Текст книги "Елена"
Автор книги: Виктор Подольский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
XXII
Последние дни шефы работали особенно напряженно. Подвезли оборудование, выделили кран, и ребята старались досрочно завершить монтаж. И вот долгожданный день: с завода прибыла новая смена рабочих.
– Мы хотели бы только одного, – сказал на торжественном митинге в клубе, посвященном встрече и проводам, председатель колхоза. – Только одного, – повторил он, – чтобы новая смена была такая, как та, которую мы сегодня провожаем. Про них всех можно сказать одним словом: «Молодцы!»
В зале зааплодировали. Хлопали в ладоши и молодой колхозный инженер, и доярки, и шофер, и тракторист. Судомонтажники, которым торжественно уступили сцену и стол президиума, встали с мест и тоже начали аплодировать. Октябрята преподнесли корабелам цветы.
Председатель колхоза зачитал приветствие – благодарность заводскому коллективу, а девчата в вышитых украинских нарядах вручили судомонтажникам подарки. Когда стихли рукоплескания, на небольшую трибуну поднялся Саша.
– Наши ребята, – он оглянулся и показал рукой на президиум, – поручили мне от их имени сказать вам: спасибо за теплоту ваших слов, гостеприимство, за подарки и цветы. Мы рады, что успешно справились с работой, познакомились с вами и полюбили друг друга. Спасибо тем, кто нам помогал: и шоферу Пете, и трактористу Митрофану Ивановичу, и инженеру Столярову, и бригадиру стройбригады Рыбальченко, и вам, товарищ председатель, и всем, собравшимся здесь. Мы расскажем в своем цехе, что дружба с вами крепче корабельных тросов, выше космических высот, жарче солнца. Простите, может, слишком цветисто сказано, но, поверьте, от всей души.
Уезжали заводчане оживленные, но немного грустные. Как ни хотелось поскорей возвратиться домой, само расставание с друзьями всегда печально. В пути пели протяжные украинские песни, наполненные радостью и грустью, счастьем встреч и печалью расставаний. Пели дружно, все вместе, и ветер уносил из окна автобуса проникновенные мелодии.
При въезде в город Александр попрощался с друзьями. «Я сойду раньше, ребята, на площади Ленина», – предупредил он.
– Понятно! – откликнулись монтажники и хором проскандировали – «Я согласна».
– Вот, черти, – смутился Быховский, – все знают.
Через несколько минут автобус остановился. Быховский не предупредил Елену о приезде. Пусть будет неожиданностью, думал он, так лучше. Но в комнате сельхозотдела он застал только Танчука. Тот озабоченно расчищал ящики стола. На этажерке лежали аккуратно перевязанные папки, сложенные столбиком брошюры и книги.
– А, Саша? – обрадовался Марк Андреевич, протягивая пухлую руку. – С приездом. А мы с Леной тебя ждали.
– А где же?..
– Елена? Улетела, брат, на пару деньков в Сухое Озеро. Такова наша кочевая жизнь. Очень важное, ответственное дело.
– Жаль! А я хотел проконсультироваться… – замялся Александр.
– Я так и думал. Не зря такой роскошный букет прихватил. Без него какая же консультация. Вот только ты, брат, теперь соблюдай субординацию. Елена Ивановна теперь тут начальство.
Танчук обвел рукой комнату.
– Почему? – удивился Быховский. – А вы, Марк Андреевич?
Танчук махнул рукой.
– Уезжаю, Саша… в длительную командировку. Да… Так надо, – ответил он на недоумевающий взгляд гостя.
– Пройдемся, Марк Андреевич, я вас провожу.
– А чего же, пойдем. Зайдем в кафе. Выпьем минеральной воды. Пошли.
Но пойти в кафе не пришлось. Спустя несколько минут они мчались в машине вместе с Яковом Курганским на квартиру Ивченко. Из дому сообщили, что Ивану Федоровичу стало плохо. В коридоре их встретил врач «скорой помощи», пожилой мужчина с утомленным бледным лицом и воспаленными глазами. Он нервно теребил небольшие черные усы.
