга, впоследствии занявшего английский трон под именем Георга V, и стала именоваться королевой Марией. Бланты справедливо считали, что королева Мария была другом их семьи и могущественным патроном. Семья Блантов участвовала в коронационной процессии Георга V и королевы Марии, состоявшейся в 1910 году.

Родственные связи Блантов с королевской семьей явились одной из причин быстрой церковной карьеры Стэнли Бланта. Уже на следующий год после коронации он был назначен на очень важный в церковной иерархии пост капеллана англиканской церкви в Париже, важнейшем «представительстве» протестантской церкви за рубежом.

Антони Блант мог быть благодарен своим родителям за их родственные связи с королевским двором; они способствовали его блестящей карьере в будущем. К тому же, воспитание в духе строгой викторианской морали, казалось, обеспечивало его полную лояльность монархии, государству. Правящие круги могли доверить ему самые ответственные и секретные поручения.

Правда, были в его роду и «мятежники». Так, один из его предков – Уилфред Скавен Блант – во времена королевы Виктории показал свой бунтарский характер, находясь в оппозиции государственной политике. Он отстаивал самостоятельность Ирландии, боролся за независимость Индии и Египта. Но это было давно, более ста лет тому назад (кто знает, может быть, свою склонность подвергать все сомнению Антони Блант унаследовал именно от него). И в семье Блантов предпочитали не вспоминать Уилфреда Скавена.

Париж его очаровывает, Лондон отталкивает

В 1911 году в судьбе четырехлетнего Антони произошли перемены, которые оказали большое влияние на его будущую жизнь.

Как-то весенним апрельским днем Стэнли Блант, когда семья собралась за завтраком, сказал, что у него для всех есть большая новость: они покидают Англию и отныне будут жить в Париже, в одном из самых красивых городов Европы.

Столица Франции произвела на детей, в особенности на Антони, неизгладимое впечатление. Он с каждым годом все больше влюблялся в этот город. «Париж окрасил все мое будущее», – говорил он впоследствии. Его дворцы, музеи, прекрасные творения архитектуры и картинные галереи оказали на него огромное влияние и определили будущую профессию искусствоведа.

Как это ни парадоксально, но переезд в Париж не только не отдалил семью Блантов от королевского двора, но, напротив, даже способствовал дальнейшему сближению с царствующим домом. Уже в 1912 году ГеоргУ и королева Мария нанесли официальный визит во Францию. Они присутствовали на церковной службе, которую отправлял Стэнли Блант.

Родители Антони присутствовали на церемонии в честь английской королевской семьи, связи с которой, в особенности с королевой Марией, еще более упрочились. Маленький Антони едва ли понимал значение всего происходившего, но о королевской чете часто говорили в семье, и это запало ему в душу.

Увлечению, которое вспыхнуло у Антони в Париже, способствовал и его брат Уилфред, тоже восхищавшийся городом, отзывавшийся о нем как о «великолепном и бесконечно волнующем». Искусство Франции и других стран Западной Европы вошло в плоть и кровь Антони. С шести лет он часами бродил по Лувру, собирал открытки наиболее понравившихся ему картин музея.

Быстро развивался он и физически. В возрасте шести лет он был уже таким высоким мальчиком, что кондукторы в трамваях и автобусах с подозрением смотрели на него, видя, что он не брал билет и считая его взрослым. Матери пришлось выправить копию с его метрики, чтобы предъявлять сомневающимся кондукторам.

Когда разразилась Первая мировая война, Антони было уже семь лет и он пошел в парижскую школу. Очень быстро он в совершенстве овладел французским языком, который начал изучать за два года до этого. Французский стал его вторым родным языком, а интерес к живописи, прежде всего западноевропейской, – его увлечением на всю жизнь. Во Франции же и родители, и школа привили ему почтительное отношение к произведениям искусства.

В середине войны родители Бланта решили, что ему пора начать учиться в Англии. Сначала его отправили на каникулы в Лондон к дяде – сэру Ральфу Асшетону, члену парламента. Антони оказался в совсем другой обстановке, чем в Париже, но она ему отнюдь не импонировала. Антони увидел жестокую войну, море, кишевшее германскими подводными лодками, страдания одних людей и в то же время совсем другую жизнь в поместье сэра Ральфа, где одно увеселение сменялось другим. Атмосфера этого дома – охота, пиры, шумные вечеринки – резко отличалась от сурового парижского образа жизни и претила Антони. Здесь наслаждались жизнью, будто не было войны и на полях сражений не гибли люди.

