Текст книги "Когда нам семнадцать…"

Автор книги: Виктор Александровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава девятая
Славное море

Домик, принадлежащий питомнику, стоял на самом берегу Байкала. Рядом с ним на узкой песчаной полоске тянулось еще несколько строений. Эту крохотную деревушку молчаливым полукольцом окружал скалистый таежный хребет. Он как бы давил на домики, придвинув их к самой воде.

Неподалеку, в больших проволочных клетках, под кедрами жили соболя. Весной зверьки принесли приплод. Соболиные детеныши нуждались в свежей пище, и поэтому в тайге были расставлены капканы.

На второй день после приезда Вовка перезнакомился со сторожами питомника, высмотрел, где они ставят капканы, и предложил себя в помощники. «Конечно, до похода за Байкал», – предупредил он солидно. Мы с Игорем занялись мелким ремонтом лодки, шитьем палатки и пробковых спасательных поясов…

Дни, заполненные хлопотами, проходили незаметно. Утром, проснувшись, мы соскакивали с сеновала, бежали к озеру и, наскоро сполоснув лица обжигающей байкальской водой, ехали выбирать сети. Рыбы попадалось много, и с ней приходилось возиться чуть не до самого обеда. А потом принимались за свои дела. Так в дружной работе прошла у нас первая неделя…

– Скучища! – зевнул как-то Вовка, валяясь со мной на песке в послеобеденный час.

Набежавшая волна пощекотала его голые пятки, и Челюскинец сел, обхватив руками колени.

– Сколько дела, а тебе скука, – лениво ответил я.

– Вот именно! С утра – рыбы, днем – бурундуки. Никакой, как говорится, – Вовка тоненько сквозь зубы сплюнул, – романтики.

– Ладно, будет тебе и романтика, – вмешался в разговор Игорь.

Перед заходом солнца, когда на озере улеглось волнение, Игорь вытащил из сарая свои чудо-лыжи и стал, как тогда на Ангаре, проводить «опыты». Вовка, нахохлившись, сидел у самой воды – он о чем-то размышлял, поглядывая на медленно передвигавшегося по воде Игоря.

– Хорошо бы палочки приспособить, – наконец сказал он.

Вскоре я ушел, оставив их на берегу.

Ночью меня разбудил странный шум. Кто-то лез на сеновал, но, видимо, оборвался, поломав при падении ветхую лестницу. В темноте я разглядел Игоря. Согнувшись, он стоял на краю сеновала и махал кому-то рукой:

– Тише ты, черт!

– Чего «тише», когда вся шея ободрана! – ругался внизу Вовка. – Чтоб она провалилась, окаянная!

Отшвырнув обломки лестницы, он снова полез. Игорь протянул ему руку. Крадучись, как заговорщики, они проползли в угол сеновала и, пошуршав соломой, утихли.

– Как думаешь, Лешка слышал? – спустя некоторое время раздался шепоток Игоря.

– Отвяжись! У меня ухо вспухло, – буркнул Вовка, но тут же строго добавил: – Ты смотри никому не брякай!

Через несколько минут раздалось сонное храпенье обоих.

А я уснуть уже не мог. «Где они шатались столько времени? Что от меня скрывают?» Мучила обида…

– Что, дружба врозь? – не выдержал я, когда утром мы с Игорем ремонтировали мотор. – Куда ночью ходили? Отвечай!

Он виновато отвел глаза в сторону, продолжая молчать.

– Понимаю… «Не брякай»!

Игорь испуганно взглянул на меня.

– Не могу я тебе сказать, Лешка… Мне Вовка тогда язык отрежет.

Боясь проронить хотя бы еще одно слово, Игорь помог мне быстро оттащить в лодку мотор и сам шмыгнул под навес. Там уже ждал его Вовка, прибежавший из лесу. Ребята принялись что-то мастерить.

После обеда они опять скрылись под навесом. С сеновала мне было видно, как Игорь к концам двух сосновых палок приколачивал пустые консервные банки, а Вовка бегал в дом за котелком. Потом сбегал в дом Игорь и принес что-то за пазухой. Посоветовавшись, ребята берегом пошли в сторону видневшегося вдали мыса.

В котелке, который тащил Вовка, была, очевидно, недоеденная за обедом уха. Уха – им для ужина, понятно. Но для какой цели предназначались эти странные палки с набалдашниками из консервных банок?

