Текст книги "Тайны смерти русских писателей"

Автор книги: Виктор Еремин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Последняя капля в чашу долготерпения упала в сентябре 1802 г. В тот день, едва Александр Николаевич пришел в комиссию, его пригласил к себе в кабинет Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839), к тому времени самый влиятельный после Завадовского и Воронцова и самый активный сотрудник комиссии. Разговор за закрытыми дверями был долгий, и Радищев вышел после него в разбитом состоянии, держась рукой за сердце. Еще бы, если представить, как тридцатилетний парень поучает жизни и выговаривает повидавшему виды пятидесятилетнему мужчине.

Следом Александра Николаевича пригласили к Завадовскому. Вот об этой беседе различные источники рассказывают по-разному. В либеральной и особенно в советской литературе пишут, что Завадовский наорал на подчиненного и даже пригрозил ему новой ссылкой в Сибирь. В прогосударственной литературе XIX в. преобладала история о том, как по ходу разговора граф добродушно пожурил Радищева за «молодость его седин» и сказал ему с дружеским упреком: «Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири?»

В любом случае, в тот день слово «Сибирь» засело Радищеву в голову, он «сделался задумчив, стал беспрестанно тревожиться…». Без каких-либо реальных оснований писатель решил, что «до него добираются». Весь вечер он говорил об этом со своими детьми.

Утром 11 сентября 1802 г. Александру Николаевичу стало совсем дурно от разгулявшихся нервов, и между 9–10 часами утра ему пришлось принять успокоительное. Сын Павел, окончивший в том году Морской кадетский корпус и уже служивший мичманом, как раз готовился чистить мишуру[37]37
  Мишура – здесь: золотые нити бахромы на эполетах.


[Закрыть] на своих эполетах. Для этого на столе находился приготовленный им большой стакан крепкой (царской) «водки». Так называется смесь кислот: азотной кислоты (HN0₃) – 1 объем и соляной кислоты НС1–3 объема. В таком сильнейшем окислителе легко растворяются даже золото и платина, которые не может взять более ни одна кислота. Неожиданно Радищев схватил этот стакан и на глазах сына залпом его выпил. Затем у него в руке оказалась остро наточенная бритва, которой Александр Николаевич попытался перерезать себе горло. Павел успел перехватить его руку и не позволил зарезаться.

– Теперь я буду долго мучиться! – горестно воскликнул самоубийца. И был прав. Несчастный умирал в ужасных страданиях до 1 часа ночи.

Важнейший эпизод в этой истории: обычно Радищева пользовал полковой доктор, но теперь из дворца к нему был послан личный врач Александра I лейб-медик баронет Джеймс (Яков Васильевич) Виллие (1768–1854). Значит, далеко не последним человеком был в Санкт-Петербурге Александр Николаевич, если сам государь проявил о нем такую заботу.

Известно, что, признав невозможность помочь страдальцу, Виллие имел с умирающим очень продолжительную беседу. При этом присутствовал Павел Радищев. В своих воспоминаниях он только записал, что Радищев попытался объяснить врачу причины своего самоубийства, но Павел не счел нужным изложить содержание разговора, поскольку счел его длинным и невнятным. Однако ряд исследователей предполагают, что Радищев-младший вынужден был молчать по цензурным соображениям. Недаром говорят, что речь свою Александр Николаевич закончил словами: «Потомство отомстит за меня!» Впрочем, эти слова ранее были записаны самим Радищевым на бумаге. Виллие же по поводу их беседы сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив».

Как бы там ни было, но факт самоубийства сохранили в тайне, скорее всего, с согласия Александра I. Официально было объявлено, что он умер от чахотки. Более осведомленным лицам разъяснили, что Радищев принял яд по ошибке, намереваясь запить лекарство водой.

Дети писателя, как уже говорилось выше, настаивали на том, что отец их погиб в результате психического заболевания.

