Текст книги "Тень Бешеного"

Автор книги: Виктор Доценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

В повседневной жизни Аристарх вовсе не ощущал себя большим начальником, а, скорее, загнанным в подполье тайным миллионером. Но убежденность девушки заставила его крепко призадуматься, и он постепенно положил их отношениям конец, ссылаясь на срочную работу. Благо, салон Милены функционировал круглосуточно и принимали его там хорошо, а он в свою очередь не давал воли своим комплексам, поскольку знал: о любом подобном инциденте будет незамедлительно доложено Позину. А потерять дружеское расположение этого человека он ни в коем случае не хотел.

Позин, со своей стороны, с удовольствием взял Аристарха под свое крыло. С самых их первых встреч в Москве для него не стало секретом, что комплекс неполноценности Молоканова буквально рвется наружу, в этом внешне как будто совершенно заурядном человеке Позин разглядел сильную натуру, острый и циничный ум и способность работать до последнего пота, если перед ним маячит серьезная и лично ему интересная цель.

Аристарх подвернулся Позину под руку удивительно вовремя. Александр находился на той жизненной стадии, когда ему уже было мало что интересно: механизмы и коридоры власти он изучил досконально и понял, что от них надо по возможности держаться подальше. Немало поездив по свету и в юные, и в зрелые годы, никаких иллюзий в отношении «развитых» стран Запада он не питал. Материально был вполне обеспечен и, к великому собственному сожалению, никаких амбиций не имел.

Пришла к нему как‑то шальная мысль писать мемуары. Но, усевшись за стол, он стал бы писать только правду, а за ту правду, которую он знал, могли ведь запросто и шею свернуть. А правдолюбом без страха и упрека Позин никогда себя не воображал.

В его положении и возрасте самое время было воспитывать детей. Но у него их не было, а если они где– то и бегали, то ему об этом было неизвестно.

Вот почему он с таким рвением и удовольствием занялся воспитанием и обучением своего нового знакомого, то есть Молоканова.

Подвернулась и еще одна кандидатура, которую он по трезвом размышлении отверг.

Как‑то в салоне у Милены он встретился с интеллигентного вида американским гражданином по имени Алексей Монин.

Лет двадцать назад тот окончил пединститут и, уверовав в свой литературный дар, начал писать. Однако печатать его никто не жаждал, и он, обидевшись на не оценившую его гениальность советскую власть, уехал в Америку, где, по его словам, вполне преуспел в страховом бизнесе. Женился там на бывшей одесситке, которая, как опять же он утверждал, выгнала его из дому и обчистила до нитки, более того, запретив общаться с детьми.

Позин знал, что при наличии хороших адвокатов в США все это возможно.

В общем, бедняга Монин выглядел невинно пострадавшим агнцем. Наслушавшись от Милены о Позине как о высоком интеллектуале, да еще с огромным кругом знакомств, Монин буквально всучил ему несколько своих книжек, изданных в России.

Из любопытства Позин пролистал их. Автор оказался откровенным эпигоном молодежной прозы шестидесятых – семидесятых годов двадцатого века.

Герой его произведений был молод, талантлив, но никем не понят и не оценен, а потому глубоко презирал тупой и обывательский мир, обязанный ему уже в силу появления его на свет. Неизменным было и его превосходство над женщинами – существами, безусловно, глупыми, низкими, корыстными, подлыми.

Особенно неприятно, до глубины его мужской души Позина поразила любовная связь героя, до боли напоминавшего самого Монина, с довольно известной молодой актрисой и при этом дочерью всенародного знаменитого актера и театрального деятеля. В финале романа выяснялось, что эта милая и нежная девушка наградила своего возлюбленного венерическим заболеванием.

Монин напрашивался в гости к Позину, его интересовало мнение видного московского интеллектуала.

Позин предложил встретиться у Милены и попить кофе. Перед началом разговора Монин снял очки, и его лицо стало еще более беззащитным и трогательным.

– Ну как, вам понравилось? – робко спросил он.

И только тут Позин, настраивавшийся на серьезный литературный разговор, понял, что этого человека ничему не научишь и ни в чем не убедишь.

Если все комплексы Аристарха были спрятаны глубоко и душили того изнутри, то в случае Монина было как раз все наоборот: он умело, даже, можно сказать, талантливо использовал свой образ всеми гонимого интеллигента с тонкой, ранимой душой, ищущего понимания в этом жестоком и несправедливом к нему мире. Странное дело, но он, скорее всего, таких людей находил, иначе кто бы издавал его опусы.