Первым моим желанием было броситься за ребятами. Потом одумался: назовут шпионом! Взял книгу Горького «Детство» – и в лес, на горку. Тропинка привела меня на вершину высокой горы. Отсюда я мог наблюдать и за озером, и за домиком. На склоне горы в окружении дремучих кедров зеленела поляна. В шелковистой траве узорами сияли цветистые маки. Порхали большие пестрые бабочки, разливался звенящий стрекот кузнечиков. Из кедровника шел жаркий смолистый аромат. А внизу, у подножия горы, бушевал Байкал. От горизонта, подернутого дымкой, непрерывной чередой катились лохматые волны. Приблизившись к берегам, они трясли сединой и разъяренно бросались на утесы. Грохочущий шум воды наплывал на тайгу, хоронясь меж деревьев, и смешным, по-своему отважным, казался воинственный стрекот кузнечиков над поляной. Как здесь было хорошо!

Вот поросший мхом камень, можно сесть на него, раскрыть книгу. А мысли о другом… Где ты сейчас, Тоня? Помнишь ли обо мне? Так с книгой в руках, думая о Тоне, долго сидел я на камне.

Но постепенно книга захватывает. Над шумным Байкалом образы «Детства» оживают. Я ясно вижу милую бабушку Алеши, страдающую Варвару. Я почти слышу голос деда Каширина:

«– Ну, Лексей, ты – не медаль, на шее у меня – не место тебе, а иди-ка ты в люди…

И пошел я в люди».

В горле застревает щекочущий ком. Я глотаю воздух, чтобы одолеть его. Плачу? Ну и пусть!

 
Ветер злой и неотступный разъяренно бьет в утесы…
 

Что это, стихи? Мне самому хочется писать! Горькие, страстные строки.

Домой вернулся поздно. Игорь, беспокоясь, поджидал меня на кухне. Вовка тоже был здесь. Он дремал, прислонившись к печке, а лицо у него было довольное-довольное. «Наконец-то, кажется, ты нашел себе геройское дело», – подумал я и, не сказав ни слова, отправился спать.

Так прошел день, другой, третий…

Однажды, проснувшись утром, я не нашел на сеновале ни Вовки, ни Игоря… Не оказалось их и в питомнике. Может, ушли на озеро? Я посмотрел в сторону мыса.

После шумливых ветреных дней над Байкалом поднялось ясное, тихое утро. Таинственная синева морской дали как бы рассеялась, и на светлом фоне воды и неба отчетливо выделялась на том берегу линия гор. Точно купола парашютов, белели их снеговые вершины.

– Что, брат, красиво? – услышал я голос Виталия Львовича. Он шел по росистой траве, размахивая биноклем, и улыбался. – Вот это утро! – Профессор взял меня под руку и показал биноклем в сторону снеговых вершин: – А там сейчас буран метет, ртуть в термометрах стынет… Да, вот что, дружок, не видел ли ты мою грушу?

– Грушу? Какую грушу?

– Мою, парикмахерскую грушу. Подстриг бороду, побрился, а одеколониться как?

– Н-не знаю, не видел.

– А ребят видел? Где они? Ищу целый час.

– Н-не знаю, – признался я.

– Может, сети выбирают? – сказал он.

Мы направились к озеру. Но ребят не было и здесь. Невдалеке, отражаясь в воде, как в зеркале, маячил сетевой поплавок.

– Странно… – потеребил бородку Виталий Львович. – Где же они? А ну-ка, Алеша, съездим, проверим сети, – кивнул он на поплавок.

Садясь в лодку, я обратил внимание, что на берегу не было одной из шлюпок. Сторожа питомника не могли уехать в такую рань. А, впрочем, кто их знает… Я молча приналег на весла.

Профессор сидел на корме, с интересом посматривая за борт. Сквозь прозрачную, как стекло, воду ясно виднелось дно. Мелькали камни, обросшие тиной и ракушками, мохнатые губки, похожие на длинные зеленые пальцы. Эти пальцы тянулись вверх, к серебристым стайкам играющих рыбок. Но с каждым новым взмахом весел причудливая картина байкальского дна становилась все более смутной. Так мы доплыли до поплавков.

Бросив весла, я потянул веревку. В зеленой толще воды шевельнулись серебристые блестки. Вот уже и сеть в руках, мы потянули ее сильнее. В лодку шлепнулась пара омулей, хариус, и вдруг, запутавшись в нитяных ячейках, над водой затрепетали большеголовые рыбки, отливавшие перламутром.