Да и школа, в которую он был определен, способствовала зарождению у него критического отношения к представителям аристократии. Одна престижная частная школа сменяла другую. Последняя, где он учился, вызвала у него даже ненависть. Это была школа в Марлборо, в которую его отдали, когда ему исполнилось 14 лет. В этом возрасте начали формироваться его политические воззрения. Видимо, его родители не знали порядков в Марлборо и отдали его туда потому, что колледж был привилегированным учебным заведением, основанным еще в середине XIX века для детей самых богатых и знатных родителей. По рангу он соответствовал таким знаменитым колледжам, как Итон и Харроу, но отличался от них значительно более суровой обстановкой, жесткими, почти драконовскими правилами. Даже здание, построенное полстолетия назад, было уродливым и скорее напоминало тюрьму, чем школу. Между прочим, автором проекта этого здания был тот же архитектор, который проектировал одну из самых мрачных тюрем Лондона. И на Бланта, по природе жизнерадостного, да к тому же увлекавшегося искусством и архитектурой, оно уже само по себе действовало угнетающе.

Комнаты в здании были мрачными и холодными, кровати жесткие, распорядок дня расписан до мелочей. Воспитанники были лишены права на всякую личную жизнь и инициативу, да к тому же часто оставались голодными. «Спартанский» образ жизни был доведен до крайности и превратился в жестокий и бесчеловечный. Отношения старших и младших воспитанников (новичков), а им был и Блант, я бы охарактеризовал словами «армейская дедовщина». Старшие беззастенчиво командовали младшими, запугивая их, все решала сила и грубость. Преподаватели не только не препятствовали установлению этих порядков, но сами насаждали их. Они узаконили так называемую «санитарную инспекцию» – осмотр в душевых комнатах половых органов юношей. И только убедившись в появлении волосяного покрова на интимных местах, переводили младших школьников в разряд старших.

«Единственным законом школы был закон силы», – говорил о ней один из сверстников Антони. Старшие школьники сами изобретали наказание для «провинившихся». Одно из них заключалось в следующем: мальчику надевали на голову корзинку и толкали из одного конца зала в другой, а потом связывали ему руки веревкой и таскали по полу.

Если добавить к этому, что до самого последнего времени в английских школах существовали телесные наказания, то картина будет полной. Недаром один из исследователей английского образования сравнивал школы того времени с «концентрационными лагерями». Блант признавался, что в начале обучения его жизнь была очень тяжелой, и прежде всего из-за преследования со стороны старших школьников.

Когда я читал рассказ о школьных годах Бланта, мне невольно вспомнились знаменитые «Очерки бурсы» Н.Г. Помяловского о школьном образовании в России в середине XIX века. Отец Помяловского, как и Бланта, был церковнослужителем – дьяконом петербургской церкви, и его родители, как и родители Бланта, надеялись, что сын пойдет по их стопам. Помяловский окончил училище и поступил в приходскую семинарию. Между его рассказом об этих заведениях и воспоминаниями Бланта и его товарищей о Марлборо может быть поставлен знак равенства. Помяловский пишет, что обстановка в обоих учебных заведениях болезненно отразилась на нем, породила замкнутость, недоверчивость, ненависть к педагогам и дикой системе воспитания. Наказания учеников нередко превращались в настоящие экзекуции.

Для бурсы, как и для Марлборо, был характерен деспотизм одного ученика над другим. Начальство выдумало своеобразную систему контроля старших учеников над младшими. Старшие могли в любую минуту подвести своего младшего товарища под розги, каждый из «старших властителей» давал почувствовать свою силу подчиненным. Установилась власть «товарищей над товарищами», ученическая братия раскололась на «аристократов» и «плебеев» бурсы. Помяловский пишет, что нередко «партия» из двадцати «аристократов» собиралась и направлялась к «приходчику», то есть к вновь поступившему. Второуездные («аристократы») рассыпались по классу, били приходчика (новичка) в лицо, загибали салазки (то есть клали на сиденье парты, лицом вверх, поднимали ноги и гнули их к лицу), делали смази, рассыпали подзатыльники. «Кто бьет? За что бьет? Черт их знает и черт их носит!.. Плач, вопль, избиение младенцев! На партах и под партами уничтожается горезлосчаст-ная приходчина. Больно ей… Натешившись вдоволь и всласть, «рыцари» с торжественным хохотом отправляются восвояси. Истрепанная приходчина охает, плачет и щупает бока свои».

