Текст книги "Тайга (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3

Можно подумать, я не знал. Правда, не ожидал, что будет еще и больно. Лезвие шкрябало по коже. Эдик скидывал на землю прядки волос, тянул скальп, расчищал себе поле деятельности. Я молчал. Зина не уходила, оставаясь на подхвате. Мне ее было видно краем глаза. Девушка оказалась весьма миловидная. Чуть полноватая, на фоне худющей Наташи, светленькая, с длинными волосами, заплетенными в толстенную косу, огромными глазищами, и россыпью мелких веснушек на носу. Лицо у нее было заплакано. На этот раз мне захотелось узнать, что же все-таки произошло. Правда, спросить не успел. Зина начала разговор сама:

– Хорошо, что тебя нашли, – сказала она.

С этим я был согласен. Конечно, хорошо. Мало приятного остаться одному, без вещей, в трусах в незнакомой тайге.

Девушка всхлипнула и добавила:

– А Гену так и не могут разыскать. Тоха с Колей опять отправились в тайгу. – Зиночка вновь хлюпнула носом.

Эдик пришлепнул мне на затылок последний кусь пластыря, приобнял девушку за плечи, принялся успокаивать.

– Зиночка, ты не плачь, он обязательно найдется.

Из крайней палатки вынырнул давешний белобрысый Юрка, услышал последнюю фразу, скривил губы в многозначительной улыбке, изрек:

– Хрен они его найдут!

– Почему? – опешила девушка.

Юрка хмыкнул:

– Какой смысл искать того, кто сам решил уйти? И идолу вчерашнему того…

Эдик нахмурил брови и сжал кулаки. Мне показалось, он вот-вот и бросится в драку.

– Чего того? – его вопрос прозвучал с угрозой.

– Ножки приделал! – закончил Юрка. – Сам же видел, нет нигде идола. И Генки нет! А это что значит?

– Ничего! – Практически закричала Зина и бросилась под навес.

Эдик сжал кулак, подсунул Юрке под нос.

– Врезать бы тебе!

Кулак у него был большой, мосластый. Юрка выкатил тощую грудь вперед, завопил:

– Попробуй, врежь! Только это ничего не изменит. Только я прав!

Назревала драка. Но мне вмешиваться в нее не хотелось. Я пока не разобрался, кто тут прав, а кто виноват. На шум прибежала Наташа, втиснулась между задирами, положила Юрке ладони на грудь, произнесла примирительно:

– Мальчики, ну не надо. Вот увидите, Гена найдется. И онгон найдется. Куда ему деваться?

Юрка даже отстранился:

– Размечталась, дура наивная.

Наташа, к моему удивлению ничуть не обиделась. Эдик досадливо сплюнул, процедил сквозь зубы:

– Идите вы…

И сам ушел утешать рыдающую Зиночку. Я наконец-то задал вопрос:

– А что такое онгон?

Повисла пауза. Мне она не понравилась совсем. Ната и Юрка переглянулись. Наконец, парень не сдержался:

– Миха, хватит дурочку валять. Ни в жизнь не поверю, что тебе память отшибло. Это опять твои идиотские шуточки?

Какие уж тут шуточки. Я вздохнул и добил его:

– А Генка кто?

* * *

Мои вопросы так и остались без ответа. Юрка психанул, послал меня нахрен и уплыл проверять донки. Ната немного помялась, не зная, как себя вести, а после прошептала: «Прости». И тоже слиняла к Зиночке. Я же, как дурак, остался сидеть на чурбаке, напрочь не понимая, что делать дальше.

Это только в книжках у попаданцев все гладко. Все им выкладывают нужную информацию. Все у них получается с первой попытки. В жизни все пошло как-то не так. Я уже собрался залезть обратно в палатку, полежать там, подумать. Но не успел. Из-под навеса появился Эдик. Сходу протянул мне пачку сигарет, спросил:

– Ты, правда, ничего не помнишь?

Я покосился на пачку с осторожностью. Прима. Такое мне ни разу не доводилось курить. А с аборигенами нужно было наводить мосты дружбы. Поэтому папиросу я взял, позволил Эдику ее прикурить, даже затянулся. Только потом ответил.

– Ничего.

Эдик выпустил в небо дымную струю, произнес задумчиво:

– Забавно.

Потом как-то резко обернулся, схватил меня узловатыми пальцами за пуговицу на рубашке. Я хотел откинуть его руку, но следующая фраза повергла меня в шок:

– Знаешь, что я думаю, – сказал он тихо. – Нихрена ты не сам ударился. Кто-то приложил тебя по затылку.