Погребен Александр Николаевич Радищев был по православному обряду на Волковом кладбище в Петербурге.

9

Итак, перед нами типичный самоубийца, но не типичный человек в истории. А потому версий причин его трагедии несколько, одна романтичнее другой. Прежде чем попытаться разобраться с ними, отметим гадостные стороны совершенного Радищевым деяния, его гиперэгоистический элемент, свойственный большинству самоубийств и не имеющий никакого оправдания.

Прежде всего отцом-кормильцем и вдовцом (!) были брошены на произвол судьбы трое малолетних детей (младшему сыну, как я уже писал, было всего б лет), да еще и не признанных почти всеми родственниками, за исключением парализованной матери самоубийцы и только-только поступившего на военную службу его старшего сына. Хуже того, отец Радищева, пользуясь смертью своего отпрыска, намеревался лишить внуков-сирот вообще каких-либо гражданских прав и состояния. Никакие идейные соображения и светлые помыслы, никакие обстоятельства в данном случае не могут служить для Александра Николаевича оправданием. Радищев поступил как вздорный, истеричный, самовлюбленный эгоист. Спасибо Александру I и А. Р. Воронцову, позаботившимся о сиротах.

И не менее существенный вопрос: а был ли мальчик? Имелись ли в самом деле причины для такого неадекватного видения мира и ближнего окружения, чтобы сводить с жизнью счеты? Вот здесь надо отказаться от целого ряда стереотипов, навязываемых нам со школьной парты. Только при таком условии можно попытаться разобраться со случившейся трагедией.

Прежде всего все три русских императора, восседавших на российском престоле со времени убийства Павла I и до отмены крепостного права, были убежденными противниками последнего! Но в отличие от царя-освободителя Александра II, его предшественники четко сознавали свою ответственность перед обществом и государством, особенно Николай I. А потому они понимали, что просто так, одним законодательным актом решить проблему крепостного права невозможно, страну надо было готовить постепенно, создавая социальные, экономические и духовные условия для столь коренных преобразований. Даже знаменитый Фредерик де Лагарп (1754–1838), швейцарский юрист, искренний демократ, учитель Александра I, был вынужден признать, что в России единовременное освобождение крестьян невозможно – необходим длительный период просвещения и обучения, иначе огромные массы населения в кратчайший срок будут ограблены жуликами, авантюристами и теми же дворянами, окончательно разорены и пущены по миру, а экономике страны будет нанесен смертельный удар.

Понимали необходимость отмены крепостного права и многие близкие ко двору аристократы. Кстати, без каких-либо поучений Радищева. Но так же как сам император, они понимали необходимость подготовки населения к этому. Мало кто знает, но среди многих разработал свой проект отмены крепостного права даже Алексей Андреевич Аракчеев (1769–1834), которого мы приучены знать как ярого крепостника, консерватора и злодея, автора идеи военных поселений. К великому удивлению, проект его гораздо серьезнее и человечнее подобных проектов Радищева или тех же декабристов. Если сказать кратко, то Аракчеев предлагал Российскому государству поэтапно выкупить крестьян у помещиков, переведя таким образом императорское и государственное вознаграждение дворянам людьми и их имуществом в финансовое выражение. Выкупать крестьян предполагалось вместе со всем скарбом и домами, а также с 2 десятинами земли на душу. А в течение того времени, пока будет проходить выкуп, людей следовало учить хозяйствовать и торговать, многие крестьяне даже элементарно не умели пользоваться деньгами и считать. Если бы была проведена аракчеевская реформа, то о революциях начала XX столетия и речи бы не было. Но история, как мы помним, не знает сослагательного наклонения.