Такая же казарменная муштра и полное подчинение были характерными чертами и в бурсе, и в Марлборо. «Если ты стоишь, а начальник говорит тебе, что ты сидишь, – заявлял инспектор семинарии, – значит, ты сидишь, а не стоишь».

Естественно, такая система обучения и поведения в школе отражала социальный строй и рождала неуважение к нелепым порядкам, царившим в стране.

Читатель, ознакомившись с этим изложением «Очерков бурсы», лучше поймет и атмосферу в Марлборо. Блант в школе не пользовался уважением у преподавателей. Они предпочитали не мягкосердных интеллектуалов, а сторонников грубой силы, прежде всего «спортсменов». Для всех школьников были обязательны спортивные игры, а Блант не любил их и ненавидел принуждение в любом виде, в том числе и в занятиях спортом.

Джону Кеннеди приписывают слова о том, что он не беспокоится о том, как станут относиться к Соединенным Штатам те американские студенты, которые обучались в странах социалистического лагеря, его беспокоило другое – как будут относиться к Соединенным Штатам те иностранные студенты, которые обучаются в США. Обучение Антони (после пребывания во Франции) в английской школе, тем более учитывая его тонкую натуру, артистизм и рафинированный вкус, отталкивало его от общества, которое устанавливало такие порядки.

В старших классах жизнь школьников не так стеснялась строгими правилами, и Блант все свободное время отдавал искусству, живописи, в особенности французской. Стены его комнаты были увешаны репродукциями картин модернистов, импрессионистов. Правда, и здесь он шел против течения. Эти направления в Англии в то время не признавались и даже осуждались, а Блант вопреки своим преподавателям утверждал, что «французская живопись революционизировала искусство всех европейских государств, за исключением Англии».

Его увлечение кубизмом и особенно работами Пикассо в то время было вызовом обществу, и в колледже среди эстетов (впрочем, немногочисленных) он считался бунтарем. Однако неординарность его взглядов, солидные знания в области искусства привели к тому, что его стали уважать и даже избрали секретарем дискуссионного клуба.

Росту популярности способствовали необычные способности и разносторонность его увлечений. Так, наряду с искусством, он начал увлекаться математикой и сделал такие успехи, что выиграл право на поступление в Кембриджский университет и получение там стипендии. Его имя в списке победителей стояло на первом месте, это означало, что он был самым способным среди всех студентов колледжа, занимавшихся математикой. Успехи Бланта и его товарищей по математике привлекли внимание прессы, и газеты писали о «чуде образования» в Марлборо. Так усилия Бланта в самом конце школьного пути были достойно вознаграждены. Директор колледжа на выпускном вечере особо выделил Бланта и поздравил его с тем, что для него открылись двери Тринити-колледжа в Кембридже. Замечены были и его знания в области искусства. Директор, поздравив Бланта, добавил: «Я не могу воздержаться от особого поздравления в связи с огромным интересом и усилиями Бланта в Обществе по изучению искусства и литературы».

Раньше героями колледжа были спортсмены, отличившиеся в крикете и регби, теперь его героем стал «эстет». Не всем преподавателям это понравилось, и, наверное, не без их влияния директор с огорчением отметил, что Блант и ему подобные могут поломать традиции колледжа. Совсем не плохи были и старые традиции, сказал он и добавил: «Выпускникам надо и спортом заниматься, и уметь работать молотком».

Кембридж – гнездо советских разведчиков

В 1926 году, в свой день рождения, 19-летний Антони Блант стал студентом Тринити-колледжа Кембриджского университета.

Прежде чем перейти к описанию взрослой жизни Бланта, пожалуй, следует попытаться нарисовать его портрет.

Его фотографий сохранилось немного, видимо, он не очень любил сниматься. Еще меньше осталось описаний его внешности, сделанных друзьями. Большинство из них прежде всего отмечали рост Бланта: он был очень высоким и в разговоре с людьми среднего роста даже наклонялся к ним.