Позин подумал, что при данных обстоятельствах изображать литературного наставника более чем смешно и нелепо.

– Как читатель я не нашел в ваших произведениях ничего для себя нового, – жестко ответил Позин.

– Но вы такой эрудит! – закатив к потолку глаза, воскликнул Монин.

«Поистине броня его комплекса неполноценности непробиваема», – промелькнуло в мозгу Позина.

– А вот простому народу нравится: на последней книжной ярмарке ко мне за автографами стояла очередь, – с очевидной гордостью доложил Монин.

– Наверное, лучше всего продается ваша последняя вещь? – невинно поинтересовался Позин.

– Да–да. Она мне, очевидно, удалась. Только не понимаю, почему многие из театрального и литературного мира после этой книги перестали со мной здороваться. – Его близорукие печальные глаза светились искренним недоумением. – Ведь я же написал чистую правду.

Позин не знал, что ему ответить. Естественный разговор о том, что настоящий мужчина при любом раскладе не должен всенародно позорить свою возлюбленную, а кроме того, болезнь – это несчастье и ее надо просто лечить, в этом случае был бесполезен.

«Правдолюбец» вызывал у Позина некий интерес в причудливом сочетании с омерзением. Но интерес сразу пропал, когда он понял, какое животное Монин напоминает – американского скунса, небольшого, пушистого, на вид безобидного зверька, который при малейшей опасности испускает зловонную струю, запаха которой не выносят ни люди, ни крупные хищники.

Монин ненавязчиво искал продолжения знакомства с Позиным, понимая, что он может без особого труда помочь ему с изданием его бесконечных произведений и организацией рекламной кампании. Но Александр всякий раз ловко увиливал. А писатель гнул свое и продолжал жаловаться на обобравшую его жену, бросающих его женщин, на плохое здоровье пожилой мамы и свое собственное.

Однажды, выслушав его очередную получасовую жалобу на мир, Позин философски заметил:

– Алексей, дорогой, у вас есть проблемы, согласен, но нет на земле людей, у которых нет проблем. У меня, представьте, их навалом, но я же не жалуюсь.

– А вам на что жаловаться?! – неожиданно зло выкрикнул Монин. – У вас все было с самого рождения: престижный вуз, деньги, влиятельные друзья отца, прекрасная карьера и длинноногие секретарши.

– Заведите себе длинноногую секретаршу, – при–мирительно посоветовал Позин, – сегодня это не так дорого стоит. Хотите, я вам найду подходящую?

– Не издевайтесь надо мной! – еще больше раскипятился Монин.

Александру не терпелось закончить разговор и вообще прервать эти утратившие всякий смысл отношения, и он резко сказал:

– Двадцать лет, прожитые в Америке, только укрепили в вас, Алексей, классовый подход, внушенный вам в советской школе и институте. А писать книги из зависти к тем, у кого длинноногие секретарши, совсем пустое дело.

В результате того разговора Монин оставил Позина в покое, но всем общим знакомым да и незнакомым твердил, что Позин – неисправимый сноб, ничего не понимающий в литературе, и вообще подлец подлецом, с которым просто опасно иметь дело.

А вот с Молокановым было совсем по–другому. Тот относился к Позину, как к любимому старшему брату, хотя Александр был на несколько лет моложе. Позин же впал в состояние, когда ему захотелось кому– то покровительствовать, кого‑то выдвигать… И лучшую кандидатуру, чем неглупый мелкий чиновник Администрации, и специально придумать было нельзя.

Тайный парадокс их совместных гулянок состоял в том, что Аристарх был несравненно богаче Позина, который в подавляющем большинстве случаев платил за обоих. Робкие попытки Молоканова достать бумажник прерывались ироническим:

– Знаем–знаем, какие миллионы вам платят за верную государеву службу…

Молоканов по–настоящему переживал сложившуюся ситуацию; из всех людей, которые когда‑либо ему встречались на жизненном пути, больше всех ему нравился Александр Позин – образованный, остроумный, немного циничный, щедрый и доброжелательный. Аристарху хотелось быть таким, как его покровитель, – без заботным, раскованным, сорить деньгами, целоваться и трепаться со знаменитостями, которые держали его за своего, хлопать по попкам малознакомых роскошных девиц, которые не только на «милого Сашу» не обижались, но и почитали за честь, что он уделил им внимание, путь и в такой немного «нестандартной» форме.

