Текст книги "Труженики моря (другой перевод)"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Полное разрушение

Дуврские скалы различались и по форме, и по величине.

Малый Дувр, выгнутый и остроконечный, был во всю вышину изрезан каменной породой кирпичного цвета, проходившей через гранит. В ней образовались красноватые трещины, по которым можно было бы взобраться вверх. Одну из них, повыше корпуса Дюранды, настолько сильно размыла вода, что она походила на нишу, в каких обычно ставят статуи. Очертания Малого Дувра округлые и напоминают точильный камень. Вершина его похожа на изогнутый рог.

Большой Дувр гладко отполирован, он стоит совершенно отвесно и кажется выточенным из черной слоновой кости. На нем нет ни одного углубления, ни единой трещины. Склоны выглядят настолько негостеприимно, что даже преступник не мог бы воспользоваться ими для того, чтобы укрыться, а птица – чтобы свить гнездо. На вершине его, как и на утесе «Человек», была площадка. Только она неприступна.

На Малый Дувр можно взобраться, но там не удержишься; на Большом Дувре было где поместиться, но туда невозможно попасть.

Осмотрев все это беглым взглядом, Жиллиат вернулся в лодку, выгрузил из нее все свои припасы, связал их в большой узел, обернул его брезентом, затянул веревкой и засунул в расщелину скалы на такой высоте, куда не могла достать вода; затем, карабкаясь руками и ногами по склону Малого Дувра, стараясь использовать малейший выступ, он добрался до Дюранды, повисшей в воздухе, и запрыгнул на палубу.

Внутренность корабля была в ужасном состоянии. Буря яростно поработала над судном. Казалось, на пароходе хозяйничала шайка разбойников. Крушение напоминает нашествие пиратов. Тучи, гром, дождь, ветер, волны и рифы – коварные злоумышленники.

Все носило следы нападения злых сил моря. Измятые железные части говорили о страшной силе гулявшего здесь ветра. Палуба напоминала изломанную клетку, из которой вырвался буйно помешанный.

Ни один зверь не терзает так свою добычу, как море. Вода расправляет когти, ветер кусает жертву железными челюстями, волны ее пожирают. Море одновременно разрывает добычу на части и раздавливает ее. У него такой же удар, как у льва.

Дюранда походила на человека, перерезанного пополам: из ее распоротого брюха вываливались обнаженные внутренности. Свешивающиеся канаты колыхались в воздухе, цепи со звоном раскачивались. Все мускулы и нервы судна обнажились. То, что не превратилось в щепы, было изуродовано; листы металлической обшивки отстали и болтались в воздухе, утыканные гвоздями. Во всем судне не осталось живого места: все было разрушено с какой-то бесцельной яростью. Возле большой дыры, образовавшейся в килевой части, ветер нагромоздил кучу досок, планок, обломков железа, и казалось, при малейшем толчке все это рухнет в море. От сильной и славной когда-то Дюранды осталась лишь задняя часть корпуса с машинным отделением. Но и ее покрывали трещины, сквозь которые проглядывалась темная внутренность судна. Снизу до этих жалких обломков долетали брызги пены.

Невредима, но как спасти?

Жиллиат не ожидал, что найдет только половину судна. В рассказе капитана, проходившего мимо парохода, таком подробном, не было и намека на то, что Дюранда переломилась посредине. Очевидно, это произошло в тот момент, когда капитан, отплывая, услыхал «дьявольский треск». Он, должно быть, удалился до того, как на судно обрушился последний ужасный порыв ветра, и то, что капитан принял за большой вал, было смерчем. Когда он затем подплыл, чтобы осмотреть остатки парохода, перед его взором предстала лишь одна корма Дюранды; огромную трещину, отделившую нос от кормы, скрывало ущелье.

В остальном же капитан сказал правду. Судно было разбито, но машина цела.

Такие случайности происходят и при кораблекрушениях, и при пожарах. Логика бедствий непостижима.

Сломанные мачты рухнули, а труба даже не погнулась; толстая железная обшивка сохранила механизм целым и невредимым. Доски расползлись, но сквозь щели было видно, что колеса в прекрасном состоянии. Не хватало нескольких лопастей.

