Текст книги "Тайны смерти русских писателей"

Автор книги: Виктор Еремин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3
Кондратий Рылеев, Или Казнить нельзя помиловать (1795–1826)

 
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа;
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
 

К. Ф. Рылеев

1

В Санкт-Петербурге, на Исаакиевской площади, высится всемирно известный шедевр монументального искусства – памятник императору Николаю I. Изготовлен он по проекту создателя Исаакиевского собора архитектора О. Монферрана скульпторами П. К. Клодтом, H.A. Рамазановым и Р. К. Залеманом. Памятник был установлен очень быстро, его открыли уже 25 июля 1859 г., то есть через четыре года после кончины императора.

Туристам обычно говорят, что он славится уникальным инженерным решением: Петр Карлович Клодт (1805–1867) сумел так технически рассчитать центр тяжести скульптурной группы, что впервые в истории конь ее твердо стоит и держит на себе всадника всего на двух небольших опорных точках – на задних копытах, никаких дополнительных подпорок, как на других подобных монументальных произведениях, там нет. Во всем прочем современные искусствоведы памятник критикуют, причем более политически, чем с позиций искусства.

Главный аргумент: Николай I преклонялся перед Петром I и одновременно славился небывалой манией величия, в связи с чем памятник ему установлен на одной оси с Медным всадником с обратной стороны Исаакиевского собора. В чем здесь вина самого покойного императора и откуда взялась история о его «мании величия», вразумительно никто не объясняет, но ось эта не дает покоя уже многим поколениям историков и особенно авторам путеводителей по Северной столице.

Между тем именно идейная составляющая такого местоположения двух знаковых скульптурных символов нашего Отечества необычайно велика. И если Петр I, жестко вздыбив великую державу, залив ее кровью соотечественников и навязав ей власть иноземцев, все же заложил долгосрочные (но, к сожалению, не вечные) основы для процветания Российской империи, то Николай I стал у руля власти в критический период ее истории, когда государство в очередной раз оказалось на краю пропасти, зависло между бытием и небытием и никак не могло найти баланс устойчивого равновесия. Тогда-то именно император, подобно создателям названного памятника, зорко рассчитал точку опоры, силой собственной воли удержал страну от катастрофы и с великим трудом помог ей вернуться к нормальной жизни, пусть исторически и ненадолго, и лишь посредством личной диктатуры, но все-таки… К сожалению, эффектность масштабных реформ и победоносных войн обычно затмевает для праздной публики обыденность кропотливого труда по сбережению уже имеющегося, но это ничуть не умаляет ни достигнутого результата, ни роли личности охранителя в историческом процессе.

Как ни странно это звучит, но Петру I было гораздо легче, поскольку он стоял в начале новой России. Николаю I ужасно не повезло: именно на время его царствования выпала эпоха окончательного оформления страшной гремучей смеси любого социума – национальной бюрократии и национальной интеллигенции. Эта два неизбежных и жизненно необходимых начала любого общества – власть (хотя и корыстная, и самовлюбленная власть преимущественно жлобов и недоумков, но все же власть, ставящая отприродное зло подавляющего большинства людей хоть в какие-то рамки, позволяющие выживать и продолжать род), с одной стороны, и ум (хотя и сосредоточенный в основном в головах самовлюбленных и словоблудливых фантазеров, которые мало знают реалии жизни, но полагают себя пупом земли, а потому основательно склонны к анархии и разрушительству), с другой стороны, – нигде и никогда не могут существовать раздельно или сосуществовать мирно. Но в России, в отличие от других стран и народов, они почему-то если уж колотят друг друга, то непременно стараются прикончить противную сторону насмерть. И это при том, что интеллигент без бюрократа, равно как и бюрократ без интеллигента – каждый обречен на вымирание, ибо два сапога – пара, а без пары им прямой путь на мусорку.

Есть ли тайна в казни пяти вождей восстания 14 (26) декабря 1825 г. Бесспорно, есть. И весьма серьезная и неожиданная, о ней мало кто говорит и мало кто задумывается. Однако для того, чтобы попытаться вникнуть в саму постановку вопроса, читателю придется непредвзято посмотреть на Николая I и на все семейство Романовых того времени.

