Текст книги "Труженики моря (другой перевод)"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Колокольный звон продолжается

Жиллиат благополучно добрался до берега, но так как барка была перегружена, он продвигался медленно и подошел к Сен-Сампсону уже около десяти часов ночи.

Жиллиат правильно рассчитал время. Прилив начался, луна светила ярко; войти в гавань было легко.

Гавань спала. На рейде покачивалось несколько судов, фонари были потушены. В глубине виднелись лодки, вытащенные на берег для починки. Их огромные корпуса с потрепанными мачтами напоминали мертвых жуков, перевернутых на спину, с поднятыми кверху лапами.

Жиллиат осмотрел порт и набережную. Света не было нигде, темнота царила и в доме Летьерри. Ни одного прохожего. Только возле дома пастора мелькнула какая-то тень, но нельзя было разобрать, вошел или вышел оттуда человек. Собственно говоря, трудно даже сказать, был ли это человек, потому что ночь скрадывает очертания предметов, а луна делает их расплывчатыми. К тому же это было довольно далеко. Дом пастора находился по ту сторону порта.

Бесшумно подплыв к дому Летьерри, Жиллиат привязал лодку к старому кольцу Дюранды под окном старика. Затем он соскочил на берег.

Жиллиат обошел вокруг дома, прошел по переулку, не взглянув даже на тропинку, которая вела в Бю-де-ля-Рю, и через несколько минут остановился около ниши в стене, летом наглухо зараставшей зеленью. В этой нише он столько раз сидел в летние дни, скрытый ветками шиповника, наблюдая через ограду, которую не смел перешагнуть, сад, прилегавший к дому, и два окна одной из комнат. Найдя все то же углубление в стене, тот же камень и темный уголок, Жиллиат, как животное, вернувшееся в свою нору, проскользнул туда и притаился. Он сел на камень и, не шевелясь, стал смотреть на сад, дорожки, группы деревьев, цветочные клумбы и два окна второго этажа. Луна ярко освещала перед ним это видение. Как ужасно, что человек должен дышать! Жиллиат прилагал все усилия для того, чтобы не делать этого.

Ему причудилось, будто перед ним раскрылся призрачный рай. Он боялся, что все это исчезнет. Жиллиату казалось невероятным, что он видит все наяву. А если это и так, видение, как бы то ни было, неизбежно должно рассеяться. Достаточно подуть, и все изчезнет – думал Жиллиат.

Совсем близко от него, за оградой сада, стояла скамья, выкрашенная в зеленый цвет. О ней мы уже упоминали.

Жиллиат смотрел на окна. При мысли о том, что в этой комнате кто-то спит, он ощутил волнение: ему хотелось не быть там, где он находился; но тут же он почувствовал, что лучше умереть, чем уйти отсюда. Жиллиат подумал о дыхании, вздымающем спящую грудь. Она, это светлое видение, лучезарный образ, постоянно живший в его воображении, – она была там. В его голову пришла мысль о недосягаемом счастье, которое было так близко от него, о том, что она спит и, возможно, видит сладкие сны. Он думал о желанном, далеком, неуловимом создании, которое лежит с закрытыми глазами, положив руку на пылающий лоб; о том, какие сны может видеть это чистое существо, о грезах своей грезы.

Он не смел помышлять ни о чем ином, но все же думал, думал уже не с той почтительностью, что раньше, о женских прелестях ангела, воплотившегося в человеческий образ. Ночь придает дерзость стыдливым глазам. Жиллиат опасался своих мыслей, боялся оскорбить чистый образ, хранящийся в его душе, но воображение, помимо воли, рисовало ему незримые картины. С содроганием, испытывая сладкую боль, представлял он себе юбку, брошенную на стул, накидку, лежащую на ковре, расстегнутый пояс, косынку. Ему чудился корсет, шнуровка которого тянется по полу, чулки, подвязки. Звезды ярко горели в его душе.

Звезды любви блестят в сердце бедняка так же ослепительно, как в сердце миллионера. Всякий человек подвержен страстям, и они тем глубже, чем более дикой и первобытной является его душа. Дикарь всегда бывает мечтателем.

