Текст книги "Тайны смерти русских писателей"

Автор книги: Виктор Еремин

Так где же надежда заблудшему человечеству, спросит читатель? Ведь большинство людей неповинно в том, что сотворили интеллектуалы! Откуда же черпать теперь человеку духовную силу на Созидание, где искать пути к Добру и Правде? Или все это тоже уже только умершие Слова, сочетания пустых звуков? Да, именно так. И проповедовать сегодня бессмысленно, и поучать, и наставлять, и вразумлять – тем более. Даже молитва сегодня вряд ли поможет человеку, поскольку основана на Слове. Все, что существует в единстве со Словом, – ныне мертво, ибо мертво само Слово. Но осталась Совесть! То изначально глубинное, заложенное в нас помимо нашей воли, сокрытое от липких языков душеловцев и доступное только самому человеку независимо от внешнего мира. Видимо, в Совести каждого заложено спасение всех. По крайней мере, хотелось бы в это верить.

И все те основы человеческого бытия, которые ныне бессмысленно называть словами, каждому надо искать и находить исключительно в своей душе.

Сушковщина, равно как и все и всё, кто ее породили и что ею порождено, имеет единственную цель и единственный путь – суицид человека и человечества в целом. И именно эти процессы мы вынуждены ныне бессильно наблюдать. Первой о возможности подобного во всю мощь сказала Великая Русская Литература – М. Е. Салтыков-Щедрин в «Господах Головлевых» и Ф. М. Достоевский в «Селе Степанчикове и его обитателях». А наглядно на собственной судьбе продемонстрировал малолетний графоман Михайло Сушков.

Глава 2
Александр Радищев, Или Паж императрицы (1746–1802)

 
Ты хочешь знать: кто я? что я? куда я еду? —
Я тот же, что и был и буду весь мой век:
Не скот, не дерево, не раб, но человек!
Дорогу проложить, где не бывало следу,
Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах,
Чувствительным сердцам и истине я в страх
В острог Илимский еду.
 

Л. Н. Радищев

1

Разговор о кошмарной, мучительной гибели Александра Николаевича Радищева, одной из самых светлых и удивительных личностей не только в российской, но и в мировой истории, мы начнём словами Александра Сергеевича Пушкина. В1836 г. поэт написал в знаменитой статье «Александр Радищев»:

«В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему, – вот что мы видим в Радищеве. Он как будто старается раздражить верховную власть своим горьким злоречием; не лучше ли было бы указать на благо, которое она в состоянии сотворить? Он поносит власть господ как явное беззаконие; не лучше ли было представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян; он злится на ценсуру; не лучше ли было потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы, с одной стороны, сословие писателей не было притеснено и мысль, священный дар Божий, не была рабой и жертвою бессмысленной и своенравной управы, а с другой – чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной? Но все это было бы просто полезно и не произвело бы ни шума, ни соблазна, ибо само правительство не только не пренебрегало писателями и их не притесняло, но еще требовало их соучастия, вызывало на деятельность, вслушивалось в их суждения, принимало их советы – чувствовало нужду в содействии людей просвещенных и мыслящих, не пугаясь их смелости и не оскорбляясь их искренностью. Какую цель имел Радищев? Чего именно желал он? На сии вопросы вряд ли бы мог он сам отвечать удовлетворительно. Влияние его было ничтожно. Все прочли его книгу и забыли ее, несмотря на то что в ней есть несколько благоразумных мыслей, несколько благонамеренных предположений, которые не имели никакой нужды быть облечены в бранчивые и напыщенные выражения и незаконно тиснуты в станках тайной типографии, с примесью пошлого и преступного пустословия. Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию и благоволением; ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви»[20]20
  Пушкин A.C. Полy. собр. соч. в 10-ти томах. Т.VII. Л.: Наука, 1978. В отечественном литературоведении господствует точка зрения, что эта статья была написана поэтом в угоду цензуре и с ее помощью Пушкин якобы рассчитывал добиться разрешения на публикацию в журнале «Современник» Радищевского «Путешествия из Петербурга в Москву». Цензура не пропустила ни статью (была запрещена вплоть до кончины Николая I, опубликована в 1857 г.), ни книгу Радищева. После публикации статья Пушкина получила многочисленную и в основном отрицательную критику (Д. И. Писарев, H.A. Добролюбов), но никто не соотнес ее с декабристами, все говорили только о Радищеве и его «Путешествии…». Впоследствии многие (в частности, Н. Я. Эйдельман) оправдывали Александра Сергеевича, разъясняя, что поэт неверно понят, что статья не только завуалированно восхваляет и возвеличивает Радищева, но и проводит прямую аналогию между его судьбой и судьбой самого Пушкина.


