Текст книги "Бриллиантовая рука"
Автор книги: Виктор Иванов
Жанр:
Комедия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Бриллиантовая рука
Было же времечко! Ну просто сказочное было время. Тем, кто его еще помнит, в самый раз сочинять торжественные оды в честь этого «золотого века», правда, слегка урезанного и вместившего исторический отрезок, равный всего-навсего каким-то двум десятилетиям.
Сейчас, вкусив через кривое зеркало своего сознания плоды цивилизации, мы, наконец, смогли оценить, как просто и легко жилось в не такие уж незапамятные времена, когда все лежало на своих полочках, висело на отведенных ему крючочках и стояло на прочно вмурованных постаментах. Короче, все и все располагались на своих местах, и четко известно было, что есть белое и, соответственно, что – черное. Каждый знал, что почем, при этом цены были стабильные и никто не думал, куда выгоднее вдуть деньги, чтобы не прогадать и в ближайшем будущем не оказаться в. крутом пролете.
И вообще о деньгах не принято было говорить, потому что если их не было сегодня, то они как бы сами собою должны были появиться завтра, ну, в крайнем случае, послезавтра. А перехватить трешку до ближайшей получки у любого знакомого – и даже не обязательно у приятеля – было парой пустяков. Цветов было море и на юбилеях, и на поминках, а четвертак в подарок считался большим шиком, эдаким царственным жестом, который, как правило, принимался с неизменным благоговением.
Да что там говорить – даже классиков сдуру почитывали еще время от времени да
о духовных ценностях рассуждали, правда, уже не по трезвухе, а пропустив
по сотке-другой… Но ведь было это, было!
Каждое время, каждое десятилетие предлагают свое, но как бы ни менялись мы, наш образ жизни, отношения друг с другом и государством, не будем терять голову.
Ну, занесло маленько…
Так о чем это я?
Ах, да, ... «детям – мороженое, бабе – цветы...»
* * *
– Когда я была маленькая, я летала, как голуби... Сидящая на подоконнике Танюшка перестаёт болтать ногами и, опершись ладошками о край, легко вспрыгивает вверх. Еще мгновение – и девочка, ловко спружинив коленками, соскакивает на пол, задев при этом рукой чашку, наполненную горячим чаем. Жидкость коричневым пятном моментально расползается по белоснежной скатерти. Несколько секунд все молчат, сначала испугавшись за девочку, не ушиблась ли та. С ней, в общем-то, все в порядке, однако маленькая хитрюга, почувствовав, что сейчас ее начнут ругать, заходится в отчаянном плаче.
– Ой, моя рученька! – пронзительно кричит Танюшка, схватившись за запястье.– Мама, больно!
– Где больно, Танечка, где?! Покажи. Вот здесь? Или здесь? Ну как же ты так неосторожно. Ведь сколько раз я тебе говорила – не влезай на подоконники и стол.
Почему ты меня не слушаешься? И мама тебе говорит, и папа бесконечно повторяет, а ты все равно делаешь то, что тебе не велят.
Надя долго еще хлопочет возле дочки, позабыв про испорченную скатерть, а девочка продолжает канючить, оттягивая момент наказания.
– Что тут происходит? Что у вас грохочет?
Войдя в кухню, Семен Семеныч спросонья не сразу понимает, в чем дело. Он смешно хлопает ресницами и недоуменно оглядывает все вокруг.
– Это Танька с окна свалилась и чашку чуть не разбила,– объясняет отцу Володя, десятилетний сын Горбунковых.
– Вовка – ябеда,– внезапно перестав плакать, категорически заявляет Танюшка.– Он сам вчера во дворе чуть окно у бабы Нюры не разбил мячом, я сама видела!
Надя наконец поднимается с колен и замечает залитую чаем скатерть.
– Ну что же это такое! – всплескивает она руками.– Когда же это прекратится?!
– Ну ладно, Надюша, хватит,– примирительно бормочет Семен Семеныч и поднимает на руки дочку.
– Вот ты всегда так, Сеня! Избаловал детей, и они теперь позволяют себе все, что хотят. Я целыми днями работаю, кручусь по дому, а мой труд никто не ценит! Вот, погляди, вчера только застелила скатерть, а теперь снова нужно стирать. Где я вам столько отбеливателя наберусь?
– Мама, я пойду погуляю, можно? – спрашивает Володя.
