Текст книги "Зона для Сёмы–Поинта"

Автор книги: Виктор Доценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава 16

НЕОЖИДАННАЯ ПОДДЕРЖКА

И вскоре наступила долгожданная дата, когда в камере, где находился Сема–Поинт, раздался скрежет замков, и распахнулась дверь. Дежурный корпусной сначала вызвал одного сидельца, потом, совершенно неожиданно для Семы–Поинта, назвал фамилию Семеона.

Но об этом мы поговорим несколько позднее.

А сейчас, после выполнения обычного ритуала, дежурный офицер буднично объявил:

– С вещами!

Автор поясняет, что фраза дежурного «слегка» говорит о том, что вызываемого вызывают на какую– то встречу: с начальством тюрьмы, с адвокатом или прокурором, а фраза «с вещами» в тюрьме говорит о том, что сидельца выдергивают из камеры, и он уже не вернется в нее, по крайней мере, в этот день. Почему? Существует несколько вариантов:

Во–первых, осужденного могут выдернуть из камеры, чтобы перевести в другой город, другую тюрьму для исполнения следственных экспериментов по вновь открывшимся обстоятельствам в его уголовном деле.

Во–вторых, человека могут отправить на этап, чтобы он смог отбывать срок на зоне, в которую его должна отправить спецчасть пересыльной тюрьмы.

В–третьих, был еще так называемый «кумовской» вариант. Это когда любого зэка могли перевести из камеры в другую камеру по распоряжению старшего Кума, «из оперативных соображений».

Наконец, четвертый вариант можно с уверенностью отнести к фантастическому, то есть нереальному варианту, редко случающемуся в обычной жизни. Это когда судебными органами принято решение об его освобождении.

В случае с Семой–Поинтом не было никаких сомнений, что его отправляют на этап. Сема–Поинт уже с самого раннего утра знал об этом. Весточку об отправке на этап ему прислал Серега Младой. Ранним утром, сразу после ежедневной утренней проверки–переклички дежурным прапорщиком, его напарник вдруг вызвал Сему–Поинта к кормушке и протянул ему вместительный самодельный баул с какими-то вещами.

– Что это? – удивился Сема–Поинт.

– Не знаю, но думаю, что вещи, – невозмутимо ответил прапорщик.

– От кого? Где расписаться?

– Расписываться не требуется, а что касается второго вопроса, то я уверен, что там имеется послание и тебе станет понятно, от кого, – кивнул тот на баул.

– А ты не знаешь? – Сема–Поинт пристально взглянул в его глаза.

– Это подарок от Сергея Младого, – прошептал прапорщик и насильно сунул баул в кормушку, после чего тут же торопливо захлопнул ее.

– Что, грев скрытки подогнали? – спросил один из сокамерников, шконка которого была расположена ближе всего к выходу.

Это был тот самый «пионер», который пытался навязать собственные порядки в этой камере при первом своем появлении. Именно с тех пор к нему и прилипла кличка – Сохатый Пионер, потом второе слово отпало, и остался Сохатый.

Автор поясняет, что «грев с крытки» в местах лишения свободы означает «посылку с крытой тюрьмы». В такой тюрьме осужденные приговорены к особому режиму и сидят в камерах, а не в бараках, как на зоне и, конечно же, их выводят на прогулки лишь на два часа в сутки. Работать в крытой тоже могут, но тоже в тюрьме, хоть и в другом помещении, но могут работать и в собственной камере, допустим, клеить конверты.

Ни для кого не секрет, что криминальное сообщество «подогревает» своих собратьев в крытых тюрьмах, из уважения к их криминальным заслугам, гораздо лучше, чем на других режимах, а потому те, в свою очередь, иногда делятся со своими собратьями из других режимов и чаще всего со строгого. С общим либо усиленным режимами почти не делятся: за редким исключением и то во время совместного этапа.

Довольно часто выражение «подогнали грев с крытки» используется зэками с иронией и сарказмом.

– Как ты догадался? – в тон ему ответил Сема– Поинт.

– Поделишься! – не отвечая, нагло бросил Сохатый.

