Текст книги "Пункт назначения 1978 (СИ)"

Автор книги: Виктор Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Суп будешь? – спросил я, натягивая треники.

Ирка наморщила нос, повернулась ко мне.

– Суп? Фе-е-е-е… А что еще есть?

Я даже не удивился. Предложил:

– Могу пожарить яичницу с колбасой.

– Давай! – она перелистнула страницу и уточнила: – А ты умеешь?

Я кивнул. Эх Ирка, если бы ты знала сколько всего я умею. Ты бы очень удивилась.

* * *

Сковорода нашлась в духовке. Чугунная, тяжеленная. Как говорила бабуля, такой сподручно грабителей встречать. Раз, в лоб и наповал. Убойная штука. Я ею драться не собирался. Налил масло, разжег огонь.

Потом настругал ломтиками колбасу и кинул жариться. По кухне поплыл вкуснейший аромат. В животе заурчало. И я вдруг понял, что тоже голоден. Странно, почему? Вроде недавно ели. Я бросил взгляд на часы. Ого! Почти пять! Ничего себе загулялись! Тогда не удивительно. Надо быстрей отправлять на сковороду яйца.

В кухню просочилась Ирка, встала на пороге, посмотрела, как раскалываются в моих руках скорлупки, сделала жалобные глаза.

– Чего тебе? – спросил я настороженно.

Она переступила с ноги на ногу.

– Олежек, я в туалет хочу, а дверь заперта.

Хотелось сказать: «И правильно! Нечего шататься одной!» Хотеть не значит сделать. И я произнес:

– Ириш, мне нужно еще пять минут. Потерпи. Потом я тебя провожу.

Она взбеленилась:

– Спятил? Ты что теперь везде будешь со мной ходить? Я маме пожалуюсь!

Не знаю, что она себе думала, но глупая угроза на меня не подействовала.

– Жалуйся кому хочешь, – сказал я, – еще посмотришь, что скажет тебе мать.

Ирка фыркнула и пулей вылетела из кухни. А я порадовался, что предусмотрительно спрятал ключ.

Яичницу сделал от души – на шесть яиц. Так, чтобы хватило наверняка. Пока она доходила, нарезал хлеба, помыл помидоры, поставил тарелки. Выключил газ. Глянул на часы. Прошло всего шесть минут. Надо вывести Ирку, а то ору потом не оберешься.

Бременские музыканты пели заграничную колыбельную. Я пошел в спальню и остановился на пороге. Ирки не было.

– Ир! Иришка! Ты где?

Сердце заколотилось в груди. Мой вопрос остался без ответа. От этого сделалось еще хуже.

– Ир, ты в прятки что ли решила поиграть? Вылезай! Не смешно. Обедать пора.

Тишина. Я подошел к проигрывателю и выключил пластинку. Казалось, если не будет музыки, я смогу услышать сестру. Дыхание. Шорох. Любой звук. Я замер и прислушался. Бесполезно. Тогда быстро нагнулся и глянул под кровати. Пусто, конечно, пусто, не дура же она прятаться здесь, на виду.

– Ну, Ирка, – сказал я уже совсем недобро, – не выйдешь, найду сам и поставлю в угол. Вместо обеда.

Чуть подождал. Не вышла.

Я пробежался по всей квартире. Заглядывал за шторы, проверил шкаф. Подергал ручку закрытой двери. Осмотрел окна. Ирки нигде не было. В голове моей царил полный хаос. Куда она делась? Не испарилась же? И тут меня осенило. Рванул в коридор, дернул входную дверь на себя. Так сильно, что, не встретив сопротивления, едва не завалился назад. Дверь послушно открылась.

Глава 24. Портрет

Не заперто. Что за чертовщина? Я выглянул в подъезд. В сердце еще тлела надежда, что Ирка прячется где-то поодаль, что затаилась, что ждет, когда я начну извиняться.

И хрен с ним, я не гордый, от меня не убудет.

– Ир! – крикнул я. – Ира!

И эхо разнесло мой голос во все стороны, прокатило по лестничным пролетам, донесло до потолка, ударило в окна.

– Ир, ну хватит! Я больше не буду, честно!