– Широколобки! – изумился я.

– Нет, Алеша, это бычки, – поправил профессор и, продолжая выбирать сеть, начал рассказывать о необыкновенных бычках. – Этот вид рыб встречается только в южных морях и у нас на Байкале, заметь!

Неожиданно к ногам профессора упала белая рыбка с оранжевым ободком вокруг глаз.

– Голомянка!

Виталий Львович до того растрогался, что бросил выбирать сеть и склонился над рыбкой. Осторожно высвободив голомянку из ячей, он положил ее на ладонь.

– М-да… Чудо! Как она нам попалась? Ведь голомянки живут на огромных глубинах. Они так жирны, что просвечивают насквозь. Смотри, видны даже трещины на моей ладони. Нет ли у нас здесь клочка бумаги?

Виталий Львович привстал, осматриваясь, потом, заметив что-то на воде, схватился за бинокль и замер. Недалеко от мыса, куда последние дни скрывались ребята, размахивая палками, шагал по воде на лыжах Игорь. Он держал путь в открытое море. За ним, держась в отдалении, слегка подгребая веслами, плыл в шлюпке Вовка. На светлой глади воды лыжи не были заметны. Казалось, Игорь просто шел по воде.

– Что такое? – испуганно посмотрел на меня Виталий Львович. – Мой сын, как Христос, шествует по воде!

Профессор крикнул, махнул рукой. Но ребята были так увлечены своим делом, что не замечали нас.

– Немедленно вдогонку!

Выдернув из воды остаток сети, я бросился к веслам. Лодка рванулась наперерез Игорю. Я греб изо всех сил, понимая, что каждую минуту может произойти любая случайность. Виталий Львович неотрывно смотрел в бинокль и, волнуясь, шептал:

– Торопись, торопись, Алеша! Игорь остановился… Принял из рук Рябинина резиновую трубку, вставил ее в рот и снова шагает. Рябинин гребет одной рукой и держит перед Игорем какую-то штуку. Шут их возьми, это же моя резиновая груша! Сумасшедшие!

Когда до беглецов осталось несколько десятков метров, Игорь, схватившись вдруг за горло, упал в воду. Вовка, как мышь, заметался в лодке.

Игорь, захлебываясь, бултыхался в воде. Мешали лыжи, привязанные к его ногам. Вовка, пытаясь схватить Игоря, сам вылетел из лодки и стал пускать пузыри. Тут, к счастью, подоспели мы.

Мокрые, дрожащие, сидели наши мореходы на рыбачьей сети и молчали. Рядом с ними лежала парикмахерская груша, сосновые палки с жестяными набалдашниками, лыжи. Вовка пытался пересесть на буксируемую сзади шлюпку, но Виталий Львович запретил ему даже шевелиться. Профессор был бледен и угрюм.

Так в молчании проделали весь обратный путь. Вовка, решив, очевидно, как-то развеять мрачное настроение, негромко заговорил:

– Конечно… Вроде морского инцидента вышло. Вымочились малость. А в общем, пустяки! Еще пара-тройка таких тренировочек, и можно смело через Байкал. Мировой рекорд обеспечен!

– О каком рекорде ты говоришь, Рябинин? – очнулся Виталий Львович.

Челюскинец вежливо кашлянул и умолк.

Когда лодка причалила к берегу, Виталий Львович, не сказав никому ни слова, удалился в дом. Было слышно, как хлопнула дверь его кабинета.

– Ну вот, достукались! – сердито буркнул Игорь, стягивая прилипшую к телу рубашку.

– А кто виноват? – огрызнулся Вовка.

– Будто не знаешь… Кто совал мне в рот резиновый шланг?

– Дурак, я же о тебе, обжоре, заботился, кормил на ходу. Специально уху варил, цедил ее через сито, а он возьми подавись! Чего же ты раньше не давился?

Игорь наконец снял рубашку и выпрыгнул из лодки.

– Охота человеку героем стать, до чего же охота! – заговорил он с сердцем. – Р-раз – и на Чукотку собрался. Д-два – подавай ему мировой рекорд. Авантюрист!..

Глава десятая
В лунную ночь

Виталий Львович закончил «допрос». Он прошелся по комнате и, хмурясь, сказал:

– Мой сын – легкомысленный молодой человек. Ему нельзя доверять серьезное дело. – И уже обращаясь прямо к Игорю: – Вот так. В поход не пойдешь.

