Текст книги "Когда нам семнадцать…"

Автор книги: Виктор Александровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Увидев меня, Игорь хотел было сделать молодцеватый шаг, но чуть не нырнул в воду.

– Ну как? – спросил он, приставая к берегу. Лицо его горело – от возбуждения и от затраченных усилий.

– Молодец! – ответил я, придерживая Игоря за весло. – Только вылазь быстрее, дело есть…

Но Игорь не слушал меня. Отстегивая на ногах ремешки, он не переставал говорить про лыжи.

– Суть в том, Лешка, чтобы на таких лыжах можно было действительно ходить по воде. – Он не торопясь вытер лицо платком, потом прыгнул на берег, не обращая никакого внимания на мое нетерпение. – Захотел путешествовать по Байкалу, надел лыжи и шагай!

– У меня же к тебе спешное дело, – уже сердясь, снова начал я.

– Погоди, Лешка!.. И еще хорошо, что я испытываю лыжи утром, никто не видит.

– Черт бы побрал тебя и твои лыжи! – заорал я. – Наша пушка в опасности! – и я сбивчиво, торопливо рассказал присмиревшему изобретателю о том, что я видел в сарае.

– Шорохи были сильные? – спросил Игорь, присаживаясь на кончик лыжи.

– Подходящие.

– А визг?

– Какой визг?

– Ну, крысиный, – пояснил он, счищая щепочкой с брюк пятна зеленой краски.

– Ты обалдел от своих лыж или смеешься? Я же говорю, что там был человек. Понимаешь, человек! Все пропало!

– Человек! – Игорь почему-то ухмыльнулся. – Он справа стоял или с другой стороны, твой человек?

– Справа.

– И смотрел прямо на тебя?

– Прямо.

– И на меня также смотрел, – не проявляя никакого беспокойства, сказал Игорь. – Это Аполлон Бельведерский с отломанным носом. Его выбросили из клуба, а я подобрал и перетащил в сарай… Вроде пугала для таких, как ты.

– Что? – упавшим голосом спросил я. – Ну да…

– Вот те «ну да»!

– А шорохи?

– Шорохи крысиные. Тоже лично установил. Во время дежурства. А вообще, сказал бы я тебе и Кочке…

– Что сказал бы? – насторожился я.

– С ума вы сошли с этой пушкой! Кочка всю пыль из папок в архиве вытрясла. Максим Петрович, наверно, ради шутки помянул этот архив, а она всерьез взялась.

– Ну и что же, правильно! Ведь партизанская пушка?

– А Ковборин что сказал, слышал? Нет уж, лучше я своими лыжами буду заниматься – дело верное.

– А с пушкой как же?

– Ее на переплав, в вагранку. И хватит в детские игры играть.

– Ты… ты предатель! – сказал я и пошел прочь.

Обернувшись назад, я увидел, как Игорь вскочил, подхватил под руки лыжи и торопливо поволок их по гальке, стараясь догнать меня. А я шел и злился: на Игоря, на себя, на Аполлона Бельведерского с отбитым носом…

Дошли молча до косогора, тропинка повела вверх. И тут почти над головой раздался знакомый радостный голос:

– А-ле-ша! И-горь!

Тоня стояла на краю косогора и махала нам папкой, с которой ходила в архив.

– Ой, молодцы-то вы какие, что я вас нашла! – Тоня выхватила у Игоря лыжину и, выбежав вперед, заторопила: – Подымайтесь быстрее, я вам что-то скажу! Хотела увидеть вас в школе, да вспомнила, что мы уже распущены на экзамены.

Мы вскарабкались наверх. Тоня уселась на лыжину.

– Глядите! – раскрыла она папку.

Перед нами лежало два листка бумаги. На первом из них был нарисован круг с условно обозначенными деревьями, в центре него – кружочек с черточкой, а пониже кружка стояла подпись: «Наводчик Степан Зотов». Второй листок был копией какого-то документа.

– Читай, читай! – уставилась на меня горящими глазами Тоня.

Я взял листок. Документ был короткий, всего из нескольких фраз. «Удостоверение. Настоящее выдано Степану Ивановичу Зотову из поселка Удыль. Товарищ Зотов избран делегатом на партизанский слет». Тоня скопировала неразборчивую подпись и дату: «1925 год». Сбоку приписка: «Зотов на слет не явился по причине безнадежного заболевания. Сдано в архив».