Если эхо считать откликом, то я получил отклик. Только от Ирки ответа не было. Во мне всколыхнулось раздражение – где только эта срань взяла ключ? Я же его спрятал. Неужели стащила? Сердце опасно заныло. Не дай Бог! Там рядом лежало и цыганское противоядие – заговоренный пепел! Вдруг и его взяла?

Дверь я оставил, как была, нараспашку. Бросился обратно в спальню, сдернул со стула брюки, проверил карманы. Ключ оказался на месте. На месте! Как такое может быть? Я точно знаю, что запирал замок! Неужели мелкая зараза нашла где-то запасной? Прощупал рубашку – мешочек лежал в кармане. Слегка полегчало.

Но тут же снова стало хреново. А Ирка-то где? Куда она сбежала? Я трясся над ней весь этот чертов день. Не сводил глаз. Как полный придурок караулил под дверью сортира. И что? Помогло? Да ни хрена! Все повторялось снова. Сбежала. Пропала. Где? Где мне ее теперь искать? А до заката оставалось чуть больше двух часов.

А ринулся в подъезд и понесся проверять пристройку. Лестничные пролеты пролетал в два прыжка. Как только не упал, не разбился, не свернул себе шею? Не знаю. На улице был через десяток секунд. Если когда-нибудь рекорд на скорость бега по лестнице и будет занесен в книгу Гиннесса, то я точно его побью.

Не задерживаясь на пороге сортира с буквой «Ж», одним ударом распахнул дверь и вломился внутрь. Почти вломился. Как в подушку безопасности уткнулся в весьма корпулентную даму. Практически прилетел в ее объятия. Притормозил, попытался отдышаться, не в силах вымолвить ни слова. Сердце в груди заходилось истерическим стуком. Звук его набатом отдавался в голове.

Меня совсем неделикатно отпихнули, окинули неприязненным взглядом, насупились.

– Это еще что за безобразие? – Голос у дамы оказался довольно низкий, грудной. Удивительно приятный. – Куда это вы, молодой человек, собрались? Или вам мама забыла объяснить с какой стороны мужская половина? Так я сейчас объясню за нее!

Дама уткнула руки в боки. А мне оставалось лишь радоваться, что орать не начала. Я извиняясь прижал к груди ладони и выпалил:

– Прошу прощения, вы девочку там не видели? Девять лет. Худенькая, довольно высокая, светленькая.

Женщина оглянулась, бросила в недра помещения вдумчивый взгляд и вновь посмотрела на меня.

– Нет тут никакой девочки, – сказала она. – А что слу…

Дослушивать я не стал. Рванул обратно к подъезду. На миг остановился под соседской дверью. Нажал на звонок раз, два, три… Все бесполезно. Там было глухо. Влетел наверх, опять проверил квартиру, все еще надеясь на чудо. Зря. Последняя надежда моментально угасла. Дом был по-прежнему пуст.

Ну, что ж. Я знал, где нужно искать Ирку. Быстро сменил одежду. Достал из кармана кисет, сжал в кулаке, на секунду замер, словно пытался обрести уверенность в своих силах, вернул в карман. Запер дверь.

В движениях моих появилась механическая точность. Наверное, такое всегда бывает, когда человеком овладевает чувство обреченности. Когда приходит осознание, что фатум кроит его судьбу по своему умыслу, сверяясь лишь с книгой судеб, не спрашивая ни у кого совета. На весах вечности сейчас были жизнь Ирки и моя собственная жизнь. Чаши замерли в робком равновесии. По крайней мере, мне очень хотелось в это верить. В стеклянных колбах времени вниз падали последние песчинки. И я, как наяву, слышал их шорох.

К развалинам бежал, бездумно переставляя ноги, как робот, как механизм, по строго заданному маршруту. Не замечал ничего, что творится вокруг, что проносится мимо, что остается за бортом реальности. Мои глаза рыскали по лицам, высматривали Ирку. Все остальное сливалось в сплошную бесцветную ленту. Все остальное не имело никакого значения.

Сколько занял мой путь? Пятнадцать минут? Двадцать? Кто знает? Скорее полчаса. У маленькой рощицы и бревна, где мы сидели днем, я притормозил. Отсюда развалины были, как на ладони. Метров двести по прямой. Жаль, что эти места не знали прямых троп. А пробираться сквозь заросли травы высотой по пояс, когда не видно земли, когда непонятно, куда ступать, занятие не самое умное. К тому же долгое и утомительное.

