Текст книги "Пункт назначения 1978 (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16. Зеркало

Вернулась она действительно быстро. Я только и успел что довезти коляску до магазина и встать возле крыльца. В авоське у нее было два кирпичика хлеба и бутылка кефира. Сквозь сетку посверкивала знакомая зеленая крышечка.

Следом из дверей сельпо бочком-бочком выбралась страждущая троица, очень странно притихшая, обогнула молодую мамашу по дуге и поспешно скрылась в кустах за зданием. Это было похоже на бегство. Женщина проводила их неприязненным взглядом.

– Нужнее им… – пробурчала она себе под нос и добавила вслух: – Обнаглели совсем!

Стало ясно, что в магазине за место в очереди разгорелась война. Женщина засунула покупки в сетку под коляской и бросила напоследок:

– Спасибо, мальчик, ты меня очень выручил.

И уехала. Я усмехнулся и поднялся по ступенькам.

В магазине царило оживление. Две объемистые дамы сноровисто раскладывали продукты на прилавках. Помогал им плюгавенький мужичок в спецовке. В той части магазина мне ничего не было нужно, поэтому я сразу пошел на другую половину, где по-прежнему скучали валенки. Продавщица там тоже скучала, поэтому неожиданно обрадовалась мне и спросила:

– Что тебе?

Я выудил из кармана рубль, оставшуюся мелочь, высыпал на стекло витрины и сказал, не питая особой надежды:

– Фонарик. – А потом пояснил, непонятно зачем: – Я разбил сегодня один.

Она завздыхала, придвинула к себе деньги, пошевелила пальцем монетки – рубль семьдесят пять. Покачала головой. Я слегка напрягся – черт его знает, сколько должен стоить фонарик сейчас? В моей памяти таких воспоминаний не осталось. Вдруг не хватит?

Но нет, продавщица всего лишь спросила:

– Попадет?

Я на всякий случай кивнул. Она снова вздохнула, забрала рубль пятьдесят, пошла к кассе и положила на тарелочку. Остальное я сгреб в ладонь.

– Вот говорят же вам, не берите вещи без спроса. Мой тоже меня не слушается, – внезапно выдала она, – выпороть бы надо, да некому. Ладно, подожди.

Я остался ждать, а она скрылась в подсобке. Вернулась небыстро, в руке несла небольшую коробочку из темного картона. Положила ее возле кассы и произнесла с гордостью, словно сама только что создала сей дефицит:

– Китайский! – И тут же уточнила: – Пойдет?

Еще бы не пойдет! Когда-то такой фонарик был моей мечтой. Серебристый металлический корпус, удобная ручка, батарейки, кнопка для азбуки Морзе… Полный восторг! Как же я его тогда хотел. Жаль, что у нас он был жутким дефицитом. И купил я такой гораздо позже, сам.

От нахлынувших воспоминаний, от волнения у меня аж сел голос:

– Пойдет, – сказал я искренне, – спасибо.

Она заулыбалась:

– На здоровье, сынок, но вещи без спроса больше не бери.

Я кивнул и хотел уйти, но меня оставили:

– Погоди, возьми сдачу.

Женщина протянула десять копеек. Я снова стал богатым – тридцать пять копеек! По нынешним временам целое состояние для пацана. И я пошел на другую сторону с твердым намерением все это богатство истратить с максимальной пользой.

Мне повезло. Чуть в стороне, на столе продавщица нарезала кусками пластовый мармелад, привезенный в большом поддоне. Вторая рядом взвешивала и заворачивала получившиеся брусочки в пергамент. Я даже успел забыть, что такое когда-то было. А сейчас вдруг вспомнил. Вспомнил вкус этого чуда, вспомнил запах. Рот моментально наполнился слюной, а рука сама потянулась к карману с мелочью.

Открытым остался один вопрос – сколько стоит мармелад? Оказалось, пятьдесят копеек за полкило. Ценник уже лежал возле кассы. И я выдохнул с облегчением – мне светил вполне приличный кусочек.

Мелочь звякнула на тарелке, отвлекая продавщицу от нарезки. Я поймал ее взгляд и тут же попросил:

– Отрежьте мне триста пятьдесят.

– Здесь по полкило, – отрезала она, указывая на взвешенные кусочки – если надо, бери.

Я даже расстроился. Плохо быть ребенком. Плохо вечно от кого-то зависеть. Отвык я от этого.

