Текст книги "Пункт назначения 1978 (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Она тут же подхватила меня под руку и высказала укоризненно:

– Олег, ну сколько можно тебя ждать. Я уж думала, что ты совсем не придешь!

В словах ее прозвучал укор. Такой натуральный, что кроме меня никто не почувствовал фальши. Оставалось только восхититься. Артистка, настоящая артистка. Интересно, как дальше сложилась ее судьба? Помнится, в кино ее я так и не увидел.

– Здравствуй, Вика, – сказал я как можно равнодушнее.

Ей мои слова снова не понравились. Она слегка отстранилась, держась обеими руками за мой локоть, нахмурила брови.

– Я не поняла, ты что не рад?

Хорошая мысль. Правильная. Тут уже я усмехнулся и ответил вопросом на вопрос:

– Тебе сказать честно?

Вика наклонила голову на бок, оглядела меня, как редкую зверушку, пришла к какому-то выводу и милостиво разрешила:

– Не надо, все равно ты соврешь. Вы мальчишки всегда врете.

Здесь она, конечно, слукавила. Мы с ней прекрасно знали, кто из нас двоих врет. Но оставим выяснение отношений на потом.

Вика снова уцепилась за меня, прижала к себе, объявляя всему миру, что я ее собственность, и замолчала. Я тоже не спешил вести диалог.

Очередь шла быстро. Я, незаметно для самого себя, оказался почти у самого окошка. И снова испытал чувство ностальгии. Киоск по периметру был занавешен изнутри белыми шторками. В СССР такие шторки были повсеместно. Канули в лету они в начале двухтысячных, когда крохотные ларьки начали заменять павильонами, нарядными, ярко освещенными.

Между шторкой и стеклом красовались упаковки – образцы того, что было сегодня в наличии. И думается, образцы эти менялись не часто. Я с любопытством вгляделся. Томатного, к счастью, не было. Зато первым стояло мое любимое – плодово-ягодное. Цена в семь копеек за штуку приятно грела душу. И я решил взять себе два.

Рядом «фантики» от эскимо, крем-брюле, пломбира в вафельном стаканчике и неизвестного мне мороженого с таинственным названием «Каштан». Я порылся в недрах памяти, пытаясь вспомнить что-то подобное. Помогло слабо. Никаких проблесков. Цена на него была и вовсе небывалая – целых двадцать восемь копеек. И я решил, что вполне без него обойдусь.

– Что вам, молодые люди? – Продавщица казалась усталой и недовольной. Хотя с чего бы? Рабочий день только начался.

Вика молчала. Мне пришлось говорить первому:

– Два плодово-ягодных, пожалуйста.

Краем глаза я заметил, как девчонка поморщилась. Ну и пусть. Ее мнение меня волновало меньше всего. А угощать я все равно никого не собирался.

– Пожалуйста, – передо мной появились два картонных стаканчика, разрисованных ягодками.

Продавщица подвинула еще один с деревянными палочками. Я протянул руку и выудил одну.

– Четырнадцать копеек, – сказала она.

Моя рука полезла в карман за деньгами. Но тут снова влезла Вика. Она словно невзначай оттеснила меня от окна и проговорила туда:

– А мне эскимо.

Эскимо? Вот как! Это было просто потрясающе. Меня снова хотели использовать. Откровенно, в наглую, бесцеремонно. Я обернулся к ней и спросил прямо:

– А платить за тебя кто будет?

Впрочем, мог бы и не спрашивать. Ответ был известен заранее.

В окошко протянули эскимо. Вика его небрежно взяла, надорвала обертку и откусила уголок. Потом прищурилась, прильнула ко мне и проворковала в самое ухо:

– Сэр Олег, я была о тебе лучшего мнения, не стоит меня разочаровывать.

Я отодвинулся от нее. Хотел объяснить, что обо всем об этом думаю, но не успел.

– Мальчик, ты платишь или нет? Не задерживай очередь, – с осуждением сказала продавщица.

Я сжал губы и протянул в окошко рубль. В конце концов от меня не убудет. Одиннадцать копеек не слишком большие деньги. Будем считать их платой высшим силам за мое сюда возвращение, за возможность все сделать иначе. Но тебя, Вика, ждет серьезный разговор. Если ты, конечно, вообще способна понимать слова.

На сдачу мне выдали пригоршню мелочи. Я ссыпал ее в карман, не считая. Хотел уйти, но Вика снова ухватила меня за локоть.