Буквально через несколько месяцев после их странного знакомства Позин оказал Молоканову совершенно неоценимую услугу.

Чтобы не задеть чувства приятеля, Александр начал издалека:

– Знаю, что материально тебе приходится непросто, семья и все такое, и ты, как порядочный человек, каждый раз переживаешь, когда я за тебя плачу. Если ты готов уйти из Администрации Президента, есть один неплохой вариант.

– Готов уйти хоть сегодня, говори скорее, не томи! – тотчас ответил Молоканов: он понял, что наконец выпадает шанс, который упускать никак нельзя.

– Как ты, наверное, слышал, в одном крупном сибирском регионе поменялся губернатор и новый набирает свою команду. Я уже говорил кое с кем, расписывал тебя как опытного и толкового бюрократа с необходимыми связями. – Александр ехидно подмигнул. – Теперь дело только за тобой. Там и денег, и любого рода возможностей будет существенно больше, нежели ты сейчас имеешь.

– Так это в Сибирь придется переезжать? – Сердце Молоканова ушло в пятки.

Любой переезд если и не уничтожал, то страшно усложнял его вторую жизнь: что в этом случае делать с «крепостью» и ее населением? Под каким видом везти с собой Водоплясова? С таким переездом возникала куча непредвиденных и почти неразрешимых проблем.

Вся гамма чувств, охвативших Молоканова, отразилась на враз побледневшем лице.

Позин расхохотался:

– Ты испугался, что я хочу сослать тебя в Сибирь! Я не столь жесток. Должность, которую тебе предлагают, по статусу соответствует моей заместитель представителя региона в Москве. Твой начальник Петька Крылов – мой давнишний приятель, так что не волнуйся, будешь читать бумажки, писать ответы и запросы. Что‑что, а уж это‑то тебе знакомо, не так ли, друг мой?

Молоканов с трудом подавил в себе желание крепко обнять и расцеловать Позина, но только пожал ему руку и с чувством произнес:

– Спасибо тебе, Саша, ты действительно настоящий друг!

Вести двойную жизнь Молоканову было теперь много легче. Спокойно сообщив дома, что уезжает в командировку в Сибирь, он мог больше проводить времени в своей «крепости». С Позиным они стали встречаться даже чаще, поскольку Аристарху теперь понадобились его деловые связи, которыми он охотно с приятелем делился.

Время от времени Молоканова посещала мысль: а не признаться ли Позину, не открыть ли ему свою тайну? И тут же сам и отвечал: «Нет, нельзя!» Позин не только его не одобрит, но и не поймет всего этого. Несмотря на весь свой цинизм, а может, как раз благодаря ему Позин откровенно презирал властолюбцев, и эту свою черту Аристарху приходилось постоянно скрывать. Он знал, что, открыв Позину тайну, он сразу потеряет бескорыстного и доброго друга.

Скользкой змеей заползала в мозг Молоканова и подленькая мыслишка: «А что, если Позина тоже приручить?» Но он настойчиво отгонял ее. Конечно, ввести приятелю наночип при их близких отношениях особого труда не составит, и тогда Александр будет полностью в его власти. Но в таком случае Позин мгновенно перестанет быть тем, кто ему так симпатичен и дорог.

Месяца через три после перехода Молоканова на новую службу Позин в очередной раз проиграл крупную сумму, только что полученную от верного Доло– новича, которому и позвонил с просьбой перевести еще.

Долонович ничуть не удивился, но в первый раз в жизни отказал:

– Не обижайся, Санек, нет сегодня и десяти штук лишних – идет один серьезный международный проект, а я вынужден собирать всю возможную наличность, даже крепко стоящие акции продаю. Ты займи на месяц на прожитие, а через месяц, обещаю, все будет в порядке.

Позин послушался совета, но занял не на прожитие, а на попытку отыграться, поскольку обещал своей новой пассии – молоденькой, но хваткой и стервозной фотомодели – отпраздновать ее день рождения на Багамах. Однако снова не повезло: всю крупную сумму, взятую взаймы, он опять проиграл. Конечно, ему бы и в голову не пришло обратиться к Молоканову с просьбой одолжить денег. Он вообще никогда ни у кого ничего не просил.

