Текст книги "1 марта 1881 года. Казнь императора Александра II"

Автор книги: Виктор Кельнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

IX

Генерал Комаров 9 апреля представил графу Лорис-Меликову обширное донесение:

<…> «По возвращении в Петербург Меркулов узнал от Желябова, что на Малой Садовой открыта лавка на имя Кобозевых и что ему, Меркулову, нужно туда поступить за молодца, но пробыл всего дня три, так как по росту не подходил к типу молодцов и притом не умел резать сыр. В те дни, когда прислуживал в лавке, ничего не знал о предполагавшемся взрыве, но видел там заходивших в лавку: Саблина, Кибальчича, Желябова, Котика и Михаила Николаевича или Николая Михайловича, фамилию коего не знает, но признает его в карточке Тригони.

Недели за две до своего ареста Меркулов, Желябов, Кибальчич, Котик, Рысаков и Тимофей Михайлов ездили в Парголово пробовать снаряды; их было два, из них один бросил Кибальчич, а другой Тимофей Михайлов, но взорвало только один снаряд, и то слабо. В эту-то поездку Меркулов узнал, что готовится покушение на жизнь Государя Императора, затем услышал подтверждение этого, зайдя по приглашению Желябова на квартиру Саблина и Гельфман, по Тележной улице, где застал Котика, Перовскую, Михайлова, Кибальчича, Желябова и Рысакова.

Накануне ареста своего Меркулов, по поручению того же Желябова, носил в лавку Кобозева пустые мешки, а в день ареста, 28 февраля, из квартиры Желябова снес Кобозеву большую бутыль, зашитую в мешок, весом фунтов десять. Кто был Кобозев, наверное не знает, но думает, что это был вот именно человек, который изображен на предъявленной карточке (Юрий Богданович). Женою Кобозева была женщина, которую Перовская называла Баскою (Анна Якимова). В разъяснение личности Кобозева Меркулов заявил, что он весьма хорошо рисует и по ремеслу чертежник, имеет брата, служащего в какой-то конторе на Почтамтск. ул., где занимает видное место».

13 апреля Комаров донес о новых разоблачениях Меркулова:

«Вновь допрошенный, в разъяснение некоторых частей предыдущего показания, Василий Апполлонов Меркулов (Яковенко) заявил, что в то время, когда он проживал в лавке Кобозевых, однажды ему случилось быть свидетелем разговора, происходившего между Кобозевым и его сожительницею, что Кобозевы до переезда в сырный магазин на Малой Садовой улице проживали здесь же, в С.-Петербурге, на квартире какого-то обер-кондуктора, служащего на Николаевской железной дороге и имеющего здесь свой дом или меблированные комнаты. С этим обер-кондуктором, по словам Кобозевых, они хорошо были знакомы; Меркулов же ни места жительства, ни фамилии обер-кондуктора не знает.

Слышал он также от Кобозевых, что они предполагали, по выезде из С.-Петербурга, жить или в Киеве, или в Одессе и что употребляемая некоторыми из лиц этой партии кличка „Юрка“ или „Юрий“ принадлежит Кобозеву.

Кобозевых кроме указанных уже лиц посещали и другие, но Меркулов, зная лишь одни клички, описывает весьма подробно приметы их.

От Саблина слышал, приблизительно в январе месяце, что он давал для чтения писателю Успенскому газету „Народную волю“ и спрашивал у Успенского его мнение о достоинстве той или другой статьи, помещенной, как думает, в № 4 „Народной воли“. На этом основании Меркулов заявляет, что Саблин был в близких отношениях с Успенским и, может быть, квартира Успенского служила и даже служит пристанищем для Кобозевых и других нелегальных лиц.

В изменение предшествующего показания Меркулов заявил, что отрекомендовал его в лавку Кобозевых не Желябов, а, как теперь припоминает, Григорий Исаев.

В квартире Геси Гельфман и Тетерки, по Троицкому переулку, где помещалась типография, кроме уже указанных лиц встречал Савелия Златопольского (разыскиваемого циркуляром), родного брата Льва Златопольского (арестованного), и знал его под кличкой „Савка“, а также видел там Грачевского, известного между революционерами под кличкой „Птица“, приносившего туда, неизвестно для какой цели, какие-то жестяные банки. Меркулов Грачевского знал еще несколько лет тому назад, в Одессе, когда последний служил кочегаром пли помощником машиниста на Одесской железной дороге и посещал одесский кружок рабочих.

