Текст книги "Труженики моря (другой перевод)"

Автор книги: Виктор Гюго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Полезные сведения для людей, ожидающих или опасающихся писем из-за моря

В этот вечер Клюбен тоже пришел поздно.

Одной из причин его запоздалого возвращения было то, что перед тем, как вернуться, он ходил к порту Динан, на берегу которого тоже стояли кабаки. В одной из таких таверен, где его никто не знал в лицо, он купил бутылку водки и тщательно спрятал ее в огромном кармане своей куртки. Потом поднялся на борт Дюранды, отплывавшей наутро, и осмотрел, все ли в порядке.

Когда Клюбен пришел в свой трактир, в нижней зале не было никого, за исключением капитана дальнего плавания Жертре-Габуро, пившего пиво и покуривавшего трубку.

Между глотком и затяжкой он поздоровался с Клюбеном.

– Добрый вечер, капитан Клюбен.

– Добрый вечер, капитан Жертре.

– «Тамолипас»-то ушел.

– Разве? – ответил Клюбен. – А я и не заметил.

Капитан Жертре, сплюнув, сказал:

– Удрал Зуэла.

– Когда же это произошло?

– Да вот сегодня вечером.

– Куда он направился?

– Ко всем чертям.

– Несомненно; однако все же, куда именно?

– В Арекипу.

– А я и не знал, – проговорил Клюбен и добавил: – Я иду спать.

Он зажег свечу, направился к двери, затем, вернувшись, сказал:

– Вы когда-нибудь были в Арекипе?

– Да, несколько лет назад.

– А какие остановки встречаются по пути?

– Останавливаться можно везде. Но «Танолипас» не будет делать остановок.

Жертре-Габуро, выколотив пепел из трубки на тарелку, продолжал:

– Вы помните шхуну «Троянский конь» и трехмачтовый корабль «Трантемузин», отправившиеся в Кардиф? Я не советовал им выходить из-за погоды. Ну и вид у них был, когда они вернулись! Шхуна, груженная скипидаром, набрала воды во время бури, а затем пришлось вместе с водой выкачать насосами весь груз. А у трехмачтовика пострадали верхние части: все мачты были поломаны. Вот что значит не слушать опытных людей.

Клюбен, поставив подсвечник на стол, начал вытаскивать и вкладывать булавки, оказавшиеся за отворотом его куртки. Потом спросил:

– Капитан Жертре, вы, кажется, сказали, что «Тамолипас» нигде не будет останавливаться?

– Не будет. Он идет прямо в Чили.

– В таком случае он, вероятно, не сможет передавать никаких сведений во время пути?

– Почему же, капитан Клюбен? Во-первых, он сможет передавать депеши через все встречные суда, идущие в Европу.

– Ну?

– Вы огибаете мыс Монмут…

– Дальше.

– Потом мыс Валентен, потом мыс Исидор…

– И что же?

– А затем мыс Святой Анны.

– Правильно. Но при чем тут морские почтовые ящики?

– А вот, видите ли, там с обеих сторон высокие горы, на которых обитают лишь пингвины и буревестники. Нигде не происходит столько крушений и несчастий, как в этом месте. Адский край! Так вот там есть так называемый Голодный мыс. Вы подъезжаете к нему и вдруг замечаете на камнях надпись, сделанную красными буквами: «Почтовое отделение».

– Что это значит, капитан Жертре?

– Это значит, капитан Клюбен, что как только вы обогнете мыс Святой Анны, то увидите каменный столб в шесть футов вышиной. На этом столбе подвешен за веревку бочонок. Это и есть почтовый ящик. Англичане прибили к столбу надпись: «Почтовое отделение». Они ведь повсюду суют свой нос… Но это океанская почта: она не состоит под ведомством почтенного английского короля. Этот почтовый ящик принадлежит всем странам. Надпись по-английски «Почтовое отделение» столь неожиданна, что производит такое же впечатление, как если бы дьявол вдруг предложил вам чашку чая. Обмен почтой происходит следующим образом: все проходящие мимо суда опускают в бочонок депеши и забирают из него почту, адресованную туда, куда они направляются. Бочонок прикован снизу к столбу железной цепью, закрывается крышкой, но без замка. А кругом снег, дождь, буря. «Тамолипас» будет там проходить. Вы увидите, что таким способом можно переписываться с друзьями. Письма прекрасно доходят.