Я побежал по петляющей тропе. На этот раз разум не отключился. Глаза примечали всякую мелочь, каждую ерунду. Только это ничего мне не дало. У первого же обломка бетона я остановился и перешел на шаг. Сердце трепетало, как заячий хвост. Черт, как же я сейчас боялся. Быть может, есть на свете супергерои, которые не страшатся ничего. Может быть… Чего только не встречается на просторах вселенной. Но лично я таких не встречал. И сам, увы, был не из их числа.

Мне было страшно, мне было жутко. Я буквально заставлял себя делать каждый новый шаг. Если бы только смог, я бы бросился отсюда прочь, что есть мочи, сломя голову… В русском языке придумали столько метких определений для бегства. Любое из них можно было смело применять ко мне. Только я не сбежал.

Я обследовал каждый метр, каждый шаг этой чертовой руины. Я не смог даже примерно догадаться, что здесь было раньше. И Ирки тоже не нашел. Зато отыскал то место, где она лежала в прошлый раз, хоть и видел его только на фотографии. Его было невозможно пропустить.

Целый кусок плиты, неровный, большой, как обеденный стол, опирался на обломки поменьше. Приподнят он был примерно на высоту в полметра. От остального бетонного крошева его отделяли заросли чертополоха, усеянные пурпурными помпонами цветов.

Издалека весь этот «мегалит» напоминал гротескный алтарь. На нем самом и везде поблизости было пусто. Возле чертополоха стояла пустая пивная бутылка. Давнишняя, основательно запыленная. Валялись грязные окурки.

Для успокоения совести я закричал:

– Ир! Ира! Ты где?

На этот раз даже эхо проигнорировало мой вопрос. Я поддал бутылку ногой, проследил взглядом, как она нырнула в колючие заросли, от злости сплюнул, пересек развалины полностью, вышел с другой стороны и оказался на небольшой возвышенности.

Там, внизу, совсем недалеко, сияло желтыми бликами море.

* * *

Солнце висело почти у самого горизонта. Еще чуть-чуть и край его заползет в темные воды. Скоро станет темно. Скоро последняя песчинка времени канет в вечность.

Я присел на корточки и спрыгнул вниз на песок. Трусцой пробежал по берегу, по самому его краешку, стараясь ступать на пожухлые островки травы, и метров через триста оказался у знакомой тропы. Сегодня мы с Иркой по ней уже шли. Тогда я еще надеялся, что мне удастся удержать ее возле себя. Сейчас моя надежда растаяла. Во мне осталось лишь бессмысленное упрямство.

До дома я дойти не успел. Что-то большое, теплое ткнулось мне в бок, счастливо взвизгнуло, теранулось по ноге, забежало вперед. Довольное «Гав» вывело меня из состояния прострации.

На тропе стоял пес и, как заводной, вилял хвостом.

– Юлька! – Вырвалось из моей груди. – Ты? Как я рад тебя видеть!

Я опустился перед ним на корточки, раскрыл объятия и прижал к себе нахально улыбающуюся морду.

– А мне ты не рад? – Раздалось совсем рядом.

Откуда-то сбоку к тропе шел сосед.

– Рад! – Прошептал я и замолк, не в силах вымолвить больше не слова. В горле стоял удушливый ком.

Дядя Толя сначала ничего не заметил.

– Ты чего один гуляешь? – Спросил он.

Я выпустил из объятий Юльку, распрямился, отер ладони о штаны и признался:

– Ирка пропала…

– Как пропала? – Не понял он. – А родители где?

– Отца утром увезли на скорой в больницу, в район. Мать уехала с ним. Сегодня вряд ли вернется.

Сосед сразу посмурнел.

– Серьезное что-то?

Я кивнул.

– Аппендицит, похоже.

– Ты не волнуйся, – сказал он серьезно, не пытаясь сюсюкать со мной, как с младенцем, – у нас хорошие врачи. Поднимут.

За отца я и не волновался. Совсем. У меня были другие причины для переживаний. И я повторил:

– Ирка пропала.

– Как пропала, где? – Моя фраза словно только что до него дошла.

– Из дома сбежала, пока я готовил есть.

