Текст книги "Весенние грозы"

Автор книги: Виктор Исьемини

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА 31 Океан, западней Энмара, затем – западней Мокрых Камней и Легонта

Викинги поставили парус и после этого занялись ранами. В схватке пострадали почти все – кто более серьезно, кто менее. Из северян один только Рогли отделался синяками – похоже, покрывавший этого детину слой сала хранил лучше всякой брони.

У Ингви было задето бедро, Карикан ранен в левое предплечье – вражеское лезвие скользнуло по оковке щита. Аньг, который дрался отважно и даже, можно сказать, свирепо, снова впал в апатию. Поскольку он был покрыт кровью, то с первого взгляда могло показаться, что юноша пострадал больше всех. Но когда Ннаонна заставился Аньга раздеться, чтобы прополоскать рубаху и брюки, оказалось, что парень даже не задет. Сама девушка тоже не пострадала – она, как обычно вертелась и скакала в драке настолько быстро, что враг не поспевал нанести удар.

Тонвер кряхтел, держался за бок и хныкал, что, мол, истекает кровью. Дунт получил несколько неглубоких царапин, но не жаловался, а бранил приятеля, которому, по его словам небольшое кровопускание только на пользу.

– Однажды блаженный Эстуал, возвращаясь с пиршества у некоего благородного господина, оступился, упал в овраг и сильно повредил ногу, – невозмутимо ответил Тонвер. – Выбравшись на дорогу, он поколотил осла, потому что ему больно, а животное не пострадало. После этого мучались от ушибов оба, и Эстуал счел это справедливым. Ночью великому праведнику и гонителю демонов, прошу прощения, ваше величество, приснился сон, будто осел говорит человеческим голосом: вот ты, хозяин, на пиру ел вкусные блюда и пил сладкое вино, стал грузен и опьянел, потому и свалился в овраг. А я, пока тебя угощали, довольствовался соломой и вонючей влагой из корыта для скотов, потому остался трезв и не споткнулся. Будь и ты воздержанней, то остался бы цел, да не бил меня, невинного. Наутро блаженный, пробудившись, снова поколотил осла, дабы тот не равнял себя, бессловесного скота, с мудрым, красноречивым и начитанным мужем. Понял?

– Ну и чего я должен был понять?

– А то, что не равняй себя со мной. Что тебе на пользу, кровопускания или, там, колотушки, то мне, смиренному подвижнику, не к добру.

– А я думаю, – отрезал Дунт, – что из нас двоих ты куда больше похож на скотину, только о жратве и думаешь. Зато я – истинный подвижник, сколько лет терплю твое нытье и жалобы, и ни разу не обошелся с тобой так, как ты, неблагодарное животное, заслуживаешь.

– Ах, так? Ты – подвижник? Да это я угодный Гилфингу чудотворец! Взирай, как мои проповеди возбудили доброту этого дикого варвара Рогли! От нас ушел драккар с десятком дружинников Гоегора, а сей кровожадный разбойник не гонится за ними, хотя под парусом мог настигнуть без труда.

Ингви, который с улыбкой слушал беседу благочестивых монахов, окликнул конунга:

– Эй, Рогли! А почему ты не погнался за вторым драккаром? Они же ушли на веслах в подветренную сторону, мы могли их настичь.

Толстяк вздохнул.

– Эх, конунг Ингви... Я думаю, если эти свинопасы осмелились напасть на нас всего лишь с двумя кораблями, то наверняка где-то поблизости их дружки. Лучше уйти... хотя, конечно, Морской Царь был бы нынче мной недоволен. Но мы все равно нынче вечером выпьем за удачу и отвагу истинных сынов моря. Я думаю, нужно сложить новую песню, о том, как Толстяк Рогли отважно бился с двумя драккарами и победил.

– Значит, сегодня проповедей не будет, – кивнул Тонвер. – Именно так говорил блаженный Игос, если на постоялом дворе его соглашались кормить за так.

Тут один из разбойников крикнул, что на горизонте показался парус. Все засуетились, кто хватал оружие, кто вглядывался из-под ладони в чужой корабль.

– Гоегоровы углежоги, – заметил Рогли. – Я же говорил, что их здесь будет полно...

