Текст книги "Курская дуга"

Автор книги: Виктор Кондратенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Вот именно, опирайтесь на них, они всегда подскажут. Главное быть среди бойцов, в массе!

Курбатов слышит, как хлопают фанерные дверцы и кто-то быстро спускается в блиндаж. «Наверное, Черников…»

Начальник штаба корпуса генерал-майор Черников входит с портфелем. Он коренаст. Его живот, стянутый ремнем, как обручем, напоминает бочонок. Но генерал очень подвижен. У него черные брови и серебряные волосы, аккуратно причесанные на висках.

– Какие новости, Лука Фомич?

– Кое-что есть… – Начштаба вынимает из портфеля папку. Кладет на стол. – Наши разведчики перешли на древние языки. Все время «тотальные фрицы» попадаются, вчера пятидесятилетний, а сегодня постарше.

Комкор, усмехнувшись, раскрыл папку.

– Я прихожу к такому выводу, – продолжал Черников: – гитлеровское командование не знает, когда же оно начнет наступление. Гитлер намечал его на апрель. Казалось, срок определился. Вы знаете, в районе Глазуновки, Малоархангельска, Тагино противник накапливал значительные силы. И что же… Фашисты занялись оборонительными сооружениями, их многие части были отведены в тыл.

– В начале мая все повторилось, – вставил Курбатов.

– Сейчас одни пленные заявляют: генеральное наступление «фюрер» перенес на июнь, а другие… вот ознакомьтесь, Павел Филиппович, с показаниями ефрейтора Эгюста Таллера, третья страница.

– На вопрос, что говорят гитлеровские офицеры о наступлении, – прочел вслух Курбатов, – ефрейтор Эгюст Таллер показал: «В конце апреля и в начале мая с солдатами часто беседовал командир роты лейтенант Лянгер. Он говорил: «Мы должны взять Курск, во что бы то ни стало выпрямить дугу, тогда фронт русских быстро покатится на восток». Недавно, осматривая блиндажи, Лянгер сказал: «Солдаты, вы видите сами, мы перешли к прочной обороне. Германские войска не намерены наступать первыми». М-да… – Комкор положил в папку листок. – В этом есть какая-то доля правды. Свежо воспоминание о Сталинграде. Гитлер решил выжидать. Ему выгодно наше наступление. Он хотел бы измотать, обескровить советские войска жесткой обороной. А мы не спешим, у нас крепкие нервы, а вот у «фюрера» лихорадка. Его войска то готовятся к атаке, то переходят к обороне.

– Все время меняется обстановка. Много противоречивых данных. Но самое трудное впереди. Когда Гитлер отдаст приказ: «Наступать!», разведка должна вырвать у врага сокровенную тайну – узнать час атаки.

– Фашисты, конечно, будут наступать. Так они ничего не высидят. Гитлер обещал своим солдатам летние победы. Время идет, а побед не видно. Это подрывает авторитет «фюрера», – Павел Филиппович вынул ногу из рукава тулупа, надел сапог.

Черников прошелся по блиндажу.

– Да, вы ознакомились с новым планом артиллерийской контрподготовки? Я учел все ваши замечания…

– План одобряю. Думаю, труды наших наблюдателей и разведчиков не пропадут даром.

– Разрешите взять?

– Да, пожалуйста, он в голубой папке.

Закрыв на замки портфель, начштаба направился к себе в блиндаж.

Курбатов спрятал документы в железный ящик и, потушив свет, медленно поднялся по ступенькам.

Сквозь густую листву просеивались звезды. Тихо шумели запоздалые капли дождя. Но гром все удалялся. «Как потеплело!» Тяжелые капли ударили по козырьку. Одна попала за ворот. Павел Филиппович поежился, застегнул плащ. Почти над головой зашуршала листва, и сейчас же звонко защелкал соловей, Ему откликнулся второй, третий. Ночь наполнилась соловьиным свистом.

Курбатов пошел по скользкой тропке, прислушиваясь к трелям. Они переносили его на берег далекого Днестра. Там когда-то, в такую же соловьиную ночь, он поджидал свою Дашу – молоденькую черноглазую медицинскую сестру.

Давно нет ее, Даши. После жестокого налета пикировщиков на берегу Псла осталась ее могила.

Война отняла у Павла Филипповича и двух сыновей. Под Ростовом сгорел в танке старший Остап. И совсем недавно у берегов Норвегии пропал без вести самый любимый младший сын Яков – летчик-истребитель.