Кроме машины, уцелел также большой задний шкиль с цепью. Он был укреплен толстыми бревнами и мог еще служить, если бы только при вращении не проломилась палуба. А она расползлась по всем швам. Лишь та часть, которая застряла между Дуврскими скалами, была крепка и казалась надежной.

То, что машина уцелела, выглядело насмешкой и придавало всей катастрофе оттенок иронии. Мрачная злоба судьбы порой способна на такие издевательства. Машина уцелела, но в то же время была обречена на гибель. Море подкарауливало ее, чтобы постепенно растерзать. Игра кошки с мышью.

Машина пережидала агонию и должна была мало-помалу превратиться в обломки. Она стала игрушкой пенистых валов, обреченная на постепенное разрушение, таяние, если можно так выразиться. Что же оставалось делать? Безумием казалась мысль о том, что этот тяжелый и в то же время хрупкий механизм, из-за своей грузности осужденный на неподвижность, подверженный губительной стихии среди водной пустыни, пригвожденный ветром и волнами к утесу, может быть спасен от медленной смерти.

Дюранда стала пленницей Дуврских скал.

Как ее освободить? Как извлечь оттуда?

Бегство из плена – трудная задача для человека. Но как устроить побег машине?

Стойло для коня

Жиллиат достаточно хорошо знал скалы, чтобы отнестись с опаской к Дуврам. Прежде всего, он позаботился о том, чтобы найти стоянку для своей барки в безопасном месте.

Двойной ряд рифов, тянувшихся под водой позади Дуврских скал, там и сям сходился с камнями, отходившими от других утесов, и между ними образовались тихие заводи и тупики. Нижние части рифов покрывали водоросли, верхние – лишайник. Линия водорослей на камнях указывала высоту прилива. На верхушках тех из них, которые во время прилива не скрывались под водой, белый и желтый лишайник казался серебром и золотом. Поверхность утесов была во многих местах покрыта раковинами – сухой плесенью на граните.

Кое-где, в щелях, которые ветер и волны наполнили мелким песком, пробивался чертополох.

Вершины подводных камней, показывающихся на поверхности во время отлива, образовали у подножия утеса «Человек» подобие бухты, со всех сторон защищенной утесами. Здесь можно было причалить. Жиллиат осмотрел эту бухту. Она имела форму подковы, открытой лишь с востока, а восточный ветер в тех краях наименее опасен. Вода в бухте была почти совершенно неподвижна; это место казалось удобным, да, кроме того, Жиллиату не из чего было выбирать.

Для того чтобы воспользоваться часами отлива, нужно торопиться.

По-прежнему стояла прекрасная погода. Свирепое море пребывало в хорошем расположении духа.

Жиллиат слез с утеса, обулся, соскочил в барку, отвязал ее и оттолкнулся от скалы. Подойдя к утесу «Человек», он осмотрел вход в бухту. Легкая рябь на поверхности воды, незаметная для всякого, кроме моряка, указывала на подводное течение. С минуту Жиллиат внимательно изучал вход в бухту, затем отъехал немного, чтобы взять направление, и, наконец, одним взмахом весел очутился в бухте. Измерив глубину, он убедился, что стоянка прекрасна. Здесь барка была отлично защищена от всякой непогоды. В самых опасных местах можно найти такие мирные уголки. Бухточки, встречающиеся среди грозных утесов, своим гостеприимством напоминают бедуинов: они так же честны, и на них можно положиться.

Жиллиат подвел барку как можно ближе к утесу, но так, чтобы она не могла неожиданно разбиться об него, и спустил оба якоря. Затем он, скрестив руки, задумался.

Барка была пристроена; с этим покончено. Но оставалось разрешить другой вопрос: где расположиться ему самому.

Жиллиату предоставлялись две возможности: жить в самой барке – там было довольно удобно – или на площадке вершины утеса «Человек» – взобраться туда нетрудно. С обоих этих мест во время отлива можно было, перескакивая с камня на камень, почти не замочив ног, достигнуть ущелья между Дуврами, где находилась Дюранда. Но отлив продолжается недолго, а следовательно, все остальное время Жиллиат будет отделен или от стоянки, или от Дюранды расстоянием в двести сажен. Плыть среди рифов трудно, при малейшей непогоде – вовсе невозможно. Таким образом, от барки и утеса «Человек» нужно отказаться. На соседних скалах поместиться негде. Их вершины два раза в день покрывались водой. До самых высоких долетали брызги пены. В этом вынужденном купании нет ничего приятного.