– У меня больше нет денег.

Продавщица недовольно поджала губы, хотела что-то сказать, но ее остановила вторая:

– Петровна, пусть возьмет сколько надо. Что тебе жалко?

Первая поостыла, кивнула, взялась за нож. На глазок выкроила брусочек, положила его на пергамент на весы, добавила сверху тонюсенькую пластиночку, удовлетворенно кивнула, завернула и протянула мне бумажный кулек.

Я оставил деньги и быстро ушел.

* * *

Домой шел в приподнятом настроении. Худо-бедно, но жизнь налаживается. На второй этаж поднялся почти бегом, перескакивая через ступеньку. Чувство легкости и силы было основательно подзабытым, оттого невероятно приятным.

У квартиры слегка притормозил. Дверь оказалась чуть приоткрыта, наружу вырывались приглушенные звуки скандала. Я слышал мать и отца, но слов разобрать не мог. Пару раз до меня долетело «Деньги», и эйфория слегка подугасла. Мать уже явно успела обнаружить пропажу. А значит придется что-то говорить. Что? Что отнес деньги цыганке? Полная дичь! Мне самому мой поступок казался бредовым. Что скажут на это родители?

Я посмотрел на фонарик, на мармелад и твердо решил, что стоит признаться в пропаже рубля. Иначе покупки объяснить не получиться. А вот от пятерки нужно было открещиваться до победного. Не видел я ее, не брал! И баста.

С это мыслью и открыл дверь.

Чем-то завлекательно пахло. Я повел носом. Котлеты? Откуда? Впрочем, какая разница. Запах был обалденным. И я понял, что ужасно хочу есть.

Ирка сидела в гостиной тише мыши и старательно смотрела телевизор. Я с любопытством заглянул. Фильм. Знакомый. Такой знакомый, нет сил. Только названия, хоть убейте, не помню.

Я вернулся в коридор и принялся снимать кеды, оттягивая встречу с родителями.

– Мишка Квакин и его гнусная шайка. – Донеслось из гостиной.

Я довольно усмехнулся. Ирка смотрела «Тимура». Когда-то я этот фильм обожал. Правда, сегодня мне самому придется побыть гнусным Квакиным. Что ж, так карта легла. Я перестал тянуть время и пошел на кухню.

– Да не брал я деньги! – Вяло оправдывался отец. – Больно надо. Сама куда-то дела, а теперь не помнишь.

Он сидел за столом около окна и крутил в руках пустую кружку. Разбитый жучок лежал возле него на подоконнике. Мать кашеварила. Но после отцовских слов возмущенно грохнула котлетной лопаткой о мойку, уперла руки в боки и отвернулась от плиты. Мне сразу вспомнился анекдот про тюбетейку. Только было совсем не до смеха. Отец огребал ни за что.

– Сама? – Гневно гремела она. – Я точно помню, что вчера положила деньги в кошелек!

На душе было гадко. На душе было мерзко. И хуже всего то, что на меня никто даже не подумал. Я выложил на середину стола фонарик, мармелад и посмотрел на отца. Тот недоуменно уставился на мои покупки. Мама подошла поближе.

– Откуда это у тебя? – спросила она, тыча пальцем в картонную коробочку.

– Из магазина, – сказал я очевидное, – это я деньги взял, зря ты отца ругаешь.

Вид у мамы сразу стал беспомощный. Весь пыл, все желание ругаться, пропало, исчезло без следа. Она тяжело опустилась на табурет, прижала к себе лопатку и молча уставилась на меня. Мы с отцом тоже молчали. Пауза эта грозила затянуться. Только от плиты явственно потянуло дымком. Почуял это не только я. Отец принюхался:

– Надюш, у нас там котлеты горят.

Мать встрепенулась.

– Ох ты ж, – она вскочила, бросилась к плите и принялась спасать обед. Мне же бросила через плечо: – Рассказывай, с чего на тебя вдруг нашла такая блажь. И сдачу отдать не забудь.

Я сел на свободный табурет и честно соврал, стараясь не вдаваться в подробности:

– Нет сдачи. Сын у вас – растяпа. Пятерку я потерял.

– Как потерял? – Не понял отец.

Я для наглядности пожал плечами.

– Не знаю. Дома взял, а в магазине не нашел.

– А брал зачем? – заинтересовался он.

Я решил зайти издалека. Кивнул на окно и поведал:

– Я фонарик разбил.