– Тебе бы только гулять! Сил моих больше нет! Голос Нади становится все более плаксивым, и она, уже собирая со стола посуду, продолжает оплакивать свою горькую судьбину.
– Ну так можно или нет? – стоит на своем сын.
– Папа сегодня уезжает на целый месяц, а ты даже не хочешь с ним побыть. Видишь, какой ты сын.
– Ладно, Надя, пусть идет,– снова вступает в разговор Семен Семеныч.– Мы же еще не закончили со сборами. Я так до сих пор не знаю, брать мне спортивный костюм или нет.
– Как, ты его еще не положил в чемодан? Я тебе еще вчера сказала – брать!
Надя вообще славная женщина. Семен Семеныч полюбил ее когда-то с первой встречи, интуитивно почувствовав, что именно такая жена ему и нужна. Добрая и приветливая, она, тем не менее, всегда умела принимать правильные решения, о чем бы ни шла речь. При этом она не терпела возражений и всегда настаивала на своем. Прекрасная хозяйка и мать, Надя была признанным лидером в семье, но ее лидерство никогда не переходило в диктат.
Это именно она настояла на том, чтобы муж ни в коем случае не отказывался от туристической путевки, предложенной ему профсоюзом как одному из лучших сотрудников гипсового завода. Она искренне хотела, чтобы муж повидал мир, понимая, что такой шанс больше не представится никогда. В глубине души она, конечно, завидовала ему, но умело подавляла эту зависть и лишь время от времени позволяла себе напомнить мужу о своем великодушии, правда, соблюдая при этом меру. А он, в свою очередь, чувствовал себя немного виноватым перед женой за то, что, во-первых, это не она отправляется в путешествие на корабле, и, во-вторых, за то, что пришлось изъять из семейного бюджета солидную сумму, отложенную для покупки новой шубы. Почему, собственно, новой? Так можно говорить, когда есть старая, а у Нади до этого шубы не было никогда. И вот теперь получается, что долго еще не будет. Он однажды даже завел было с ней об этом разговор, но она, не забыв, конечно, тяжело вздохнуть, стала страстно уверять его, что прекрасно переходит еще зиму-другую в старом драповом пальто. Он согласился, но с большой неохотой. Правда, Семен Семеныч стал замечать, что Надя часто становилась грустной и задумчивой, но не решался спросить ее, в чем дело. Все было ясно и так. В течение остававшихся до поездки нескольких недель он старался быть услужливым и предупредительным с женой, чаще, чем обычно, ходил в магазин и выносил мусорное ведро, проверял у Вовки уроки и укладывал спать Танюшку.
Почти каждый вечер они за полночь сидели на кухне и обсуждали предстоящую поездку. Их воображение рисовало самые невероятные картины из заграничной жизни, которую они изредка видели по телевизору. Там показывали всякие ужасы и говорили о стремительном росте преступности и власти «желтого тельца». Но ужаса в их душах это почему-то не вызывало, потому что где-то там, на вторых и третьих планах, маячили веселые, загорелые и красивые люди, беззаботно улыбавшиеся во весь рот, словно их совершенно не тревожили проблемы, которыми так безнадежно маются тысячи соотечественников.
Но однажды Надя неожиданно приревновала Семена Семеныча к жене его сотрудника, с которой он, слегка подвыпив на очередном дне рождения, о чем-то разговорился за столом. Беседа была совершенно невинной, как и обычно случается в таких ситуациях, ни о чем. Но потом всю дорогу домой Надя демонстративно молчала, а придя домой, вдруг неожиданно расплакалась как раз в тот момент, когда муж, почувствовав ее необычное настроение, подошел сзади и осторожно обнял ее за плечи.
– Надюша, ты чего? – как можно более ласково спросил Семен Семеныч.
Она передернула плечами и тихонько всхлипнула:
– Ничего.
– Как это ничего? Я же вижу, что ты не такая, как всегда. Может быть, объяснишь?
– Нечего объяснять. Ты и сам знаешь.
– Что я знаю? О чем ты?
– За весь вечер ты ни разу не посмотрел в мою сторону. Ты так был увлечен этой...
– Ты с ума сошла! Что с тобой?
– Все вы одинаковые! Я хотела уйти одна, и ты бы ничего не заметил.
Семен Семеныч растерялся, но ненадолго. Он знал отходчивый характер жены и, будучи человеком покладистым и смиренным, осторожной лаской утихомирил ее гнев. Больше они к этому не возвращались, тем более, что их снова захлестнули житейские хлопоты и подготовка к его поездке.
