Текст книги "Русь. Строительство империи 5 (СИ)"

Автор книги: Виктор Гросов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Беру, – выдохнул я, глядя ей в глаза. – Три дня. Давай, Вежа, готовь свои пятьдесят тысяч.

Она хищно улыбнулась, выпрямилась, глаза ее блеснули.

– Умница, княже, – сказала она. – Не стал торговаться, а то бы я передумала. Готовь людей, коней, голову свою умную – все пригодится.

Воздух дрогнул, и она исчезла, оставив легкий запах смолы и трав. Я сел, уставился на карту в интерфейсе, но ничего не видел. Пятьдесят тысяч очков. Три дня. А я даже не знаю, за что браться.

Дверь скрипнула, и вошел Олег. Наместник мой выглядел бодро – борода подстрижена, рубаха чистая, только шапка в руках его чуть помята, будто он ее всю дорогу теребил. Вот же привычка у человека странная. Я указал ему на лавку напротив.

– Садись, – сказал я. – Что принес?

Он сел, положил шапку на колени, посмотрел на меня спокойно, но с легким блеском в глазах.

– Вести, княже, – начал он, голос его был ровный, но твердый. – Новгород растет. Склады у Волхова заканчиваем ставить, кузнецы камни таскают. Меха к хазарам ушли – три воза, вчера отплыли. Мед тоже везут, два бочонка продали еще на той неделе. Серебро идет, потихоньку, но идет.

Я откинулся на спинку скамьи, скрестил руки. Хорошие вести. Склады – это казна, меха и мед – это торговля. Новгород оживает, как я и планировал. Налоговую реформу нужно не затягивать. Добрыня сейчас подсчитывает количество железа.

– А самострелы? – спросил я. – Мастера нашли?

Олег поднял взгляд.

– Нашли, княже, – сказал он. – Двое из местных, один из Киева пришел, с дружиной твоей. Делают потихоньку, десяток уже готов. Дерево берем из бора, тетиву плетем из льна. К концу месяца еще два десятка будет.

– Маловато, – ответил я. – Что еще?

Он помедлил, будто слова подбирал, потом заговорил тише.

– Купцы ворчат, княже, – сказал он. – Меха идут, мед идет, но платить нечем. Шкурки берут, да считать их морока. Серебра мало, я его не отдаю, за ради реформы энтой твоей. А без серебра торговля вязнет.

– Сколько серебра с хазар пришло? – спросил я.

Олег прикинул в уме, пальцем по лавке постучал.

– Гривен сто, – сказал он. – Меха дорогие, но хазары цену сбивают. Еще семь десятков с меда будет, если ладья дойдет.

– Мало, – сказал я. – На склады хватит, а на торговлю нет. Что купцы говорят?

– Говорят, княже, – ответил он, – что платить нечем. Шкурки теряют ценность без серебра-то. Оно ж как было. Есть шкурки – хорошо, цена нормальная, меняем на нужное. А без серебра, цена на шкурки опускается.

– Зови купцов, – сказал я, вздохнув. – Сегодня к вечеру пусть явятся. Поговорим.

Олег поднялся, шапку в руках сжал.

– Сделаю, княже, – сказал он. – Кого звать?

– Главных, – ответил я. – Тех, что с хазарами торгуют, да кто меха возит. И кузнецов возьми, что самострелы делают. Они нам пригодятся.

Он ушел, а я сел обратно, глядя на карту. Шкурки в прошлом, это ясно. Серебра мало, но что-то придумать надо. Жаль счет в банке нельзя открыть. С веком не повезло. Тут сложнее – народ к новому не привык, а казна не резиновая. Но металл же есть, кузнецы есть. Можно что-то сделать, чтобы торговля пошла. Я усмехнулся про себя. Великий князь Руси, а сижу, как купчишка, меха считаю. Смешно. Только без этого все, что я поднял, в пыль превратится.

К вечеру купцы явились. В горницу вошли пятеро – толстый, с бородой до груди, который мехами торговал, худой, с острым носом, который мед возил – этот родня Олега, и еще трое, помельче, но с глазами цепкими. За ними кузнец – низкий, с руками, как лопаты, в саже по локти. Я указал им на лавки.

– Садитесь, – сказал я. – Дело есть.

Они сели, посмотрели на меня. Толстый, меховой, заговорил первым.

– Слыхали, княже, – сказал он ворчливо. – Новгороду платить нечем.