– Давно?

Я неуверенно огляделся по сторонам и спросил:

– А сколько сейчас?

Дядя Толя бросил взгляд на часы.

– Почти семь.

– Тогда чуть меньше двух часов назад.

– К нам заходил? – Сосед мигом стал серьезным. – Может, она с моей Иринкой играет?

Я покачал головой.

– Заходил. У вас дома никого не было. Дверь не открыли.

– Погоди. – Он нахмурился. – Во сколько, говоришь, это было?

– В пять, в самом начале шестого.

– Ерунда… – Сосед приподнял одну бровь. – Ты уверен? Не путаешь? Моя Иришка точно была дома. Мы с ней вернулись около пяти. Она пошла домой, а мы с Цезарем в гараж, а потом гулять.

– Гав! – Подтвердил Юлька и тут же добавил для внушительности: – Гав-Гав.

– Не путаю, – сказал я твердо. Хотя уже окончательно перестал что-либо понимать.

Дядя Толя задумался и вдруг усмехнулся:

– А ты с сестрой перед этим случайно не ругался?

Не знаю, можно ли назвать, то, что случилось за день, словом «ругался», но я решил не вдаваться в подробности. Ответил кратко:

– Было дело.

Он обрадовался, хмыкнул.

– Тогда все ясно, вот увидишь, сидят они у нас. Обе. Как пить дать, сидят голубушки. А дверь тебе из вредности не открывают. Небось, твоя моей нажаловалась, вот и решили тебя проучить! Пошли, проверим.

Я ухватился за его предложение, как утопающий хватается за соломинку. Ринулся вперед, в город.

* * *

Моя нервозность, мое нетерпение оказались заразными. Вся дорогу до дома мы практически бежали. Молча. Напряженно. Серьезный Юлька несся рядом, порыкивая на ходу неизвестно на кого. И дядя Толя не пытался его одернуть.

К подъезду подлетели ноздря в ноздрю. В последний момент пес юркнул между нами и проскочил вперед. Он сел возле своей квартиры и звонко гавкнул. Я пропустил соседа вперед. Тот похлопал себя по карманам, ключей не нашел, досадливо сплюнул и позвонил.

Дверь открылась не сразу. Сначала раздалось подозрительное:

– Кто там?

Сосед отозвался:

– Ира, открывай, это мы.

Звонко щелкнул замок. Дверь распахнулась. На пороге стояла рыжая Ирка в домашней маечке и махровых шортах. На меня она глянула мельком, а потом старательно стала делать вид, что не замечает. И отец ее это сразу понял.

– Та-а-ак, – многозначительно протянул он и спросил: – а его Иришка где?

– Какая Иришка? – Девчонка сделала удивленные глаза.

Дядя Толя поманил меня в квартиру, прикрыл дверь, взял дочь за плечо и завел в комнату. Я остался стоять на пороге.

– Ты мне дурочку не ломай, – строго сказал он уже внутри. – Где сестра Олега?

Вид у Ирки стал дерзким и немного испуганным:

– Не знаю! – Выкрикнула она и посмотрела на меня с вызовом.

Так и захотелось за нее добавить: «Что? Съел?»

– Ирина Анатольевна, – сосед уселся перед ней на корточки, ухватил за обе руки, повернул к себе, – это уже не шутки. Ты видела Иру? Отвечай честно!

Она закусила губу, а потом выпалила:

– Не скажу!

Сосед не сдержался и хохотнул:

– Уже теплее. А почему не скажешь?

Иринка насупилась. Но все равно ответила:

– Я обещала! И вообще, – она высвободила одну руку и указала на меня пальцем, – чего он, ее обижает? Кто ему разрешил? Па-а-адумаешь, старший!

– Ир, Ирочка. – дядя Толя погладил ее по щекам, по волосам. – Доченька. Это неважно. Скажи лучше, где Ира?

Девочка вдруг сдулась и пробурчала:

– Где-где, домой пошла. Как только этот ушел.

Кто такой «Этот» было ясно без пояснений.

– Спасибо, – сказал я соседу. – Я пойду.

Хотел сразу бежать, но он меня остановил:

– Олег, погоди, мы с Цезарем с тобой. Вдруг помощь нужна? Девчонки они такие… – Он тепло улыбнулся. – Обидчивые.

