Текст книги "Пункт назначения 1978 (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава 3. Как пройти в библиотеку?

На место мы приехали уже ближе к вечеру. В первый раз мне здесь невероятно понравилось. Сейчас же городок поразил своей экзотической неказистостью.

Был он совсем небольшой. Старые кирпичные дома – самый высокий в четыре этажа. Сплошь извилистые улицы – не одной прямой, одни изгибы и повороты. Кое-где асфальт плавно перетекал в допотопную мостовую. И в мостовой этой была натыкана туева хуча люков.

Копейка на них подпрыгивала и звенела. Отец сквозь зубы тихонько ругался, стараясь употреблять исключительно цензурные слова. Найти по карте нужный адрес у нас не получилось. Квартал мы объехали трижды, пока не надумали спросить направление у аборигенов.

После этого дом наш нашелся легко. Батя загнал машину во двор. Я вылез из салона, пробежался вдоль подъездов, отыскивая нужный номер. Слету определить это не удалось.

Дом, по уверению местных, был постройки времен Петра Первого. Темно-красный, кирпичный, в два этажа. Состоял он из двух корпусов, соединенных в торце низенькой неказистой пристройкой с четырьмя дверьми. Семейство мое еще ожидал большой сюрприз, я же помнил, что все удобства, положенные этому дому, располагались именно там – в пристройке.

Наш подъезд нашелся справа.

* * *

Сюрприз удался на славу.

– Ир, – приказала мать, стягивая с ног босоножки, – бегом в туалет. А то здесь уже очередь.

– Ага!

Ирка быстро сориентировалась в пространстве и ускакала в сторону кухни. Оттуда донеслось удивленное:

– А где здесь туалет?

Мать проворчала беззлобно:

– Детский сад, ничего без меня не можете!

Отец улыбнулся и подмигнул мне – на этот раз досталось не ему. Я сидел у дверей на корточках, делая вид, что вдумчиво расшнуровываю кеды. В отличие от них от всех, я еще с прошлого раза помнил – в квартире лишь кран с холодной водой да раковина на кухне.

– Саш, иди сюда! А туалет-то где?

Отец аж сменился в лице. Он нехотя поплелся на зов. Мне ничего не осталось, как отправиться следом. На кухне разыгрывалась трагедия. Мать с Иркой с паникой в глазах оглядывались вокруг. Ни здесь, ни в коридоре, дверей, ведущих в санузел, видно не было.

– Погоди, Надюш, – попытался успокоить отец. – Давай, поищем. Кто их знает, какая тут планировка?

Они все дружно высыпали в прихожую. Осматривать там было особо нечего. Две распахнутые двери: одна в гостиную с диваном, другая в маленькую спальню с двумя кроватями.

Мать попутно распределяла, кто где ночует.

– Мы с отцом здесь, – сказала она, обозрев диван. – А вам с Иринкой тут будет удобно.

Я мельком глянул на древние кровати с никелированными шарами на спинках и панцирной сеткой и тут же вспомнил, как отчаянно они скрипят в ночи. Сразу подумалось: «Я бы предпочел диван!» Но мнения моего никто не спрашивал.

Отец тем временем дошел до конца коридора и уперся в закрытую дверь. На двери был намертво приклеен пожелтевший от времени альбомный лист. На нем кто-то чернильным карандашом написал: "не входить". В конце, чтобы не осталось никаких сомнений, было поставлено три восклицательных знака.

– Странные люди, – сказала мать, – зачем писать? И так никто не пойдет. Только дверь хорошую испортили.

Двери этой я тоже не помнил. Батя подергал за ручку и пожал плечами.

– Заперто. Действительно, странные.

Он отколупнул уголок листка и изумился еще сильнее.

– Надо же, не поленились, приклеили на бустилат.

Мать совсем расстроилась.

– Ну вот, теперь это ничем не отодрать.

– А зачем тебе это отдирать? – Хохотнул отец. – Это же не твоя дверь.

Вопрос был резонный, но мама привыкла быть права. Она возмущенно сверкнула глазами и поджала губы.

Я смотрел на эту дверь – простую, гладкую, деревянную. Выкрашенную добрым пятком слоев белой краски. И удивлялся. Нашли из-за чего страдать. Выкинуть и всех делов. Этому дерьму давно место на свалке. Сейчас…

И тут же одернул сам себя – нет больше никакого сейчас. Точнее есть. Но это – не двадцать первый век – время изобилия и мусорных гор. А старый добрый совок, где проще перекрасить дверь по десятому разу, чем купить новую.