Восторг переполнил душу Жиллиата через край. Смотреть на ее окна – это слишком много для него.

И вдруг он увидел ее саму.

Из тени ветвей, уже покрытых весенним пухом, медленно появилась освещенная фигура, платье, божественное лицо, сияющее так же ярко, как луна.

Жиллат почувствовал, что силы покидают его. Это была Дерюшетта.

Она приблизилась к ограде, остановилась, потом отошла на несколько шагов обратно вглубь сада, но раздумала, вернулась и села на скамью. Луна светила сквозь ветви деревьев, небольшие облака плыли по небу, закрывая бледные звезды, море шепталось вполголоса с ночными тенями, город спал, на горизонте виднелась легкая дымка. Вся природа была охвачена грустью. Дерюшетта нахмурила лоб, глядя вперед напряженным, отсутствующим взглядом. Она сидела в профиль к Жиллиату, голова ее была почти непокрыта: сбившийся чепчик не прикрывал вьющиеся на затылке волосы. Дерюшетта машинально наматывала на палец ленту от чепчика. Руки ее казались мраморными, платье при лунном свете выглядело ослепительно белым. Верхушки деревьев слегка колыхались, как бы очарованные ее присутствием. Из-под подола платья виднелись носки ее туфелек. Ресницы Дерюшетты были сжаты, словно старались удержать непрошеную слезу или тайную мысль. Казалось, руки девушки ищут, на что опереться, и это придавало всей ее фигуре оттенок воздушности, летучести. Она напоминала видение, отблеск лунного света. Платье падало вокруг ее ног красивыми складками, прелестное личико было невинным и задумчивым. Она находилась так близко, что у Жиллиата замирало сердце. Он слышал ее дыхание.

В глубине сада раздавалось пение соловья. Порывы ветерка среди ветвей оживляли ночную тишину. Дерюшетта казалась сотканной из лучей и аромата. Таинственное очарование ночи окружало девушку, и она была ее воплощением. Она была цветущей душою окружавшей ее ночи.

Очарование Дерюшетты ошеломило Жиллиата. Он чувствовал невероятное волнение. Его состояние нельзя описать словами. Каждое переживание ново, слова же избиты. Поэтому невозможно передать то, что ощущал Жиллиат. Восторг может действовать на человека подавляюще. Видеть Дерюшетту, ее платье, чепчик, ленту, которую она наматывает на палец, – можно ли объяснить, что это значит? Быть рядом с ней – возможно ли это? Слышать, как она дышит. Да разве она дышит? Значит, цветы дышат. Жиллиат содрогнулся. Он был самым жалким и опьяненным человеком. Он не знал, что ему делать. Наслаждение убивало его. Как! Неужели это она? Неужели это он? Его мысли, неясные и спутанные, тянулись к Дерюшетте, как мысли нищего к драгоценному камню. Он смотрел на ее затылок, ее волосы. Он не смел подумать о том, что все это теперь принадлежит ему, что скоро, быть может, завтра он будет иметь право снять этот чепчик, развязать эти ленты. Так далеко его мечты не заходили. Прикоснуться мысленно – это все равно что дотронуться рукой. Любовь была для Жиллиата, как мед для медведя, далекой и нежной мечтой. Он не знал, что с ним происходит. Соловей продолжал петь. Жиллиату казалось, будто он умирает.

Встать, перескочить через ограду, подойти, сказать: «Это я», заговорить с Дерюшеттой – такие мысли даже не приходили ему в голову. Если бы она позвала его, он бы убежал. Похоже, в его мозгу промелькнуло лишь такое: Дерюшетта здесь, ему больше ничего не нужно, теперь для него начинается вечность.

Внезапный шорох заставил обоих очнуться: ее – от мечтательности, его – от экстаза.

По саду кто-то шел. Деревья скрывали фигуру человека. Походка была мужская.

Дерюшетта подняла глаза.

Звук шагов приблизился, затем стих. Идущий остановился. Он был совсем близко. Тропинка, что вела от скамьи, терялась в кустах. Там, в нескольких шагах от нее, стоял человек. Кусты были расположены так, что не скрывали от Дерюшетты мужчину, застывшего в чаще зелени, но Жиллиат его не видел. Он наблюдал лишь за тенью на дорожке. Жиллиат взглянул на Дерюшетту.