И вот, наконец, наступил долгожданный день. Вовка все-таки был отпущен гулять, Танечка возилась со своими куклами, а супруги Горбунковы занялись последними
приготовлениями, потому что до выхода оставалось всего несколько часов.
– Да, и не транжирь деньги на что попало,– наставляла Надя своего супруга, укладывая в чемодан носовые платки и аккуратно завернутые в газету летние сандалеты.
– Господи, Надюша, какие деньги? Ты же сама знаешь, что на том, что у меня есть, особо не разгонишься. Кроме того, я не пьющий и не курящий...
– Откуда я знаю, как на тебя повлияет обстановка? Увидишь красивую жизнь и забудешь обо всем на свете. Кока-кола там разная, шоколадки...
– Ну что ты говоришь!
– Я знаю, что говорю, Сеня. Я всегда знаю, что говорю.– Надин голос понизился до полушепота.– Постарайся не опозорить звание советского гражданина...
Семен Семеныч раскрыл было рот, чтобы сказать что-то значительное, но тут в комнату вбежала возбужденная Танюшка:
– Папка, когда ты уедешь, я каждый день буду ходить на почту.
– Зачем, доченька?
– Там письмо продают... от тебя.
Девочка постояла еще у двери и, заметив, как с улыбкой переглянулись родители, тихо попросила:
– Папочка, пойдем почитаем «Сороку-белобоку»...
* * *
Наконец, все хлопоты остались позади. Надя выглянула в форточку и громко позвала сына домой. Он почти сразу же прибежал, раскрасневшийся и разгоряченный игрой в футбол. Стащив с него мокрую от пота майку, Надя переодела мальчика в сухую рубашку, расчесала ему вихры, непослушно торчащие на затылке, и, в последний раз мельком взглянув в зеркало, поправила кружевной воротничок, нашитый на крепдешиновое платье в мелкий горошек, обернулась к мужу и с лучезарной улыбкой на лице скомандовала:
– Ну, с Богом!
Танюшка вдруг спрашивает:
– Папа, а на каком языке ты будешь разговаривать, когда уедешь за границу?
Семен Семеныч пожимает плечами:
– На русском.,.
Девочка далеко высовывает язык:
– А у меня какой язык? Русский?
Родители смеются и присаживаются на дорожку прямо здесь, в коридоре. Первым встает Вовка и направляется к двери:
– Ну пойдем уже, а?
И вот вся семья торжественно шествует вдоль причала, направляясь к огромному белому теплоходу. Танюшка гордо восседает на правой руке отца, крепко обхватив его шею. В левой он несет чемодан, который и составляет весь его багаж. Морской ветер треплет белокурые волосики девочки, и они то и дело попадают Семен Семенычу то в нос, то в глаза, мешая ему идти. Времени мало, нужно торопиться, и он не решается опустить ребенка на землю и семенит вслед за женой и сыном, рискуя споткнуться. Вдруг Вовка приостанавливается, встает на цыпочки и шепчет что-то на ухо матери. Надя оборачивается к мужу:
– Сеня, ты не знаешь, где здесь туалет?
– Туалет? – Он растерянно оглядывается и наконец замечает вдалеке небольшое каменное строение.– Кажется, вон там,– неуверенно говорит он.
– Я просила его дома сходить, но он, конечно, меня не послушался. И вот теперь нужно из-за него терять время,– ворчит Надя, увлекая за собой сына.
Проводив жену взглядом, Семен Семеныч оборачивается и видит перед собой багажную тележку, доверху груженую чемоданами и сумками. Обрадовавшись возможности передохнуть, он усаживает на один из чемоданов дочку, достает платок и отирает пот с лица, нетерпеливо поглядывая в ту сторону, куда удалились Надя с Вовкой. Он не слышит, как тележка за его спиной плавно трогается, увозя Танюшку. Девочка, довольная тем, что ее решили покатать, уезжает, беззаботно болтая ножками.