И я примирительно сказал:

– Мам, пап, нашли из-за чего спорить! Возьмут у кого-нибудь строительный фен и снимут краску. Делов-то…

И понял, что сморозил глупость.

Родители забыли о ссоре и воззрились на меня с изумлением. Еще бы! Откуда обычному мальчишке знать о таких чудесах техники.

– Сын! – Восхищенно произнес отец. – Ты удивляешь меня своими познаниями. Где ты такое видел?

Я был готов прикусить себе язык. Пришлось суматошно перебирать в голове всех приятелей далекой юности. Кто из них мог быть гипотетическим обладателем такого сокровища?

– Я у Жеки видел, – врать пришлось в наглую.

Родителей эта ложь устроила. У Женьки могло быть и не такое.

– Олег, – попросил отец, – сбегай во двор, узнай, где тут туалет.

Я согласно кивнул, выскочил в подъезд, постоял на первом этаже, неспешно досчитав до трехсот, и вернулся обратно. Зачем спрашивать о том, что я и так прекрасно знаю?

* * *

Чуть позже, когда все наше семейство посетило с инспекцией пристройку, когда улеглось мамино недовольство по поводу элегантной дыры в полу вместо нормального унитаза, когда все были накормлены и напоены чаем, когда отцу от душевных щедрот налили столичной, мать вдруг вспомнила недавний разговор. Ирка уже упрыгала в комнату, а мы все еще сидели на кухне.

– Саш, – спросила она, – может, и нам, когда вернемся, тоже двери перекрасить?

Тот пожал плечами. Тогда мать взялась за меня:

– Сынок, а твой Женя не мог бы попросить родителей, что бы они…

Спасла меня Ирка.

– Мам! – Раздалось из комнаты. – Сейчас начнется «В гостях у сказки». Можно я телик включу?

– А на море ты не пойдешь?

Ирка появилась в дверях. Губы у нее были надуты.

– Ну, мам…

– Не тронь ты ее, – встал на защиту дочери отец, – пусть смотрит. Еще успеет накупаться.

Сестра тут же перестала дуться.

– Ура! – Прокричала она и ринулась в комнату.

– Погоди! – Обеспокоенно прокричала мать, бросаясь следом. – Лучше я сама.

За чужой телевизор она переживала. Не дай боже Ирка чего испортит?

Я, старательно отворачиваясь на отца, чтобы не нарваться ненароком на неудобные вопросы, тоже заглянул в комнату. Там стоял старый добрый Горизонт на тонких высоких ножках. Точно такой же, как был когда-то и у нас. Помню, я очень завидовал Пашке, когда у него появился первый в нашей компании цветной рубин. Как бегал к нему смотреть клуб путешественников. В цвете эта передача была куда интереснее.

Впрочем, потом у него у первого появился и видак с загадочным названием «Funai». А потом и импортный телек с пультом и тем же названием. Но это случилось значительно позже, лет через десять. А пока…

Мама включала Горизонт, а Ирка нетерпеливо ерзала на диване.

– Иди и ты, сынок, посмотри.

Отец положил мне на плечо руку.

– Не, я попозже, пап. Пока пойду, погуляю.

Мама высунулась из комнаты.

– Долго не задерживайся. Здесь рано темнеет. А вечером должна быть кинопанорама. Приходи, посмотрим.

Я вышел в подъезд и тихонько прикрыл дверь. Спускаясь по стертым от времени ступеням все думал о том, что кинопанорамы не видел давненько. Когда ее перестали выпускать в эфир? В девяностом? В девяносто пятом? Будь под рукой интернет, все было бы куда проще.

А сейчас… Я твердо решил вернуться и глянуть телевизор с родителями. «С предками!» – услужливо поправила память. С предками, так с предками. Впрочем, я уже не был уверен, что ТАК родителей называли именно сейчас. Сколько их сменилось за это время, сленговых словечек.

* * *

Откуда-то со стороны лимана самозабвенно пел петух. В ветвях чирикали воробьи. В квартире первого этажа, возле распахнутого окна стоял новенький блестящий радиоприемник. Оттуда лилось задушевное:

 
Под музыку Вивальди,
Вивальди, Вивальди,
Под музыку Вивальди,
Под славный клавесин,
Под скрипок переливы,
Под завыванье вьюги
Условимся друг друга
Любить что было сил.
 