Она была бледна. На ее раскрытых устах замер крик изумления. Девушка приподнялась, но снова упала на скамью. Казалось, она хочет убежать и в то же время остаться на месте. В ее изумлении отражался одновременно и страх и восторг. Ее губы улыбались, а на глаза навернулись слезы. Дерюшетта совершенно преобразилась, словно увидела перед собой неземное существо. В ее взгляде ощущалось присутствие ангела, представшего перед ней.

Тень, которую видел Жиллиат, заговорила. Из чащи раздался нежный, похожий на женский, голос, но он принадлежал мужчине. Вот что услыхал Жиллиат:

– Мадемуазель, я вижу вас по воскресеньям и четвергам. Мне сказали, что раньше вы так часто не посещали церковь. Простите, что передаю вам эти слова. Я никогда не говорил с вами: это был мой долг. Сейчас я обращаюсь к вам, ибо теперь это тоже мой долг. Я должен поговорить с вами. «Кашмир» отплывает завтра. Поэтому я и пришел сюда. Вы гуляете по вечерам в саду. Мне не подобало бы знать ваши привычки, если бы мои намерения не были честны. Мадемуазель, вы бедны; с сегодняшнего утра я богат. Хотите ли вы быть моей женой?

Дерюшетта молитвенно сложила руки и безмолвно, не спуская глаз смотрела на говорившего, трепеща с головы до ног.

Мужчина продолжал:

– Я вас люблю. Господь создал человеческое сердце не для того, чтобы оно молчало. Бог обещает вечное блаженство людям, прошедшим свой жизненный путь вдвоем. Во всем мире есть только одна женщина, которая может быть моей женой. Это вы. Я думаю о вас, как о молитве. Моя вера – Господь, моя надежда – вы. Мысль о вас окрыляет меня. Вы моя жизнь, вы мое небо.

– Сударь, – прошептала Дерюшетта, – что вы говорите?

Голос зазвучал вновь:

– Вы моя мечта. Господь не запрещает человеку мечтать. Вы лучезарное сияние, ослепляющее меня. Я люблю вас страстно. Я уверен, что вы олицетворение святой невинности. Я знаю, все уже спят, но я не мог выбрать другой минуты. Помните ли вы то место из Библии, которое нам прочли? Я постоянно думаю о нем и часто его перечитываю. Пастор Герод сказал мне: «Вам нужна богатая жена». Я ответил ему: «Нет, моя жена будет бедна». Мадемуазель, я не приближаюсь к вам, я исчезну безропотно, если вы не пожелаете, чтобы моя тень коснулась ваших ног. У вас в руках моя судьба. Вы приблизитесь ко мне сами, если захотите. Я люблю вас и жду. В вас заключено мое благословение.

– Сударь, – пролепетала Дерюшетта, – я не знала, что меня заметили в церкви по четвергам и воскресеньям.

Голос продолжал:

– Люди бессильны против велений свыше. Любовь – это закон. Брак – земля обетованная. Вы воплощенная красота. Я преклоняюсь перед вами.

Дерюшетта ответила:

– Я не думала, что поступаю плохо, посещая церковь, как все набожные люди.

– Бог создал цветы, зарю, весну, – продолжал мужчина, – и велел им любить. Как вы прекрасны среди этой таинственной ночной темноты. Этот сад создан вами, и в аромате цветов таится ваше дыхание. Встреча двух душ неподвластна им. Помимо вашей воли мы оба очутились здесь. Все, что я сделал, – это ощутил любовь к вам. Несколько раз я наблюдал за вами. Я не имел на это права, но что мне оставалось? Глядя на вас, я испытывал блаженство. Соединить вашу душу со своей – это рай на земле, и я мечтаю о нем. Согласны ли вы? До тех пор, пока был беден, я молчал. Завтра уезжаю. Если вы мне откажете, я не вернусь сюда. Хотите ли вы сопровождать меня? Я люблю вас и жду вашего ответа. Я поговорю с вашим дядей, как только он сможет меня принять, но раньше обращаюсь к вам. Просить руки Ревекки нужно у самой Ревекки. Даже если вы меня не любите…

Дерюшетта, опустив голову, прошептала:

– О! Я обожаю его.