„Савку“ Златопольского также знал по Одессе, встречая его обыкновенно вместе с Колодкевичем; по возвращении же из Кишинева в С.-Петербург здесь его не встречал, но знал, что он жил в Петербурге, и слыхал, что в середине зимы „Савка“ уезжал зачем-то в Киев. Грачевского видел в последний раз во время поездки на опыт пригодности снарядов в Парголово, причем лица, участвовавшие в этой поездке, собрались в будке конно-железной дороги, близ клиники Виллие, и туда-то Грачевский принес один из метательных снарядов и передал его Кибальчичу, сам же Грачевский участия в поездке не принимал.

Относительно Григория Исаева добавляет, что видел его приносившим в квартиру Гельфман и Тетерки набранные статьи или прокламации. Набор же, как полагает, Исаев брал из той типографии, где печаталась „Народная воля“.

Также передает, как слух, что где-то в конце Большой Садовой или близ Египетского моста, кажется, на Могилевской улице, есть конспиративная квартира, куда весьма часто, после общих собраний в трактирах, направлялся Грачевский.

При этом Меркулов предлагает свои услуги: ежели ему предоставят возможность, то он готов, под строгим надзором по отношении к нему полиции, указать всех известных ему лиц, проживающих в С.-Петербурге и принимавших участие в покушениях на жизнь в бозе почившего Государя Императора Александра Николаевича».

Генерал Комаров 22 апреля доносил в департамент полиции:

«По указанию привлеченного к делу террористов Василия Меркулова (Яковенко) задержан был сын псаломщика Иван Емельянов, известный, по показанию государственного преступника Рысакова, в кругу революционеров под кличкою „Михаила Иванович Сугубаго“.

По передаче секретным отделением канцелярии градоначальника 20 сего апреля Емельянова, во вверенном мне управлении он вчерашнего числа был допрошен, причем показал, что в деле покушения 1 марта сего года, жертвой которого пал в бозе почивший Государь Император Александр Николаевич, он, в числе других участников, имел также метательный снаряд, полученный им утром 1 марта в конспиративной квартире, с целью покушения на жизнь священной особы Государя Императора.

1 марта утром виделся с Рысаковым и затем, в ожидании проезда Государя Императора в Михайловский манеж, имея под рукой обвернутый в бумагу метательный снаряд, стоял на углу Невского и Малой Садовой улицы, но так как Е[го] В[еличество] избрал другой путь, то, по знаку Перовской, лица, имевшие метательные снаряды, перешли на набережную Екатерининского канала, причем Емельянов занял место на правом углу Инженерной улицы и Екатерининского канала, на левом, противоположном, углу стоял казненный Тимофей Михайлов, а далее, по Екатерининскому каналу, – Рысаков и Котик.

В момент первого взрыва, последовавшего от метательного снаряда, брошенного Рысаковым, Емельянов приблизился к месту совершения преступления, а затем, когда последовал второй взрыв и Емельянов увидел, что цель их достигнута, приблизился к Государю Императору и, по его словам, из человеколюбия – первый помог Его Величеству приподняться.

Затем, соединившись вместе с Тимофеем Михайловым, отправились в конспиративную квартиру, в Тележную улицу, и оставили там оба метательные снаряды, которые в действительности и были отобраны по обыску в этой квартире».

X

28 апреля был арестован Н. Е. Суханов. О первых его показаниях находим любопытные подробности в донесении генерала Комарова в департамент полиции от 29 апреля:

«Спрошенный, задержанный полицией минный офицер, лейтенант флота Николай Евгеньевич Суханов, сознался в том, что принадлежит к революционной партии, работал в подкопе из магазина Кобозева, снаряжал снаряд, оказавшийся в мине, и снаряжал, вместе с другими, метательные снаряды 28 февраля, но в какой квартире, сказать не пожелал. Бывал у Желябова, знал Перовскую, Кибальчича, Колодкевича, Фроленко, Исаева и Саблина, что же касается до Ланганса и Юрия Богдановича, карточки коих ему были показаны, то по поводу их отказался дать ответ. Из его, однако же, разговора видно, что он хорошо знает Ланганса, но отказывается сказать о нем потому, что о задержании его еще ничего не знает; из рассказов его также видно, что именно Богданович был Кобозев.

Активного участия собственно в день 1 марта не принимал и в квартире по Тележной улице и по Троицкому переулку не бывал».

Печатается по: 1 марта 1881 года. Пг., 1918, с. 12–69.

