Текст книги "Тайга (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Зачем? – удивилась Наташа.

– Что зачем? – парень не понял.

– Зачем тебе в тайге клофелин?

– Ну, – наш лекарь даже растерялся, – не знаю, вдруг пригодится. Я всегда с собой лекарства беру. Привычка такая.

Он поставил аптечку на стол, закрыл крышку.

Тоха победно поднял палец вверх.

– Тем более, – сказал он, – и клофелин мог взять кто угодно.

Юрка криво улыбнулся, опустил глаза, не решаясь встретиться с Зиночкой взглядом. И проговорил упрямо:

– Только сбежал не кто угодно, а Генка…

* * *

Дальше завязался спор. Юрка сцепился с Эдиком. Первый загибал пальцы, приводил аргументы. Второй никак не хотел соглашаться. Коля занял нейтралитет. Зиночка тихо плакала. Наташа ее утешала.

Тоха поманил меня пальцем в дальний уцелевший угол. Подхватил с раскладного столика пачку Примы и спички, предложил:

– Закурим?

Я не был любителем курева без фильтра, но отказываться не стал. Не до жиру. Коля тихонько прошмыгнул к нам.

Когда первый дымок взвился вверх, Тоха расслабился, горько улыбнулся и сказал почти шепотом:

– Ты уже все понял, но я обещал. Поэтому слушай – тем вечером мы решили обмыть находку. С собой у нас было две бутылки вина и водка. Водку оставили до лучших времен, а вино…

– Вино раскупорили, – сказал Коля. – Все были так счастливы! Юрка немного дулся, но это не в счет. Он всегда такой. Мы с детства дружим, привыкли.

Он махнул рукой. И посмотрел на Тоху, предлагая продолжить.

– Было весело. Наташа пела. Колька пытался всех пугать шаманскими проклятиями. Генка наглядеться не мог на свой артефакт. Кричал о научном открытии. Мечтал, что защитит диссертацию, что станет известным на весь Союз. А потом всех стало рубить. Как-то сразу, в момент. Мерзкое, доложу тебе ощущение. Я до сих пор не могу вспомнить, как оказался в палатке.

О замолчал, с сожалением откинул докуренный бычок, тут же начал новую сигарету.

– Я утром, когда выбрался из палатки, был еле живой – ноги ватные, в ушах звенело, голова раскалывалась, во рту словно кошки нассали. Огляделся и ох… – он осекся и выразился прилично, не так, как хотел изначально, – охренел. На поляне был форменный погром. Котелок валялся, подпорка под навесом оказалась сломана. Кто-то распотрошил Генкин рюкзак и вытряс содержимое на траву.

– Кто-то еще на поляне был? – спросил я, не сильно понимая зачем.

– Я и Зина, – сказал Санжай. – Мы первыми проснулись. Так уж вышло. Потом поднялась Ната, потом Тоха, Эдик. Последним Юрка. Потом уже сообразили, что нет ни тебя, ни Генки.

Антон перехватил эстафету.

– Проверили палатки. Все твои вещи лежали на месте. Генкины тоже. Пропала только та одежда, в которой он был вечером. Идол этот чертов тоже пропал да кое-что по мелочи: фляга, нож, фонарик и две банки тушенки. Потом уже выяснилось, что карты тоже нет.

– В том-то и странность, – Коля покачал головой. – Маловато как-то для двухдневного перехода. Не находите? И, потом, одному в тайге… Генка не охотник, не следопыт, он обычный ученый–историк. Ну не дурак же он, в самом деле, тащиться в тайгу с золотой гирей без вещей и проводника? Он же в картах, как свинья в апельсинах.

– Это да, – Тоха совсем посмурнел, – или мы чего-то о нем не знаем, или тут все не так просто.

Глава 9

Все замолчали, запыхтели табаком. На миг я даже забыл, что в руках моих не дорогие сигареты, а дешевая дрянь из прошлого. Потом вдруг вспомнил, что не узнал главного.

– А меня-то, как нашли?

– А это не мы, это Наташа! – Антон хохотнул. – Она решила, что ты спьяну в одних носках мог пойти отлить, а там свалился и уснул. У нас в той стороне нужник.