Конунг пошел на корму, и велел переложить руль, меняя курс – драккар сворачивал ближе к берегу, чтобы удаляться от чужого паруса, который показался мористей. Корабль Гоегора не стал преследовать – принял за своих, по-видимому. На таком расстоянии чужаки могли разглядеть только парус – светлый, украшенный круглой красной харей, символизирующей солнце. Конунг Северных островов придерживался солярного культа предков.

– На север нужно идти, – заявил Толстяк. – И быстрей. Не то от уцелевших дровосеков их дружки узнают, под каким мы парусом, тогда будет плохо.

Когда чужой парус скрылся вдали, Толстяк снова сменил курс – теперь их судно снова шло на северо-запад, удаляясь от берега. Именно сейчас они проходили мористей Энмара, на севере были отмели Мокрых Камней. Рогли хотел обойти опасные места...

***

Вечером северяне устроили пир. Пиво в бочонке оказалось отвратительным – во всяком случае, на вкус Ингви. Чтобы не обижать Рогли, который потчевал от чистого сердца, демон сделал глоток. Ннаонна, поглядев на его гримасу, даже пытаться не стала, да ей бы наверняка не позволил защитный амулет. Зато Кари хлебал с видимым удовольствием, да и монахи налегали на кислый напиток.

Когда ковш опорожнили в первый раз, началась похвальба. Монахам не пришлось вспоминать "Жития блаженных", так как обычай требовал, чтоб после доброй драки морские разбойники проявили себя поэтами и сказителями. Чтобы продемонстрировали, что словом владеют не хуже, чем оружием. Стихи, разумеется, были белые и нескладные, рифма и размер играли куда меньшую роль, чем энтузиазм сочинителей и слушателей.

Все попеременно орали незамысловатым речитативом куплеты вроде:

 
"Нынче утопли в пучине
Люди конунга Гоегора.
Если б, как прежде, доили коров,
Были бы живы!"
 

Отсутствие рифмы певцам вовсе не мешало. Веселье продолжалось полночи, потом как-то само собой все утихло, разбойники стали засыпать. Наутро Рогли разбудил своих моряков пинками и отправил ставить парус. Конунг считал, что за ночь их отнесло к северу и Мокрые Камни слишком близко. Предстояло пройти под боковым ветром на северо-запад, для поредевшей команды это было непростой, хотя и привычной работой.

Сперва северяне привыкали к новому кораблю, изучали его повадки, по очереди принимались ругать, поминая добрым словом прежний драккар. Потом браниться надоело, разбойники притихли.

От Ингви и его людей ничего не требовалось, так что демон с чистой совестью завалился отдыхать. Больше в море заняться было нечем, а свернутый полосатый парус, уложенный на палубе между банок, оказался отличным ложем.

Разбудили короля тревожные крики северян. Справа по ходу показались темные паруса. Бирема. Если огромное энмарское судно заметили северяне, то и наблюдатель с высокой мачты должен был увидеть драккар. Сперва северяне забеспокоились, не погонится ли за ними страшная бирема, но энмарцы не сменили курса и не поставили дополнительных парусов. Корабли разошлись, так и не сблизившись.

Когда тревога миновала, Ингви снова завалился спать. Однако задремать он не успел, явился поговорить конунг Рогли.

– Вот что, Ингви... – неуверенно начал Толстяк. – Мы вот идем. Ну, под парусом, выходит, идем.

– Ага.

– Так ты это, не говори никому, что мы парус не сменили. Если бы я старый парус в полоску поставил, быть бы беде. Точно говорю. Если бы даже гоегоровы плотники не рискнули напасть, так энмарец бы наверняка погнался.

– Да, я понимаю. Ты правильно сделал.

– Правильно, а как же! – Рогли обрадовался, встретив понимание. – Куда бы мы против них? Нас маловато, да ранены многие. Только обычай не велит парус чужой ставить. Мы вот в обход Мокрых Камней на север уйдем, потом полуостров минуем, где имперские люди живут. А там я парус поменяю на наш, старый. Другим добрым мужам под полосатым парусом покажусь. И никому не скажу, что схитрил, и ты не говори, а?

– Нет, я не скажу. Обмануть людей Гоегора и энмарских моряков – это хорошо.

– Вот, и я о том же! Хорошо, да обычай не велит.

– Нет, я никому не буду рассказывать – подтвердил Ингви. – К тому же я не поплыву с тобой на север. Мне нужно в Ливду, верней не в саму Ливду, а в Семь Башен. Это такие развалины неподалеку от города.