Еще издалека заметив эту сцену, Надя отчаянно размахивает руками, прибавляет шаг и громко кричит что-то Семен Семенычу. Тот интуитивно оборачивается и, не обнаружив рядом дочку, бросает чемодан на асфальт и пускается со всех ног вслед за тележкой. Бежать приходится довольно долго, и на его лбу снова выступают капельки пота. Нагнав, наконец, тележку, он подхватывает весело смеющуюся девочку и несется обратно, туда, где стоит оставленный без присмотра чемодан. Подоспевшая на несколько секунд раньше Надя сходу набрасывается на мужа с упреками:
– Тебе ничего никогда нельзя доверить, Сеня! Не представляю, как ты будешь там один целый месяц! Я не удивлюсь, если, когда ты возвратишься, в чемодане не окажется половины вещей!
– Ладно, Надя, успокойся,– миролюбиво говорит Семен Семеныч.– Давай лучше поторопимся, мы опаздываем.
– Иди ко мне, доченька,– говорит Надя и протягивает к Танюшке руки.
– А вот и не пойду-у!
Девочка крепче прижимается к отцу, но Надя не отступает. Наконец, девочка все-таки оказывается у нее на руках, и все четверо со слегка подпорченным настроением двигаются дальше.
Громкие звуки бравурного марша перекрывали шум собравшейся у трапа пестрой толпы. Семье Горбунковых довольно долго пришлось метаться в ней, прежде чем была найдена туристическая группа, в составе которой отправлялся в путешествие Семен Семеныч.
– Где вы ходите? Все уже давным-давно на месте, а вы опаздываете,– не выпуская сигареты изо рта, накинулась на него крашеная блондинка в темных очках, руководитель группы.
– Да вот, понимаете, дети...,– попробовал оправдаться Семен Семеныч, но блондинка его уже не слушала.
– Так... Горбунков... Семен Семенович... Отмечаем. Стойте здесь и никуда не уходите. Скоро пойдем на корабль. Я надеюсь, у вас не очень много вещей?
– Да нет,– слегка приподнял руку с чемоданом Семен Семеныч.– Вот, чемодан только...
Блондинка подозрительно оглядела его:
– На целый месяц один чемодан?
– А зачем мне много вещей? – улыбнулся смущенно Семен Семеныч.– Лето сейчас, а мы не на Северный полюс собрались.
– Да-да, мы положили только самое необходимое,– с готовностью подтвердила Надя.
– Для меня главное – мир посмотреть, по музеям походить,– добавил Семен Семеныч.
– Так, ладно. Кто там дальше?
Блондинка прикурила новую сигарету и пошла прочь, то и дело заглядывая в блокнот.
Семен Семеныч потоптался еще на месте и с виноватой улыбкой взглянул на жену. Та в ответ пожала плечами. Обстановку как всегда неожиданно разрядила Танюшка. Протянув ручонку к коротко стриженным волосам отца, она громко спросила:
– Ежик, ежик, почему у тебя такие худые колючки? Но Семен Семеныч ничего не успел ответить дочке. За его спиной неожиданно раздался громкий торжественный голос
какого-то юноши, который, по-видимому, долго репетировал, прежде чем произнести подготовленную фразу:
– Итак, дорогие радиослушатели, мы ведем свой репортаж из морского порта. Здесь сегодня очень оживленно. Буквально через несколько минут этот белоснежный красавец лайнер, который называется «МИХАИЛ СВЕТЛОВ», отправится в многодневный круиз, увозя в своих комфортабельнх каютах большую группу советских туристов в увлекательнейшее путешествие...
Юноша, не переставая говорить, обошел вокруг чету Горбунковых и, остановившись, оглядел их с ног до головы, как бы прицеливаясь. На уровне живота он придерживал одной рукой репортажный магнитофон с откинутой крышкой. Неожиданно перед самым носом Семена Семеныча вырос микрофон:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте,– ответила за мужа Надя.
– Вы тоже собираетесь совершить путешествие на этом замечательном лайнере?
– Да,– успел кивнуть Семен Семеныч.
– Назовите свое имя-отчество...
Надя и на этот раз опередила мужа с ответом:
– Семен Семенович Горбунков,– потянувшись к микрофону, с очаровательной улыбкой сказала она.
Но журналист упорно продолжал обращаться к главе семейства:
– А где вы работаете?
. – Папа – старший экономист! – вдруг громко прокричала прямо в микрофон Танюшка.
– Ах ты, умница какая,– заметил юноша.– А в каком учреждении, если не секрет?
В ответ девочка, слегка перегнувшись, наклонилась к микрофону, норовя потрогать его рукой. Ее явно заинтересовала эта красивая металлическая штучка, отдаленно напоминающая эскимо. Отступив на полшага, журналист снова поднес микрофон к лицу Семен Семеныча.