[Закрыть].

– Вот так Пушкин! Вот так Радищев! – воскликнет неискушенный читатель, знающий отечественную литературу в рамках сугубо школьной программы, да и то программы благословенных времен советской власти. Читатель помоложе о Радищеве разве что слышал, причем далеко не каждый.

Бесспорно, приведенные мною слова Пушкина к Александру Николаевичу имеют весьма косвенное отношение. Гениально прозорливый поэт выбрал Радищева как наиболее подходящего оппонента для разговора о декабристах, и весь обличительный пафос его статьи на самом деле направлен против собственных многолетних друзей. Открыто выступить с осуждением сибирских узников он был ещё не готов, а потому обрушился с обличениями на самую беззащитную в те времена личность – на общепринятого «мальчика для порки». Если бы дело обстояло иначе, любой мало-мальски способный мыслить человек с таким же успехом мог бы сказать, что творчество самого Пушкина есть лишь отражение достижений французских поэтов Э. Парни и А. Шенье да мрачного англичанина Дж. Г. Байрона и т. д., причем отражение искаженное – вся поэзия его есть полуфабрикат и т. д. Хотел бы я посмотреть на того, кто заявит подобный бред. Умолчу уж о верноподданнических и нечестных суждениях Александра Сергеевича, который, в отличие от Радищева, имел весьма относительные представления о реальной власти, о власть имущих и о возможности воздействовать на них писательским словом. Тем паче о злодеях во власти.

Впрочем, я процитировал статью Пушкина не для того, чтобы продемонстрировать читателю великого поэта как худший вариант государственника – защитника бюрократии и помещичьего произвола во имя государственного спокойствия. Так сказать: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Что было, то было. История сама рассудила опосредованный спор между Пушкиным и Радищевым, причем не в пользу Александра Сергеевича. Приходится признать, что именно Радищев пытался возможными силами предотвратить бунт, а Пушкин призывал загонять его в глубины народные, где гной долгое время копился, пока не прорвался наружу сам собой, погубив при этом весь организм. Потому и дождались февраля, а следом – октября 1917 г.

Нас статья «Александр Радищев» интересует прежде всего по той причине, что в ней ярчайшим образом отразилась одна из самых распространенных версий ответа на вечную загадку непримиримого писателя. Лишь через ответ на нее мы сможем понять тайну его гибели. Я намерен предложить свой ответ на мучительный вопрос: зачем Радищев все это делал? Зачем он так жил, зачем он так творил и зачем так умер? Ведь писатель относился к той редчайшей, малочисленной в истории группе счастливчиков, кому с определенного возраста было дано самим выбирать себе судьбу и иметь возможность осуществлять свой выбор. Причем Александр Николаевич был первым и, пожалуй, единственным в нашей истории, кто сделал именно такой, ныне нам известный выбор. У всех, кто шел после него, все было настолько иначе, что и указывать на них не стоит. Над загадкой Радищева ломали головы многие, прежде прочих императрица Екатерина II. И если не считать огульно-революционные выводы советской критики, то мнение большинства оказалось до обидного вульгарным и примитивным, причем необъяснимо почему: ведь и люди были умные, и общественная ситуация располагала к пониманию возвышенных душ. Впрочем, не нам возмущаться: в проклятом XXI в., веке торжества торгашей и грабителей, до судьбы Радищева вообще мало кому есть дело, поскольку смысл собственной жизни стал резко иной – прибыль и удовольствия превыше всего, а прочее… ну его к ляху.

