Текст книги "Курская дуга"

Автор книги: Виктор Кондратенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Нет… Под бомбежку попала… Погибла…

– Жаль. Очень ее уважали рабочие. В яслях она работала. И всегда такая добрая, ласковая была. Одним словом, сердечная женщина. Детей крепко любила. – Партизан закурил «козью ножку» и, опираясь на палку, встал. – Ну, что ж, поговорили, вспомнили кое-что, пора и на покой. Только плохо спится в метель. Многое сна напоминает… – И он медленно пошел к лежанке.

Дмитрий написал письмо Вере, закончил очерк.

Свечка догорала. Воск растекался по донышку консервной банки, В его желтой жижице погас слабый язычок огня. Дмитрий улегся на лавке. Он стал думать о Вере, о том, сколько радости принесет ей письмо, и мало-помалу задремал.

Дмитрий вскочил от громкого стука в окно.

– Хозяйка, как пройти на Медовый поселок? – раздался за окном чей-то голос.

– Идите прямо. За селом увидите большой дуб, свернете направо, а там уж по столбам, – ответила Семеновна с печки.

Дмитрий не успел укрыться шинелью, как послышались шаги и снова кто-то забарабанил в окно.

– Хозяйка, дай огонька!

– Заходи! – крикнул Дмитрий и зажег электрический фонарик.

В избу вошел солдат и, став у порога, козырнул:

– Извините, товарищ гвардии майор, потревожил вас.

– Ладно, прикуривай! Как метель?

– Не стихает! Мороз…

Надев шинель, Дмитрий вместе с бойцом вышел на улицу.

– Ты из хозяйства Курбатова? – спросил он солдата.

– Так точно! Пойду догонять своих, – ответил тот и зашагал в метель.

Ветер доносил до слуха Дмитрия скрип полозьев, перебранку ездовых и отдаленный вой волков. Едва уловимый свет луны пробивался сквозь тучи и снежные вихри.

«Как в сталинградской степи в пургу, – подумал Дмитрий. – В такую погоду шли моряки на Манштейна». И он вспомнил матроса, который просил у него в степи закурить. Бескозырку, засунутую за борт шинели.

– Зачем она тебе в мороз?

И ответ:

– Для атаки!

Дмитрий, стараясь не звякнуть щеколдой, заходит в хату и садится на лавку. Вначале он шепчет какие-то бессвязные слова, но вскоре возникают рифмы, вернее, они вспыхивают, как искорки, и слова становятся в строй.

– Хозяйка, где поворот на Медовый поселок? – снова раздается голос за окном.

– Ступай прямо! За селом увидишь большой дуб, там свернешь направо, – вспоминая слова Семеновны, отвечает Дмитрий.

– Медовый поселок… Медовый… Разбудили… Кончай работу, Солонько, – недовольно бурчит Бобрышев.

Дмитрий тушит фонарик и ложится на лавку. Холодно. Рука болит. Наверно, опухла. Спать! Надо согреться, все пройдет. Но до самого рассвета он не может уснуть. Под окном хрустит снег, звучат громкие голоса, снова кто-то спрашивает дорогу. Иногда у самого окна вспыхивает цигарка, и на стекле искрится морозный узор.

Ранним утром дед Авил привел в избу полковника Ковальчука.

– Они, товарищ начальник? Видите, какой дед. Враз собрался и нашел, – снимая старую заячью шапку, похвалил себя Авил.

– Молодцы, журналисты, приехал вас поблагодарить, – сказал полковник, расстегиваясь.

– Можно переходить от лопаты к перу? – вяло улыбнулся Дмитрий.

– А ты чего скис, шутник, заболел?

– Я? Нет!

– Вчера Ковальчук хрипел, как старый кузнечный мех. А сегодня легче. Все хорошо! Дорожная баня вылечила, – рассмеялся полковник и подошел к Дмитрию. – Дай-ка руку! Ого! Пульс учащенный…

– Вчера мы попали под бомбежку, и меня слегка задел осколок, чепуха!

– С этим не шутят, – серьезно сказал Ковальчук, – надо лечь в госпиталь, я подвезу, он здесь недалеко.

– Нет, я не болен. – Дмитрий прошелся по комнате и почувствовал сильную слабость.