Перечитав еще раз удостоверение с припиской, я перевел взгляд на первый листок.

– Не понимаешь? – спросила Тоня. – Это тоже копия с какой-то военной карты. Меня привлекла фамилия наводчика и условный кружок с черточкой.

– Пушка?

Игорь взял листок у меня из рук.

– Да, так обозначают пушки.

– Ну вот, – обрадовалась Тоня. – А фамилия в документах одна: «Зотов». Вот мне и пришла в голову мысль: «Не из нашей ли пушки стрелял этот Зотов?»

– Гениально! – усмехнулся Игорь. – А может, Ковборин?

– Да не паясничай, Игорь! Честное слово, тут есть какая-то связь. – Тоня прижала к груди листки и задумалась. – Карта, с которой я рисовала этот круг, была очень старая, затертая. Но мне показалось… Вот посмотрите… Нечестно, но я утащила на часок.

Склонившись над картой, мы стали внимательно вглядываться в еле заметные извилины речушек, очертания гор, но ничего понять не могли. Даже надпись на этой истрепанной, выцветшей от времени карте и та была неясной. «Полковая карта» – только-то и значилось вверху справа.

В одном из своих карманов Игорь, ко всеобщей нашей радости, обнаружил лупу. Но и лупа не помогла. Четко выделялся нажим цветного карандаша, обозначивший позицию пушки, но что это был за район, яснее не стало.

– Да, на каменоломню не похоже, – почесал затылок Игорь и сочувственно взглянул на Тоню.

Она молчала, теребя тонкими пальцами краешек карты.

– А ну, пошли к нашей пушке! – сказал я.

Мы шли, и все трое, задумавшись, молчали.

Да, со времени того партизанского слета прошло почти десять лет. Зотов, по свидетельству надписи на документе, еще тогда был «безнадежно болен», и не зря его удостоверение сдали в архив…

Вот и знакомая улочка, погруженная в сонливую тишину. Длинный забор, в нем – меченая доска. Вот и полуразрушенный сарай, и в нем под ворохом бумаги и брезентом – наша пушка. Мы пролезли в сарай и сели рядом с пушкой.

– Где все же этот поселок Удыль? – спросила вдруг Тоня.

– Удыль? – переспросил Игорь. – На восточном побережье Байкала.

По Тониному лицу пробежала озорная улыбка. Она вынула из кармашка своей клетчатой блузки карандаш, коснулась кончиком карандаша карты – названия «Сибирск» – и медленно повела отточенное острие вверх по Ангаре. Дойдя до истока реки, карандаш прошел влево по побережью, задержался на какой-то миг и быстро пересек озеро.

– Как видите, выход есть!

– Отправиться в гости к Зотову? – уж что-то прикидывая в уме, спросил Игорь.

– Но ведь его, может, и в живых нет? – заметил я.

– Есть, наверно, родственники, знакомые. Ребята! – сказала Тоня. – Сдадим экзамены и едем! В поход по следам истории. А командиром – Максима Петровича!

– Что ж, – согласился Игорь, – в поход, так в поход! Я не зря лыжи насаливал… На Байкале их проверю!

Глава седьмая
«Проспрягайте глагол „фарен“»

Заботы о пушке и предстоящем путешествии за Байкал не покидали нас ни на один день…

– Подумаешь, переводные испытания! Сдадим! – бодро твердил Вовка.

Узнав о походе на лодке, он тут же согласился ехать, даже не моргнул глазом.

– Ты же в экспедицию собирался… На Север! – добродушно посмеивался Филя.

– Хо-хо! – Вовка сунул руки в карманы брюк. – Вспомнила бабушка девичий век! Уж неделя, как мне пришла резолюция. Отказали за малолетством.

Разговор этот шел вечером на лавочке возле дома Романюков. Посматривая в сторону каменоломни, Игорь удивлялся:

– Смотри, как заварилось! Начали с чугунного лома, а поплывем на Байкал.

– Так уж и поплыли! – грустно-насмешливо сказала Тоня. – Ты же, например, насчет лодки совершенно не беспокоишься…

Да, лодка – главная наша забота. Покупать новую дорого, да и нет денег. Недавно мы решили просить о помощи отца Игоря, профессора-зверовода. У него на Байкале, на Мысовой, в клетках соболи. Туда он выезжает каждое лето на моторной лодке. Почему бы ему не взять с собой нас?