– Ты купаться? – Спросила она, глянула на полотенце в моих руках и не дожидаясь ответа заявила: – Тогда я с тобой. Пошли вместе, покажу тебе короткую дорогу к морю. Помнишь, где ты плавал к буйкам?

– Помню, – ответил я.

А про себя подумал: «Какая разница, пусть ведет». Чуть поодаль руку я у нее вырвал. Прикосновения этой дряни были мне неприятны. Сейчас меня куда больше интересовало мороженое. Им я и занялся.

Глава 13. Объяснение

Вика свернула в проулок. Она шла чуть поодаль и с удовольствием ела мороженое. На меня внимания не обращала вовсе. Зачем? Все, что хотела, она уже получила. Я усмехнулся. В который раз подумалось, с такими талантами эта девица далеко пойдет. Если, конечно, не нарвется в девяностые на кого-нибудь хитрее и беспринципнее себя.

Пятиэтажки быстро закончились. Дальше пошли совсем старые постройки. Следом – чьи-то сараюшки, обнесенные штакетником. Дорога пропетляла меж них, обогнула заросли акации и вывела нас на очередной пустырь. Я остановился. Надо же, время как-то незаметно вычеркнуло из моей головы, где находится это место.

Справа вдалеке виднелись развалины. Что именно там было раньше, я не знал. Но это и не важно. Особенно сейчас.

На меня потоком нахлынули воспоминания. В горле встал ком. Именно там, нашли Иришку. Мертвую Иришку. Только перед этим искали ее три дня. Бесконечно долгих, мучительных, ужасных три дня. Я поспешно отвернулся. Смотреть на это место мне было тяжко даже сейчас, спустя сорок лет.

И я прибавил шаг, чтобы уйти отсюда как можно быстрее. Чтобы не видеть, чтобы не терзать себя воспоминаниями. Чтобы не думать, кто тогда был виноват. Вдруг, все-таки я?

Нет, не нужно. У меня еще три дня до того момента, когда… Значит, пока можно просто жить. Наслаждаться каждой минутой. Пока…

– Олег! – раздалось сзади возмущенное. – Ты здесь не один! Не забыл еще? Куда ты так бежишь? Это просто невежливо с твоей стороны! Тебе не стыдно?

Я обернулся. Она стояла поодаль гневная, разобиженная. Стояла и дула губы, как маленькая капризная девочка. Наверное, на других это действовало безотказно. Вероятно, я должен был смутиться, начать извиняться, но… Во мне поднялось жгучее раздражение. Захотелось ответить. Хлестко. Обидно. Больно. Но я сдержался. Просто сказал правду:

– Не поверишь, совсем не стыдно.

Вика на миг забыла свою роль. Взгляд ее стал сначала растерянным, потом холодным, изучающим. Она пошла на попятную.

– Я тебя не понимаю, Олег. Мне казалось, что я тебе нравлюсь. Я и сама уже…

Она замолчала и смущенно потупилась, ожидая моих заверений в любви и преданности. Но я ее снова расстроил.

– Тебе казалось, Вика. Я знаю тебя всего три дня. О каких чувствах ты можешь говорить?

Это было настоящее ребячество, но в этот миг, глядя на нее, я испытал настоящее удовлетворение. У Вики вытянулось лицо. Пошло пятнами. Теперь она оскорбилась не на шутку. Неужели, ей раньше никогда не отказывали? Похоже никогда. Девчонка сжала губы и двинулась вперед. Мимо меня. Бросив на ходу:

– Вот и иди тогда сам. А я не нанималась провожать всяких там… отдыхающих.

Это «Отдыхающих» прозвучало у нее, как оскорбление.

Захотелось заржать. Захотелось сказать, что я тоже не нанимался угощать за свой счет мороженым всяких там самовлюбленных нахалок. Но я не сказал. Это было бы низко. Слишком уж старательно в нас, хороших советских мальчиках воспитывали джентльменов. Это наше качество не вытравили даже безжалостные девяностые. А сейчас и подавно поздно было переучиваться. По крайней мере мне.

Я пропустил ее вперед и пошел следом, надеясь, что она не уведет меня в другую сторону просто из женской вредности.

Не увела. Очень скоро слева показались ажурные стрелы портовых кранов, а потом появилось и море.