– И не ошиблась, – поддержал его Коля, – правда, какое тут спьяну, если было всего две бутылки на такую-то ораву?

– Теперь понятно, какое.

Тоха загасил окурок о подошву.

– Ладно, пойдемте, а то Эдик с Юркой друг друга поубивают. Вон сцепились, как два петуха. Объяснил бы кто этому белобрысому дураку, что при Зиночке обвинять Генку не стоит. Не ровен час, Эдик ему за это по бубну настучит!

* * *

Дождь закончился также неожиданно, как и начался. Раз – и закрыли кран. Сразу стало тихо. Из прорехи в облаках выглянуло солнце. Под ногами еще бурлила вода, а над озером уже раскинулась семицветная радуга. Яркая, сочная, просто волшебная. Ближний край ее почти упирался в центр водоема, дальний терялся в тайге.

– Все? – спросила Санжая Наташа. – Больше дождя не будет?

Тот притворно удивился:

– А тебе мало?

– Мне, – поспешила откреститься девушка, – мне вполне хватило.

Между делом она мешала в кастрюле ароматное варево.

Зиночка решила нас побаловать. Она раздербанила два пакета сухого киселя, заварила кипятком, поставила на керогаз. Правда, сначала ей пришлось выгнать страдающего Юрку, норовящего откусить от брикетов самую капельку.

Кисель странным образом всех примирил. Потом, когда его разлили по чашкам, когда Зина выдала всем по спасенному от дождя сухарю, когда Юрка пообещал, что после ливня непременно добудет нам во-о-о-от такую рыбину, Эдик вновь озвучил очевидное:

– Значит нас всех одурманили, а потом ограбили?

Юра раскрыл уже рот, чтобы вылить очередную порцию яда, но получил от Наташи подзатыльник и захлопнул пасть. Только принялся возмущенно зыркать, ожидая поддержки. Не дождался.

Долго прозябать в безделье нам не дали.

– Так, – скомандовал Тоха, – хватит трепаться, у нас куча дел. Допивайте кисель. Шибче, шибче!

– Ты с чего это раскомандовался? – спросила Наташа.

– С того, что я, во-первых, самый старший, а во-вторых, – он хитро прищурился, – самый умный.

Наташа со смаком облизала ложку из-под киселя. Сказала серьезно:

– Это еще спорный вопрос. У нас тут умников, что грязи, вон, взять хотя бы Юрку.

– Не надо меня брать, – возмутился тот. – Лучше скажи, Наташенька, киселя там больше нет?

Голос у него стал елейный до приторности. А морда хитрая-хитрая. Я не сдержался и заржал.

– Нет! – Ехидно протянула Наташа. – А некоторым сладкое вообще вредно, у них скоро жопа слипнется!

Юрка с совершенно непроницаемым видом изогнулся, оглядел себя со спины, ощупал костлявый зад. Заявил уверенно:

– Не слипнется.

А потом сделал быстрый шаг вперед, выкрикнул:

– Тогда это чур мое! – Схвати кастрюлю и ломанулся к озеру.

– Детский сад, – беззлобно произнес Эдик. – Здоровый лоб, а все никак не успокоится.

Коля заметил мой удивленный взгляд.

– Это ты тоже не помнишь?

Я старательно помотал головой. Подумал, что амнезия – классная штука. На нее можно списать все, что угодно. Для меня она практически дар небес. Вот и сейчас Коля поспешил мне несчастному пояснить:

– Юрка у нас с детства кисель обожает. Маленьким всегда с Наташей дрался за право вылизать кастрюлю. Вот и сейчас…

– Пусть радуется, – девушка махнула рукой. – Мне не жалко. Все лучше, чем с Эдиком ругаться.

С берега донеслось довольное урчание и чавканье. Я выглянул из-под навеса – Юрка сидел на борту лодки, с азартом добывал одним пальцем со стенок кастрюли останки киселя. Лицо у него было блаженное.

– Видал! – Тоха по-дружески пихнул меня в плечо. – А еще серьезный человек. Целый биохимик! Будущее светило науки.

– А все слышу! – выпалил Юрка, не отрываясь от процесса.