– Ну, чего молчишь? – затеребила Игоря Тоня. – С отцом говорил?

– Да ладно тебе! Говорю, лодка будет, – почти рассердился Игорь. – Дайте только экзамены сдать. Эх, скорее бы лето!

И вот почти промелькнули эти дни. Позади математика, литература, химия… Остался последний…

Преподавательница немецкого языка Мария Павловна сегодня наряднее, чем обычно, и очень довольная.

– Зер гут, зер гут, геноссен! – похваливает она Ольгу Минскую, Тоню, Филю…

С Вовкой же получился конфуз – схватил «удочку»! Челюскинец, не смущаясь, признался, что он был занят подготовкой к походу на Байкал. Игорь только что получил «отлично» и не мог уже сидеть спокойно.

– Отец моторку дает. Ясно? – зашептал он мне на ухо. – Но, понимаешь, крупная неприятность… Ковборин запретил Максиму Петровичу ехать с нами.

– Ковборин узнал о пушке? – заволновался я.

– Да нет! Тогда бы нам совсем крышка. Просто запретил ехать в поход, а Максим Петрович сказал, что он все равно поедет. В учительской кру-упный разговор вышел!

– Вот так дело! – Я даже забыл, что меня вот-вот может вызвать Мария Павловна.

– Это еще не все, – шептал Игорь. – Максим Петрович сможет поехать только в июле, у него же государственные экзамены за институт… А отец едет раньше.

– Вот черт!

Мария Павловна взглянула на нас, нахмурила брови:

– Чаркина!

Мила быстро поднялась, по привычке прихорашиваясь.

– Прочтите вслух и переведите отрывок «Айнзаме киндер».

Игорь замолчал. Он настороженно следил за Чаркиной. Она, бледная, быстро листала страницы учебника и одновременно едва слышно шептала что-то Ольге Минской. Но та сидела как каменная.

– Ин ден штрассе фон Парис конте ман офт айнен кляйнен юнген… – читала по складам Чаркина и все время косилась на Ольгу.

Лицо у Ольги пошло пятнами, но она не шевельнулась. Тогда Мила не нашла ничего иного, как пойти на рискованный, но единственно возможный в ее положении выход. Через три парты за нею сидел Филя. Филя уж безусловно знал перевод, но, как было всем известно, не выносил шпаргалок. Бросив на Романюка умоляющий взгляд, Мила быстро написала что-то на клочке бумаги и, ухитрившись привязать бумажку к нитке, ловко подкинула к ногам Романюка – и все это время продолжала читать.

Но «неподкупный» остался верен себе. Он с равнодушным видом поднял записку и, прочитав, порвал ее.

– Вот черт очкастый! – возмущенно заерзал Игорь. – Ортодокс! Человек засыпается, а у него и сердце не дрожит!

Игорь с необыкновенной быстротой вынул из кармана авторучку, написал на листочке перевод, подтянул ногой нитку и, привязав к ней свернутую в трубочку шпаргалку, бросил на пол.

И тут началась потеха… Из узкого прохода между партами послышался непривычный шелест – это Мила левой рукой с воровским видом тянула на ниточке бумажку. Класс затаил дыхание.

Между тем непривычная тишина и подозрительный звук заставили Марию Павловну насторожиться. Не сходя со своего стула, она внимательно огляделась, как бы спрашивая себя, что случилось, и вдруг увидела… Между партами что-то ползло!

Щуря близорукие глаза, Мария Павловна с любопытством уставилась на белый комочек. Она не успела понять, в чем дело, как в классе раздался оглушительный крик Вовки: «Брысь, противная!» – и белый комочек мгновенно исчез. В классе поднялся смех. Когда шум утих, Вовка объяснил учительнице:

– Это, геноссин лерерин, крыса-альбинос. Повыпускали их юннаты, они теперь и бегают.

– Альбинос? Крыса? – переспросила растерянно Мария Павловна. – Знаю, знаю, по-немецки «албине ратте». – Поправив свою прическу, она снова засияла улыбкой и стала слушать бойкий ответ ученицы.

Предложив Миле еще два-три нетрудных вопроса, учительница сказала: «Генуг, довольно», – и вывела отметку.