– Ты собираешься ехать на передовую, да? А потом что? Я не хочу пугать гангреной, но, друг мой, надо немедленно лечиться! – напустился Бобрышев.

– Зачем же с больной рукой в окопы? – встревожилась Катя.

– Ладно, уговорили. – Дмитрий собрал свои вещи, подошел к партизану. – До свиданья, Трофим Кузьмич, я поговорю в госпитале с врачами; они тебе окажут помощь.

– Благодарю вас, товарищ майор.

– Семеновна, до свиданья, спасибо вам!

– Бедно живем после гитлеровцев. Хороших людей принять как следует не смогли, – отвечала хозяйка.

Уже в сенцах Дмитрий сказал Бобрышеву:

– Ты знаешь, отец Веры Ждановой командует партизанским отрядом. Сын нашей хозяйки хорошо знает его. Я написал Вере письмо, постарайся отправить его вместе с очерком.

– Непременно отправлю.

– И еще просьба: приедешь на место, обязательно разыщи бронебойщика Валентина Зайцева. Порадуй солдата – его цикл стихов набран и пойдет в ближайшем номере.

– Зайцев, говоришь? Обязательно разыщу!

5

В хате полумрак. Окна завешены плащ-палатками, и только кое-где пробиваются солнечные лучи. Печь остыла. Лейтенант Петр Синенко откладывает в сторону полушубок и ложится на соломенную подстилку. Он еще долго ощущает тепло. Хочется курить, но он не решается чиркнуть спичкой.

«А вдруг разбужу кого-нибудь? Солдатам в разведку идти. Пусть поспят!..»

Синенко переворачивается на другой бок. Взгляд его устремлен на ходики. «Медленно идет время».

Петр натягивает на голову одеяло, думает о письме, которое прислал ему из Караганды старый донецкий шахтер Абакуев.

«Где это Никанорович узнал адрес полевой почты? Как он нашел меня? – размышляет Петр. – Старик он, лет семьдесят ему, а пишет: «Работаю по-прежнему в шахте, передаю местным людям опыт Донбасса».

Петр сам учился у Никаноровича шахтерской хватке. Пятнадцать лет тому назад он, впервые спустившись в забой, попал в бригаду Абакуева. Строгий бригадир считал, что только тот будет настоящим шахтером, кто выдержит трудное испытание. Он поставил Петра на самую тяжелую работу. И когда тот справился за смену с тремя нормами, Абакуев сказал:

– Ты, голубчик, на меня не сердись. Шахта – это не калач с медом. Чем горше покажется, тем слаще потом будет.

«Все это пригодилось на войне. Спасибо тебе, Никанорович, за хорошую закалку».

В июне 1941 года, уезжая отдыхать на Кавказ, Петр не знал, что ему уже не суждено вернуться на шахту… Началась война. Он сел в самолет и в тот же день в Ворошиловграде вступил добровольцем в шахтерский полк. Синенко не получал на фронте писем. Родных у него не было. Его жену и двенадцатилетнего сына расстреляли эсэсовцы, настигнув у Северного Донца подводы беженцев. И он молча, по-солдатски переживал свое горе. Неожиданное письмо обрадовало и взволновало. Петр не мог забыть последних строк письма Никаноровича и мысленно повторял их:

«Трудимся в тылу, не щадя ни здоровья, ни сил. Ждем того дня, когда вы одержите победу над врагом, и мы снова вернемся в родной Донбасс».

Запах табачного дыма проникает под одеяло. «Эх, закурить бы!» Синенко приподымается, окидывает взглядом избу. Никто из разведчиков уже не спит, но тишина полная. Ефрейтор Жигалко, примостившись у окна, чинит меховые рукавицы. Старший сержант Брагонин на подоконнике пишет письмо. Младший сержант Абашидзе, задумавшись, склонился над шахматной доской, а ефрейтор Корениха, довольный своим ходом, расплылся в улыбке и щекочет соломинкой кота. Солдаты Прохоров и Солбиев бесшумно играют в домино.