Да и когда было проводить такую или любую иную реформу? Первая половина царствования Александра I прошла под знаменем наполеоновских войн, причем вплоть до 1812 г. Россия в них была побитой стороной. Оставшееся десятилетие страна выбиралась из послевоенной экономической ситуации. Царствование Николая I началось восстанием декабристов, которое политически в один день на несколько десятилетий отбросило Россию обратно в XVIII в. и пресекло всякую возможность проведения каких бы то ни было реформ, что в конечном итоге привело к Крымской катастрофе. Крепостное право было поспешно отменено при Александре II в самом худшем, позорно глупом виде, что в конечном итоге и обрушило российскую монархию.

Помните прошение П. В. Завадовского о включении Радищева в состав комиссии? «… Неосмотрительность и некое легкомыслие подвергнули его бедам за сочинение, выпущенное не ко времени».

«Путешествие…» в документе, направленном самому императору, не осуждается, но лишь указывается, что книга появилась несвоевременно! Здесь-то и кроется тайна конфликта Радищева с руководителями комиссии. Претензии к нему были не в самих его предложениях, а в том, что они были преждевременны, ждать же и готовиться к реформам Александр Николаевич не хотел. Он горел нетерпением и любую задержку и тем более любой отказ или критику воспринимал как оскорбление. Бесспорно, жизнь доказала, что Радищев был прав и можно столетиями ждать подходящего момента для реформ, пока жизнь сама не принудит их провести в спешном порядке. Однако следует понять и принять и точку зрения противной стороны – боялись вызвать искусственную катастрофу.

Вспомним также, когда Радищев требовал рассмотрения и утверждения его проектов? Через полгода после убийства Павла I и восшествия Александра I на престол он был приглашен к участию в подготовке реформ, о которых тогда на государственном уровне вообще заговорили впервые в многовековой истории нашей страны. Через год после этого Радищев покончил с собой в знак протеста, что принимаются не устраивающие его решения.

При этом радикально-революционные проекты его, подрывающие экономические и социальные основы жизни российского дворянства и одновременно разоряющие отечественное сельское хозяйство, были предложены примерно через четверть века после подавления восстания Пугачева, через 12 лет после начала Великой французской революции, менее чем через 9 лет после обезглавливания Людовика XVI и Марии-Антуанетты и через 8 лет после того, как палач показал ликующей толпе головы гильотинированных Максимилиана Робеспьера, Сен-Жюста, Кутона и других вождей якобинской диктатуры, через 3 года после Итальянского похода Суворова во время первого столкновения России с наполеоновской Францией и в тот год, когда Наполеон Бонапарт провел через сенат декрет о пожизненности своих полномочий, заодно он готовился к принятию императорского титула. Все эти события, во многом определившие судьбы человечества и России, происходили не когда-то, а на глазах тех людей, кому Радищев предлагал рассмотреть свои проекты. Причем они знали об этих событиях не понаслышке, а либо в них участвовали, либо были информированы непосредственно многочисленными французскими аристократами, нищими и обездоленными, которые толпами побирались при русском императорском дворе. И после этого кто-то назовет Радищева серьезным человеком, а его проекты – достойными рассмотрения на государственном уровне? Думаю, любой другой человек на месте Завадовского стер бы Александра Николаевича в порошок, а не шутил бы и не пенял ему дружески.

Кстати, сам Завадовский в том же 1802 г. возглавил Министерство народного просвещения, то есть именно он в течение последующих 8 лет выполнял важнейшую задачу в подготовке к отмене крепостного права.

10

Итак, каковы же версии причин самоубийства Александра Николаевича Радищева, предлагаемые современными историками и литературоведами.

Ю. М. Лотман прекрасно сформулировал основную точку зрения большинства: «Размышляя над проблемами рабства и свободы, Радищев подошел к вопросу, обсуждавшемуся еще французскими философами. Последние видели свою миссию в том, чтобы произнести слова истины, – Радищеву существенно было, чтобы слова эти были услышаны. Так появляется мысль о том, что истина требует пролития крови. Но не той крови, которая щедро обливала доски гильотины, а крови философа, проповедующего правду. Люди поверят, полагал Радищев, тем словам, за которые заплачено жизнью.