Он сам отпустил пуговицу, подставил мне под нос ладонь с двумя растопыренными пальцами.

– Два раза.

Я невольно потер затылок ладонью. Нащупал пластырь, бритую кожу. Спросил:

– Ты уверен?

Он кивнул.

– Абсолютно. Рана там такая странная. Двойная. Словно старались ударить в одно место, но слегка промазали. Ты вспомни, когда очнулся, на спине лежал?

И тут до меня дошло. Когда я очухался в этом теле, то видел перед носом мох, ветки и осыпавшуюся хвою. А это значит… Я отбросил недокуренный бычок. Вкус местного табака мне не понравился категорически. Не привык я такому.

– Так что? – напомнил о себе Эдик.

– Нет, – ответил я, – на животе.

Он поднял вверх палец, многозначительно протянул:

– Во-о-от! Вообще здесь что-то пакостное творится. И ночь эта…

– Что ночь? – не понял я.

– Всех точно одурманили. И могила…

Тут я вообще потерял нить повествования. А Эдик словно решил меня добить:

– И онгон. А Колька говорил – нельзя шаманские захоронения трогать! Прав был. Ох, как прав. И Генка пропал.

– А Юрка? – спросил я, боясь спугнуть его откровенность.

– А что Юрка? Он неплохой. Просто расстроен после вчерашнего. Онгон ему жалко. И с Генкой они всегда друг друга терпеть не могли.

Я вздохнул, попытался хоть как-то расставить новую информацию по местам, и понял, что ничерта не врубаюсь. Ну как здесь разобраться? Эдик бросил взгляд на навес. Рыдания оттуда утихли. Послышались шепотки. Я схватил его за рукав, чтобы не дать сбежать. Попросил:

– Погоди. Расскажи мне по порядку, что здесь происходит. Я не понимаю ничего. Я даже имени своего не помню.

– Не помнишь? – рыжая бровь поползла вверх. Эдик покачал головой. – Тогда давай знакомиться. Меня зовут Эдуард Штефан.

– Штефан? Какая интересная фамилия. Совсем, как немецкая.

– Она и есть немецкая. Здесь, – он обвел тайгу вокруг рукой, – вообще уйма немцев. Нас сюда во время войны переселяли. У нас вообще забавная компания подобралась. Колька, к примеру, у нас бурят…

Слева из тайги послышались голоса, и Эдик замолк. Напряженно замер, всматриваясь в просвет меж деревьев.

Я посмотрел туда же. Очень скоро увидел двух парней. Колю бурята узнал сразу. Слишком уж характерная была у него внешность. Глаз мой сразу определил в нем чрезвычайно сильного человека. Невысокий, коренастый, почти квадратный. Стриженные ежиком черные волосы, раскосые восточные глаза. Спокойный размеренный шаг. Коля был смурным. Весь вид его выражал озабоченность, непонимание.

Второй, тот, что шел рядом, был полной противоположностью: худощавый, среднего роста, жилистый, подвижный, как ртутный шарик. Черноволосый, кудрявый, смуглый. Его я про себя окрестил цыганом. Как его назвал Эдик? Тоха? Значит Антон.

Этот Антон беспрестанно что-то говорил, жестикулировал руками. Потом вдруг заметил меня, ожег мгновенным цепким взглядом и тут же вновь переключился на бурята. Но в этот миг я ощутил себя, как под прицелом снайперской винтовки. По спине пробежал холодок. Тоха меня напугал.

– Не нашли? – зачем-то прокричал навстречу им Эдик.

Хотя и так было понятно, что неведомого мне Генки с ними нет.

Коля притормозил, покачал головой. Из-под навеса вынырнула Зиночка, глянула с надеждой и погасла. Ната обняла ее за плечи. Горячо зашептала:

– Не плачь, найдется. Видишь, что ночью случилось. Наверное, потерялся.

– А если не потерялся? – девушка подняла заплаканные глаза, посмотрела на меня. – Если ему как Мишане…

– Что Мишане? – не поняла Ната. – Мишаня сам виноват. Нечего было в темноте шариться. Сам упал и ударился.

Зина хлюпнула, обратилась за поддержкой к немцу:

– Эдик, скажи ей. Скажи, что Мишу кто-то по затылку ударил. Что он не сам.

– Ударили? – это уже был голос Тохи.