Курбатов вышел на опушку рощи, стал под деревом. Вблизи кто-то глухо кашлянул. Генерал оглянулся. Повар в белом колпаке и фартуке словно вырос из-под земли. Не замечая Курбатова, он прошел в двух шагах и, спустившись в какую-то яму, зашуршал брезентом.

– Слышь, Антон, выдь-ка сюда!

– А зачем?

– Где заварка?

– В котелке…

– Нема там.

– Тогда в сундучке ищите, – отвечал сонным голосом Антон.

– В котелке, в сундучке… Ты брось мне на мозги лапшу вешать, – рассердился повар и повысил голос: – Встань и найди! Ребята чаю просят. Горы земли перевернули. А ты знаешь приказ генерала Курбатова: все на кухне должно быть с пылу, с жару! Комкор, он такой, он и к нам нагрянет с поверкой.

– Я ж тоже копал, все пальцы в волдырях. Ну, сейчас иду…

Курбатов, усмехаясь про себя, нащупал ногой тропинку, вышел в поле. «Комкор, он такой», – все еще звучали в памяти слова повара. Луна вышла из-за туч. Вдали заблестел гребень высотки. Тропинка пошла в гору. До слуха генерала донеслись глухие удары лопат. На обратных скатах высотки гвардейцы вкапывали в землю «тридцатьчетверки», противотанковые пушки. Комкор услышал тяжелые шаги. Солдаты несли на плечах мешки с землей. В темноте гвардейцы рыли окопы, траншеи, строили дзоты, создавали запасные артиллерийские позиции. Солдаты спешили до рассвета убрать свежую землю, снести ее в рощу и там рассыпать в кустах.

Гвардейцы поравнялись с Курбатовым, свернули на боковую тропинку. Передний сказал:

– Как в Донбассе, всю землю ископали.

«Это говорит народ, значит, хорошо укрепляемся», – радовался Курбатов.

Туча наплыла на луну. Потемнело. Только гребень высотки был по-прежнему освещен.

«Курские высоты, – думал комкор, – они, как щиты, прикрывают Москву. Здесь будем стоять насмерть…»

10

Майор Гайдуков начинал работу с рассветом. По тропинке, вьющейся через огороды, он бежал на телеграф. Просмотрев короткие информации корреспондентов, Виктор складывал их в конверт и сейчас же шел на пункт сбора донесений. Туда приходили из частей увесистые пакеты с очерками, статьями и целыми полосами. Все то, что в редакции называли «крупными материалами».

Гайдуков пакеты не вскрывал. Он стягивал их шпагатом и спешил на полевую почту. Чуть свет уходила машина за фронтовой газетой, надо было успеть передать в редакцию корреспонденцию.

Часа через два шофер привозил пакет от полковника Тарасова. Ознакомившись с новыми заданиями, Виктор посылал телеграммы и писал письма корреспондентам. После завтрака он мчался на полуторке в Политуправление и в отделе информации добывал интересные факты для коротких заметок. Они появлялись в газете под рубрикой: «На нашем участке фронта».

Написав несколько заметок, Гайдуков мог со спокойной совестью передохнуть, редакционное задание было выполнено. Но его тянуло в части, хотелось беседовать с людьми, по крупице собирать боевой опыт. Он все время думал о статьях, а приходилось заниматься организационной работой.

«Скоро совсем разучусь писать, – злился Виктор. – Завтра же поеду к Тарасову – и все, точка! Уйду в дивизионную газету, почтальоном не буду!» Потом остывал. «Ну хорошо, – рассуждал он, – я уйду, так назначат на мое место Грачева или Бобрышева. Связной на КП нужен, а им не легко будет расстаться с армией даже на короткий срок. Надо искать иной выход. Он есть! В десяти километрах от Свободы стоят летчики, в тридцати – танкисты. В путь!»

Над проселочной дорогой клубилась пыль. В небе плавали коршуны. Свистел ветер. Играло зеленое море хлебов. Гайдуков любил прокатиться с ветерком. Как быстро ни вел бы шофер машину, майор всегда торопил:

– Давай, голубчик, наверстывай. Опоздаем. Уже график нарушен.

Шофер Ковинько привык к этим словам. Он кивал в знак согласия, но скорость не увеличивал.

Вечером, возвратившись из части в корпункт, Гайдуков обычно садился за шахматы.

– Сыграем, но только одну… чтоб отдышаться.

– Фору принимаете?