Замечательный историк Натан Яковлевич Эйдельман (1930–1989) в статье «Вослед Радищеву…» совершенно точно отметил, что на загадку Радищева «строго «научного» ответа нет»[21]21
  Эдельман Н. Я. Вослед Радищеву… М.: Факел. Историко-революционный альманах, 1989.


[Закрыть]. Добавлю: и быть не может. А потому предадимся размышлениям.

2

Итак, кто такой Александр Николаевич Радищев. Исследователи жизни и творчества писателя обычно предпочитают не акцентировать внимание на общественном положении его семьи. Отмечают, что Радищевы были относительно богаты, хотя и не родовитые дворяне.

Дед Александра по отцовской линии Афанасий Прокофьевич Радищев (1684–1746), мелкий московский дворянин, волей судьбы оказался среди потешных юного царя Петра I и даже одно время являлся денщиком государя, а потом служил в гвардии, участвовал в Полтавском сражении и в неудачном Прутском походе 1711 г. Особых капиталов ему это не принесло, но в 1726 г., в кратковременное царствование Екатерины I, Радищева назначили капралом с чином подполковника в только что созданный кавалергардский корпус под командованием всесильного временщика светлейшего князя А. Д. Меншикова. Это сразу же выдвинуло Афанасия Прокофьевича в число влиятельных придворных офицеров. Поэтому, когда в 1730 г. решался вопрос о самодержавии императрицы Анны Иоанновны, Радищев был среди тех, кто подписал знаменитую челобитную о его восстановлении. Документ этот и поддержка подписантов позволили императрице «разодрать» «Кондиции» Верховного тайного совета.

Последнее происходило в конце февраля (начале марта) 1730 г., и Радищев находился среди тех немногих гвардейских командиров, чье присутствие в решительный момент в зале, где все случилось, оказалось столь страшно для членов Верховного тайного совета, что, опасаясь за свою жизнь, они лишь молчаливыми кивками выразили согласие с действиями Анны.

Императрица щедро оплатила преданность старого вояки. В 1731 г. Радищев вышел в отставку в чине полковника и сразу же был назначен членом Малороссийского генерального суда. К этому времени он был уже женат и имел сына – будущего отца великого писателя, правда, состоянием похвалиться не мог. Однако за десять лет службы в Малороссии дело коренным образом изменилось. Малороссийский генеральный суд был высшей апелляционной инстанцией на территории Украины; на его решения можно было заявлять протест только в Коллегию иностранных дел на имя императрицы. В состав суда входили шесть человек – три украинца и трое назначенных из Петербурга великороссиян. Полковник Радищев негласно возглавлял великоросскую группу, а следовательно, и весь малороссийский суд. Это было такое прибыльное место (да еще при учете, что взятки тогда считались законным доходом), что вскоре Радищев вошел в число очень богатых дворян страны.

Когда в январе 1734 г. умер очередной гетман Украины Данило Апостол, Афанасий Прокофьевич на короткий срок стал временным управляющим делами гетманства, то есть возглавил Украину. С приездом официального правителя князя Алексея Ивановича Шаховского (1690–1737) Радищев получил еще более доходную должность – с сентября 1734 г. он был назначен полковником Стародубского полка – самого богатого в Малороссии. В этой должности Радищев одно время возглавлял все российское войско, сосредоточенное на Украине в ходе Русско-турецкой войны 1735–1739 гг. Огромный капитал, приобретенный им в то время, позволил Афанасию Прокофьевичу в 1739 г. построить за свой счет большой каменный храм в Малоярославце. Там была вотчина Радищевых – село Немцово (Калужская губерния, отчего в литературе Радищевых часто называют калужскими помещиками).