Новичок – ефрейтор Байкодамов – сидит на лавке и читает книгу. Он смугл, жилист, скуласт. Глаза у него черные, быстрые. «Славный паренек. Толковый. Будет хорошим разведчиком, – думает о нем Синенко. – Недавно пришел в нашу семью и как-то сразу прижился, полюбили его гвардейцы». Синенко спускается с печки и, закуривая сигаретку, спрашивает:

– Ну как, хорошо поспали?

– Зарядились деньков на пять, товарищ гвардии лейтенант, – улыбается Корениха и объявляет своему противнику мат.

Абашидзе признает себя побежденным, складывает шахматы в коробку.

Корениха, подойдя к Байкодамову, ласково похлопывает его по плечу:

– Ну, Есет-кисет? – И, пожалуй, в десятый раз принимается расспрашивать Байкодамова: – Так ты родом из Казани?

– Из Казани, Остап Корнеевич.

– Значит, девятый класс окончил и на фронт добровольцем?

– Добровольцем!

– А родные есть?

– Мать…

Свернув цигарку, Остап Корнеевич просит:

– Знаешь что, дорогой, прочти о Буревестнике, хочу еще раз послушать, как он там над морем действовал.

– Что ж, можно, – соглашается Есет.

И сразу все прекращают свои занятия, подсаживаются к Байкодамову. «Вот за что полюбили его разведчики», – думает Петр. И с каким-то упоением повторяет про себя: «Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем».

После чтения Синенко осматривает оружие и гранаты. Он следит за укладкой боеприпасов и продуктов питания.

– Смотрите, чтоб ничего не болталось, не гремело, – предупреждает он разведчиков и выходит из хаты проверить погоду.

Шагая по рыхлому снегу, Петр жалеет, что он впервые пойдет в разведку без старого друга Бунчука. Не хотели они расставаться, думали после офицерских курсов вместе воевать. Да не сбылось желание. Генерал сказал: «Бывалые люди всюду нужны, Бунчук пойдет командовать стрелковой ротой».

«Ушел Тарас и даже не заглянет к старым друзьям. Все некогда! – Да ты подожди корить товарища, – усмехается Синенко. – Сам хорош. Ни разу не зашел в стрелковую роту. Тоже друг! – А есть у меня свободная минутка? – оправдывается перед собой Синенко. – То занятие с разведчиками, то инструктаж. И за врагом следить надо, день и ночь пропадать на НП. Да к тому же еще и в разведку ходить…»

Сжимая тающий комок снега в руке, Петр заходит в хату и говорит:

– Хорошая погода для разведки. Туман все гуще и гуще.

– Это наш надежный союзник, – радуется Абашидзе.

– Остап Корнеевич еще утром предсказывал туман, он в погоде редко ошибается, – хвалит Корениху Бра-гонин.

– Ще б я погоду не вгадав? Та ніколи в житті цього не може бути. Я ж десять років головою колгоспу був. От як! – всегда переходя на украинский язык при воспоминании о своем колхозе, подает голос довольный Корениха и, для солидности слегка выпячивая грудь, обращается к Брагонину: – Після війни прошу заїхать до мене в гості на Дніпропетровщину. Там такі лани, така пшениця, вітер повіє й вона хвилями б’є, сяє на сонці. Побачите, який колгосп буде «Шлях Леніна» – кращий в області. Це ж Корениха каже, так воно й буде!

– А вы на Урал заглядывайте, Остап Корнеевич. Покажу вам мартеновские печи. Встанем рано и пойдем смотреть, как наши ребята сталь варят…

– Не председатель колхоза и не сталевар я, а простой рыбак, – отрывается от домино солдат Прохоров. – Приезжайте в Астрахань. Зорьку на рыбалке проведем… И ухой знаменитой угощу, нашей, астраханской.

– Та хіба ми юшки у нашому колгоспі не зваримо! – бьет кулаком по скамейке Остап Корнеевич.

– Сва́рите, да не такую. Мы кладем в уху черную икру для оттяжки. Уха светлой становится и на вкус хороша!

– Ні, такої ще не пробував, – признается Корениха.