– Как доешь, – Антон повысил голос, – присоединяйся к нам. Для тебя есть важная миссия. А пока…

Он обернулся и выпалил грозно:

– Орлы! Шагом марш наводить в лагере порядок. Или вы спать на улице собираетесь?

– Не дождешься! – хохотнул Коля и первым ломанулся из-под навеса.

* * *

Эдик меня нахваливал. Точнее, не меня, а того Миху, что жил в этом теле раньше. Но мне было приятно за нас обоих.

– Ай да, Мишаня, – говорил парень с восхищением. – Ай да, молоток! Какое удачное место для палаток выбрал. А вы все, к озеру давай поставим, к озеру! Там просторнее! Я помню, – он распрямился назидательно поднял вверх палец и покачал им в воздухе.

– Чему ты так удивляешься? – проворчал Коля. – Он же с детства с дедом мотался по экспедициям. Даже меня пару раз брал с собой.

– И меня, – подтвердил Юрка.

Я смотрел на все это с плохо скрываемым удивлением. В отличии от того Михаила, мне было непонятно, чем это место так хорошо. И споров по поводу палаток я, ясное дело, не помнил. Не мог помнить. Я в них попросту никогда не участвовал.

Тоха уловил мои мысли, спросил:

– Не помнишь?

– Нет.

Чего тут скрывать?

– Ты сразу сказал, что если начнется дождь, то сюда вода не достанет. Возвышенность здесь. Самое сухое место.

– А-а-а.

Это было логично. Я открыл полог своей палатки и сам преисполнился благодарности. Там реально было сухо. Дождь стек с брезентовой крыши, собрался в ручьи и убежал с возвышенности в озеро.

– Молоток! – опять проговорил Эдик.

– Где молоток? – Рядом образовался Юрка.

Рыжий ткнул в меня пальцем.

– Он молоток!

– А я кто?

Коля фыркнул. Сказал беззлобно:

– Дурак ты.

Юрка сделал брови домиком и закричал:

– Наташ, чего они меня обижают?

Все дружно заржали. Этот вопль сработал, как громоотвод. Юрка же неожиданно глянул на меня и подмигнул.

Все мое неприятие этого несуразного нервного парня сразу развеялось как дым. Я увидел под ершистой маской растерянного, расстроенного пацана и вспомнил, что ничего о нем толком не знаю, а, значит, не имею права судить не разобравшись.

А Юрка тем временем натянул на физиономию трагическое выражение, прошествовал строевым шагом к Антону, приставил к виску ладонь, застыл по стойке смирно и отрапортовал:

– Товарищ командарм, курсант Егоров к выполнению важной миссии готов.

Видно, это был не первый его демарш. Тоха страдальчески скривился, игру не поддержал. Сказал по-простому:

– Возьми топор и сруби жердину для навеса. Отремонтировать его надо.

Юрка никак не мог остановиться. Он героически выпятил грудь, выкатил глаза. Опять проорал:

– Разрешите взять с собой того, – он указал на меня пальцем, – молотка. Боюсь, с одним топором не управлюсь.

Антом с трудом сдержался, чтобы не взорваться. Прошипел почти сквозь зубы:

– Бери кого хочешь, но, чтобы через час, навес был готов!

– А если через два?

В глаз у Юрки плясали черти. Тоха бессильно махнул рукой, развернулся и ушел. Вступать в пререкания не стал. Юркина морда расплылась в довольной улыбке. Он окинул поляну победным взглядом и вдруг взвыл:

– Наташа, спаси! Они меня не только не любят, а еще и работать заставляют!

– Не развалишься! – раздалось с кухни синхронно, на два голоса.

Потом послышалось фырканье, и Зиночка добавила:

– На тебе вообще пахать можно.

* * *

Хорошо, когда вокруг хренова туча деревьев. За жердиной далеко идти не пришлось. Нужное деревце нашлось почти сразу за палатками. Юрка потер ладони, отобрал у меня топор, примерился и сказал:

– Отойди, не стой за спиной.

Я послушно отодвинулся на пару шагов. Дождался, когда лезвие сделает на стволе первую зарубку и спросил:

– Ты зачем его постоянно дразнишь?

– Кого? – Юрка рубнул второй раз.