Девушка произнесла это так тихо, что ее слышал только Жиллиат.

Она продолжала сидеть с опущенной головой, как бы стараясь укрыть в тени свои мысли.

Наступило молчание. Листва не шевелилась. Это был тот величественный момент, когда вещи засыпают вместе с людьми и кажется, будто ночь прислушивается к биению сердца природы. Лишь тихий плеск моря нарушал столь великую гармонию тишины.

Затем вновь раздался голос:

– Мадемуазель!

Дерюшетта вздрогнула.

Голос продолжал:

– Я жду.

– Чего?

– Вашего ответа.

– Господь слышал мой ответ, – сказала Дерюшетта.

Голос мужчины стал звонче и в то же время мягче. Из чащи кустов донеслись такие слова:

– Ты моя невеста. Встань и иди сюда. Пусть небо и звезды будут свидетелями слияния наших душ и нашего первого поцелуя.

Дерюшетта поднялась, на несколько мгновений она застыла, смотря вперед и встретившись взглядом с другими глазами, глядевшими на нее из кустов. Затем, с поднятой головой, с опущенными руками, она медленным шагом, словно ступая по шаткому мостику, подошла к кустам и исчезла в их чаще.

Время бежит как струя песка в песочных часах, но в нашей жизни бывают минуты, когда мы не замечаем этого бега. Сколько длилось это мгновение для влюбленных, которые слились, не зная о свидетеле, и для свидетеля, не видевшего их, но знавшего об их присутствии? Однако внезапно до них донесся далекий шум и голос, кричавший: «На помощь!». Вслед затем раздался звон колокола. Влюбленные, опьяненные счастьем, ничего не слышали.

Колокол продолжал звонить. Тот, кто вздумал бы искать Жиллиата в нише стены, уже не нашел бы его там.

Книга вторая
Жестокость вместо благодарности
Радость и тоска

Господин Летьерри неистово звонил в колокол. Внезапно он застыл. Из-за угла набережной показался человек. Это был Жиллиат.

Летьерри подбежал к нему, вернее, бросился на него, сжал обеими руками его руку и несколько мгновений молча смотрел ему в глаза. Такое молчание наступает в те моменты, когда переживания слишком остры и не могут найти себе выхода…

Потом, не переставая тормошить и тянуть Жиллиата за собой, сжимать его руки, он втащил молодого человека в нижнюю залу своего дома, распахнув дверь ударом ноги. Летьерри упал на стул, стоявший возле стола, который освещала луна, бросавшая бледный отсвет на лицо Жиллиата. Старик закричал, и в голосе его слышались одновременно смех и рыдания:

– Ах, сын мой! Ах, ночной музыкант! Жиллиат! Я знал, что это ты! Твоя лодка! Расскажи мне! Ты был там? Сто лет назад тебя сожгли бы за это. Ты совершил волшебство! Все винтики на месте! Я уже все осмотрел, все ощупал, все узнал. Я догадываюсь, что лопасти колес спрятаны в те два ящика. Ты наконец пришел! Я только что искал тебя, был возле твоего дома. Я стал звонить в колокол. Я тебя искал. Я кричал: «Где он, черт побери, я его задушу!» Это невероятно. Бестия этакая, он сумел возвратиться с Дуврских скал! Ты вернул мне жизнь! Дьявол тебя возьми! Ты ангел! Да, да, да, это моя машина! Никто ведь не поверит. Они посмотрят на нее и скажут, что это неправда. И все на месте! Все на месте! До последнего винтика, до последней заклепочки. Труба даже не сдвинулась с места. Просто поверить трудно, что все уцелело. Нужно лишь смазать маслом. Но как тебе удалось это проделать? Подумать только, что Дюранда опять начнет ходить по морю! И колесный вал развинчен. По всем правилам. Да это ведь ювелирная работа! Поклянись мне, что я не сошел с ума. – Он вскочил и переведя дух продолжил: – Поклянись! Боже мой! Я не верю своим глазам, дай-ка ущипну себя. Мне больно, значит, я не сплю. Ты мое дитя, ты мой дорогой мальчик, ты сам Господь Бог. Ах, сын мой! Отправиться на поиски моей машины! В открытое море! На эти утесы! Я видел в жизни много удивительного, но ничего подобного не встречал! Я видел парижан, которые способны на все. Но клянусь, это им было бы не под силу. Это трудней, чем взять Бастилию. Я видел в пампасах земледельцев, у которых вместо сохи изогнутый сук не больше фута длиной, а вместо бороны – пучок терновника, перевязанный ремнем, и с такими орудиями они ухитряются собирать хлебные зерна величиной с орех. Но все это ерунда в сравнении с тем, что сделал ты. Ты совершил настоящее чудо! Ах, бестия! Обними меня! Ты осчастливил весь остров. То-то будет теперь разговоров в Сен-Сампсоне! Я сейчас же займусь постройкой судна. Поразительно, черт возьми, все совершенно цело! Вы слышите, он был на Дуврских скалах! На Дуврских скалах! И совершенно один. Дувры! Что может быть хуже? Да! Ты знаешь, тебе говорили? Доказано, что Клюбен погубил Дюранду, чтобы стянуть деньги, которые он мне вез. Он напоил Тангруя. Длинная история, потом я расскажу тебе об этом негодяе. А я, дурак, верил Клюбену! Но он, мошенник, там и погиб, ему, очевидно, не удалось выбраться. Бог его наказал. Ну вот, Жиллиат, теперь мы живо примемся за дело, и Дюранда будет готова. Мы сделаем ее на двадцать футов длиннее, чем раньше, нынче так строят. Я куплю дерево в Данциге и в Бремене. Теперь, когда у меня есть машина, мне поверят, дадут кредит, мне снова будут доверять!

Летьерри остановился, поднял глаза и, глядя на потолок так, будто видел сквозь него небо, пробормотал: «А все-таки там кто-то есть».

Затем он приставил палец правой руки к переносице, что было свидетельством напряженной работы мысли в его мозгу, и продолжал:

– Но все-таки, для того, чтобы поставить дело на широкую ногу, мне не мешало бы иметь немного наличных денег. Ах, если бы у меня были мои банковые билеты, те семьдесят пять тысяч франков, которые мошенник Рантен мне вернул, а мошенник Клюбен у меня украл!

Жиллиат молча вынул из кармана какую-то вещь и положил ее на стол перед Летьерри. Это был кожаный пояс. Он открыл его и вывернул наизнанку. При свете луны на поясе можно было прочесть надпись: «Клюбен». Затем вытащил из пояса коробочку, а из коробочки три сложенные бумажки. Развернув, протянул их господину Летьерри.

Старик смотрел на билеты. Было светло, и он ясно различил цифру – 1000 и слово – «тысяча». Летьерри схватил все три билета, разложил их рядом на столе, посмотрел на них, взглянул на Жиллиата, несколько мгновений просидел неподвижно, а затем точно взорвался:

– Как! И это! Ты волшебник! Мои билеты! Все три! По тысяче фунтов! Семьдесят пять тысяч франков! Ты, должно быть, спускался в ад! Это пояс Клюбена! Черт возьми! Я прочел на поясе его проклятое имя. Жиллиат спас сначала машину, потом деньги! Вот о чем стоит написать в газетах! Да, я куплю теперь дерево самого лучшего качества! Я догадываюсь, ты нашел его труп. Клюбен издох где-нибудь. Мы купим сосну в Данциге, дуб – в Бремене, мы сделаем прекрасную обшивку: изнутри – дубовую, а снаружи – сосновую. Раньше строили корабли хуже, и они выдерживали дольше; это потому, что лес успевали хорошенько выдержать. А может быть, мы сделаем обшивку из вяза. Дерево быстро гниет, ведь оно то находится в воде, то высыхает; а вяз пропитывается водой и всегда остается сырым. Какую славную Дюранду мы теперь выстроим! Никто не будет мной командовать! Я не нуждаюсь в кредите! У меня есть свои денежки. Ну что вы скажете про Жиллиата! Я валялся на земле, раздавленный, мертвый, а он снова поставил меня на все четыре лапы. А я даже не подумал о нем! Мне даже в голову не могло прийти такое! Все вернулось ко мне! Ах ты, бедняга! Да, между прочим, знаешь – ты женишься на Дерюшетте!