Голос Татьяны Никитиной был чертовски хорош. Нежный. Мягкий. Обволакивающий. И мне невольно подумалось, что именно этого всегда так не хватало Лельке.

Во дворе мужики лихо резались в домино. Задорно звенел обитый жестью стол. С краю стояла бутылочка мутного самогона. Горлышко ее было заткнуто свернутой газетой. Рядом синий эмалированный бидон с разливной кислятиной, гордо именуемой пивом, и граненые стаканы. На сложенной комсомолке лежали два плавленых сырка, покромсанный толстыми кусками ситный, распотрошенная вобла и одинокая карамелька.

Мужики гуляли от души, на широкую ногу. И я почувствовал непреодолимое желание присоединиться к празднику жизни. Ноги сами понесли вперед, и я завел на ходу, не сводя глаз с целебного эликсира:

– Мужики, можно мне…

Стук домино затих.

– Пацан, тебе чего?

Я отдернул руку. Твою ж мать, так оскандалился! Я мысленно выругался, горячо помянув и «на», и «в», и «с вами». Первое напрямую относилось к самогону, второе характеризовало мое отношение к жизни в детском теле, третье объясняло, с чем останутся обладатели недоступных мне сокровищ после моего ухода.

Любопытный мужик не унимался:

– Так чего тебе?

И я, вдруг вспомнив Вицина, сделал честные-пречестные глаза и спросил:

– Как пройти в библиотеку?

За столом заржали. Дружно. Заливисто. От души.

– Иди, пацан, иди…

Мне махнули рукой, отправляя на все четыре стороны. И я пошел. Уши горели от стыда. В спину донеслось:

– В библиотеку? Ну, парень, ну ты и клоун! – Потом тон резко сменился: – Еще раз увижу, что тянешь руки к выпивке – оборву их по самые уши!

И хохот грохнул с новой силой. Я юркнул за угол дома, в кусты и там остановился, прижавшись спиной к красной кирпичной стене. Лицо полыхало. Сердце билось. От обиды дрожали губы. Хотя, на что тут обижаться? Сам облажался. И с библиотекой действительно сморозил глупость. Какая библиотека вечером в воскресенье?

Скоро стук костяшек по жести возобновился. Мужикам стало не до доморощенного остряка. Были у них дела куда важнее. Я вынырнул из кустов и быстро пошел к лиману, почти побежал. Удивительно. Но я прекрасно помнил туда дорогу. Словно и не было этих чертовых сорока лет.

* * *

Интересно, кому пришло в голову протоптать тропу к воде таким бешеным зигзагом? Еще интереснее, почему столько лет народ послушно ходил этим зигзагом и не пытался ничего изменить?

Я шел проторенным путем, как и тысячи прошедших здесь до меня, вел ладонью по серебристым метелкам ковыля и думал о том, что совершил огромную глупость – не подумал прихватить с собой плавки. И хрен с ними, если что, искупаюсь так. Здесь народ закаленный, галимыми семейниками их не напугать. А мои, как помнилось по лесу, вроде, вполне приличные – синие однотонные, не в цветочек.

Ковыль закончился. Я точно помнил, что дальше будет только песок с редкими клочками какой-то особо живучей травы. А сейчас, если подняться вон на тот пригорок, появится море.

Море появилось, не обмануло. Я тут же забыл и про плавки, и про купание, потому что увидел ее.

Вика стояла на камне. Невозможно длинноногая, загорелая, ослепительно прекрасная в своем модном раздельном желтом купальнике. Стояла она, раскинув руки, словно пыталась приманить ветер и взлететь. Только это у нее никак не получалось. Тогда Вика перекинула через плечо длинные черные волосы и принялась их отжимать.

А я вдруг вспомнил, что, стоит только подойти ближе, как увижу темный треугольник внизу ее плоского живота под мокрыми и от того ставшими полупрозрачными трусиками.

Это было воспоминание из настоящей юности. Из настоящих моих шестнадцати лет. А потом Вика заметила меня и приветливо помахала рукой.