Рогли поскреб бороду.

– К Ливде мне идти не с руки. Пока ты со мной, я спокоен, но потом мне на север, а кругом эти, как их... галеры!

– А, имперские корабли!

– Да, имперские. Дрянной обычай у них, к веслам цепями приковать. Скверный обычай. Опасно с ними встречаться, когда у тебя людей мало. Это же с Энмаром Гоегор сговорился, энмарцы его паруса знают и не трогают, а имперские – кто их знает? Убережет ли гоегоров парус?

– Я понял, Рогли, – кивнул демон. – Что-нибудь придумаем.

***

Путь на север, если не считать схватку с людьми Гоегора, оказался приключением довольно скучным и уж во всяком случае, однообразным. Четыре дня длилось плавание к западу от Мокрых Камней, когда не было ничего – ни берегов, ни чужого паруса. Здесь, в океане, небо очистилось, не стало дымки, которую ветер гнал к мокрогорским берегам. Ингви спал, Тонвер с Дунтом вели богословские споры, Аньг, как обычно, мечтал. Никлис маялся без алкоголя и нудил, что, дескать, в Альхелле жизнь была отличная, и преступники ловились исправно, и вообще, как ни гляди, прекрасно было...

Конунг Рогли развлекался тем, что вспоминал профессии дружинников Гоегора. К прежнему списку добавились гончары и плетельщики корзин. В любом случае, они были не воинами – к этому сводились рассуждения Толстяка, и не им тягаться с настоящими бойцами.

Наконец Рогли объявил, что Мокрые Камни остались на юге, и драккар сменил курс. Несмотря на опасение столкнуться с имперскими галерами, разбойники направились к берегу – пополнить запас воды.

Навигация уже началась, так что можно было повстречаться и с купеческой баркой, тоже неплохо получится – так рассудил конунг.

Драккар свернул к берегу, держа курс к западной оконечности полуострова Легонт. Рогли хотел высадиться на берег подальше от больших городов, то есть там, где вероятность повстречать боевую галеру – невысока. Ветер стал усиливаться, пригнал тучи. Впервые за время плавания небо потемнело. Большой бури не предвиделось, однако стало похоже, что скоро начнется дождь. Рогли велел накрыть груз старым парусом, посреди этой возни и раздался голос наблюдателя с бака – он увидел корабль.

Северяне бросили полосатую ткань и загалдели, разглядывая еле заметную светлую точку, ползущую вдоль темной полосы берега. Купеческая барка, определил конунг. Драккар развернулся и полетел, рассекая волны, под попутным ветром наперерез купеческому судну. Белый парус быстро увеличивался и обретал очертания. Берег в этом месте был обрывистый, крутой, деваться купцу некуда...

Ннаонна расхохоталась.

– Что смешного? – осведомился Ингви.

– Я представился, как дрожат сейчас купчишки там, на барке, – объяснила вампиресса. – для них миротрясение уже началось.

– Ты будешь еще не так хохотать, твоя вампирская милость, когда разглядишь, что за купец нам попался, – протянул Никлис, разглядывая злополучную барку.

– А что?

– А то, твоя вампирская милость, что кораблик нам знакомый. "Одада" он зовется, и шкипер у них...

– Лотрик Корель! – припомнила девушка.

– Ага. Вот у него и есть миротрясение. Небось, полные штаны натряс уже, бедолага.

– Интересно, – заключил Ингви. – Я сейчас. С Рогли хочу поговорить.

И с этими словами демон побрел, переступая через сваленные на палубе мешки и свертки, на бак, где собрались северяне.

– Рогли! – окликнул он Толстяка. – Послушай!

Толстяк растолкал своих и прошел к Ингви.

– Рогли, мы ведь друзья, верно? Дрались вместе с этими... с гончарами и свинопасами, так?

– Ну, так. К чему ты клонишь, Ингви-конунг?

– Если ты мне друг, подари эту барку. Я на ней отправлюсь в Семь Башен, а ты спокойно уйдешь на север. А?

– Ну, я бы не прочь... – неуверенно протянул Толстяк. – Однако нам бы добыча не помешала.