Поясню на примере. Легенду о «мании величия» работавшего в течение 30 лет на износ по 16–18 часов в сутки (говоря современным языком: практически без отпуска и без выходных) императора Николая I его обличители конструируют преимущественно на основании двухтомника французского аристократа маркиза Астольфа де Кюстина (1790–1856) «Записки о России» да на нескольких мимоходом брошенных, ни к чему не обязывающих фразочках любимых наших A.C. Пушкина и Л. Н. Толстого. Обширная мемуарная литература современников императора, напрочь опровергающая такую трактовку его личности, в расчет не берется – авторы не столь авторитетны или считаются ангажированными.

Маркиз де Кюстин, широко известный своими гомосексуальными похождениями и не раз битый за это в Европе, в 1839 г. в поисках любви направил стопы в Россию и был глубоко разочарован. В свое время Екатерину II весьма обеспокоила возможная бисексуальность будущего императора Александра I, потому ею своевременно были приняты радикальные меры, и с тех пор гомосексуализм при императорском дворе хотя и не преследовался (вспомним Ф. Ф. Вигеля или С. С. Уварова), но и не приветствовался. Так что отношение к де Кюстину в России оказалось весьма двойственное, а он, по слухам, был влюблен в самого Николая I.

В отместку по возвращении домой маркиз сочинил два тома «Записок о России», переполненные всевозможными инсинуациями, какие только можно было сочинить о нашей стране и о нашем народе. Книга традиционно была с восторгом принята европейскими интеллектуалами. По сей причине и поскольку до революции в России эта книга не издавалась, отечественная интеллигенция, как это обычно и бывает, провозгласила ее шедевром и вершиной истины о николаевском времени, обличением дикости, варварства и затурканности нашего народа. К примеру, русский историк Василий Васильевич Нечаев (1861–1918) без тени сомнения написал: «Добросовестность Кюстина, конечно, стоит вне всяких сомнений»!

Если мы отложим в сторону труды либеральных мемуаристов и всевозможных аналитиков, но почитаем личную переписку Николая I, то неизбежно признаем глубокий ум, совестливость и высокий аналитический талант российского императора. Правда, общепринято определять их как хитрость и коварство «прапорщика» на престоле (от пушкинского: «В нем много прапорщика и немного Петра Великого»). Хотя ум, коварство и хитрость никогда не перекрывали друг друга и в человеке наличествуют обычно сами по себе и даже независимо.

С другой стороны, невозможно отрицать благородство и романтичность души императора. Только наивные люди, к примеру, могут полагать, что прославленные декабристки стали бы декабристками сами по себе, повинуясь лишь зову собственного сердца. Не было бы на российском престоле благородного императора, будь это, скажем, в любой иной европейской державе – первым же таким дамочкам, не считаясь с титулами, задрали бы юбчонки и выпороли так, что всю оставшуюся жизнь садились бы на это место с превеликим опасением. Не власти выпороли бы, а собственные родители и родичи с подачи властей – чтобы был сохранен соответствующий имидж. Николай I и его жена Александра Федоровна (1798–1860) лично приняли у себя первую же собравшуюся следом за мужем Екатерину Ивановну Трубецкую (Лаваль) (1800–1854) и после долгой беседы не только согласились на ее отъезд, но императрица даже высказала восхищение супружеской верностью княгини. Это уже потом, задним числом, гениальный Алексей Николаевич Некрасов сочинил восхитительную по образности поэму «Русские женщины», на основании которой подавляющее число наших соотечественников и знают о «мучениях» жен декабристов и о «коварстве» и «гнусности» Николая I. Алексею Николаевичу фантазии его простительны, таков был характер творца – он во всем видел преимущественно печальное и тоскливое. Поэт и о муках волжских бурлаков написал потрясающе ярко, только не упомянул, что их работа была чуть ли не самой высокооплачиваемой в России и попасть в бурлаки мог далеко не каждый желающий. Или вспомните знаменитое:

 
Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
 

Эффектно звучит – трагично, живописно… Только поэт забыл указать, что это авторизированный перевод одного из стихотворений Эвариста Парни о наказании рабыни-негритянки на французском острове Бурбон (с 1793 г. – Реюньон). В России кнут как средство наказания по Своду законов 1832 и 1842 гг. применялся в исключительных случаях и только к особо закоренелым преступникам – каторжникам. На съезжей, которая располагалась на Сенной улице, пороли либо плетьми, либо розгами – согласитесь, разница существенная. Ведь после порки кнутом выживали единицы наказанных, нередко умирали уже после третьего удара. Но слово «розги» звучит не так эффектно и поэтично, как «кнут». Примерно таким же образом описал поэт в «Русских женщинах» страдания декабристок. Но какие при этом замечательные литературные героини были им созданы! Впрочем, Николай I к данному сочинению никакого отношения не имеет.

Вот и возникает вопрос: почему умный, благородный душой император пошел на казнь вождей декабрьского восстания? Ну, с отставным поручиком, знаменитым в столице бузотером Петром Григорьевичем Каховским (1797–1826) вроде бы все ясно – убийца героя 1812 г., генерал-губернатора Санкт-Петербурга Михаила Андреевича Милорадовича[40]40
  В литературе мелькает ошибочная версия о том, что М. А. Милорадович был смертельно ранен случайно; будто он заметил, что П. Г. Каховский целится в подскакавшего к восставшим частям Николая I и заслонил императора своим телом. Документального подтверждения этому не существует, да и российские власти, случись такое повторение подвига Ивана Сусанина, молчать о сем не стали бы.


[Закрыть] (1771–1825) и командира лейб-гвардии Гренадерского полка Николая Карловича Стюрлера (1786–1825) меньшего и не заслуживал, даже невзирая на то, что он во время следствия тысячекратно раскаялся и молил о пощаде, заверяя в своей преданности и благонамеренности. Но стрелявший тогда же в великого князя Михаила Павловича (1798–1849) Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797–1846) императором был помилован, десять лет провел в тюрьме, а затем отправился в ссылку. Казнь полковника Сергея Ивановича Муравьева-Апостола (1796–1826) была неизбежна – руководитель восстания Черниговского полка (29 декабря 1825–3 января 1826), превратившегося фактически в дикий разгул пьяной банды, он был взят в плен с оружием в руках во время боя и на следствии пожалел только об одном – что вовлек в восстание невинных солдат. Повешение Павла Ивановича Пестеля (1793–1826) тоже можно безоговорочно признать справедливым – самый радикальный и жестокий по характеру руководитель восстания, российский «наполеон». Но Никита Михайлович Муравьев (1796–1843), первым выдвинувший идею о неизбежности цареубийства (Пестель требовал истребления 13 членов семьи Романовых, включая вдовствующую императрицу Марию Федоровну и тяжелобольную жену покойного императора Александра I – Елизавету Алексеевну, подразумевалось также, что будут вырезаны и все дети Николая I и Михаила Павловича), был приговорен к 20 годам каторги, уже через 10 лет его перевели на поселение в слободу Уриковская (ныне село Урик Иркутского района Иркутской области), где он через 7 лет умер.

Почему же были повешены вроде бы искренне раскаявшийся в содеянном Кондратий Федорович Рылеев и фантазер и наивный мальчишка подпоручик Михаил Павлович Бестужев-Рюмин (1801 или 1804–1826), которого сами заговорщики полагали малолетним недоумком и повсюду подставляли для отвода глаз от истинных руководителей заговора? В литературе его даже сравнивают с Хлестаковым, поскольку подпоручику была присуща «легкость мысли необыкновенная»[41]41
  Крутов В. В., Швецова-Крутова Л. В. Белые пятна красного цвета. Декабристы. В двух книгах. Книга первая. Новости прошлого. М.: Терра, 2001.