– Это очень интересно, – задумчиво пробормотал Клюбен.

Капитан Жертре-Габуро взялся за свою кружку.

– Вот, предположим, этот мошенник Зуэла вздумает написать мне, когда будет проходить через Магелланов пролив, и месяца через четыре я получу его плутовские каракули. Да, капитан Клюбен, вы, значит, завтра отплываете?

Клюбен задумался так глубоко, что капитану Жертре пришлось повторить свой вопрос. Клюбен, очнувшись, сказал:

– Да, да, конечно, капитан Жертре. Это ведь мой обычный день. Завтра утром я должен выйти в море.

– Я бы на вашем месте не выходил. Капитан Клюбен, собаки сегодня пахнут мокрой псиной, морские птицы вот уже в продолжение двух ночей летают вокруг маяка. Плохие приметы. У меня ведь свой барометр. Сейчас вторая лунная фаза, когда особенно сыро. Я видел сегодня клевер на поле – стебли его совсем выпрямились. Дождевые черви выползли, мухи кусаются, пчелы не отлетают далеко от ульев, воробьи чирикают без умолку. Звон самых дальних колоколов доносится явственно. Я слышал сегодня звон колокольни Сен-Люнер. И солнце нынче садилось в тумане. Завтра будет очень туманно. Я не советую вам выходить в море. Всегда боюсь тумана больше, чем сильного ветра. Туман – это предатель.

Книга шестая
Пьяный рулевой и трезвый капитан
Дуврские скалы

В пяти милях к югу от Гернзея, в открытом море, против мыса Пленмонт, между Ламаншскими островами и Сен-Мало, тянутся скалистые рифы, имеющие название Дуврские. Это опасное место.

Ближайшим французским пунктом является мыс Бреган. Дуврские скалы расположены немного ближе к Нормандским островам, чем к французскому берегу. Расстояние от рифов до Джерсея приблизительно равно длине джерсейского острова по диагонали – четырем милям.

Эти скалы пустынны. На них живут лишь морские птицы. Море вокруг них очень глубокое. К таким уединенным утесам всегда стремятся подводные морские обитатели, которые ищут уединения и спасаются от людского глаза. Здесь таится настоящий подводный лабиринт: пещеры, углубления, ворота, целая сеть переходов и коридоров. В них копошатся морские чудовища, пожирающие друг друга. Крабы поглощают мелкую рыбешку, а затем сами попадают в пасть более сильных. В темноте, скрытая от человеческого глаза, бьет ключом жизнь необычайных существ. В волнах проносятся очертания пастей, щупальцев, плавников, чешуи, разинутых челюстей, клещей, клешней; они дрожат, шевелятся, растут, изменяют форму и расплываются в темной глубине. Страшные чудища снуют взад и вперед, творя свою неутомимую работу. Это царство гидр, страшилищ, муравейник морского населения.

Лет сорок назад две скалы необычной формы издалека предупреждали мореплавателей о приближении к Дуврским рифам. Это были два вертикальных острия изогнутой формы, почти соприкасавшиеся верхушками. Казалось, из воды торчат бивни затонувшего слона. Но то были бивни величиной с башню под стать слону размером с гору. Между этими двумя естественными башнями невидимого города оставался лишь узкий проход, в котором кипели гребни волн. Он был всего в несколько футов длиной и походил на извилистый переулок между двумя стенами, носившими название двух Дувров – Большого и Малого. Большой имел около шестидесяти, Малый – около сорока футов в вышину. Морской прибой настолько подточил основание этих утесов, что во время шквала 26 октября 1859 года один из них рухнул. Остался лишь меньший, стертый и полуразвалившийся.

Одна из самых примечательных скал носит название «Человек». Она сохранилась до сих пор. В конце прошлого столетия рыбаки, занесенные сюда во время урагана, нашли на вершине этого утеса труп, а рядом с ним кучу пустых раковин. Какой-то человек, потерпевший кораблекрушение, был выброшен на скалу, жил здесь некоторое время, питаясь моллюсками, и, наконец, умер. Отсюда и пошло название утеса.