ПОКАЗАНИЯ РЫСАКОВА

[1 марта]. Зовут меня– Николай Иванов Рысаков. От роду имею– 19 л., вероисповедания– православного. Происхождение и народность– из мещан г. Тихвина, Новгородской губернии; русский. Звание– жил по паспорту вятского мещанина Макара Егорова Глазова. Место рождения и место постоянного жительства– родился в Белозерском уезде Новгородской губернии Арбозерской волости, на лесопильном заводе Курдюк; с января сего года живу в Петербурге и последнюю квартиру имел на углу 9-й ул. Песков и Мытнинской, д. № не помню, кв. 17. Занятий– никаких. Средств к жизни– жил в последнее время на средства рабочей организации. Семейное положение– холост, имею брата Федора и трёх сестер: Александру, Любовь и Екатерину; все они живут на заводе Громова, в Олонецкой губернии. Экономическое положение родителей– отец Иван Сергеев и мать Матрена Николаева живут на лесопильном заводе Громова в Олонецкой губ. Вытегорского уезда, где отец мой служит управляющим заводом. Живет на получаемое жалованье. Место воспитания и на чей счет воспитывался– прежде в Вытегорском уездном училище, а затем в Череповецком реальном училище, на собственные средства, а с сентября 1879 года был в Горном институте по декабрь 1880 года. Причина неокончания курса, в случае выхода из заведения, с указанием самого заведения– окончил курс в Череповецком реальном училище по механико-техническому отделению в 1878 году. Был ли за границей, где и когда именно– не был. Привлекался ли ранее к дознаниям, каким и чем они окончены– не привлекался. На предложенные мне вопросы отвечаю:

К революционной партии я примкнул в начале января 1881 г., т. е. начал действовать среди рабочих на разных петербургских фабриках при поддержке партии, а до того с сентября 1879 г. пропагандой не занимался – сталкивался с рабочими, обучая их грамоте. Сочувствовал же я русскому революционному движению в духе программы «Народной воли» еще до поступления моего в Горный институт. Агитируя между рабочими, я побуждал их к открытому восстанию с целью политического и экономического переворота. Примкнувши к партии, я сделался нелегальным и стал жить по паспорту на имя Макара Егорова Глазова, который получил, пока не помню, от кого и при каких обстоятельствах. Обстоятельства же, заставившие меня сделаться нелегальным, следующие: я заметил слежение полиции за мной по поводу обыска, бывшего у меня, почему я предполагал, что меня могут выслать; обыск же был произведен у моего квартирного хозяина, с которым я не имел никаких столкновений и фамилии которого не помню. Это было по Среднему проспекту, на Васильевском острове, нумера дома и квартиры не помню. Будучи уже нелегальным, я познакомился с человеком, которого мне назвали Захаром [А. И. Желябов. – Сост.]. Мы имели продолжительный разговор о рабочем деле, который окончился тем, что для успешного рабочего движения необходима, по крайней мере, охрана его от шпионов, т. е. кроме агитации нужно посредством террористических действий защищать наше дело от покушений его расстроить. Я был, как и в то время, так и теперь, вполне согласен с этой мыслью, так как терроризм признаю за одно из средств, способствующих делу – открытому восстанию. В то же время, т. е. свидание, у нас зашел разговор о покушении на жизнь Государя Императора. Я высказал свои мысли, стараясь доказать, что открытое восстание невозможно по инициативе самого народа, что он настолько обессилен и разъединен, что не встанет вследствие недовольства существующим порядком до тех пор, пока не явится смелый и решительный предводитель, каким в прошлое время были самозванцы. Этот предводитель есть социально-революционная партия «Народная воля». Когда же он сказал, что не откажусь ли я от каких-либо террористических действий, то я ответил, что нет. Он прибавил, что на крупные террористические действия нужно кроме желания еще некоторое революционное прошлое. В ту минуту я такового не имел, а потому не мог рассчитывать, чтобы партия предложила мне что-либо. Я не считал свое прошлое, полное только отчасти агитацией, за такое, которое служило бы достаточной гарантией за мою революционную надежность. Поэтому я и не решался спрашивать про задуманное партией, считал это нескромным, да притом и не думал, чтобы партия доверилась мне настолько, чтобы могла безбоязненно открывать свои планы. Поэтому я спокойно по-прежнему занимался организацией рабочих кружков.