– Ничего не поделаешь, давай, – соглашался майор. Он обдумывал каждый ход, старался, но все равно проигрывал. – Ладно… Уж в следующий раз… – И, махнув рукой, шел в соседнюю комнату, принимался за статью.

Виктор писал медленно, но упорно. После короткого выезда ему приходилось возвращаться в подразделения, уточнять факты. Но зато в танковых и авиационных полках он завел новые знакомства. Два танкиста и три летчика уже аккуратно выполняли редакционные задания, и это радовало майора.

«Не напрасно бензин жгу, – думал он. – Растет корреспондентская сеть. Молодец капитан Белов, хорошие очерки пишет. Вот так командир эскадрильи!»

В конце мая Гайдуков с нетерпением ждал приезда друзей. На складе выдавали сапоги. Он знал: Бобрышев, Гуренко и Седлецкий нуждались в обуви – и вызвал их телеграммой.

Прошел май, но товарищи не появлялись. В знойный июльский полдень в корпункт неожиданно вошли девушки. Наташа Руденко чем-то была недовольна, Вера казалась усталой.

– Что случилось, друзья?

– Жарко, – вздохнула Наташа.

– Нам обещали продать в военторге косынки. Мы отпросились у редактора, кое-как добрались на попутных машинах в Свободу, а в магазине, кроме пуговиц да расчесок, ничего нет, – пожаловалась Вера.

– Что ж вы не догадались написать, я б узнал… Ну, рассказывайте. Как там редакция устроилась на новом месте?

– Стоим в лесу. Дубы чуть не до облаков.

– А Сейм какой! Прозрачный – до самого дна видно, а в затонах лилии цветут, – оживилась Вера.

– Юнкерсы вас часто навещают?

– Покоя нет. Сегодня всю ночь кружились. Сбрасывали осветительные ракеты, но не бомбили, видно, не заметили наших вагонов – хорошо замаскировали. Мы с Наташей долго сидели в окопе.

Дверь с шумом распахнулась, и на пороге появился Седлецкий.

– Я и не думал встретить такое милое общество, – громко проговорил он. – Привет всем, самый горячий!

Вид у него был довольно бравый. Фуражка набекрень. На груди отливал вороненой сталью новенький трофейный автомат. Ремень резал шею, но Седлецкий не обращал на это внимания. На левом боку висела сумка с гранатами, на правом – пистолет. Из-за голенища выглядывали запасные обоймы.

– Черкес оружием увешан! – идя навстречу, пошутил Гайдуков.

– У вас здесь можно считать оружием и авторучку… До офицерской столовой – рукой подать, до телеграфа – и того меньше. Не так ли?

– Слушай, Седлецкий, сделай мне одолжение!

– Какое?

– Давай поменяемся местами. Ты на КП – связным, а я в армию – корреспондентом. Идет? Думаю, редактор согласится.

– Нет уж, дудки, мне не по нутру тихая заводь!

– О, брат…

Седлецкий вытер платком потное лицо и принялся разоружаться. Он поставил в угол автомат и, положив на подоконник сумку с гранатами, подошел к Вере.

– А что у вас за книга? А-а-а… «Ромео и Джульетта»! Недавно я встречал подобную парочку… – И незаметно следя за девушкой, он обратился к Гайдукову. – Жилье у тебя в общем неплохое, но у Дмитрия с Катей куда лучше. Какая у них просторная землянка!

Гайдуков вопросительно посмотрел на Седлецкого. Но тот, как ни в чем не бывало, принялся расхваливать Катины обеды.

– Ты знаешь, – весело говорил Седлецкий, – я прожил у них два денька, ну как у Христа за пазухой.

Вера почувствовала, что слова Седлецкого как-то сразу отняли у нее силы, спутали мысли. Ей стоило большого труда овладеть собой, принять скучающий вид и уйти из комнаты.

Проводив девушку взглядом, Седлецкий подумал: «Я, кажется, попал в точку».

Наташа, быстро перелистав «Огонек», вышла на крыльцо. Она позвала подругу. Но та не откликнулась. На звук голоса из будки выскочил толстый щенок и, завиляв хвостиком, снова нырнул в тень. Наташа сбежала по ступенькам, пошла в сад.

Вера сидела на скамейке, опустив голову. Она медленно разрывала на мелкие куски неотосланное письмо.

Наташа присела рядом. Несколько минут длилось тягостное молчание. Вера собрала обрывки письма, бросила их в кусты. Наташа придвинулась к подруге и заглянула в глаза.