О как! Сам лезет на разговор. Ну ладно.

– Верно, – ответил я. – Шкурки будем менять как средство торга. Серебра мало, но выход найдем.

Худой поднял взгляд – глаза его были цепкие, как у ястреба. Он чуть подался вперед, будто хотел каждое мое слово поймать и взвесить.

– А чем платить будем, княже? – спросил он, голос его был тихий, но с ноткой недоверия, словно он уже ждал, что я опять выдам что-то мудреное, чего не понять.

– Казной моей, – ответил я, стараясь говорить твердо, чтобы не дать ему зацепиться за сомнения. – Кое-что придумаем, чтобы счет вести, а не шкурки эти таскать.

Я попробовал объяснить свою задумку с жетонами. Начал с простого: железные таблички, с печатью моей, чтобы номинал был ясен – малые, средние, большие. Сказал, что кузнецы их отольют, а старосты принимать будут вместо мехов да шкур. Худой слушал, щурясь, будто в словах моих искал подвох, а толстый, меховой, только бороду теребил да хмыкал время от времени. Я добавил, что казна моя за жетоны поручится, что их потом на серебро или товар менять можно будет, но видел по их лицам – туго до них доходило. Худой даже губу прикусил, словно хотел что-то сказать, но передумал, а толстый буркнул что-то вроде: «Дивно это все, княже». Я выдохнул про себя – как же тяжело им вбить в головы что-то новое.

Глава 13

Перед глазами высветилось уведомление системы:

[Тех.логи]

[Сут.л. 82 «ов»]

[Сут.ком. 53 «ов» (106|х2)]

[Итог: +188 «ов» (35 316)]

Баланс: 35 504 «ов».

Я смахнул балланс. Золото в Березовке кончилось, это я уже переварил. Шкурки, что народ таскал вместо серебра, собирались на складах. Пора вводить порядок.

С купцами долго сидели. Я втолковывал мысль, которую тяжело им было принять с первого раза.

Нужна единица, понятная всем, чтобы не путались в этих шкурках да мехах. Я взял тогда уголь, начертил на бересте: «1 гривна = 20 шкурок», рунами. Просто, ясно, привычно. Гривна – слово старое, народ его знает, а 20 шкурок – мера, которую любой мужик на пальцах пересчитает. Но одной счетной единицы мало. Нужны деньги, которые в руках держать можно, а не только в уме.

Жетоны. Не простые железки, а посеребренные, с моим клеймом – птица с веткой березы, как на монетах, что я в Березовке чеканил, когда золото еще было. Посеребрить – значит дать вес, показать, что моя казна за ними стоит. Железо возьму из новгородских складов, серебро – из того, что с купцов-предателей вытрясли. Я прикинул в уме: на тысячу жетонов уйдет гривен десять серебра, не больше. Дорого, но без этого казна и дальше будет пустеть. Зато появится номинал денег.

Дверь скрипнула, вошел Ратибор. Он уже оправился от ранения, выглядит живчиком. Он остановился у порога, в ожидании, пока я заговорю.

– Гонцы вернулись? – спросил я, не отрывая глаз от бересты.

– Рано еще, – ответил он тихо.

– Зови четырех оставшихся, – сказал я. – Но сначала кузнеца сюда тащи. Дело есть.

Ратибор ушел, а я вернулся к своим расчетам. Жетоны – это не просто железки, это власть. Если народ их примет, я смогу налоги собирать без этой возни со шкурками. Но как заставить принять? В той жизни я бы сказал: «Запусти рекламу, покажи выгоду». А тут что? Вече? Указ? Надо, чтобы старосты первыми поверили, а за ними и остальные подтянутся. Я черкнул на бересте: «Гривна – 20 шкурок, 1 жетон – 1 гривна, 20 шкурок». Просто, как дважды два. Лучше обозвать жетон новой гривной. А потом сделаю еще большой жетон на пятьдесят и сто гривен, с инкрустацией.

Но это если считать шкурки куниц – самого дорогого мехового товара. А есть же еще и более мелкие – беличьи, куницы. Тогда введу еще и куны – это будет номинал в 1/100 гривны. С соотношением надо будет еще внимательно разобраться, но, судя по анализу новгородского рынка, все так и обстоит – один к ста.

Дверь снова отворилась, вошел Ратибор, за ним Степан, кузнец. Он стоял грузно, руки в саже, лицо красное. Я указал ему на лавки.