Все знавшие его отмечали также интеллигентность: посмотрев на него, сразу можно было определить, что это человек интеллектуального труда. Он был красивым мужчиной с несколько продолговатым «породистым» лицом, голубыми глазами, длинным узким носом и тонкими губами. Он всегда был худощав, а в юношеском возрасте очень худым (его коллеги по Марлборо и Кембриджу даже отмечали его острые локти и выступавшие ребра). С годами эта худощавость немного сгладилась, но полным он не стал. Одет он был всегда аккуратно, со вкусом, но без претензий, видно было, что большого внимания одежде он не уделял. В Кембридже он ходил в обычной студенческой форме: в темно-голубой мантии и темных брюках.

Нашему читателю, пожалуй, надо рассказать о Кембриджском университете, в котором Блант провел целое десятилетие и в качестве студента, и в должности преподавателя и профессора, тем более что Кембридж, как и Оксфорд, очень отличается от наших университетов.

Мне хорошо известна жизнь этого элитного учебного заведения страны. Довелось бывать в Кембридже и выступать с лекциями в 60-е и 80-е годы. Этот старейший (после Оксфорда) британский университет был основан в 1209 году. О его масштабах говорит тот факт, что в нем работают около 200 профессоров и доцентов и более 1500 преподавателей. В его 25 колледжах обучаются более 10 тысяч студентов. Колледжи университета окончили британские короли Эдуард VII, Георг VI, король Югославии Петр II и наследник английского престола принц Чарльз, многие премьер-министры Англии, в том числе Пальмерстон и Болдуин, а также Оливер Кромвель. Выпускниками университета были лауреаты Нобелевской премии, знаменитые ученые Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин, экономист Джон Кейнс, философ Фрэнсис Бэкон, писатели, поэты, в том числе Уильям Теккерей, Джон Мильтон, Владимир Набоков, известный историк Джордж Тревельян, многие епископы и архиепископы. Наконец, в числе выпускников немало англичан – дипломаты, журналисты, писатели, профессора, ставшие затем советскими разведчиками.

В отличие от Марлборо, Кембридж был настоящим храмом науки, самым престижным учебным заведением не только Англии, но и гордостью мировой науки. А главное отличие этого учебного заведения, пожалуй, состояло в том, что студенты в Кембридже пользовались (и пользуются) значительной свободой – правом слушать (или не слушать) любые лекции, участвовать в дискуссиях, устраиваемых многочисленными клубами, встречаться с политическими деятелями самых разных направлений, вообще правом свободно мыслить. Университет их объединяет. Они в нем не только учатся, но и, как правило, проживают. Причем, как говорят англичане, «делят комнату» на двоих, то есть живут в одной комнате, и частенько студент-консерватор делит комнату с либералом, лейборист – с представителем другой партии.

Эта свобода вместе с тем сочетается с большим духовным влиянием преподавателей и с индивидуализацией преподавания. Учебой каждого студента руководит наставник (тьютор) – преподаватель или профессор колледжа. Тьютор одновременно выполняет также роль старшего товарища, наставника и помощника студента. Встречаются тьютор и студент в колледже или дома у преподавателя и часто ведут долгие беседы на самые разные темы. Но кроме своего тьютора студент может запросто видеться и беседовать с другими преподавателями за чашкой чая, кофе или рюмкой шерри.

Блант прибыл в университет в дни, когда Англия бурлила. Страну только что потрясла всеобщая стачка, самая мощная за всю историю страны. Семь месяцев длилась забастовка шахтеров. За два года до этого впервые к власти в стране пришло правительство лейбористов, называвших себя социалистами. В Британии назревали перемены. Все большее число англичан считало, что не все ладно было в английском королевстве, и обсуждало вопрос о необходимых переменах. В 1924 году Англия установила дипломатические отношения с Советским Союзом. Но уже три года спустя консерваторы разорвали отношения с СССР. Одни одобряли это решение, другие, напротив, его осуждали. Среди преподавателей и студентов Кембриджа также не было единства. Университет бурлил. Левые настроения захлестнули Кембриджский университет, пожалуй, в большей степени, чем другие вузы страны. В Кембридже работал пользовавшийся большим авторитетом среди студентов выдающийся ученый, известный философ и математик Бертран Рассел, впоследствии ставший лауреатом Нобелевской премии. За свои левые пацифистские воззрения он через несколько лет был исключен из числа преподавателей университета. Его жена Дора Блейк, декан одного из женских колледжей, была сторонницей Советского Союза и его внешней политики.