– Транспортировать больного сейчас невозможно, – шепотом сказал он. – Состояние тяжелое. Кто-нибудь есть из его родных? – врач внимательно посмотрел на шарообразного, точно мяч-великан, Танчука, высокого и тонкого, как березка, Курганского, коренастого большеглазого Быховского. – Кто-нибудь есть из родственников? – снова повторил врач.
– Я, – неожиданно и робко, будто не доверяя собственному голосу, откликнулся Саша. Голос его звучал хрипло, еле слышно.
– Состояние больного серьезное. Утром обязательно вызовите доктора из поликлиники. Но до утра, вы сами понимаете, далеко. Его нельзя оставлять одного. Мы еще до утра обязательно заедем. Обязательно! – повторил врач. – Пройдемте к больному.
На кровати лежал мужчина лет пятидесяти. Рот его был полуоткрыт, из труди вместе с дыханием вырывались хриплые звуки. Саша подумал, что если бы случайно встретил его на улице, непременно узнал бы. Это был оригинал, точной копией которого являлась Лена. Пусть морщины изрезали лоб больного, осколок провел глубокую борозду на лице, а на иссушенных щеках образовались глубокие впадины, все равно сходство с дочерью было очевидным.
С нежностью и тревогой смотрел Саша на больного. Жизнь еле теплилась в изможденном теле. Война изранила этого человека, сделала полуслепым инвалидом, отняла подругу-жену. Но он жил, превозмогая боль, перенося страдания. Именно жил, а не существовал, отгородившись от мира и людей. Жил как гражданин, боец, как коммунист.
Все эти годы Иван Федорович не прекращал партийную работу. С помощью других пенсионеров добился постройки в большом дворе ЖЭКа открытой площадки. Сюда по его просьбе приходили встретиться с жильцами, прочитать лекцию руководитель жилуправления и лектор-международник, прокурор и инспектор детской комнаты милиции, директор предприятия, архитектор, врач. На этой площадке бесплатно давали концерты студенты музыкальных училищ, участники художественной самодеятельности, местные поэты, чтецы и даже приезжие гастролеры. На базе «площадки» родились потом городская народная филармония, театр поэта и чтеца, где все выполняли свои обязанности на общественных началах. Здесь демонстрировались хроникально-документальные фильмы, устраивались яркие празднества для детей. И, конечно же, в первую очередь, докладчиками, лекторами были сами жильцы – люди различных профессий, пенсионеры, отставники. Магнитом, который притягивал к себе людей, душой этих хороших дел был Иван Федорович. В День Победы в майорском мундире, при всех регалиях, радостный, взволнованный он выходил на площадку, встречался с фронтовыми друзьями.
Теперь Иван Ивченко беспомощно лежал на кровати. Врач еще раз повторил, что надо делать, медсестра оставила «на всякий случай» две ампулы. Вместе с ними из комнаты вышли Марк Андреевич и Курганский.
До глубокой ночи они пытались связаться по телефону с Еленой, но ни в районном центре, ни в близлежащих селах ее не нашли.
– Собиралась в колхоз «Звезда», – ответил дежурный райкома. Но в сельхозартели и сельсовете телефоны не отвечали.
Саша опустился на стул. У изголовья больного сидела пожилая невысокая женщина, соседка Ивченко, вытирала заплаканные глаза.
– Вы здесь останетесь? – тихо спросил Саша, ни к кому не обращаясь.
Она молча кивнула. Быховский позвонил на квартиру своего друга судомонтажника Павла Сикорского.
– Извини, Павел. Где твоя Лида?
– Только что пришла с дежурства, Саша. Легла спать. Потому и говорю тихо.
Выслушав сбивчивый рассказ Александра, Сикорский попросил продиктовать адрес.
– Сейчас же приедем.
Медицинская сестра Лидия Сикорская сделала все, что было нужно. Приехавший под утро врач «скорой» похвалил ее и Сашу за правильный уход.
– Больному вроде бы легче. Правда, Иван Федорович? Посмотрите на меня. Так, узнаете? Если трудно, не нужно напрягаться. Я врач и вижу, что вы меня понимаете. Правда? Вам просто трудно говорить.