 
Одно слово, и дух прежний
Возродился в сердце Римлян,
Рим свободен, побежденны Галлы;
зри, что может слово;
Но се слово мужа тверда…
 

«Муж твердый» – это герой-философ, оплачивающий истину собственной кровью. С этой точки зрения, преследования философов деспотами – своеобразная проверка истины его философии». «Трагедия Радищева была не в том, что его приговорили к смертной казни, а потом сослали в Сибирь, а в том, что ожидаемый им взрыв не произошел. Народ промолчал, слова остались неуслышанными. «Народ наш книг не читает», – горько заметил Радищев позже». ««Героическое самоубийство» и его политические последствия были предметом многолетних размышлений Радищева, и в этом смысле его собственное самоубийство предстает в нетрадиционном свете. Пушкин, видимо (со слов Карамзина), объяснил поступок Радищева испугом перед шутливой угрозой Завадовского. Эта версия, конечно, тенденциозна, так же как и процитированные Пушкиным слова Карамзина: «Честный человек не должен заслуживать казни». Мы сказали, что Радищев ожидал от издания «Путешествия из Петербурга в Москву» не литературных, а исторических последствий. Такие же представления он, вероятно, связывал и со своей гибелью».

Отметим, что единственный, кто испугался, будто самоубийство Радищева взволнует или даже взбунтует общество, был милый Н. М. Карамзин. Он сразу же стал публиковать статьи, доказывающие, что у человека нет права лишать себя жизни. Это автор-то «Бедной Лизы»!

Далее Лотман рассуждает: «…самоубийство автора «Путешествия» выглядит как мгновенное, под влиянием аффекта, необдуманное действие. Радищев думал о самоубийстве долгие годы, но в момент действия все оказалось роковым образом неподготовленным. У него, видимо, не нашлось яда, и он выпил «крепкой водки»… Страшные мучения заставили Радищева перерезать себе горло. Перед нами – все признаки аффекта, мгновенно принятого решения. Но посмотрим описание смерти Митридата в поэме Радищева «Песнь историческая». Строки эти писались почти непосредственно перед самоубийством.

 
Он мечем свою жизнь славну
Ненадежную исторгнул,
Не возмогши ее кончить
Жалом острым яда сильна…
 

Таким образом, историк, размышляющий над гибелью Радищева, наблюдает одно и то же событие как бы в двух пучках света: один высвечивает из темноты сурового римлянина и философа-рационалиста, строящего свою жизнь не под влиянием импульсов, а следуя нормам книжного героизма. Другой луч освещает нам страстного, экспансивного человека, силой разума подчиняющего свои душевные движения чуждым им требованиям теории.

Один из секретов личности и биографии Радищева состоит в том, что по темпераменту и характеру он был прямой противоположностью той личности, роль которой он сам себя заставлял разыгрывать всю сознательную жизнь».

Иную точку зрения высказал Н. Я. Эйдельман:

«Жизнь предлагала Радищеву три пути. Один путь – стать, «как все», примкнуть к крепостникам; это ему отвратительно, невозможно.

Другой путь – революция, «Путешествие из Петербурга в Москву». Как видно, Радищева туда тянет; время от времени он действительно берется «за старое». Но притом – сомнения, разочарования; оптимизм 1790 г. в немалой степени поубавился.

Оставался третий путь: мирное просвещение, реформаторство. Новый царь Александр I, сравнительно либеральное начало XIX в. (по выражению Пушкина, «дней Александровых прекрасное начало») – все это порождало иллюзии о больших возможностях такого пути, о пользе легальной государственной деятельности. И Радищев постарался двинуться третьей дорогой, но очень скоро убедился, что это не для него. Мы не будем настаивать, что он был абсолютно прав, а все другие не правы; в тот период активно действовали, в определенном смысле способствовали прогрессу такие люди, как Державин, Карамзин, старый начальник Радищева Александр Воронцов; позже – Сперанский. Иначе говоря, действительно существовали возможности мирной, легальной просветительской деятельности. Но не для Радищева.