– На гипсовом заводе,– успел ответить он.
– Очень приятно,– невпопад заявил юноша, так как явно не расслышал ответа, потому что именно в этот момент где-то рядом пронзительно взревел мотор катера.
Горбунков смущенно поправил рукой козырек белой кепки и откашлялся в кулак.
– Семен Семеныч, – набрав в легкие побольше воздуха, браво продолжал журналист,– что бы вам хотелось сказать нашим радиослушателям перед отправлением в это увлекательное путешествие?
Горбунков снова откашлялся и на этот раз сам с надеждой посмотрел на жену, ожидая, что и на этот раз Надя ответит за него. Но она молчала.
– Вообще-то, знаете ли, я не очень хотел ехать за границу... Это жена настояла...
– Ага,– подтвердила Танюшка.
– Как? Не хотели ехать? – изумился юноша.– Но почему? Это довольно странно.
– Дело в том, что я хотел купить жене шубу...
– Шубу?
– Да. Мы давно собирали на нее деньги, экономили и планировали к зиме купить.
– Желание, конечно, похвальное, но, я думаю, что вы все-таки приняли правильное решение. А что вы думаете по этому поводу? – обратился юноша к Наде.
Сидящая у нее на руках Танюшка увлеченно ковыряла пальцем в носу. Как бы невзначай взяв девочку за руку, она наклонилась к микрофону и ответила, стараясь вложить в свою интонацию как можно больше убежденности:
– Я тоже думаю, что шуба подождет. Я считаю, что главное – это посмотреть мир. А шуба подождет... Мы уже и так очень долго ждали, подождем еще!
Семен Семеныч согласно кивнул, не решаясь что-либо добавить и переминаясь с ноги на ногу.
– А то, действительно,– продолжала Надя,– он работает, работает и ничего, кроме работы, не видит.
– Угу,– кивнул юноша, глубоко затянувшись сигаретой.– Значит, вы еще никогда...
– Конечно, не был! – воскликнула Надя.– Мы вообще никуда дальше Дубровки не ездили!
– Дубровки? А это где?
– Это так называется деревня, в которой живет моя мама. А ехать туда всего час, это если автобусом. Там, знаете, так хорошо, летом грибы, ягоды...
– А у меня желудок не переваривает грибы,– вдруг снова заявила Танюшка.– Я люблю дыню.
И она снова потянулась к микрофону. Девочке явно начинала надоедать затянувшаяся беседа, и она стала легонько с нетерпением подпрыгивать на руках матери.
– Танечка, не балуйся, маме тяжело,– попыталась успокоить девочку Надя.
– Так, понятно,– негромко протянул юноша и, прежде чем задать следующий вопрос, отбросил сигарету и потрепал девочку за белокурый хвостик.
– Ав-ав! – смешливо воскликнула та.– Сейчас, дядя, я вас укушу!
– Ой, как страшно! А сколько тебе лет?
– Уже три годика!
– И с кем ты останешься дома, когда уедут мама с папой? С братиком? . ;
– Нет-нет,– возразила Надя.– Я тоже остаюсь. Хотя улыбка и не сходила с ее лица, но на какое-то мгновение Надя слегка обиженно попала губы. Заметив это, журналист примирительно сказал:
– Ничего, зато вы поедете в следующий раз.
– Не-а, мы ее не отпустим с Вовкой,– замотала головой Танюшка и, крепко обхватив мать руками, прижалась к ней всем своим маленьким тельцем.
Все засмеялись.
– Ну что ж, Семен Семеныч,– подвел черту юноша.– От всей души желаю вам приятного путешествия!
– Благодарю вас,– скромно потупился Горбунков.
И как раз в этот момент огромная махина теплохода издала громкий гудок, означавший, что посадка началась.
– Папа, папочка,– воскликнула Танюшка.– Давай будем тебя скорее провожать, чтобы ты не отстал от парохода! До свидания, дядя!
Но юноша не ответил девочке. Его репортаж был окончен, и он начал сосредоточенно сворачивать шнур микрофона.
Все семейство заспешило к трапу. Напоследок Надя спешила дать мужу еще какие-то наставления. Зная его рассеянность и доверчивость, она желала предупредить возможные недоразумения, которые довольно часто с ним случались. Но Семен Семеныч, уже не слушая ее, вытягивал шею, стараясь отыскать глазами крашеную блондинку, под чутким руководством и зорким оком которой ему предстояло провести целый месяц.