* * *

Здесь народа почти не было. На пляже лежали двое мужиков, прикрыв газетными пилотками лица, и поджаривали на солнце внушительных размеров животы. Здесь я чуть притормозил.

Вика нарочито медленно, словно дразня, расстелила на песке полотенце. Потом скинула сандалии, сняла платье, вошла в воду, пробежала вперед, до глубины и поплыла.

Я от досады аж крякнул. Плавала она великолепно. Куда там мне с моими саженками. Даже стыдно позориться. Стыдно? Вот еще. Кого тут стыдиться. Ей вон ничего не стыдно. От этой простой мысли мне стало куда легче. Я бросил свое полотенце подальше от Викиного, свалил на него одежду и тоже полез в воду.

Вода была чудесной. Теплой-теплой. Я плыл, как мог, и кайфовал от этого. Молодое тело было здоровым и сильным, не отравленным чудесами фастфуда и иными излишествами. Оно еще не обросло жирком.

До буйков я буквально долетел. Там улегся звездой и просто забыл обо всем. Надо мной было небо, подо мной было море. Сверху на меня смотрело солнце. Что может быть прекраснее? Кайф, вечный кайф.

* * *

Обратно плыл нехотя. Просто потому, что нужно было возвращаться домой. Потому что обещал матери. Потому что не знал времени. Потому что не было часов. Как я вообще тогда без них жил? Сразу вспомнилось, что первые часы отец мне подарит как раз на этот новый год.

Вика чуть в стороне, на глубине ныряла. Ловко, как настоящая русалка. Один из мужиков на пляже собирался уходить. Второй теперь лежал вверх спиной. Я чуть поднажал, доплыл до мелководья и встал там, где вода едва закрывала колено.

До берега отсюда было рукой подать. И я прокричал:

– Не подскажете, сколько время?

Мне ответили на ходу:

– Без десяти двенадцать.

Пляж остался почти пустой. Только три пятна одежды цветными кляксами на песке. Да одно загорающее тело. Я прикинул – отсюда до дома минут двадцать. У меня оставался почти час. Можно сплавать еще раз до буйков. Как раз успею. Не успел.

Как я ее проглядел? Как забыл, что она совсем рядом? Расслабился, как полный идиот. Решил, что вопрос закрыт. Для меня закрыт, но не для нее. Вика неслышно подкралась сзади, прильнула всем телом, обняла за талию, проскользнула руками под резинку трусов. Умело, по-хозяйски, ничуть не смущаясь.

От неожиданности я замер. Такого в прошлый раз точно не было. Такое я ожидал меньше всего. Что прикажете делать в этой ситуации? Кто знает, что задумала? Вдруг закричит? От этой дряни чего угодно можно ожидать. А ей всего шестнадцать лет. Доказывай потом, что не верблюд. Все это пронеслось в голове за секунду. Я даже не успел принять решение.

Тут Вика резко сдернула с меня плавки и закричала, подтверждая мои мысли:

– Дяденька! Дяденька!

Тело на берегу зашевелилось. Сейчас обернется, а я тут витриной наружу.

Я задергался, пытаясь вернуть трусы на место. Вика разжала руки, я кулем плюхнулся в воду, на пятой точке по песку отгреб от нее как можно дальше и судорожно принялся натягивать штаны. Никак не получалось. Мокрая ткань скрутилась жгутом и распутываться не хотела.

– Дяденька! – Лицо у Вики стало притворно встревоженным. – У вас спина обгорела!

* * *

Вика ждала меня на берегу. Одежду мою стряхнула прямо на песок. Мое полотенце перетащила к воде и уселась на него, вытянув вперед свои длинные красивые ноги. Свое полотенце накинула на плечи. На лице было написано: «Ну что? Что ты скажешь теперь, Олег?»

Вслух же прозвучало:

– Сэр Олег, ваш трон готов, прошу.

И она с усмешкой постучала ладонью возле себя.

Я молча подхватил свою одежду, кеды, мимоходом выдернул из-под жопы этой дряни полотенце, встряхнул его, избавляя от песка. Потом так же молча пошел по кромке воды в сторону тропы.

Ленивые волны добегали до моих ступней, касались их едва-едва и неспешно отползали назад, оставляя на песке лишь пену. Внутри меня все кипело, все клокотало от ярости. Хотелось вернуться и засветить кулаком по этому наглому самодовольному личику. Вот только не было у меня такой привычки – бить женщину, какой бы дрянью она не была. Не появилась за пятьдесят с хреном лет, не появится и сейчас.