По его понятиям, это было нечестно, невозможно. Выходило, что все три дороги ему заказаны, как в сказке – «направо пойдешь… налево пойдешь… прямо пойдешь… голову потеряешь».

В таком положении, при таких сомнениях любая мелочь, злое словцо, любые завадовские могут стать той последней каплей яда, которая создаст смертельную дозу.

Наследием Радищева справедливо считается его революционная мысль, революционная книга. Заметим, однако… что и сомнения, метания, даже самоубийство Радищева – все это тоже завещано потомкам для обдумывания». Говоря проще, Александр Николаевич ускорил свой уход, из жизни, потому что был искренним революционером.

Г. Ш. Чхартишвили (Борис Акунин) в книге «Писатель и самоубийство» высказал более примитивную, унижающую Радищева версию причин его гибели. Впрочем, ее придерживалось большинство современников самоубийцы. «Председатель комиссии граф Завадовский разгневался и пригрозил мечтателю повторной Сибирью… Для Радищева оказалось достаточно одной угрозы повторного унижения. Он занервничал, стал всем говорить, что «до него добираются», и уже не мог думать ни о чем другом». Далее автор описывает само событие. Другими словами, раскисший с перепугу писатель предпочел поскорее сбежать от новых передряг в небытие.

Таковы основные предположения причины самоубийства писателя. Нюансы оставим в стороне.

11

Рассказу о гибели Радищева Г. Ш. Чхартишвили предпослал небольшое, но, на мой взгляд, весьма любопытное рассуждение об интеллигенции. ««Интеллигентская» линия в российском суициде обозначилась с конца XVIII века, когда в России появилось это качественно новое сословие, столь упорно не поддающееся дефиниции[38]38
  Дефиниция (лат. Definitio – предел, граница, проведение границ, ограничение, лат. Finis – предел, граница) – логическая операция установления смысла термина.


[Закрыть]. Попробуем все же определить его основной видоопределяющий компонент. Дело явно не в «европейскости» – русские дворяне начали европеизироваться еще за сто лет до этого. Пожалуй, и не в какой-то особенной образованности, хотя она несомненно укрепляет и развивает «интеллигентность». Даже – возразим Боборыкину[39]39
  Петр Дмитриевич Боборыкин (1836–1921) – русский писатель, драматург и журналист, Боборыкин активно приписывал себе авторство термина «интеллигенция», и часто с ним соглашаются. Интеллигенция (лат. intelligentia) – «хорошая степень понимания». В Средние века под этим термином понимали Ум Божий, Божественный Разум, который творит многообразие мира. Согласно нынешним исследованиям первым в нынешнем обществоведческом значении термин стал употреблять В. А. Жуковский, который понимал под интеллигенцией принадлежность к определенной социокультурной среде, европейскую образованность и нравственный образ мысли и поведения. Уже в 1870-х гг. П. Д. Боборыкин рассматривал интеллигенцию как «самый образованный слой общества». Из этих трактовок уже видно, что главная черта интеллигентов – самовосхваление и самовозвеличивание.


[Закрыть] – не в разумности и умственной развитости… Так в чем же дело? Что это за таинственный небиологический ген, некогда разделивший русское общество надвое?»(?)

В начале XXI в. к понятию «интеллигенция» предлагается подходить дифференцировано. Согласно социологу Г. Г. Силлиасте, этот слой нашего населения расслоился ныне на три страты (прослойки):

1) высшая интеллигенция – люди творческих профессий, развивающие науку, технику, культуру, гуманитарные дисциплины (подавляющее большинство их заняты в социальной и духовной сферах, меньшинство – в промышленности, т. н. техническая интеллигенция);

2) массовая интеллигенция – врачи, учителя, инженеры, журналисты, конструкторы, технологи, агрономы и другие специалисты (работают преимущественно в отраслях социальной сферы – здравоохранение, образование; в меньшей мере в промышленности; еще меньше в сельском хозяйстве или в торговле); 3) полуинтеллигенция – техники, фельдшеры, медицинские сестры, ассистенты, референты, лаборанты. По уровню жизни преобладающая часть этой страты в России живёт за чертой бедности.