Не смотря на кажущуюся неуклюжесть и разболтанность, движения у него были уверенные, четкие, руки сильные. Я решил не кочевряжиться и пояснил:

– Тоху. Кого же еще? Он неплохой парень.

– Это я неплохой парень, – сказал Юрка, – ты неплохой парень, Эдик, Колька. А Тоха гад.

– Почему? – Я был категорически не согласен. Антон показался мне нормальным человеком.

Юрка рубанул последний раз, толкнул стволик, проследил, как тот падает на землю. Потом начал сноровисто обрубать ветки. Говорить он при этом не переставал:

– С детства эту сволочь ненавижу. Вечно подглядывал за нами, командовал и бегал жаловаться Генкиным родителям. Гад, одним словом.

Я прикинул на глазок Тохин возраст, сообразил, что тот старше года на три-четыре. А значит, вряд ли играл с нами в одни игры. Спросил удивленно:

– С чего бы ему за нами таскаться? У него что, своих друзей не было.

– Были, – Юрка играючи отмахнул верхушку. – Генка и был. Но мать у них с Зиной больно строгая. Вечно Геночку отправляла за сестрой приглядывать. А где Геночка, там и эта сволочь. Вот он и мешался у нас под ногами. Жаль, что ты не помнишь. Раньше ты со мной был солидарен.

Он поставил жердь вертикально, наморщил лоб, осмотрел, прикинул высоту, махнул рукой:

– Сойдет.

И вручил мне топор. Сам же потащил к лагерю опору, определив ее на плечо, как ружье. Я шел за ним следом и думал, что мне не понять этой вражды. Даже если в детстве Юрка с Антом терпеть не могли не друга, то сейчас-то какой смысл вспоминать, кто и каким был черт знает когда. С тех пор прошло так много времени, что давно можно было бы повзрослеть и все забыть. Тем более, я почти не сомневался в этом, Юрка в детстве тоже был не подарок.

Ему и теперь взросление не светило. Ни сейчас, ни чуть позже. Возможно, даже никогда. Вел он себя, как обиженный избалованный ребенок. И высказывался так же. Благо, мне не нужно было объяснять ему, что он неправ.

* * *

С палкой на плече Юрка прошел недолго. Конец жердины цеплялся за ветки, сбивал обормота с шага. В какой-то момент Юрка едва не навернулся, обозначил русским матерным свое отношение к тайге, походу, шаманам и всем тем идиотам, что покупаются на обещание клада. Потом перекинул жердь в ладонь и потащил на манер удилища.

Я только посмеивался у него за спиной. В Юркином ворчании не было злобы, скорее привычка быть вечно всем недовольным. Уже у самого места стоянки он скинул подпорку на землю, обернулся и сказал:

– Колька брехал, что тут где-то в дерево попала молния. Пойдем поглядим? Никогда такого не видел.

Мне тоже стало любопытно, но я ответил:

– Пойдем, только сначала палку эту отнесем.

– Ну уж нет, – Юрка даже замотал головой, – там же Тоха!

Сказано это было так, словно Антон непременно нас съест, едва увидит.

– И что с того? – не понял я.

– Мда, тяжелый случай, – Юрка наклонил голову на бок, почесал затылок. – Ты себе точно все мозги отшиб. Тоха там! То-ха! – повторил он по словам. – Этот гад, пока мы все не доделаем, не отстанет. Душу вытрясет.

И сделал такие глаза, что мне вспомнился гениальный фильм времен СССР. Там у Василия Алибабаевича было точно такое же выражение лица. Я постарался скопировать голос актера и произнес:

– Доцент заставит!

Юрка сначала поперхнулся, согнулся, стукнул себя руками по коленям, потом заржал, зажимая ладонью рот. Получилось это у него так заразительно, что я тоже не сдержался. Скоро мы хохотали дуэтом, сидя на мокрой на траве. До икоты, до изнеможения, до слез.

Юрка периодически тыкал в меня пальцем, пытался что-то сказать, но взрывался новым приступом смеха. Когда успокоился, отдышался и проговорил с уважением:

– Ну ты даешь! Я теперь знаю, как Тоху называть. Он у меня теперь попляшет!