– Олег!

Вика догнала меня почти сразу. Она недоумевала. Взаправду или притворно, я не знал. И знать не хотел.

– Олег! Ты куда? Я же пошутила!

Пошутила? Я с трудом погасил злость, обернулся и произнес, чеканя каждое слово:

– Если ты подойдешь ко мне еще хоть раз, я тоже пошучу. Тогда посмотрим, как ты будешь смеяться.

Было видно, что Вика не поверила. Ну и черт с ней. Главное, за мной она больше не пошла.

* * *

Дома работал телек. Я это услышал сразу от дверей. Там пели куплеты. Странное дело, в моей памяти они совершенно не сохранились. А зря.

 
Нет в столовой фруктов, нету антрекотов
Но зато в столовой три доски почёта.
 

Я почти беззвучно заржал. Ай да молодец этот неизвестный мне исполнитель. Не в бровь, а в глаз. Тут он дошел до припева, и я вспомнил эти куплеты.

 
Кому это надо – никому не надо,
кому это нужно – никому не нужно
 
 
Растворимый кофе привезли на базу
Привезли на базу – растворился сразу
Кому это надо – никому не надо,
кому это нужно – никому не нужно
 
 
Ресторан открыли – «Старт» названье дали
Рядом вытрезвитель – «Финишем» назвали
 

Я с удовольствием дослушал до конца. Помнится, в постсоветское время было модно жаловаться на зверства цензуры? Ну-ну, это же на экран как-то пропустили? Вон, поет себе человек, и никто его не трогает. А был еще фитиль…

– Олег! – позвала с кухни мать. – Ты где застрял? Иди обедать!

– Иду! – отозвался я, скинул кеды, быстро переоделся и отправился вкушать неземное блаженство, именуемое домашней лапшой.

Остаток дня выдался спокойным. Выходить из дома не хотелось. Сначала, пока родители с Иркой были на море, я валялся на кровати и читал книгу. Никакие призраки меня не беспокоили. Никто не лез с объятиями, не выпрыгивал из зазеркалья. От всего этого я обрел окончательную уверенность, что фантом божественной силой святой воды окончательно и бесповоротно заперт в зеркале.

Потом, когда семейство вернулось, перебрался в гостиную и вместе со всеми уселся смотреть «А ну-ка, девушки».

Сам не заметил, как зрелище меня затянуло. Вроде, ничего особенного, никаких тебе спецэффектов, а получалось интересно.

Отец хлопал себя по коленям и вопрошал:

– Вот скажите, как они это придумывают? Как? Каждый раз разное!

Девчонки на экране чистили картошку. На скорость, с завязанными глазами. Получалось не очень. Ирка покатывалась от смеха, даже мама улыбалась. А в моей душе просыпалась нереальная нежность ко всем к ним. И к родителям, и к сестренке, и даже к девушкам в телевизоре.

Засиделись мы допоздна, почти до полуночи. Оставаться одному на кухне не хотелось, и я пошел спать вместе с Иркой. Уснул в момент. Проснулся так же.

* * *

Словно меня что подтолкнуло. Словно кто-то зашептал на ухо: «Вставай, Олег, вставай! Беда!»

Я подскочил, еще не понимая, что произошло, но твердо зная – ничего хорошего. В комнате было темно. Солнце не выбралось из-за горизонта. Сквозь кроны деревьев пробивались жалкие крохи света от фонаря. Иркина кровать была пуста. Одеяло откинуто к стене, подушка валялась на полу. Дверь в коридор нараспашку.

Я, не глядя, пошарил по подоконнику – жучка не было. Не было! Но я точно знал, что положил его туда перед сном. Хрен с ним, с жучком. Без него обойдусь. Ирка где? Я рванул в коридор.

Тьма тьмой, но глаза к ней давно привыкли. Ирку я разглядел сразу. Она стояла ко мне спиной возле зеркала без ночнушки, в одних трусиках. И я не сразу понял, чем она занята. А когда понял на миг остолбенел.

Сестренка старательно терла какой-то тряпкой стекло, пытаясь дотянуться до самого верха, до самой кромки. Роста ей не хватало. И она, от усердия высунув язык, приподнималась на цыпочки. В зеркале ее фигурка не отражалась. Совсем. Там царила такая же непроглядная тьма, как и вокруг.