* * *

Напустив на себя показное безразличие, я спустился вниз и остановился почти у самого подножия ее пьедестала. Память не подвела. Трусы на ней были мокрыми. Сквозь них просвечивали темные волосики. От этого девчонка казалась голой. Только если раньше я молча восхищался ее красотой, то сейчас во мне включился старый зануда. И я вдруг подумал: «Куда только смотрит ее мать? Неужели она не знает об этом?»

Но потом мальчишечье тело взяло свое, и у меня вспотели ладони. А сердце забилось часто-часто.

– Привет, – сказала Вика, – ты отдыхающий?

Мой голос дрогнул, и я дал петуха.

– Да.

На лице у Вики появилась снисходительная улыбка. Как настоящая хищница, она прекрасно чувствовала мое состояние.

Я мысленно себя отругал: "Черт тебя подери, Олег, с каких это пор тебя волнуют какие-то нахальные пигалицы?"

Шестнадцатилетний организм был со мной категорически не согласен. Вика его волновала. Еще как! В крови бурлил дикий гормональный коктейль, только что не выплескивался из ушей.

Девчонка грациозно потянулась, совсем, как это делала Лелька. Призывно. Чарующе. Наверное, все стервы с рождения знают, как это делать правильно. Так, чтобы ни один мужик, сколько бы ему ни было лет, не смог пройти мимо. И телу моему окончательно поплохело.

Поняв, что добилась нужного эффекта, Вика забросила волосы за спину и протянула мне руку.

– Помоги слезть.

Не подумайте, что она просила, нет, просто предъявляла права, словно знала, что отказать ей не смогут.

Я тоже не смог.

– Как тебя зовут? – спросила она с любопытством.

– Олег.

Вика многозначительно улыбнулась и изрекла с непередаваемым ехидством:

– Вещий?

Девочкой она была начитанной. Я прекрасно помнил, что будет дальше. Когда-то, тот, прежний Олег, ужасно смутился и не нашелся с ответом. Нет, потом, дома, кусая от досады губы, он мысленно дал несносной девчонке тысячу разных ответов. И все они были один остроумнее другого. Только она об этом так никогда и не узнала. Олег теперешний ответил нарочито удивленно:

– Ты где-то здесь видишь коня?

И да! Ответ это достиг цели. Взгляд у Вики стал заинтересованным. Она благосклонно улыбнулась и бросила:

– Погоди.

Моя мечта вдела ступни в старенькие сандалии, обмотала вокруг талии полосатое полотенце и спросила:

– Ну что, Олег без коня, а ты совсем не хочешь узнать, как зовут меня?

Взгляд ее стал ироничным.

– Да я и так… – Вырвалось у меня. И я прикусил язык. Сложно проживать жизнь заново, когда заранее знаешь, что будет дальше. Все равно, что смотреть второй раз подряд кино.

– Что, и так?

Вика подбоченилась. Выкручиваться пришлось на ходу.

– И так собрался спросить, только ты меня опередила.

Я сделал одухотворенное лицо и произнес совсем как в рыцарских романах:

– О, прекрасная незнакомка, позволь мне узнать твое имя!

Чушь получилась несусветная. Но Вике понравилось. Она тут же поддержала игру.

– Имя мое столь же прекрасно, сколь учтивы ваши речи. Вы, любезный рыцарь, можете называть меня леди Виктория.

Я откровенно опешил. Что за черт? Такого в прошлый раз точно не было. Ладно, я несу ахинею. Но Вике-то откуда это знать? Как можно подобрать такие слова? Вот так, запросто, без подготовки?

Мои сомнения не остались незамеченными.

– Не обращай внимания, – сказала девчонка беспечно, – мы весной в школьном драмкружке ставили Айвенго.

У меня откровенно отвисла челюсть. Возникло стойкое ощущение, что сейчас меня пытаются надурить. В школе? Айвенго? Хотя… Кто их тут знает. Я очень плохо помнил, что и в какие годы было запрещено. Но эта книга в нашем доме была совершенно точно.

Вика мое смятение приняла за восхищение и поспешила похвалиться:

– Знаешь, кого я там играла?

Я помотал головой. Следующую фразу она произнесла с невероятной гордостью:

– Леди Ровену.

Мне осталось только восхищенно присвистнуть.

* * *

Мы шли по берегу. Я – в брюках и рубашке. Вика в своем полотенце. Красивая, загорелая, с голым пузом, дерзкая и уверенная в себе.