Пожалуй, я согласен с теми, кто утверждает, что «интеллигенция» – это не столько сословие, сколько духовное состояние. И суть этого состояния очень проста, определяется понятием «уважение к личности». Прежде всего, разумеется, к своей собственной – то есть в чувстве собственного достоинства. Но сохранять собственное достоинство можно только тогда, когда не покушаешься на достоинство других людей. И уважать свою личность можно, только если с уважением относишься к другой личности. Все это, конечно, прописные истины, но ведь мы искали основу, принципиальную формулу, а она и не бывает чересчур мудреной.

Дворянство было первым русским сословием, которое перестали пороть, и в лучших представителях этого класса немедленно угнездилось то самое, неудобное для выживания, но неистребимое качество, которое и составляет сухой остаток «интеллигентности». В ее основе – чувство независимости и внутренней свободы. А за свободу, как известно, нужно платить, в том числе и самой дорогой ценой – жизнью. При Анне или Елисавете русскому дворянину и в голову бы не пришло накладывать на себя руки из-за такой ерунды, как десяток-другой «горячих», – а в XIX столетии для «интеллигента» одной угрозы физического воздействия было достаточно, чтобы предпочесть смерть. Дворяне из варшавского гарнизона, которые в 1816 году устроили весьма своеобразную обструкцию великому князю Константину Павловичу (он оскорбил двоих офицеров, и в знак протеста семеро их однополчан покончили с собой), еще не знали, что они «интеллигенты», и, вероятно, думали, что отстаивают шляхетскую честь. Но шляхетской чести не бывает, есть просто честь – и бесчестье. Годом ранее все тот же Константин замахнулся на конногвардейского поручика, но тот остановил руку великого князя, дерзко воскликнув: «Охолонитесь, ваше высочество! Никогда больше член царского дома и вообще начальник не осмеливался поднять руку – нет, не на офицера или дворянина, – а на любого человека, который держался с чувством собственного достоинства (номенклатурные работники всех времен этаких опознают сразу и хоть не любят, но уважают). К сожалению, мы плохо помним имена тех наших соотечественников, кто заплатил жизнью сначала за становление, а потом, в постсталинскую эпоху, за реставрацию русской «интеллигенции»».

Конечно, это не попытка дефиниции «интеллигенции», это типичная для интеллигента профанация проблемы с целью лишний раз выгодно представить публике себя и свое окружение. Прежде всего, сделано смешение «интеллигентности» как типа или характера поведения с социальной группой, называемой «интеллигенцией»; прилагательным автор (вслед, кстати, за многими его предшественниками) попытался подменить существительное. Это не просто не одно и то же, но зачастую эти понятия никак не связаны друг с другом. Согласен, о терминах не спорят, а договариваются, но под «интеллигенцией» обычно понимают образованную часть населения, занимающуюся интеллектуальным трудом, в частности творчеством. Все же качественные характеристики, которые интеллигенты зачастую пытаются приписать своей социальной группе как присущие преимущественно ей, на самом деле свойственны представителям любой другой социальной группы, причем в процентном отношении порой в гораздо большей мере, чем интеллигентам. Вся прочая аргументация, приведенная г-ном Чхартишвили, всего лишь игра с частностями. При такой методе анализа несложно вообще любые построения человеческого разума обращать в бессмыслицу хаоса. В одном можно безоговорочно согласиться с автором: интеллигенция и впрямь распоясывается там и тогда, где и когда перестают пороть за глупость и подлость и исчезает опасность для задницы «мыслителя». Но не об этом сейчас речь.