Отец усмехнулся и посмотрел туда же.

– Это я уже видел, – сказал он. – Как только умудрился? Жучки неубиваемые!

Я снова пожал плечами.

– Уронил.

– Это конечно хорошо!

Мать сняла последние котлеты со сковороды, загасила газ, вымыла руки и уселась на свой табурет. В ней снова проснулся боевой дух.

– Жучки, фонарики, это замечательно. Ты почему деньги взял без спроса?

С толку ее сбить было сложно. Поэтому пришлось отвечать.

– Вас дома не было, а я решил в магазин сходить. Продукты купить и фонарик заодно… Сначала взял рубль. Потом побоялся, что денег не хватит, и взял еще пять. И в кармане еще мелочь была…

Мама неожиданно успокоилась. Голос ее стал ироничным:

– Смотрите, какой хозяйственный выискался. За продуктами он решил сходить! Ага, как же, так я и поверила. Когда надо идти, не выгонишь, а тут вдруг сам побежал! Так и скажи, за фонариком пошел, а, чтобы нас хоть немного умаслить, решил еды купить. Умник!

Она усмехнулась.

– Ладно, хорошо, что признался. А то я отца чуть не заклевала.

Батя тут же взвился:

– Я же говорил, не я!

– Не ты, не ты, – она подошла к нему и обняла руками за шею. А потом сказала мне: – Ладно, добытчик, переодевайся, мой руки и за стол. Обедать будем. И Ирочку позови.

* * *

Котлеты были из кулинарии. Те самые, по одиннадцать копеек. К ним мама сделала пюре. Отец настрогал салат из помидоров с луком. Я нарезал пластиками мармелад и разложил на белом хлебе. Разлили по чашкам чай. Стол был готов. Только Ирка отказалась идти. У нее Тимур, почти победил Мишку Квакина. Ей было не до обеда. Мать для порядка поворчала, но загонять ее силком не стала.

Ели молча. Про деньги мне больше никто не напоминал. Только после обеда, собирая со стола грязные тарелки, мама вдруг задержалась возле меня и бросила между прочим:

– Кстати, ты, помнится, очень хотел сходить за продуктами?

Я едва не поперхнулся хлебом с мармеладом. Собирался? Вот еще… Начало мне не понравилось.

– Хотел-хотел, – подтвердил батя.

Мама обрадовалась поддержке.

– Так вот, немного отдохни и дуй в магазин. Хлеб и молоко сами себя не принесут. А я тебе список напишу, чтобы не вышло, как в прошлый раз с рынком.

Я вздохнул, куда деваться? Сам напросился. Потом встал, по холостяцкой привычке прихватил с собой чай и блюдце с бутербродом. Хотел завалиться в постель с книженцией, но не успел.

– Олег! – гневно окликнула мать. – Ты куда это еду потащил?

Я резко притормозил. Вот черт, за эти годы совсем забыл, что в нашей семье на подобное всегда было табу.

– Есть надо за столом! – сказала она наставительно. – Сначала доешь, потом иди отдыхать. Совсем разбаловался. Куда только отец смотрит?

Батя тут же развел руками. Весь вид его говорил: «А причем здесь я? Сижу, ем за столом, ничего никуда не тащу!»

Я усмехнулся, запихнул в рот остатки хлеба, залил их сверху чаем, прожевал. И тихо слинял. Спорить с матерью не хотелось. Мимо меня прошмыгнула Ирка и из вредности показала язык.

– Ира, мыть руки! – скомандовала мать.

Она нашла себе другой объект для воспитания

* * *

Свет в коридоре не горел. Отец убрался из кухни первым, шмыгнул в гостиную, улегся на диван. По телику начинались его любимые прыжки в воду. Значит, ему тоже будет не до меня. Это замечательно.

Возле зеркала я притормозил. Тень все еще была там. Далеко, на самой границе видимости. И она тоже меня заметила. Первой мыслью было, может, подождать до ночи, а потом протереть стекло, когда все лягут спать? Все равно из зеркала эта тварь вырваться не может. Все равно до ночи ничего не изменится.

Но следом пришло здравое: «Какого черта? Не стоит откладывать на потом то, что можно сделать сейчас». Я метнулся в спальню, вытащил из брюк тряпку, подаренную цыганкой и, сунув ее в карман, выглянул в коридор. Там по-прежнему было пусто.