Долонович был особый случай. Кто, кроме них двоих, знал, какие бесценные услуги оказывал Позин своему другу детства, когда был тайным советником Ельцина?

Как нарочно, Молоканов пригласил любимого товарища пообедать, они примерно неделю не виделись. Позин после недолгих раздумий согласился: было одинаково противно сидеть одному дома или же трепать ся о всякой чепухе с Аристархом. Во время обеда Позин был несколько молчалив и невесел. Аристарх поинтересовался, в чем дело.

И Позин с гусарской лихостью ответил:

– Проигрался в пух и прах, так что за обед сегодня платишь ты! – Такое было впервые, и Позин явно был не в своей тарелке. – И Багамы с моей красоткой тютю! – бодрясь перед другом, присвистнул Александр.

– А много ли тебе нужно, чтобы слетать с подружкой и отдать первоочередные долги? – деловито и со всей серьезностью спросил Молоканов.

Позин не любил откровенничать о своих финансовых делах, но сегодня ситуация была действительно аховая, если не сказать, критическая.

– Нужна мне довольно приличная сумма – тысяч сорок долларов, – нехотя признался он.

Молоканов понял, что пробил его звездный час. Если бы Позин сказал, что ему нужен миллион, он и тогда, нисколько не раздумывая, выдал бы этот миллион наличными. А тут какие‑то жалкие сорок тысяч! Да он мог бы запросто прямо сейчас выложить их на стол, как это бывает в кино, когда другу нужна помощь. Но с юности присущая ему осторожность, только укрепившаяся от двойной жизни, цепко держала его.

– Если ты не будешь возражать, я попробую достать требуемую сумму, – будничным тоном, словно речь шла о паре тысяч рублей, спокойно предложил Молоканов.

Позин воззрился на него с неподдельным изумлением.

– Ты? Где ты такие деньги сумеешь достать?

– Сказал – значит, достану! – твердо заявил Молоканов. – На дороге найду, – хмыкнул он. – Да и какая тебе разница?

– Разница в том, что мне не хотелось бы ввергать своего друга в какие‑либо неприятности, – нахмурился Александр.

– Спасибо за заботу, но я имел в виду занять эти деньги – мне дадут.

В этом у Позина сомнений не возникло: в крае, который представлял в Москве Аристарх, крутились огромные нефтяные и иные средства, а подсобить влиятельному московскому чиновнику считалось делом не только обычным, но и полезным.

– Но не надейся на скорое возвращение долга, – предупредил заметно повеселевший Позин.

– Не переживай, как‑нибудь обойдусь, – важно успокоил его Аристарх.

Позин не без удовольствия подумал, что вот так, почти незаметно он вырастил второго, пусть еще совсем маленького Долоновича. Молоканов же в свою очередь испытал истинное наслаждение от того, что наконец может потратить свои тайные капиталы на друга, не вызывая при этом никаких ненужных подозрений.

Получив на следующее утро пятьдесят тысяч долларов наличными, Позин сообразил, что его дружок наверняка занялся какими‑то полузаконными коммерческими играми, обнаружив в себе до сего момента скрытую хватку бизнесмена, но никакой зависти не испытал, поскольку это недостойное чувство было вообще ему не присуще.

Но и перемена места работы, и тесная дружба с Позиным не могли отвлечь Молоканова от поставленной перед ним Водоплясовым технической задачи.

Из беседы с изобретателем Молоканов понял главное: первый этап использования наночипа – чисто личное обогащение – уже пройдет и надо искать новые области его применения. Начальный капитал сколочен, теперь предстояло разобраться, что же с ним желать. Купить еще один дом? Еще десяток машин, яхту и прочий набор материальных благ, на которые так падки российские скоробогатеи? Одна мысль о том, что он, Молоканов, сумевший оплодотворить идею наночипа, в конечном итоге уподобится какому‑нибудь оптовому торговцу бананами, вызывала у него невыносимые мучения.

Поэтому рассказ Водоплясова о его технических проблемах пришелся как нельзя кстати.

Молоканову даже понравилось, что Водоплясов, которого он втайне опасался и потому стерег как зеницу ока, призвал его на помощь и предложил ему фактически научное сотрудничество.