Она почти без остановки рассказывала о школьном спектакле. О том, как было весело. О том, как мальчики из выпускного класса построили им декорации. О том, как на трудах всей школой шили костюмы.

Жалела о том, что директор не разрешил привести на сцену живую лошадь. Я фыркнул, пытаясь представить себе в школе коня. Не сдержался и заржал в голос. Вика тоже разразилась задорным хохотом.

Когда мы выдохлись, она вдруг спросила:

– Почему ты не хочешь искупаться?

Признаться, что под брюками у меня отнюдь не плавки, а вполне себе вульгарные семейники, было неловко. Я уже плохо помнил, что сейчас прилично, а что нет. Шокировать девчонку совсем не входило в мои планы. Мне здесь еще неделю предстояло жить.

– Я сегодня уже купался, – соврал я.

– А хочешь, – она вдруг остановилась и схватила меня за руку, – я покажу тебе, как настоящие леди приветствовали настоящих лордов?

– Давай, – я уставился на нее с любопытством. Этого в прошлый раз тоже не было.

Вика отошла в сторону и, усмехаясь во весь рот, присела в элегантном поклоне. Она развела руки, склонила голову, сверкая лукавыми глазищами, и… потеряла полотенце.

– Ой!

От неожиданности она потеряла равновесие, плюхнулась на попку и выдала сквозь смех:

– Ну вот, все испортила.

Я подал ей руку, а, когда девчонка поднялась, притянул к себе и обнял, совершенно не понимая, как поступить дальше. В прошлый раз я ее поцеловал. Глупо, неуверенно. Это был первый в моей жизни поцелуй. В прошлый раз мне прилетела оплеуха. В этот раз Вика отстранилась и серьезно попросила:

– Сэр Олег, если не хотите, чтобы я на вас обиделась, больше никогда так не делайте.

Глава 4. Хомо собакус Юлька

Дома, на кухне приглушенно, но вполне себе азартно переругивались отец с матерью. Я прислушался и усмехнулся. Мать отчитывала отца за скудоумие и желание испортить ей отдых. Отец, как мог, оправдывался. Оба они знали, что буря скоро уляжется, и мать поведет его мириться в спальню.

Так было всегда, сколько себя помню. И, если в детстве у меня нет-нет, да и возникали сомнения, для чего именно они там запираются, то сейчас я знал это точно. Так же было и в тот страшный день, правда, я не понял из-за чего.

Чтобы не нарваться, я тихонько юркнул в нашу с Иркой комнату, улегся на скрипящую кровать, уставившись в беленный потолок. В гостиной орал телек. Сестра снова что-то смотрела. Мне же хотелось побыть одному. Не получилось. Мать почти сразу погнала Ирку спать. А мне пришлось перебазироваться на кухню. Оно и к лучшему.

Все-таки отец большой молодец, что умудрился найти квартиру с двумя спальнями. Сестра уснула сразу, слишком умаялась во время пути. В соседней комнате еще довольно долго возились родители – шушукались, смеялись. Я сидел на кухне и пытался читать книгу. Получалось плохо. Мысли постоянно уносились куда-то в даль. Все хотелось представить, как мы теперь заживем вместе, кем вырастет Ирка, как сложится моя судьба.

В какой-то момент я почувствовал на себе чей-то взгляд. Тяжелый. Оценивающий. Недобрый. Ощущение было таким реальным и жутким, что по коже пробежал мороз, а сердце испуганно сжалось.

Я резко захлопнул книгу и обернулся. Никого. Пусто. Стояла звенящая тишина. Может..? Я обернулся к окну. Нет, и там непроницаемая тьма, такая густая хоть режь ножом. Хотел было встать и выглянуть наружу, но я вдруг устыдился этого порыва. Какого черта? Второй этаж, дом старинный, потолки высоченные, откуда здесь кому взяться?

Ты же взрослый мужик, Олег, не какой-то там сопляк! Я усмехнулся своим глупым страхам и снова взялся за книгу. Ощущение постороннего взгляда не проходило. Казалось, кто-то изучает меня, как забавного жучка, и цели у него недобрые.

Я сидел, уставившись в страницы и ждал, что будет дальше. Поэтому, когда в окно что-то стукнуло, вздрогнул и уронил книгу на пол. Потом последовал еще удар и еще. Совсем негромко. Но в этой звенящей тишине… И меня взяла злость.