Сидящий за первым столиком Вовка провел рукой по волосам, показывая четыре растопыренных пальца. Это означало, что за ответ Чаркиной поставлено «хорошо». Улыбающаяся Мила посылала благодарные взгляды Игорю.

Последним вызвали Андрея Маклакова. Он заглядывал в учебник и судорожно выдавливал из себя каждое слово.

– Геноссе Маклаков! Вы читаете, как ученик первого класса!

– А я всегда так читаю, – невозмутимо отвечал Маклаков.

– Но это же зер шлехт! Очень плохо.

– Что поделаешь, как могу!

– Ну хорошо, хорошо! – поморщилась Мария Павловна. – Назовите предлоги, управляющие аккузативом и дативом, то есть винительным и дательным падежами.

Маклаков замялся.

– Цвишен, цвишен! Унтер! – раздалось позади Маклакова.

Беспомощно ловя руками воздух, Андрей покорно повторил:

– Цвишен… Унтер…

– Ну, а еще какие? – не отступала Мария Павловна.

– Фор! Фор!.. – несся шепот.

– Фор! – тяжело выдохнул Маклаков.

– А еще? – тянула учительница. – Отвечайте смелее!

– Небен, небен! – нарастал шепот, в котором трудно было что-нибудь разобрать.

– Ну, пожалуйста! – просила Мария Павловна.

– Небен, небен! – старалась Милочка.

– Ой, что же это у нас творится! – посмотрел на меня Игорь. – А вдруг Ковборин зайдет? Помнишь, как тогда на собрание.

– Маклаков сам виноват!

– Леший с ним, лишь бы директор не нагрянул. Небен, небен, – громко зашептал Игорь.

Я потянул его за рукав:

– Знаешь что, помолчи! Милочке помогай сколько хочешь, но этому дубине…

Игорь вспыхнул:

– А ты знаешь, что Маклаков становится лучше? Ты заметил, как он последнее время ведет себя с нами? Исправляться стал парень!

– Сказанул…

– Небен, небен, чтоб тебя… – подключился Игорь к общему хору.

– Мебель! – решившись наконец, брякнул Маклаков.

– Вас ист дас? Что с вами? – развела руками Мария Павловна. – Да вы же ничего не знаете! Садитесь! Зер шлехт! – Взявшись за ручку, она стала выводить отметку.

Над головой Вовки промелькнули два пальца. Все умолкли.

– Что же это, Маклаков, – кивнула своей прической Мария Павловна, – неужели я вас ничему не научила? Как нехорошо!

– Он готовится в поход! – крикнула Чаркина. – На Байкал!

– На Байкал? Это правда, геноссе Маклаков? – удивилась Мария Павловна.

– Совершенно точно, – переступил с ноги на ногу Недоросль.

– Это, конечно, похвально. – Смущенная неожиданным оборотом дела, Мария Павловна растерянно поправила свою башню-прическу и тихо произнесла: – Маклаков! Проспрягайте глагол «фарен» – ехать.

Недоросль чуть не подпрыгнул от радости. К нашему удивлению, а может, и к собственному, он знал этот глагол! Рука учительницы снова потянулась к журналу, и над головой Вовки показалось три пальца.

Тут уж и Игорь с негодованием посмотрел на Маклакова. А я даже глядеть не мог, до того было противно.

– Эх ты, чем заработал отметку! – сказал я Маклакову, когда после экзаменов мы выходили из класса.

– А что, разве я не еду? Я еду – я фарен! – развязно ответил Маклаков. – Попробуйте не взять.

– Вот тебе! – Игорь смастерил фигуру из трех пальцев. – Видел Байкал?

– Но-но, поосторожней! – ощерился вдруг Недоросль. – Вы ведь все в моих руках… Знаю, где пушечку-то храните!

Меня точно стукнули по голове.

– Что ты сказал?

– То, что слышал! Так что выбирайте одно из двух…

И Маклаков ужом проскользнул между нами и выскочил в коридор.