– Вряд ли здесь большая добыча, – заверил Ингви. – Я знаю шкипера этой посудины, он пьяница и лентяй. Впрочем, если хочешь, давай сперва посмотрим, что у него в трюме, а потом ты решишь.

На том и сошлись.

ГЛАВА 32 Восточный Сантлак

После штурма солдаты расположились в лагере на обед. Возвратились дозорные – в округе по-прежнему тихо. Ни движения на дорогах, ни неприятельского войска. Сэр Войс, неожиданно оказался кем-то вроде начальника штаба имперского войска. Алекиана, занятого молитвой, не решались беспокоить. Все шли с докладами к рыцарю, который не имел ни опыта, ни полномочий решать сколько-нибудь важные вопросы. Бедняга выслушивал всех, пожимал плечами, и с печальной миной качал головой.

Наконец из палатки, увенчанной белым кругом – походной часовни – показался Алекиан. Сэр Войс тут же бросился к императору и вывалил ворох вопросов.

– Пусть солдаты заканчивают обед, – решил Алекиан. – После дадим им полчаса на отдых и молитву... хоть я и сомневаюсь, что наши люди станут молиться.

– Увы, ваше величество! – поддакнул Когер.

– Во всяком случае, время для молитвы мы им отводим. Потом – еще один переход. Дальше по тракту, до следующего замка. Таран, при помощи которого был захвачен Рейкр, взять в обоз.

Войс не решился перебивать императора, дослушал до конца, потом ответил:

– Дальше по тракту владения господина ок-Асперса. В замке наш гарнизон.

– Тем лучше, вышлите людей – пусть готовят новую стоянку подле замка Асперс. Ок-Рейкр под надежной охраной пусть следует с нами... где-нибудь в обозе. Его судьба еще не решена.

Затем к императору явился тильский герцог. Юный Тегвин стал жаловаться, что его людям достаются самые трудные задания, при этом тильское войско уменьшается за счет гарнизонов, оставляемых в захваченных замках. Тут как раз откуда-то возник и Полгнома, который удалялся отобедать – по его словам, он поел за двоих, ибо братец, вне всяких сомнений, за двоих помолился.

– Увы, – заметил Коклос, выслушав юного герцога, – миновали славные времена, когда отважные сеньоры гордились, если им удавалось получить более ответственное задание Фаларика. И это тем более странно, что великий король не казнил тех, кто получает менее ответственные задания. Братец, тебе нужно, дав приказ какому-нибудь сеньору, не медля казнить парочку других, чтобы тот, который удаляется с приказом, радовался. Ведь он мог оказаться и среди казненных!

– Отправляйтесь, сэр Тегвин, – игнорируя Коклоса, отрезал император, – исполнять свой долг.

Герцог удалился, бормоча ругательства – впрочем, очень тихо.

Солдатам объявили приказ – молиться и готовиться к маршу. Само собой, полчаса, отведенные на благочестивые дела, воины посвятили совершенно мирским занятиям, вроде сна или игры в кости. Хотя несколько человек наверняка молились – у людей ведь изредка случаются оригинальные наклонности, верно? А там, где собралось множество народу из разных мест, там непременно отыщутся самые странные типы.

Через полчаса армия стала сниматься с лагеря, латники строились под знаменами сеньоров и колоннами выступали на дорогу. Имперское войско продолжило марш на запад. Молва уже бежала впереди авангардов этой армии – владельцам замков к западу от Рейкра и Аспеса будет над чем задуматься. Ок-Асперс изъявил покорность, ок-Рейкр оказал сопротивление, теперь замки обоих заняты чужими гарнизонами, а сами господа следуют с войском. Один в качестве воина, другой – как пленник, в обозе. Неизвестно, кто из них проживет дольше.

После полуторачасового марша армия вышла к замку Асперс. Это укрепление выглядело еще хуже, чем Рейкр, здешний господин был бедней, тем естественней оказалась его враждебное отношение к соседу.

– Похоже, мы погружаемся в нищету, – прокомментировал Коклос. – Еще неделя пути, и мы встретим господское поместье под соломенной кровлей.

Карлик уставился на Алекиана, тот молча разглядывал замок Асперс. На лице императора не отражалось никаких эмоций.

– Впрочем, все они, хотя бы даже и живущие в землянках, вассалы Метриена и обязаны носить ошейник, как и он. Всем – по ошейнику.

И снова – никакого ответа.