Есет Байкодамов, прислушиваясь к разговору разведчиков, думает: «Есть чему поучиться. Впереди ночной поиск, а они ведут себя так, словно это их совершенно не касается. Абашидзе говорил, что новичок всегда тороплив и перед вылазкой слишком громко смеется над тем, что в обычных условиях не вызвало б даже улыбки. И сразу видно, что разведчик еще неопытен, волнуется и хочет смехом заглушить в себе тревогу. А он, Есет, не чувствует этой тревоги. Ему не терпится начать поиск с прославленными сталинградцами. Надо не выдать это нетерпение. А то еще заметит Абашидзе и подумает, что волнуюсь».

Есет поудобнее усаживается на скамейке и долго смотрит в темное окно. «Жалко… Не все желания исполняются!» Об хочет, чтоб только на миг в хате появились его школьные друзья. «Вы спорили, что меня не примут в разведку? Ну, кто оказался прав?.. И если б Зойке, сероглазой девчонке из девятого класса «В», рассказать о подвигах Синенко или Коренихи, она б исписала весь свой дневник». Байкодамову кажется, что он ясно слышит удары колокола… Шипит пар. К теплушке, постукивая каблуками, бежит, запыхавшись, Зойка:

– Есет! Тебя трудно узнать в шинели… – кричит она.

Ленька и Шурка, его закадычные школьные друзья, прыгают через глыбы льда. Зойка быстро говорит:

– Мы принесли тебе подарок от комсомола: часы со светящимся циферблатом.

Звенят буфера. Мать обнимает Есета, и он чувствует на своей щеке ее слезы. Дым застилает перрон. Есет видит только красную фуражку дежурного. На вокзальных часах без четверти два.

Байкодамов не замечает, как в хату заходит генерал Курбатов.

И только команда «Встать! Смирно!» заставляет Есета вскочить.

Выслушав рапорт, командир корпуса спрашивает:

– Новички есть?

– Я, ефрейтор Байкодамов.

Генерал смотрит на юношу и, очевидно, намекая на его невысокий рост, ободряюще говорит:

– Ничего, желудь тоже вначале невелик, а потом могучий дуб никакие бури сломить не могут! – И, поправляя пенсне, Курбатов достает карманные часы. – Скоро вам, разведчики, выступать… Я на вас надеюсь. Желаю успеха. – Прощаясь, командир корпуса каждому разведчику пожимает руку.

После ухода генерала лейтенант приказывает:

– Выходи строиться!

…Разведчики идут друг за другом, увязая по колени в снегу. После метели наступила оттепель, и влажный снег оседает под ногами. В белесой мгле вспыхивают ракеты. Желтый свет дрожит в тумане и кажется огромным маслянистым пятном.

– Это их опорный пункт номер два подсвечивает, – шепчет Брагонин Синенко.

Там больше десятка блиндажей, связанных траншеями, высотка изрезана окопами и опутана спиралями Бруно. Это хорошо знает Петр, он не раз наблюдал за противником.

– А вот номер один дает о себе знать, – предупреждает Брагонин.

Справа летят трассирующие пули, и Синенко кажется, что невидимые иглы тянут за собою длинные разноцветные нити.

Разведчики долго ползут по рыхлому снегу. Туман все сгущается, и если б не компас, Петр давно бы сбился с пути.

Маскируясь в кустах и заснеженных воронках, разведчики вползают в лесок. Уже где-то сзади взвиваются ракеты, и замыкающему Прохорову каскады огней напоминают стаю мальков, когда за ними гонится щука и они рассыпаются в разные стороны.

Гвардейцы, присев на корточки, молча следят за взлетом ракет. Все ясно: разведка проникла через боевые порядки противника, перешла линию фронта.

Одна мысль тревожит Синенко: «Заметил враг или нет? Может быть, он хитрит… Нарочно пропустил разведку и сейчас начнет ее преследовать… В тылу врага никто не застрахован от сюрпризов». На всякий случай Синенко развернул разведывательную группу. «Знай гитлеровцы о нашей разведке, они б иначе освещали местность. Ракеты – верный барометр… Здесь, конечно, не хитрость. Нет! Оплошность врага. Можно продвигаться вперед», – приходит к выводу лейтенант.

Разведчики углубились в лес и, как только посветлело небо, вышли все вместе по дну оврага к дороге. На опушке дубняка Синенко устроил засаду.

Есет Байкодамов ни разу еще не видел гитлеровцев. Желание поскорей встретиться, вступить с ними в бой овладело им.