Тогда я подошел к зеркалу почти вплотную, достал тряпку, развернул ее и приложил пеплом к стеклу. Рука предательски тряслась. Нервы у меня оказались не железные. В мозгу билась паническая мыслишка: «Вдруг ничего не выйдет? Вдруг все зря?»

Тень тут же ринулась вперед, мне навстречу. Пепел был для нее мучением. Пепел был для нее пыткой. От крика, от боли, от гнева стекло под моими пальцами завибрировало. Тварь с той стороны со всей дури врубилась в преграду. Потом еще и еще.

И тут я всерьез испугался, что стекло не выдержит, разобьется, разлетится на сотни осколков, вздрогнул и теранул тряпкой поверху. Тень дернулась и словно прилипла к стеклу. Прилипла и замолкла. Я сделал еще движение. Куда увереннее, куда резче.

Цыганская магия сработала. Я словно стирал фантом с зеркальной глади. Методично, одну его часть за другой: голову, плечи, тело, руки, ноги. Каждое движение тряпки, как ластик, убирало из глубины черноту. Пепел с ткани не сыпался вниз. Он совершенно непонятно прилипал к стеклу, вспыхивал мириадами алых искорок, просачивался, уходил внутрь и растворялся в зазеркальном омуте.

Жаль, до самого низа дотереть мне не дали.

– Ты чего здесь застрял? – спросил из-за спины отец.

Я скомкал тряпицу и, выпрямляясь, сунул в карман. «Ничего, – пронеслось в голове, – ночью протру еще раз. Как следует, без спешки». Вслух же я сказал:

– Штаны где-то испачкал, почистить решил.

– А-а-а, – батя оглянулся на кухню, приложил палец к губам, поманил меня за собой и произнес практически беззвучно, – иди сюда.

Я, заинтригованный его таинственностью, пошел следом.

* * *

В телеке на вышку выходил очередной спортсмен. Батя не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Это было странно. Он всю жизнь был фанатом прыжков в воду. Постоянно следил за соревнованиями. А тут такое необъяснимое безразличие.

Впрочем, скоро все разъяснилось. Он засунул руку в карман брюк, достал оттуда два рубля, украдкой сунул мне. Я тут же зажал ладонь.

– Матери только не говори, – прошептал он, – а то снова орать будет.

Я опешил. О чем не говорить? Но отец сам все прояснил.

– Пойдешь в магазин, и мне такой фонарик купи.

Я кивнул. Подошел к книжному шкафу, постоял выбирая, и вытащил для себя «Похитителей бриллиантов» Луи Буссенара. Потом подумал и заменил на «Айвенго». Пора было освежить в памяти матчасть. Пора было вспомнить, что за фрукт эта самая леди Ровена.

Я улегся на кровать открыл книгу, но вчитаться не успел. Как-то незаметно для себя задремал.

* * *

Разбудила меня мать. Просто взъерошила волосы и поцеловала в лоб.

– Эй, добытчик, – прошептала она с улыбкой, – вставай, пора в магазин идти. А то закроется все, останемся на завтрак без хлеба и молока. Чем я вас тогда кормить буду?

Я улыбнулся в ответ и перевернулся на бок. Книга лежала на полу. Фонарик кто-то принес и устроил на подоконнике. За окном заливисто лаял Юлька. Ирки слышно не было.

– А Иришка где? – спросил я с тревогой.

Мама слегка удивилась:

– С чего это вдруг такая забота? Когда это она тебя интересовала?

Я почувствовал досаду. Мать была совершенно права, никогда до сестры мне не было дела. Для меня она была вредной, мелкой, надоедливой обузой. Обязанностью, навязанной взрослыми.

Меня поняли без слов и не стали ждать ответа.

– За ней соседская Ирочка прибежала, позвала в гости. А сейчас вон во дворе пса дрессируют.

Мама похлопала рукой по постели.

– Вставай, не залеживайся. – И ушла.

Я поднялся и выглянул в окно. Счастливый пес подавал моей сестре лапы. То одну, то другую, по очереди. Рядом крутилась Ирка рыжая. Сосед курил чуть поодаль. Компания за столом привычно резалась в домино.

В Юльке я был отчего-то уверен. И в дяде Толе тоже.