Дело по организации велось довольно успешно, что, кажется, и было причиной нового свидания с Захаром. Таких свиданий было несколько, однако не больше четырех. В одно из последних свиданий он упомянул о частых арестах и сказал, что нужно торопиться. Кажется, в это же свидание зашел разговор уже решительный о покушении на жизнь Государя. Я свое согласие дал. О способах к покушению, о плане разговоров не было определенных; приблизительно я узнал, что покушение произведется посредством взрыва, но как? – я себе не мог представить. Дня за три или за два до факта покушения я виделся с ним, и он мне в общих чертах указал, что должно произойти, так что мне нужно было знать только место действия, чтобы играть роль в покушении. Захар имеет средний рост, плотное телосложение, французскую русую бородку, русые волосы и больше ничего не припомню, носит теплое пальто и фуражку. В последнее время я познакомился через моего товарища по делу, прозвище его Инвалид, с человеком высокого роста, названного мне Михаилом [И. П. Емельянов. – Сост. ], причем было прибавлено: «Впрочем, это все равно». Его отрекомендовали мне как товарища по делу. Он был в пальто, бороды и усов не было; очков не носил. Мне хотелось хорошенько столковаться по такому важному делу, но говорили, что нет на это времени. Поэтому пришлось ограничиться указанием места, где должен был проехать Государь. Это правая набережная Екатерининского канала. Мне тут же, или как-нибудь иначе, хорошенько опять-таки не помню, сказали, чтобы в воскресенье, т. е. сегодня, 1 марта, утром в 9-10 ч. я прохаживался по Невскому проспекту от угла Новой улицы до вокзала для получения снаряда, а в 12 ч. встретился бы с Михаилом: назначена была кондитерская Андреева. Снаряд я получил от незнакомой мне брюнетки в темном пальто и черном платке, которой меня, наверное, указали, так как я встретил человек 3–4, с которыми встречался раньше по рабочему делу. С Михаилом, вследствие ожидания, я ни о чем почти не сговаривался, только он подтвердил мне, что известие о проезде по Екатерининскому каналу верно. Я ушел и начал прохаживаться в ожидании проезда около условного места, вовсе не ожидая поддержки. Встретившись с Государем, я, после минутного колебания, бросил снаряд, не зная вовсе его действия, но промахнулся и был отброшен к решетке. Когда я был поднят взявшими меня 3 солдатами и 1 полицейским, то увидел, что Государь подошел и что-то сказал, затем отошел к карете; я после этого отдал свой револьвер и ножик набросившемуся на меня военному.

С Захаром о принятии мною участия в покушении на жизнь Государя Императора я заговорил в первый раз недели 2–3 тому назад, а с Михаилом уже определенно по этому поводу я говорил только сегодня в 12 часов дня, когда уже у меня был снаряд. О том, что я должен сегодня быть на Невском для встречи с женщиной, мне сказали или Захар, или Инвалид, или блондинка, но кто именно из них – хорошо не помню. Встретился я с этой женщиной [С. Л. Перовская. – Сост. ] сегодня в 9½ ч. утра, и тут она мне передала снаряд, сказав при этом, чтобы я с ним обращался осторожнее и не выронил. Больше ничего я с ней не говорил. Подойдя же ко мне, она назвала меня Беломором, т. е. так, как меня прозывали в революционном кружке. Откуда Михаил знал, что Государь будет проезжать по Екатерининскому каналу, я не знаю, но мне он сказал определенно отправиться на Екатерининский канал для действия. Сегодня мне Михаил ничего не говорил, что будет действовать, но у него был такой же снаряд, как и у меня, так как я видел у него этот снаряд в руках, когда мы были в кондитерской Андреева, из чего, а также из того, что и раньше мне называли его товарищем по предприятию, я заключаю, что и он мог действовать. Когда я шел по Екатерининскому каналу, то мне кажется, что впереди себя на далеком расстоянии я видел Михаила. Брошенный мною снаряд разорвало, и произошел выстрел, а после того, как уже меня задержали, раздался другой выстрел. Данный мне женщиной заряд был завернут в белый носовой платок, и в таком виде я его носил до момента покушения под левой рукой поверх платья, с платком же и бросил. Бросая снаряд, я стоял на панели аршина на 4 от экипажа Государя Императора. Направлял его под лошадей в том предположении, что его разорвет под самой каретой и что лошади могут растоптать снаряд.