[Закрыть]. Конечно, Бестужев-Рюмин имел неосторожность войти в число так называемых главарей вооруженного восстания Черниговского полка. Но история о том, будто он был взят в плен с оружием в руках, чистой воды выдумка властей. «Кавалерийский полк правительственных войск первой же атакой смял восставших, и проскакавший мимо Бестужева-Рюмина офицер услышал на отличнейшем французском языке: «Сделайте мне одолжение, дайте мне лошадь, я очень устал»». Парень явно игрался в восстание, куда ему в руководители? В отличие от избранного диктатора куда более масштабного декабрьского восстания в столице, князя и гвардии полковника Сергея Петровича Трубецкого (1790–1860), который отделался каторгой, уже через пару лет обратившейся в почти курортное времяпрепровождение; в 1856 г. амнистированный поселился близ Москвы и благополучно скончался в почете и уважении, года не дожив до отмены крепостного права. Правда, князья Трубецкие были кровными родственниками Романовых и знали многие опасные тайны императорской семьи, а Бестужевы-Рюмины являлись обычными дворянами среднего достатка.

Казнь эта нередко считается жестокой ошибкой Николая I. Но мог ли император обойтись без столь сурового приговора и поступить иначе? О «расправе над героями», как нам внушают уже скоро 200 лет, даже разговора быть не может. Традиционный посыл, к которому мы привыкли с детства: «…он – декабрист, то есть уже заслуживает наше уважение»[42]42
  Рац Д. Вполне несчастный… М.: Альманах «Факел», 1989.


[Закрыть], совершенно не приемлем. Учеными давно признано и доказано, что декабристы были столь разнородны, столь различные цели преследовали, столь противоречивым оказался результат их бессмысленного, во многом безнравственного выступления скучающих барчуков, что априори провозглашать всех участников восстания героями и светлыми личностями, значит, лгать, причем лгать сознательно. Одно дело благороднейшей души, великого ума и великой чести Михаил Сергеевич Лунин (1785–1845), и совсем иное – хитроватый, подловатый трус С. П. Трубецкой. А сколько было среди бунтовщиков российских «наполеончиков», готовых ради минуты тщеславия пожертвовать тысячами вверенных под их командование безграмотных парней? Добро бы ради дела, но командиры-то от скуки фрондировали, фактически в игрушки играли! Возвышенные писульки и призывы – всего лишь антураж кровавой драмы. А сколько среди декабристов было таких, кто жил по принципу «Ради красного словца не пожалею ни мать, ни отца»? Все списано на благородные цели. Однако на деле цели такие были у единиц, слишком для многих восстание оказалось вульгарным театром, а сами они – минутными героями на театральной сцене, вернее, на Сенатской площади… Власть наказала всех за дело, это не вызывает сомнений. Впрочем, сама она была не лучше осужденных, а во многом еще хуже. Опять получилось вечное: два сапога пара.

Надо подчеркнуть и тот момент, что постоянное муссирование темы крепостного права в документах и разговорах декабристов тоже является вопиющим блефом для малограмотных людей нашего времени. Равно как и постоянное повторение слов «свобода» и «тиран» в отношении российского самодержца. Доказывается это весьма просто. В 1803 г. Александром I был подписан Указ о вольных хлебопашцах. Согласно этому указу любой помещик имел право освободить от крепостной зависимости либо всех своих крестьян разом, либо даже одного крестьянина, если будет на то его помещичья воля. В этом случае между бывшим владельцем и освобожденными заключался договор, по которому крестьяне выплачивали помещику в рассрочку определенную сумму за свое освобождение или отрабатывали натурально по договоренности с ним. Причем помещик мог и отказаться от каких-либо выплат в его пользу. Государством и императором выставлялось единственное требование: крестьян следовало освобождать с землей и жильем. Освобожденные крестьяне становились вольными хлебопашцами, то есть государственными крестьянами, получали все гражданские права и оказывались под защитой непосредственно императорской власти. С 1803 г. и до восстания в декабре 1825 г. ни один декабрист не воспользовался этим указом! Другие помещики, пусть и малые числом, без лишнего шума на основании этого закона освобождали своих крестьян; всего за время действия закона так были освобождены около 1,5 % от общей численности крепостных.

Что касается непосредственно декабристов, то некоторые из них лишь делали попытки прогнать крестьян без земли и домов, но те отказывались уходить и даже грозили просить защиты у царя-батюшки. И до восстания, и после, уже восстановленные в правах, практически все декабристы предпочитали крестьян продавать. Случаи такие известны. А вот на освобождение крепостных вместе с землей никто так и не согласился.