Быстро переоделся и вышел в коридор. Возле зеркала вновь притормозил. Там было пусто. Внутри, в зазеркалье не осталось ничего, кроме моего отражения и куска коридора. Я подошел к стеклу в плотную, щелкнул отражение по носу и прошептал:

– Мы с тобой, парень, большие молодцы. Жаль только с остальными проблемами нельзя справиться так просто.

Глава 17. Драка

Список мать составила от души: четкий, ясный, разбитый на пункты с указанием массы и количества. В него я даже не стал вникать, просто сунул в карман рубашки по соседству к кисету. Туда же положил и очередные пять рублей.

– Надеюсь, – проворчала мама, впрочем, без особого недовольства, – в этот раз ты деньги до магазина сможешь донести. И мне не придется отправлять тебя еще раз.

– Тоже надеюсь, – согласился я, застегивая на кармане пуговицу.

Мать оглядела меня со всех сторон, осталась довольна и резюмировала:

– Все, ступай. Постарайся не загуляться.

– Клянусь! – Торжественно пообещал я.

И шмыгнул в дверь, не дожидаясь продолжения напутствий.

* * *

У Юльки выдался на редкость удачный день. Сегодня к нему прикрепили целых двух нянек. Азартных, неугомонных, веселых.

Я чуть задержался на крыльце, посмотрел, как девчонки с восторгом кидают псу мячик, как тот, с не меньшим восторгом, летит его догонять. Понял, что и сам бы не отказаться запулить пару раз, благо ситуация вполне подходящая. Но в итоге вмешиваться в игру не стал. Там я точно был четвертый лишний. Кивнул дяде Толе и пошел в сторону гаражей.

Доминошники, естественно, меня приметили сразу.

– В библиотеку? – Поинтересовался ехидный.

– Нет, – сказал я, демонстрируя ему сумку, – на этот раз в магазин.

– Дело нужное, – согласился тот и потерял ко мне интерес.

Возле гаражей никого не было, чему я не слишком расстроился. Мне сейчас компания совсем не нужна. Хотелось побыть одному.

Я не мог дождаться ночи, чтобы основательно, от души, протереть тряпкой зеркало. Чтобы обезопасить себя хотя бы следующий день. А там уже и суббота. Тогда все решится. Даст Бог, или кто там закинул меня сюда, все обойдется без эксцессов.

В это очень хотелось верить. Очень. Правда, выходило плохо. Тревога занозой сидела в мозгу. Я постарался отрешиться от нее, избавиться, изгнать. Просто перестал думать о плохом.

На пустыре пели цикады. Хором, дружно, звонко. Жутко захотелось, как в детстве, выдернуть травинку, откусить мягкий сладкий кончик, зажать ее между зубами… Я протянул руку к ковылю и тут же отдернул. По травинке полз жук пожарник по своим букашечьим делам. Мне стало жалко ему мешать. Пусть ползет.

До оврага я не дошел шагов пять. Оттуда как раз выбирался парень, по возрасту примерно такой же, как и я. Худой, длиннорукий, жилистый. Была в нем какая-то нервозная решимость. Из-за чего сразу захотелось обойти его стороной. Увидел меня, секунда сомнения, потом в глазах его блеснуло узнавание. На лицо наползла глумливая ухмылка.

Он картинно раскинул руки и произнес, растягивая слова:

– Кого я вижу! Не иначе тот самый курортник!

Тот самый? Что за хрень? Этого парня я видел впервые. И точно ничем ему не успел насолить.

Следом за первым из оврага показался второй: куда ниже ростом, коренастый, патлатый, сосредоточенный. Он понравился мне еще меньше.

Как там говорил Сунь Цзы? «Лучшее сражение – то, которое не состоялось»? Жаль спорить с великим человеком, но жизнь постоянно доказывала мне обратное. Особенно когда расклад не в мою пользу. Эти двое шли драться. И бить они собирались именно меня. За что? Дело десятое. Это можно выяснить и позже. А пока…

Пока я выпустил из ладони сложенную сумку и сделал два шага вперед, так чтобы овраг оказался у тощего практически за спиной. Тем более, что патлатый остановился чуть в сторонке, засунул руки в карманы и в разборки пока не вмешивался.

Тощий еще ничего не понял. Он был уверен в численном превосходстве.

– Ну что, курортник? – Спросил он с усмешкой. – Каяться будешь?

– В чем? – ответил я вопросом на вопрос.

– Значит, не будешь. – Верно понял парень.