[2 марта].Захар, о котором я говорил в моем вчерашнем показании, есть именно то самое лицо, которое мне вчера было предъявлено и которого вы называете Андреем Желябовым. Настоящей его фамилии я до вчерашнего дня не знал, а известен он мне был под именем Захара, как он назывался в среде рабочих, которым читал лекции, о чем я знаю от некоторых рабочих. Кроме того, в среде интеллигентных революционеров его иногда называли «бородач» и «папаша». С Захаром я познакомился в начале этого учебного года у студента Урсыновича с целью вступить в рабочую организацию, так как агитировать в одиночку почти бесполезно. Разговор на квартире упомянутого студента не касался прямой цели ни моего, ни его прихода, а выйдя на улицу, уже толковали о нашей цели. При содействии революционной организации я получил возможность действовать более широко, более осмысленно и даже более плодотворно, чем прежде. Мой успех, быть может, служил причиной того, что в январе месяце текущего года я был приглашен неизвестным мне человеком членом в рабочую организацию. Свидание состоялось на квартире у легальных лиц, как мне говорили, по 7-й роте Измайловского полка, хозяев квартиры я не видел, нумера дома и квартиры не помню, так как был проведен туда Андреем Желябовым, который, представив меня, ушел. Я остался один на один с незнакомым человеком, который дал мне сведения о цели, составе и средствах рабочей организации. О средствах он говорил потому, что я был тогда нелегальный и, как агитатор, мог рассчитывать на материальную поддержку партии. Как фамилия хозяина этой квартиры, я не знаю.

Со времени приглашения меня членом организации я бывал на ее собраниях, которые были раз или два в трактире, а два или три раза у меня, что может подтвердить моя хозяйка. Во время собраний шел разговор о чисто специальных, агитационных вопросах и иногда о террористических действиях, как способствующих оживлению рабочего движения и охраняющих его.

Личности не намечались, но вообще вредными были признаны для рабочей организации шпионы без указания на особенно назойливых, потому что таких в виду не имелось. Иногда с собраний с Захаром мы уходили вместе, и тогда велся разговор о покушении на жизнь Государя Императора, но так общо, что ничего определенного о способах и месте действия вынести из него было нельзя. Он говорил, что все средства уже испробованы, – остается путь открытого нападения. Я с этой мыслью был вполне согласен, и она нравилась мне больше, чем все прежние способы, и я даже почему-то вообразил, что покушение будет с обыкновенным оружием в руках. Эти разговоры, хотя и не новые (их пропагандировала и до этого «Народная воля»), велись недели за две, за три до покушения, не указывалось и на время. А так как положение дел было достаточно спокойно, то по спокойным же рассуждениям я заключал о факте как отдаленном. Только за последнее время, за неделю или полторы до совершения покушения 1 марта 1881 года, я заметил в действиях своих товарищей некоторую лихорадочность, что объяснялось тем, что начались частые и усиленные аресты. «Нужно спешить», – сказал Захар мне на одном из свиданий, и, получив мое согласие на участие в покушении, он начал говорить о способах совершения покушения. Я узнал, что действие будет произведено посредством взрыва, посредством какого-нибудь метательного снаряда. На предыдущей неделе, т. е. до 1 марта, мы встречались раза два по трактирам, причем я получил от него взятый у меня нож, узнал о месте действия. Захар мне сказал, что у меня будет товарищ по делу, с которым меня познакомит в скором времени и с которым мы должны будем действовать в воскресенье на Екатерининском канале, а до этого он свел меня на конспиративную квартиру, объяснив, что в ней можно укрыться после факта. Думая, что он не желает дать мне знать адрес квартиры, на тот случай, если я буду арестован, я его не спросил об адресе, а поэтому его не могу сказать. Нам отворил дверь мужчина, одетый в пальто, и указал на одну из комнат, как не занятую. Утром в какой-то из средних дней недели, в четверг или пятницу, он познакомил меня с товарищем по делу в трактире, которого назвал Михаилом, прибавив при этом, что «это, впрочем, все равно». Разговор во время свидания велся о предстоящем факте, опять было упомянуто о времени и месте действия и даже о способах, но действительно в очень общих чертах. Как я заметил, Захар вовсе не был научным образом знаком с метательным снарядом, только приблизительно знал его действие, почему мы не могли точно сообразить, как должен быть направлен удар, и порешили кидать под передние ноги лошадям, потому что экипаж может накатиться на самый снаряд, а стало быть, удар будет самый верный. Причем, не надеясь на его силу, мы думали, что первый снаряд, вернее всего, убьет лошадь, так как они его растопчут. Тут же были назначены свидания на следующие дни, именно на воскресенье и понедельник. В воскресенье в 9 ч. утра, или в 9½, что было еще, я должен был отправиться за снарядом на конспиративную квартиру, а в 12 ч. дня – в кондитерскую Андреева на свидание с Михаилом. Захар советовал нам без особенной нужды на квартиру не ходить, так как она может пригодиться, а частые посещения могут навлечь подозрение. Этим объясняется и то, что я был на квартире всего 2 раза. В воскресенье утром я, придя, получил снаряд, завернутый в белый платок. Он лежал на диване, и присутствовавшие лица, их было человека 3, кроме меня, обращались с ним очень осторожно. Только один из них, ушедший сейчас же после моего прихода, обращался с ним как с знакомым ему. На мой вопрос о способе приготовления таких снарядов оставшиеся люди отозвались незнанием, впрочем указали мне на то, что с ним нужно обращаться осторожно и держать крышкой кверху, чтобы чего-то не испортить. Оттуда я ушел в кондитерскую, встретив по дороге ту брюнетку [В. Н. Фигнер. – Сост. ], о которой говорил в первом показании, но так как она мне незнакома, то я ей не кланялся. При встрече с Михаилом я узнал, что Государь наверное будет в манеже, а стало быть, будет проезжать по Екатерининскому каналу.