В Кембридже работал известный экономист профессор Морис Добб, член Компартии Великобритании. Его прекрасные лекции вызывали восхищение студентов и привлекали огромную аудиторию. Как раз в тот год, когда Блант стал студентом, Морис Добб основал в университете Лигу борьбы против империализма. Он не скрывал своих симпатий к Советскому Союзу, считая его «обществом будущего».

Успех Добба среди студентов был настолько велик, что вызвал раздражение короля Георга V. Узнав, что в университете открыто проповедуются марксистские теории и что их разделяет некоторая часть студентов, король обратился к канцлеру университета с вопросом, на каком основании Доббу разрешено распространять в Кембридже идеи марксизма. Английская разведка пристально следила за деятельностью М. Добба, но не могла найти в ней ничего криминального, нарушающего английские законы.

В Кембридже работали и многие другие марксисты. Компартия Великобритании, видя назревавшее недовольство студентов университета политикой правительства, направило туда одного из своих талантливых пропагандистов – Палма Датта, уже имевшего опыт работы среди студентов Оксфордского университета. В Кембридже работал и марксист Дж. Д. Бернал, кристаллограф. Вообще в университете сложилась одна из самых сильных коммунистических организаций в стране.

Жизнь студентов не ограничивается стенами университета. Она кипит в многочисленных клубах и обществах, число которых насчитывает даже не десятки, а сотни. Именно в них в значительной степени определяются симпатии и антипатии студентов, их политические воззрения. Известно, что Блант стал членом Общества культурных связей Британии с СССР. Советская страна, помимо ее необычного политического эксперимента, привлекала его богатейшими картинными галереями западного искусства (Эрмитаж, Музей им. Пушкина). Он стремился установить более тесные связи с советской интеллигенцией. Он был членом Кембриджского кинематографического общества, которое находилось в руках левых. В нем он познакомился с таким блестящим достижением мировой кинематографии, как «Броненосец Потемкин». Английские власти не рекомендовали к показу фильмы, которые призывали к борьбе против законных властей. Именно поэтому общество в значительной степени сосредоточивало свое внимание на тех «оппозиционных фильмах», которые студенты не могли увидеть на обычных городских киноэкранах. Английская контрразведка, может быть и не без оснований, назвала эту деятельность общества «кинематографическим наступлением Коминтерна». Специальный отдел МИ-5 занялся деятельностью кембриджских коммунистов, а в 1929 году даже арестовал одного из выпускников университета за распространение коммунистических взглядов. Он завел отдельное досье о связях выпускников Кембриджа с коммунистическими организациями.

Большие перемены в Советском Союзе в конце 20-х и начале 30-х годов привлекли внимание к СССР не только английской интеллигенции, но и крупных политиков. Ряд видных деятелей Британии готовились посетить Москву. Среди них были такие крупные фигуры, как, например, Ллойд Джордж, лидер либеральной партии, бывший премьер-министр, и Гендерсон – один из руководителей лейбористской партии, в 1929 году занявший пост министра иностранных дел, впоследствии ставший лауреатом Нобелевской премии мира за свою разоруженческую деятельность, а также председатель либеральной партии Робертс. Но последующие события в отношениях с СССР помешали этому. Как сказал Ллойд Джордж советскому послу, крайние правые и службы безопасности Англии предприняли мощный нажим на правительство, чтобы помешать сближению двух стран. Но чем сильнее давление оказывали на молодежь правые силы, тем больше росли симпатии к СССР среди левых сил. Правительство само способствовало этому своими действиями. Так, предпринимая в мае 1927 года налет на «Аркос» (Англорусское кооперативное общество), английское правительство заявило, что цель его – обнаружить и изъять документы о разведывательной деятельности его сотрудников. Сделало оно это грубо, но не добилось никаких результатов. Спустя несколько дней правительство Болдуина разорвало дипломатические отношения с СССР явно в надежде, что и другие страны последуют его примеру. Но ни одна страна к этому акту не присоединилась. В самом английском обществе действия правительства вызвали рост симпатий к СССР, в особенности среди интеллигенции.

Дело дошло даже до антиправительственных демонстраций. Так, в одном из залов английского парламента левые парламентарии дали прощальный завтрак в честь отъезжающих советских дипломатов. Помещение было переполнено. Председатель Генсовета английских тред-юнионов в своей речи сказал: «Мы говорим вам не “прощайте”, а “до свидания”!». Отъезд советских дипломатов из Лондона превратился в трогательное прощание с ними многих лондонцев. Провожавшие засыпали дипломатов огромными букетами цветов. Отовсюду слышались приветствия в честь Советской республики. Внезапно кто-то выкрикнул из толпы: «Вы скоро вернетесь!». Эти слова оказались пророческими. Через год, в 1929 году, на очередных парламентских выборах победили лейбористы, которые в своей программе обещали восстановить отношения с Москвой.