Оставался лишь разбитый пароход. Можно ли устроиться там? Жиллиат надеялся на это.

Убежище для путника

Через полчаса Жиллиат, вернувшись на разрушенное судно, спускался с мостков на палубу, с палубы – в уцелевшую часть трюма, внимательно изучая все то, что раньше осмотрел лишь бегло.

С помощью шпиля он поднял на палубу Дюранды сверток вещей, выгруженных из барки. Шпиль работал хорошо, блок был в исправности. Жиллиат принялся выбирать из уцелевших на судне вещей все, что могло ему пригодиться. Среди обломков он нашел долото, очевидно, выпавшее из ящика с плотничьими инструментами, и пополнил им свой запас орудий. У него был с собой складной карманный нож. Жиллиат работал на пароходе весь день, раскапывая, приколачивая, расчищая.

К вечеру он уже знал следующее.

Все судно содрогалось от ветра. Обломки дрожали при каждом шаге Жиллиата. Прочной и устойчивой была только часть корпуса, зажатая между утесами, в которой и находилась машина. Бимсы[15]15
  Поперечные балки, соединяющие борта судна и служащие основанием палубы. (Прим. ред.)


[Закрыть] ее крепко упирались в гранит.

Поселиться на Дюранде было бы неосмотрительно. Это означало нагрузить ее лишней тяжестью, а ему нужно подумать о том, как ее облегчить. Располагаться на Дюранде нельзя ни в коем случае.

Обломки судна требовали самого внимательного ухода. Они напоминали тяжелобольного. Даже ветер обращался с ними грубо и неосторожно. То обстоятельство, что на обломках корабля предстояло проделать ряд работ, само по себе плохо. Все эти работы, несомненно, окончательно расшатают судно, а быть может, оно окажется не в силах вынести их. Кроме того, если бы ночью, когда он будет спать, с пароходом что-нибудь случилось, Жиллиат, находясь на нем, затонул бы вместе с обломками. Спасение в таком случае невозможно: все погибло бы. Для того чтобы в нужную минуту прийти на помощь судну, необходимо находиться вне его.

Нужно быть не на судне, но вблизи него; такова задача Жиллиата.

Трудности все возрастали. Где найти пристанище при таких условиях? Жиллиат начал размышлять.

Оставались только Дуврские скалы. Но поселиться на них трудно. На верхней площадке Большого Дувра виден какой-то странный нарост. Высокие утесы, как Дувр или «Человек», часто имеют срезанные вершины. Нарост на Дувре был, очевидно, обломком рухнувшего когда-то пика. Быть может, там есть какое-нибудь углубление, где можно поместиться. Лучшего Жиллиат и не желал бы.

Но как добраться до площадки? Как взобраться по гладкой отвесной поверхности, отполированной, покрытой скользкими стеблями и казавшейся намыленной? От палубы Дюранды до площадки не меньше тридцати футов.

Жиллиат достал из ящика для хранения инструментов веревку с узлами, обмотал ее вокруг пояса и стал взбираться на Малый Дувр. Чем выше он поднимался, тем труднее ему становилось продвигаться вперед. Наконец он с трудом достиг вершины. Очутившись наверху, выпрямился. Там едва хватало места для ступней его ног. Поселиться здесь невозможно. Отшельник мог бы на этом успокоиться, но Жиллиат был требовательнее и хотел большего.

Малый Дувр как бы кланялся Большому, и, казалось, он его приветствует; внизу расстояние между утесами равнялось двадцати футам; наверху оно было не больше восьми.

Стоя на вершине Малого Дувра, Жиллиат ясно видел каменную нишу на площадке Большого Дувра. Площадка эта находилась над его головой, между ним и ею лежала пропасть, а прямо под его ногами начинался отвесный склон Малого Дувра.