Он даже забыл про дерево, про грозу, подхватил палку, собрался бежать на поляну. Я его остановил:

– Погоди! А дерево-то пойдем смотреть?

– Ой, да. Тьфу, совсем забыл.

Юрка вновь отбросил жердь.

– Командуй, куда идти.

* * *

Дерево выглядело весьма сюрреалистично. В небо оно смотрело совершенно целой верхушкой. Даже листья не успели пожухнуть. Внизу же ствол расщепился, разошелся по швам, лопнул пополам, выворотил наружу нутро. Мы почуяли его издалека по запаху дыма и нестерпимому жару.

Лишь потом увидели воочию. Кора снаружи была обуглена на два человеческих роста вверх. Внутри, в вертикальных прорехах, жидким золотом переливался огонь. Снаружи языков пламени не было вовсе. Я подошел, насколько позволил жар, и пригляделся – в середине дерево было пустым. Пламя выело его до самых стенок.

– Красиво, – неожиданно мечтательно сказал Юрка. Протянул руку и тут же отдернул. – Черт, жжется.

– А ты не лезь, – заметил я.

Он засунул палец в рот совсем, как пацан. Сказал обижено:

– Интересно же. На жеоду похоже.

– На что? – Слово это мне было незнакомо.

Юрка вновь наклонил голову на бок, оглядел меня, проронил сочувственно:

– Да-а-а, тяжело тебе будет. Что из тебя за геолог, если ты элементарных вещей не помнишь?

Геолог? Это откровение меня поразило. Я даже взгрустнул, мысленно сказал своему предшественнику: «Да, Миха, сложно нам с тобой будет. Я в геологии ни бум-бум. Придется переучиваться». Потом переспросил вслух:

– Так что такое жеода?

– Как тебе объяснить? – Юрка потер подбородок. – Представь камень. – Он показал пальцами колечко. – Допустим вот такой, круглый, а внутри полый. А на стенках изнутри, как на скорлупе, растут кристаллы. Представил?

Я понял сравнение. Действительно, казалось, что внутри у дерева все усеяно огромными кристаллами алого и рыжего цветов. Поэтому кивнул.

Юрка вздохнул, сказал удрученно:

– Надо с тобой что-то делать. Так, брат, нельзя. Так ты нас тут уморишь без карты.

– А что делать-то? – спросил я.

– Не знаю, – он сверкнул глазами и заржал, – может, еще раз тебе по башне зарядить?

Ну, не дурак ли? Я психанул.

– Да пошел ты!

Развернулся и сам пошел к оставленной на опушке подпорке.

Глава 10

Ребята за это время почти успели навести порядок. Натянули меж деревьев веревки, развесили сушиться промокшую одежду. Тоха встречал нас в крайнем раздражении. Он упер руки в боки, выдал возмущенно:

– Вас только за смертью посылать!

– А что не так? – тут же взъерепенился Юрка. – Просил жердь, вот! Получай!

– Я тебе получу, я тебе сейчас так получу! – слова прозвучал громко, но с места парень не сдвинулся. – Марш ремонтировать навес!

Юрка довольно осклабился, поглядел на меня с триумфом. И выдал припасенную фразу, подражая герою фильма:

– Я же говорил? Доцент заставит!

Тоха булькнул, пошел алыми пятнами, открыл рот, но не нашелся, что ответить. Из-под навеса вышел Эдик, хлопнул его по плечу, заржал, сказал с притворным сочувствием:

– Ну ты попал…

Юрка выпятил колесом тощую грудь и победно задрал нос. Этот миг стал мигом его триумфа. На физиономии парня читалось: «Как я тебя уел? А?»

Тоха махнул рукой и попросту ушел в палатку. Эдик посмотрел на меня, притянул за рукав. Сказал:

– Сходи надень сапоги, мне помощь твоя нужна.

– Какая? – Мне совсем не хотелось еще куда-то идти. Скорее наоборот, мечталось присесть, а лучше сразу прилечь. Во всем теле была слабость.

Эдик это почувствовал, поспешил оправдаться:

– Правда, нужна. Рогоз хочу накопать. Только ты не переживай, я тебя наклоняться не заставлю, сам все сделаю. Ты только ведро подержишь.