– Если продуктами или сигаретами – не вопрос, – согласно кивнул он.

– Ништяк! – довольный сокамерник, плотоядно уставившись на баул, в предвкушении радостно потер ладошками и даже сглотнул слюну.

Он хотел было уже броситься вслед за счастливчиком, но Сема–Поинт охладил его пыл:

– Не гони лошадей, земляк, дай сначала самому разобраться что, почем и откуда! – остановил он.

– Не тяни только! – казалось, Сохатый уже считал посылку едва ли не своей собственностью.

Парень вернулся к своей шконке, но ложиться не стал, продолжая внимательно наблюдать за Семой-Поинтом. Увлекся настолько, что даже не замечал недовольных взглядов, которые бросал на него один из бывалых сокамерников.

Сема–Поинт расстегнул молнию баула, сшитого из плотной матерчатой ткани, и сразу увидел «ма– ляву», лежащую сверху вещей.

Записка действительно была от Сереги Младого:

«Привет, землячок! Сегодня тебя отправят по этапу, и нам захотелось подогреть тебя на прощанье. Насколько нам известно, тебя взяли пустым, а подогнать грев некому. А на зоне все так дорого стоит…

Эти тряпки помогут тебе на первых порах, а потом и вовсе у тебя будет все в шоколаде. Постарайся их оставить себе, не дари никому: самому пригодится на черный день!

Удачи тебе и всех самых наилучших пожеланий от всех нас.

С уважением С. М.»

Сема–Поинт достал спички и тут же сжег «маляву»: слишком уж откровенной она была. Даже не посвященного человека могла натолкнуть на размышления и заинтересовать своими откровенными подсказками.

Интересно, прапорщик заглянул в нее? Вряд ли: после тех трагических событий, когда исчез прапорщик Федор, подставивший Серегу Младого, менты немного поутихли, стали осторожнее, не рискуют понапрасну.

Что имел в виду Серега Младой, написав: «Постарайся их(наверное, имеются в виду присланные вещи) оставить себе: самому пригодится!»?Не «пригодятся, а пригодится»,причем «…на черный день!»

Собственно говоря, не такой уж это и бином Ньютона: скорее всего, речь идет о чем-то затаренном в самих вещах: наверняка в них есть тайник или тайники. Ладно, потом, когда припрет всерьез, он и пороется!

Продолжая размышлять, Сема–Поинт принялся доставать из баула подарки Сереги Младого.

Во–первых, новый милюстиновый костюм черного цвета, простроченный двумя джинсовыми строчками.

Автор поясняет, чтобы Читателю было понятно: этот «вольный» костюм тоже являлся рабочим, но те, что выдавались в тюрьме и на зоне, то есть от Хозяина, были сшиты из самого дешевого материала серого мышиного цвета, который постоянно мялся и настолько был непрочным, что уже через месяц превращался в самую настоящую тряпку.

Если Читатель бывал на стройке, на заводе или фабрике, то наверняка обратил внимание на то, во что, обычно, одет мастер или прораб этой стройки, завода или фабрики: в черный костюм–робу из плотного материала.

Именно такой костюм и прислал Серега Младой. Но это было не все. Кроме этого костюма, в бауле находилась новая цигейковая шапка черного цвета, коричневые шерстяные носки, меховые черные кожаные перчатки, яловые сапоги и запечатанный блок сигарет с фильтрами «Ява», что уже, в те времена, само по себе являлись роскошью. Обычно зэки курили простенькие, самые дешевые, сигареты без фильтра: «Прима», «Север», «Дукат», а то и кубинские сигареты – крепкие и вонючие.

Автор честно признается, что уже и не помнит названия этих кубинских сигарет, но их было два.

Однако Автор хорошо помнит байку, пущенную в народ сидельцами–шутниками, о том, как производились кубинские сигареты.

Сначала из листьев табака, в ручную, скручивались сигары. Во время их изготовления на пол с листьев табака, осыпались крошки, и в конце каждой смены рабочие подметали пол на фабрике и этим мусором набивали сигареты, которые и драли горло согражданам стран социализма.