– Жетоны лить можешь? – я указал ему на рисунок. – Железо с серебром дам, клеймо мое поставишь. Птица с веткой, как на монетах. Будет называться гривной. Это будет новой единицей Руси. Навроде дирхамов и солидов.

Степан провел рукой по бороде, оставляя черные полосы сажи.

– Могу, княже, – сказал он. – Железо плавить – дело привычное, а серебро тонко класть надо. Сколько их?

– Тысячу, – ответил я. – Для пробы. Потом больше. Сможешь?

Он прищурился, прикинул что-то в уме.

– Фух, сделаю, – сказал он. – Мастеров возьму. Только серебро с железом давай сразу, без него не начну.

– Будет, – сказал я. – Из казны возьму. Ратибор, проследи.

Ратибор коротко ответил:

– Сделаю, княже.

Я отпустил их и остался один. Тысяча жетонов – это же 20 000 шкурок. Их эквивалент примерно 1000 гривен полновесного серебра. По сути, я получу 1 000 гривен-жетонов, которые по законам моего государства будут равняться 1 000 гривен серебра, а на самом деле это будет стоить 150 гривен полновесного серебра. Себестоимость железа и серебра в одной гривне равна 0,15 гривен серебра. Это без учета работы кузни. Да, я создам некий дисбаланс, но тут главное авторитет нового номинала денег. Все серебро будет изыматься, создавая его нехватку. Еще и законы конские приму за то, что серебро не сдали в казну по номиналу. Жестоко? Возможно. Но тут уж надо наводить порядок. Нужна собственная валюта.

Надо, чтобы в Новгороде их приняли, а потом в Киеве. Но внутри меня сидело сомнение. Народ привык к шкуркам, к их запаху, к их тяжести в руках. А жетоны – холодные, чужие. Смогут ли поверить?

А тут еще это задание от Вежи.

В голове стучало набатом: два дня до срока. Она дала задание за 50 000 очков. Надо поймать одного человечка. Я вроде и понимал как это провернуть, но в то же время не понимал за что такая сумма. Может этот человек знает что-то, что раскроет мне важную информацию? Не знаю, не знаю.

Сейчас главное провести эту денежную реформу. Пока Сфендослав с Курей и византийцами укрепляются в Ростове, мне нужно навести порядок в делах. Я отхватил огромный кусок Руси, который надо переварить. А поможет мне в этом звонкая монета – деньги. Если казна окрепнет, я смогу гонцов больше завести, дружину усилить, стены поднять, наемников нанять. Но без очков Вежи все это останется мечтами. Я вернулся к столу, взял бересту, еще раз перечитал расчеты. Гривна, жетоны, клеймо. Это отличная задумка. Авантюрная – да, но отличная. Если выйдет, я земли свои ниткой свяжу. Если нет – все развалится.

Я вызвал Олега. Он вошел, сжимая по привычке шапку. Я указал ему на лавку.

– Садись, – сказал я. – На счет реформы. Через несколько дней все запускаем в работу. Шкурки убираем, гривну вводим. Одна гривна – один жетон. И жетоны – посеребренные, с клеймом моим. Налоги так собирать будем. Попутнообъявим, что те кто будет добровольно менять серебро на новые гривны, получат освобождение от уплаты налогов в ближайшие сто дней.

Олег сел, шапку на колени положил, посмотрел на меня с интересом.

– Дивно, княже, – сказал он. – Купцы ворчать будут, но ежели казна за жетоны стоит, примут. Сколько их будет?

– Тысячу для начала, – ответил я. – Степан льет, серебро из казны дам. Ты с купцами поговори, пусть готовятся. Шкурки пока бери, их будем как товар использовать, они всяко дороже стоят за нашими границами.

– Сделаю, – сказал он. – Только народ к новому туго привыкает. Вона как купцы еле дотумкали до того, что ты толкуешь. Надо старостам объяснить.

– Гонцов пошлю, – сказал я. – С жетонами и грамотами. Пусть в селах раздают за шкурки, показывают.

Олег поднялся, шапку сжал в руках.

– Торговля оживет, княже. Я это понимаю, – сказал он. – Если серебро пойдет.

– Пойдет, – ответил я. – Иди, готовь людей.

Он ушел, а я сел обратно.