Он двинулся вперед и показательно схватил меня за грудки. Он будто читал мои мысли и действовал по плану. По моему плану. Был бы умным, сначала ударил бы. А так… Глупость надо лечить. Я, словно ненароком качнулся вперед и сделал шаг, приближаясь к противнику вплотную, заставляя его отступить. Ну все, овраг ровнехонько за спиной. Остальное дело техники. И я резко ударил его в сгибы локтей обеими ладонями. Без жалости, со всей силы. Жалеть противника в драке полнейшая дурь.

Так и бывает всегда, время словно замедлило ход. Я успел уловить, как разжались его кулаки, как он начал заваливаться на колени, как в глазах его мелькнуло изумление… Осталось только добавить ускорения коленом в челюсть. Так тому и быть. Тощий беззвучно завалился спиной в овраг.

«Ты сам напросился, пацан!» – промелькнуло у меня в голове, я резко обернулся ко второму и сразу сделал шаг вбок, подальше от пустоты. Улететь вслед за поверженным противником не хотелось.

Патлатый оказался умнее или осторожнее, с какой стороны посмотреть. Ни болтать не выпендриваться не стал. Молча бросился на меня, наклонив вперед голову, словно хотел забодать. В руке у него был зажат жучок.

Я напрягся, решив отклониться в сторону, дать ему чуть пролететь мимо, подставить подножку. Но в последний момент он вдруг поднял лицо. У меня сработал рефлекс. Я встретил его простым девчоночьим приемом – пятой открытой ладони в нос. Снизу-вверх.

И парень послушно прилетел на этот удар. Сам. Как мотылек на огонь. Ноги все еще несли его вперед. А голова уже качнулась в противоположном направлении. Он взмахнул руками, случайно залепил мне фонариком по зубам и завалился назад. Навзничь. На спину. В траву.

Я мысленно перекрестился, что не на асфальт. Чуть отошел в сторону и стал ждать. Удар был довольно безобидный, но очень болезненный. Я точно знал, что пацан лежит сейчас там, в зарослях, захлебываясь слезами и, если природа наградила его слабым носом, пуская кровавые пузыри.

Из оврага, тихонько стеная, вылез тощий. Я тут же обернулся к нему. Он опустился на траву прямо там, на краю, старательно наглаживая голеностоп. В глазах его застыли укор и обида. Лицо было живописно расцарапано. Других повреждений я не заметил.

В траве зашевелился его друг и, хлюпая носом, тяжело уселся. На этом сражение и закончилось. Сунь Цзы вполне мог бы мною гордиться.

* * *

Чуть позже, когда схлынул адреналин, из меня словно вынули стержень, я опустился на траву. Тогда патлатый спросил:

– Парень, ты кто?

Безумно захотелось дуркануть и изречь нетленное:

– Бонд, Джеймс Бонд.

Но я остался сидеть, свесив ладони меж колен, и перефразировал:

– Олег, просто Олег.

Моей иронии не поняли.

– Олег, – сказал патлатый серьезно, – если вдруг мне в голову опять придет идея бить тебе морду, напомни, чтобы я не делал такой глупости.

– Напомню, – так же серьезно ответил я. – Я и сам не люблю драться.

Тощий тут же прекратил страдать, отпустил ногу, и они уставились на меня в четыре изумленных глаза. Напряжение ушло без следа. Но долго игра в гляделки не продолжилась, мы дружно, как по команде заржали.

Смеялись долго, до изнеможения. Когда способность говорить вернулась, я, наконец, спросил:

– Ребят, а вы чего это вдруг решили меня побить?

Патлатый поморщился и нехотя ответил:

– Вика попросила.

Вика. Снова Вика. Куда не плюнь, везде она. Ох, чую от этого имени меня будет воротить всю оставшуюся жизнь.

– А вы всегда выполняете ее просьбы?

Патлатый изумленно вытаращился и ткнул в себя пальцем:

– Мы?! – Голос его звенел от возмущения.

И возмущение это было таким искренним, что я сразу в него поверил. Хотя от колкости не удержался:

– Ну не я же.

Патлатый задумчиво почесал затылок.

– Да черт его знает, как это вышло? Вообще-то мы с Викой не сильно дружим.

Здесь в разговор вмешался его друг:

– С ней вообще невозможно дружить! Она всех ребят в классе перессорила.

– Тогда зачем? – Меня переполняло недоумение.