Это звучало интригующе. Что такое рогоз, я прекрасно знал. Но не имел ни малейшего понятия, зачем его копать. Спросить тоже не успел. От навеса раздался возмущенный голос Юрки:

– Размечтался! Не отдам. Иди сам свой рогоз копай. А Мишка мне и тут нужен!

– Обойдешься. С навесом там делать нечего. Санжай уже яму вырыл. А установить и закопать ты и один сможешь. Помощники для этого не нужны. Юрка обиженно засопел, посмотрел на меня моляще. Я помотал головой – заниматься навесом хотелось еще меньше.

– Как знаешь, – буркнул парень и отвернулся.

Эдик только ухмыльнулся, отправился за ним следом, вернулся с ведром, лопаткой и необычным ножом, похожим на маленький мачете. Порадовал:

– Ну все, теперь до вечера будет дуться.

Мне подумалось, что пусть дуется. В конце концов я ему не нянька. Он давно уже взрослый человек. Вслух я спросил:

– Для чего копают рогоз?

Эдик не удивился, не стал спрашивать: «И это не помнишь?». Он просто ответил, за что я был ему благодарен.

– Ради корней. Они съедобные. И даже вкусные, если запечь на костре. Чем-то немного на картошку похожи. – Парень обернулся на лагерь, вновь вздохнул, почти прошептал: – Жрать у нас совсем нечего. Скоро будем одну рыбу жевать, благо ее тут ловить не переловить.

* * *

Камыш стоял неподвижно. Жирный, высокий. Над озером был полный штиль, не ветерка. Эдик вручил мне ведро, нож, скинул на берег куртку, остался в одной майке. Велел:

– Ты глубоко не заходи. Черт его знает, докуда тут. Промокнешь. Я на разведку.

Я хотел сказать, куда уж больше промокать? Пока бежал в грозу по лесу, вымок по самое не балуйся. А переодеться так и не успел. Да и не во что тут особо переодеваться. Но промолчал. Какой смысл озвучивать очевидное?

Первый камыш Эдик добыл сам. Вытащил его на берег, отмерил от корня примерно две ладони, велел:

– Руби здесь. Низ стебля тоже съедобный. Мы из него салат сделаем. Санжай как раз обещал отыскать черемшу.

Он задумался, добавил:

– Ей, конечно, уже не время, но есть можно.

Про черемшу я только слышал. Пробовать не доводилось. Но это я оставил при себе. Послушно рубанул по стеблю камыша. Нож прошел, как по маслу, развалил добычу на две половины, врубился в землю.

– Молодец, – похвалил Эдик и полез снова в воду.

Я выдернул лезвие, провел по нему пальцем. Шикарная штука. Мечта!

– Мих, ты чего застрял? Иди сюда.

– Иду. – И я полез в воду.

Дальше пришлось работать без остановки. Эдик копал. Я рубил, промывал, складировал. Рогоза было много, корни у него оказались большие, толстые, разляпистые. В ведро они не лезли принципиально. Часть удалось сложить, воткнув стеблем вниз. Для остатка я, почесав маковку, скинул мокрую куртку, решил, что хуже ей точно не станет. Зато, завернув, можно будет нести.

А потом… Потом случилось то, к чему я подспудно был готов.

– Мих, – голос Эдика сначала дрогнул, тут же стал глухим, сдавленным, – иди сюда.

Сердце у меня бухнуло и замерло. Я всеми фибрами души почувствовал, что ничего хорошего сейчас не увижу. Спросил:

– Что там?

И замер, боясь услышать ответ.

– Иди, – повторил Эдик. – Срочно.

Мне едва удалось подавить желание перекреститься, так стало страшно. Черт, я никогда не был особо верующим, а тут… Ноги сами зашли в воду. Глаза все видели в резком, почти контрастном свете. Я влез в камыши, раздвинул их руками, углядел чуть сбоку Эдика и пошел, прощупывая сапогами дно, чтобы не подвернуть лодыжку в ямке.

Чем ближе, тем сложнее было идти. Последний шаг дался с огромным трудом. Эдик мне молча кивнул, посторонился, сказал:

– Смотри.