Жиллиат снял веревку с пояса, рассчитал на глаз расстояние и бросил крюк на площадку. Царапнув по камням, крюк сорвался. Узловатая веревка свесилась от ног Жиллиата по склону Малого Дувра. Жиллиат забросил ее еще раз, стараясь попасть в ту часть гранита, которая была покрыта трещинами и щелями. Он швырнул ее так ловко, что крюк засел в расщелине. Жиллиат потянул веревку, камень обломился, и веревочная лестница опять повисла в воздухе.

Жиллиат бросил крюк в третий раз. На этот раз крюк удержался. Жиллиат потянул веревку – она не поддалась. Крюк засел крепко. Жиллиату не было видно, где он зацепился. Теперь предстояло доверить свою жизнь этой неведомой опоре. Жиллиат не колебался. Он торопился. Приходилось выбирать кратчайший путь.

Кроме того, спуститься на палубу Дюранды и поискать иного пристанища не представлялось возможным. На скользком склоне легко сорваться, поэтому падение почти неизбежно. Можно влезть, но спуститься нельзя.

Движения Жиллиата, как всех хороших матросов, были точны. Он не терял сил даром и делал все с точным расчетом. Поэтому, обладая средней силой, умел совершать необычайные вещи; его бицепсы не отличались от тех, что имеет всякий нормальный мужчина, но Жиллиат мог похвалиться необычайно здоровым сердцем. Он обладал физической силой и душевной энергией.

Перед ним стояла трудная задача: повиснув на веревке, преодолеть расстояние между двумя Дуврами.

Жиллиат еще раз попробовал потянуть веревку: крюк держался крепко.

Жиллиат обернул левую руку платком, схватился правой за бечеву, накрыл ее левой рукой, затем, вытянув одну ногу вперед, второй изо всех сил оттолкнулся от утеса, стараясь не дать веревке закрутиться и намереваясь одним прыжком перескочить с вершины Малого Дувра на Большой.

Прыжок был силен, но, несмотря на предосторожности, бечева закрутилась; Жиллиат ударился плечом об утес и отскочил от него как мяч. Руки Жиллиата задели камень: платок разорвался, и кожа на ладонях содралась, но кости не повредились.

Жиллиат был оглушен и повис в воздухе, однако все же он настолько сохранил присутствие духа, что не выпускал веревки из рук. Несколько мгновений он никак не мог обхватить бечеву ногами; наконец ему удалось это. Тогда, цепко держась за веревку руками и ногами, он посмотрел вниз. Жиллиат не опасался, что веревка окажется слишком короткой: она уже не раз служила ему при более высоких подъемах. И действительно, нижний конец бечевы достигал палубы Дюранды. Убедившись, что он сможет по ней спуститься на пароход, Жиллиат начал взбираться вверх. Через несколько минут он достиг площадки.

Здесь, кроме пичуг, никогда не было ни одного живого существа. Площадку покрывали птичьи гнезда. Она имела форму несколько неправильной трапеции, завершая собой колоссальную гранитную призму – Большой Дуврский утес. В центре площадки дожди выбили углубление, похожее на миску.

Предположения Жиллиата оправдались. В одном из углов площадки были навалены каменные глыбы – остатки многолетних разрушений. Между ними сохранились проходы, достаточно широкие для того, чтобы мог проползти зверь, случайно заброшенный на эту вершину. Местами камни были навалены друг на друга; в них не было ни гротов, ни пещер, а лишь дыры, как в огромной губке. Жиллиат мог поместиться в одном из таких углублений. Дно его было выстлано травой и мхом. Жиллиат лежал бы там, как в футляре.

Вход в это отверстие имел вышину в два фута. В глубине оно суживалось. Иногда бывают каменные гробы точно такой формы. Камни защищали его с юго-западной стороны, проливной дождь не мог проникнуть туда. Отверстие было доступно лишь северному ветру.

Жиллиат остался доволен.

Два трудных вопроса были разрешены: для лодки найдена бухта, для него самого – ночлег. Главное удобство его пристанища заключалось в том, что ему легко было сообщаться с Дюрандой.

Крюк веревочной лестницы, попавший в расщелину утеса, держался крепко. Жиллиат укрепил его еще надежнее, привалив сверху большим камнем.