Вечером я вышел во двор. Кузницы дымили, Степан с мастерами уже гремел молотами. Я подошел, взял остывший жетон – железо теплое, серебро поблескивало тонким слоем. Клеймо четкое: парящий сокол с березовой веткой. Мой знак. Я сжал жетон в руке, чувствуя его вес. Это власть. Если народ примет, я выиграю огромный куш. Если нет – проиграю все. А чтобы не проиграть, нужно держать авторитет этих денег на высоком пьедестале. Нужно подумать как это сделать.

Степан с мастерами гремел молотами над раскаленным железом. Я стоял у горна, смотрел, как льют жетоны. Железо текло в формы, серебряная пыль оседала сверху, придавая блеск. Клеймо проступало четко. Тысяча жетонов – не бог весть что, в масштабах государства.

Надо, чтобы народ понял: это проще, это лучше.

Я повернулся к Степану, который вытирал пот с лица широкой ладонью, оставляя черные разводы.

– Сколько готово? – спросил я.

– Двести, княже, – ответил он, голос хриплый от дыма. – Завтра к вечеру еще триста будет. Мастера стараются.

– Хорошо, – сказал я.

Степан ушел к горну, а я вернулся в терем. Надо было отправить жетоны в Киев, чтобы там тоже начали чеканку. Новгород – сердце севера, но без Киева реформа не встанет на ноги. Я сел за стол, вытащил бересту, написал указ: «Чеканить жетоны с клеймом моим. Серебро из казны, железо местное». Печать приложил, одну из трех, которую создали для этого. Потом вызвал Ратибора.

Он вошел, как всегда, тихо, руки на поясе, глаза острые. Я протянул ему бересту.

– Отправь гонцов в Киев, – сказал я. – Пусть везут образцы жетонов, указ и десяток мастеров. Чеканку там начнут. Серебро с собой дадим, гривен пять.

– Духам все это нравится. Сделаю, княже, – ответил он. – К полудню ускачут.

– Иди уж, – сказал я.

Ратибор ушел, а я остался один. Ну хотя бы он получает от «духов» свои «ов» в нормальных количествах.

К полудню гонцы оседлали коней, мешки с жетонами и серебром привязали к седлам. Трое скакали в Киев, я смотрел им вслед, пока пыль не осела. Теперь Новгород. Надо, чтобы народ принял новшество. Я пошел на площадь, где уже собрались люди – мужики в рубахах, бабы с корзинами, купцы в кафтанах. Олег стоял у телеги, раздавал жетоны за меха.

Новгородский наместник протянул мне бересту.

– Купцы берут, княже, – сказал он тихо. – Ворчат, но берут. Меха за жетоны отдают, мед тоже.

– Ворчат – это хорошо. Плохо было бы если не ворчали. Все новое приходит с опаской, – сказал я. – Главное, чтобы брали. Старостам в селах раздай, пусть привыкают.

Народ расходился, кто с жетонами в руках, кто с пустыми ладонями. Я слышал шепотки: «Железки холодные», «Шкурки теплее». Но бунта не было, а это уже хорошо.

К вечеру Степан принес еще жетонов. Я взял один, провел пальцем по клейму. Серебро тонкое, блестит. Железо крепкое. Я раздал их Олегу, велел пустить в оборот. Ночью я ходил по горнице, мысли не давали покоя.

День до срока. 50 000 очков. Как поймать так аккуратно, чтобы выполнить задание системы?

Ночь накрыла Новгород, и я сидел у очага, глядя, как угли тлеют. Жетоны расходились по рукам, реформа набирала ход.

Сон не шел. Я дал указание поймать того, человека, которого «заказала» Вежа. Завтра этого человечка поймают. Я долго думал как это сделать с учетом требований системы, но в итоге догадался. Но об этом – потом. 50 000 «ов», считай у меня в кармане. Нужно у Вежи еще выцарапать заданий.

Воздух дрогнул, и она явилась. Сегодня брюнетка, с глазами черными, как смола, и улыбкой острой. Рубаха на ней сухая, волосы распущены, босая, в одной рубашке, с глубоким декольте и разрезом у бедра. Я выпрямился и косо посмотрел на нее.

– Звал, княже? – спросила она мягко, но с ехидцей.

– Да, – ответил я. – Задание твое почти выполнил. Дай еще одно.

Она подошла к столу, оперлась рукой, наклонилась ко мне. Глаза ее блестели, будто знала что-то, чего я не вижу.

– Спешка тебя погубит, Антон, – сказала она. – Но раз торопишься, так и быть. Кто я такая, чтобы отказывать Великому князю? Задание проще, чтобы голову не ломал. Собери налог с пяти сел жетонами. Два дня. 10 000 очков. Согласен?