Потом обернулся к дочери, приказал:

– Ира, дверь запри. Я скоро вернусь.

И вышел из квартиры. Юлька выскочил следом.

* * *

Что сегодня за день такой? Мне только и приходилось, что бегать. На это раз по лестнице на второй этаж. Следом не отставая, несся сосед. Юлька замыкал процессию. У двери я остановился как вкопанный. Даже в подъезде было слышно, что в квартире громко работает телевизор.

Владимир басов пел знакомую с детства песню волка:

 
«Травка, цветы-незабудки,
Мама печёт пирожки:
– Кушай, мой мальчик,
Пока твои зубки,
Пока твои зубки,
Зубки, зубки, зубки…
Не превратились в клыки!»
 

Дядя Толя прислушался и снова улыбнулся.

– Вот видишь, – сказал он, – дома она. Сидит и ждет, когда ты прибежишь извиняться. «Красную шапочку» смотрит. Ты зря волновался.

Зря? Как бы не так! Мне от его слов легче не стало. Наоборот. Пусть Ирка была дома. Пусть она нашлась. Все бы ничего, но она где-то раздобыла ключи. И кто знает, вдруг в этой связке есть ключ от третьей комнаты?

Я трясущимися руками принялся выуживать из кармана свой ключ. Потом так же долго пытался попасть в замочную скважину. Пальцы мои ходили ходуном, металл звякал по металлу. И этот звон я был не в силах унять.

Сосед стоял за спиной. Молчаливый. Сочувствующий.

– Прибью, – бросил я сгоряча. – Как найду, так сам и прибью.

– Ну-ну, – дядя Толя постучал меня по плечу, – не горячись. Девчонки, что с них возьмешь?

Наконец ключ повернулся, замок щелкнул, дверь тихонько отъехала внутрь. Я ринулся через порог, не глядя по сторонам вбежал в гостиную и замер. Там было пусто. Работал телевизор. На разобранном диване поверх смятой простыни лежал мамин журнал. Тот самый, что Ирка читала днем. Горел свет. Вот только самой Ирки не было.

– Олег! – Окликнул сосед из коридора. И я вдруг понял, что голос его звенит от напряжения. – Что это? Посмотри!

Я через силу заставил сдвинуться с места, пойти на звук. Сосед стоял возле дверей, спиной ко мне. По его положению, по напряженной позе стало ясно, что дело неладно. Юлька припал к его ноге, прижал уши. Пес скалился и рычал. Не грозно, нет, скорее испуганно, непонимающе. Я впервые видел его таким.

Рука сама потянулась к карману, дернула, вырвала с мясом пуговицу, вытянула на свет божий цыганский кисет.

Больше всего в этот миг я боялся, что опоздал, что пепел, наговоренный цыганкой, окажется бессилен. Что там, за соседом, за псом лежит хладное тело. Что Ирки, живой Ирки, веселой доброй Ирки, моей единственной сестренки больше нет.

Я рукой отодвинул остолбеневшего соседа, с трудом протиснулся между ним и стеной, застыл, замер рядом. На полу, в центре коридора сверкающей лужицей лежали зеркальные осколки. На стене висела пустая рама. Я, как во сне, отметил, что обои за зеркалом куда светлее и ярче, чем вокруг. А значит, зеркало висело здесь чертову уйму лет.

Потом поднял глаза и увидел дверь в третью комнату. Она была открыта нараспашку. На порожке лежали два целеньких не погнутых гвоздя. Словно они сами, по доброй воле покинули деревянное полотно и прилегли отдохнуть.

Дыхание мое сбилось, остановилось. Я оттянул рукой ворот, пытаясь пустить кислород в горло. Пытаясь хватить хоть один глоток воздуха. Почувствовал, как по виску ползет холодная капля пота. Сделал вперед еще один шаг и заглянул в спальню, так, на всякий случай. Ирки, вполне ожидаемо, не было и там.

Тогда я перепрыгнул через груду битого стекла, стараясь перелететь ее как можно дальше, боясь даже слегка коснуться проклятых осколков. Застыл почти у самого порога.

– Что там? – Раздался из-за спины горячий шепот. – Олег, что?

Дар речи покинул меня. Я стоял и тупо пялился перед собой.