За годы службы в Малороссии Радищев был принят как равный в среду высшей украинской аристократии, а следовательно, имел значительный авторитет в Петербурге, знал многих, и многие знали его. После кончины Афанасия Прокофьевича в 1746 г. все его большое по тем временам состояние унаследовал единственный сын Николай Афанасьевич Радищев (1726 или 1728 – ок. 1805). Он почти всю жизнь провел в деревне, лишь в 1746–1751 гг. служил в Преображенском полку, начал солдатом, дослужился до поручика, но предпочел выйти в отставку.

В год вступления на воинскую службу Радищев женился на девице из древнего дворянского рода – Фекле Степановне Аргамаковой (1725–1804), которая и стала матерью его одиннадцати детей. Александр Николаевич был самым старшим, он родился в годы воинской службы отца. У Александра были еще четыре сестры и шесть братьев. Родители пережили семерых своих детей.

Отец писателя был известен крутым нравом и великим суеверием. Однако существует легенда, будто во время Пугачевского восстания крепостные крестьяне спрятали своего барина и его семью от искавших их бунтовщиков, переодев в свою одежду и измазав грязью и сажей. Если такое было и в самом деле, то, скорее всего, благодаря мягкости и справедливости Феклы Степановны. В 1780 г. Николай Афанасьевич был назначен прокурором Саратовского губернского магистрата, в 1787–1790 гг. избирался кузнецким уездным предводителем дворянства. Был весьма образован, знал несколько языков, имел хорошую домашнюю библиотеку.

3

Николай Афанасьевич беспокоился об образовании старшего сына, но поначалу совершил серьезную ошибку – взял гувернером шестилетнему мальчику француза, который, как выяснилось позднее, оказался беглым солдатом. Когда это открылось, было решено отправить Сашу к двоюродному брату матери Михаилу Федоровичу Аргамакову (? —1764). Братья Аргамаковы, Михаил и Алексей, жили в Москве и справедливо считались просвещеннейшими людьми своего времени. Так, Алексей Федорович Аргамаков в 1755 г. был назначен директором основанного в январе того же года Московского университета. До этого назначения именно А. Ф. Аргамаков разработал одобренный императрицей Елизаветой Петровной проект устройства хорошо известной нам ныне кремлевской Оружейной палаты.

В 1756 г. Александра отвезли к дядьям в Москву, где мальчик получил лучшее начальное образование. Тем временем умерла Елизавета Петровна, а через полгода, 28 июня 1762 г., в результате дворцового переворота был свергнут и позднее убит император Петр III. На престол взошла его жена Екатерина II. Коронация новой императрицы проходила в Москве 22 сентября (3 октября) 1762 г. В дни торжеств А. Ф. Аргамаков ходатайствовал о приеме в Пажеский корпус своего племянника Александра Радищева. Прошение было удовлетворено.

Пажеский корпус был учрежден в конце 1759 г. императрицей Елизаветой Петровной, хотя первые пажи появились при российском дворе по решению Петра I в 1711 г., причем первоначально пажами назначались только подростки немецкого или шведского происхождения. Позднее места пажей стали занимать дети придворных и офицеров гвардии. Им выплачивали жалованье, выдавали одежду и кормили.

«5 октября 1742 г. императрица Елизавета Петровна установила штат из 24 пажей и 8 камер-пажей с выплатой им жалованья по 44 рубля в год и введением форменного обмундирования, состоящего из желтого кафтана с черными обшлагами и штанов того же цвета, черного камзола с серебряными пуговицами и позументами, белых чулков с башмаками, пуховой шляпы с плюмажем и красной епанчи (плаща). Срок службы не устанавливался.

В пажи принимались мальчики 8–14 лет, в камер-пажи – юноши 15–18 лет. Служба заключалась в участии их во всевозможных праздниках, торжественных выходах высочайших особ, в царских охотах и выездах».

Со временем появилась потребность давать пажам образование. В этих целях был учрежден Пажеский корпус. Проект его разработал основатель Московского университета граф Иван Иванович Шувалов (1727–1997). В штат корпуса входили 9 камер-пажей[22]22
  Камер-пажи – старшие пажи; в их обязанности входило дежурство при императоре и дамах императорской фамилии, участие в разных придворных церемониях и празднествах, несение шлейфов, держание накидок.