Игорь, оглядываясь на отца, медленно пошел к двери. Он еще надеялся, что Виталий Львович передумает. Но тот не сказал больше ни слова.

В распахнутое окно я видел, как болтнулись голые ноги Игоря под крышей сеновала.

Вовка, скребя затылок, вышел вслед за Игорем.

– Глупость! Безотчетная мальчишеская глупость! – вздохнул Виталий Львович. – Задаться целью перейти Байкал. Зачем?..

Игоря я с трудом раскопал в соломе.

– Конечно, – всхлипывал он, зарывая лицо в желтые сухие стебли. – Когда Недоросля нам подсовывал – это ничего. А лыжи – тут легкомыслие. Что я, вредитель?

Я успокаивал его как мог. Взял за руку, чтобы вытащить из соломы.

– Не тронь, а то стукну! Уж ты отцу по вкусу. Какой умный, какой примерный! Уходи!

– Ах, так! Ну, черт с тобой! – И я ушел с сеновала.

Под кедром возле соболиной клетки я наткнулся на Вовку. С мрачным видом Челюскинец швырял зверькам пойманных в капканах бурундуков, приговаривая:

– Жрите, жрите, чтоб вы сдохли, твари мои, каторга моя!..

– Чего ты на них?

– А я не на них. Разве с такими, как вы, кашу сваришь? Один нюни распустил, другой пришел морали читать.

– А ты непонятый герой? Подвига тебе не дают свершить!

Я ждал, что Вовка огрызнется.

Вовка вытер о траву руки и сел в раздумье на пень.

– Разве это жизнь? – заговорил он с грустью. – Перед профессором авторитет подорван. От Максима Петровича ни звука. Полный разброд и шатание!

Я заскучал, глядя на него, и ушел в лес на знакомую мне поляну. Так же, как и в те дни, ярко светило солнце, трещали в траве кузнечики, шумно дышал Байкал. Я пошвырял камнями в круживших над утесом чаек, – надоело. Прилег на краю утеса и стал размышлять.

Конечно, Вовка был во многом прав. Прошло три недели со дня нашего выезда из Сибирска, а вестей оттуда не было никаких. Неладно с экзаменами у Максима Петровича? Навредил чем-то Недоросль? Что же происходит там, в городе?

А Байкал расходился, свинцовой волной шумел у берега. Вдруг среди волн мелькнуло что-то белое. «Катер! – дрогнуло сердце. – Ведь Тоня и Максим Петрович могут приехать на попутном катере». Суденышко как-то беспомощно поболталось в волнах и скрылось из виду. «Нет, не на этом…»

С высоты донеслась убаюкивающая трель. Она повторилась громче, звонче: из облака выплыл самолет. Поблескивая стальным крылом, он летел над морским простором, направляясь к Сибирску. Эх, мне бы с ним!

 
Самолет – птица-сталь…
 

Снова, как в тот раз, закружились легкие, звонкие, как трель самолета, слова. А голова тяжелела, заволакиваясь туманом, и вот я уже лечу на невидимых крыльях… Подо мною бурлящий Байкал, чайки, но как-то не страшно. Вдали Тоня. Она сидит на камне и машет мне своей голубой косынкой.

– Лешка! – раздался над ухом громкий голос Игоря. – Вставай, Вовка сбежал!

Я вскочил. Передо мною стоял Игорь, встревоженный, запыхавшийся.

– Кто сбежал? Куда?

– Вовка сбежал! Сторож питомника видел… Пошел берегом к Сибирску. С рюкзаком за плечами.

– Почему не вернули?

– Сразу не догадались. А потом я записку в дверях нашел, пишет: «Не беспокойтесь и не ищите». Бежим за ним! – Игорь, трясясь от волнения, показал в кусты. – Там овражек! По нему спустимся к берегу. Бежим!

Раздумывать было некогда. Мы стали спускаться к Байкалу. Вечерело. Мы то и дело натыкались на скрытые в сумерках коряжины и камни, цеплялись одеждой за сучья. К воде подошли в темноте, последние отблески зари погасли на вершинах гор.

Освежив потные лица и потуже затянув ремни, мы зашагали вдоль берега. Светловатая каменистая полоска, по которой проходил наш путь, то расширялась, то сужалась настолько, что приходилось раздеваться и, стиснув зубы, брести по холодной воде вдоль отвесных скал. Если Вовка шел тем же путем, то у него было большое преимущество: он двигался засветло и намного опередил нас.