Неугомонный Сохатый, внимательно наблюдавший за изучением Семой–Пойнтом содержимого баула, даже рот раскрыл от изумления:

– Ничего себе, грев! – заметил он. – Так может только мамка родная заботиться о своем дитятке.

– Как видишь, ничего съестного в дачке нет, – спокойно констатировал Сема–Поинт.

– Может, поделишься этим богатством? – никак не унимался парень.

– А может, Сохатый, тебе и ключи от квартиры, где деньги лежат еще отдать? – усмехнулся Сема– Поинт.

– А чего это ты борзеешь? – стал заводить сам себя этот парень. – Забыл, что в тюрьме делиться нужно!

– А ты что, сват мне, а может, братом приходишься, да я не знаю? С какой стати я должен с тобой делиться? – как можно спокойнее ответил Сема–Поинт.

– Не умеешь, научим, не хочешь, заставим! – угрожающе процедил тот сквозь зубы.

В его голосе действительно слышалась явная угроза. Казалось, не хватает маленькой искорки, чтобы тот набросился на Сему–Поинта.

Сема–Поинт, забыв про осторожность, уже приготовился дать достойный ответ этому наглецу, но не успел: вмешался один из бывалых зэков, который и бросал недовольные взгляды в сторону парня.

На вид ему было немногим за сорок лет, но, видно, жизнь его изрядно потрепала: у него был туберкулезный цвет кожи, да и изрядная худоба говорила о том, что ему часто доводилось недоедать и нести лишения.

Он вдруг жестко обратился к этому заедающемуся сокамернику:

– Слушай, сявка подзаборная, ты чего это своей пастью невпопад щелкаешь? Земляк получил посылку от родственников, и это грев, который ему наверняка на этап собирали, а ты хочешь распотрошить его? С какой стати, Сохатый? Ты что, имеешь что-то предъявить ему или он тебе должен по жизни? А может, ты попутал чего? – несмотря на жесткие выражения, его голос был спокойным, уверенным и лишь частая жестикуляция рук, пальцы которых были сплошь в кольцах–наколках, выдавали его раздражение.

Каждое свое слово он выговаривал жестко, как бы заранее обвиняя Сохатого в допущенном косяке, даже не пытаясь скрывать Своего недовольства.

– Да нет, Филя, просто я хотел для общества подсуетиться… – мгновенно стушевался тот, отлично понимая, что вновь закосорезил, пытаясь наехать на незнакомца с баулом.

– А тебя что, Сохатый, общество просило об этом? А может, у тебя есть особые полномочия, а мы просто о них ничего не знаем? – ехидно заметил Филимон.

– Нет, но я… – тот заметно стушевался и не знал, что ответить.

– А если нет, тогда ты, сявка молдавская, закрой свой поганый рот, сиди в своем стойле, посапывай в две дырки и не суй свой нос, куда тебя не просят, понял! – резко, с нескрываемой злостью, оборвал Филя.

Почему «сявка молдавская»? Видимо, молдаване чем-то ему насолили в прошлом…

Ни слова не ответив, Сохатый опустил свою физиономию к полу. Не поднимая глаз, подошел к своей шконке и быстро взобрался на второй этаж. Потом, молча, улегся и отвернулся лицом к стене.

А Филимон повернулся к Семе–Поинту:

– Судя по всему, земляк, тебя сегодня на этап выдернут… – дружелюбно заметил он.

– Похоже на то, – кивнул Сема–Поинт.

Затем распаковал блок сигарет, вытащил из него две пачки, внимательно осмотрел их фабричную упаковку: не нарушена ли? Вдруг именно в этих пачках сигарет и запрятан тайник Сереги Младого!

После чего вышел на середину камеры, бросил их на общий стол и объявил:

– Это на общак! Курите на здоровье!

– Вот это по–нашему! – одобрительно заметил Филимон.

Как ни странно, но никто из сокамерников не рискнул подойти и угоститься сигаретой: тем самым они как бы признавали лидерство бывалого Филимона.