[Закрыть] и 40 пажей. В1762 г. корпус возглавил на долгие семнадцать лет Франц Ротштейн. Во времена учебы Радищева преподавал все предметы единственный педагог – француз Морамбер.

Александр Радищев фактически стал первым пажом, принятым на службу новой императрицей Екатериной II. Тогда ему едва исполнилось 13 лет. После коронационных торжеств в Москве, которые длились почти полгода, в свите императрицы мальчик впервые приехал в Петербург. В должности пажа он оставался вплоть до 1766 г., правда, службу завершал камер-пажом.

По свидетельству биографов писателя, это было счастливейшее время в его жизни. И должность, и окружение подростку нравились, императрица – Екатерине в начале службы Радищева шел тридцать третий год – молодая, красивая, очень деятельная, доброжелательная, стала для юноши олицетворением просвещенного абсолютизма и справедливой власти. На 1760-е гг. приходится время абсолютного фаворитизма Григория Григорьевича Орлова (1734–1783), человека грубого, но не злого и тем более не злопамятного. Это необходимо учитывать, поскольку должность пажа автоматически сделала юношу «своим» в закулисах императорской резиденции. Радищев, сам того не желая, слегка приоткрыл занавес над тайнами своей юности в знаменитом «Житии Федора Васильевича Ушакова»: «Семнадцатилетней юноша, наперстник вельможи, коего тогдашний доступ до Государя всем был известен, не мог он обойтися без искушения, и сии были различнаго рода. Большая часть просителей думают, и не редко справедливо, что для достижения своей цели нужна приязнь всех тех, кто хотя мизинцом до дела их касается; и для того употребляют ласки, лесть, ласкательство, дары, угождения и все, что вздумать можно, не только к самому тому, от кого исполнение прозьбы их зависит, но ко всем его приближенным, как то к Секретарю его, к Секретарю его Секретаря, если у него оной есть, к писцам, сторожам, лакеям, любовницам, и если собака тут случится, и ту погладить не пропустят»[23]23
  Радищев А. Н. Полy. собр. соч. в 3-х т. Т.1. М.—Л.: Изд-во АН СССР, 1938.


[Закрыть]. Опыт придворной службы, прежде всего интриг и коварства вельмож, осаждающих со всех сторон императорский престол, юноша получил во дворце предостаточный. Еще будучи никем, он доподлинно познал грязную изнанку государственной власти.

Павел Радищев (1783–1866), сын Александра Николаевича, сохранил описание отца в юности: «Он был среднего роста и в молодости был очень хорош, имел прекрасные карие глаза, очень выразительные, был пристрастен к женскому полу (…это был его единственный порок, если только это можно назвать пороком). Он был нрава прямого и пылкого… был в дружбе непоколебим, забывал скоро оскорбления, обхождение его было простое и приятное». Радищев отлично владел шпагой, ездил верхом и был прекрасным танцором. Ну чем не описание Керубино при дворе графа Альмавивы из «Женитьбы Фигаро» П.-О. Бомарше? Для меня удивительно все же иное: если верить художникам, то на знаменитых портретах Александр Николаевич Радищев внешне необычайно похож на самого любимого фаворита императрицы в 1779–1784 гг., трагически скоропостижно скончавшегося Александра Дмитриевича Ланского (1758–1784). Вполне вероятно, что именно таков был типаж молодого человека, наиболее приятный оку государыни.

О том, что Екатерина II приметила именно пажа Радищева и благоволила ему, сказал в своей статье первый биограф писателя – A.C. Пушкин, который собирал информацию по свежим следам, среди современников Александра Николаевича. Он отметил: «Государыня знала его лично…» Далеко не каждый паж удостаивался такой чести и уж тем более далеко не каждый дворянин.