Иван Федорович едва заметно кивнул головой.
– Ничего, со временем все пройдет, – с напускной бодростью сказал врач. – Просто нельзя не выздороветь, когда вокруг такие заботливые люди. И сестричка возле вас побудет.
– Скоро вам станет лучше, – мягко проговорил Быховский и взял больного за руку.
Иван Федорович приоткрыл веки и, единственным глазом посмотрев с надеждой и тоской на Александра, чуть пошевелил пальцами. Затем, словно преодолевая тяжелую преграду, собрав все силы, еле слышно прошептал: «Са-ша…»
…Хоронили Ивана Федоровича сотни людей. Последнюю дань покойному отдала и редакция. Вместе с журналистами в печальном строю шла Сашина бригада, шли ветераны войны, фронтовые товарищи, литераторы, артисты, жильцы дома. Оцепеневшая и опустошенная стояла у свежей могилы Лена. Ни слова, ни вздоха, ни слезинки. Саша и Курганский бережно взяли ее под руки и осторожно повели к машине.
Через несколько дней побледневшая и осунувшаяся Лена вышла на работу. Петренко погладил большой шершавой рукой ее смятые волосы и глухо сказал:
– Война. Будь она проклята. Крепись, Рыжик.
И все время сдерживавшая себя Лена уткнулась лицом в его пиджак.
Как часто мы стыдимся слез, свидетелей нашего горя или слабости, отчаяния или обиды! Но насколько тяжелее, когда нет этих слез, когда вдруг высыхают все родники и безводны, точно пустыня, глаза! Два дня, словно окаменевшая, была Елена. Нетронутой оставалась пища, односложно отвечала на соболезнования сотрудников, старавшихся не оставлять ее одну. Елена двигалась по комнате безучастная, безразличная ко всему. И вот теперь облегчающие ее состояние слезы обильно хлынули из глаз. Лена плакала как ребенок, горько, навзрыд, и с каждой минутой проходило оцепенение.
– Все, – наконец глухо сказала она, поднимая голову. – Все, все, все.
Спустя несколько минут уже сидела за столом внимательная, сосредоточенная. Несколько нераспечатанных конвертов лежали под стеклом. Они были адресованы «лично» и поэтому прошли мимо отдела писем. Самое объемное было от Константина Алексеевича. Коржовы приезжали на похороны. Письмо было написано раньше. Лену «с будущим мужем» приглашали на свадьбу старшего сына Федора – инженера. С мужем… «Теперь это все откладывается на неопределенный срок, – подумала Лена».
Длинное письмо прислал Виталий Шабадаш. Он прочитал соболезнование в газете и еще больше почувствовал, как не безразлична ему Лена. Очень сочувствует и много о ней думает. Шабадаш по-прежнему жаловался на житье-бытье. Новое руководство района относится к нему настороженно. Все никак не простят информацию в областной газете о молочных реках, ругают за покровительство очковтирателям. Приходится объяснять, доказывать. Надоело все. Отвлекают лишь археологические раскопки, которые ведет в районе институт Академии наук. Он в них посильно участвует и даже наткнулся на интереснейший памятник скифов. В конце письма постскриптум: неужели совсем забыла меня?