* * *
– Ну, наконец-то!
Еще издалека завидев Кешу, Лёлик бросился ему навстречу, сразу осыпав градом упреков.
– Когда ты научишься делать все вовремя? И как только я терплю тебя? Как только, скажи мне, тебя терпит шеф? Ты ж разгильдяй! Тебе ни одного дела доверять нельзя!
– Спокойно, Лёлик, не суетись. Корабль еще не отплыл? Не отплыл. Он меня подождет, никуда не денется.
– И какого дьявола я с тобой связался, скажи на милость?
Кеша невозмутимо вышагивал вдоль пристани в своем элегантном костюме с «искоркой», высоко подняв подбородок и не глядя, на семенящего рядом Лёлика.
– Ну, давай, выкладывай, что вы там надумали с шефом,– наконец снисходительно сказал он.
– Значит, так,– начал Лёлик. – Дело серьезное. Если завалишь, шеф тебе голову свернет. А я ему помогу, понял?
– Вот только не надо угроз.
Кеша резко дернул головой, словно ему мешал воротничок, и изящным жестом пригладил и без того тщательно уложенную и намертво залакированную прическу.
– Слушай, придурок, и мотай на ус,– продолжал Лёлик.—Пароход прибывает в Стамбул через две недели. Пробудете вы там всего один день. Но за этот день ты должен выкроить час, чтобы выполнить задание шефа.
– Да знаю, знаю.
– И чтоб не напивался, козел!
– Я? Ты же меня знаешь, Лёлик...
– Вот именно, что знаю. Потому и предупреждаю. Еще неизвестно, кого тебе в каюту подселят. Может, стукача какого. А у них нюх знаешь какой...
– Да брось ты канючить! Адрес говори. И пароль. А уже как я это сделаю – мои проблемы.
– Значит, так. Фиш-стрит, понял? Рыбная улица. Аптека...
Кеша нацепил на нос темные очки и скорчил брезгливую гримасу на своем холеном лице:
– Ты что, думаешь, я не знаю, что такое фриш-стрит?
– Ну вот я и говорю – козел! Не фриш-стрит, а фиш-стрит! Чувствуешь разницу?
– Ладно. Что дальше? Лёлик понизил голос:
– Там тебя уже будут ждать.
– У них все готово для приема такого важного гостя, как я?
Кеша рассмеялся своей шутке, но Лёлик даже не улыбнулся.
– Смотри, все должно быть достоверно...
– Ты меня не уговаривай. Я же не придурок какой-нибудь, чтобы не запомнить элементарных вещей.
– В том-то и дело, что придурок. Боюсь я за тебя.
– Ты лучше за себя бойся.
– В общем, ты подходишь к этой самой аптеке и, как будто поскользнувшись, падаешь на асфальт...
– Я – на асфальт? А ты мне потом купишь новый костюм? Я же не буду ходить в испачканном...
– Когда ты успешно проведешь операцию, сможешь купить себе десять костюмов.
– Короче. А если до меня там упадет кто-нибудь другой?
– Слушай, не каркай ты! Так вот, когда шлепнешься, то сразу же громко выругаешься.
– Кто —я?
– Да, ты. И нечего корчить из себя интеллигента. А сказать тебе нужно будет всего два слова.
– Ну, и как же они должны прозвучать?
– Черт побери!
– Чего ты чертыхаешься? Давай ближе к делу, лучше говори мне пароль.
– Так это ж и есть пароль, Кеша.
– Черт возьми?
– Я всегда говорил, что у тебя короткая память. Не «черт возьми», а «черт побери».
– А... ну да. Хорошо.
– Смотри, не перепутай!
– Можешь быть спокоен. Не перепутаю.
– Как говорит наш дорогой шеф, в нашем деле главное – этот самый... реализьм.
Кеша передернул плечами и отвернулся. Его утонченное ухо никак не могло привыкнуть к безграмотной речи Лёлика. Вообще, Кеша хорошо знал себе цену, с нескрываемым пренебрежением относясь к своему напарнику, которого считал неотесанной деревенщиной. Но их уже давно связывало немало темных делишек, которые они совершали сообща под чутким руководством шефа.