– Да что здесь, бляха-муха, происходит?

Я вскочил и ринулся к окну. Все! Хватит! Хватит бояться, хватит ждать неприятностей. Надо жить. Жить и ничего больше! Третьего шанса не будет! Все это я от переполнявших меня эмоций проговорил вслух.

Звук затих.

Какое-то время я еще постоял, опершись руками о подоконник и уткнувшись лбом в прохладное стекло. После сплюнул и вернулся на место. Книгу поднял и положил на стол, открывать не стал. Что толку? Все равно не вижу ни слов, ни букв. Все равно только и жду, что будет дальше.

Стук повторился. На этот раз дробный частый. Я подхватился, уставился в окно и… в сердцах сплюнул. В стекло бился бражник. Огромный, с половину моей ладони. Красивый. Как любой приличный мотылек, он просто рвался на свет. И меня отпустило. Исчезло предчувствие неминуемой беды, ушло ощущение взгляда. Все стало просто и легко. Надо было подождать еще пять дней. На шестой не выпускать из вида Ирку, не дать…

Я страдальчески поморщился и постарался найти для себя обтекаемое определение. Определений таких была целая куча – одно другого краше. Только они совсем не отражали сути. Тогда я психанул и назвал все своими словами.

Не дать ей умереть, не дать, чтобы ее убили… Все! И ты должен, нет, просто обязан с этим справиться. Должен, должен, должен… Я твердил это слово, как мантру, пока не выдохся.

Потом я встал, поймал себя на мысли, что жутко не хочу идти вниз. Воровато огляделся и, пока никто не видит, использовал раковину по прямому назначению, сверху пролил водой и пошел спать, прихватив с собой коробок спичек. Вдруг придется подсветить?

В коридоре злобный взгляд появился вновь. И мне стало по-настоящему страшно. До жути. До дрожи в коленях. Пальцы вцепились в коробок, как в спасительную соломинку.

Спичка никак не хотела зажигаться. Пальцы у меня дрожали, коробок ходил ходуном. Когда огонек вспыхнул, я поднял его над головой, освещая все вокруг. Пусто, черти бы вас побрали, пусто! Хотя, чего я еще ожидал? «Приедем домой, нервишки подлечим», – пообещал я сам себе. А пока надо успокоиться и ждать.

Успокоиться не вышло. Пока дошел до дверей, зажег еще две спички. В комнате прямо на пол скинул одежду, воткнув третью в коробок, затушил огонек, юркнул под простыню и укрылся с головой. Как будто тонкая ткань могла защитить от неизвестности. Смешно! Только мне было совсем не смеха.

Как ни странно, сон навалился на меня почти сразу – чуткий, тревожный, спасительный. И я отключился.

* * *

Рядом кто-то стонал. Тихонько. Жалобно. Сон мой разбился об этот звук, как корабль о рифы.

На улице уже начало светать. И взгляд мой легко различил Ирку. Она лежала на спине, вцепившись пальцами в одеяло. Окаменелая, напряженная. Губы ее были сжаты. Ресницы дрожали. На щеке виднелась влажная дорожка. Девочка спала, стонала и плакала.

Я поднялся и присел рядом. Машинально вытер влажную щеку и позвал:

– Ир, а Ир, не плачь. Что случилось?

Мне думалось, что она просто успокоится, повернется на бок и снова уснет, но она вдруг ответила:

– Он на меня смотрит…

И снова мороз по коже. И снова сумасшедший стук сердца. Смотрит? Господи, что же здесь происходит?

Я взял Ирку за ладошку и поежился – ледяная! Какая же ледяная…

Она тут же перехватила мою руку, подтянула к себе и повернулась на бок, умостив поверх моей ладони свою щеку.

– Ир, – прошептал я ласково, – не бойся, спи.

Она снова застонала. И пальцы мои стали влажными. По щеке ее опять текла слеза.

– Не хочу, – попросила она, – пусть он уйдет.

– Я его прогоню, – легко пообещал я, совершенно не понимая, кого надо прогнать.

Но Ирке этого хватило. Она успокоилась и уснула.

Я же просидел у ее постели еще добрый час и только потом вернулся к себе.