Я отодвинул еще пяток камышей, наклонил и увидел. Тут уж не смог сдержать облегченного вздоха. На отмели, между растений лежал совсем не труп. Нет, эта вещь наверняка принадлежала пропавшему Генке. Только была не им самим.

– Штормовка, – подтвердил мои мысли Эдик, – Генкина. Точно.

– Ты трогал, – спросил я. И услышал, что голос мой от волнения тоже стал сиплым.

– Нет, – ответил он. – Я не стал без тебя.

– Надо вытаскивать.

Я сделал еще шаг, нагнулся, свернул промокшую ткань так, чтобы из нее ничего не выпало, поднял, удивился:

– Тяжелая. Интересно, что там?

– Тащи на берег, – сказал Эдик, – посмотрим.

Обратно мы шли куда быстрее. Не глядя на воду, льющуюся в сапоги, не замечая ям. Слишком хотелось выбраться из озера.

Куртку на землю я опускать не стал. Отнес чуть дальше, бережно положил на траву. Распрямился и отступил, давая Эдику возможность действовать самому.

Он принял правила игры и опустился на колени. Пальцы его подрагивали. В полной тишине парень ощупал штормовку, проверил карманы, выкладывая находки одну за другой: фонарик, нож, две банки тушенки… Здесь было все, что взял с собой Генка. Все, кроме онгона и карты.

Эдик судорожно сглотнул, оттянул ворот майки, словно тот мог его душить, бессильно уселся на пятки. После паузы проговорил:

– Сдается мне, что Гена давно кормит раков…

Я совершенно непоследовательно вспомнил про холодные ключи, зачем-то спросил:

– Здесь есть раки?

Эдик вздрогнул, уставился на меня совершенно бессмысленным взглядом. Проговорил:

– Что? – наморщил лоб. – Не знаю, вряд ли. Просто, так говорят.

Он мог бы этого и не объяснять. Я и сам думал о том же. Нет лучше места, чтобы спрятать чей-то труп.

– Концы в воду, – вырвалось у меня банальное.

Эдик кивнул, как завороженный, повторил:

– И концы в воду.

* * *

Все остальное было, как в тумане. Мы совсем забыли про рогоз, про ведро, про нож. Забыли про свои куртки. Все это напрочь выветрилось из головы. Эдик осторожно сложил в Генкину штормовку все найденные вещи, бережно завернул. Потом поднял и понес, как младенца.

Лицо у него было потерянным. Глаза жалобными, взгляд беспомощным. И я понимал в чем дело. Сейчас парню предстояло самое страшное объяснение – его ждала Зиночка. Ему предстояло решить, что и как ей сказать. Мысль об этом была невыносима.

Я ощущал душевную боль Эдика почти физически. Он прошел еще несколько шагов, потом словно споткнулся, обернулся. Сказал:

– Я не могу. Давай, просто выкинем обратно? Сделаем вид, что ничего не находили.

Это решение было самым простым. Самым легким. Самым неправильным. Имело оно самое банальное название – малодушие. Эдик это тоже понимал. Никак не мог решиться, искал у меня поддержки.

И не нашел.

– Нет, – отрезал я, – так нельзя. Любой человек имеет право знать правду. Мы должны показать ребятам это.

Я ткнул пальцем в куртку, почему-то не решаясь назвать ее.

– Разве лучше, что Генку считают предателем? Не известно, что для Зиночки больнее.

Он кивнул, опустил глаза и пошел вперед, как на эшафот.

Не знаю, как так вышло, то ли сработала коллективная интуиция. То ли совпали обстоятельства, но вся компания встречала нас возле костра. Пыхтел котелок. Рядом пускал пар разгоряченный чайник. Коля ворошил палкой уголья.

– Пришли, – обрадовалась было Зиночка.

Но тут же узнала, потухла, пошатнулась. Спросила еле слышно:

– Что это?

Эдик молча нагнулся, опустил свою ношу. Так же беззвучно ее развернул и отошел.

Наташа охнула:

– Миш, что это значит?

– Нашли в камышах, – ответил я.

Зиночка опустилась на землю. Пальцы ее поочередно брали нож, фонарик, ощупывали предметы.

– Здесь все? – спросил тихонько Тоха.

Эдик кивнул. Он не отрывал глаз от девушки. Каждое ее движение отдавалось на его лице болью.