– Фашисты идут! – доносит наблюдатель Прохоров.

Есет всматривается в редеющий туман. Вдали колышется черная колонна пехоты.

– Замаскироваться! – приказывает разведчикам Синенко.

Есет хорошо видит гитлеровцев. Пилотки у них надвинуты на брови, воротники зеленых шинелей подняты. За спиной ранцы, обшитые желтым мехом, в руках черные автоматы.

Синенко, провожая взглядом гитлеровцев, записывает в блокнот: 8 ч. 25 м. По дороге строем прошло до двух рот пехоты. Постепенно запись растет: 10 ч. 17 м. – 5 бронемашин, 10 грузовиков с боеприпасами. 14 ч. 25 м. – 6 танков.

– Не везет нам… Все крупные силы… – бурчит Жигалко.

– Хоть бы один отбившийся фриц прошел по дороге! – восклицает Абашидзе.

– Вижу двух фрицев, – неожиданно произносит Корениха.

– Верно, идут! – подтверждает Брагонин.

– Вот мы их и сцапаем, – радуется Абашидзе.

– Приготовиться! – тихо подает команду Синенко.

По дороге идут два солдата и о чем-то оживленно спорят между собой. Разведчики приготовились к броску. Но в эту минуту из-за поворота показываются грузовики. Высокий немец поднимает руку – передний грузовик останавливается и забирает солдат.

– Ото не кажи гоп… – зарываясь в снег, вздыхает Корениха.

Лязгая цепями, проносятся крытые брезентом грузовики. На бортах белеют три больших буквы: OST.

– Еще все впереди, надо запастись терпением, – ободряет гвардейцев Синенко.

Но дорога пустынна, и только к вечеру проходят еще три танка.

«Не везет, страшно не везет. Генерал надеется на нас, а мы паршивого фрица достать не можем», – огорчается Петр.

Уже в густых сумерках вспыхивают вдали фары. Желтые лучи выскальзывают из-за бугра. На какую-то долю секунды они устремляются ввысь и потом, словно надломившись, падают на дорогу и гаснут.

«Неужели одиночная? – затаив дыхание, настораживается Синенко. – А что, если за ней следует колонна? Все равно… Риск благородное дело!»

– Идет легковая. Надо не промазать, – отрывисто говорит Брагонин.

Все разведчики наготове. Машина быстро приближается. «Пора, вот сейчас пора!» – мелькает у Синенко мысль.

– Вперед! – командует он и, вскинув автомат, выскакивает на дорогу. – Хальт!

Но машина не останавливается. Шофер круто сворачивает вправо, хочет объехать.

– Не уйдешь, получай! – кричит Петр.

От короткой очереди звенит стекло. Чих… чих… – повторяет мотор и глохнет. Оппель налетает на столб. Удар… И разбитая машина с распахнутыми дверцами сползает в кювет. Прохоров, первый подбежав к оппелю, стаскивает с сиденья шофера.

– Жив? – тревожно спрашивает Синенко.

– Где там… прямо в лоб стукнуло!

Ефрейтор Жигалко вытаскивает из машины гитлеровского офицера.

– И этому капут. Матерый эсэсовец… с тремя крестами… Вот бы живьем взять!

– Обыскать! – приказывает Синенко.

Но обыск ничего не дает. Кроме обычных документов капитана войск СС, ефрейтор Жигалко находит толстую пачку денег и две колоды игральных карт.

– Не те карты, – хмурится Синенко. – А нам надо сматывать удочки…

Перед уходом Есет Байкодамов ныряет в машину и снова переворачивает сиденья. Пусто. Все напрасно. Вылезая из машины, Байкодамов замечает в снегу какой-то черный предмет. «Кошелек? Нет, записная книжка!»

– Вот еще один трофей. Возьмите, – догоняя лейтенанта, говорит Байкодамов.

Синенко на ходу перелистывает блокнот. Все столбики цифр – записи каких-то расходов. На полях блокнота – тузы, короли, семерки, резко очерченные карандашом. И снова цифры, цифры. И, наконец, листки, исписанные неразборчивым почерком. «Все не то, – огорчается Петр. – Разведка не удалась! Так хорошо, незаметно начали ее и не сумели успешно завершить. Генерал ждет нашего возвращения… а мы? Даже стыдно встретиться с ним». Эти мысли не покидали Петра и все время усиливали чувство досады и неудовлетворенности. Они тревожили его даже в тот момент, когда разведка, скрываясь в лощинах, снова переходила линию фронта.