Вследствие понятной ажитации мы больше ни о чем не толковали. Я, недолго еще посидев, ушел. Михаил, как я уже говорил, имел тоже что-то в руках, не помню во что завернутое, а так как вещь в его руках по форме вполне походила на мой снаряд, то я и заключил, что такой же снаряд он получил раньше или позже меня, – я его ожидал в кондитерской минут около 20-ти. В конспиративной квартире других снарядов не видал, именно в той комнате, в которую я зашел. Выйдя из кондитерской, я походил по улицам, стараясь быть к 2-м часам на канале, как сказал еще прежде Захар в свидание мое с ним и Михаилом. Около двух часов я был на углу Невского и канала, а до этого времени ходил или по Невскому, или по смежным улицам, чтобы понапрасну не обращать на себя внимание полиции, находящейся по каналу. По каналу я ходил около получаса, замедляя шаг; идя по направлению от Конюшенного моста к Невскому по панели канала, я встретил Государя между мостом и той улицей, из которой он выехал; поравнявшись с ним, я бросил свой снаряд, от взрыва которого был отброшен к решетке и задержан там 3 солдатами и одним полицейским. Мой взрыв, по-видимому, не причинил вреда, потому что Государь подошел ко мне и что-то сказал, погрозивши. Затем я отдал свой револьвер и полученный мною нож военному и услышал новый взрыв. Ходя по каналу, я не заметил никого из своих товарищей, хотя публики совсем не было, только пред взрывом незадолго я видел вдали человека, похожего по росту и телосложению на Михаила, чего, впрочем, заверять не могу, так как идущий был на довольно значительном расстоянии, да притом мое внимание было обращено на показывающиеся экипажи и на публику, могущую быть на канале, почему, например, я не заметил и солдат, взявших меня, видел только полицейского и еще в некотором расстоянии мальчика, везущего что-то, тюфяк кажется, на который я, побежав, и наткнулся. Про существование технического комитета мне ничего не известно, хотя одно из лиц [Н. И. Кибальчич. – Сост. ], встретившихся со мною на конспиративной квартире, по моему мнению, знает техническую сторону дела. Это именно тот человек с французской бородкой, который мне объяснил на конспиративной квартире в мое посещение в присутствии 2–3 лиц устройство снаряда, причем не касался химического состава тел, в него входящих. Он принес с собой 3–4 стеклянные пустые трубки, хлопчатобумажные нитки, загорающиеся от действия серной кислоты, и еще какие-то взрывчатые соединения. Устройство предполагаемого снаряда он предлагал на наше рассмотрение и поэтому не настаивал, чтобы им проектируемые были приняты и пущены в дело. При мне он объяснил устройство 2 систем. Я их опишу по возможности подробно.