Последний конверт, лежавший под стеклом, был смят. Очевидно, перед тем, как его опустили в почтовый ящик, долго носили в кармане. «Дорогая Елена Ивановна, – прочла Ивченко. – Спасибо за ваше письмо. Отвечает вам Чабаненко Григорий Иванович. Не буду писать, какую вы, уважаемая Елена Ивановна, сыграли роль в моей судьбе. Это всем известно. Спасибо, что интересуетесь моим здоровьем и нынешней работой. Чувствую себя физически лучше, а морально и совсем хорошо. Приступил к работе главного зоотехника. Хочется получать значительно больше мяса и молока, чем получаем теперь. Я уже высказал в районе свое мнение о специализации. Считаю и уверен в том полностью, что на базе нашего хозяйства можно откармливать молодняк крупного рогатого скота почти всего района. Есть смысл вкладывать деньги в такое богатое дело. В райкоме поддерживают. Первый секретарь просил меня составить наметки, что нужно строить, во сколько обойдется и что даст. Дорогая Елена Ивановна, Мария Герасимовна и сын много доброго говорили о вас. Обидно, что еще ни разу не свиделись. Может, здоровье позволит – соберусь к вам. Приезжал к нам Григорий Петрович Корниенко. Пожелал мне и дальше быть активным селькором. Я ему сказал, что „каким я был, таким останусь“. Теперь председателем у нас Иван Григорьевич Рамашута, молодой человек, агроном. Смирнов работает в тракторной бригаде. Низко кланяюсь вам и еще раз благодарю. Да, запамятовал: статьи ваши про коржовскую тракторную вырезали, из газеты и повесили в красном уголке. Наш новый председатель ездил к Коржову. Мы у себя тоже это дело начинаем. Но я в перспективе за комплексную механизацию и специализацию. Посылаю заметку про скотника Параконенко. Очень хороший работник».
Лена аккуратно сложила письма и положила в ящик. Знала, что в ближайшие дни вернется к ним, поблагодарит друзей, выкроит время, чтобы побывать у них. Письмо Шабадаша опустила в сумочку: покажу Саше, решила она. Каждый вечер теперь он заходит за ней, провожает домой. Однажды, войдя в комнату, Елена выглянула в окно и увидела Сашу, все еще стоявшего у подъезда, и дружески махнула рукой: не волнуйся обо мне, я спокойна, – говорил ее жест.
С тех пор Саша постоянно ждал, пока в окошке не появится свет, не покажется Лена. Она казалась еще привлекательней и милее. Тяжела была ее утрата, и Саша, как мог, старался развеять мрачные думы. Шло время. Проходили месяцы, и однажды Елена, как обычно, выглянув в окошко и увидев Сашу, одиноко стоявшего под только что начавшемся дождем, позвала его к себе и уже больше никогда не заставляла ждать под окном.
Официальный переезд Александра из общежития, поздравления – все это будет потом. А пока они ощущали, что с каждым днем становятся друг другу все ближе и роднее.
XXIII
На прилавках книжных магазинов появилась небольшая книжечка. На твердом зеленоватом переплете значилось имя автора: Александр Быховский. Саша с волнением и трепетом листал страницы своих «Бесхитростных рассказов», впервые получивших путевку в областной газете. Местное издательство обратило на них внимание, включило сборник в план.
Полгода Саша переписывал уже, казалось бы, «готовые», опубликованные рассказы. Дважды ему возвращали рукопись с замечаниями, редзаключениями, пометками, советами рецензентов. И вот – шелест листков книги, его книги! Первая книга! Она, как первая любовь, навсегда останется в памяти и сердце.
И пусть с годами отчетливо видишь и слабости, и просчеты, и наивность – она неповторима, как неповторима юность, она всегда дорога, как первая ступенька творческой лестницы.
Теперь Александр мечтал о повести или даже романе, посвященном корабелам. Мысленно представлял его основных персонажей, с которыми встречался, спорил, радовался, горевал, Это те же строители судов. С ними вместе он ежедневно шагает через заводскую проходную, вместе работает. Их жизнь и интересы – это и его жизнь и интересы.
Основательно засесть за работу Саша решил после государственных экзаменов. Отпуск, который ему предоставили для их сдачи, был нелегким.
Быховский установил на время экзаменов строгий распорядок дня. На сон отводилось не более четырех часов. На прогулку, еду, отдых – три часа. Рабочий день семнадцатичасовый. После сдачи каждого экзамена сутки – отдых, кино, прогулки.
Первой экзаменовала Сашу Елена. Он вытягивал билеты, получал порцию дополнительных вопросов и в довершение ко всему ежедневно писал диктовки. Бурчал, возражал, сердился, но писал. Пройдя генеральную репетицию под руководством Елены, Александр сдавал госэкзамены на «отлично».