А тот, словно воспринимая это как должное, кивнул Семе–Поинту присесть рядом, и когда тот опустился на его шконку на первом ярусе, спросил:

– По первой ходке чалишься?

– По первой.

– А почему сразу на строгий режим окрестили: статья тяжелая, что ли?

– Так получилось, – не вдаваясь в подробности, ответил Сема–Поинт.

– Понятно, – кивнул тот, соблюдая негласное тюремное правило, по которому любой зэк имеет право говорить о себе только то, о чем сам хочет сообщить, потом тихо шепнул, – Все будет о’кей, братишка! – он дружелюбно подмигнул и многозначительно добавил шепотом: – Вместе этапом пойдем!

В его мыслях Сема–Поинт «прочитал», что Филимон является близким Сереги Младого: ничего о Семе–Поинте толком не знает, но готов за него вступиться в любой момент. Да и на этап он отправился только по просьбе Сани Омского, чтобы прикрыть, в случае чего, Сему–Поинта. А для того чтобы отправиться на этап вместе с ним, сознался в якобы совершенном преступлении. Причем рядом с городом, где он якобы и ограбил магазин, и рядом с которым как раз и находится колония, куда и направили Сему–Поинта.

Мысленно поблагодарив Смотрящего, Сема-Поинт шепнул:

– Рад знакомству, земляк! – и обнадеживающе добавил: – Надеюсь, подружимся!

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Филимон и еще тише спросил: – Я могу тебя Семеоном называть?

– А ты как думаешь? – на этот раз подмигнул уже Сема–Поинт.

Он специально ответил уклончиво: если Филя посвящен Серегой Младым или Саней Омским в их план, то он сам ответит на этот вопрос, а если нет, то Сема–Поинт остается чистым в отношении него, и никто не сможет предъявить ему, что он специально ввел Филимона в заблуждение ил и обманул, назвавшись чужим именем.

На самом деле Семе–Поинту было приятно узнать, что Саня Омский наверняка вместе со своим братом смотрящим позаботился о том, чтобы он не появился на зоне настоящим чмошником. Их передача оказалась как нельзя кстати: за несколько месяцев нахождения под следствием одежда и обувь, в которых его и арестовали, сильно поизносились. Иногда, когда было холодно, приходилось даже спать не раздеваясь.

Однако Саня Омский, как оказалось, позаботился не только о его одежде, но еще и о том, чтобы подстраховать Сему–Поинта во время этапирования на зону: наверняка это его идея отправить с его этапом Филимона.

Этот мужичок не так прост, как может показаться на первый взгляд. В нем чувствовалась внутренняя уверенность, а судя по многочисленным наколкам перстней на пальцах, сразу было ясно, что у него ходок, как грязи. Он четко ориентируется в криминальном мире, ботает по фене, знает с кем и как разговаривать. Умеет быть не только дипломатичным, но и вполне жестким, когда понимает, что без этого никак невозможно обойтись.

Не прошло и двух часов с момента, когда Сема-Поинт получил посылку от Сереги Младого, как вновь заскрежетали замки дверей в камеру, и на этот раз в нее вошел старший дежурный по корпусу, моложавый капитан туберкулезного вида. Рядом с ним в дверь протиснулся старший прапорщик.

Капитан держал в руке пластиковую дощечку, на которой было что-то расписано карандашом.

– Ружейников! – зычно выкрикнул капитан, несмотря на то, что камера была небольшой, и вполне достаточно было говорить обычным голосом.

– Филимон Сергеевич, тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, статьи сто сорок четвертая, часть вторая, сто сорок шестая, части первая и вторая. Общий срок – четыре года строгого режима, – привычно вяло оповестил тот о своих криминальных подвигах и даже зевнул, открыто выказывая свое явное неуважение к капитану.

Но капитан никак не среагировал на это и вдруг в упор уставился на пластиковую доску, потом на прапорщика, снова на доску, потом раздраженно спросил его:

– А здесь ты что нацарапал? Ничего не разберешь! Как курица лапой!