До сих пор не пойму, почему я не бросился в сторону кухни к выключателю. Почему не врубил сразу свет.

Там в коридоре чужой квартиры мне показалось, что куда важнее оттащить сестру от стекла, не дать ей выпустить тень наружу. Не дать фантому навредить ей. И я метнулся к Ирке. Обхватил за талию, обнял, прижал к себе ладонями, приподнял над полом и потащил прочь. Обратно, в спальню.

Молча…

Почему молча? Черт его знает. От испуга в голове что-то перемкнуло. Ирка так же молча отбивалась. Сопела, извивалась всем телом, пинала меня босыми пятками, норовя ударить побольнее, осыпала ударами кулачков, рвалась обратно к зеркалу. Оттуда, в ней только взялось столько сил? В какой-то миг я заметил, что глаза ее закрыты. Девочка спала. То, что овладело ей, не давало очнуться, прийти в себя.

– Ир, – позвал я, – Ир, проснись. Проснись! Прекрати! Это я, Олег!

Бесполезно. Меня не слышали.

Я оглянулся на ходу. Из темноты, прильнув к стеклу, на нас смотрела тень. Там, где был виден контур головы, светились две алые точки. У самого стекла, на полу валялась скомканная ночная сорочка.

Я заволок Ирку в комнату, ногой попытался зацепить дверь, чтобы закрыть, придавить собой, не дать девчонке вернуться в коридор, но не успел.

Острые зубы вцепились мне в палец. Сильно, со всей дури, без жалости. Из Иркиной утробы раздалось глухое злобное рычание. Так обычно рычит пес перед нападением. И тут я реально испугался, что палец мне она сейчас отгрызет. От неожиданности, от боли разжал руки.

Ирка метнулась обратно, подхватила с пола рубашку и принялась тереть с новой силой. Тень в глубине зеркала клубилась сгустками черного дыма. И билась, билась в стекло, толкала его руками, стараясь вырваться наружу.

На этот раз я поступил иначе. Обогнул Ирку по дуге, стукнул кулаком в родительскую дверь и рванул в сторону кухни, к выключателю.

* * *

По клавише я клацнул на лету, всей ладонью. И только после остановился. Сердце рвалось из груди. В крови бурлил адреналин. От яркого света я практически ослеп. Пришлось прищуриться, пытаясь разглядеть хоть что-то. Мог бы и не стараться.

Когда прозрел и огляделся, коридор был пуст. На пороге гостиной стояла мать, протирая спросонья глаза. Ирки не было видно. Дверь в нашу спальню плотно затворена. В глубине зеркала притаилась тень. Только зависла она не у самого стекла, а чуть поодаль.

Стояла и смотрела на меня. Я всей кожей ощущал ее взгляд. Мне показалось, что сейчас фантом надо мной насмехается. И стало неприятно.

– Олег? – Мать вышла в коридор. – Это ты стучал?

– Мам, я!

– Что-то случилось? – Взволновано спросила она. – Что с тобой?

Следом показался отец. Он пока молчал.

– Случилось, – сказал я и замолк. Вот же скотство. И как теперь объяснить, что здесь произошло.

Мать двинулась ко мне, мимоходом глянула в зеркало, пригладила взлохмаченные со сна волосы, и меня озарило – она ничего не видит. Для нее зеркало оставалось самым обычным. Внутри ничего, кроме ее собственного отражения!

Это было совсем плохо. Что? Что говорить?

– Олег, так что с тобой?

Мама приблизилась вплотную, с тревогой заглянула в мои глаза, положила ладонь мне на лоб, задержала на мгновение и… пожала плечами. Лоб был холодный. Я бы мог сказать ей это и сам. Со мной было все в порядке, если только происходящее в комнате, мне не мерещится.

Но! Жутко болел прокушенный палец. Боль эта, как якорь позволяла мне удержаться на плаву, не нырнуть в бездну сомнений. А значит, все было на самом деле. Мне ничего не приснилось, не причудилось. И тень, вот она! Я глянул на зеркало. Там было пусто.

И все же решился рассказать. Пусть не всю правду. Пусть часть. Даже если выглядеть при этом буду полным идиотом. Да и хрен с ним. Знать бы только, что это спасет Ирку. Получить бы хоть каплю уверенности.

– Здесь Ира была, – сказал я.

– Здесь? – Изумился отец и обвел рукой коридор.