Под «свободой» же практически всеми «борцами за свободу народа» понималось право дворян (если быть точнее, то самих декабристов) вмешиваться в государственное управление наподобие вольницы польской шляхты. Император же назывался тираном, поскольку своим существованием мешал устройству такой вольницы. Примечательны слова Николая I, сказанные им 14 декабря 1825 г. арестованным корнетам Кавалергардского полка И. А. Анненкову, А. М. Муравьеву и Д. А. Арцыбашеву:

– Судьбами народов хотели править – взводом командовать не умеете[43]43
  Aнненковa П. Е. Воспоминания. М.: Захаров, 2003.


[Закрыть].

Что касается тирании Николая I, приведем лишь один характерный, хорошо известный историкам случай. Замечательный русский скульптор «Федор Толстой, дядя Алексея Константиновича Толстого, держал открытый дом: музыкальные и танцевальные вечера сменялись живыми картинами и домашними спектаклями… У Федора Толстого часто прохаживались насчет императора. Дочь Федора Петровича вспоминала:

«Резкие речи его иногда доходили до императора; один раз Адлерберг[44]44
  Владимир Федорович Адлерберг (1792–1884) – в описываемый период генерал-адъютант Николая I; по жизни одно из самых доверенных лиц императорской фамилии, так, в частности, именно он 14 декабря 1825 г. привез семилетнего наследника престола из Аничкова дворца в Зимний и постоянно находился при императрицах Марии Федоровне и Александре Федоровне. Впоследствии генерал-адъютант, с 1842 г. пятнадцать лет управлял почтовым ведомством России – при его главенстве были выпущены первые российские марки. В царствование Александра И – канцлер и министр уделов. С 1878 г., в связи с потерей зрения, находился в отставке.


[Закрыть] нарочно приехал к отцу и передал ему слова монарха: «Спроси ты, пожалуйста, у Толстого, за что он меня ругает? Скажи ему от меня, чтобы он, по крайней мере, не делал это публично»»[45]45
  Жуков Д. А. Алексей Константинович Толстой. М.: Молодая гвардия,


[Закрыть]. Вот такой был тиран – «прапорщик на престоле».

Так что вопрос о правомерности возмездия декабристам отпадает сам собой. Нас интересует иное: насколько адекватным было это возмездие, насколько справедливым и те ли закончили свои дни на эшафоте?

2

22 декабря 1825 г. великий князь Константин Павлович (1779–1831) писал брату императору Николаю I: «Донесение о петербургских событиях, которые вам угодно было мне прислать, я прочел с живейшим интересом и с самым серьезным вниманием. Когда я перечитал его три раза, внимание мое остановилось на одном замечательном обстоятельстве, которое поразило мой ум: список арестованных содержит только имена лиц до того неизвестных, до того незначительных самих по себе и по тому влиянию, которое они могут иметь, что я вижу в них только передовых охотников и застрельщиков шайки, заправилы которой остались сокрытыми до времени, чтобы по этому событию судить о своей силе и о том, на что они могут рассчитывать. Они виноваты в качестве застрельщиков-охотников, и по отношению к ним не может быть снисхождения, так как в подобных вещах нельзя допускать увлечения; но вместе с тем нужно разыскивать подстрекателей и руководителей и непременно найти их на основании признания арестованных…»[46]46
  Переписка Императора Николая Павловича с Великим Князем Константином Павловичем. Часть 1-я (годы с 1825 по 1829) // Сб. Имп. Русского ист. общества. Вып. 131. СПб., 1910. (Курсив мой. – В. Е.)