– Ты любишь Дмитрия, да?

– Очень, но он этого и не знает.

– В жизни так случается…

– Тяжело, но что поделаешь?! Сейчас у меня, Наташенька, такое состояние, словно я заблудилась в дремучем лесу. Впереди ни тропинки, ни просвета.

– Ты совсем упала духом.

– Наташенька, больно.

– Ты мне никогда не говорила о своей любви.

– Стеснялась. А почему? Сама не знаю.

– Ты не переживай, надо все проверить, – принялась утешать подругу Наташа. – Может быть, и Дмитрий любит и хочет увидеть тебя.

– Нет, Наташенька, Седлецкий слишком ясно сказал.

– Мне кажется, Катя никогда не питала к Дмитрию каких-то особых чувств. Да и сам Дмитрий относился к ней всегда как товарищ.

– Милая моя Наташенька, – вздохнула Вера. – А разве ты думала, что я люблю Дмитрия? – Она встала и взяла подругу за руку. – Ну что ж, пойдем… Нам надо возвращаться…

Подруги, обнявшись, вышли из сада. Гайдуков, увидев их, с шумом распахнул окно:

– Заходите, девушки, мы же так редко видимся, хочется поговорить.

– Уже все сказано, – пошутила Наташа.

– Александр пишет?

– Вчера получила сразу открытку и письмо.

– Он скоро приедет в редакцию.

– А молчит, даже не написал об этом.

– Он хочет появиться неожиданно. Так заходите, друзья, в дом.

Отстранив Гайдукова, Седлецкий почти по пояс высунулся из окна.

– Девушки, угощаю трофейным шоколадом!

– Суррогатом? Нет уж, спасибо… – поморщилась Наташа.

– Наташа, вы можете стать поэтессой. Вам легко дается рифма, – прижав руку к груди, улыбнулся Седлецкий, – так заходите же!

– Нас в редакции ждут, мы должны спешить.

– Я провожу, не торопитесь, устрою на попутную машину, а то вы простоите на дороге до вечера.

– Не беспокойтесь, Семен Степанович, нас возьмут, – быстро проговорила Вера.

– Фу-ты ну-ты, шины дуты, – провожая девушек взглядом, произнес Седлецкий и прикрыл окно.

– Не закрывай, Семен, душно. – Гайдуков приблизился, положил ему на плечо руку. – Ты, брат, новость привез… Значит, Дмитрий женился?

– Нет. Я этого не утверждаю.

– Как так?

– А так… Я хвалил землянку, Катины обеды. И только.

– Подожди, ведь ты же ясно намекал.

– На женитьбу? Вот уж чепуха! – рассмеялся Седлецкий.

– Ты пошутил, а девушки могли принять всерьез…

– И теперь в редакции распространится слух о влюбленной парочке? О новом Ромео и новой Джульетте? И сам полковник Тарасов вызовет Дмитрия и потребует объяснения? Не так ли? Ты, Виктор, боишься даже намека на любовь. Любовь на фронте? Это же крамола! Человек на войне должен заглушить все чувства и со счастливой улыбкой получать одни только пулевые ранения.

– К чему эта ирония? – пожал плечами Виктор. – Ты, Семен, не будь лисой. Нос в норе, а хвост в стороне…

Седлецкий готов был вспылить, но в комнату вошел художник Гуренко.

– Вот и я, здравствуйте!

– Маэстро! – обрадованно воскликнул Гайдуков. – А я уже собирался посылать вторую телеграмму. Ну, как добирался?

– Ждал почтовую машину – подвела, сломалась. Так я на попутных… Жарища – ад! На мне пыли, как на придорожном камне, – Гуренко бросил на табуретку увесистый сверток. – Этюды привез… Слушай, Виктор, как бы мне почиститься да помыться?

– Я дам тебе щетку и мыло. Вода в сенях, бери ведро и отправляйся в сад. Но знай, один этюд мой. Надо украсить корпункт.

– Я тебе подарю… выберешь любой. – Гуренко скользнул в сени, загремел ведром.

– Кажется, Бобрышев идет… Точно, он! – глянув в окно, совсем повеселел Виктор. – Пошли встречать.

Майор Бобрышев не успел прикрыть калитку, как его уже окружили товарищи.

– Ты откуда взялся такой чистенький? – пожимая руку приятелю, удивился Гайдуков. – Смотрите, друзья, на нем ни пылинки, ни соринки.