1-я система. Цилиндрическая металлическая банка наполнена стеклянными запаянными трубками с серной кислотой, расположенными по краям банки. Трубочки обертываются загорающимся веществом и заключены в гуттаперчевые трубки, дабы огонь не мог передаться взрывчатому веществу, которое загорается от огня, а не взрывает, – гремучему студню. Огонь от ниток переходит в запал, зажигает там какое-то соединение (название не помню), которое, вспыхивая, отодвигает гвоздик, находящийся в той же медной трубочке; гвоздик царапает гремучую ртуть, которая взрывает, и уже взрыв гремучей ртути передается гремучему студню, который от взрыва взрывает.

2-я система. Вместо массы стеклянных трубок берется только две: одна идет в вертикальном, другая в горизонтальном направлении. Посредине трубок прикрепляется свинцовый груз, трубки заключены в медную оправу, обмотаны теми же нитками и соединены с запалом. Остальное все так же устроено, как и в первой системе. Для действия 2-я система удобнее, потому что трубка ломается грузом, поэтому я предпочел ее. Техник предлагал еще некоторые приспособления, вроде дистанционных трубок или ручных гранатных терок, но в снаряде моем этих приспособлений не было, что, впрочем, понятно, так как эти приспособления требуют большого хладнокровия.

О малых снарядах, как о средствах самозащиты, я ничего сказать не могу – были ли они, или нет, но я такого не имел. Желание иметь их высказано было кем-то из присутствующих. О том, как читал техник свои пояснения с чертежами, я могу только думать. Думаю, однако, что не всем вместе, а для удобства и конспиративности слушатели разбивались на группы. К устройству снарядов я прибавлю, что опытов на квартире производимо не было, потому что при взрыве бывает звук очень сильный, но устройство банки объяснялось с помощью чертежей, а также при посредстве металлической банки из-под конфет, как мне казалось, сжигалось, между прочим, порошкообразное вещество, которое предназначалось для ниток. Каким образом прикреплялась крышка, я в точности не знаю и на своем снаряде не видел, потому что не развязывал платка, в котором он был завернут. При разговоре с Захаром и другими лицами я услышал, что необходимо было бы иметь своих лошадей для более удобного и успешного терроризирования, но Захар объяснил, что, несмотря на полезность таких извозчиков или лошадей, как, напр[имер], Варвар, [53]53
  Варвар – конь, на котором С. М. Степняк-Кравчинский и А. Ф. Михайлов скрылись от преследования после убийства Мезенцова в 1878 г.


[Закрыть]иметь в настоящее время своих извозчиков неудобно. При задержании меня найдено: 1) заряженный шестикамерный револьвер, который мне предъявлен 2 марта с 6 зарядами. Револьвер этот приобретен мною в провинции у частного человека; 2) тот именно нож в медных ножнах с вырезанными на оных якорем, двумя мечами и короной, который я получил при свидании от Захара; 3) записная книжка в желтой обертке и фальшивый билет от вятского мещанского старосты за № 786 на имя вятского мещанина Макара Егорова Глазова, полученный мною при переходе в нелегальное состояние, от кого не помню; 4) платок носовой, ремень, кошелек с деньгами 3 р. 45 к. и двумя ключами от чемодана и комода. Предъявлены мне теперь также вещи: 1) рубашка с металлическими запонками и портянки с моей меткой – Н. Р., 2) кобура от револьвера, 3) обертка от посылки с адресом: Николаю Васильевичу Попову в магазин Невский проспект, от Анны Петровны Енька-Доровской, 4) рецепт на имя Петрова и сигнатурка с зачеркнутой фамилией, 5) начатое письмо, начинающееся словами: «При вас с вами не наговоришься вдоволь…», на листке бумаги выписка из статьи «Цель и реформа податной системы», начатое чтение для рабочих «Святы ли законы?», стихотворение «Когда придет то времечко, когда (приди желанное)?», [54]54
  Слова в скобках, очевидно, принадлежат составителю списка.


[Закрыть]неоконченная (по случаю ареста) рукопись «Задачи рабочей боевой организации», объяснительная записка программы рабочих членов партии «Народной воли», выписка из прочитанных книг и журнальных статей, 2 листа бумаги со статьей, начинающейся словами: «Мужик скосил траву с луга…», №№ 2 и 3 «Листка Народной воли» по экземпляру; 1 экземпляр программы рабочих членов парши «Народной воли»; обертка от плана С.-П[етер]бурга и железисто-синеродистый калий для добывания берлинской лазури. В записной моей книжке находятся записи, которые не имеют никакого значения.