[Закрыть]

Уже из этих строк видно, что братья Романовы видели в восстании декабристов всего лишь внешнее проявление более глубокого и куда более серьезного заговора и рассчитывали в ходе следствия выйти на главных заговорщиков. По мере того как становилось понятно, что сделать это не удастся, следствие стало превращаться в грандиозный аттракцион, призванный, с одной стороны, продемонстрировать истинным организаторам заговора, что династия сильна и в случае новой попытки переворота готова пойти на самые жестокие меры, а с другой стороны, показать всем этим мелким «наполеончикам», что Россия – не Франция, что Романовы – не Бурбоны и что если обстоятельства того потребуют, то власть готова первой начать гражданскую войну и своевременно подавить смуту в зародыше, но в этом случае «наполеончики» заплатят за все по полному счету. Именно последнего и не ожидали те, кого мы сегодня называем декабристами, – красивые эмоциональные высказывания Рылеева и некоторых ему подобных о готовности пожертвовать жизнью ради абстрактной свободы не в счет, – а потому в конечном итоге стали бессмысленными пешками и жертвами в чужой игре. Театр, бесспорно, был мрачный, но эффектный. Одна гражданская казнь чего стоила: ночь, костры, ломание шпаг над коленопреклоненными, сдирание мундиров и т. д. Финалом стало повешение пятерых избранных.

Урок, преподнесенный России Николаем I: никогда не бояться гражданской войны и начинать ее без смущения, поскольку, если сложились все предпосылки, она неизбежна и непременно будет развязана, только сделают это иные силы и окажется она гораздо подлее, длительнее и кровавее. Урок этот можно назвать классическим, он навечно остался руководством к действию (великим символом чего и является ныне памятник императору на Исаакиевской площади Санкт-Петербурга).

3

Кондратий Федорович Рылеев относился как раз к тем самым незначительным и невлиятельным лицам в российском обществе. Он родился 18 (29) сентября 1795 г. в имении Батово, неподалеку от Гатчины под Петербургом. Отец его был небогатым помещиком, в прошлом офицером, человеком очень жестоким. Биографы декабриста обычно называют его деспотом. Детей папаша беспощадно сек лозой за малейшую провинность.

Бытует любопытное народное предание о раннем детстве Кондратия: «Оптинский старец Варсонофий рассказывает о матери[47]47
  Анастасия Матвеевна Рылеева (ур. Эссен) (1758–1824).


[Закрыть], которой было открыто будущее ее сына – одного из декабристов, Кондратия Рылеева.

«Когда сыну было три года, он опасно заболел, находился при смерти; доктора говорили, что не доживет до утра. Я и сама об этом догадывалась, видя, как ребенок мечется и задыхается, – и заливалась слезами. Я думала: «Неужели нет спасения? Нет, оно есть! Господь милостив, молитвами Божией Матери Он исцелит моего мальчика, и он снова будет здоров… А если нет? Тогда, о Боже, поддержи меня, несчастную!» И я в отчаянии упала перед ликами Спасителя и Богородицы и жарко, горячо, со слезами молилась.

Наконец, облокотившись возле кроватки ребенка, я забылась легким сном. И вдруг ясно услышала чей-то незнакомый, но приятный, сладкозвучный голос, говорящий мне: «Опомнись, не проси Господа о выздоровлении ребенка… Он, Всеведущий, знает, зачем хочет, чтобы ты и сын твой избежали будущих страданий. Что, если нужна теперь его смерть? Из благости, из милосердия Своего Я покажу тебе – неужели и тогда будешь молить о его выздоровлении?» – «Да, буду!» – «Показать тебе его будущее?» – «Да, да, я на все согласна». – «Ну, так следуй за Мной». И я, повинуясь чудному голосу, пошла сама не зная куда. Передо мной возник длинный ряд комнат. Первая, по всей обстановке, была та, где теперь лежал умирающий ребенок. Но он уже не умирал. Не слышно было предсмертного хрипа, он тихо, сладко спал, с легким румянцем на щеках, улыбаясь во сне. Я хотела подойти к кроватке, но голос уже звал меня в другую комнату. Там находился крепкий, резвый мальчик, он уже начинал учиться, кругом на столе лежали книги, тетради. Далее я видела его юношей, затем взрослым, на службе. Но вот уже предпоследняя комната. В ней сидело много незнакомых людей, они оживленно разговаривали, спорили о чем-то, шумели. Сын мой возбужденно доказывал им что-то, убеждал… Следующая комната, последняя, была закрыта занавесом. Я хотела было направиться туда, но снова услышала голос, сейчас он уже звучал грозно и резко: «Одумайся, безумная! Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, будет уже поздно! Лучше покорись, не выпрашивай жизнь ребенку, теперь еще такому ангелу, не знающему зла…» Но я с криком: «Нет, нет, хочу, чтобы он жил!» – задыхаясь, спешила за занавес. Тут он медленно поднялся, и я увидела… виселицу! Я громко вскрикнула и очнулась. Наклонилась к ребенку, и каково было мое удивление, когда я увидела, что он спокойно, сладко спит, улыбаясь, с легким румянцем на щеках. Вскоре он проснулся и протянул ко мне ручонки, зовя: «Мама!» Я стояла недвижимо, словно очарованная. Все было как во сне, в первой комнате… И доктора, и знакомые, все были изумлены происшедшим чудом.