Жиллиат прислонился к стене, как человек, у которого кружится голова, и тихо, но отчетливо проговорил:

– Нет.

Летьерри подскочил:

– Как нет?!

Жиллиат ответил:

– Я ее не люблю.

Летьерри подбежал к окну, распахнул его, захлопнул снова, вернулся к столу, взял банковые билеты, сложил их, спрятал в железную коробочку, взъерошил волосы, схватил пояс Клюбена, швырнул его с силой о стену и проговорил:

– Тут что-то не так! – Засунув руки в карманы, он продолжал: – Ты не любишь Дерюшетту? Значит, что же, ты ради меня играл по ночам на волынке?

Жиллиат, продолжавший стоять, прислонившись к стене, побледнел будто мертвец. Чем сильнее он бледнел, тем больше багровело лицо Летьерри.

– Видали вы подобного дурака?! Он не любит Дерюшетту! Так заставь себя полюбить ее, потому что она не выйдет замуж ни за кого другого! Что за сказки ты мне рассказываешь? Неужели ты думаешь, что я тебе поверю? Если ты болен, иди к доктору, но не городи чепухи. Не может быть, чтобы ты уже успел поссориться с ней и рассердиться на нее. Вот уж верно, что все влюбленные – дураки! Если у тебя есть какие-то причины, скажи. Ничего не случается беспричинно. Да, впрочем, у меня вата в ушах, может, я не расслышал, повтори-ка то, что ты сказал.

Жиллиат ответил:

– Я сказал – нет.

– Ты сказал – нет! Он еще повторяет! С тобой просто что-то случилось, это ясно. Ты сказал – нет! Более чудовищной нелепости и придумать нельзя! Таких болванов обливают холодной водой. Ты не любишь Дерюшетту? Значит, ты проделал все это из любви к старику? Значит, ради прекрасных глаз Папы Римского ты полез на Дуврские скалы, умирал от холода, голода и от жажды, питался водорослями, проводил ночи среди тумана, дождя и ветра и принес мне мою машину, как приносят даме сердца чижика, которого она нечаянно выпустила из клетки? Да еще буря, которая продолжалась три дня! Ты думаешь, я не знаю, на каком я свете? Хочешь, чтобы я поверил, будто ты из любви ко мне рубил, пилил, ворочал, тащил, волочил, плотничал, буравил, словом, один совершил больше чудес, чем все святые на небесах! Идиот! Мне в свое время достаточно надоела твоя волынка, ты постоянно играл одну и ту же песенку, животное! Ах, ты не любишь Дерюшетту! Я не знаю, что с тобой стряслось. Я прекрасно помню, как это было. Я сидел вот здесь в углу, Дерюшетта сказала: «Я выйду за него замуж». И она выйдет за тебя замуж! Ты ее не любишь? В таком случае, один из нас сошел с ума. Посмотрите на него: он молчит. Пойми же, нельзя проделать все, что сделал ты, и потом заявить: «Я не люблю Дерюшетту». Нельзя же оказывать людям услуги для того, чтобы потом приводить их в бешенство. Ладно, если ты на ней не женишься, она уйдет в монастырь Святой Екатерины. А кроме того, ты нужен мне, понимаешь? Ты будешь капитаном Дюранды! Неужели воображаешь, что я возьму и отпущу тебя на все четыре стороны? Как бы не так, дорогой мой! Я тебя держу и не желаю ничего слушать. Можно ли найти такого моряка, как ты? Ты именно тот человек, которого я искал всю свою жизнь. Да говори же!

Портовый колокол, между тем, разбудил всех. Любовь и Грация поднялись с постелей и вошли в залу, испуганные и безмолвные. Грация держала в руке подсвечник. Соседи – горожане, крестьяне и моряки поспешно сбежались к набережной, изумленно разглядывая трубу Дюранды, возвышавшуюся над баркой. Некоторые, услыхав голос господина Летьерри, раздававшийся в доме, начали осторожно подходить к приоткрытой двери. Первой в дверь просунулась голова господина Ландуа, который вечно оказывался там, где происходило что-нибудь интересное.