Это место напоминает унылую водную пустыню. Здесь царят одновременно вечный шум и вечная тишина. Человек сюда не добрался. Все происходящее тут для него – неизвестно и бесполезно. Скалы одиноко возвышаются над морем, а вокруг, насколько хватает глаз, волнуется водная пустошь.

Найденная водка

В пятницу утром, на следующий день после ухода «Тамолипаса», Дюранда взяла курс на Гернзей.

Она вышла из Сен-Мало в девять часов.

Погода стояла ясная, тумана не было. Старый капитан Жертре-Габуро, казалось, ошибся.

Приключения последних дней на сей раз отвлекли Клюбена от хлопот, связанных с погрузкой парохода. Весь груз состоял лишь из небольшого количества товара для лавок в порту Сен-Пьер да трех ящиков для гернзейской больницы; в одном лежало желтое мыло, в другом – свечи, а в третьем – французская кожа для подошв. Кроме того, от прежнего груза в трюме остались мешок колотого сахара и три ящика чая, которые не пропустила французская таможня. Скота на сей раз Клюбен тоже погрузил мало: на борту было лишь несколько быков. Их привязали довольно небрежно.

На пароходе плыли шесть пассажиров: гернзеец, два скототорговца, «турист», как уже говорили в то время, парижанин, человек среднего достатка, разъезжавший, очевидно, по торговым делам, и американец-миссионер.

Не считая капитана Клюбена, экипаж Дюранды состоял из семи человек: рулевого, плотника, кочегара, повара, при надобности становившегося боцманом, двух матросов и одного юнги. Один из матросов в то же время исполнял функции механика. Это был бравый и смышленый негр из голландской колонии, бежавший с сахарных плантаций. Его звали Имбранкам. Он прекрасно знал машину и умел управлять ею. В первое время черная физиономия матроса весьма способствовала созданию той дурной репутации, которой пользовалась Дюранда.

Рулевого, уроженца Джерсея, бывшего, однако, сыном родителей-эмигрантов, звали Тангруй. Он имел довольно знатное происхождение и принадлежал к старинному роду Тангровиллей. Но на Нормандских островах потеря богатства означает одновременно и потерю знатности. Даже имя разорившегося дворянина начинают произносить по-другому. Так случилось и с рулевым Дюранды. Тангровилль превратился в Тангруя.

Тангруй сохранил одну из дворянских привычек: он любил выпить. Для рулевого это большой недостаток. Но Клюбен настаивал на том, чтобы он оставался на пароходе и взял на себя перед Летьерри ответственность за него.

Тангруй никогда не покидал борта парохода; здесь он и ночевал.

Накануне отплытия, когда Клюбен пришел поздно вечером, чтобы осмотреть судно, Тангруй лежал на своей койке и спал.

Ночью он проснулся. Такая уж была у него еженощная привычка. Каждый пьяница, находящийся в подчинении, всегда имеет свой потайной уголок. У Тангруя такое место располагалось за баком с пресной водой. Там его никто не мог заметить, и он был уверен, что никто, кроме него, никогда туда не проникнет. Капитан Клюбен, никогда не пивший, был в этом отношении очень строг. Здесь рулевой прятал от глаз капитана небольшой запас рома и джина и каждую ночь отправлялся сюда как на любовное свидание. Надзор был строг, запас алкоголя скромен, и ночные оргии Тангруя ограничивались обычно двумя-тремя поспешными глотками. Иногда же его запасы и вовсе иссякали.

Но в эту ночь Тангруй неожиданно обнаружил в своем хранилище целую бутылку водки. Радость его, конечно, была велика, но удивление – еще больше. С неба она свалилась, что ли? Он никак не мог припомнить, когда и как принес ее на судно. Однако немедленно выпил всю водку, сделав это отчасти из осторожности: как бы ее не обнаружили и не отобрали. Пустую бутылку он бросил в море.

Когда он встал на следующее утро к рулю, его здорово покачивало. Но все же он правил почти как обычно.

Клюбен, как нам известно, накануне вернулся ночевать в гостиницу.

Под рубашкой он постоянно носил дорожный кожаный пояс, который не снимал даже ночью. В этом поясе капитан хранил около двадцати золотых гиней. На внутренней стороне его несмывающимися литографскими чернилами было написано имя «Клюбен».