Глава восьмая
Курс на Байкал

Хорошо на берегу Ангары в жаркий летний полдень! Гладь реки голубая, струистая. Если зажмурить глаза и долго смотреть на поверхность воды, облитую солнцем, кажется, что над водой, повиснув в воздухе, кружится бесчисленное множество спиральных хрусталиков. Веет прохладой и каким-то особым ангарским ароматом, его не вдыхаешь, а словно пьешь…

Возле берега, где помельче, бродят мальчишки, засучив до коленок штаны. В руке у каждого самодельная острога, палка с прикрученной на конце столовой вилкой. Высмотрев в прозрачной воде крупный камень, рыболов осторожно переваливает его набок и вонзает вилку в широколобку, притаившуюся на дне. Широколобки – смешные коротенькие рыбешки с головами, как картофелина. Смешные и мальчишки – вихрастые, увлеченные охотой. Но в ангарской воде долго не пробудешь, босые ноги быстро коченеют, и поэтому мальчишки, бросая свои «остроги», с гиканьем кидаются в горячие кучи песка у подножия косогора и подолгу там барахтаются.

К речному аромату примешивается запах вара – где-то поблизости смолят лодки. Стремительно плывут вырвавшиеся из плотов одиночные бревна. Вдали за островами вьется черный дымок парохода.

Мы сидим с Тоней рядом у самого края воды. Она в летнем ситцевом платье, на плечах у нее голубая косынка. Обхватив руками колени, Тоня кусает кончик косынки и молчит. А я бросаю камни в плывущее мимо бревно. Тоня поворачивается ко мне и долго с укором смотрит:

– Хоть бы сказал что-нибудь на прощанье!

Невдалеке от нас приткнулась к берегу моторная лодка. На корме ее Игорь и Вовка склонились над мотором. Они в трусах, майках-безрукавках. Из-за наваленного в лодке багажа видна соломенная шляпа – это отец Игоря.

Виталий Львович беседует со своим закадычным другом доктором Кочкиным. Отец Тони, длиннобородый, рослый, подбоченившись, стоит на берегу. Он в белой чесучовой рубахе, перехваченной крученым пояском, в свободных, как шаровары, брюках, чуть свисающих на голенища сияющих блеском сапог. От всей его фигуры веет спокойствием и какой-то богатырской силой. Может быть, глядя на синеву речного простора, доктор вспоминает свою юность, когда он служил грузчиком на ангарских пристанях…

Виталий Львович маленький, суховатый; он часто вскакивает и нервно глядит на косогор – опаздывает помощник.

Кто он, мы не знаем.

– Почему ты молчишь? – снова спрашивает меня Тоня.

– А что говорить? Столько времени просидеть в архиве, найти следы партизана Зотова и отказаться ехать с нами! Где логика? Доплыли бы с Виталием Львовичем до питомника на Байкале, занялись бы подготовкой к походу… Тем временем после своих экзаменов подоспел бы и Максим Петрович. В чем дело, Тоня?

– Леша, Милый, не могу я сейчас ехать!

– Почему? Говорят, тебя опять видели в этом архиве. Что там еще?

Брови у Тони чуть сходятся:

– Не спрашивай, Леша, не скажу…

– Ну что ж, раз у тебя секреты от меня…

Я порывисто встаю и иду к лодке.

Игорь с Вовкой уже перестали возиться с мотором и, лениво развалившись на корме, выжидающе посматривают на Виталия Львовича.

– Папа, где же твой помощник? Целый час ждем его! – не выдержал Игорь.

– Шут его знает! Придется, вероятно, самому мышей ловить! – Виталий Львович торопливо вышел из лодки и снова уставился на верх косогора.

Речь идет, разумеется, не о комнатных мышах, а о лесных – для кормления соболят.

– Каждое лето беру себе в помощники кого-нибудь из ребят, – продолжал Виталий Львович. – Тайга… Байкал… Для них это развлечение и в то же время труд. Правда, ловить мышей мог бы и мой сын, но у него другие интересы. Что поделаешь!

– А кто ваш помощник? – поинтересовался доктор.

– А я, признаюсь, и в глаза его не видал. Зашла ко мне на кафедру одна почтенная дама и предложила услуги своего сына. Уверяла, что он трудолюбивый, скромный… – Профессор пожал плечами и снова уставился на косогор.

Время тянулось томительно и скучно. Незаметно для себя я тоже начинал сердиться на добродушного Виталия Львовича. Из-за его оплошности придется, может быть, отложить сегодняшний выезд.

Но вдруг профессор оживился и приветственно взмахнул шляпой:

– Ну вот, наконец-то! Они!