Когда люди испытывают большую радость, им всегда приятно иметь свидетелей. Толпа является для них точкой опоры, они делятся с ней своей радостью и вновь переживают ее. Господин Летьерри вдруг заметил людей, окружающих его. Он обрадовался тому, что аудитория столь велика.

– А, добро пожаловать! Хорошо, что пришли. Сейчас услышите большие новости. Вот человек, который был там и вернул мне все. Здравствуйте, господин Ландуа. Представьте себе, я просыпаюсь и вижу перед самым окном пароходную трубу! Все цело, до последнего винтика! Вот везде вешают портрет Наполеона; мне кажется, это будет почище Аустерлицкого сражения. Вы вскочили с постелей, добрые люди. Пока вы спали, Дюранда вернулась! Пока надевали ночные колпаки и задували свечи, человек совершал геройские поступки. Кругом полно лентяев и трусов, люди лечатся от ревматизма, но, к счастью, есть и такие, которые готовы на любое безумство. Они отправляются куда угодно и способны проделать все что угодно. Хозяин Бю-де-ля-Рю вернулся с Дуврских скал. Он вытащил Дюранду из морской пучины и выудил деньги из кармана Клюбена, а это было еще труднее. Да как же ты сделал такое? Ведь против тебя были все силы моря и ветров! Пожалуй, правда, что ты колдун. Люди, говорящие об этом, не так уж глупы. Дюранда вернулась! Как ни злилась буря, она осталась ни с чем. Друзья мои, заявляю вам: кораблекрушения больше не существует. Я осматривал механизм. Он целый, как новенький. Все в исправности. Можно подумать, он только что вышел из мастерской. Вы знаете ту трубу, через которую вода попадает в паровой котел, проходит внутри другой трубы, откуда вытекает использованная вода. Это сделано для того, чтобы не улетучивалось тепло. Так вот, обе трубы целы. Все в целости! И колеса тоже! Ты женишься на ней!

– На ком? На машине? – спросил Ландуа.

– Нет, на Дерюшетте. Да, и на машине! На обеих! Он будет моим зятем вдвойне. Он будет капитаном. Добрый день, капитан Жиллиат! Вот увидите, какой станет наша Дюранда! Мы будем делать большие дела, наладим перевозки товаров и пассажиров, быков и баранов. Сен-Сампсон скоро догонит Лондон! А вот кому мы обязаны всем этим! Говорю вам, подобное неслыханно. В субботу об этом будет напечатано в газетах. Жиллиат-Хитрец действительно хитер! Что это за луидоры?

Летьерри только сейчас заметил, что в коробочке, кроме банковых билетов, лежало золото. Он взял ее, высыпал золото в пригоршню и положил его на стол.

– Это для бедных. Господин Ландуа, передайте эти деньги от моего имени общине Сен-Сампсона. Вы знаете о письме Рантена? Да, я вам его показывал. Так вот, я получил эти деньги. На них могу теперь купить сосну и дуб и произвести постройку. Вот погодите! Да, вы помните, какая погода стояла в течение трех дней? Какой был ветер и ливень! Казалось, небо стреляет из пушек. Жиллиат провел те дни на Дуврских скалах. И это не помешало ему вытащить оттуда Дюранду, как я извлекаю часы из кармана! Благодаря ему я опять человек. «Чертова лодка» старого Летьерри снова начнет ходить по морю! Меня всегда привлекала эта выдумка – ореховая скорлупа с парой колес и дымоходной трубой. Я давно твердил себе, что сделаю такую штуку. Мысль пришла мне в голову в Париже, когда я сидел в кафе на углу улицы Дофен и прочел об этом в газете. Да знаете ли вы, что Жиллиат был бы в состоянии сунуть машину в карман и разгуливать с ней! Да, он создан из железа и кованой стали, из алмаза, он прекрасный моряк, кузнец, словом – замечательный парень! Вот это – настоящий человек! Мы все – мелюзга по сравнению с ним. Вы все и я в том числе – морские волки, а он – морской лев. Ура, Жиллиат! Не знаю, как он смог проделать все это, но ясно, что он сам дьявол. Ну как же мне после такого не выдать за него Дерюшетту!