Прапорщик заглянул в пластиковую доску и неуверенно произнес:

– По… По… Па… Пантелихин… – наконец выговорил почти шепотом и неуверенно добавил: —… Кажется…

– Точно или кажется? – грозно вопросил капитан.

– Точно, – кивнул тот, но его голос был еще более неуверенным и он снова добавил: – …Кажется…

– Пантелихин! – махнув рукой, выкрикнул капитан.

Уверенный, что он сейчас услышит свою фамилию, Сема–Поинт не сразу сообразил, что вся эта игра прапорщика с плохо написанной фамилией, проделана с подачи Сани Омского. Это осознание длилось какие-то доли секунды, и никто из сокамерников не успел заметить его замешательство.

И лишь Филимон чуть заметно всезнающе улыбнулся.

А Сема–Поинт решительно выпалил:

– Семеон Тихонович… тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения… Статья сто сорок шестая, часть вторая, семь лет строгого режима! – без запинки отрапортовал он.

Мысленно он порадовался тому, как вовремя он «прочитал» мысли настоящего Семеона. У него были сомнения в отношении года рождения своего имитатора, и он решил пойти на риск – назвал год собственного рождения..

Но, видно, капитану было не до того, чтобы сверять названный год рождения Семой–Поинтом, с тем, который был указан в карточке. А может быть, Сема–Поинт просто угадал год рождения Семеона.

– С вещами! – торжественно объявил корпусной и первым вышел из камеры.

Быстро скрутив в рулон свои постели, Сема– Поинт и Филимон сунули их под мышку одной руки, второй рукой подхватили свои баулы и направились к выходу.

Но Филимон с полпути вернулся к столу, взял одну пачку сигарет «Ява» и сказал:

– Так будет справедливо, земляки: на этапе труднее с курехой, чем дома! – пояснил он, затем дружелюбно произнес важное напутствие: – Ну, что, земляки, желаю вам без эксцессов дожить до окончания срока и не заболеть чахоткой! Пока, земляне!

– Удачи всем! – подхватил Сема–Поинт, и они вышли из камеры, с большим трудом протиснувшись в узкий проход, ограниченный цепью.

Сема–Поинт, радуясь, что так ловко выкрутился с проверкой, вдруг подумал о том, что здесь, на пересыльной тюрьме, Серега Младой сумел подстраховать его в этом отношении, но как будет происходить позднее, когда конвоиры будут чужие? Ведь таких ситуаций во время этапирования будет не одна и не две: и в автозаке, и при посадке в вагон, и внутри вагона, да и позднее, во время прибытия в зону.

Казалось, что выхода нет, но все устаканилось при первой же перекличке при посадке в автозак: рядом с ним оказался настоящий Семеон, который обнадеживающе подмигнул ему. И как ни странно, но все произошло быстро и незаметно: начальник конвоя даже бровью не повел, когда Сема–Поинт ответил ему вместо Семеона. И Сему–Поинта это ободрило и обнадежило настолько, что он совсем успокоился.

Тех, кто отправлялся на этап, в просторной камере на сборке собралось человек пятнадцать. Каждому из этапников выдали по шесть селедок, по небольшому кулечку с сахаром и по пять буханок черного хлеба.

– Через пять суток будем на месте! – уверенно заметил Филимон, имея большой опыт в подобных этапированиях.

– По количеству пайки определил? – попробовал догадаться Сема–Поинт.

– По количеству выданного хлеба, – поправил тот: – Одна буханка на сутки…

– Да, с такой пайки не разжиреешь, – уныло поморщился Сема–Поинт.

– Прекратили базар! – резко оборвал розовощекий майор, то ли Кум, то ли дежурный помощник начальника тюрьмы.

– Это не базар, гражданин начальник, это мысли вслух! – встрял в перепалку с ним Семеон.

– Про себя мысли! – парировал майор.

– А про меня не написано! – ответил Семеон и все осужденные весело заржали.

– Ладно, повеселились немного и будет, – миролюбиво заметил тот, желая поскорее отделаться от убывающих из тюрьмы осужденных, потому торопливо скомандовал: – Осужденные, по одному, к выходу!..