Надо признать, что пажи, на которых императрица обращала свое милостивое внимание, имели серьезную возможность влиять на те или иные события и впоследствии достигали высокого сановного положения. Обычно рассказывают историю, так и не получившую документального подтверждения, но принятую многими исследователями жизни Радищева. Выдвинул ее Н. Я. Эйдельман. Анонимное издание книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Екатерине II принес камер-паж Александр Балашов (1770–1819). Скорее всего, великовозрастный шалопай вознамерился продемонстрировать императрице, какой скверный на самом деле ее любимчик, которого она ставила пажу в пример. Он же назвал имя предположительного автора, ведь отдельные главы книги уже были известны широкой публике. Начав читать книгу и ужаснувшись ей, Екатерина повелела назначить следствие, чего никак не ожидал доносчик. В дальнейшем Александр Дмитриевич стал генералом от инфантерии и генерал-адъютантом императора, обер-полицмейстером Москвы, а затем Санкт-Петербурга, военным губернатором столицы, он был военным министром Российской империи и являлся российским парламентером у Наполеона в начале войны 1812 г. Скончался Балашов на посту министра полиции.

Похожая карьера, по всеобщему признанию современников, ожидала и Радищева. Мало кто сомневался, что в будущем ему гарантирован высокий вельможный пост. Тем более что, даже отправившись на обучение в Лейпциг, он косвенно не покинул императорский двор – пажами стали и занимались в Пажеском корпусе его братья – Андрей и Иосаф.

Но не это главное. В душе и по мироощущению Александр Николаевич на всю жизнь остался пажом императрицы, когда-то относительно свободно входившим в дворцовые кулуары! Более того, человек светлых помыслов и отзывчивого сердца, он и в сорок лет, уже накопив огромный отрицательный жизненный опыт и родом службы давно отдаленный от дворца, все равно старательно видел перед собой Екатерину II 1760-х, а не 1790-х гг., а себя – исполнительным пареньком, к которому владычица мягка и снисходительна, всегда готова простить оплошность и поощрить искренность. И «Путешествие из Петербурга в Москву» было создано прежде всего этим пажом императрицы, а уже потом просто совестливым человеком Александром Николаевичем Радищевым. Как так получилось?

Об этом надо спрашивать у Бога и природы, почему они создают такие характеры. Думаю, каждому из нас доводилось встречать подобных людей, даже больше, в каждом из нас есть частичка такого человека.

4

По общему признанию биографов, трагический конец жизни писателя во многом был предопределен событиями его лейпцигской жизни. В 1765 г. Екатерина II повелела отправить в Саксонию 12 молодых дворян с тем, чтобы они изучили в Лейпцигском университете юридические науки и впоследствии служили в правительственном аппарате. В группу включили шестерых наиболее отличившихся в науках пажей, среди которых были Александр Радищев и его друг и сосед по комнате в Пажеском корпусе, один из будущих вождей российского масонства Алексей Михайлович Кутузов (1746 или 1747–1797).

Новоявленные студенты прибыли к месту учебы осенью 1766 г. Императрица собственноручно расписала, какие науки им следует изучить, и выделила из личных средств на содержание каждого огромную по тем временам сумму – по 800 рублей в год (напомню, пажам за службу в год платили 44 рубля); в дальнейшем стипендия была увеличена до 1 тысячи рублей. Однако приставленный к молодым людям гофмейстер (воспитатель) майор Бокум большую часть денег присваивал себе, поэтому студенты долгое время жили в стесненных условиях, а Радищев много болел и голодал. Но затем молодые люди взбунтовались, майор посадил было их под домашний арест, однако в дело вмешалось высшее начальство, состоялось примирение, и жизнь стипендиатов потихоньку наладилась.