Поднявшись на следующее утро, он, перед тем как отправляться в путь, вложил в свой пояс железную табакерку, в которой лежало семьдесят пять тысяч франков, и надел его, как обычно, на голое тело под рубашкой.

Прерванная беседа

Дюранда вышла в море. Пассажиры, разместив свои вещи под лавками, начали осматривать пароход, как это делают всегда и везде все морские путешественники. Двое из них – турист и парижанин – никогда не видели парохода и при первых оборотах колеса принялись любоваться вздымаемой им пеной. Потом они начали восхищаться дымом, валившим из трубы, затем принялись тщательно осматривать палубу, борта, каждый крюк, каждый болт, казавшиеся им драгоценностями, позолоченными ржавчиной. Они обошли вокруг маленькой пушки, стоявшей на палубе. Турист заметил, что она сидит на цепи, словно собака, а парижанин прибавил, что она завернута в просмоленный парус как бы для того, чтобы не простудиться. Когда пароход отплыл немного от берега, пассажиры начали рассматривать удаляющуюся землю, и один из них изрек ту общеизвестную истину, что вид с моря обманчив и на расстоянии одной мили все прибрежные города кажутся одинаковыми.

Сен-Мало все уменьшался и, наконец, совсем исчез. Пароход оставлял за собой длинный пенящийся след, терявшийся вдалеке.

Никогда Дюранда не шла так хорошо, как в этот день. Она вела себя прекрасно.

Часам к одиннадцати пароход достиг Минкье. Ветер дул с северо-запада, судно взяло курс на запад, почти не используя пар и подняв паруса. Погода все еще стояла ясная, но рыбачьи лодки возвращались к берегу, и постепенно море совершенно очистилось от судов.

Дюранда шла не совсем обычным путем, однако экипажу не было до этого никакого дела: все доверяли капитану. Но пароход несколько уклонялся в сторону; возможно, это была вина рулевого. Казалось, Дюранда скорее держит курс на Джерсей, чем на Гернзей.

В начале двенадцатого капитан проверил курс и отдал распоряжение, выровнявшись, идти на Гернзей. Это вызвало некоторую потерю во времени. При коротком дне подобные вещи имеют большое значение. Февральское солнце светило вовсю.

Тангруй нетвердо стоял на ногах, и руки его неуверенно двигались. Вследствие этого он часто поворачивал руль, что замедляло ход судна. Ветер почти совершенно улегся.

Пассажир-гернзеец, державший подзорную трубу, часто поднимал ее и вглядывался в горизонт, на западной стороне которого виднелось маленькое облачко тумана. Оно напоминало клочок пыльной ваты.

Капитан Клюбен, как всегда, был серьезен, но казался особенно внимательным. На борту Дюранды царил покой и даже веселье. Пассажиры болтали между собой. Если закрыть глаза во время плаванья, по типу разговоров на корабле всегда можно определить, в каком состоянии находится море. Непринужденная болтовня свидетельствует о том, что море спокойно.

Вот, например, беседа, происходившая на пароходе, которая могла вестись только при морском затишье:

– Посмотрите, сударь, какая прелестная мушка – красная с зеленым.

– Море ее утомило, и она присела отдохнуть.

– О, мухи не скоро устают!

– Это потому, что в них почти нет веса – их носит ветер.

– Да, я слышал, что кто-то взвесил унцию мух, а затем пересчитал их. Насекомых оказалось шесть тысяч двести шестьдесят восемь.

Гернзеец с подзорной трубой подсел к скототорговцам, и между ними начался такой разговор:

– Обракские быки тяжеловесны, коротконоги, шерсть у них чаще всего рыжая. Они очень медлительны из-за того, что у них такие короткие ноги.

– Да, в этом отношении салерские быки лучше.

– Ах, сударь, я видел однажды двух замечательных быков. У одного из них были короткие ноги, сильная грудь, мощный круп и бедра, такие же мускулы; кожа легко оттягивалась. У второго, к сожалению, наблюдались все признаки ожирения: грузное туловище, толстая шея, слишком тонкие ноги, отвислый зад. Он был пестрый.