Вопреки внешности он оказался низкий, подрыкивающий на «р».

– С чего ты взял?

Эдик поежился. Общение с «цыганом» не доставляло ему удовольствия тоже. Поэтому парень поспешно ответил:

– Рана на затылке, сдвоенная. А очнулся он на земле ничком. Лицом вниз.

– Та-а-а-ак…

Тоха потер кончик носа.

– Ударили, значит. И Генка пропал. И идол этот чертов.

– А карта? – спросил вдруг Коля. – Карта есть?

Все, как по команде, уставились на меня.

* * *

Что я мог им сказать? Ничего. Я вообще не знал, какое отношение эта карта имеет ко мне. Поэтому просто пожал плечами.

– Ты чего молчишь? – спросил Тоха. – Язык проглотил?

Эдик его прервал:

– Отстань от него. Не помнит он ничего. Сильно по башке получил. Даже имени своего не знает.

– Че… Чего не знает? – не поверил Тоха.

– Ничего. Отстань, говорю. Амнезия у нашего Михи. Самим надо карту искать.

Это известие повергло все благородное собрание в стопор. Я вновь потихоньку опустился на чурбак. Опять разболелась голова, перед глазами поплыло. На лбу выступила испарина. Как-то незаметно тьма затопила сознание, и я скользнул в небытие.

Очнулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Тряс и приговаривал:

– Миш, очнись! Миша, очнись, тебе говорят. Хватит меня пугать!

Голос показался мне женским. В ушах так шумело, что я не смог разобрать, кто именно говорит. Зато на автомате выдал:

– Натулик, это ты?

Что-то упало. Кто-то чертыхнулся. Совсем другой голос выпалил радостно:

– Вспомнил-таки!

Я открыл глаза. Лицо надо мной было совсем не женским. Резким, костистым, слегка порченным оспинками от прыщей. Юркино лицо. Я даже сморщился он обиды. Судьба оставила меня все там же – в тайге, с незнакомыми людьми, в далеком прошлом. А я-то обрадовался!

Здешняя Наташа стояла чуть поодаль. Выглядела встревоженной.

– Ну, вспомнил? – настойчиво повторил Юрка.

Я помотал головой, и тут же пожалел о содеянном. Мерзкой волной накатила тошнота. Накрыла, сдавила горло спазмом. Желудок подскочил до самых гланд, изверг содержимое прямо под ноги Юрке.

Сразу стало легче.

Юрка попятился, выдал традиционное народное:

– *б вашу мать! Эдик, что это он?

– Что-что, – рыжий немец раздвинул благородную публику, выбрался вперед, – у него сотрясение мозга! Самое натуральное.

– Откуда? – Юркин вопрос прозвучал довольно глупо.

За Эдика ответил Тоха:

– От верблюда! Тебя бы так шарахнули по балде.

– Ребята, – послышалось негромкое, – его бы до палатки довести и уложить. Отлежаться ему надо.

Это вступила моя Наташа. Моя? Я даже фыркнул от собственных мыслей. С каких это пор? Я совершенно не воспринимал эту девушку, как свою. Между Тохой и Юркой протиснулась серьезная Зиночка. Глянула на меня сочувственно. Попросила:

– А действительно, ребят, оттащите вы его в палатку. Ну сколько можно мучать человека?

Тоха возмутился:

– Зинуля, солнце наше, кто его мучает?

Юрка же скомандовал Эдику:

– Помогай.

Они дружно склонились надо мной, подхватили подмышки. Тихонько потащили прочь от навеса. Я вполне сносно перебирал ногами. Почти шел. Ругал себя мысленно, что так неприлично раскис. Правда, ничего с организмом поделать не мог.

От тряски меня мутило. За те пятнадцать метров, что отделяли навес от палаток, вывернуло еще дважды. Желудок был совсем пустой. На выходе получалась одна лишь желтая пена. От этого было только мучительнее.

В конце концов, этот бесконечный путь завершился. Юрка оттеснил рыжего, сам усадил меня на спальный мешок. Эдик притащил откуда-то надувную подушку. Сказал:

– Ложись, аккуратнее.

Ната молча стянула кеды. От их заботы мне стало не по себе. Эти люди переживали обо мне, старались помочь. А я… Я их попросту дурил, выдавая себя за другого человека. Но что я мог с этим поделать? Ничего.

С этой мыслью и заснул.

* * *

Проснулся от того, что пересохло во рту. Не открывая глаз, поворочал языком, облизнул губы. В полной мере осознал, что дико хочу пить. И приоткрыл глаза.