– Быстрее, быстрее! – поторапливал я спотыкавшегося в темноте Игоря.

Он молча повиновался. Но когда на нашем пути повстречалась шестая или седьмая по счету скала и предстояло снова лезть в воду, мой товарищ в изнеможении сел:

– Не могу больше. Ну не могу!

– Что с тобой?

– У тебя нет хоть крошечки хлеба?

Только сейчас я сообразил, какую ошибку мы допустили. Прежде чем отправляться за Вовкой, надо было забежать домой и взять чего-нибудь на дорогу.

– Затяни потуже ремень, – посоветовал я Игорю.

– Ремень и так уж на последней дырочке. Не поможет. Есть хочу!

– Знаешь что, – разозлился я, – кормись собственным жиром! Пошли!

Игорь нехотя сбросил одежду, вошел в воду, я за ним. Ощупывая ногами дно и держась руками за выступы скалы, мы брели, дрожа от холода, и казалось, нашему пути не будет конца. «Да, поступили опрометчиво, – с горечью рассуждал я. – Вовку догнать не просто». Невольно вспомнил нашу дуэль на Ангаре. История повторяется.

– Ох! – Игорь сделал неосторожный шаг и провалился с головой в яму.

С трудом вытащил я его.

– Залазь на скалу! – крикнул я, поняв, что дальше идти опасно.

Ухватившись за корни какого-то дерева, мы вскарабкались на небольшую площадку в скале и стали выжимать одежду. Коробка спичек – единственная, что была у нас, – превратилась в кашицу!

– Как хочешь, а я больше ни шагу, – выстукивая зубами дробь, заявил Игорь.

– Вот что, – сказал я, снова уцепившись за корни, чтобы спуститься к воде, – ты посиди, я сейчас…

Мне казалось, что скала должна была вот-вот кончиться. Я спрыгнул в воду и поплыл. Ожидания мои оправдались. Сразу за площадкой, где мы сидели, начиналась тихая бухточка.

На узкой полоске берега горел костер, большой, яркий костер. Он пылал у края воды, освещая заливчик. Кто же там? Вовка не мог миновать этого места!

– Э-эй! – крикнул я и вернулся, чтобы позвать Игоря.

Обгоняя друг друга, мы побежали к костру.

– Лешка! Игорь! – услышал я радостный возглас.

Тоня, да, Тоня бросилась к нам из темноты! Нас окружили какие-то люди, подошел Максим Петрович. Наши, наши приехали! И тут мы увидели Вовку. Он сидел у костра угрюмый и даже не шевельнулся, завидев нас.

– Ну, теперь мне понятно, в чем дело, – строго поглядел на Вовку Максим Петрович. – Присаживайтесь-ка к костру.

Нам подали миски с горячей ухой, и, пока мы ели, Тоня рассказала о приключениях почтового катера, на котором они с Максимом Петровичем добирались до питомника. Катер попал в бурю. Его снесло в открытое море.

– Погоняло нас по волнам изрядно. Думали, захлестнет. Все же добрались до берега.

Значит, это был тот самый катер, который я видел с утеса.

И снова берег, и снова вечер. Мы сидим у костра, над нами нависли черные скалы. Чуть слышно шуршание сосен вверху. Рядом вздохи Байкала. Перед нами расстелена карта, мы склонились над ней.

– Красная линия, что пересекает Байкал, – путь нашего катера, – звучит голос Максима Петровича.

Он стоит на одном колене, выставив к костру ногу, обутую в простой солдатский сапог. Курчавые волосы и лицо его на свету отливают золотом.

– Итак, челюскинцы, по местам! – скомандовал Максим Петрович. – Наш путь – на Удыль!

– Что же, счастливого пути! – вздохнул Виталий Львович. – Буду сам ловить бурундуков. Скорее возвращайтесь!

Игорь подошел к отцу:

– Ну не сердись, папа…

– Я не сержусь ничуть! – И он крикнул учителю: – Максим Петрович, очень прошу: следите за этим легкомысленным юношей, или он вас всех утопит!

Мы, смеясь, побежали к лодке.

– Рулевой! Держать так! – положил передо мной компас наш командир.

– Есть!

За кормой моторки вскипела вода. Все быстрее набирая ход, катер понесся от берега.

Несколько минут мы ехали в глубоком молчании, вглядываясь в темноту. Но вот из-за мыса вышла луна, освещая черную воду.