Тощий сорвал травинку, засунул в рот, поморщился, словно та была горькой.

– Ревела она. Сказала, что ты ее ударил. – Он покосился на второго, ища поддержки. – А бить девчонок, это как-то неправильно совсем. Не по-мужски.

Тощий кивнул и поддакнул:

– Неправильно, даже если это Вика.

Вика… Ох уж это Вика. Чего ей только неймется? Мне этого точно не понять. Я откинулся назад, оперся на вытянутые руки, задрал лицо к небу и прищурился, уставившись в бездонную синь. Отчего-то болела ладонь. Ныло плечо. Саднила разбитая губа. Во рту угнездился металлический привкус крови. Болел передний зуб. Я осторожно пощупал его языком. Не качается, вроде. Хоть здесь повезло.

Надо мной, едва не касаясь крыльями, проскользила огромная голубая стрекоза. Одуряюще пахло травами. Я набрал полную грудь этого настоянного на южном лете воздуха, задержал на миг дыхание, а потом проговорил:

– Ребята, я не сильно вас удивлю, если скажу, что она вам соврала?

И снова сел прямо. По их лицам стало понятно, что не очень. Я усмехнулся. Тощий возмущенно сжимал-разжимал кулаки. О чем он сейчас думал, было ясно и без слов.

– Девочек бить неправильно, – напомнил я.

– Так это ж не девчонка, это ж Вика – законченная дрянь.

– А мы с тобой законченные идиоты, – со вздохом резюмировал патлатый. И тут же добавил, уставившись на меня просительно: – Слушай, Олег, ты это, не злись на нас. Мы, правда, хотели, как лучше.

Про себя я продолжил его мысль: «А вышло, как всегда»… В слух же сказал:

– Да понял. Не злюсь. Давайте, что ли, знакомиться?

Патлатый первым протянул руку.

– Димон, – и тут же поправился, – Дима.

Я его руку пожал.

– Паша, – отозвался тощий, не ставая с травы. Он все еще тер подвернутую лодыжку.

Я кивнул. Потом поднялся, оглядел штаны, отряхнул, как мог. Уже сейчас было понятно, что их придется стирать. И это ужасно не понравится матери. Потом посмотрел на рубашку и остолбенел – пуговица на кармашке оказалась вырвана с мясом. В самом кармане было пусто. Куда подевались кисет, деньги и список, я не имел ни малейшего представления.

Это было похоже на злой рок. И магазин, и рынок, казались заколдованными. Мой каждый поход туда оканчивался какой-то хренью. И, если объяснение с матерью просто грозило перерасти в обычный скандал, то как быть с тенью? Что делать с ней?

– Черт, – процедил я обескураженно, – что же делать?

Я беспомощно огляделся. Как тут что-то найти? Трава местами доходила до пояса. Если все повыпадало где-то здесь, искать это придется до морковкиного заговения. Та еще перспективка.

– Черт!

– Потерял чего? – забеспокоился Димон.

– Деньги, список, – ответил я, – мать в магазин послала.

Он задумчиво почесал затылок.

– А где лежали?

– Здесь!

Я прижал пятерню к груди. И совсем потеряно добавил:

– Еще такой кожаный мешочек на шнурке.

– Этот?

Спросил Пашок и поднял что-то с травы двумя пальцами. Мне словно камень сняли с плеч.

– Он!

– Лови.

Кисет полетел ко мне и приземлился почти у самых ног. Я поднял и тут же засунул его в брючный карман поверху затолкав цыганскую тряпицу. Чтобы наверняка, чтобы больше точно не выпал.

Димон тоже встал на ноги.

– Пойдем, – сказал он, – поищем.

И первым двинулся к оврагу.

* * *

Наверное, высшие силы сегодня были на моей стороне. Искать почти не пришлось. Пятерка лежала на самом видном месте. Список нашелся внизу в овраге. Заметно его было издалека. Осталось только спуститься и побрать.

Мосток мы преодолели дружно, гуськом. Димон шел первым, я замыкающим. Между нами, слегка подхрамывая, шагал Пашок. Затем они потащились со мной к магазину. Только меня это больше не напрягало. От них не исходила угроза. Лишь любопытство с примесью восхищения.

Внутрь они не пошли, остались ждать снаружи, оседлали низенький заборчик вокруг палисадника.