Напротив, скрестив по-турецки ноги, сидела Наташа. Она читала. Внимательно, увлеченно. На этот раз на голове у нее косынки не было. И я увидел, что волосы ее острижены коротко, почти под мальчика. Были они необычного каштанового цвета, отливающего густой краснотой. Длинные ресницы отбрасывали на щеки тени.

Почему-то она напомнила мне взъерошенного воробья. Худого, смешного мальчишку. И я невольно поразился, насколько вкусы прежнего Мишани не совпадали с моими собственными. По мне даже в пухленькой Зиночке женского очарования было несоразмеримо больше. От этих мыслей стало совсем тошно, и я вздохнул.

Девушка встрепенулась, захлопнула книжку, не слишком уверенно улыбнулась:

– Миша, ты проснулся!

Я осторожно повернулся, протянул руку к часам.

– Погоди, – затараторила она, – я помогу.

Наши пальцы встретились у самой подушки. Наташа руку задержала, я же внезапно отдернул. На лице ее мелькнула обида. Губы дрогнули. Мне показалось, что еще чуть, и девушка расплачется. Это было откровенно лишним. Только женских слез не хватало сейчас для полной радости. Я поспешил ее опередить, спросил:

– Сколько времени?

– Пятнадцать минут девятого, – ответила она послушно.

Я глянул наружу сквозь окошечко в пологе. На улице было светло. Понять, что там, снаружи, не получилось.

– Утра или вечера?

Наташа улыбнулась. Рыдать передумала.

– Вечера. Ты почти двенадцать часов проспал.

Я оперся ладонями и сел. Довольно легко, почти без усилия. Наташа вытаращила изумленные глаза:

– Ты чего? Эдик сказал, что тебе нужно лежать!

Мне много чего нужно. Не рассказывать же каждой встречной девице о своих потребностях? Я и не стал. Осторожно поднялся, убедился, что земля ведет себя вполне прилично, не убегает из-под ног. Потом вдел лапы в кеды и выбрался наружу.

Там было немноголюдно. У навеса догорал костер. Над углями висел большой котелок. Даже отсюда я смог уловить, как вкусно пахло ухой. У огня сидел Эдик, отгонял комаров еловой лапой.

Я решил оставить нашего лекаря на потом и потопал между палаток в кусты. У моего организма там были неотложные дела. Ната все поняла, следом соваться не стала. Осталась тихонько бдить в стороне.

После кустиков стало куда легче. Головная боль почти утихла. Даже желудок вел себя вполне прилично – не просился наружу. Я подхватил Наташу под поставленный локоток и пошел к огню.

* * *

По другую сторону от котелка стояла пара раскладных брезентовых стульев. От палаток их заметно не было. Эдик поднялся, стал мешать черпаком варево, кивнул мне. Спросил между делом:

– Ты как? Лучше?

– Угу, – я кивнул. Совершенно не хотелось говорить.

Ната поддержала меня со спины, помогая сесть. Потом уселась сама. Эдик сходил под навес принес обливную кружку. Велел:

– Пей.

Жидкость в сосуде была горячей. По виду напоминала чай. Только пахла иначе – остро, пряно, непривычно, одуряюще вкусно.

– Что здесь? – спросил я.

Эдик заржал.

– Точно не яд. Только самое полезное. Пей, не бойся, не отравлю.

– Пей, Миш, – подключилась к беседе Наташа. – Эдик он, знаешь, как здорово чай делает. Он все-все травы знает, что от чего.

Рыжий смутился.

– Так уж и все.

Я обхватил кружку обеими ладонями, потянул носом одуряющий аромат, зажмурился от удовольствия и сделал большой глоток. На вкус отвар был ничуть не хуже, чем на запах. Ощущались в нем и тепло лета, и аромат цветов, и ягодная кислинка.

На лице у меня разлилось блаженство. Эдик довольно захмыкал. Поинтересовался ехидно:

– Вкусно?

– Вкусно, – согласился я. Потом открыл глаза и заново осмотрелся.

На этом кусочке тайги никого, кроме нас троих не было. Эдик прочел мои мысли, поспешил объяснить:

– Ребята опять пошли на поиски Гены. – Чуть помолчал и добавил: – Зиночка плачет.

– А кто ей Генка? – спросил я.

– Брат, – ответила Наташа, – старший. Он с нами, как эксперт пошел.