– Плывем в открытом море! – сквозь рокот мотора донесся голос Максима Петровича.

– Жутковато как-то, – поежилась Тоня, сидевшая рядом со мной. Она опустила за борт руку и вздрогнула: – Вода – как лед!

– А ну-ка, измерим, – сказал Вовка (он уже забыл все, что с ним произошло), доставая термометр. – Действительно, всего семь градусов. Хо-хо!

Тоня вынула из нагрудного кармашка под свитером блокнот и сделала какую-то запись.

– Ты чего пишешь? – приподнялся над мотором Игорь.

– «Путевая книга челюскинцев», – улыбнулась Тоня. – Вот мы пересекаем Байкал, великое озеро мира… А интересно, чем заняты сейчас наши ребята в городе?

– Была бы с нами рация, знали бы, – мечтательно заметил Игорь.

– Спят сейчас наши ребята, – ответил Вовка, – или на танцульках в парке.

– Маклаков – не спорю, – возразила Тоня. – А Филя Романюк… Знаете, что сейчас делает Филя? – вдруг оживилась Тоня. – Сидит у телескопа и звезду высматривает. И отец, наверно, с ним!

Неожиданные слова Тони заставили нас невольно посмотреть вверх. Над нами серебристой дорогой пролегал Млечный путь.

– Вон созвездие Геркулеса, – показал пальцем Игорь, – а вон и те девять звездочек… А может, их уже десять стало?

Пристально всматриваясь в небо, он стал считать.

– Нет, так просто звезды не открывают, – рассмеялся Максим Петрович. – А впрочем, в девятьсот первом году новую звезду в созвездии Персея открыл киевский гимназист Борисяк. Он хорошо изучил звездное небо и заметил на нем «лишнюю»… Но появление этой, Филиной, звезды будет событием особого значения!

Монотонно и ровно гудел мотор, врезаясь в тишину ночи. Шумела за кормой вода. Я держал руку на руле, следил за стрелкой компаса, думал о Романюках. За какое дело они взялись! И как же мы, увлекшись пушкой, не сумели оценить этого?

Вовка, подливая масло в мотор, буркнул, что Филя вовсе не сидит у телескопа, а ездит с отцом на паровозе.

– Он же кочегаром устроился на все лето!

– Второе не исключает первого, – отозвался Максим Петрович. – И Ваня Лазарев пошел на время каникул работать. Руководит шахматным кружком при Доме культуры… У одного – астрономия, у другого – шахматы.

– Ну и хорошо… А вот что с Ольгой Минской? – снова заговорила Тоня. – Я приглашала ее поехать с нами – отказалась. Пришла провожать меня грустная-грустная.

– А! Наша староста всю жизнь такая, – усмехнулся Вовка. – Как монашка: засмеется и вдруг чего-то притихнет, словно смеяться грех.

– Хороша монашка! – возразил Игорь. – Английский изучает, музыкой занимается. Литературой теперь увлеклась… Нет, не в том дело!

– Я думаю, дома у нее неладно, – заметила Тоня. – Может, отчим плохо к ней относится?

Я сразу вспомнил тот разговор у нас дома за столом, когда выздоравливал после «дуэли», и вспомнил почти ненавидящее лицо Лазарева, когда он говорил о Бойко. Но воспоминание пришло и ушло…

– Берег! – раздался громкий возглас Максима Петровича.

Мы все взглянули вперед и только сейчас заметили, что стало светать. Между небом и водой протянулась темная полоса берега. Она все росла. И где-то в глубине ее мерцала красноватая точка.

– Править на огонек!

Моторка, словно почуяв близкое пристанище, стремглав понеслась вперед. Огонек на берегу разрастался, и вскоре стало ясно, что это костер.

– Приехали, ребята! – воскликнула Тоня.

Она встала и направилась вдоль борта к Максиму Петровичу. Но в тот же момент под днищем лодки раздался сильный скрежет. Неожиданный толчок выбросил Тоню за борт.

– Сели на мель!

Максим Петрович, выскочив из лодки, подхватил Тоню.

– Укройся тулупом! – отрывисто бросил Грачев.

Однако, как я заметил, Тоня не выполнила приказа. Очутившись в лодке, она схватилась за нагрудный кармашек под свитером, вынула из него какие-то бумажки и поднеся их к глазам, тихо вскрикнула.