Старшим по возрасту и самым авторитетным среди русских студентов был девятнадцатилетний Федор Васильевич Ушаков (1748–1770), до поездки в Саксонию служивший секретарем и бывший любимцем тайного советника графа Григория Николаевича Теплова (1717–1779). Следует отметить, что Теплов был широко известен в обществе как русский патриот, при Анне Иоанновне он привлекался к следствию по делу А. П. Волынского, а при Елизавете Петровне находился под особым покровительством А. Г. Разумовского; он был одним из активных организаторов государственного переворота 1762 г. и позднее участвовал в убийстве Петра III. С 1762 по 1768 г. Теплов являлся статс-секретарем Екатерины II, а потому был не просто вхож во дворец, но общался с императрицей ежедневно и считался одним из самых доверенных ее лиц, оказывая значительное влияние на внутреннюю и внешнюю политику Российской империи. Ушаков полностью соответствовал характеру своего покровителя. Человек высоких гуманистических убеждений, он оказал на Радищева неизгладимое влияние, во многом определившее дальнейшую судьбу писателя. Еще до поездки в Лейпциг Ушаков надорвал себе здоровье невоздержанным образом жизни, а условия, в которых пребывали русские студенты, усугубили болезнь. На четвертом году обучения врачи предупредили, что Ушаков не жилец. Умирал Федор стоически, но в сильных мучениях. Все свои бумаги Ушаков передал Радищеву и дал ему последнее наставление: «Помни, что нужно в жизни иметь правила, дабы быть блаженным». И Радищев запомнил эти слова на всю жизнь.

Агония больного тянулась долго и сопровождалась такими сильными болями, что в конце концов он стал умолять А. М. Кутузова достать ему яду и прекратить муки. Кутузов на такое не решился, но с того времени вопрос о правомерности самоубийства прочно засел в голове Александра Николаевича, он не раз возвращался к нему и в письмах, и в своих произведениях. «… Жизнь несносная должна быть насильственно прервана», – неоднократно повторял он с тех пор. Как метко выразился один из современных авторов, «… Ушаков закодировал, запрограммировал судьбу и поведение Радищева, если иметь в виду финал его жизни…»

5

Когда в 1771 г. Радищев вернулся в Санкт-Петербург, он сразу же был направлен служить протоколистом в Сенат – заниматься судебными делами. Это была первая ступенька в карьерном росте. С того времени, как говорится, Александр Николаевич «был заметен и замечен» – и императрица, и высокопоставленные благодетели не оставляли его своим вниманием. Правда, на пятом году службы Радищев ушел в отставку в солидном чине секунд-майора, но через два года, в 1777 г., поступил на гражданскую службу – коллежским асессором в Коммерц-коллегию, президентом которой с 1773 г. был брат директора Петербургской академии наук опальной Екатерины Романовны Дашковой – Александр Романович Воронцов[24]24
  Младший брат Александра Романовича – Семен Романович Воронцов (1744–1832) – в течение 22 лет был послом России в Лондоне, где родился и воспитывался его единственный сын – великий русский государственный деятель, светлейший князь, генерал-фельдмаршал, новороссийский и бессарабский генерал-губернатор, наместник на Кавказе Михаил Семенович Воронцов (1782–1856).


[Закрыть] (1741–1805). Воронцов был противником переворота 1762 г. и всю жизнь недолюбливал Екатерину II, что не помешало ему сделать выдающуюся карьеру: граф и видный дипломат, он в течение 21 года возглавлял всю внешнюю торговлю России[25]25
  Помимо этого иод руководством А. Р. Воронцова велось строительство торговых судов, гаваней, маяков, складов и т. п.; он руководил торговыми консулами России за границей; возглавлял наблюдение за путями сообщений, ярмарками и исполнением таможенных тарифов; покровительствовал созданию купеческих компаний и др.


[Закрыть], а при Александре I с 1802 по 1804 г. являлся государственным канцлером Российской империи. Воронцов имел твердый, решительный характер – он никогда не был пешкой в руках фаворитов и временщиков императрицы и даже доставил немало неприятностей Г. А. Потемкину. А. Р. Воронцов стал главным покровителем Радищева до его последних дней. Уже через год службы Радищев был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени и начал быстро подниматься по служебной лестнице. В 1780 г. по рекомендации Воронцова Александр Николаевич стал помощником управляющего Санкт-Петербургской таможней, а в феврале 1790 г. (когда в его домашней типографии уже вовсю шел набор «Путешествия из Петербурга в Москву») был произведен в коллежские советники и назначен управляющим (директором) Санкт-Петербургской таможней.