На стене, напротив двери висел большой черно-белый портрет. Правый нижний угол фотографии был перетянут черной траурной лентой. С портрета на меня смотрела Ирка.

Глава 25. Развалины

В комнате царили сумерки. Света, того, что падал из окна, и того, что лился из коридора, было мало. Но его все еще хватало, чтобы разглядеть лицо девочки. И это было Иркино лицо. Ее глаза, брови, губы, нос. Две тощие светлые косички с пышными бантами.

Девочка с фотографии смотрела исподлобья и совсем не улыбалась. Ирку я такой не помнил. Хотел было это сказать, но из горла вырвался только невнятный сип. Ноги вдруг стали ватными, отказались держать, и я обессиленно опустился на стул, стоявший у самой двери.

Дядя Толя появился в дверном проеме, встал на порожек, тяжело облокотился о косяк. Тоже сперва постоял молча, потом произнес:

– Я никогда ее не видел, только слышал о ней. Много слышал.

Эти слова привели меня в чувство. Я обернулся, подался в его сторону, воскликнул с удивлением:

– Кого не видел? Ирку?

Он поморщился.

– Нет, Катю Евграфову, Катеньку. Но ты прав, сходство фантастическое. Я не знал…

Я перебил его:

– Так это не Ира?

Он покачал головой.

– Конечно нет. Откуда здесь взяться ее портрету?

Мне стало гораздо легче. Я судорожно вдохнул, приподнялся, пошарил по стене, нащупал выключатель, нажал. Свет не загорелся. Я пощелкал клавишей туда-сюда, только все без толку.

Лампочки что ли перегорели? Взгляд мой метнулся в центр комнаты на потолок. Люстры не было. Из облупившейся побеленной поверхности торчал черный крюк.

Тогда я встал, молча сходил в комнату, взял фонарь, вернулся и осветил фотографию как следует, в упор. Наваждение сразу развеялось. Девочка на портрете действительно была очень похожа на Иру, но, к счастью, не она.

– Десять уже, как погибла. Ровно десять. Как раз в августе. – Сказал дядя Толя. – Мы тогда в этом доме еще не жили.

Я слушал его не перебивая. А он рассказывал, все, о чем знал. Жаль, знаний его было немного.

– Говорят, из-за Катиной смерти ходило много слухов. – Он сжал губы, шумно выдохнул. – Плохих слухов. В основном подозревали отца. Даже следствие было, но обвинения так никто и не выдвинул.

Сосед замолчал и тоже глянул в центр комнаты на черный крюк.

– А через день после похорон ее отец повесился прямо здесь.

– Здесь, – повторил я словно эхо.

Сразу стало понятно, почему в комнате нет люстры.

– Они вдвоем жили? – спросил я.

– Нет, мать с младшим сыном уехали куда-то. После. С тех пор квартира пустует. Ее только отдыхающим сдают. Пытались обменять, но никто не пошел сюда жить. Слухами, знаешь ли, земля полнится. Все только и говорят, что квартира дурная.

Дурная квартира, черт вас дери. Я не знал, что делать, то ли смеяться, то ли плакать. Как? Как только отец умудрился ее снять?

Я прошел вглубь комнаты, открыл шкаф, посмотрел на полки, забитые девчачьими игрушками и одежкой. На плечики со школьным платьицем. На тщательно отутюженный белоснежный фартук. На разноцветные банты. На большого плюшевого медведя с оторванным ухом…

Мне стало безумно жаль и маленькую Катерину, погибшую десять лет назад. И даже ее отца, если, вдруг, он ни в чем не виноват. У нас так запросто могут обвинить человека в чем угодно. Даже в том, чего он никогда не делал. Я знаю это по себе…

Взгляд мой пробежал по комнате. На этот раз, в ярком свете фонарика все выглядело слегка иначе. Обшарпанный паркет, отставшие от стен обои. Уныние, забвение… И я заметил на полу под столом газетный лист. Ноги сами понесли туда. Сосед прошел следом.

Я нагнулся и поднял находку. Газета называлась «Н-ский комсомолец», что вполне ожидаемо. Она была покрыта слоем белесой пыли.