На следующий день срочной телефонограммой Синенко вызвали в штаб корпуса. Он знал, что будет накачка и готовился к ней. Но, перечитав еще раз телефонограмму, удивился: вызывай майор Овсянников, начальник наградного отдела.

«Очевидно, какое-то недоразумение», – спускаясь к майору в блиндаж, думал Синенко.

По Петр еще больше удивился, когда молодой однорукий майор предложил ему немедленно заполнить наградные листы на всех участников недавнего поиска.

– На всех? – переспросил Синенко.

– Конечно. За доставку особо важных сведений о противнике командир корпуса приказал представить к орденам и медалям. Заполняйте листы!

«Какие же это особо важные сведения? – пересчитывая наградные листы, напрягает память Синенко. – А… записная книжка гитлеровского капитана! Что в ней могло быть?»

6

– Шофер, останови, пожалуйста… Я выйду, – сказал Дмитрий, заметив на бугре ветряную мельницу с одним крылом.

Угостив водителя папироской, он быстро зашагал к мельнице. Ее крыло, как стрела, указывало путь на север. На серых досках стояли огромные белые буквы: ХК. «Хозяйство Курбатова», – подумал Дмитрий. За бугром на опушке леса виднелись заснеженные треугольники крыш какого-то села. Ярко искрился снег. Ветер был сильный, но теплый, чувствовалось приближение весны.

В селе Дмитрий представился коменданту, и тот приказал связному «указать гвардии майору землянку, отведенную для корреспондентов». Связной повел Дмитрия по тропинке к лесистому оврагу.

Склон оврага был похож на соты, в него врезались и глубоко ушли под землю десятки землянок и блиндажей. Спустившись, связной остановился у фанерной дверцы.

– Это ваша землянка, товарищ гвардии майор. Разрешите быть свободным?

– Да, можете идти!

Катя Сенцова, приоткрыв дверцу, выглянула из землянки.

– Дмитрий Андреевич, мы вас так ждем! Руку вылечили? Как ваше здоровье? Рассказывайте!

– Сейчас все хорошо, а было неважно, чуть без руки не остался.

– Вот вам и царапина… Да что ж мы стоим у порога? Заходите, пожалуйста.

Дмитрий вошел в землянку и осмотрелся.

– Просторная, стильная, все под березу. Даже электрический свет есть. Где это вы взяли крышку от рояля?

– Бойцы из какого-то немецкого блиндажа принесли. На ней спят Бобрышев с Гайдуковым. Александр Грачев прозвал их роялистами.

Дмитрий улыбнулся.

– А где наши товарищи?

– Пошли получать сухой паек. Мы решили проводы устроить Гайдукову. Он был у нас несколько дней, полосу готовил о снайперах. Я теперь не только фотокорреспондент, но и домашняя хозяйка. Вот попробуйте мой обед!

– А какие новости на фронте?

– Наши войска освободили Льгов, Дмитриев-Льговский, Севск и закрепились. Вынужденная передышка. Не за горами распутица. Да, Дмитрий Андреевич, – спохватилась Катя, – вы, правда, из госпиталя, но все равно – танцуйте. Вам два письма. Одно из Харькова…

– Там у меня бабушка. Где письмо? – Распечатав конверт, он метнулся к окну. – Она жива, но болеет. В Харьков зовет, повидаться хочет.

– Видите, какая у меня легкая рука, недаром я бережно хранила ваши письма, – встряхнув золотыми кудряшками, проговорила Катя.

Дмитрий вскрыл второе письмо и стал читать про себя:

«Большое вам спасибо. Я этого никогда не забуду. Очень хочу видеть вас и поблагодарить за радостное известие о моем отце. Желаю вам здоровья и успехов в вашей работе. Черкните мне несколько слов, буду вам благодарна.

Вера».

Он снова перечитал письмо. Ему стало жарко от какого-то нового, непонятного чувства, и он расстегнул ворот гимнастерки.