– Кроме золота, – ответил я.

– А карта?

– Карты тоже нет.

И тут Зиночка зарыдала. Обреченно, без единого звука. Эдик ринулся к ней, подхватил подмышки, поднял на ноги. Приказал:

– Погоди рыдать, – он притянул девушку к себе, обнял, прижался щекой к макушке.

Зиночка в его руках оказалось совсем крохотной. Сам Эдик невероятным образом преобразился. Стал сильным, мудрым, уверенным. Куда-то девались и его растерянность, и неловкость.

– Кто знает, что там было? – продолжал он. – Сама же помнишь, в ту ночь всех опоили. А под клофелином, что только человеку не причудится! Ушел куда-то, а куртку выкинул по пути. Делов-то.

– Правда?

Зиночка вырвалась из объятий, уперла в грудь парню кулачки, распахнула глаза. В них был океан надежды.

– Правда? – переспросила она.

– Я тебе, как медик говорю. Такое случается сплошь и рядом.

Эдик врал. Врал ради Зиночки, он пытался объяснить находку относительно безобидными событиями. И девушка в это верила, просто, потому что хотела верить. Без надежды на счастливый исход ей было невыносимо жить.

Но остальные-то должны были понимать, что все это неправда. Я тихонько принялся осматривать всю компанию. Мне нужно было увидеть их лица, считать реакцию, чтобы понять, кто и что думает по этому поводу.

И тут же наткнулся на изучающий взгляд Антона. Он занимался тем же. Секундное замешательство, Тоха едва заметно развел руками, усмехнулся одним уголком рта и продолжил свое дело. Я тоже не стал отвлекаться.

Юрка изумленно таращил глаза, порывался что-то сказать, но никак не мог решиться. Коля стоял, прислонившись спиной к опоре. Глаза у него были прикрыты, руки сложены на груди. Происходящее ему откровенно не нравилось. Ната…

С ней было сложнее всего. Девушка замерла, втянув голову в плечи. Лицо ее было опущено. Пальцы нервно теребили низ футболки. Что это значило? Да что угодно от испуга до стыда за Эдиково вранье. Ясно было одно, ей сейчас ужасно некомфортно. Ей хотелось уйти, убежать, оказаться отсюда, как можно дальше.

Я вздохнул, сам себя обругал: «Да, Мишаня, детектив из тебя, как из слона балерина. Никакущий!» И тут же глянул на Тоху. Вдруг парень что-то приметил? Что-то важное, чего не увидел я.

Но тот тоже выглядел растерянным.

Санжай вдруг отлип от опоры, открыл глаза и сказал:

– Дорогу надо искать. Что толку сидеть без дела? Сколько мы так продержимся? До зимы? А дальше?

– Согласен, – кивнул Антон. – Завтра и пойдем. С утра. Часиков в шесть встанем и…

Он показал пальцами все известный знак, озвучил его вслух:

– Топ-топ-топ…

– Я не пойду, – тут же отказался Юрка.

– Пойдешь, – усмехнулся Тоха, – если хочешь отсюда выбраться, пойдешь, куда ты денешься? – И добавил, издеваясь: – Доцент заставит!

Потом перевел взгляд на меня:

– Ты тоже пойдешь. Вдруг вспомнишь?

– А я? – Эдик даже про Зиночку забыл.

– Нет, – Антон стал категоричен, – а ты останешься с нашими девушками.

– Я бы тоже пошла… – Зина была не слишком уверена в своих словах, но она, как могла, пыталась помочь.

– Зинуль, – вступил Санжай, – ты же умная. Ты все сама понимаешь.

– Ну да, понимаю. Хорошо, – девушка расстроилась. – Надо вам собрать поесть. Кто знает, сколько вы пройдете?

Я же смотрел все это время на Наташу. В глазах ее застыли тоска и разочарование. А еще там была странная опустошенность. Но я так и не смог понять, что все это значило.

В сумерках Тоха, как и обещал, выпустил ракету. Красный огонек улетел высоко к звездам. Мы долго стояли, смотрели, как яркая точка висит в небесах. Мы все на что-то надеялись, хоть понимали, что надежды нет.