– Га-га-га! – громко заржал над своей шуткой Лёлик. Кеша в ответ высокомерно задрал подбородок кверху
и начал разглядывать облака в ожидании, пока Лёлик насмеется вдоволь. Наконец, опустив голову, он смерил его таким презрительным взглядом, что тот мгновенно застыл, так и не успев закрыть рта.
– Клюв захлопни, остряк-самоучка,– ласково посоветовал Кеша и слегка подбоченился.
Понизив голос, Лёлик вдруг с неожиданным пафосом, словно речь шла о жизни и смерти, произнес:
– Ну, пора, турист.
В тот же момент он ринулся на Кешу, крепко обнял его и, припав небритой щетиной к нежной коже, буквально впился в него поцелуем. Кеша стоически перенес эту процедуру, но когда за первым поцелуем последовал второй, затем третий, он попытался высвободиться из этих горячих объятий. Лёлик крякнул, словно сдерживая рыдание, и полез в карман за платком. Пока, полуотвернувшись от Кеши, он смахивал с глаз скупые мужские слезы, тот украдкой сплюнул и отер рукавом подбородок.
Прощание явно затягивалось. Лёлик, наконец, дал волю рыданиям, и его плечи сотрясались, словно в лихорадке. Выждав еще несколько секунд, Кеша опустил ладонь на плечо Лёлика, словно желая его успокоить.
– Не надо,– простонал тот сквозь слезы. Затем, не оборачиваясь, он махнул рукой и бросил напоследок:
– Иди...
Второй раз Кешу просить не пришлось. Облегченно вздохнув, он сорвался с места и почти бегом направился к трапу, далеко отставив зад и повиливая бедрами.
Нужно сказать, что походка у Кеши была профессиональной. Он работал демонстратором моделей одежды, а попросту манекенщиком в доме моделей. Его несколько лет назад устроила туда одна приятельница, с которой он однажды познакомился в ресторане. В тот вечер, уже изрядно подвыпив, Кеша ухлестнул за миловидной девчонкой и затащил ее потом к себе, наговорив разных слов о любви и вечной преданности. Дурочка поверила его бормотанию о несложившейся жизни и ударах судьбы. Да и трудно было не поверить, потому что подвыпивший Кеша умел говорить красноречиво, страстно и убежденно. Роман продлился недолго, и Кеша бессовестно бросил девушку, как только она устроила его на такую престижную работу. Однако она не стала для Кеши единственным способом добывания средств к существованию, а скорее служила ширмой и защитой от преследований по закону за тунеядство. Как и всякому молодому человеку, привыкшему к комфорту, ему требовалось много денег. Кроме того, он был из породы тех людей, кого в народе называют пижонами. Считая себя неотразимым, Кеша трепетно относился к собственной персоне и тщательно следил за своей внешностью. Однако лишь он один знал, что скрывается за его привлекательной наружностью, неизменно приветливой улыбкой, учтивостью и галантностью.
* * *
Дверь каюты осторожно отворилась и на пороге вырос улыбающийся во весь рот Кеша.
– Добрый день,– как можно вежливее проворковал он в спину человека, с интересом разглядывающего что-то за большим круглым стеклом люка.
Семен Семеныч,– а это был именно он,– с готовностью повернулся к вошедшему и с такой же приветливой и лучезарной улыбкой ответил:
– Добрый день.
– Простите, это каюта шестнадцать? Или, может быть, пардон, я ошибся?
– Да-да, вы не ошиблись. Шестнадцатая.
– Значит, мы с вами – попутчики?
– Выходит, что так.
Кеша снял очки и взглянул на часы. До отплытия оставались считаные минуты. Он внимательно изучил обстановку каюты и, по-видимому, остался ею доволен. Наконец, он вернулся взглядом к Семену Семенычу и, слегка приподняв шляпу, представился:
– Будем знакомы. Меня зовут Геннадий Петрович.
– Горбунков. Семен Семенович.
Они обменялись рукопожатиями.
– Надеюсь, мы подружимся,– сказал Кеша.
– Конечно. Я тоже надеюсь.
Тон и улыбка у Кеши были настолько располагающими, что Семен Семенычу ужасно захотелось продолжить столь приятную беседу, хотя он и обещал Наде перед отплытием выйти на палубу и помахать ей на прощание рукой.
– Вас кто-нибудь провожает? – вдруг спросил он.
– Меня? – Кеша слегка замялся.– Да... так, один мой приятель... Но он уже ушел.
– А жена?