Честно говоря, Аристарху за последнее время изрядно поднадоело все это пустое времяпрепровождение, вроде хождения по ресторанам, похожим один на другой, сексуальных развлечений с продажными красотками салона Милены и выбрасывания на ветер безумных сумм в казино. Предложение поработать серым веществом показалось весьма своевременным. И Молоканов с головой ушел в «научную работу». Поскольку он всегда был от науки далек – банальными средствами «повышения квалификации»: походил по книжным магазинам, записался в три библиотеки, а также побывал на лекциях видных московских профессоров.

От всего этого было мало толку, поскольку систематически работать Молоканов не привык, а длительный период пребывания в отделе писем отрицательно сказался на его возможности выдавать плодотворные идеи.

В ужасе, что может потерять многое из того, что с таким трудом нажил, Молоканов отбыл на отдых в подмосковные Снегири.

Еще со времен работы на низших должностях номенклатурной лестницы он мечтал побывать в этом оазисе партийной элиты. Но в силу того, что его должность была мелка и незначительна, ему приходилось довольствоваться рассказами о прелестях отдыха в заповедном уголке Подмосковья, где верхушка компартии поправляла нервы и желудок.

Решив теперь, что и ему не помешает немного подлечиться, Аристарх Молоканов немедленно уехал. Перед отъездом он сообщил изобретателю, что вернется через пару недель, а за время его отсутствия тот должен изобрести противоядие от современных антибиотиков, угрожающих наночипу. Иначе, добавил Молоканов с гнусной улыбочкой, Водоплясов может распрощаться не только с нижней, но и с верхней частью своего и без того короткого туловища.

Молоканов интуитивно ощущал, что стоит на пороге нового, неслыханного эксперимента над людьми. Но сути того, что ему предстояло построить, он никак себе пока еще не представлял, однако сердце учащенно билось в азартном предвкушении результата. Он был словно спортсмен перед решающим стартом.

А между тем такие эксперименты давно и небезуспешно проводились во всем мире, главным образом в так называемых цивилизованных странах развитого Запада.

Правительствам процветающих западных стран было мало привязать население дежурным набором материальных благ, кредитами и обещаниями. Требовалось еще что‑то, более убедительное и конкретное, что‑то такое «на всякий случай», что навсегда решит проблему революций, бунтов и народного недовольства.

Оружие массового поражения в привычном смысле этого слова для таких целей не годилось. Слишком велика опасность того, что оно погубит не только не–довольных, но заодно и тех, кого призвано защитить.

Отравляющие вещества, атомные бомбы, лучевое, термальное и бактериологическое оружие – все это объединял один общий недостаток: непредсказуемость последствий применения. Бактериологическое оружие было настолько дешевым, что кто‑то в шутку даже назвал его «ядерной бомбой для бедняков». Доза смертельно опасного вируса, способного уничтожить всех людей на площади в квадратный километр, стоила сорок долларов, столько же, сколько недорогой магнитофон.

И еще: на ликвидацию последствий применения такого оружия требовались огромные средства, которые в конечном итоге намного превышали бы ожидаемую выгоду. Грубо говоря, баланс получался не в пользу привычного ОМП.

И тогда под воздействием всех этих факторов на свет появилась программа «Brain Warfare», или исследование современных средств массового «промывания мозгов».

10 апреля 1953 года тогдашний директор ЦРУ Аллен Даллес выступил с речью, которая положила начало программе научных исследований в области разработки новейших систем психотропных и психотронных воздействий на человеческий мозг под эгидой ЦРУ. Тайная программа ЦРУ «Артишок» – позже «МК–Ультра» – обобщала разработки секретных служб США, которые можно обозначать как технику манипуляции, допроса и пытки, проводившихся при помощи гипноза, наркотического опьянения и электрошока.

Задолго до массового применения этих методов появились многочисленные жертвы в ходе проведения запрещенных опытов над людьми. Во время войны в Корее в 1951 году вооруженные силы США применяли запрещенное биологическое оружие, к примеру бактерии чумы и сибирской язвы. Совсем недавно всплыли доказательства, указывающие на разработку американцами программы биологического оружия в Кемп–Детрик, где велись испытания средств распыления бацилл сибирской язвы, ботулизма и чумы.

Что интересно, для участия и руководства опытами привлекались специалисты из бывшей фашистской Германии и Японии.

Размышляя над всем этим по дороге в Снегири и запивая грустные мысли «Мартелем» по четыреста долларов за бутылку, Молоканов простым путем пришел к выводу, что опыт немцев и японцев ему едва ли пригодится. И те и другие работали над созданием оружия физического уничтожения. Молоканов отдавал себе отчет в том, что мертвые люди его едва ли интересуют. Одно дело – убрать одного–двух неугодных людей, которых он считал лишними. Совсем другое – угробить тысячи.