– Это смешанная порода.

– Да, с примесью суффолькской крови.

– Поверите ли, сударь, на юге устраивают конкурсы ослов.

– Ослов?

– Честное слово! И самых безобразных признают самыми лучшими.

– Точно так же, как с мулами. Чем отвратительнее мул на вид, тем он считается лучше.

– Да, да. Большой живот, толстые ноги.

– Самым лучшим признают мула, напоминающего бочонок на четырех ногах.

– Красота животных это не то, что красота человека.

– И особенно женщин.

– Правильно!

– Ах, люблю, когда женщина красива!

– А я люблю, чтобы она была хорошо одета.

– Да, знаете, чисто, аккуратно, тщательно.

– И во всем новом. Молодая девушка должна иметь всегда такой вид, как будто она только вышла из рук ювелира.

– Да, так вот мы говорили о быках. Я видел, как тех двух продавали на рынке в Туаре.

– А, как же, знаю этот рынок.

Турист и парижанин беседовали с миссионером. Их разговор тоже свидетельствовал о том, что море спокойно.

– Грузоподъемность флота цивилизованных государств такова, – говорил турист: – французский флот – семьсот шестнадцать тысяч тонн, германский – миллион, американский – пять миллионов, английский – пять с половиной миллиона. Прибавьте еще маленькие страны. В общем, вокруг земного шара плавает сто сорок пять тысяч судов, общей грузоподъемностью в двенадцать миллионов девятьсот четыре тысячи тонн.

Американец перебил его:

– Сударь, Соединенные Штаты обладают флотом вместимостью в пять с половиной миллионов тонн.

– Возможно, – ответил турист. – Вы американец?

– Да, сударь.

– В таком случае, вы, очевидно, правы.

Они замолчали. Миссионер раздумывал о том, удобно ли сейчас предложить собеседникам по экземпляру Библии.

– Сударь, – снова заговорил турист, – правильно ли то, что в Америке так любят давать прозвища, что придумывают их для всех мало-мальски знаменитых людей? Верно ли то, будто известного миссурийского банкира Томаса Бентона зовут у вас старым слитком?

– Совершенно верно, а Захария Тейлора – старым Захаркой.

– А генерала Гаррисона – старым типом, не правда ли? А генерала Джексона – цикорием?

– Правильно.

Видневшееся вдалеке облачко тумана стало расти. Казалось, оно упало на воду из-за того, что нет ветра, и ползет по ней. Море выглядело совершенно гладким. Было около полудня: солнце светило вовсю, но не грело.

– Мне кажется, – заметил турист, – погода изменится.

– Возможно, будет дождь, – сказал парижанин.

– Или туман, – возразил американец.

В двенадцать, согласно обычаю, прозвонил колокол к обеду. Некоторые из пассажиров развязали свои припасы и принялись есть тут же, на палубе. Клюбен не обедал.

За едой разговоры продолжались.

Гернзеец подсел к американцу. Американец спросил:

– Вы хорошо знаете это море?

– Еще бы, я ведь здешний.

– Я тоже, – отозвался один из торговцев скотом.

Гернзеец поклонился в его сторону и продолжал:

– Теперь-то мы уже в открытом море, но если бы туман захватил нас раньше, у Менкье, в этом не было бы ничего приятного.

– А что такое Менкье? – спросил турист.

– О, это весьма коварные подводные камни.

– А мы уже их миновали?

– Да, мы их обогнули с юго-востока. Теперь они позади.

Разговор завязался между скототорговцем, оказавшимся родом из Сен-Мало, и гернзейцем. Они стали перечислять утесы, попадающиеся на пути от Сен-Мало к островам.

– Я вижу, – сказал гернзеец, – вы, береговые жители, так же любите плавать в этих местах, как мы – островитяне.

– О да, – ответил уроженец Сен-Мало, – но разница между нами в том, что вы называете свое отношение к морю любовью, а мы – привычкой.

– Да, вы все – хорошие моряки.

– Я – торговец скотом.

– Как звали известного моряка из Сен-Мало?

– Сюркуф?

– Нет, иначе…

– Дюге-Труен?