* * *

Перед самой побудкой мне приснилась Вика. Она стояла на камне, демонстрируя всему миру свои потрясающе длинные загорелые ноги и призывно махала мне рукой. А я все смотрел и смотрел на темное пятнышко в самом низу ее влажных ярко-желтых трусиков и думал, что в отличие от того Олега сорокалетней давности прекрасно знаю, что эти трусики и это пятнышко скрывают.

Естественно, случился конфуз. Проснулся я с теплой, липкой субстанцией, старательно размазанной по бедрам и трусам. Ровно так же, как в первый раз. Поэтому пришлось спешно бежать на улицу, в душ. И там уже отстирывать семейники, дотошно отжимая их в полотенце.

Вода в душе была шикарной, и я потом долго стоял под теплыми струями, смывая с себя пот, усталость, страх и чувство вины – весь груз прожитых лет. Там, в душе я твердо решил начать жизнь с чистого листа.

Потом мне на чистое тело пришлось натянуть влажные трусы. На них уже брюки – темно-серые, почти черные. Благо, мокрых пятен на таких видно не было.

* * *

Во дворе две девчонки играли в классики. Одна из них – моя Ирка. Вторую я почему-то помнил очень плохо. Почему-то… Губы скривились в усмешке. В тот раз меня вообще ничего не волновало, кроме Вики. Сейчас надо, ох как надо, постараться и этой ошибки не допустить. Эта зараза хуже мышьяка. Нет от нее спасения. Так и лезет в мысли.

Возле подъезда стоял смутно знакомый мужчина и курил. Память услужливо подсказала – сосед. Только имени его она не сохранила. Я подошел, встал рядом, дождался пока меня заметят и по-взрослому протянул руку.

– Олег.

– Дядя Толя.

Рукопожатие получилось приятно крепким, уверенным. Сосед хотел что-то спросить, но тут со стороны пристройки появился большой черный пес. Вид у него был деловой, сосредоточенный. В зубах он тащил что-то длинное, прозрачное.

Дядя Толя всплеснул руками и закричал:

– Юлька, паразит эдакий, а ну брось! Где ты только эту гадость находишь?

Я невольно хихикнул. Юлька? Нет, вы серьезно? Юлька? По псу невооруженным взглядом было видно, что это – кобель. Матерущий такой кобелина. Немецкая овчарка.

Но дядя Толя и не думал шутить. Он пригрозил зверюге пальцем и вновь заругался. Юлька оказался послушным псом. Свою находку он бросил. Правда, сначала донес до хозяина, а там уже положил ему прямехонько на ботинки. Сразу стало понятно, что добыл пес ни много ни мало длинную целофановую шкурку от сосисок.

Дядя Толя восхитился:

– Ну, Юлька, ну паразит!

Пес уловил перемену в голосе и довольно гавкнул. Весь его вид словно говорил: «Правда, я молодец? Правда, меня надо похвалить?»

– Засранец, – ласково произнес мужчина и потрепал добытчика по холке. – Опять из помойки достал?

– Гав! – счастливо подтвердил кобель.

– А почему Юлька, – спросил я.

Сосед рассмеялся.

– Потому! – Он обернулся к псу. – Позвольте представить – Гай Юлий Цезарь. Хомо собакус – существо редчайшего интеллекта.

Юлька снова гавкнул, соглашаясь, и уставился на меня склонив голову на бок. Словно спрашивал: «А ты кто? Как тебя зовут?»

– Олег Ковалев, – совершенно серьезно ответил я.

– А мы уже знаем! – Раздалось совсем рядом. – Нам Ира рассказала.

Я обернулся и увидел новую подружку сестры. И память моя проснулась. Ее тоже звали Ирка. Все дни, пока мы жили в этом доме, их так и называли – две Ирки. Обеим им было по девять. Но были они совсем разные. Наша – длинная, тощая, несуразная. С ногами, похожими на бамбуковые удочки. Большеротая, голубоглазая, отчаянно белобрысая и жутко серьезная.

Дочка дяди Толи была полной противоположностью – низенькая и сбитая, как кубышечка. Волосы ее сияли яркой медью. По носу и щекам рассыпались мириады мелких веснушек. Зеленущие глаза смотрели с неизменной смешинкой. А когда она улыбалась, на щеках появлялись милые ямочки.

Моя Ирка смотрела виновато, словно ненароком разболтала военную тайну. Я подошел и потрепал ее по макушке.

– Олег, – спросил меня дядя Толя, – какие у тебя планы на это утро?

– Никаких, – честно признался я.