Ее слова все еще больше запутали. Я изумился:

– Зачем вам в тайге эксперт?

Теперь уже изумилась Наташа:

– Ну как же? А как мы сможем определить, что ценно, а что нет? Мы же в этом совсем ничего не понимаем. Только Зина немного.

Я нахмурился. Вроде бы она сказала кучу слов. И все знакомые. Только картину совсем не прояснила.

– Зина у нас учится в пединституте, – задумчиво произнес Эдик, – учителем истории будет. Или, если надумает, пойдет работать к брату в музей.

Так. Стоп. Надо все выяснить, пока они разговорились. Я отставил чашку и спросил:

– Ребята, а зачем вы… – на этом месте сбился и поправил сам себя, – мы вообще в тайгу пришли?

– Как зачем? – удивилась Наташа. – Ты же сам предложил.

– Я? – Палец для наглядности уткнулся мне в грудь.

– Ты. И карту принес. И проводить пообещал.

– Какую карту, – спросил я с нажимом.

– Старинную, – хмыкнул Эдик. – С кладом, с крестиком. Как в книжках.

Я обалдело вытаращился. Они сейчас серьезно? Или шутят? По кислым лицам осознал, что не шутят. Мысли мои подтвердил Эдик:

– И вот ведь что интересно, не врала карта! Нашелся клад. Чтоб ему пусто было.

Глава 4

Договорить мы не успели. Вернулся поисковый отряд. Привел окончательно поникшую Зиночку. Она не поднимала глаз, говорила, обращаясь исключительно к Юрке:

– Зря ты так, ничего он не сбежал! Сам же видел – все вещи на месте. Только штормовки нет…

Она хотела сказать что-то еще, но беспардонный Юрка перебил:

– Не только. Золото тоже пропало.

Зина остановилась, в сердцах притопнула ногой.

– Зачем ему золото в тайге? Золотом сыт не будешь.

Юрка уперся:

– Зато в городе очень даже. Возьмет золотишко и махнет с ним в Москву. Там дельцов, что грязи. Такого бабла срубит, нам и не снилось.

– Уж лучше в Китай, – проворчал себе под нос Коля. – Всяко ближе.

Юрка поднял показательно палец, кивнул.

– И в Китай тоже можно.

– Нельзя! – Девушка уже кричала. – Нельзя! Вы же знаете Гену. Он не такой!

– Все не такие, – Юра старался на нее не смотреть, – пока золотишко в руки не приплыло.

Зиночка махнула рукой, обернулась к Тохе:

– Антон, ну скажи ты им!

Тот опустил глаза. Повисла тяжелая пауза. Ребятам было неловко. Я чувствовал это буквально кожей.

Зиночка поняла, разрыдалась:

– Неправда! Это все неправда! Гена не мог так со мной, с нами… Он комсомолец! Он ученый!

Эдик поднялся со своего места, нежно обнял ее за плечи. Сказал:

– Пойдем, я тебя в палатку провожу. Тебе надо поспать, отдохнуть. А утром, глядишь, все и наладится.

– Правда?

Мне показалось, девушка понимает, что влюбленный в нее парень врет, пытается утешить. Понимает, но не хочет себе в этом сознаваться. Ей очень хотелось ухватиться за последнюю соломинку.

– Правда, – Эдик подтолкнул Зиночку к лагерю. – Пойдем.

Когда они отошли, Тоха сжал зубы, нахмурился. А потом прошептал:

– Я думаю, Генка не вернется.

– Вот! – Непонятно чему обрадовался Юрка. – И я говорю. И золотишко наше тю-тю!

– Да заткнись ты, – вспылил Коля. – Еще раз про золото вякнешь, я тебе, право слово, сам в рожу дам, не посмотрю, что ты мой друг!

Юрка надулся, но замолчал. Наташа недоуменно переводила взгляд с одного парня на другого.

Коля слегка выпустил пар, решил уточнить:

– Тоха другое имел ввиду. Мы думаем, что Генка погиб. Кто-то же пытался убить Мишу.

От его слов у меня сразу заныл затылок. Напомнила о себе тошнота. Я ощутил на щеке жжение, не задумываясь шмякнул рукой. На ладони остался кровавый след. Антон проследил за мной взглядом, потом посмотрел на Колю:

– Санжай, принес бы свою вонючку. А то кровососы того и гляди полжопы откусят. – И тут же извинился перед Наташей: – Натали, пардон. Был неправ.