Стряхивать пыль я не стал. Просто положил лист на стол, на плюшевую скатерть, мельком глянул на передовицу, не нашел ничего интересного, перевернул страницу и застыл, как громом пораженный – со старой бумаги на меня смотрели знакомые развалины. Над фотографией выделялся скромный заголовок: «Несчастный случай со школьницей из Н-ска».

Я оторопел. Спросил:

– Дядя Толя, а девочка что, погибла здесь? – И указал на фото.

Сосед подошел ближе, поднял газету, сказал:

– Да, как раз на развалинах старой амбулатории нашли. Знаешь, там есть такая плита как…

Я не дал ему договорить, перебил:

– … как алтарь. Знаю.

Он подумал и кивнул.

– Можно сказать и так. Но я хотел сравнить со столом.

Газету он вернул на место. Только закрывать не стал.

Мы стояли рядом, плечо к плечу, просто молчали и смотрели на заметку, словно надеялись отыскать там что-то важное. На душе было так пакостно, что говорить не хотелось в принципе.

– Олег, – сосед наконец прервал молчание, – а Ира-то где?

Ира? Ира!!! Наваждение спало… Я уставился в окно. Сколько мы провели в этой комнате? Час? Два? Вечность? На улице успело стемнеть.

Наверное, я произнес это вслух. Сосед вздрогнул, приподнял рукав и растерянно глянул на запястье, усмехнулся.

– Не бойся, не так долго. На часах двадцать минут восьмого, – сказал он. И повторил. – Так где же Ира?

Я постучал пальцем по фотографии развалин и практически просипел:

– Здесь. Она здесь. Он заманил ее сюда.

Это прозвучало так убедительно, что меня не стали переспрашивать, не стали выяснять, откуда такая уверенность. Не стали уточнять, кто заманил и почему. Дядя Толя просто побледнел и прошептал:

– Тогда бежим, чего встал? Вдруг еще успеем?

* * *

Юлька словно чувствовал нашу тревогу. Бежал впереди, припав носом к земле. Что пытался унюхать, не знаю. Только свернул он не в сторону ларька с мороженым, а на тропу, ведущую к пляжу. Дядя Толя рванул за ним. Я следом.

Этим путем я сегодня уже возвращался из развалин. Поэтому испытал острейшее чувство дежавю. И все. И ничего более. Страх куда-то исчез. Осталось тупое безразличие уставшего от бесконечного ожидания человека. Мне было уже практически все равно.

Море появилось неожиданно. Лицо обдал порыв ветра. В ноздри ударил острый запах йода и соли. Обожаемый мною запах. Только застывшие чувства всколыхнуть не смог даже он.

Совсем низко, практически над водой висела луна. По беспокойной глади пробежала серебристая дорожка, воткнулась в берег и закончилась почти у самых наших ног. От отраженного лунного сияния было светло.

С разбегу я едва не влетел в нее. Едва успел затормозить, взмахнул руками, удерживая равновесие, и тут же получил полные кеды теплой, как парное молоко, воды.

– Налево! – Коротко бросил сосед и повернул сам.

Я послушно свернул за ним. Хлюпая обувкой в такт шагам.

Юлька больше не пытался найти след. Он коротко, отрывисто порыкивал. Бежал возле ноги хозяина, послушный беззвучному приказу. В какой-то момент мне показалось, что псу страшно. Что страх мой перетек к нему, оставив после себя звенящую пустоту, вакуум.

До обрыва, с которого я прыгал вниз на пляж, мы не добрались. Чуть раньше сосед взял еще левее, пересек пляж, взобрался по травянистому откосу, пробежал по прямой через пустырь, порыскал глазами, разыскивая тропу. Остановился. Там, вдалеке от воды, было куда темнее.

– Олег, – прикрикнул он через десяток бесконечно долгих ударов сердца, – а фонарик где? Ты его дома не забыл?

– Дома? Нет! – Я сунул руку в карман брюк, достал фонарь. – Он здесь.

– Давай сюда.

Он требовательно протянул руку. И я подал ему серебристую рукоятку.

Очень скоро темноту южной ночи развеял искусственный свет. Тропа сразу нашлась. Чуть в стороне, чуть выше, чуть правее. Этих «чуть» была целая куча. И счастье, что теперь они нам не мешали.