Дерюшетта уже в течение нескольких минут находилась в комнате. Она не произнесла ни одного слова, не двинулась с места. Девушка появилась словно тень. Незамеченная никем, опустилась на стул позади господина Летьерри, возбужденного, радостного, размахивающего руками и кричащего во весь голос.

Вслед за ней возникла еще одна безмолвная тень. Человек, одетый в черное, с белым галстуком, со шляпой в руке, остановился у двери. Народу в комнате теперь было много, и горело уже несколько свечей. Свет озарял человека, одетого в черное, сбоку. Его молодой и чистый профиль вырисовывался на темном фоне стены будто камея; он облокотился на косяк двери и поддерживал голову левой рукой. Его поза была изящной, и бросалось в глаза, насколько высок его лоб и насколько мала рука. В углу сжатых губ мужчины появилась горькая складка. Он слушал Летьерри с глубоким вниманием.

Люди, узнав приходского пастора Энебезера Кодре, расступились, чтобы дать ему дорогу. Однако он застыл на пороге. Его фигура выражала нерешительность, но взгляд был тверд. Несколько раз его глаза встречались с глазами Дерюшетты.

Жиллиат нарочно или случайно держался в тени, так что видна была лишь его фигура, выражавшая смущение.

Летьерри не видел пастора, но заметил Дерюшетту. Он подошел к ней, крепко обнял ее и поцеловал в лоб. Затем протянул руку, указывая на темный угол, где стоял Жиллиат.

– Дерюшетта, – сказал он, – ты опять богата, и вот твой муж!

Дерюшетта, подняв голову, растерянно посмотрела в темноту.

Летьерри продолжал:

– Мы сыграем свадьбу сейчас же, завтра, если можно. Здесь ведь формальности не так важны, пастор делает все что ему угодно, можно обвенчаться раньше, чем успеешь крикнуть «караул». Это не то что во Франции, где надо делать оглашение, давать объявления и так далее. Ты сможешь похвастаться, что твой муж – храбрый человек, настоящий моряк! Я знал это еще в первый день, когда увидел, как он возвращается с острова Герм с пушкой в лодке. Теперь он вернулся с Дуврских скал и привез оттуда счастье тебе, мне и всей стране; когда-нибудь об этом человеке будут говорить повсюду! Ты сказала, что выйдешь за него замуж, и ты сдержишь слово. У вас появятся дети, я стану дедушкой, и ты будешь женой настоящего парня – он работает, приносит пользу, предприимчив, с ним не сравнятся сто других, он спасает чужое богатство, он добр, честен. По крайней мере, ты не выйдешь, как другие богатые привередницы, за офицера или за пастора, то есть за убийцу или лгуна. Почему ты торчишь в углу, Жиллиат? Тебя совсем не видно. Грация, Любовь! Побольше света! Осветите-ка моего зятя! Обручаю вас, дети мои! Вот твой муж, мой зять, Жиллиат из Бю-де-ля-Рю, славный малый, прекрасный матрос! Никто другой не будет ни твоим мужем, ни моим зятем, клянусь в этом перед Господом Богом. А! Вы здесь, господин кюре, вы обвенчаете этих молодых людей!

Летьерри только сейчас заметил пастора Кодре.

Грация и Любовь исполнили приказание хозяина. Два подсвечника, поставленные на стол, осветили Жиллиата с головы до ног.

– Смотрите, какой красавец! – закричал Летьерри.

Жиллиат выглядел ужасно.

Он был в тех же лохмотьях, в которых покинул утром Дуврские скалы, оборванный, грязный, обросший бородой, со спутанными волосами, с воспаленными, красными глазами, исцарапанным лицом, окровавленными руками. Ноги его были босы. На волосатых руках виднелись волдыри.

Летьерри был в восторге.

– Вот он каков, мой зять! Какую битву с морем он выдержал. Он весь в лохмотьях. Какие плечи! Какие лапы! Ах, какой ты красавец!

Грация подбежала к Дерюшетте, чтобы поддержать ее. Девушка потеряла сознание.