Я прищурился. 10 000 маловато в сравнении с предыдущим заданием, но и суть задания проще. Два дня – мало, но реально. А главное – жетоны.

– Беру, – сказал я. – Начинай отсчет.

Она махнула рукой, и перед глазами вспыхнуло задание:

'Задание: Собрать налог с 5 сел жетонами.

Награда: 10 000 очков влияния.

Срок: 2 дня'.

Воздух дрогнул и она исчезла. Я сел, уставился на карту. Пять сел. Три малых рядом – Высокое, Речное, Каменка. Жетоны есть, гонцы есть, но времени в обрез.

Но есть хорошая задумка.

Я вызвал Ратибора. Объяснил ему задачу. Жетоны в долг дадим, пусть старосты потом шкурками вернут. Главное – собрать сейчас.

Он прищурился, пожал плечами и ушел выполнять задачу.

А что? Так же можно было! Никто не ограничивал меня в условиях этого задания. А вот в предыдущем – да, были заковыки.

Да их хитрость простая: выдать жетоны под будущие поставки. Старосты возьмут, народ увидит, что реформа работает. А я получу очки. На руках они будут иметь расписки о том, что к такому-то времени заберут материальную стоимость жетонов.

На рассвете я вышел во двор. Ратибор привлек Алешу и несколько лазутчиков для выполнения задания. Ратибор провел краткий инструктаж по сбору податей.

Через десять минут они оседлали коней и ускакали. Пыль поднялась, копыта застучали по земле. Я смотрел им вслед. Время течет сквозь пальцы. Два дня на налог, но главное – сегодня. 50 000 очков.

К полудню я ходил по площади, смотрел, как жетоны расходятся. Это было странное ощущение – когда твоя задумка исполняется в жизнь. Олег раздавал их купцам, те считали, перекладывали из руки в руку. Народ ворчал, но брал. Реформа приживается.

Вечер пришел с топотом копыт. Я вышел во двор, где мои фискальщики снимали седла. Ратибор подошел первым, протянул бересту.

За ним второй, третий. Все с берестами. Я взял их, пересчитал. Двенадцать гривен жетонами. Получилось?

Я вызвал интерфейс, ткнул в поле.

'Задание выполнено.

Награда: 10 000 очков влияния'.

Баланс: 45 504 «ов».

Я шумно выдохнул, выпуская напряжение, скопившееся за последние сутки. Удалось. План сработал даже быстрее, чем я рассчитывал – всего один день, и задание Вежи выполнено, десять тысяч очков влияния упали на баланс. Это был успех, несомненно. Но какой ценой? Хитрость, граничащая с обманом – выдать жетоны в долг, чтобы тут же их «собрать» в качестве налога. Чистая манипуляция, использование лазейки в условиях задания. Но система приняла, очки зачислила. А это главное… пока что.

Ратибор, стянув с головы потный подшлемник, подошел ближе. Его непроницаемое лицо выражало смесь усталости и уважения. Или это суждение? Он помолчал, переводя дыхание, потом посмотрел мне в глаза.

– Хитро придумано, княже, – голос его был тихим, почти безэмоциональным, но я уловил в нем нотку сомнения. – В долг дали, считай, сами себе, а потом тут же и собрали. Народ роптал, но старосты бумаги подписали, жетоны приняли. А мы их назад и забрали.

– Хитрость простая, Ратибор, – я отмахнулся от его взгляда, сосредоточившись на бересте с отчетом. – Главное, что она работает. А сейчас – отдыхайте. Вы славно потрудились, все четверо. Заслужили.

Система задание засчитала, очки у нас. Все по-честному, в конечном итоге.

Он кивнул, не став спорить, и вместе с остальными лазутчиками покинул горницу, оставив меня наедине с моими мыслями и тлеющим очагом.

Ночь медленно опускалась на Новгород, укрывая его темным покрывалом. За стенами терема стихал дневной шум, лишь изредка доносились далекие окрики стражи да лай собак. Я сидел у огня, наблюдая, как пляшут тени на бревенчатых стенах. В сундуке, под замком, лежало серебро, выменянное у купцов и собранное с предателей – основа моей казны. А по городу и окрестным весям уже расходились они – мои посеребренные жетоны. Новая гривна. Реформа, пусть и со скрипом, пусть и с ворчанием, но набирала ход. Народ привыкал. Купцы, хоть и косились, но брали железо с моим клеймом, понимая, что за ним стоит моя воля и моя казна. Это хрупкое равновесие нужно было поддерживать любой ценой. Еще предстояла работа с Киевом, нужно было убедиться, что и там чеканка идет полным ходом. И не забывать о главном призе – том задании на 50 000 очков, срок которого истекал завтра. Человечка должны были вот-вот привести.