Коридор, как и следовало ожидать, был пуст. Никаких следов пребывания сестренки. Но я все равно подтвердил:

– Да.

Давненько мне не приходилось чувствовать себя таким дураком. На меня смотрели недоверчиво, но пока не пытались возражать. Я набрал в грудь воздуха и продолжил:

– Я проснулся, а ее нет. Зато дверь открыта. Вышел, а она стоит у зеркала и зачем-то трет его ночной рубашкой.

После этих слов, я четко осознал, что звучит мой рассказ, как бред сумасшедшего. Но останавливаться уже было поздно. И мать, и отец ждали продолжения.

– Я попробовал ее разбудить, но не смог. Она меня даже…

Я хотел сказать, что укусила, но не успел. От нашей спальни послышалось сонное:

– Вы чего не спите? Уже вставать пора?

Глава 14. Цыганка

На ярком свету Ирка часто моргала, терла кулачком глаза. Вид у нее был заспанный-заспанный.

Я бросил быстрый взгляд на ночнушку. Может хоть это? Но нет. Надета нормально, как положено. Не наизнанку, не задом наперед. Как можно одеться во сне, не просыпаясь? Как? В голове пронеслось: «Достала меня вся эта чертовщина. Скорее бы уже седьмой день. Чтобы все закончилось, чтобы вздохнуть с облегчением, чтобы выкинуть из сердца страх и забыть все, что здесь произошло, как страшный сон!»

Скорее бы…

– Ну вот, Ирочку разбудили, – расстроилась мать, – Саш, иди, уложи. А мы пока с Олегом поговорим.

Она снова глянула на меня.

– Сынок, пойдем на кухню.

Я вздохнул. Вот же попал. Было видно, что она встревожена. Хочет верить мне, только факты убеждают совсем другом. Интересно, а сам бы я на месте матери, что подумал? Было очевидно, что ничего хорошего. В лучшем случае решил, что парень лунатик, и все ему приснилось.

Я потер прокушенный палец, размышляя, сказать о нем или нет. Какое никакое, а доказательство. И сам себе задал вопрос: «Что это даст?» Ответ меня не порадовал – ничего. Решат, что сам прокусил во сне.

Сам! Это была идея. Придется все списать на сон. Самому. Чтобы не обострять ситуацию. Другого выхода для себя я не видел. Руку спрятал за спину, чтобы не шокировать мать, и пошел за ней следом на кухню. Там почему-то было открыто окно. Странно, не помню, чтобы его открывали.

Мать дождалась, пока я усядусь, после спросила аккуратно:

– Тебе что-то приснилось?

– Не знаю, мам. Теперь не знаю. Наверное, да. Я уже сам не понимаю, что произошло.

Она немного повеселела. Впрочем, ненадолго. И допрос продолжился.

– Олег, что с тобой творится? Я тебя последнее время не узнаю. Ты стал какой-то нервный, дерганный. Ты странно ведешь себя. Я не понимаю!

Ну все, допрыгался. Сложно постоянно притворяться ребенком, если уже плохо помнишь, как это должно быть. Еще сложнее подобрать правильные слова. Что я сейчас должен сказать? Что ответить?

Мать нашла выход за меня. Взглянула с тревогой и спросила:

– Мне кажется, или ты влюбился?

Влюбился. Я мысленно хмыкнул. Тогда да. Сейчас… Увольте меня от такой любви. Но это была прекрасная идея. Главное, правильно сыграть, чтобы не осталось сомнений. И я сказал:

– Я еще не понял, мам. Не знаю. Ее зовут Вика.

На лице мамы появилась облегченная улыбка:

– Вот и славно, сынок. Девочка хоть стоящая?

Что тут сказать? Правду? Я постарался быть честным.

– Не знаю, думаю, нет.

Улыбка исчезла. Серьезный взгляд. Сдвинутые брови. Мама подбирала слова. Мне было интересно, что скажет?

– Не трать на нее время, сынок.

Я опустил взгляд, сейчас совсем не хотелось видеть ее лицо. Руки под столом сами собой сжались в кулаки. Поздно, мама. Теперь я не нуждаюсь в твоих советах. Твой совет он для того Олега, который был на моем месте сорок лет назад. Где ты была тогда? Почему не видела, что твой сын совсем потерял голову, что съехал от любви? Почему?