– Он умнее нас оказался, в Тускаре выкупался. А мы, Юрий Сергеевич, не догадались, – пожалел Седлецкий.

– Речушка узкая, но ямки есть подходящие, – заметил Бобрышев.

Он сильно загорел, поправился, на щеках исчезли мелкие рябинки, и лицо его приняло еще более добродушное выражение.

– Друзья мои, время уходит, – спохватился Виктор. – Гуренко, пять минут срока – и чтоб блестел, как: стеклышко. Склад могут закрыть на переучет, без сапог останетесь.

– Да, да, пошевеливайтесь, Юрий Сергеевич, – поторопил его и Седлецкий.

Пока Гайдуков возился с консервными банками и доставал у хозяйки посуду, корреспонденты вошли в дом, скрипя новыми сапогами.

– Дойдем до Берлина и на парад явимся, – приплясывал Бобрышев.

Гуренко развернул сверток, расставил на кушетке и стульях этюды.

– Ну, как?

В комнате воцарилась тишина. После большой паузы Седлецкий сказал:

– Сколько разнообразных типов, контрастов самых неожиданных. Народ на войне… Хорошо! Я, Юрий Сергеевич, приятно удивлен.

– Вы меня захваливаете…

– Нет, Седлецкий прав, удачные этюды. – Скрестив на груди руки, Бобрышев подошел к кушетке. – Особенно пейзажи написаны с душой. Простор, свет, братцы.

Гайдуков, по привычке подкручивая двумя пальцами кончик уса, думал: «На каком же остановиться? Пожалуй, попрошу этот…»

Он долго смотрел на один этюд. Солнечный луч проник в глубокий блиндаж и озарил лицо девушки-связистки. На березовом столе, в снарядной гильзе синел букет полевых цветов.

– У нас было условие… – Гайдуков протянул руку, – эту вещь я возьму в рамку…

– Пожалуйста. – И Гуренко сложил этюды. – Ну, а теперь рассказывай, Виктор, что у тебя тут слышно..

– Ты с передовой приехал…

Гуренко понизил голос:

– Ходят слухи, будто бы организован новый, Степной фронт. Это правда?

– Такой фронт существует.

– Это хорошо, больше уверенности, – набив табаком трубку, откинулся на спинку кресла Бобрышев. – Если нашу пехоту прикроют с воздуха, она устоит, выдержит любой натиск врага. И тогда Степной фронт – резервная сила – покажет себя…

– У противника появился новый истребитель «Фокке-Вульф-190». Знаете?

– Дорогой Семен Степанович, это уже не новость. Наши истребители не хуже немецких, а лучше! Было бы их побольше!

– Я надеюсь на тыл. Народ всю силу отдает фронту. Кто из вас бывал на аэродромах? Там далеко не пустое поле… А леса? Они ломятся от танков. Вот оно как! – многозначительно произнес Гайдуков.

– Когда же придет конец тишине? – воскликнул Гуренко. – Надоело сидеть на одном месте. Рвануть бы вперед! На Украину! А там… Польша, Румыния, Чехословакии… И вот вдруг видим мы… Ну, как вы думаете, что? – Гуренко передохнул, лицо его просияло. – Дорожный указатель: «Берлин. Городская черта». А?

– Осенью б этой или зимой! Нет, вряд ли… война затянется, – сказал Гайдуков и, окинув взглядом стол, добавил тоном хозяина: – Ну что ж, сейчас мой гроссмейстер Ковинько хлеб принесет, и тогда сядем перекусить.

Бобрышев встал, дымя трубкой, прошелся по комнате. Его внимание привлек трофейный автомат. Майор взял в руки оружие и удивленно посмотрел на Седлецкого.

– К чему это? Смешно, друг, и пахнет саморекламой. Вы только послушайте, – обратился он к Гуренко и Гайдукову: – «Поэту Седлецкому от полковника Калюжного». Скажем прямо – надпись ненужная.

– Семен пошутил и нацарапал гвоздем, сотрет. Какая там самореклама? – заступился Гайдуков.

Седлецкий усмехнулся.

Я вовсе не думал шутить и не собираюсь уничтожать надпись. Мне подарили новый автомат. Вам завидно? Признайтесь!

– Кто завидует? Есть чему… – укоризненно покачал головой Гуренко.

– А мне так нравится, – нахмурился Седлецкий. – Можете не читать чужих надписей.