Мысли о горах трупов пугали Молоканова, в душе оставшегося тем же трусоватым чиновником, как и до своего стремительного обогащения и чиновничьего взлета. Нет, ему необходимо нечто совсем другое. Молоканову хотелось получить уникальное средство, внушающее людям покорность.

Именно в таком направлении работали когда‑то американцы, осуществляя на практике теоретические пункты операции «Артишок» и так называемого Проекта ЛСЖ. Не секрет, что ныне живущие и активно действующие американские политики Ричард Чейни и Дональд Рамсфельд причастны к сокрытию результатов этих исследований.

Все основные документы «МК–Ультра» были уничтожены директором ЦРУ Ричардом Хелмсом по его личному решению, без согласования с конгрессом.

В мозгу Молоканова неотвязно вертелась фраза из книги о деятельности биохимиков из секретного научно–исследовательского отдела ЦРУ, который носил название «МК–Ультра» и занимался разработкой аэрозольной доставки бактериологического оружия, в состав которого входили стафилококковый энтеротоксин, энцефаломиелит и сибирская язва. Но этот отдел занимался еще и разработками абсолютно нового типа оружия, атакующего не тело, а мозг человека.

От размышлений на эту тему Молоканова пробил озноб, хотя в машине, мчавшейся по ровному шоссе, было тепло.

Боня сидел за рулем и насвистывал что‑то из репертуара Аркаши Северного.

Молоканову не нравилась эта простецкая привычка его подчиненного, но он не возражал. Молоканов считал, что надо позволять рабам иметь мелкие слабости. Однако сейчас Молоканов не услышал бы Бонина посвистывания, даже если бы захотел. Он внезапно понял, какого монстра выпустил на свободу с помощью Водоплясова. Впервые Молоканов осознал, что в его руках оружие сумасшедшей силы и невероятных возможностей. Так вот что имел в виду Водопля–сов, когда сказал, что «для решения этой задачи потребуется не разум Исаака Ньютона, а больное самолюбие Адольфа Гитлера». Есть от чего сойти с ума.

В еще больший ужас Молоканова привел документ ЦРУ, рассекреченный не так давно. Текст документа открыто распространялся через Интернет.

«22 ноября 1961 года.

Меморандум для архива.

Тема: Проект «МК–Ультра», субпроект № 94.

1. Цель данного субпроекта – продление активности особей выбранных видов животных. Миниатюрные стимулирующие электроды будут имплантированы в определенные мозговые центры.

2. Начальная стадия разработки биотехнологии и определения мозговых центров, необходимых для управления и контроля поведения животных, завершена. Возможность дистанционного управления активностью некоторых видов животных была успешно продемонстрирована. Текущие исследования направлены на улучшение техники и должны выявить точное расположение мозговых центров у подопытных животных. Конечная цель настоящего исследования – дать научное обоснование механизмов, участвующих в управлении активностью животных, и выработать практические системы, подходящие для применения в… (в оригинале дальнейшие слова вычеркнуты цензурой)».

Практическим осуществлением этой программы занимались психиатры–невропатологи и нейрохирурги, благодаря усилиям которых и был реализован хирургический метод «избавления объектов от стрессовых настроений».

Прямо говоря – избавления от социальной активности участников маршей протестов, оказавших сопротивление полиции. Предполагалось, что все они страдали «дисфункцией мозга» – расстройством, избавиться от которого помогает лишь нейрохирургическая операция.

Американские врачи предложили вживлять очень тонкие электроды в мозг, в участок скопления «вредных мозговых клеток», которые считаются причиной невоздержанного, социально опасного поведения. Эти клетки должны были впоследствии уничтожаться электрическим разрядом.

Несмотря на гневные протесты многих известных в мире медиков, заявлявших, что данная разработка, по сути, возврат к дискредитировавшей себя лоботомии, которую практиковали для контуженных солдат после Второй мировой войны, этот метод поддерживали правоохранительные органы.

Перспектива психохирургии особенно впечатлила Рональда Рейгана в его бытность губернатором Калифорнии: он готов был выделить миллион долларов на создание центра по лечению социально опасного поведения.

Остается надеяться, что другой актер, недавно ставший губернатором Калифорнии, Арнольд Шварценеггер, не последует примеру своего предшественника.