Я глубоко вдохнул. Какой смысл сейчас думать об этом. Что было, то прошло. Давно. Кулаки разжались. Мне стало спокойнее. Судьба тоже исправляет свои ошибки, пусть с опозданием.

– Не буду, – сказал я искренне.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Хорошо.

Мама заметно успокоилась. Она подошла ко мне, обняла за плечи, поцеловала в лоб.

– Иди спать, сынок.

Два раза ей повторять не пришлось.

* * *

Похоже, что меня не стали будить. На часах было одиннадцать. Время приближалось к полудню. В квартире царила тишина. Иркина кровать была не заправлена и пуста.

За окном шумела малышня.

Я перевернулся на спину потянулся со смаком, с удовольствием, заложил руки под голову и задумался. Что у нас сегодня? Четверг? Значит осталось три дня. Все разрешится вечером в субботу. Настроение сразу испортилось.

Я ждал этого дня. Я боялся его. Я не имел ни малейшего понятия, с чем именно придется столкнуться. И не собирался прятаться. Будь, что будет. Но я приложу максимум сил, чтобы все изменить.

На этой ноте и поднялся. Треники с пузырями на коленях, майка. Делайте со мной, что хотите, но вниз не пойду. Не сейчас.

В коридоре возле зеркала притормозил. Теперь, при свете дня, тот жгучий иррациональный страх, испытанный мною ночью, притупился, угас. Я заглянул внутрь, за грань. Тень была там. Она никуда не ушла. Просто притаилась в глубине, ждала своего часа. Я видел ее контуры чуть поодаль, за своим отражением. Это было паршиво.

Что этой дряни от всех нас надо? От меня? От Ирки? Может… Я бросил взгляд на запертую дверь. Может выбить ее к чертям собачьим и посмотреть, что там внутри? Вдруг там найдутся ответы на все вопросы? Вдруг, надо просто войти, чтобы все понять? И сразу расстроился. Дверь открывалась в коридор. Выбить не получится.

Тут я впервые не сдержался, врезал кулаком по стеклу, от злости, от отчаяния. Отшиб костяшки. Жаль, зеркало не разбил. Только сразу полегчало. Отпустило. Тень исчезла. Я от досады сплюнул и пошел на кухню.

* * *

На столе лежала записка:

«Ушли купаться. Надумаешь, приходи. Мама, папа, Иришка».

Ее я отодвинул в сторону. Купаться не было ни малейшего желания. Мне было по-стариковски лень. Слишком много приключений за последнее время. Слишком. Хотелось отвлечься, побыть в тишине, отдохнуть. Ну еще, пожалуй, перекусить.

На плите в ковшике стояло какао. В холодильнике обнаружились прикрытые тарелкой бутерброды. Сверху, чтобы заметил, не пропустил, твороженный сырок с изюмом. Мама слишком хорошо меня знала, положила так, чтобы точно не проглядел.

Когда-то я безумно любил такие сырки. Потом они испортились, стали совсем «не те». Но это потом. А пока я включил под ковшиком газ, достал бутерброды и принялся за лакомство, вкуснейший, изумительный сырок, каким его делали только в моем детстве. Благо, рядом не было никого, кто мог сказать: «Олег, положи сладкое, аппетит перебьешь!»

Моему аппетиту ничего не грозило. Я смаковал каждый кусочек, втайне радуясь, что память не подвела. Думал о том, что впереди еще бутерброды на ароматном хлебе, с любительской, со сливочным маслом. Где только мать умудрилась добыть колбасу?

От какао поднимался парок. Я перелил его в чашку, взялся за бутерброд, откусил и тут мой взгляд упал на окно.

Окно! Я словно прозрел. Окно было приоткрыто ночью. Оно и сейчас не заперто. Я подскочил к нему, перегнулся через подоконник, выглянул наружу. Внизу на асфальтовой отмостке лежал мой жучок. Разбитый жучок. У меня даже не возникло вопроса, кто это мог сделать. Ирка. Только она. Больше некому. Сразу заныл прокушенный палец.

Я засунул остатки бутерброда целиком в рот, отхлебнул из чашки какао, почти не разжевывая проглотил, лишь чудом не подавился. Влез в кеды и бросился вниз, начисто забыв про натянутые спросонок треники и майку. Сейчас мне было не до такой ерунды. Про двери я тоже забыл.