В это время Антони Блант уже учился на третьем курсе университета и внимательно следил за событиями, происходящими в мире. В те годы был учрежден Национальный комитет «Друзей СССР». Его отделение открылось и в Кембридже. Многие профессора, преподаватели и студенты университета выступали за развитие русско-английских связей, в том числе культурных. Активизировало свою деятельность и Общество культурных связей Британии с СССР. Английская служба безопасности считала, и, вероятно, не без оснований, что оно использовалось советской разведкой. Главой общества была Маргарет Левельян Дэвис, одна из известных представительниц кембриджской профессуры. Общество сумело хорошо зарекомендовать себя в кругах интеллигенции, с его помощью СССР посетили экономист Джон Кейнс, писатели Герберт Уэллс и Бернард Шоу. В некоторых кругах английской интеллигенции считалась респектабельным принадлежность к этому обществу

Акакое отношение все это имеет к Бланту и разведке, спросит любопытный читатель? Самое прямое. Западные историки обнаружили, что в конце 20 – начале 30-х годов ОГПУ одобрило далеко идущие планы внедрения агентов в правящие классы Британии и приступило к вербовке выпускников университетов, прежде всего левых настроений, недовольных существующими порядками в Англии и симпатизирующих Советскому Союзу. Советская разведка рассчитывала на то, что часть из них может, заняв видные посты в государстве, иметь доступ к важным секретным сведениям. Автором этой хитроумной системы, рассчитанной на многие годы вперед, называют начальника Четвертого управления ОГПУ Михаила (Меера Абрамовича) Трилиссера. Секретарь Сталина Б. Бажанов, впоследствии бежавший за границу, считал его «умным и знающим чекистом». Его ценил Пятницкий, ответственный работник Коминтерна, руководитель международного отдела (впоследствии за свою связь с Бухариным Трилиссер был отстранен от должности).

Эта система была введена в действие после разрыва Англией отношений с СССР, то есть тогда, когда Блант был студентом университета. Именно в то время стали усиленно создаваться нелегальные сети разведчиков из числа англичан и резидентуры, которые руководили работой нелегалов. В известной степени на это советских чекистов натолкнули действия английской контрразведки, которая стала более тщательно следить и оперативно реагировать на разведывательную работу сотрудников торгпредства, «Аркоса», других советских организаций и дипломатов посольства.

Новые нелегальные агенты из числа англичан установили и собственные каналы связи, не всегда имевшие непосредственные отношения с советским посольством. В большей степени, чем раньше, нашей разведкой стали использоваться тайники, специальные законспирированные курьеры, также непосредственно не связанные с советскими дипломатами. Установилась система, при которой группа из двух-трех нелегалов составляла сеть разведчиков во главе со своим лидером – англичанином, который связывался с курьерами из Москвы. Некоторые из таких лидеров проходили подготовку в СССР. Это обеспечивало большую безопасность, которая позволяла многим из агентов-англичан активно работать в течение десятилетий, не вызывая подозрений.

Можно сказать, что в 20-е и 30-е годы мастерство советской разведки значительно возросло и в некоторой степени качественно изменилось. Если в 20-е годы ОГПУ в большой степени использовало русскую эмиграцию, то в 30-е оно перешло на более широкую вербовку уже из числа коренных жителей западных стран, особенно в Англии.

И еще одно новое обстоятельство, характерное для 30-х годов и последующих лет. Наряду с использованием на низших ступенях платных информаторов, особое внимание стало обращаться на тех лиц, которые были готовы снабжать Москву информацией исходя из идейных соображений, из их социалистических взглядов, из уважения к нашей стране. Таких лиц в то время называли «агентами влияния» (сейчас в этот термин вкладывают несколько другой смысл) ⁹ 9
  «Энциклопедия шпионажа», изданная в Лондоне в 1985 году, дает такое определение термину «агент влияния»: это один из тех, кто прежде всего стремится повлиять на общественное мнение, а не собирать разведывательную информацию.


[Закрыть]. Английские авторы уверяют, что в КГБ их просто называли «наши».