Парижанин вмешался в разговор:

– Дюге-Труен? Это тот, который был взят в плен англичанами? О, он был храбрым и в то же время любезнейшим человеком. Одна молодая англичанка влюбилась в него и помогла ему бежать.

В этот момент раздался громовой голос:

– Ты пьян!

Глава, в которой вскрываются все качества капитана Клюбена

Все обернулись.

Это был голос капитана, обращавшегося к рулевому.

Клюбен никогда не называл никого на «ты». И если капитан так набросился на Тангруя, значит, либо был страшно рассержен, либо хотел казаться рассерженным. Стоя на капитанском мостике, он пристально смотрел на рулевого. Он несколько раз повторил сквозь зубы: «Пропойца!»

Бедняга рулевой опустил голову. Туман рос. Теперь он охватывал уже половину горизонта, быстро растекаясь. Туман иногда напоминает масло. Ветер медленно и бесшумно разносил его, постепенно окутывая морскую поверхность. Туман двигался с северо-запада, прямо навстречу пароходу. Он походил на стену. У подножия этой стены обрывалась поверхность воды.

Сейчас туман находился уже на расстоянии полумили от парохода. Если бы ветер переменился, можно было еще избежать его, но для этого ветру нужно было перемениться немедля. Расстояние уменьшалось с каждым мгновеньем. Дюранда и туман двигались навстречу друг другу.

Клюбен скомандовал прибавить пару и повернуть на восток. Туман продолжал надвигаться, но немного медленнее. Пароход все еще освещало солнце.

На эти маневры, между тем, уходило время. В феврале ночь наступает рано.

Гернзеец, вглядывавшийся в туман, обратился к спутникам:

– Проклятый туман!

– Как он портит море, – отозвался один из торговцев.

Второй добавил:

– Какая неприятность!

Гернзеец подошел к Клюбену:

– Капитан Клюбен, я боюсь, туман помешает нам добраться.

Клюбен ответил:

– Я хотел остаться в Сен-Мало, но мне посоветовали ехать.

– Кто?

– Старые моряки.

– Ну что ж, – возразил гернзеец, – может быть, оно и правильно. Кто знает, не будет ли завтра бури. В это время года всегда нужно ждать самого худшего.

Через несколько минут Дюранда врезалась в туман.

Те, кто стоял на носу, сразу исчезли из глаз застывших на корме. Пароход оказался перерезанным на две части влажной серой перегородкой, затем все судно погрузилось в пелену. Солнце стало напоминать скрытую облаками луну. Все почувствовали холод. Пассажиры закутались в плащи, матросы надели теплые куртки. Море было по-прежнему спокойным и гладким. Оно казалось зловещим, все выглядело немощным и бледным, и лишь клубы черного дыма врезались в молочную пелену, окутавшую Дюранду.

Держать курс на восток было уже бесполезно. Капитан повернул на Гернзей и велел усилить ход.

Пассажир-гернзеец, бродя по судну, услыхал разговор негра Имбранкама с кочегаром. Он начал прислушиваться. Негр говорил:

– Утром, при солнечной погоде, мы шли медленно; а теперь, несмотря на туман, мчимся изо всех сил.

Гернзеец подошел к Клюбену и спросил:

– Капитан Клюбен, это ничего, что мы идем так быстро?

– У нас нет другого выхода, сударь. Я должен наверстать время, потерянное из-за этого пьяницы-рулевого.

– Вы правы, капитан Клюбен.

Клюбен добавил:

– Я спешу добраться до берега. Довольно и тумана, а тут еще надвигается ночь.

Гернзеец, приблизившись к торговцам, сказал:

– У нас прекрасный капитан.

Дюранда прошла мимо рыбачьего судна, из осторожности бросившего якорь. Находившиеся на судне рыбаки заметили, что Дюранда несется с большой скоростью и движется неправильным курсом. Она слишком уклонялась на запад. Пароход, летящий на всех парах среди тумана, поразил их.

К двум часам туман настолько сгустился, что капитан вынужден был покинуть свое место и подойти к рулевому. Белая тьма окружала Дюранду, ни море, ни небо не проглядывались.

Ветра не было. Бидон со скипидаром, подвешенный под капитанским мостиком, даже не колыхался. Пассажиры притихли.

Парижанин начал насвистывать сквозь зубы песенку Беранже.