А за год до этого писатель приступил к работе над книгой, которая впоследствии получила название «Путешествие из Петербурга в Москву». Сочинялась она небольшими повестями, которые в итоге стали главами книги. Самое интересное – повести эти по отдельности читали многие придворные, даже вельможи, в том числе Г. Р. Державин, но ничего предосудительного в них не нашли. Радищев говорил правду, все об этой правде знали, и многие, кстати, весьма уважаемые люди осуждали случаи, рассказанные писателем, – кулуарно осуждали, между собой. Осуждала несправедливости и жестокости отдельных дворян и сама императрица (достаточно вспомнить дело Салтычихи в 1768 г. или негласное лишение имений молодых Хитрово[26]26
  О Хитрово рассказано в главе «Михаил Сушков» настоящей книги.


[Закрыть]).

Более того, 22 июля (4 августа) 1789 г. полностью написанная книга Радищева получила официальное разрешение на публикацию от петербургского обер-полицмейстера Никиты Ивановича Рылеева (1749–1808)1 Правда, здесь требуется небольшое уточнение: за неделю до выдачи разрешения, 14 июля 1789 г., в Париже восставший народ штурмом взял крепость-тюрьму Бастилию и началась Великая французская буржуазная революция, коренным образом перевернувшая Европу и фактически сотворившая наш современный мир. Революция перевернула и мировоззрение значительного числа современников, в том числе Екатерины И, которая оказалась из числа тех, кто вдруг искренне прозрел и осознал, какое вопиющее зло несут своими писаниями философы и сочинители французского Просвещения и масонство. Именно в те дни императрица одной из первых задумалась над тем, сколько бед может сотворить в огромном человеческом обществе всего лишь одно необдуманно сказанное, зачастую бездоказательное, основанное на голых эмоциях слово. Радищев же в своем труде много и голословно рассуждал об истории становления русского самодержавия, что особенно возмутило Екатерину И, и это видно по ее пометкам на полях книги. Всего их 24, и касаются они более чем 100 страниц книги. Из них 9 пометок, более трети, Екатерина связала с французскими событиями и революцией… В конце императрица пришла к выводу: «Сие сочинение такожде господина Радищева и видно из подчерченных мест, что давно мысль ево готовилась ко взятому пути, а француская революция ево решила себя определить в России первым подвизателем..» Писатель тогда просто еще ничего не знал о французской революции.

Настоящим преступлением Александра Николаевича стало все-таки то, что наиболее острые места «Путешествия…» он вставил уже после цензурной проверки и, справедливо опасаясь за то наказания, напечатал его анонимно, в подвале своего дома с помощью крепостных. Потому-то книга и вышла почти через год после получения разрешения на публикацию.

Работая над «Путешествием…», Александр Николаевич, конечно, ни о чем революционном не помышлял. Он считал, что пришло время открыто обличить зло. Крепостное право, кстати, рассматривалось писателем лишь как составная часть всеобщего зла, идущего через людей и от людей, а в России оно еще и было главным злом, шедшим от верховной власти, то есть от самодержавия. Радищев стал предтечей пятерых великих богоискателей русской литературы. Они пришли к нам именно из «Путешествия из Петербурга в Москву», но, имея куда больший исторический опыт, оказались мудрее и глубже разумением общественного бытия, чем их предшественник. Впрочем, Радищев и не рвался в великие мыслители, ибо прекрасно понимал, что недостаточно силен в философии. Однако не в мудрствованиях было дело, но в том, что кто-то должен был первым открыто сказать о творившемся в России чудовищном зле. Смелость стать таким первопроходцем взял на себя именно Радищев, но при этом он явно рассчитывал на снисходительность к нему Екатерины II и на своих покровителей, прежде всего на Воронцова. И уж никак не предполагал стать личным врагом императрицы. Чего же не учел Александр Николаевич?