Затем он тотчас же занялся устройством правильного сообщения с Дюрандой. Он устроился хорошо; Большой Дувр был его домом, Дюранда – корабельной верфью. Уходить и приходить, спускаться и подниматься можно легко. Он быстро соскользнул по веревке на палубу.

Погода стояла прекрасная, все шло хорошо. Жиллиат был доволен. Вдруг он почувствовал, что проголодался.

Развязав корзину с провизией, достал ножик, отрезал кусок копченого мяса, хлеба, затем налил себе пресной воды, словом – поужинал прекрасно.

Хороший ужин после успешной работы – большое удовольствие. Полный желудок дополняет радость удовлетворенной совести.

Когда Жиллиат окончил ужин, еще не стемнело. Он воспользовался этим, чтобы облегчить, насколько возможно, судно от обломков. Уже раньше, днем, он начал разбирать их. Теперь принялся откладывать в безопасное место, возле машины, все то, что могло ему пригодиться: дерево, железо, веревки, парусину. Все ненужное он выбрасывал в море.

Груз из его собственной барки, поднятый на палубу, что ни говори, представлял собой значительную тяжесть. Стоя на палубе, Жиллиат мог достать рукой до отверстия в стене Малого Дувра. На утесах часто встречаются такие естественные шкафы, правда, незакрывающиеся. Жиллиат решил устроить там кладовую. На дно углубления он поставил два ящика – один с инструментами, другой с одеждой, затем два мешка – с мукой и сухарями, а спереди – быть может, слишком близко к краю, но другого места уже не было – корзину с провизией. Из ящика с одеждой предварительно достал свою овчину, плащ с капюшоном и просмоленные гетры.

Для того чтобы веревка с узлами не раскачивалась при ветре, Жиллиат привязал ее нижний конец к одной из перекладин Дюранды. Изогнутая перекладина держала веревку крепко, как сжатый кулак. Оставалось подумать о верхней части бечевы. Нижний ее конец был теперь в безопасности, но наверху, в том месте, где веревка касалась острого края площадки, она могла постепенно перетереться. Жиллиат стал рыться в отложенном им хламе, выбрал куски парусины, нашел среди обрывков каната несколько пучков пакли и набил всем этим карманы. Моряк сразу догадался бы, что он, стараясь предохранить веревку от трения, собирается обмотать ее в том месте, где она соприкасалась с утесом.

Запасшись всем необходимым, Жиллиат натянул на себя просмоленные гетры, надел плащ поверх куртки, поднял капюшон, накинул баранью шкуру и, взявшись за веревку, прочно прикрепленную к вершине Большого Дувра, начал взбираться на мрачную морскую башню.

Несмотря на то что ладони его были ободраны, он легко вскарабкался на площадку. Вершину еще освещали последние лучи солнца. На море была уже ночь. Жиллиат воспользовался светом заката для того, чтобы обмотать веревку. Он наложил на бечеву, в том месте, где она касалась камня, толстую повязку из парусины, обматывая каждый слой ткани паклей. Подобные наколенники делают актрисы, когда им приходится в последнем акте трагедии ползать на коленях и корчиться в агонии.

Наложив повязку, Жиллиат выпрямился. Уже в течение нескольких минут в воздухе раздавался странный звук. Он напоминал хлопанье крыльев гигантской летучей мыши. Жиллиат поднял глаза. Над его головой, на фоне сумрачного неба, быстро кружилось большое черное кольцо. На старых картинах такие круги изображают над головами святых. Но там они золотые на темном фоне. А это кольцо было черным на светлом фоне. Оно производило странное впечатление: казалось, ночь возлагает венец на Большой Дувр.

Круг то приближался к Жиллиату, то отдалялся, то суживался, то расширялся. Это были чайки, бакланы, рыболовы, птицы-фрегаты, целая стая испуганных морских пичуг. Очевидно, Большой Дувр являлся их гостиницей, куда они прилетали на ночлег. Жиллиат занял комнату в этой гостинице. Незваный постоялец тревожил их.

Они никогда не видели здесь человека. Птицы довольно долго с беспокойством кружились над скалой, как бы ожидая, что Жиллиат удалится. Он задумчиво следил за ними взглядом.