* * *

Скоро показались развалины. Темное пятно на темном фоне. Луч фонарика до них едва добивал, оставляя воображению возможность дорисовать неясным теням четкие контуры. Мое воображение спасовало. С такого ракурса это место я еще не видел. И как оно выглядит не знал.

Сосед остановился, вытянул руку с фонарем перед собой.

– Старая амбулатория, – сказал он. – Когда-то здесь газ взорвался. Давно. Почти сразу после войны. Восстанавливать никто не стал. Разбирать тоже. Забросили, и всех делов.

По его голосу, по излишне-подробному объяснению, стало понятно, что он нервничает. Вместе с ним нервничал и Юлька. Собаки вообще прекрасно считывают настроение хозяина.

Пес встал с соседом рядом, прижал уши, припал к земле, оскалился и зарычал совсем как тогда, в коридоре, возле разбитого зеркала. Дядя Толя наклонился и положил ему на холку ладонь. Юлька немного притих.

Я на миг задержался рядом и шагнул вперед. Только попросил:

– Посветите мне, а то не видно ни черта. Темень…

Он поднял фонарик выше. Я вытащил из кармана кисет, стянул с него шнурок, зажал в кулаке. Теперь дело было только за мной. Что там говорила цыганка? Я криво усмехнулся. Ее слова останутся со мной на всю жизнь. Я не смогу их забыть, даже если очень этого захочу. Вперед!

Бежать здесь не было никакой возможности. Только если вдруг появилось бы идиотское желание переломать себе ноги или свернуть шею. Тогда да – милости просим. Приходите. И бегом, бегом. А так… Я переступал через обломки бетона, разгребал подошвой каменное крошево, выбирая место, где можно поустойчивее поставить ногу.

Днем через развалины я прошел без особых проблем, сейчас же, в неверном свете фонарика, понять, что находится под ногами, было сложно. Дядя Толя не стал отсиживаться в безопасности, пошел следом, освещая мне дорогу. И теперь впереди, скользя с камня на камень, плыла моя тень.

Заросли чертополоха я узнал не сразу. Сначала мне показалось, что это очередной кусок стены, устоявший вопреки всем катаклизмам, не поддавшийся разрушительной силе природы, победивший само время. Но едва приблизился на пару шагов, понял – вот оно, то самое место.

Здесь сосед меня догнал, положил на плечо руку, зашептал:

– Что дальше?

Почему он решил, что я знаю?

– Нам туда, – я ткнул пальцем во тьму, начинающуюся сразу за живой стеной.

Мои слова и жест неожиданно послужили приказом для беспокойного Юльки. Пес отчаянно зарычал и ринулся вперед. Взмыл в воздух, перелетел над пурпурными цветами, канул во тьму.

– Цезарь!

Голос соседа прогремел как выстрел, прорезал тишину, вонзился в сердце. Оно испуганно забилось. С той стороны раздался пронзительный вой, от которого волосы встали дыбом, и сердце тут же остановилось вовсе. Вой моментально перешел в скулеж. Жалобный, полный боли, отчаяния…

Потом… Что было потом? Мы ринулись за псом. Плечом к плечу, рука к руке. Пронзили заросли и оказались на ТОЙ стороне. Свет фонарика наткнулся на тьму и почти погас. Это было страшно. Это было необъяснимо. То, что удалось разглядеть, ужасало.

Здесь царило нечто. Неживое, равнодушное, жадное… Это нечто хлебало чужую жизнь. Полной ложкой, через край.

На плите лежала недвижимая Ирка. Лежала на спине, раскинув в стороны руки, головой ко мне. Мой взгляд отчего-то выхватил ее босые ступни, обутые в стоптанные сандалии, ее исцарапанные лодыжки. Этих царапин я не помнил. Днем их точно не было. Ирка не шевелилась.

Чуть дальше, у подножия алтаря, на земле, трепыхалось темное пятно. Именно оттуда раздавался вынимающий душу скулеж. Именно там я увидел знакомую тень.

Фантом восседал на Юльке верхом. И гладил, гладил его призрачными ладонями по бокам, по голове. Любовно проводил по глазам. Каждое прикосновение черных рук заставляло пса заходиться визгом. Заставляло его кричать, молить о помощи.

– Юлька! – Заорал сосед и бросился на выручку другу.