Что это за бумажки? Я только успел заметить, что чернила на них расплылись. Тоня расправила листочки и тотчас стала сушить их на еще не остывшем глушителе лодочного мотора. И только после этого вылезла из свитера и надела тулуп.

Лодка плотно сидела на песчаной косе. Все наши попытки сдвинуть ее на глубокое место оказались напрасными. Но если бы нам даже и удалось это сделать, то в какую сторону плыть? Песчаная коса тянулась по обе стороны далеко.

Между тем уже совсем рассвело. От берега, где бледно догорал костер, нас отделяла довольно широкая водная полоса. На песчаной отмели сушились рыбачьи сети, лежали перевернутые кверху днищами лодки. За сетями перед толстым кряжистым деревом стоял человек, попыхивая трубкой. На нем была длинная рубаха, меховые унты, шапка с отвислыми ушами.

Максим Петрович крикнул. Человек вынул изо рта трубку, сказал что-то по-бурятски и продолжал стоят. Легкий наплыв волны с моря чуть шевельнул лодку, и мы поняли, что она сидит крепко.

– Вот что, ребята, послушайте меня, – сказал Максим Петрович. – Поплыву-ка я к берегу – пловец я неплохой – да привезу на подмогу рыбаков.

– Что вы? – всполошилась Тоня. – Вода как лед, уж мне-то поверьте, а плыть далеко!

Грачев тем не менее сел на край лодки и начал снимать свои тяжелые сапоги.

– Стойте! – взволнованно крикнул Игорь. – Стойте!

С этими словами он выбросил из моторки свои чудо-лыжи, встал на них и, взмахнув палками, двинулся по воде. Все это Игорь сделал с такой расторопностью, что нам оставалось только одно: смотреть на него. Лыжи неслышно скользили по воде. Палки с жестяными банками на концах глуховато хлопали при отталкивании, а лыжник уверенно продвигался к берегу.

– Эх, жаль, профессора с нами нет! – горевал Вовка. – А то бы понял, поверил, раскаялся.

Фигура неизвестного у костра при приближении Игоря точно окаменела, даже дымок над трубкой исчез. Но стоило Игорю приткнуться к берегу и вытащить на песок лыжи, как человек укрылся за деревом.

Игорь громко позвал его, но тот не шел. Снова позвал – никакого ответа. Тогда Игорь уселся возле костра и стал ждать.

Наконец из-за дерева, осторожно ступая, вышел человек. Над водой прокатились ясно слышимые слова с бурятским выговором.

– Однако, ты кто будешь?

Игорь рассмеялся. Это приободрило бурята. Тыча трубкой в сторону лыж, он стал медленно к ним приближаться. Не дойдя нескольких шагов, остановился. Из трубки обильно повалил дымок.

– Однако, эт сам парень делал или покупал?

– Сам, дедушка!

– Чудо! Какой чудо! А ну стань!

Но когда Игорь выполнил просьбу старика, тот замахал рукой в сторону моря:

– Ходи домой, хозяин, омуль пугать будешь!

– Что-о? – опешил Игорь. – Как так – домой?

– Ходи, ходи, – отчаянно замахал руками старик.

– Дедушка, там люди ждут! На мель сели!

– Какие люди? – Старик, казалось, только сейчас увидел нас.

Выбив из трубки пепел, дед столкнул в воду стружок и, приказав Игорю следовать на своем «чуде» впереди себя, поплыл к нам.

Да, это был старик бурят. С круглого морщинистого лица на нас смотрели узкие, с лукавинкой глаза.

– Здравствуйте, дедушка! – протянул ему руку Максим Петрович. – Вот хорошо, что вас встретили! Как ловится омуль?

– Омуль? – старик неодобрительно запыхтел трубкой. – Как ловится омуль, Бадма не знай.

– А вы сторож на рыбалке? – поинтересовалась Тоня.

Бурят, не отвечая, помог нам столкнуть с мели моторку, привязал за ее кормой свой стружок и пересел к нам, внимательно рассматривая наши лица.

– Откуда приехал? – спросил старик, набивая табаком трубку.

– Из Сибирска, – откликнулась Тоня.

– А зачем приехал?

Тоня посмотрела на Максима Петровича: «Сказать или нет?» Учитель кивком головы разрешил.

– Ищем партизана Зотова… Не знаете такого? – Глаза у Тони разгорелись, и она даже привстала от волнения.

Но Бадма точно не расслышал ее голоса в шуме заработавшего мотора.