Наконец пичуги перестали кружиться, круг внезапно превратился в спираль, и вся стая направилась к вершине утеса «Человек».

Они опустились на него и, казалось, стали держать совет. Жиллиат улегся в своем логове, подложил под голову камень вместо подушки и долго еще слышал, как беспокойно кричали птицы.

Наконец они умолкли. Наступила тишина. Птицы заснули на своей вершине, Жиллиат – на своей.

Месть пернатых

Жиллиат спал довольно хорошо. Ему мешал лишь холод, несколько раз заставлявший его просыпаться. Он лег ногами вглубь отверстия, а головой – ко входу, забыв очистить свою постель от камешков, которые впивались в его тело, что не могло способствовать крепости сна. Время от времени Жиллиат открывал глаза.

Несколько раз до него доносились глухие раскаты: это волны во время прилива обрушивались в просвет между скалами. Все окружающее было настолько необычно, что казалось призрачным. Жиллиат думал, будто он грезит; ночью все кажется невероятным. Он твердил себе: это сон.

Засыпая, видел себя в Бю-де-ля-Рю, в Сен-Сампсоне, возле дома Летьерри; он слышал пение Дерюшетты, словом – возвращался к действительности. Когда он спал, ему казалось, что он живет и бодрствует; когда просыпался – думал, будто спит.

Среди ночи в небесах раздался какой-то гул. Жиллиат услышал его сквозь сон; очевидно, поднимался ветер. Один раз, проснувшись от холода, он широко раскрыл глаза и увидал тяжелые тучи над головой; луна, казалось, убегала от непогоды, и большая звезда гналась за ней.

Жиллиат еще не вполне проснулся, поэтому видения, носившиеся в его мозгу, слились с суровой картиной ночи.

На рассвете он крепко заснул, несмотря на холод. Его разбудили первые лучи солнца: он лежал головой к востоку. Жиллиат зевнул, потянулся и вылез из своей дыры. Сон его был так крепок, что в первую минуту мужчина не мог понять, что с ним происходит. Но понемногу он пришел в себя и наконец воскликнул: «Пора завтракать!»

Стояла тихая погода, было холодно, однако на небе – ни облачка: ночной ветер очистил горизонт, и восход солнца выглядел ослепительно. Начинался второй прекрасный день. Жиллиат почувствовал радость. Он снял плащ и гетры, завернул их в овчину, положив ее мехом внутрь, перевязал узел и засунул его глубоко в дыру на случай, если начнется дождь. Потом привел в порядок постель, очистив ее от камней. Сделав это, спустился по веревке на палубу Дюранды и направился к нише, куда поставил свою корзину с провизией.

Корзина исчезла. Ночью разыгрался сильный ветер, корзина стояла на самом краю, и ее, очевидно, сдуло в море. Стихия отказывалась сдаться без боя. Ветер, унесший корзину, вероятно, силен в своей злобе. Это уже настоящее объявление войны. Жиллиат так и понял. Находясь в открытом море, в полном одиночестве, трудно не видеть в ветре и скалах живых существ.

Теперь у Жиллиата оставались сухари, ржаная мука и, на худой конец, моллюски, которыми питался тот, кто умер от голода на утесе «Человек». О рыбной ловле не приходилось и думать. Рыба избегает подводных камней и прибоя; рыболовные снасти в этих местах бесполезны: закинутые сети лишь рвутся об острые рифы.

Жиллиат позавтракал несколькими раковинами, с трудом отделив их от утеса. Он чуть не сломал при этом свой нож. Во время скудного завтрака услышал странный шум над морем. Оглянулся.

Стая чаек с криком, шумом и хлопаньем крыльев опустилась на один из соседних утесов. Птицы все устремились в одно место, терзая клювами и когтями какой-то предмет.

Это была корзинка Жиллиата, занесенная порывом ветра на один из выступов скалы. Пернатые разлетелись в разные стороны, унося в клювах куски добычи. Жиллиат разглядел свое копченое мясо и треску.

Птицы тоже объявили ему войну. Они мстили ему. Жиллиат лишил их пристанища; они лишали его пищи.