Один из торговцев обратился к нему:

– Вы едете из Парижа?

– Да, сударь. – Он продолжал свистеть.

– Что там слышно?

– Все по-прежнему. Вкривь и вкось.

– Значит, на суше происходит то же, что и на море?

– Да, мы вот и на море попали в переделку.

– И можем угодить в большую беду?

Парижанин воскликнул:

– В какую беду? Что вы называете бедой? Вот, например, пожар в Одеоне – беда. Сколько людей он разорил! А справедливо ли это? Я не знаю, сударь, как вы, но мне такое вовсе не нравится.

– Мне тоже, – ответил торговец.

– Все, что творится на белом свете, производит впечатление испортившегося механизма. Я думаю, Господь Бог здесь ни при чем.

Торговец почесал затылок, как бы силясь понять его слова. Парижанин продолжал:

– Господь Бог отсутствует. Нужно было бы издать приказ о том, чтобы он занялся своими делами. Он залег отдыхать и не интересуется нами. Нет, право, сударь, все идет из рук вон плохо, и это потому, что Бог устроил себе каникулы, а делами заправляют его ангелы, кретины с воробьиными крылышками.

Капитан Клюбен, незаметно приблизившийся к ним, положил руку на плечо парижанина и сказал:

– Тсс… сударь, будьте осторожны в выражениях. Мы находимся в море.

Все промолчали.

Через несколько минут гернзеец, слыхавший весь разговор, прошептал на ухо торговцу:

– Какой набожный человек!

Дождя не было, но все промокли насквозь. Никто не знал точно, куда движется пароход, и всем было не по себе. Казалось, судно погрузилось в царство печали. Туман всегда создает тишину: он усыпляет волну и заглушает ветер. В этой тишине шум парохода представлялся беспокойным и жалобным.

Навстречу не попадалось ни одного корабля. Если даже где-нибудь со стороны Гернзея или Сен-Мало, вне полосы тумана, и были в море какие-нибудь суда, они не могли видеть Дюранду, и черная полоса ее дыма должна была им казаться лишь странной кометой в белесом небе.

Внезапно Клюбен закричал:

– Негодяй! Ты не так правишь! Ты нас погубишь. Убирайся в черту, пьяница!

И он сам взялся за руль.

Смущенный рулевой спрятался в рубке.

– Теперь мы спасены, – сказал гернзеец.

Пароход продолжал мчаться. К трем часам туман стал медленно подниматься и показалось море.

– Ох, мне это не нравится, – сказал гернзеец.

И в самом деле, туман может рассеяться лишь от солнца или от ветра. Если он рассеивается от солнца – хорошо. Но для солнца было уже слишком поздно. В феврале оно в три часа дня чересчур слабое. А ветер, разыгрывающийся в это время дня, опасен. Он зачастую предвещает бурю.

Однако если ветерок и был, то очень маленький.

Клюбен управлял пароходом, не отходя от руля, и слова, которые он бормотал, доносились до пассажиров:

– Нельзя терять ни минуты. Из-за этого пьяницы мы опоздали.

Его лицо было непроницаемым.

Море уже не выглядело таким спокойным. Кое-где на нем появились барашки. На поверхности воды там и сям дрожали пятна света. Такие пятна тревожат моряков: они указывают на прорывы, сделанные в пелене тумана ветром. Туман поднялся для того, чтобы затем сгуститься еще больше. Пароход попал теперь в самую его гущу. Временами круг разрывался, сверкал клочок неба, и затем завеса смыкалась снова.

Гернзеец, снова взяв подзорную трубу, обратился к Клюбену:

– Капитан Клюбен, мы идем на утес Гануа.

– Вы ошибаетесь, – холодно ответил Клюбен.

– Я уверен в этом!

– Это невозможно.

– Я только что видел скалу на горизонте.

– Нет. Здесь открытое море.

Клюбен продолжал вести судно в том же направлении. Гернзеец схватил трубу. Через мгновение он закричал:

– Капитан, поверните руль!

– Почему?

– Я четко вижу высокую скалу совсем близко. Это Гануа.

– Вы приняли густой туман за скалу.

– Это Гануа! Поверните руль во имя Неба!

Клюбен его не послушал.