Время шло, сон мой исполнялся с буквальной точностью во всех, даже мелких подробностях: и юность его, и, наконец, те тайные сборища… Когда сын знакомил меня с новым своим другом, я сразу узнала человека, которого видела в предпоследней комнате. А дальше… более не могу продолжать. Вы поймете: эта смерть… виселица… о Боже! Клянусь вам, что это не бред, не больное мое воображение, а истина!»»[48]48
  Непознанный мир веры. М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2001.


[Закрыть] Надо сказать, что и самому Рылееву впоследствии довелось услышать самые мрачные предсказания о своей судьбе от парижской гадалки, о чем часто поминали его сослуживцы.

В шестилетнем возрасте по просьбам матери мальчик был отдан в Кадетский корпус, обучение в котором завершил в 1814 г., то есть находился там всю Отечественную войну 1812 г. Вдохновленный победами российского воинства под водительством Кутузова, юный Рылеев увлекся рифмоплетством. Очень слабеньким, графоманским. Поэтического таланта у него никогда не было, он до последних дней так и остался усидчивым, трудолюбивым графоманом-любителем.

По окончании Кадетского корпуса в чине прапорщика Кондратий Федорович был направлен в действующую армию, в артиллерию. Служба его проходила в Германии, Швейцарии и во Франции, где молодой человек и проникся революционными идеями. Почти сразу по возвращении в Россию для дальнейшего прохождения службы Рылеев был направлен в глухую провинцию, в Воронежскую губернию, в 1818 г. он вышел в отставку, а в 1820 г. перебрался в столицу.

В биографической литературе обычно пишут, что, будучи человеком передовых взглядов, уходом из армии Рылеев выразил свой протест аракчеевщине. Мы можем только порадоваться миленьким розовым стеклышкам очков отечественных романтиков.

Однако подошло время напомнить об одной из самых сложных проблем как мировой, так прежде всего отечественной истории. Образно говоря, сейчас мы пройдем босиком по острию хорошо наточенной бритвы и попытаемся не пораниться, хотя вряд ли это удастся. Дело в том, что писать о декабристах и восстании 1825 г. отдельно от темы российского и европейского масонства – значит либо попусту марать бумагу, либо преднамеренно лгать. Декабристы и масоны не отделимы друг от друга, равно как не отделимы от масонства ни российское дворянство, ни российская монархия – все они есть единая плоть и кровь. Это не мое голословное мнение, это еще в XIX в. было признано историками всех направлений.

Беда же заключается в том, что деятельность масонов во всем мире окутана такой тайной, столь эффектно и экзотично представлена в обширной литературе (прежде всего в литературе о мировом заговоре вообще, о сатанизме и о всемирном господстве евреев, то бишь о жидомасонстве), так запутана в сложнейшем символическом ряде, что, с одной стороны, подобно вожделенной для мух огромной куче свежего навоза, она притягивает к себе мириады пустомель, авантюристов, глупцов и клинически больных шизофреников – ведь конкретики как таковой почти нет, а фантазировать на глобальные, бытие определяющие темы здесь можно до скончания веков; с другой стороны, весь этот сонм псевдоученых и лжегероев слова с их клиническим бредом сделал любой разговор о масонах отталкивающим для огромного числа трезво мыслящих людей; и, наконец, в-третьих, стоит кому бы то ни было серьезно заняться изучением этой темы, как все те же паразитирующие на ней мириады без малейшего смущения объявляют его жидомасоном, маскирующим от людей таинственный мир своих хозяев, и всеми силами стараются как можно шире распространить эту ложь. Вообще настоящим ученым, пытающимся заниматься проблематикой масонства, можно только от души посочувствовать.