Коля быстро ушел. Наташа рассмеялась. Я в первый раз за все это время услышал чей-то смех. Пристукнул себя по ноге, потом по ладони. Подумал, что кусачие твари в этих местах такие лютые, и целой жопой не побрезгают.

* * *

Над озером тихонько спускались сумерки. Возле костра было тепло. От воды тянуло сквозняком. Откуда-то из-за озера заухало. Юрка прислушался.

– Кто это? – Спросила Наташа.

– Рыбный филин. На охоту вылетел.

Неслышно появился Коля, протянул коричневую склянку с притертой пробкой и аптечной этикеткой. Все так же тихо сел. Мне подумалось, что из всей компании он самый немногословный. Себе на уме. Я никак не мог составить о нем хоть какое-то мнение. Эдик и Юрка были мне понятны. По крайней мере, более других. Тоха так – серединка на половинку. Коля же оставался темной лошадкой.

И я решил слегка расшевелить компанию. Задал вопрос:

– Тох, а почему ты его назвал Санжаем?

Ответил сам Коля:

– Фамилия у меня Санжиев. А ребята в детстве сократили для удобства.

Антон забрал у него вонючку, открыл пробку, нюхнул, скорчил не передаваемую рожу. Наташа снова рассмеялась.

– Что сказать, – Тоха вытряс на ладонь немного полупрозрачной мази, передал флакон девушке, – не розами пахнет сей дивный эликсир. Отнюдь, не розами.

И принялся тонким слоем наносить «волшебное» снадобье на руки, шею, лицо. Ната последовала его примеру. Следом пузырек перехватил Юрка. Зелье он экономить не стал, навалил на ладонь щедро, с размахом. Протянул мне пузырек. От рук его шибануло в нос дегтем и еще чем-то растительным.

Я чихнул. Возможно, каждый из ингредиентов мази имел неплохой аромат. По отдельности. Сам по себе. Но вместе они образовывали непередаваемое амбре.

Я взял пузырек осторожно, принюхался, попытался прочитать этикетку, но не смог. Склянка была основательно подмочена. Он воды чернила поплыли, превратились в невнятные закорючки.

– Что там? – спросил я.

Юрка усмехнулся:

– Мажь, не бойся. Это наша местная аптека готовит.

– Там деготь, анис и масло гвоздики, – пояснил Коля.

Я понимающе кивнул, решил запомнить, вдруг пригодится. Вряд ли в эти годы есть спреи от комаров. Потом зачерпнул совсем немного мази и морщась принялся наносить на лицо. Сразу вспомнилась Наташа из моей совсем недавней жизни и ее обожаемые свечи с благовониями. Стало тоскливо. Чтобы хоть чуть развеять грусть, я спросил:

– Ребят, расскажите мне, что тут у вас… у нас случилось. Я же ничего не понимаю.

Эдик открыл было рот, но под взглядом Тохи осекся. А то сказал примирительно-спокойно:

– Миш, давай договоримся, если ты к завтрашнему утру не вспомнишь, я тебе сам все расскажу и покажу. Честное слово.

Я хотел было сказать, что уверен – не вспомню. Как можно вспомнить то, что происходило не с тобой. Но, по понятным причинам, смолчал. Тоха воспринял мое молчание, как согласие. Улыбнулся, обернулся к Наташе.

– Наташ, спела бы ты нам. А то на душе тоскливо, хоть вой.

Та оживилась:

– Сейчас!

И буквально убежала. Стало тихо-тихо. В воздухе над самыми головами звенело комарье. Пыталось спуститься ниже, но в ужасе шарахалось прочь. Колина вонючка работала на пять с плюсом. Эдик пересел с чурбака на раскладной стульчик, освобождая Наташе место.

Не успел я загрустить, окунувшись в воспоминания, как девушка вернулась. Гитара висела у нее на шее. Банта на грифе не было. Уверенные пальцы уже по пути теребили струны, крутили колки, настраивая звук.

Ната уселась на пень, почти как на трон. Сверкнула глазами, спросила:

– Что изволите?

– Глорию, – опередил всех молчун Санжай.

Остальные не возражали. Наташа откашлялась, взяла вступительные аккорды и запела. Тайга замерла. И я замер вместе с ней.

Голос у девушки был чудесный – низкий, бархатный, чуть с хрипотцой. Сейчас она невероятным образом преобразилась и из забавного сорванца превратилась в совершенно замечательную красавицу. Я даже залюбовался и понял неизвестного мне Миху. В такую невозможно было не влюбиться.