[4 марта].Котик [И. И. Гриневицкий. – Сост. ], или Михаил Иванович, и Михаил суть разные лица. На предъявленном мне трупе я узнал Котика, с которым познакомился месяца 1½ – 2 тому назад. Он был членом народной группы, в которую я был приглашен в январе месяце текущего года. С Михаилом же я познакомился незадолго до 1 марта, виделся с ним всего два раза по делу о покушении на жизнь Государя Императора. По поводу организации революционного движения между рабочими поясняю следующее: рабочая организация, о которой я упоминал в своих предыдущих показаниях, преследовала следующие свои задачи: агитацию среди рабочих, редактирование «Рабочей газеты» и, наконец, охрану рабочих от лиц, стремящихся расстроить революционное движение, которых мы называем шпионами. В редактировании газеты я не участвовал и состава редакции не знаю, в агитационную группу я был приглашен членом в январе месяце. Цель агитационной группы была – руководить рабочее движение. Для большей системы и правильности каждый член группы ведал дело своего района, т. е. заводил связи по заводам, группировал рабочих в кружки и сводил кружки с учителями для пропаганды, читал лекции более определившимся рабочим по истории России, по истории движения социализма в России и в Западной Европе и, наконец, подготовлял рабочих к открытому восстанию, стараясь организовывать лучших рабочих в особые центральные группы, которые в горячую минуту могли бы встать во главе движения и поддержать его. Почти рядом с агитационной группой стоял террористический отдел, членами которого были или члены агитационной группы, как Котик, Желябов и я, или сознательные революционеры из среды рабочих, не входящие в агитационную группу, как Тимофей Михайлов. Состав же агитационной группы был несколько больше, – в него входили: Желябов, Котик, женщина, мне неизвестная, но которую я назвал в первом моем показании блондинкой, Инвалид и я. Покушение на жизнь Государя Императора не было задумано террористическим отделом рабочей организации, оно было только ей предложено, и притом в такой форме, что я был вправе заключить: 1) что мысль о покушении принадлежит Исполнительному комитету, 2) что самое исполнение вряд ли будет возложено на кого-либо из членов террористического отдела рабочей организации, потому что для этого требовалось революционное прошлое, поэтому давшие согласие на покушение должны были, по всей вероятности, охранять и помогать покушению, а в случае надобности защитить товарищей, и, наконец, 3) что покушение будет сделано кем-либо из видных деятелей-революционеров, т. е. членом Исполнительного комитета. При этом показании я должен еще прибавить о времени составления террористического отдела. В то время когда я был приглашен в агитационную группу, террористического отдела не существовало и надобности в нем, кажется, было не видно, потому что агитация шла успешно, и нападок на наше движение не было, особенно чувствительных. Террористическая группа образовалась тогда, когда пошли между нас и рабочих тревожные слухи об арестах рабочих-радикалов, образовалась, стало быть, в феврале месяце. Приглашение принять участие в покушении было сделано недели за две до 1 марта Андреем Желябовым, утвердительно на него отвечали Тимофей Михайлов и я, Котик же хотя и изъявил свое согласие, но на него мы не рассчитывали, тем более что агитационная группа могла значительно уменьшиться и, стало быть, и рабочее движение остановиться или пойти слабее, а в такое время, когда покушение должно было совершиться, нужно было больше усилий, чтобы удержать за собой все прежде сделанное и воспользоваться новым настроением умов. Так как я был более знаком с Михайловым как рабочим-радикалом, то мог думать, что он будет товарищем. Как и в прежних моих показаниях, я утверждаю, что о планах ничего не знал, а поэтому мог в то время только гадательно судить о способе действий. На последней уже неделе происходили собрания с целью ознакомления с предстоящим действием партии. Во вторник или среду собралась агитационная группа и обсуждала рабочие дела исключительно, но так как состав ее был неполный, то, не решая многих вопросов, перешли к ближайшему действию – к покушению. Михайлова на этом собрании, понятно, не было. После этого на конспиративной квартире велись обсуждения, что было, кажется, в среду, о метательных снарядах, разбирались две вышеупомянутые мною во втором показании системы снарядов под руководством техника. На обсуждении присутствовали я, Котик и Михайлов. Тут происходило все то, что написано в предыдущем моем показании. Еще могу прибавить ко 2-му моему показанию, что в субботу под руководством техника снаряд, не заряженный гремучим студнем, был испробован за городом в пустынном месте, где не было людей. На этой пробе были техник, Котик, я и Михайлов, который и кидал снаряд. Снаряд оказал надлежащее действие, ибо его от не особенно сильного удара о снежную дорогу разорвало.