С крыльца спрыгнул вбок, на отмостку и пошел по ней между незнакомыми кустами и стеной дома. Ходили здесь явно нечасто. Земля была усеяна окурками. Это только укрепило меня во мнении – люди не меняются. Благо ничего более криминального не валялось.

До жучка было подать рукой. Он лежал недалеко от нижней площадки пожарной лестницы и был окончательно, бесповоротно разбит. Столкновение чуда советской промышленности с асфальтом оказалось фатальным. А, значит, на этот вечер я остался без света. Где бы найти свечу или другой фонарь? Здравая мысль, что раньше свет мне не сильно помогал, едва появилась и пропала. Пусть так. Но со светом спокойнее.

Я нагнулся и поднял фонарик. Ногой машинально спихнул осколки в траву, а потом посмотрел вверх, туда где было окно второго этажа. И вновь во мне закипела злость. Какого черта? Сколько можно бояться? Надоело! Надо раз и навсегда разделаться с этой проблемой.

А вдруг окно заперто? Попытался вякнуть здравый смысл. Что тогда? Но я его слушать не стал, лишь взвесил в руке жучок. Тяжелый. Самое оно. И решительно полез наверх.

* * *

Лестница привела меня под окно закрытой комнаты. Там мой пыл слегка подугас. Я оперся руками о раму и нерешительно заглянул внутрь. Мог бы и не стараться – стекло было грязным, что снаружи, что изнутри, видно сквозь него было плохо.

В глубине комнаты у дальней стены угадывался большой платяной шкаф. Недалеко от окна стояло пианино. Напротив – сложенный диван-книжка. Под окном виднелся стол, застеленный бордовой скатертью.

Я даже примерно догадался какой – мягкой, плюшевой, с длинной шелковой бахромой по низу. Очень похожая была у моего деда. Осталась она от тех времен, когда была жива бабуля.

Больше ничего разглядеть не удалось. Я подергал раму. Закрыто, что и не удивительно. Здравый смысл шептал: «Все, Олег, поиграл в супермена и хватит. Слезай». Но кроме здравого смысла было еще и упрямство.

Я послал все к чертям, перехватил поудобнее жучок и размахнулся…

– Олег! – Донеслось снизу. – Не делай глупостей. Не надо.

Я обернулся. Во дворе стоял дядя Толя. Возле ног его крутился Юлька.

– Слезай, парень. Слезай. Иначе потом будешь жалеть. – Голос его звучал устало.

Почему-то сразу захотелось послушаться. Весь запал, вся решимость исчезли без следа. И я полез вниз.

* * *

Дядя Толя ждал меня у подъезда. В его взгляде не было ни осуждения, ни укоризны. Совершенно неожиданно в нем читались поддержка и понимание.

Юлька шагнул мне навстречу, радостно завилял хвостом и подсунул под руку лобастую голову – гладь. Я машинально потрепал его между ушами, принялся наглаживать. Пес прижался к моей ноге. Он совершенно искренне признал меня своим.

Что сказать, было не понятно. Совсем не хотелось оправдываться. Вот не чувствовал я себя виноватым. Не было мне стыдно. Ни капли. Ни чуточки.

Дядя Толя заговорил первым. Оказалось, мои оправдания ему были не нужны.

– Олег, не лазил бы ты туда. Не надо.

– Почему? – само собой вырвалось у меня.

Он как-то стыдливо потупился, ему было неудобно.

– Не надо, – повторил он, – дурное место. Столько лет закрыто, пусть так и остается. Не ровен час, накличешь…

Накличешь? Вот это новости! Да что такое здесь произошло? Чего я не знаю? Жутко хотелось спросить: «Вы тоже его видели?» Но я лишь осторожно поинтересовался:

– Вы о чем?

Сосед смутился окончательно и ушел от ответа:

– Не важно, сказал он. Забудь. Просто, не стоит разбивать окно. Не стоит туда лезть. Проблемы с милицией не нужны ни тебе, ни твоим родителям.

Он свистнул пса, ухватил его за ошейник и поспешно ушел в подъезд. Больше всего это напоминало бегство. Я остался стоять снаружи, пытаясь сообразить, как все это понимать.

* * *

Квартира встречала меня распахнутой дверью. Я ее прикрыл, но запирать не стал. Зачем? Все равно никто не полезет. Фонарик выложил на стол. По-хорошему, его следовало бы выкинуть, но не поднималась рука. Совершенно не чувствуя вкуса, сжевал бутерброды, допил какао.