А песня лилась. Над землей, над водой, разлеталась по тайге хрустальным эхом.

Лошади умеют плавать,

Но – не хорошо. Недалеко.

«Глория» – по-русски – значит «Слава», —

Это вам запомнится легко.

Я ее знал. В наше время, спустя пятьдесят лет ее тоже пели. От нее все так же щемило сердце, и слезы наворачивались на глаза.

Плыл по океану рыжий остров.

В море в синем остров плыл гнедой.

И сперва казалось – плавать просто,

Океан казался им рекой.

Песня пришлась как нельзя кстати. Сейчас я, как те придуманные лошади, ощущал себя щепкой, попавшей в океан времени. И у меня тоже не было выбора. Пока. После я надеялся хоть что-то изменить.

Голос Наташи затих, отзвучал последний аккорд. А магия – магия вечности все еще витала над тайгой. Я неожиданно сказал в слух:

– Sic transit gloria mundi.

– Так и проходит слава земная, – машинально перевел Эдик.

Ната положила на струны ладонь, спросила у меня изумленно:

– Ты знаешь латынь?

Я осторожно кивнул. Юрка аж приподнялся на своем стуле.

– С каких это пор? Ты ж никогда не знал!

* * *

Мне осталось только хлопать глазами. Черт, так по-идиотски прокололся. А сколько еще таких проколов впереди? От нехорошего предчувствия аж зубы свело. Почему-то вспомнились туманные рассказы, как люди после удара молнией, автокатастрофы или тяжелой травмы головы вдруг начинали говорить на других языках, играть в шахматы, а то и вообще сочинять музыку.

Сразу пришла мысль, что в каждый такой случай можно с легкостью объяснить, если представить, что в старом теле попросту появился новый пассажир. Как удобно все странности без напряга списать на шок, амнезию и плохо изученные способности мозга. Мда…

Юрка настаивал:

– Нет, ты скажи!

– Не помню, ответил я наконец.

– Не помнит он, – парень хмыкнул.

И сразу на защиту встал Эдик:

– Юр, отстань от него. Может, раньше прочел где-то, а сейчас всплыло.

Тот ухмыльнулся, сказал уже совсем беззлобно:

– Всплыло… Знаешь, что обычно всплывает?

– Ребята, – тихонько попросила Ната, – не спорьте. Давайте поужинаем и пойдем спать.

– И правда, – Тоха положил ладони на колени, пружинисто поднялся, – нам еще с рассветом на поиски выходить.

– Опять пойдете искать Генку? – Спросил Эдик. – Возьмите меня с собой.

– Посмотрим.

* * *

Эдик с кухни притащил алюминиевые походные миски. Разлил на порции варево из котелка. Выдал каждому по толстому ломтю серого хлеба. Ната повесила над огнем прокопченный чайник.

Поели молча. Почему-то никому не хотелось говорить. После парни прихватили добавки. Я же налил себе полчашки ароматного отвара, разбавил кипятком. С огромным трудом задавил желание попросить Наташу спеть на бис. Мне хотелось снова услышать ее голос.

После ужина Коля поставил миски в котелок, сходил к озеру, зачерпнул воды, отнес под навес. Сказал:

– Помоем завтра. Сейчас сил нет, как хочется спать.

Все с ним были солидарны. Добровольцев на помывочные работы не нашлось. Тоха от души потянулся и не прощаясь пошел. Коля прихватил свою склянку и отправился следом.

– Эдик, пойдем и мы, – сказал Юрка. Потом обернулся к Наташе, хохотнул: – Натали, ты этой ночью сильно Миху не напрягай. Он у нас теперь раненый. Загнется, не ровен час.

Прозвучало это до жути пошло. Эдик неодобрительно покачал головой и отвернулся. Ната выпалила:

– Дурак ты, Юра. – Дальше уже сказала мне: – Миш, пойдем. Ну его.

Потом вдруг словно опомнилась, затормозила, воскликнула:

– Погодите, а карту мы что, искать не будем? Про карту-то совсем забыли!

Все очарование от песни, от вечера оказалось безвозвратно разрушено. Я вспылил:

– Далась тебе эта карта. Клад ведь вы уже нашли.

Тоха остановился у самой палатки, услышал наш разговор. Хмыкнул, не хуже язвительного Юрки:

– Клад, Миш, здесь не при чем.

– А что тогда?