– Теперь неделю полного отдыха, Елена свет Ивановна, не думать ни о чем и ни о ком… – весело заявил Саша. – Затем плановый отпуск и засяду за корабелов…
Но одно событие изменило его планы. Константину Коржову присвоили звание Героя Социалистического Труда, И, хотя в области многие передовики уже получили это звание раньше, присвоение его Коржову было встречено с особой радостью и удовлетворением. Новатор-коммунист, он олицетворял инициативу, рожденную здесь, в области, и уже отсюда шагнувшую по всей республике. Отдел пропаганды обкома предложил Елене написать брошюру о герое.
– Вы его лучше всех знаете, поторопитесь, пожалуйста.
– Без тебя не обойдусь. Ты знаешь уже требования издательства. Поможешь? – спросила она Сашу.
– Не волнуйся, сама прекрасно справишься. Да и материала у тебя достаточно. Но я всегда готов. Завтра же начнем.
XXIV
Город разрастался, его окружали многочисленные микрорайоны. Наступление строителей шло не только на бывших пустырях, оно перекинулось и на левый берег реки. Увеличивалась численность населения. А это потребовало новых Дворцов культуры, театров, институтов, массовых средств информации.
В областном центре вышел первый номер вечерней городской газеты. Очереди выстраивались у киосков задолго до прибытия текущего номера. Газету раскупали быстро, тут же раскрывали свеженапечатанные листы, просматривали заголовки, фотографии.
«Вечерка» понравилась. Она знакомила с городскими новостями, печатала рассказы, очерки об интересных людях, интервью с рабочими, учеными, писателями, гостями города. С первых дней взяла под обстрел тунеядцев, лодырей и мещан.
Редактировал городскую газету Михаил Петренко. Захарову очень не хотелось расставаться с ответственным секретарем. Но на бюро обкома Корниенко сказал, что коллективу областной газеты в связи с выходом нового издания придется пойти на определенные жертвы и отдать несколько хороших работников.
– Так и быть, отдаю Савочкина. Он уже засиделся в замах, – ответил Василий Захарович.
– Он может неплохо работать, когда кто-то другой берет на себя ответственность. А здесь нужен человек иного склада, например Петренко.
– Но он и нам нужен, – запротестовал было Захаров.
– В этом мы не сомневаемся. Но там, пожалуй, больше. Дело новое, сложное. Не упирайся, Василий Захарович, – мягко проговорил Корниенко. И Захаров понял, что все уже предрешено и согласовано.
Петренко разрешили взять для вечерки еще трех квалифицированных сотрудников областной газеты. Первым он назвал Якова Курганского.
– Сечешь под корень, – угрюмо бросил Захаров.
– У вас его все равно Савочкин заест. А у нас – развернется во всю. По письмам читателей будет целые страницы готовить, проблемы поднимать. Организует рейды, их обсуждения.
Вместе с Курганским ушел в новую газету Сакасян, литсотрудник Олькин и работавший внештатно по трудовому соглашению фотокорреспондент Васин. Там он определялся на штатную должность. Уходящих провожали тепло и искренне. И хотя уезжали они не очень далеко… этажом выше, все было как при расставании надолго, если не навсегда. Захаров пожал всем руки и пожелал счастливого и успешного труда в новой газете. Зачитал приказ о благодарности за многолетнюю работу и премировании «пятерки». Волнуясь, сбивчиво, заговорила Елена.
– Я хочу поклониться и поблагодарить вас, мои учителя, мои друзья, – едва сдерживая слезы, сказала она, обращаясь к Петренко и Курганскому. – Вы, Яков Филиппович, привели меня в газету, и не только меня. В вас я всегда видела горячую любовь к человеку, внимание, заботливость, умение распутать самые сложные житейские узлы, – Елена обняла и поцеловала Курганского.
– И вы, дорогой наш Михаил Сергеевич, мне очень дороги. Я все помню. И как учили работать, и как поддерживали в трудный час, и как заставляли верить в себя, – Лена волновалась. – И вам спасибо, Марат Аванесович. Вам я тоже многим обязана.
– Еще бы! Кто твоего Сашу воспитал? Сельхозотдел? Дудки. Промышленно-транспортный…
Лена рассмеялась, обняла Сакасяна.