– Мы все носим ошейники, – предпринял новую попытку шут. – А какой ошейник у тебя, братец? Золотой, наверное? Усыпанный бриллиантами?

Алекиан, не оглядываясь на Полгнома, тронул бока коня каблуками и двинулся к лагерю. Знаменосцы и телохранители поехали следом, аккуратно объезжая карлика, замершего на маленькой лошадке. Тот, задумчиво глядя вслед "братцу", пробормотал:

– Каков бы ни был твой невидимый ошейник, великий император, а держат тебя на коротком поводке...

***

Армия императора переночевала в лагере у замка Асперс. Никто не тревожил лагерь, разъезды не встретились с неприятелем. Армия сантлакских рыцарей, о которой кричал ок-Рейкр, не появлялась. Император велел готовиться к маршу.

Сэр Войс сбился с ног, отдавая распоряжения и выслушивая требования того и этого... Наконец рыцарь отчаялся до того, что решил наконец пожаловаться Алекиану на непосильную ответственность, которая на него свалилась. Пришлось ждать – его величество изволил молиться.

Выслушав жалобы бедняги Войса, император кивнул.

– Сэр Войс, вы назначены маршалом. Кстати, распорядитесь, чтобы писарь составил соответствующий указ. С этой минуты вы главнокомандующий и получаете жалование, как маршал. По окончании похода мы подумаем, какие земли и титулы станут подходящим дополнением к высокому званию. Маршалу надлежит быть достаточно богатым, чтобы исполнять трудные обязанности, не заботясь о расходах... и достаточно знатным, чтобы к его словам относились с почтением.

Рыцарь был так оглушен неожиданной милостью, что удалился, едва пролепетав невнятные благодарности.

– Как просто, – прокомментировал Коклос, – нужно было всего лишь дать ему ошейник покрасивей... Теперь Войс наведет порядок в своре.

Когда сэр Войс пришел в себя настолько, что к нему возвратилась возможность говорить, он немедля вытребовал писаря, продиктовал грамоту о собственном назначении, затем отправил оруженосца к его императорскому величеству, чтобы получить оттиск печати, удостоверяющий документ. Сам господин Войс уже не стал терять времени на эту формальность – он с головой погрузился в заботы. Откуда и силы взялись – маршал отдавал повеления, отчитывал виновных, распекал нерадивых и подгонял недостаточно проворных.

Армия снялась с лагеря и двинулась по тракту – дальше на запад. Целью очередного перехода был городок Трингвер. Владел городом и окрестными землями монастырь блаженного Ридвина.

Узнав о приближении его императорского величества, монахи устроили торжественное шествие, распахнули ворота города и стали готовить праздничную службу в храме. У них были причины вести себя подобным образом – монастырь постоянно страдал от набегов соседних господ, и отряд солдат, которых содержала обитель, обходился дорого, но никак не мог отбиться от вылазок злонамеренных рыцарей-разбойников.

Алекиану доложили, что монахи идут навстречу, чтобы приветствовать его. Император велел остановиться, а солдатам – сойти с дороги и освободить проход святым отцам.

Клирики приблизились с торжественной медлительностью, распевая религиозные гимны, прославляющие Гилфинга-Воина. Аббат со слезами на глазах приветствовал его величество, который, подобно блаженным королям древности, явился в эти дикие края собственной могучей рукой восстановить попранную справедливость и покарать богохульных разбойников. Произнеся речь, настоятель опустился на колени – прямо в дорожную грязь, марая белые одежды.

Алекиан сошел с коня, обнял старика и помог подняться с колен. При этом аббат шепнул, что у него имеется тайное послание, которое только два дня назад доставлено из Ливды благочестивыми братьями, монахами тамошней обители. Настоятель видел в этих событиях перст Гилфингов, ибо он как раз размышлял, как бы отправить через границу упомянутых братьев из Ливды, и тут его императорское величество – самолично! Сюда!

Свита императора взирала на трогательную сцену с приличествующим случаю благоговением и восторгом, то есть оруженосцы и рыцари старательно улыбались и делали постные мины. Только Коклос спешился, подкрался к Алекиану, который обнимал плечи прелата – и стал бесцеремонно подслушивать. Аббат, не знающий о том, какую роль играет карлик, испуганно смолк.