Сердце мое захолодело. По тропинке, ведущей прямо к нашей лодке, шествовал Андрей Маклаков в сопровождении полной нарядной женщины. Виталий Львович пошел им навстречу.

– Вот так сюрприз! – оторопело посмотрел на меня Игорь. – Как же это получилось?

– Хитер! – сплюнул Вовка.

Доктор заметил наше замешательство:

– Знакомый?

– Еще бы… Недоросль! Маклаков!

– Это не тот, о котором ты мне рассказывала, Тоня? – спросил Кочкин.

– Он самый, папочка! – Тоня решительно встала и подошла к нам. – Нет, вы посмотрите, как он вырядился!

Андрей был разодет, как иностранный турист: клетчатые брюки «гольф», на голове красная ковбойская шляпа, за спиной рюкзак, в руках камышовая трость.

– Такой мышей ловить не станет, – усмехнулся доктор.

Виталий Львович внимательно, даже с некоторым удивлением оглядел Маклакова, о чем-то спросил его и подал руку.

– Здорово, комарики! – сказал, приблизившись, Недоросль, явно обращаясь к нам.

Сняв со спины рюкзак и волоча его, он направился к лодке.

– Ты куда? – Я бросился к лодке, загородил Маклакову дорогу: – Проваливай!

Недоросль замахнулся на меня рюкзаком.

Вовка, оказавшись рядом, ловко выдернул из рук Андрея рюкзак и пустился с ним наутек по берегу.

– Вернись! Вернись сейчас же! – крикнул ему вслед Виталий Львович.

Но Челюскинец уже скрылся за баржой.

– Это что ж такое! – пронзительно завопила Маклакова. Подбежав к Виталию Львовичу, она схватила его за руку: – Профессор! Что же вы смотрите? Андрюша, не бегай за ним – он изобьет тебя!

Рассерженный и возмущенный профессор крикнул:

– Что за хулиганство? Немедленно верните рюкзак!

Я помчался догонять Вовку. Он уже примостился за высоченным рулем баржи и категорически отказался отдать мешок с вещами.

– Нет, братец, тут дипломатическими переговорами не возьмешь! – сверкнул глазами Челюскинец. – Действовать надо! Видал, какой иудушка? Мать попросил… Хотел нас обвести вокруг пальца!

Спорить с Вовкой я не стал. Я думал так же. И обратно не пошел. Тем более из-за баржи хорошо было видно, что делается у лодки.

Маклакова уже не кричала. Поддерживаемая Виталием Львовичем, она глотала из кружки воду, и доктор о чем-то внушительно ей говорил.

– Неправда! – снова раздался ее крик. – Мой Андрюша хороший, он заслужил! А вы, профессор, не сдерживаете своего слова.

– Лешка! Погляди! – вдруг закричал Вовка.

Сцепившись друг с другом, Игорь с Маклаковым катались по песку. За ними бегала Тоня, пытаясь их разнять.

– Ну чего… чего она лезет? – горячился Вовка. – Бей, бей его, Конструктор!

Так продолжалось несколько минут. С помощью доктора дерущихся удалось наконец разнять. Тоня махнула нам рукой, и Вовка согласился на «дипломатические» переговоры.

Когда мы подошли, бросив к ногам Недоросля рюкзак, у лодки было уже относительно спокойно. Маклакова, сидя на камне, прикладывала к голове мокрый платок. Возле нее со смущенным видом прохаживался Виталий Львович. Маклаков, выставив вперед ногу, нещадно колотил об нее шляпу-ковбойку, выпачканную в песке. Игорь ополаскивал лицо. Тоня уединилась в лодке и, опустив за борт руку, с грустным видом чертила на воде кружочки. Доктор стоял подбоченившись, усмехался в бороду, ожидая развязки. Наконец Недоросль закончил чистку своей шляпы. Сунув руки в карманы «гольфов», он обратился к профессору:

– Так что же, берете или нет?

– Вы же видите, – оправдывался профессор, – ваши же товарищи не хотят.

– Так. Ну что ж, товарищи, мы еще встретимся! Все припомню: и пушечку и сегодняшний день!

Схватив рюкзак и напялив на голову шляпу, Маклаков вразвалку поплелся по берегу. Дойдя до баржи, он остановился и показал нам кулак. Сконфуженная мать шла сзади.

– Заводи! – скомандовал доктор.