– Друзья, вот картинка: Седлецкий едет на попутной машине в армию. Рядом сидят незнакомые бойцы и офицеры. Им хорошо видна надпись на автомате. Так вот кто их спутник! Читайте, завидуйте, – рассмеялся Бобрышев. – Едет фронтовая знаменитость!

– Это мое личное дело! – выкрикнул Седлецкий.

Вошел шофер. Все замолчали. Ковинько нарезал хлеб, Гайдуков достал из шкафа самодельные бумажные салфетки и пригласил товарищей к столу. Ели вяло, без аппетита. Разговор не ладился. Молча распили бутылку кагора, но и вино не подняло настроения.

Гайдуков злился на Седлецкого. «Черт возьми, одна капля дегтя – и все испорчено». Все же он попытался развеселить компанию и рассказал новый анекдот о военторге. Анекдот был довольно остроумен, но встретили его равнодушно. До конца обеда Виктору так и не удалось разбить ледок натянутости и принужденности.

Ковинько внес в комнату сиденье от машины и потертую спинку дивана.

– Это же превосходно! – Бобрышев потрогал рукой пружины. – Постель обеспечена. Теперь ночи короткие, да и некогда залеживаться. Мне с Юрием Сергеевичем ехать в одном направлении. Мы уйдем до рассвета, ночью больше попутных машин.

– Если хочешь, Ковинько подбросит вас до контрольно-пропускного пункта, – предложил Гайдуков.

– А зачем? Здесь каких-нибудь пять минут ходьбы, – возразил Бобрышев.

– Так где же мы устроим капитана Седлецкого? – обратился Гайдуков к шоферу.

– Не беспокойтесь, товарищ капитан в обиде не будет. – И, почесав затылок, Ковинько достал из шкафа плащ-палатку. – Устроим…

На рассвете Гайдуков услышал сквозь сон, как Седлецкий, сопя, топтался у стола. Потом что-то упало, звякнуло и с шумом покатилось. Майор открыл глаза.

– Ты что тут?..

– А, черт! – распахнув окно, Седлецкий швырял в кусты какие-то предметы.

Гайдуков вскочил с кушетки. Он никогда не видал поэта таким разъяренным. Его волосы были взъерошены, глаза сверкали.

– Ах, черт, ах ты, черт! – восклицал Седлецкий. В окно летели банки из-под консервов и щербатые горшки. На одном из горшков Гайдуков прочел надпись: «Поэту Седлецкому от благодарных жителей Свободы». У Виктора запрыгали кончики усов, он расхохотался.

– И ты с ними заодно? Задумали меня разыгрывать… – Седлецкий схватил последний горшок, швырнул его в сад.

И тотчас в комнату ворвался грохот бомбежки. Задребезжали стекла, с потолка посыпалась штукатурка. Седлецкий пригнулся от неожиданности, вобрал голову в плечи.

– Что это?

– Кажется, началось…

Тяжелое громыхание повторилось. Все двери захлопали. Казалось, невидимки вошли в дом. В сенях испуганно закрестилась хозяйка.

– Матерь божья, заступница наша… Спаси и помилуй! – продолжая креститься, старуха выбежала во двор.

Корреспонденты выскочили на крыльцо. С чердака по приставной лестнице не спустился, а съехал Ковинько. Он подтянул ремень.

– Машину заводить?

– Не торопись… – Гайдуков из-под ладони всматривался в небо.

На востоке оно было нежно-розовое, на западе – плавали в синеве серые дымки. Отрывисто били зенитки. Высоко над головой сверкали частые вспышки. Они казались багровыми кляксами. Небо наполнилось металлическим гулом.

Как ни старался Виктор, но увидеть самолеты не удавалось.

– Бомбят с большой высоты… – Он спрыгнул с крыльца, повернулся к шоферу. – А давно ушли Бобрышев и Гуренко?

– В полночь.

– Молодцы, словно чувствовали… Теперь они проскочили.

– Нам необходимо действовать, – возбужденно заговорил Седлецкий. – Все ясно. Битва началась.

– Прежде всего надо выяснить обстановку.

– Ты прав, сходи в штаб.

– Хорошо, ждите меня. Я быстро справлюсь…

Из кустов выскочила черная дворняжка и, нагнав в саду Гайдукова, стала к нему ласкаться. Вдруг собака поджала хвост и, повизгивая, побежала к щели. «Знает, куда прятаться». Виктор замедлил шаг, прислушался. «Нет, кажется, все в порядке». Едва он успел закурить, как зенитки, охранявшие штаб, открыли огонь. Над садом повисли темные барашки облачков. Рассекая листву, на дорожку посыпались осколки. Гайдуков быстро перебегал от дерева к дереву.