Так начался этап на новое место отбывания срока Семы–Поинта…

Две «Черных Маруси» не без труда вместили полтора десятка этапников: у многих были огромные баулы, набитые телогрейками, зимней одеждой и съестными припасами.

Как только все разместились и машины двинулись вперед, Сема–Поинт, откинувшись спиной на стенку фургона, прикрыл глаза и постепенно провалился в глубокий сон…

Главка 17

3–й сон Семы–Поинта – «ДЕТДОМ»

И приснился ему его первый день появления в детском доме…

Маленький Серафим только что соскочил с детдомовской полуторки с небольшим чемоданчиком, в котором находились его нехитрые пожитки. Новенького тут же окружили маленькие жильцы детского дома.

Несколько минут их глаза изучающе осматривали Сему с ног до головы, мгновенно отмечая и его приличный костюмчик, и его почти новенькие ботинки: ни у кого из них таких не было, да и одеты они были все в одинаковую форму, сшитую из самого дешевого материала. Но более всего их внимание было отдано чемоданчику новенького, который тот крепко держал в руке: это был непростой чемоданчик, а обитый блестящими уголками.

– Небось, папка подарил на день рождения?– недобро спросил конопатый паренек.

– У меня нет папки! – нахмурился Сема.

– Тогда мамка! – подхватил тот.

– У меня и мамки нет! – тихо прошептал Сема и со вздохом опустил голову.

– Сирота, что ли? – недоверчиво спросил конопатый.

– Выходит так… – кивнул Сема.

– Тогда откуда такой чемоданчик? – с завистью спросил вдруг тот.

– Мама с ним на работу ходила, пока… не умерла! – на глазах Семы появились непрошеные слезы.

– И чего привязались к пацану? Дайте ему в себя прийти! – вступился вдруг за новенького паренек, у которого не было одного переднего зуба и почты каждый его звук сопровождался забавным присвистом, он похлопал Сему по плечу и протянул руку: – Федором меня зовут…

– А меня Семой…– отвечая на рукопожатие, ответил Сема, и спросил: – Чего они пристали?

– Не обращай внимания: здесь всех новеньких так встречают… Пошли, покажу тебе наш детский дом… – он обнял его за плечи и повел в сторону самого большого строения.– Знаешь, Сема, как только ты получишь детдомовскую форму и сандалии, свой костюмчик и ботинки ты спрячь в чемоданчик…

– Зачем это? – удивился Сема.

– Хочешь, чтобы тебя шпыняли? Зачем выделяться? Или не понятно?– совсем по–взрослому ответил Федор.

– Не понятно!– упрямо заявил Сема.

– Если не понятно то, о чем я толкую,– он пожал плечами, – то сними для того, чтобы одевать только по праздникам: когда еще такую одежду кто купит… – Федор, несмотря на малый возраст, нашел правильный психологический подход к новичку, который чем-то пришелся ему по душе.

– Ну, если так… – нехотя протянул Сема и неожиданно спросил: – А зачем ты за меня вступился? Ведь у меня ничего нет…

Федор посмотрел ему в глаза, пытаясь понять: шутит новичок или нет, а когда понял, что нет, недовольно бросил:

– А ты что, привык к тому, что с тобой дружат только за что-то?

Сема ничего не ответил и снова виновато опустил глаза книзу: впервые ему был так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю. Вероятно, именно в тот момент он и дал себе слово, что никогда не будет дружить с кем-то за что-то.

Он взглянул на Федора и тихо сказал:

– Спасибо тебе, Федя!

– За что? – удивился тот.

– За то, что ты… – он запнулся, пытаясь отыскать подходящее слово, но оно никак не находилось, и он выпалил: – Такой!

– Какой? – хитро улыбнулся Федор.

– А такой! – Сема рассмеялся и шутливо ткнул его в грудь указательным пальцем.

– Догоняй, друг Сема! – выкрикнул Федор и, весело рассмеявшись, устремился к входу в здание…

– Погоди! – выкрикнул Сема и …

Проснулся оттого, что затекла шея…