В землянку вошел молоденький лейтенант. Отрекомендовавшись порученцем Курбатова, он сказал:

– Товарищ гвардии майор Солонько, командир корпуса просит вас немедленно зайти к нему. Я уже дважды справлялся о вас и только что узнал у коменданта о вашем прибытии.

– Ну что ж, я готов.

– Разрешите вас проводить, – и лейтенант открыл фанерную дверцу.

Спустившись в блиндаж командира корпуса, Дмитрий застал Курбатова сидящим у раскаленной времянки. Генерал, видимо, откуда-то приехал и грел у огня озябшую, покрытую рубцами ногу. Услышав шаги, он оглянулся.

– Дмитрий Андреевич, вот кстати! Что ж это ты расхворался в такое время? В корпус приехали, нет того, чтобы сразу зайти к генералу, изволь посылать за тобой! Старых друзей забывать стал. Запомним это, запомним, – шутливым тоном произнес Курбатов и, натянув сапог, уже серьезно спросил: – А фронтовую газету сегодня читал, знаешь о «тигре»?

– О каком тигре? – удивился Дмитрий.

– Так ты еще не видел газеты?

– Не видел, товарищ генерал.

– Мне недавно принесли ее, прочти на третьей странице статью.

Дмитрий развернул газету.

– Что?! – вырвалось у него. – У гитлеровцев тяжелый танк T-VI – «тигр»! – И он принялся внимательно читать.

В статье приводились некоторые технические данные тяжелого танка. Толщина брони – лобовой, верхней и нижней – достигала 100 мм. С боевой нагрузкой «тигр» весил 60 тонн. Дмитрий прочел вслух конец статьи:

«Стойкой пехоте, зарытой в землю, тяжелые танки T-VI не страшны!»

– Рассказы бывалых воинов о том, как они жгли фашистскую броню, – сказал Курбатов, придвигаясь к столу, – это верное лекарство против танкобоязни, оно поможет новичкам. У вас в газете есть уголок юмора – «Прямой наводкой». Отличное название! Я прошу вас, Дмитрий Андреевич, как фронтового поэта, и всех ваших товарищей по перу стать действительно на прямую наводку и открыть огонь по «тиграм». Меткое слово, подобно молнии, вмиг облетит все роты, сделает свое дело.

– Я понимаю вас, товарищ генерал, не так черт страшен, как его малюют. Эта мысль должна пройти через все газетные материалы.

– Вот и отлично, формула найдена. Простыми, понятными словами надо высмеять «неуязвимость» вражеских танков T-VI. – Генерал закрыл печную дверцу и продолжал: – В результате нашего наступления образовался Курский выступ. Площадь его равна двадцати двум тысячам квадратных километров – немало! Это прекрасный плацдарм для фланговых ударов. Мы нависаем над орловской группировкой гитлеровцев и в то же время сковываем врага у Белгорода. Он ведь не может начать широкое наступление, если не срежет нашего Курского выступа.

– Ясно, – сворачивая в трубку газету, сказал Дмитрий, – на Курском выступе дела будут серьезные, и надо уже сейчас готовить к этому войска.

Курбатов достал из портфеля несколько напечатанных на машинке листков:

– В руки наших корпусных разведчиков недавно попала любопытная записная книжка одного немецкого барона, капитана войск СС. Это, брат, документ. Барон, видишь ли, проходил в Германии повышенные курсы танкистов, осваивал «тигры». И зашифровал все, что знал о тяжелых танках T-VI.

– И удалось расшифровать?

– В общем – да… Нам теперь известны данные танковой пушки: калибр – 88 миллиметров.

– Сильная пушка.

– Да, – согласился Курбатов и перевернул листок. – За минуту башня делает один поворот. А о чем это говорит? – повеселел он. – Вот оно, уязвимое место! Башня поворачивается медленно. Есть в «тигре» и еще одна выгодная для нас черта, – усмехнулся комкор. – Вес брони и вооружение солидные, а мотор – всего 600 лошадиных сил. Значит, маневренность танка невысокая. – И Курбатов спрятал листки в портфель.