Здесь мы коснемся лишь отдельных аспектов деятельности масонов и их теорий и через эту призму попытаемся взглянуть на характер и образ мысли литератора Рылеева. При этом опираться будем на труды признанных специалистов-историков. В частности, я говорю о книге Бориса Башилова[49]49
  Борис Башилов (наст, имя Михаил Алексеевич Поморцев) (1908–1970) – русский писатель, историк, общественный деятель; автор серьезного исследования «История русского масонства». Поскольку во время Великой Отечественной войны писатель стал власовцем, а после войны скрывался в эмиграции, к его трактовке русской истории следует относиться очень осторожно, но нельзя не признать очевидного – в трудах Башилова собран богатейший фактический материал (хотя и недостаточно выверенный). Попытка автора абсолютизировать могущество масонов и представить их определяющей движущей силой в мировой истории, бесспорно, неприемлема. См.: Башилов Б. История русского масонства. М.: МПКП «Община», 1992.


[Закрыть] «История русского масонства».

Сразу же откажемся от осуждения масонства, тем более от представления его как чего-то инфернального или изначально маниакального, враждебного человечеству и России. Простейший и общеизвестный пример. Родные братья и одновременно масоны Сергей Львович и Василий Львович Пушкины по совету масона А. И. Тургенева отдали юного Сашу Пушкина в созданный для воспитания масонской молодежи Царскосельский лицей (проект был разработан министрами-масонами М. М. Сперанским и А. К. Разумовским), директором которого был масон В. Ф. Малиновский и где преподавали преимущественно братья из масонских лож. Вряд ли все эти люди были приверженцами сатаны или иностранными шпионами, слепыми слугами мировой еврейской верхушки или даже просто заговорщинами, жаждавшими погубить Россию и самодержавие. Такова была мода, таково было веление времени. Да и масоны масонам рознь.

Однако не стоит забывать о природе масонства. Возникнув на рубеже перехода от Средневековья к Новому времени, оно изначально являлось формой борьбы различных политических группировок против любой сильной централизованной власти и имело целью устроение аристократической диктатуры в различных формах ее проявления, в том числе и в виде демократии с ее издревле разоблаченной Аристотелем ложью системы голосования и выборности как якобы наиболее справедливого решения общественных проблем. Со временем масонство переросло в противостояние высшей аристократии и абсолютной монархии и в идею республики как наиболее выгодной элитарной формы правления, перекладывающей ответственность за дела власти на пустоту говорильни.

Поскольку монархия в феодальном обществе идеологически опиралась обычно на официальную Церковь, то очень скоро масонство вступило в борьбу с религиозной доктриной христианства, причем часть масонов орудием этого противостояния избрала язычество. Также именно масонство переняло основную идею тамплиеров об Иисусе Христе и Марии Магдалине, представляющую Христа человекобогом, а не богочеловеком. Не ориентирующимся дам небольшую подсказку. Богочеловек – это одно из воплощений Бога, он лишь внешне имеет человеческий облик, и во время пребывания среди людей ему лишь внешне присущи некоторые человеческие свойства, но на самом деле ничего человеческого в нем нет, ибо он и есть сам Бог, породивший все. Человекобог – это человек (либо избранный Богом, либо превознесенный самими людьми в ранг бога); ему помимо возможных божественных свойств присущи все свойства обычного человека, включая пол и секс. В XIX в. Ф. М. Достоевский здорово запутался в этой проблеме, вознамерившись в «Идиоте» показать человекобога в образе князя Мышкина, а на деле описав мелкого беса – искусителя добром. Впрочем, человекобог и может быть только бесом. Бесспорно, Федор Михайлович к масонам не имел никакого отношения, но именно через Мышкина он глобально и художественно вскрыл антихристианскую сущность масонства, ставящего властвующую элиту человечества вне и выше Бога.