– Ну что вы, Семен Семеныч! Какая жена! Я холост. Но зато у меня дома живет роскошный черный кот.
И Кеша снова улыбнулся своей очаровательной улыбкой.
– Геннадий Петрович, а вы... сувениры какие-нибудь брали с собой?
– Сувениры? Нет-нет! У меня было, знаете ли, так мало времени перед отъездом... А вы?
– Я взял!
– Хотите, я отгадаю, что это?
– Ну, попробуйте.
И Кеша с уверенностью выпалил:
– Это – водка! Правильно?
Семен Семеныч кивнул и оба громко рассмеялись.
Когда они снова поднялись на палубу, теплоход уже отчаливал. Семен Семеныч без труда отыскал глазами в толпе свое семейство и сразу же энергично замахал рукой, то и дело посылая воздушные поцелуи. В какой-то момент он обернулся к стоявшему рядом Кеше и, стараясь перекричать шум воды, музыку и очередной протяжный гудок вырвавшийся из огромного круглого жерла, объяснил:
– Это моя Надя! Жена!.. Вон там, видите?
– Ага! – гаркнул в ответ Кеша в самое ухо Семен Семенычу и улыбнулся во весь рот.
– Вы не представляете, какая она у меня хорошая! И дети у меня тоже хорошие! Танюшка и Володя...
Его вдруг захлестнуло теплой грустной волной, потому что он ясно почувствовал, что расстается с родными надолго и, несмотря на ожидавшие его заграничные красоты, будет скучать и считать дни до возвращения.
Долго еще, держась за поручень и осторожно переступая какие-то канаты, Семен Семеныч шел против движения теплохода и неотрывно глядел туда, где от него постепенно отдалялись знакомые родные силуэты.
Внезапно его оглушил мощный удар по голове. Из глаз посыпались искры, и свет на мгновение померк. Повернувшись, он увидел перед собой толстый стальной стояк. Палуба закончилась. Машинально потерев ушибленное место, он снова выдавил из себя улыбку и по инерции еще несколько раз махнул рукой.
«МИХАИЛ СВЕТЛОВ» покинул порт и начал неуклонно удаляться в открытое море все дальше от причала, по-прежнему заполненного пестрой толпой провожавших.
* * *
Горбунков давно забыл, что такое настоящий отдых, беззаботность, свежий морской воздух и яркое летнее солнце. Сейчас он всем этим наслаждался сполна.
Правда, первые несколько дней он никак не мог привыкнуть к безделью и комфорту. В его голове снова и снова прокручивались хлопоты последних предотъездных дней, звучали обрывки каких-то фраз, произнесенных сослуживцами. Ночью он иногда просыпался от мерного покачивания и не сразу вспоминал, где находится, а вспомнив, успокаивался и снова мирно засыпал. В общем, все было бы замечательно, но был в этом путешествии один не очень приятный момент: по ночам Кеша либо громко и натужно храпел, либо вскакивал внезапно с кровати и, издав хриплый стон, подбегал к двери. Он пил очень много пива и часто вставал в туалет, чем также будил Семен Семеныча. А то частенько закуривал ночью прямо в каюте, и едкий дым щекотал ноздри, хотелось чихнуть, но деликатный Горбунков подавлял эти позывы, чтобы Геннадий Петрович, такой интеллигентный молодой человек, не подумал, что ему это неприятно.
Их лица уже покрылись красивым морским загаром. Правда, когда Семен Семеныч снимал кепку, он выглядел довольно смешно: загар доходил до половины лба и, таким образом, казалось, что лицо его разрезано на две неравные части. Кеша советовал ему сдвигать кепку на затылок, но Семен Семеныч, ссылаясь на то, что у него от солнца болят глаза и что невесту ему уже выбирать не надо, упрямо прикрывал лоб. Да, действительно, это путешествие нельзя было сравнить с отпусками, которые Горбунков обычно проводил у тещи в деревне, хотя и там ему нравилось тоже. Но здесь была совсем другая жизнь! И некогда было маяться идиллическими воспоминаниями, потому что требовалось время, чтобы переварить новые впечатления, все более накапливающиеся с посещением каждого морского порта. Правда, времени для экскурсий отводилось немного, руководительница группы зорко следила за порядком и нравственностью своих подопечных, таская их за собою послушным стадом. Но все равно, все равно это было замечательно. Все слилось в какой-то яркий калейдоскоп, который еще предстояло осмыслить и переварить.