Дмитрий окинул взглядом блиндаж. В углу за времянкой стояла походная кровать, покрытая серым одеялом, над ней висела маленькая полка с книгами. Все вещи Курбатова умещались в одном чемодане. Генерал, как солдат, не терпел в походе лишнего имущества.

Сам Курбатов на первый взгляд показался Дмитрию помолодевшим. Но это было обманчивое впечатление. Удивительная выправка скрадывала годы, а голубые без старческой мути глаза, несмотря на седые волосы и морщины на щеках, молодили комкора.

Все же Дмитрий заметил, что волосы генерала за очень короткое время сильно поредели. На лбу появилась новая глубокая складка.

Возвратясь в землянку, Дмитрий застал своих товарищей за чтением газеты.

– С выздоровлением тебя! – воскликнул Бобрышев и обнял Солонько.

Грачев, чуть прихрамывая, бросился к Дмитрию.

– Я ради тебя остался здесь ночевать – что ж, думаю, уезжать не повидавшись.

– Спасибо, Александр, молодец!

Гайдуков, пожав Дмитрию руку, спросил:

– Как нравится новость?

– Я только что от Курбатова. – И Дмитрий принялся рассказывать о своей беседе с генералом.

– Николай Спиридонович, надо взглянуть на наш фронт, ты у нас бывший начальник штаба полка, у тебя карта всегда идеальная, сделай одолжение, дай ее, – выслушав Солонько, попросил Гайдуков.

– Можно… Александр, тебе ближе всех, ну-ка, сними с гвоздя мою сумку!

– Приступим к анализу оперативной обстановки, – повернувшись в пол-оборота, шутливым тоном произнес Грачев.

– Ладно, давай скорее сумку!

– Сумку? Пожалуйста!

– Обратите внимание на линию фронта, – начал Бобрышев, раскладывая на крышке рояля хрустящую двухкилометровку, – какое оригинальное очертание! Смотрите… К западу от Курска фронт вклинивается в территорию, занятую врагом, а к востоку от Орла – в расположение наших войск.

– Два плацдарма, – проронил Гайдуков.

– Можно наступать и нам и противнику, – продолжал Бобрышев, – и наносить фланговые удары с юга и севера. Обстановка опасная, острая. Не случайно сюда пришла сталинградская гвардия. Если мы выиграем битву под Курском, то, мне кажется, гитлеровцы не удержатся и на правом берегу Днепра.

– Днепр… – мечтательно произнес Солонько.

Гайдуков взял со столика карандаш и провел им по красноватой жилке шоссе Белгород – Курск – Орел.

– Вот где таится опасность! Здесь гитлеровцы могут нанести удар крупными танковыми силами. Надо учитывать и нежелательный исход сражения. А что, если враг срежет Курский выступ?

– Тогда фронт под Курском превратится в «мешок». Наши войска, расположенные по дуге Курского выступа, будут окружены, и враг сможет начать новое наступление на Москву, – хмуря брови, сказал Бобрышев.

– Николай Спиридонович, сколько прошли гитлеровцы в сорок втором году? – спросил Гайдуков.

– Если взять Юго-Западное направление… то местами до шестисот километров.

– От Томаровки до Курска гитлеровцам надо преодолеть сто двадцать пять километров, а со стороны Орла – всего лишь семьдесят пять.

– Разные годы и разные погоды, – перебил Гайдукова Бобрышев. – Да и мы уже не те, нельзя забывать, дружище, Сталинград.

– Погоди, Бобрышев, ты выслушай меня до конца. Я хотел сказать вот о чем. Когда Гитлер смотрит на Курский выступ, у него горят глаза. Пройти двести километров – и наши войска в котле. Заманчивая штука, не правда ли?

– Еще бы! – кивнул Бобрышев.

– По черным обломкам фашистских машин придем мы к победе и вступим в Берлин! – продекламировал Солонько.

– Вот и «шапка» готова к полосе, о которой я думаю. Стой, это находка! – Гайдуков достал из кармана блокнот, записал стихи.

– А что ж наши союзники?.. Неужели, когда начнется бой под Курском, они не помогут нам, не откроют второй фронт?

– Спешить они, Дмитрий, не будут… А Гитлер соберет под Курском отборные дивизии и новые тяжелые танки… – пощипывая усы, вздохнул Гайдуков.