Внезапный резкий скрип двери вырвал меня из раздумий. Я поднял голову. На пороге стоял Добрыня. Мой верный воевода, всегда спокойный и рассудительный, сейчас выглядел непривычно хмурым, даже встревоженным. Его лицо было суровым, а в мозолистой руке он сжимал жетон. Такой же, какие сотнями выходили из-под молотов Степана.

Сердце неприятно екнуло. Что-то случилось.

– Княже, – голос Добрыни был глухим, как будто он говорил через силу. Он шагнул вперед, подошел к столу и положил жетон передо мной. – Утром нашли. На торгу. Мужика одного поймали… с вот этим.

Я взял жетон. Он был грубее на ощупь, чем те, что делал Степан. Серебрение лежало неровно, местами облупилось, открывая темное железо под ним. Клеймо – мой сокол с веткой – было смазанным, нечетким. Подделка. Грубая, но все же.

– С жетонами, – продолжил Добрыня, видя, что я все понял. – Фальшивыми. Несколько штук у него было. Пытался расплатиться на рынке.

Глава 14

Я сидел в тереме, вертя в руках фальшивый жетон, который Добрыня притащил с утра. Железо шершавое, серебро облезлое, клеймо – мой сокол с веткой – размазалось. Внутри все кипело. Это удар власти. Дверь скрипнула, вошел Добрыня, за ним Ратибор. Я положил жетон на стол, провел пальцем по краю.

– Это не случайность, – начал я, глядя то на одного, то на другого. – Кто-то хочет нас разорить. Казну пустую держать, жетоны мои в грязь втоптать.

Добрыня сложил на груди.

– Мужика того с торга допросили, княже. Говорит, из Ростова. Молчит, кто дал, но серебро у него было. Настоящее.

– Ростов? – я откинулся на лавку, прикинул в уме. Там Сфендослав с Курей засел. – Ладно. Зови Олега и Степана.

Они пришли быстро. Олег, как всегда, с шапкой в руках, Степан – с сажей на бороде. Я встал, прошелся вдоль стола, пальцы постукивали по дереву.

– Слушайте внимательно. Фальшивомонетчиков будем ловить. И наказывать жестко. Указ такой: кто подделывает жетоны – на виселицу. Публично, на площади, чтоб все видели. Олег, на вече объявишь. Пусть народ знает: казна моя нерушима. Это они не у князя воруют, а у народа, который торг ведет и подати платит.

Олег переступил с ноги на ногу.

– Купцы ворчать станут, княже. Скажут, мол, сурово слишком.

– Мне их ворчание – что ветер в поле. А ты, Степан, клеймо переделай. Инкрустацию штемпеля сделай.

Степан провел ладонью по бороде, оставил черные полосы.

– Сделаю, княже. Железо плавить – дело привычное, а инкрустацию на штампе надо тонко делать. Дня три уйдет.

– Хорошо, сообщи, как будет готово.

Он ушел, а я повернулся к Ратибору.

– Ты вот что. Бери двадцать дружинников, самых верных. Назови их «Око казны». Это будет отдельное ведомство, мне подчиненное. Будете жетоны проверять – в Новгороде, Киеве, Березовке. Каждую фальшивку мне сюда тащите. Пятерых в Киев отправь с указом, троих в Березовку. Остальных тут держи. Грамоты с печатью дам, образцы жетонов тоже. Гонцов надо больше.

Ратибор ответил тихо, но твердо:

– Сделаю, княже. К утру люди будут готовы.

– Иди, – махнул я рукой. – И тех с торга, что поймали, сюда веди. Поговорим.

Если фальшивки расползутся, казна моя рухнет, жетоны в цене упадут, а с ними и моя власть. Надо давить это в зародыше.

К полудню Ратибор привел задержанных. Двое мужиков, в грязных рубахах, руки связаны. Один молодой, глаза бегают, второй постарше, смотрит в пол. Я сел, фальшивый жетон положил перед ними.

– Кто дал? – спросил я.