Игорь с такой силой крутанул маховик, что мотор сразу взревел, и сизые кольца дыма покатились по реке.

Я уселся за руль, Вовка с Игорем – возле мотора. Виталий Львович, все еще хмурясь и покачивая головой, расположился в носовой части.

– Прибавь газку! – весело крикнул доктор, сталкивая моторку.

Лодка качнулась на воде, потом сделала плавный разворот и понеслась от берега.

– Счастливо! – махнула голубой косынкой Тоня, прижимаясь к отцу.

И мне снова сделалось грустно. Приход Маклакова помешал по-хорошему проститься с Тоней…

Ангарская быстрина подхватила лодку. Все глуше становились голоса, стерлись расстоянием лица, и только голубая косынка, как флажок, еще долго виднелась на берегу. Тоня, Тоня… Почему она не поехала с нами?

Моторка уже вышла из мелководья протоки и шумливо шла навстречу течению. Знакомые места – островки, разводья… Здесь мы с братом не раз охотились на уток.

Моторка уже вышла из мелководья протоки и шумливо шла навстречу течению. Знакомые места – островки, разводья…

Лодка уверенно шла вперед, и вот уже справа замелькали темные лесистые сопки, у подножия их временами вились паровозные дымки. По левую сторону, за зелеными шапками островов, маячили чуть заметные очертания города. Он все удалялся, удалялся… А прямо перед нами расстилалась широкая синь Ангары, освещенная горячими лучами солнца.

Виталий Львович, придвинувшись к Игорю и Вовке, стал с увлечением что-то рассказывать. До меня доносились лишь отдельные слова. Но когда напротив небольшой деревушки профессор вскочил и энергично махнул рукой поперек реки, я понял: здесь в будущем пройдет могучее тело ангарской плотины. Когда это будет?

От воды и от зелени, от солнца и от неумолчного рокота мотора кружилась голова.

Начало вечереть. От реки понесло сыростью. За лесистыми сопками багровел закат. По воде с берега потянулись черные тени. Показался мысок мохнатого острова. Решено было пристать на ночлег.

Я круто повернул руль. Лодка пронеслась еще вперед и плавно взлетела на шелковистую осоку.

С острова уезжали ранним утром. Снова речной простор, снова рокот мотора. Ангара здесь стала заметно уже, а течение сильней. Лодка с трудом продвигалась вперед, подолгу задерживаясь на перекатах. Во всем сказывалась близость Байкала: воздух стал прохладнее, по берегам потянулись высокие скалы. Нежную зелень березовых рощ и осинника сменила темная хвоя сосен и лиственниц.

Еще один поворот за остров… Отвесные берега реки стали сближаться, подыматься ввысь, как бы образуя ворота. Из них, из этих каменных ворот-великанов, седой Байкал выпускал на просторы Сибири свою единственную дочь – Ангару.

Вот слева у берега над водой показался кусок мутно-зеленой скалы. Вершина ее плоская, как крышка сундука.

– Шаманский камень! – приветственно помахал своей шляпой Виталий Львович.

Возле истока реки течение стало почти неодолимым.

– Не подкачай, милый! – хлопотал Игорь возле мотора.

Лодка то застывала на месте, то делала чуть заметные сдвиги и вдруг с силой рванулась вперед… Перед нами открылась равнина Сибирского моря. Под лучами солнца оно казалось даже не голубым, а каким-то прозрачным, как небо. И только чуть заметная дымка на горизонте напоминала о том, что и у этого простора есть где-то край…

Игорь выключил мотор. Сразу стало тихо-тихо, только пронзительные крики вертких ласточек нарушали тишину. Но так казалось поначалу. Вот откуда-то справа, из-за зеленеющих скал, донесся протяжный гудок паровоза, потом послышался шум пароходных колес. Судно, отойдя от пристани, повернуло прямо в открытое море. Где-то там, в далекой синеватой дымке, затерялось селение Удыль…

– На питомник! – скомандовал Виталий Львович, показывая рукой, куда мне рулить.

Мотор заработал как-то удивительно весело и легко, лодка стремглав понеслась к отвесным берегам.

 
Славное море, священный Байкал, —
 

затянул густым тенорком отец Игоря.

Мы дружно подхватили:

 
Славный корабль, омулевая бочка,
Эй, баргузин, пошевеливай вал, —
Молодцу плыть недалечко.