В сельпо было пусто. За кассой стояла знакомая продавщица. Меня она узнала сразу и добродушно поприветствовала:

– О, старый знакомый! Зачем на этот раз пожаловал?

Я подошел почти вплотную к прилавку, выложил отцовских два рубля и тихо спросил:

– Можно мне еще один фонарик?

Женщина посмотрела на меня с изумлением. Отметила изгвазданные штаны, рубашку, разбитую губу. Спросила:

– Зачем? Неужто и этот разбил? Или отняли? Так тебя из-за него что ли… – Вдруг встрепенулась она и расстроилась.

Я поспешил ее успокоить, помотал головой.

– Нет, что вы, все не так плохо. Батя просил. Если есть.

Она усмехнулась.

– Что с тобой сделаешь, еще один дам, но больше не проси. Дома хоть не попало?

– Нет, – опять ответил я, – пронесло. Попало позже…

На этот раз не пришлось ни лукавить, ни лгать.

По списку матери нашлось практически все. Правда, и дефицита особого в нем не было. Магазин я покинул с двумя полными сумками. Пацаны с забора перебазировались на ступеньки. Едва завидев меня, Димон предложил:

– Пойдешь завтра утром с нами в порт, нырять с волнореза?

И мне вдруг так захотелось просто побыть пацаном. Просто прожить эти каникулы, сделать их такими, как раньше, сорок лет назад.

– Пойду, – сказал я. – А куда?

– Здесь, недалеко, в порту.

Они поднялись со ступенек. Пашок протянул мне руку, и я ее пожал.

– Тогда завтра в десять встречаемся здесь, – сказал он.

И мы распрощались.

* * *

Домой я добрался без приключений. Толкнул дверь в квартиру – не заперто. Незамеченным просочился в коридор, оставил у двери сумки, сбросил кеды и метнулся к зеркалу. Тень мне сейчас была не интересна. Да ее внутри и не было. Волновало совсем другое.

Саднила разбитая губа. Я глянул на свое отражение и облегченно вздохнул. К счастью, ничего кошмарного не произошло – не было синяков, не было больших ссадин. Только трещина на нижней губе… Так, ерунда. Мелочь, которая заживет быстро. Главное, чтобы мама не устроила сейчас плач Ярославны. И я загадал про себя, ровно так, как делал в детстве: «Пусть пронесет!»

Не пронесло. Мать заметила все и сразу и губу, и подраную рубашку, и грязные брюки.

– Олежка, – всплеснула она руками, – что это? Что с тобой?

Я попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривой. Ранка на губе сразу лопнула, начала сочиться.

– Споткнулся, мам, упал. Нечаянно ударился лицом о камень.

– Знаем мы эти камни, – рассмеялся отец, выходя из гостиной, и показал кулак. – Случайно, не такого размера?

Мать возмутилась:

– Саша, что ты такое говоришь? Наш Олежка…

Она не договорила. Отцу врать не хотелось, и я кивнул. Мать ахнула.

– Олег! Ты что, подрался?

Я, на всякий случай пожал плечами. Мол, думай, как хочешь.

– Так, мать, – строго сказал батя, – выйди отсюда. У нас мужской разговор.

Удивительно, но мама послушалась и ушла в гостиную, оставив нас вдвоем.

Отец посмотрел мне в глаза, указал на кухню. Там уселся у двери, оставив свободным табурет возле окна.

– Садись.

Я послушно сел. И мы оказались по разные стороны стола.

Он молчал. Я тоже. Только чувствовал себя ужасно неуютно. Давно забытое детское ощущение, словно находишься под рентгеном, словно тебя просвечивают насквозь. Интересно, как ему это только всегда удавалось?

– За дело дрался? – Наконец спросил он.

Я покачал головой. Когда тебе ни за что пытаются набить морду, разве это за дело?

– Тааак… – Он побарабанил пальцами по столешнице. – Первым начал ты?

Я снова покачал головой. Отец приободрился.

– Проблемы будут?

На это раз возникла заминка. Как ответить? Кто его знает, что за люди эти Пашка и Димон? Вроде нормальные ребята… И я снова покачал головой.

– И то хлеб, – отец повеселел. Потом протянул через стол руку и приказал: – Ну-ка, дай, гляну.

Я приблизил к нему лицо. Он ухватил мой подбородок, повертел голову туда-сюда, любуясь рассеченной губой, и резюмировал: – Ерунда, до свадьбы заживет.