Молодой дернулся и быстро заговорил:

– Да просто дали, княже. Серебром платили. Я не ковал, клянусь! Просто взял, продать хотел.

– А ты? – повернулся я к старшему.

Тот молчал, губы сжал. Я встал, подошел ближе, наклонился к нему.

– Молчать будешь – на площади прилюдно казню. Говори.

Он поднял глаза:

– Не знаю имен. Повозка пришла, мужик в плаще дал. Сказал, на торгу менять.

– В Ростове плащей много, – я отошел к столу. – Ратибор, молодого на площадь. Судить. И повесить. Пусть народ видит. Этого в темницу, потом еще раз спрошу.

Ратибор уволок их. Я сел, уставился на жетон. Сфендослав или Куря, а может, оба. Им выгодно казну мою подорвать, жетоны обесценить. Но они не могли так быстро узнать в Ростове и что-то предпринять, значит кто-то здесь от них воду мутит. Или у меня есть и иные враги? Оттон? Византия?

К вечеру на площади собралась толпа. Народ стекался со всех концов Новгорода – купцы в шубах, ремесленники с мозолистыми руками, бабы с детьми на руках, даже несколько дружинников, что сменились с дозора. Все стояли тесно, плечо к плечу, перешептывались, бросали взгляды то на виселицу, то на меня. Молодого, того, что попался с фальшивыми жетонами, вывели после недолгого княжьего суда. Я сам вынес приговор – быстро, без лишних слов. Ратибор с двумя воинами подвели его к столбу, накинули веревку на шею. Парень дернулся, глаза его бегали, но рот он держал закрытым. Веревка натянулась, дерево скрипнуло, тело качнулось в воздухе. Тишина легла на площадь, только ветер гнал пыль по камням да где-то вдали собака тявкнула.

Народ смотрел по-разному. Кто-то хмурился, отводил глаза, будто не хотел видеть, как жизнь уходит из чужого тела. Кто-то плевал в сторону виселицы, громко цыкал языком, показывая, что одобряет. Бабы шептались, закрывая детям лица подолами. Один старик, сгорбленный, с палкой в руке, пробился ближе к помосту и крикнул: «Так им, ворам, и надо, княже!» Голос у него дрожал, но в нем слышалась злость. Я стоял у края помоста, смотрел на эту толпу с мрачным взором, оглядывая каждого. Олег вышел вперед, развернул бересту с указом и начал читать громко, чтоб даже в задних рядах слышали. Слова его падали тяжело, как камни: «Кто подделывает жетоны князя, тот крадет у народа, тот предает казну. Смерть таким – на площади, прилюдно». Голос его разносился над толпой, и я видел, как люди переглядывались, переступали с ноги на ногу.

Жестоко? Да, жестоко. Я сам это понимал, глядя, как тело покачивается на ветру, как тень его ложится на камни. Но иначе нельзя. Стоило мне дать слабину, отпустить этого фальшивомонетчика с миром – и что дальше? Жетоны мои, что я с таким трудом ввел, превратятся в мусор. Народ перестанет верить в них, казна опустеет, торговля встанет. Все, что я строил – Березовку, Новгород, реформу эту проклятую, – развалится в один день. Мои начинания, мои планы уйдут коту под хвост, а враги – Сфендослав, Куря, Византия – только того и ждут. Они уже сейчас фальшью казну мою травят, а если я не покажу силу, не докажу, что князь здесь я, то завтра они открыто придут с мечами. Нет, пусть лучше один повешенный, чем вся Русь в крови. Я смотрел на толпу, на лица эти – усталые, злые, напуганные, – и понимал: они должны знать, что казна моя нерушима. Что я не дам ее разорить ни чужим, ни своим.

Ночью вернулся Ратибор. Лицо усталое.

– «Око казны» пошло по делу, княже. Пятеро в Киев скачут, трое в Березовку ушли. В Новгороде с утра торг проверять начнем.

– Хорошо, – ответил я. – На торгу каждый жетон щупайте. Фальшь найдете – сразу ко мне.

Он ушел, а я остался с берестой. Написал еще один указ: «Око казны» имеет право обыскивать лавки, допрашивать купцов. Приложил тяжелую печать с соколом. Утром раздам.

Потом я вызвал Вежу. Воздух дрогнул и появилась система

– Звал, княже?

– Фальшивки по рукам ходят, – сказал я. – Дай задание. Чтоб выжечь эту заразу.

Она улыбнулась, шагнула ближе.