– А может быть, и Леночку отдадите, а, Василий Захарович, расщедритесь по такому поводу? – улыбнулся Петренко.
– Только без разбоя, – огрызнулся Захаров. – И так обчистили под липку.
Редактор областной газеты прекрасно понимал, что рождение «вечерки» усложнит работу его коллектива. Теперь читателю есть с чем ежедневно сравнивать ее содержание. Достаточно раскрыть полосы обеих газет и все видно как на ладони: кто упускает важные и интересные события, кто ярче, доходчивее критикует виновников недостатков, чьи строки находят больший отклик в сердцах читателей. «Очерки и фельетоны появляются у нас от случая к случаю, – озабоченно подумал он. – И с оперативностью отстаем». Но вслух лишь проникновенно произнес:
– Я думаю, мы дружбы терять не станем, условились? Соревноваться будем, помогать друг другу делать интересные газеты.
Петренко подошел к Елене.
– Трудно мне будет без вас, чертей, без тебя… Ой, как трудно.
– И нам тоже, Михаил Сергеевич. Даже не представляю себе наш коллектив без вас.
– Как там Марк Андреевич? – после минутной паузы спросил Петренко. – Ты, говорят, вчера у него была?
– Скучает, переживает. Интересуется, что у нас нового, – вздохнула Ивченко.
Елена чаще всех ездила в пригородную больницу. Здесь, в одном из корпусов, расположенных в степи у небольшого озера, лечился Танчук. Ивченко привозила свежие газеты, журналы, книги, сигареты и, главное, рассказывала о последних редакционных новостях, передавала приветы от товарищей. Редко кто еще приезжал к Танчуку. Однажды заехал Захаров вместе с Савочкиным и Сергиенко. Побывали дважды Петренко и Курганский.
Оба сына Марка Андреевича работали в других городах, а жена Клавдия Евгеньевна, измученная болезнями женщина, до сих пор не могла простить мужу пагубного пристрастия, принесшего немало бед семье.
– Кошмар! – шептал Танчук. – Ты чуешь, Рыжуха. Вчера совсем молодой парень скончался от белой горячки. Ничем не смогли ему помочь. Сам себя убил. Боже, чего я только тут не навидался! Век не забуду! Страшно, что делает эта проклятая бутылка. Я же, Рыжуха, не алкоголик запущенный… Просто разболтался, пристрастился. Но больше в рот ни капли. Будь она трижды проклята. Так и поясни моей Клаве. Пусть простит. Все еще будет хорошо. И сынам пусть напишет про это…
В эту субботу вместе с Еленой приехал и Саша. Они привезли ему только что вышедшую из печати брошюру о Коржове.
– Спасибо, Рыжуха, – растрогался Танчук, читая проникновенную дарственную надпись на титульном листе.
– Мы в вас верим, главное воля.
– Ее у меня хватит. Передайте Захарову, пусть не списывает меня со счетов.
– Что вы, Марк Андреевич! Никто и не собирается, – быстро заговорила Лена. – Наоборот, все ждут вас, опытного, квалифицированного, боевого товарища.
– Я у тебя, Рыжуха, и у тебя, рабочий класс, – обратился он к Саше, – еще при появлении новорожденного гулять буду. Только без вина, с лимонадом. Как там у вас, скоро предвидится?
– Не торопимся, – покраснела Елена, удивляясь догадливости Танчука. Ведь именно сегодня утром она поняла, что ждет ребенка, хоть еще ничего не сказала Саше.
– Ваше дело: торопиться или нет, – энергично проговорил Марк Андреевич. – Ну а как там в редакции? Есть новенькие?
– А я вам не рассказала, Марк Андреевич? Есть пополнение: две девочки из университета, Тоня Козаченко и Катя Воронюк. Катя – в нашем отделе. Она из села, между прочим, до университета сельскохозяйственный техникум окончила. А ответственным секретарем будет Муровашко, он раньше редактором районной газеты где-то был…
– Неужели Митька?
– Дмитрий Анатольевич. – подтвердила.
– Эх, Рыжуха, надоело мне здесь… В строй хочется, на работу… Ну ничего, ничего, все еще будет!