Седлецкий стоял на крыльце и хорошо видел, как из-за облака вынырнул самолет.

– Смотри, Ковинько, «Мессершмитт-110».

– Это он!

Зенитчики усилили огонь. Затаив дыхание, Седлецкий следил за разрывами.

– Ну-ка, еще раз, дайте ему, хлопцы, – шептал Ковинько.

Удаляясь, самолет взял курс на монастырь и неожиданно спикировал.

– Ишь, завыл дьявол, отбомбится и уйдет. Тоже мне зенитчики. Огонь! Три лаптя левее солнца… – раздраженно выкрикивал Ковинько.

Бомбы разорвались далеко за садом. Сверкнул красный гребень пожара и быстро погас.

– Надо все-таки взглянуть, куда ж он всадил… – И Ковинько полез на чердак. Он быстро спустился. – Беда, товарищ капитан, – голос его задрожал.

– Что случилось?

– На доме командующего вся черепица разворочена. Прямое попадание. Вот оно что!

– Да не может быть!

– Все может… Бомба, она не разбирает…

– А ты не ошибаешься?

– Точно говорю.

– Подождем майора, тот все узнает. – И Седлецкий присел на ступеньках крыльца. Заметив Гайдукова, он поднялся, поспешил навстречу. – Командующий жив?

– Жив. Его в домике не было. А вот врач, лечивший генерала, убит.

– Ты смотри!

– Разведка врага не дремлет. Это ее работа. Я не верю в случайность.

– Ас прилетал… Ну, какие новости на фронте? Атаки врага отбиты?

– На фронте тишина, а вот в тылу у нас – гром. Враг хочет уничтожить Курск, разбомбить железнодорожный узел. Ну, а главное – это показать перед генеральным наступлением силу своей авиации, запугать нас. Воздушная битва в разгаре. Поедем, Семен, к летчикам. Сделаем полосу. Согласен?

– Видишь ли, я плохо разбираюсь в авиации. Это не моя стихия. «Рожденный ползать летать не может», – сострил Седлецкий. – Буду добираться к своей пехоте.

– А я махну к летчикам. Ковинько, заводи машину!

Шофер побежал в сарай.

Не прошло и полминуты, как полуторка подкатила к крыльцу.

– До свидания, Семен! – Гайдуков хлопнул дверцей.

– Желаю успеха! – крикнул Седлецкий.

– Куда же ехать, товарищ майор? – И Ковинько поправил пилотку.

– В авиационный полк. Командира эскадрильи капитана Белова знаешь?

– Героя Советского Союза?

– Вот и поезжай к нему!

Анатолий Белов сквозь сон услышал частые удары в гонг. Это был сигнал боевой тревоги. В одно мгновение Анатолий откинул одеяло, оделся и, застегивая на ходу комбинезон, выбежал из хаты.

Село еще спало, окутанное легким туманом. Посреди улицы пофыркивали моторами полуторки. К ним отовсюду спешили летчики. И когда машины тронулись, все торопливо закурили. До аэродрома семь минут езды, и перед вылетом хотелось лишний раз затянуться резаным самосадом, подарком местных табаководов.

– Ну и табачок!

– Дерет в горле, будто когтями.

– Недаром капитан Белов назвал его «рашпилем».

Летчики рассмеялись. Анатолий повернулся к своему напарнику, старшему лейтенанту Березко.

– Слышишь, Григорий? Зенитки бьют!

Белов и Березко взлетели первыми. Анатолий посмотрел вниз. Туманная дымка затемняла овраги. Но в долине уже серебрились знакомые пятна озер. Над светлой лентой Тускаря проносились эскадрильи краснозвездных яков.

«Спасибо вам, уральцы, вот это машины! – порадовался Анатолий. – Теперь держитесь, фоны-бароны, небо наше!»

Станция наведения предупредила:

– Внимание! Северо-западнее Свободы на высоте четырех тысяч метров тридцать юнкерсов. Истребители противника идут позади бомбардировщиков с большим превышением.

«Тактическая новинка, – подумал Анатолий, – хитрят гитлеровские асы: бомбардировщики летят без прикрытия, атакуйте их, «ястребки»! А мы тут внезапно и нагрянем, навалимся на вас сверху. Нет, не выйдет!»