– Спешка твоя забавляет. Но раз надо, я ж не против.

Я ждал. Она молчала, будто тянула время. Наконец воздух мигнул, перед глазами вспыхнуло:

'Задание: Укрепить власть казны.

Срок: три дня.

Награда: 4 000 очков влияния'.

– Мало, – бросил я.

– Жадный ты, Антон, – она рассмеялась. – Ладно, держи бонус. Найдешь источник подделок – еще 2 000 сверху.

– Идет.

Она исчезла, а я сел за стол. Три дня. «Око казны» уже пошло по следу, виселица стоит, Степан клеймо меняет. Я взял новый жетон, провел пальцем по рельефу.

Утро началось с гомона на торгу. Я стоял у окна терема, смотрел, как дружинники «Ока» ходят между лавками. Берут жетоны, проверяют. Новые блестят ровно, а фальшивки выдают себя кривым клеймом и облезлым серебром. К полудню Ратибор притащил три подделки, бросил их на стол. Я взял одну, провел пальцем по краю. Работа грубая, но опасная. Если таких больше станет, народ перестанет верить моим деньгам.

– Откуда это? – спросил я, глядя на него.

– С торга, княже. Купец сдавал мед за них. Говорит, вчера взял у приезжего.

– Допроси его, – сказал я. – И найди того, кто дал.

Ратибор ушел, а я сел за стол, развернул в интерфейсе карту. Ростов на востоке. Оттуда фальшь идет, я это чую. Сфендослав с Курей там засели, им выгодно казну мою подорвать. Дверь скрипнула, вошел Олег.

– Княже, вести с торга, – начал он. – Жетоны скупают. Много. Серебром платят, больше номинала.

– Кто? – я встал, подошел к нему.

– Приезжие. Двое в кафтанах богатых. Утром у лавок крутились, жетоны брали пачками. Серебро сыпали щедро. Купцы говорят, ростовские это.

– Веславу зови, – сказал я. – Пусть следит.

Олег вышел, а я вернулся к карте. Скупка жетонов? Да это ж отлично. Хотя. Может это такой своеобразный ход против меня. Вытащить настоящие из рук, оставить меня с фальшью. К обеду явилась Веслава. Вошла тихо, плащ скинула, волосы растрепаны.

– Звал, княже? – устало спросила девушка.

– Жетоны скупают, – я вздохнул оглядывая девушку. – Олег говорит, ростовские. Бери лазутчиков, иди на торг. Найди этих купцов, выследи, куда идут.

– Сделаю, – ответила она, надела плащ и ушла.

Торг шумел. Дружинники Ратибора все проверяли, но фальшивки не кончались. К вечеру он вернулся с купцом – толстым, в шубе дорогой. Тот стоял у порога, вытирал пот с лица.

– Этот, княже, – Ратибор показал на него. – За фальшь мед сдавал.

Я сел, посмотрел на купца.

– Говори, откуда взял.

Он заговорил дрожащим голосом:

– Вчера приезжий дал, княже. Сказал, гривны-жетоны твои. Я не смотрел, взял. Серебра полгривны обещал, да ушел.

– Как выглядел? – спросил я.

– Высокий, в плаще темном. Борода русая, глаз кривой. С повозкой был, у реки стоял.

– Ростовский? – я прищурился.

– Не знаю, княже. Говор южный. Больше ничего не скажу.

– В темницу его, – я устало махнул на толстяка. – Пусть подумает.

Купца увели. Надо Веславе сказать, пусть реку проверит. Но сначала – второй задержанный. Я велел страже привести. Его притащили – худой, в синяках, глаза пустые. Я встал, показал ему фальшивый жетон.

– Вчера молчал, – сказал я. – Сегодня тебя виселица ждет. Кто дал?

Он поднял голову:

– Пришлый. Сказал, жетоны пустить по рукам, серебро брать. Больше не знаю.

– Имя?

– Не назвался. Повозку грузил у Волхова.

– Ратибор, на площадь его, – сказал я. – Повесить.

Дружинник уволок его, а я сел.

Позже вернулась Веслава. Вошла, скинула капюшон.

– Нашла, княже, – начала она. – Двое купцов у реки. Жетоны в мешки складывали, серебро раздавали. Потом в лес ушли, на восток.

– Ростов, все же. Сколько их?

– Четверо. Двое купцов, двое охраны. Кочевники, по лукам видно. Я до опушки дошла, дальше не стала.