– Пойдешь с нами на море?

Ирка тут же сунула мне свою ладошку и посмотрела с надеждой, просительно. Я подумал, что второй раз попаду на море, и снова без плавок. Хотел отказаться, но вдруг решил, какого черта?

– Надо бы родителей предупредить. А то они Иринку будут искать.

– Не надо, – успокоил сосед, – мы с Иришкой уже ее отпросили.

Моя Ирка кивнула, подтверждая его слова. И я согласился.

– Тогда и я с вами пойду, с удовольствием.

– Ура! – закричала Ирка рыжая, дернула пса за ошейник и понеслась вперед, крича на ходу: – Юлька, догоняй.

Пес глянул на Дядю Толю.

– Беги, – сказал тот, – играй, можно.

Пес звонко гавкнул и сорвался с места. Поиграть он всегда был не против. Моя Ирка рванула следом. Всю дорогу нас сопровождал звонкий хохот и заливистый лай. Было ясно, что эти трое нашли друг в друге родственные души.

* * *

До моря дошли как-то незаметно. Дядя Толя вел нас к лиману другой тропой. Петляла она ничуть не хуже первой. Мне было жутко интересно почему так получилось. Но спросить я не рискнул. Казалось, что ответ будет простым и очевидным, а я только выставлю себя дураком.

Потом подумалось, что раньше чужое мнение меня волновало слабо. С чего бы это вдруг сейчас такие метаморфозы? Поразмыслив, списал это на подростковые заморочки. И, думается, был недалек от истины.

Когда впереди показался не дикий пляж, а вполне себе цивильный порт, я жутко изумился. Совсем не ожидал, что в таком заштатном городишке могло существовать нечто подобное. Вдалеке виднелись краны. На приколе стояла баржа. Суетились люди, кипела работа.

– Как ты относишься к рыбалке? – вдруг спросил дядя Толя.

Я пожал плечами. Рыбаки в нашей семье не водились. Не удалось мне заразиться этим увлечением и позже, в самостоятельной жизни. Поэтому сказал честно:

– Не знаю. Никогда не пробовал. Было бы интересно.

– Поговори с родителями, – предложил он, – у меня здесь моторка. Я иногда балуюсь. Могу тебя взять тебя с собой завтра.

Наверное, он ждал от меня восторга, бурного проявления эмоций. Я же по привычке ответил:

– Поговорю, как вернемся. Думаю, они не будут против.

Сосед склонил голову на бок и уставился на меня как на меня в глубокой задумчивости. Какое-то время он колебался, задать вопрос или нет, и все-таки спросил:

– Олег, тебе не приходилось слышать, что ты весьма необычный субъект?

Я усмехнулся. Не в бровь, а в глаз. И с этим надо что-то делать. Срочно.

– Пока нет. – В моем ответе не было ни капли лжи.

Мысленно же добавил: «Но, вероятно, придется и не раз».

К счастью, мысли дядя Толя читать не умел.

* * *

Ирки с восторженным визгом дружно бросились к воде, на ходу скинули платья и полезли в море. Юлька, вздымая брызги выше головы, ринулся следом. Не спасать, нет. Играться.

Я, ругая себя за глупость и внезапную стеснительность, снял рубашку, сложил ее аккуратно и уселся на камень в брюках. Пусть хоть спина загорит.

Дядя Толя удивился:

– Ты чего? Пойдем купаться. Сегодня водичка – цимус! И солнце пока не сильно кусает. Пойдем.

Я слегка замялся.

– Я лучше вечером, не сейчас.

– Почему?

Стало совсем неловко.

– Если честно, я плавки забыл.

Сосед рассмеялся:

– Нашел о чем переживать, здесь все так купаются. Сюда только местные ходят. Отдыхающие сейчас там, – он махнул рукой в ту сторону, где я вчера столкнулся с Викой, – на пляже. Раздевайся. Никто ничего не скажет.

Уговаривать дважды меня не пришлось. Кеды, брюки, носки – все было скинуто в один миг. Дядя Толя тоже разделся. И на нем тоже были семейники – расписные, синие в белый горох. Стало понятно, что он не врет.

Я вошел в воду. Было совсем мелко, едва доходило даже до колена. Ирки плескались чуть дальше, метрах в десяти. Моей было по пояс. Поплавал, блин. Разочарование скрыть не удалось.