Психохирурги обосновались в тюрьме «Атмори» в Бирмингеме, штат Алабама, в которой было проделано пятьдесят таких операций, и в других тюрьмах. В результате многие подневольные «подопытные кролики» впали в полурастительное состояние.

ЦРУ провело колоссальную программу, которая обошлась налогоплательщикам в двадцать пять миллионов долларов и целью которой было программирование субъектов эксперимента любой ценой, даже за счет разрушения их физического здоровья.

В одном из меморандумов ЦРУ, направленных психохирургам, содержался вопрос:

«Возможна ли такая степень контроля, когда подопытные будут исполнять наши указания против собственной воли и даже вопреки основным биологическим законам, таким как закон самосохранения?»

Получилось так, что Молоканов на пару с Водоплясовым обставил самые совершенные спецслужбы мира. Ведь и сейчас все эти «стимулирующие электроды» громоздки, «управляются посредством кабельных соединений, а вживляются исключительно хирургическим путем. Бедные американцы»!

Кстати, но американцам больше всего ударила их собственная беззаботность. Вообразив, что исследования в области биологии эпидемий – это игра в бирюльки, они получили удар бумерангом в 2001 году. Еще не забыты истории с письмами, зараженными сибирской язвой, которые получили некоторые политики в Вашингтоне! Имеются веские основания полагать, что эта диверсия была проведена участниками одной из программ по разработке биологического оружия в Кемп–Детрике.

Молоканов не без злорадства вспомнил об этом промахе самодовольных американцев. Жестоко аукнулось им испытание биологического оружия на собственных солдатах в годы вьетнамской войны – все эти «эйджент оравдж» и «PJ-438», в огромных количествах распыленные над Северным Вьетнамом. Тогда американские парни дохли на вьетнамских рисовых полях, как мухи, от непонятных болезней. Военные списали все на малярию и решили, что дело закрыто.

Более всего Молоканову понравилось читать об исследованиях специалиста в области телевидения Герберта Кругманна из корпорации «Дженерал Электрик», который исследовал воздействие телевидения на человеческую психику посредством 25–го кадра и избирательной смены цветов и звуков.

Что поразительно, так это то, что сегодня субъектами программы «промывания мозгов» стали те мусульмане, кто охотно пополняет ряды террористов. Обладая примитивным черно–белым мышлением, они становятся безвольными марионетками в руках воинственных имамов.

Молоканов внезапно осознал, что сейчас он в состоянии создать отряд террористов, практически неуязвимых и не вычисляемых ни одной антитеррористической службой. Любой носитель наночипа мог в любую секунду из мирного гражданина превратиться в живую бомбу: нацепить на себя пояс с пластиковой взрывчаткой и проникнуть в любое, даже самое охраняемое помещение, а дальше – взрыв.

После некоторых раздумий Молоканов решил, что подобное использование наночипа ему лично не по душе. Но понял он и еще одно: необходимо усилить охрану Водогашсова. Только они двое знали о существовании наночипа, который мог стать «абсолютным оружием» в–руках того, кто им владеет.

Но что предпринять? В каком направлении двигаться? Да что вообще нужно Молоканову? Он задавал себе эти вопросы и пока не находил ответа.

Американцы занимались практикой воздействия на сознание во Вьетнаме и во время недавних событий в Афганистане.

Французы с легкостью жертвовали солдатами Иностранного легиона, полагая, что собранный со всего света уголовный сброд вполне достоин участи стать лабораторным материалом. Мало кому известны цели и результаты экспериментов, которые проводились французскими специалистами во время войны в Боснии.

Англичанам еще проще: они использовали вождей племен в своих многочисленных бывших колониях, которые только номинально числятся независимыми государствами. В обмен на приличную сумму в фунтах местные царьки закрывали глаза на случаи внезапной массовой гибели соплеменников в отдаленных районах.

В Японии добровольным инструментом для проведения подобных экспериментов стала секта «АУМ Сенрикё», превращавшая своих адептов в безмозглые, послушные воле лидера существа.

В своих размышлениях Молоканов добрался наконец до соотечественников–россиян и задумался.

С россиянами все не так. Ничего из вышеперечисленного в России не пройдет. Требуется что‑то оригинальное, основанное на нашей родной психологии среднего, простого человека, затурканного властями, обобранного олигархами, обманутого прессой и оглупленного телевидением.