– Ничего. Просто, дорогу в эти места знал только ты. Ну еще она частично была на карте. А теперь…

Он весьма красноречиво развел руками. И я наконец-то до конца осознал, в какую ловушку угодил.

* * *

И все-таки в ночи карту искать никто не пошел. Все устали. Всем хотелось спать. Наташа пообещала сама проверить мои вещи.

– Если там нет, – кисло сказала она, и стало понятно, что ей такой вариант жутко не нравится, – то мы с Зиной утром посмотрим во всех палатках. Кто его знает, где ее могли оставить. Раньше, пока Миша не потерял память, она особо никому не была нужна. Ведь клад мы, и правда, нашли.

На том и расстались.

В палатке я задернул полог, сел на спальный мешок и включил фонарь. Наташа придвинула к себе мой рюкзак, начала методично проверяться его, выкладывая содержимое на свою постель.

Я протянул руку:

– Давай, помогу.

– Сиди уж, – отмахнулась она. – Ты все равно толком не помнишь, где что лежит. Лучше в штормовке посмотри.

Это была разумная мысль.

Я принялся ощупывать карманы брезентовой куртки, попутно заглянул в сапоги. Кто знает этого Миху? Куда он запрятать такую нужную вещь. Ни в сапогах, ни в куртке на карту не было и намека.

Я поднял подушку, расстегнул спальник, обшарил изнутри ладонями, заглянул под него. Пусто. Везде пусто.

Тогда просто лег поверх, закинул под голову руки, попутно удивился, что затылок почти перестал болеть, глянул на Наташу и сказал:

– Юрка дрянной человек.

Она почему-то вздрогнула, замерла, потом достал очередную шмотку, ощупала и произнесла, не поднимая глаз:

– Зря ты так. Он неплохой. А грубит и глупости говорит от растерянности. Вы же с ним всегда не разлей вода, с самого детства. А ты сейчас словно чужой стал. Сам на себя не похож. Вот Юра и не знает, как себя вести. Не понимает, что теперь делать? Что дальше? Как с тобой говорить?

Она опорожнила рюкзак до конца, залезла в последний кармашек, достала оттуда половинку школьной тетради и карандаш, вздохнула и стала складывать вещи назад. Сказав перед этим:

– Здесь тоже пусто.

Пальцы у нее были красивые, ловкие. Наблюдать за ее движениями было приятно. Только меня не покидало чувство, что она напугана. И страх этот как-то связан со мной. Захотелось ее успокоить, сказать приятное. Я не придумал ничего лучше и похвалил:

– Ты очень красиво поешь.

Наташа улыбнулась одним уголком рта. Сказала почти равнодушно:

– Спасибо, я знаю. Меня этому учат.

Я удивился:

– Как учат? Ты учишься в музыкальном? Певицей хочешь стать?

Подобное предположение даже мне самому показалось странным. Ну, какая из этой пигалицы певица? Тощая, угловатая, долговязая, забавная. Певицы они совсем не такие. Наташа мою мысль подтвердила.

– Нет, куда мне. Я на актерском учусь. У меня с детства была мечта сыграть в кино.

На актерском? Нет, правда? Удивление не стало слабее. Я едва подавил усмешку. Побоялся обидеть. Сказал, как можно серьезнее:

– Это круто.

– Что? – не поняла девушка.

Я мысленно чертыхнулся, отругал себя за болтливый язык. Вряд ли это слово сейчас в ходу. В значении «замечательно» его стали употреблять куда позже.

– Это хорошо, говорю. Молодец. Умница. Прекрасно, когда у человека есть мечта.

– А-а-а-а, – она отставила рюкзак, задумалась.

Потом привстала и принялась ощупывать свою постель. Благо, много времени это не заняло. Я молча ждал. Карта не обнаружилась и там. Наташа расстроилась. Глянула на меня огромными глазищами, а я вдруг понял, что они нереального зеленого цвета. Яркие ведьминские глаза. Да еще волосы эти рыжие. Эх, Наташка, в средние века гореть бы тебе на костре.

– Миш, – сказала она испуганно, – не смотри на меня так, пожалуйста.

Я от неожиданности растерялся:

– Как?

– Не знаю, – Наташа запнулась, – не могу объяснить. Но раньше ты так не смотрел. Мне от твоего взгляда страшно становится.

Она зябко передернула плечами. Я опустил глаза.

– Не буду.

– Спасибо.

Разговор стал напряженным. Из него словно испарилась теплота.

– Мне бы переодеться, – попросила она.