– Эт лева маленько сверни, – сказал он сидевшему за рулем Максиму Петровичу.

Тоня повторила свой вопрос и добавила:

– Пушку мы его нашли, Зотова.

– Пушка? Какой пушка? – Старик с недоверием смотрел на Тоню. – Ты кто сам будешь?

– Ученица…

– Мы все из одной школы, ученики, – пояснил я, видя, что Тоня немного растерялась. – А Максим Петрович – учитель.

– Теперь эт направо маленько сверни, – продолжал невозмутимо Бадма.

– Странный старик, – сказала Тоня и, свернув калачиком ноги, притулилась к мотору.

Когда вышли на берег и подсели к костру, Бадма, снова засопев трубкой, как ни в чем не бывало спросил:

– Про кого эт меня спрашивал, девка?

– Про Зотова Степана Ивановича, – оживилась Тоня. – Он из Удыля, дедушка.

– Зотов? – Бадма молча отправился к сетям, принес котелок с рыбой и, устанавливая его на костре, вдруг обратился к Игорю: – Однако эт, парень, ты худо сделал – омуль пугал, Байкал сердил! Ух!

– Что вы, что вы, дедушка! – возразил Максим Петрович. Он одернул гимнастерку, с улыбкой посмотрел на свои разутые ноги и быстро поднялся: – Становись! Смирно!

Мы, переглядываясь, выполнили приказ.

– За находчивость участнику похода Игорю Русанову выношу благодарность! Его водяные лыжи взять на вооружение экспедиции.

Все это Максим Петрович выговорил громко и отчетливо. Лицо его было серьезно, а глаза улыбались.

– Ура-а! – прокатилось над отмелью.

Бадма оживился и с интересом посматривал на Игоря.

– Смелый, однако, ты парень… Степан хвалить будет.

– Какой Степан? Вы знаете Зотова? – вырвалось у Тони.

– Конечно. На одной улице с ним…

– Ой, дедушка! – захлебнулась от радости Тоня. – Что же вы молчали!

– Я не молчал. Я не говорил. Ты, девка, не так вопрос задавал. Степан Зотов колхозник, рыбу ловит.

– Так это сейчас, а раньше был партизан.

– Эт, девка, ты у него сама спрашивай, – сердито запыхтел трубкой Бадма.

– Скажи, какой ядовитый старикан! – заметил Вовка.

– Бадма может действительно не знать, – возразил Максим Петрович, – был или нет его знакомый партизаном. Ведь Зотовых на побережье может быть не один десяток. И Степаны среди них могут быть.

– Но это же Удыль? – протянула Тоня руку к крышам избушек, чуть видневшихся из-за горы.

– Удыль, – подтвердил Бадма.

– Вот мы и пойдем туда, найдем Зотова и все узнаем.

– Э, нет! Степан рыбу не ловит. Степан нога лечит, – скороговоркой пояснил бурят.

– В больнице?

– Больницы нету. Строить нада. В тайге лечит нога.

– Да чего он нас путает? – всполошился Вовка. – Какое в тайге леченье?

– Ключи… Горячий ключи, – стал пояснять Бадма. – Шибко хороший вода! Далеко ходить нада в тайгу.

– Проводника не найдется? – осведомился у бурята Максим Петрович.

– Весь колхоз омуль ловит. Одни ребята да старики дома.

– Ну, тогда покажите хоть, какой дорогой лучше идти, – сказал учитель. – Давайте, ребята, собираться.

Бадма покормил нас ухой. Потом помог подтянуть к сетям моторку и молча побрел по песку. Вскинув на плечи мешки и ружья, мы двинулись за ним.

Позади нас синел Байкал, впереди расстилался широкий луг. Солнце, выйдя из-за гор, разбросало лучи по зеленой траве.

За лугом начинался березняк. А вдали, в синеве тумана, высились горы с ярко-белыми снеговыми вершинами. Туда и показал рукой старик.

– Смотри, самый высокий гора. Пойдешь к нему, бежит много-много ручей…

– Горячих? – спросила Тоня.

Бадма отрицательно качнул головой.

– Холодных… Такой, как Байкал. Найдешь один ручей, самый большой. На кедрах метка есть. Иди в гору, все иди, иди. Потом повернешь – вниз иди, в долину, там горячий ключи. Степана найдешь – от Бадмы гостинец передай. – И старик сунул в Тонин мешок узелок с солеными омулями.