Полгнома махнул рукой:

– Не обращайте на меня внимания, выпрашивайте ошейник потяжелей. Вы, ваше священство, взяли верный тон, валяйтесь в том же духе. Нам с братцем страсть, как по душе все эти благоглупости о персте Гилфинговом, знаках небес, великой миссии и прочем безумии.

– Не слушайте шута, – бросил Алекиан. – Следуйте перед нашим знаменем. После торжественного молебна мы побеседуем о послании из Ливды.

***

Войскам указали место для лагерной стоянки неподалеку от городской стены. Солдаты стали располагаться на дневку, поскольку пришло известие – его величество собирается задержаться у Трингвера надолго. Уже пошли слухи, что Алекиану так понравился прием, устроенный аббатом, что император пообещал захватить либо разрушить все окрестные замки и покарать всех рыцарей-разбойников, которые нанесли обиды смиренной обители блаженного Ридвина.

В сущности, поход обернулся совсем неплохим делом для простых солдат. Они маршировали от владения к владению, иногда удавалось пограбить, иногда приходилось немного подраться – вот как в Рейкре. Да, конечно, кто-то получил рану, несколько человек убито... что ж, на то и война! Плохо только, что края здесь нищие, и большой добычи не предвидится... К тому же во владениях монастыря было запрещено реквизировать продовольствие, только фураж и только в ограниченном количестве.

С другой стороны, аббат сделал ответный жест – выдал некоторое количество хлеба и овощей для пропитания императорской армии, а также велел забить корову. Самого Алекиана его священство пригласил в обитель на обед.

После молебна император в трапезной сел за стол. В дальнем конце стола расположились братья, в верхнем – несколько дворян (в том числе Коклос и герцог Тегвин III) и хозяин – настоятель. Императору представили двоих братьев из Ливды, Алекиан едва кивнул монахам и тут же позабыл их лица и имена. Послание, доставленное клириками, заинтересовало его величество куда больше. Он осторожно развернул кусок тонко выделанной кожи. Письмо монахи несли, скрывая под одеждой, чтоб уберечь от непогоды и чужого взгляда, так что оно пропиталось ароматом немытого тела – однако Алекиану не было дела до запахов.

Пока император читал, участники застолья почтительно смолкли. Наконец Алекиан поднял глаза и объявил:

– Добрые вести! Граф Ливдинский, наш добрый вассал, отбил замок Леверкой, до тех пор занятый разбойными дворянами, и собирает войска, чтобы выступить навстречу нашей армии!

Затем обернулся к аббату и продолжил:

– Ваше священство, как вы сказали, здесь ясно видна воля небес. Молитесь за нас, молитесь усердно. Успех сопутствует правому. Возблагодарим же Светлого за милость.

– Графу Ливдинскому, конечно, полагался бы золотой ошейник, или хотя бы серебряный, – буркнул Коклос. – Да вот незадача: отбил-то он свой собственный замок! Леверкой, ха! Леверкой – родовое имя нынешнего графа Ливдинского, разве не так? Отбил у мятежников, как же... Пользуясь, разумеется, возможностями, которые предоставляет звание графа! Этот хитрец действовал в своих интересах, и я в самом деле вижу здесь волю Светлого, ибо в Мире по-прежнему ничего не изменилось, все идет своим чередом. Всяк думает лишь о себе, один император – обо всех. Ибо все платят ему налоги.

Высказался шут очень громко, но Алекиан не ответил и даже не поглядел в сторону карлика, так что и остальные сделали вид, что ничего не слышали. Император спросил аббата, что слышно о мятежниках, которые якобы на съезде в Энгре отказались признавать королем Метриена. Настоятель поведал, что, в самом деле, здесь побывали вестники из столицы, они призывали не подчиняться Метриену и снова устроить Большой Турнир, чтобы выбрать нового короля. Разумеется, добавил старик, все, до единого, владельцы окрестных феодов прислушались к этой лжи. Их надлежит наказать! Покарать! К тому же они все равно разбойники.

– Да будет так, – ответил император. – Мы задержимся в Трингвере и подчиним законной власти округу. Впоследствии здесь будет учреждено графство, а этот город станет его центром. Пока что, думаю, нам не найти лучшего правителя, чем ваше священство. Нынче войска отдохнут, а завтра мы начнем походы против мятежных рыцарей и не покинем этого края, пока он не будет приведен в покорность.