Мне пришлось столь основательно остановиться на проблеме интеллигенции по той причине, что трагедия Радищева во многом связана именно с ее неотторжимыми свойствами. И хотя я категорически отрицаю принадлежность Александра Николаевича к этой социальной группе, тем паче отрицаю утверждения, будто он является первым интеллигентом России, но при этом не могу отвергать очевидное относительно причин его самоубийства. Это второй из известных нам по счету после сушковского чисто интеллигентский суицид в России.

Недавно я услышал, что интеллигентов (преимущественно из «высшей» интеллигенции) нынче называют шестиухими. Расшифровка проста: у каждого интеллигента одна пара ушей своя, но за ними непременно выглядывают уши маркиза де Сада и Фридриха Ницше, которые сидят в его голове априори, а вполне возможно, что именно благодаря этой засевшей там парочке человек и становится интеллигентом. Конечно, не о физиологии разговор, вернее, не столько о физиологии, сколько преимущественно о философских постулатах, ими сформулированных. Маркиз де Сад с его идеей двух сословий, какие только и есть в человеческом обществе, – сословие рабов и сословие властителей – и с законом Договора, согласно которому Природа договаривается с Богатством и дарует ему все существующие формы разврата – все властители «порочны в добродетели» и «добродетельны в пороке». Фридрих Ницше с его аксиомой «Бог умер!» и с учением о герое-интеллектуале, о сверхчеловеке-интеллигенте, единственном, кто может спасти Корабль дураков, олицетворяющий весь мир и человечество в целом.

Иными словами, интеллигенты всегда видят неизбежные и тысячекратно выявленные как неизбежные и закономерные пороки власти, осуждают их и в зависимости от своего положения в данной системе государства либо возмущаются, либо оправдывают их. С другой стороны, как «сверхчеловеки» (речь, конечно, идет о «высшей» интеллигенции), они всегда «знают», что надо делать, чтобы избавить общество от этих пороков и зла власти, но, как правило, только в теории, которая на словах выглядит очень привлекательно, а на деле либо не осуществима, либо идеализирована и в действительности несет тем, кого берется облагодетельствовать интеллигент, еще худшую власть, помноженную на великие человеческие муки и страдания. Однако последнее обычно считается неизбежной жертвой, которую обязана принести облагодетельствованная толпа, ибо она просто не понимает, что благодетель борется во имя ее счастья и свободы, его просто неверно понимают одни и обманывают другие.

Ю. М. Лотман, как и любой культурный человек, отличный знаток учения Ф. Ницше, тонко отметил, что Радищев вслед за творцами европейского Просвещения одним из первых осознал всеобъемлющую глупость человечества и невозможность изменения положения людей к лучшему посредством обращения за поддержкой к массам или путем их образования. Однако при этом Александр Николаевич, как и весь разумный мир, находился в начале этого постижения, а потому был романтик. Ему не довелось понять, что его последователи подчинены тем же законам природы, что в их среде такое же процентное содержание дураков, что и во всем обществе, что по мере роста их числа будет расти и число дураков в их среде, пока не достигнет оно критической массы, и тогда сторонники его идей обратятся в еще худших монстров, чем его враги, и добро неизбежно станет еще худшим злом. Потому Александр Николаевич, как романтик, с верой в будущее, порочно отстранившись от личного настоящего, пошел путем древних ариев (в лице древних римлян) – он избрал для себя насильственную смерть как месть злодеям (с его точки зрения) и как призыв к народу о возмездии – а вдруг откликнутся! Наивно, глупо, подло… И при всем при том таков был конец светлейшего душой человека, столкнувшегося с природой людского естества и оказавшегося не в силах ее преодолеть. Над злом властвует только время, но оно никогда не исправляет и не учит, оно лишь позволяет обществу догнить до очередного взрыва кровавой, но всеочищающей революции. А затем все начинается по новой…