На большой высоте дышать становилось все трудней. Белов натянул кислородную маску. В шлемофоне послышался голос Березко:

– Слева, внизу, группа юнкерсов.

– Вижу, их встретят, сейчас появятся истребители. Наблюдай!

Анатолий чувствовал – наступает решительный момент. Из глубины неба вынырнут и мессеры и фоккеры. Сколько их будет? Неизвестно! Все равно он пойдет с напарником в атаку, свяжет их боем, отсечет от юнкерсов.

На востоке из-за тучи выкатилось ослепительное солнце. И шестерка фоккеров не заметила приближения краснозвездных яков.

Анатолий еще издали увидел на капоте ведущего фоккера две желтых пилы – зубы дракона. «Ас!» – мелькнула мысль, и в ту же секунду он ударил из пушки.

Вспыхнуло яркое пламя. «Фокке-Вульф-190» потерял управление и вошел в штопор. Строй фоккеров рассыпался, они повернули назад и на больших скоростях ушли.

– Есть один костер! – услышал Белов голос напарника. И тут же Березко предупредил: – Справа, внизу, восьмерка «М-110».

– Атакую, прикрой! – отрывисто бросил Анатолий.

Самолеты с черными крестами и свастикой торопились. Пять минут лета – и они над Курском! Вдали уже поднимались, выступали из густого дыма каменные громады. Над восточной окраиной города нависли бурые тучи. На железнодорожных путях разгорались пожары. Пламя вихрилось над разбитыми цистернами и вагонами.

Атака двух краснозвездных яков была стремительной. Она ошеломила гитлеровских летчиков. «М-110» потеряли свой боевой порядок. Они сбросили бомбы на песчаные холмы и, огрызаясь огнем, пошли на запад. В ту же секунду вблизи вражеских самолетов засверкали разрывы снарядов. «М-110» попали в зону зенитного огня. Яки спикировали и ушли на бреющем.

«Отразили удар», – набирая высоту, думал Анатолий. Он был счастлив. Не посыпались бомбы на город!

Вдали, за извилистым Сеймом, Белов заметил группу юнкерсов. По каскадам огня он понял: там шел упорный бой. Юнкерсы стали в круг и отбивались от истребителей.

Зайдя со стороны солнца, Белов атаковал юнкерса. По левой плоскости бомбардировщика пробежал огонь. Фашистский летчик скольжением сорвал пламя, сам открыл ответный огонь. Но присоединиться к своим ему не удалось.

«Откололи, теперь надо добить!» – С этой мыслью Анатолий повторил атаку.

На помощь Белову пришел Березко. Враг хорошо понимал, что сулит ему встреча с двумя советскими истребителями, круто развернулся и, ощетинившись огнем, пошел к линии фронта.

Два мессершмитта вынырнули из туч. Увлекшись погоней за бомбардировщиком, Березко оторвался от Белова, и тот оказался один против двух вражеских истребителей. И все закружилось, замелькало. Желтеющие полосы хлебов, перекрестки дорог, зеленые массивы лесов, и снова синева неба, рассеченная трассами снарядов и пуль.

Положение было критическим. И тогда пришло решение – идти в лобовую атаку. Расчет на то, что нервы врага не выдержат, был правильным. Когда казалось, что вот-вот машины столкнутся, фашист резко взмыл свечой вверх. Но Белову достаточно было мгновения. Красная трасса ударила по брюху мессершмитта. Самолет на какое-то мгновение замер в воздухе, как-то неестественно завилял и, окутанный дымом, вошел в штопор. Белов, заметив возвратившегося Березко, сосредоточил огонь на ведомом. Но тот сманеврировал и вышел из боя.

Огромный костер падал на землю. В полосе дыма мелькнул купол парашюта. «Немец спрыгнул…» Анатолий хотел подать Березко условный знак «возвращаемся на аэродром», но внизу неожиданно появился мессершмитт.

Над куполом парашюта сверкнула огненная нить трассы. «Расстреливает сбитого товарища, а нам нужен «язык». Анатолий спикировал, дал очередь.

Гитлеровский ас скользнул вниз и, слившись с местностью, исчез. Яки описали круг над оврагами. Немецкий летчик приземлился. В хлебах погас купол парашюта, он сделался похожим на скомканную простыню. Анатолий видел: на дороге взметнулась пыль, грузовик затормозил, и два человека бросились к немецкому летчику.

«Ведут! Пора и нам на заправку…» Белов покачал плоскостями, пошел на бреющем.