Текст книги "Канцлер Румянцев: Время и служение"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Путь общественного служения в той же степени, как и государственная деятельность Румянцева, оказался тернист. Его собирательская, историко-научная деятельность встречала противодействие в кругах, предпочитавших держать народ в невежестве и неведении о его подлинном историческом прошлом. Сколь ни был щедр граф, его благодеяния не могли охватить всех, кто бы этого хотел или в этом нуждался. Себялюбивые интересы людей, оказавшихся вне румянцевской научной среды, становились причиной злонамеренных выпадов и неприязни. Духовная атмосфера в обществе после 1812 года, сопровождаемая разноголосицей мнений, взрывами ура-патриотизма, вытесняла саму возможность реалистических взглядов на прошлое и настоящее. Значительной части российской элиты, воспитанной на былинном фольклоре и мифах, отнюдь не импонировало стремление ученых «румянцевского кружка» прояснить подлинную историю славянства, установить правду об истоках российской государственности. Такие деятели российского просвещения, как Разумовский, Магницкий, свои установки сводили к тому, чтобы сузить, ограничить преподавание истории. Руководящим началом при этом служила мысль, что Отечеству «нужны только храбрые и честные служаки, а невежество и суеверие народных масс – крепчайший щит российской государственности» ^{203} . «Беспощадные хулы и насмешки некоторых образованных современников стали стихать лишь после его смерти» ^{204} . Спустя десятилетия российское общество стало узнавать подлинную правду о служении Румянцева на общественном поприще. Начиная с 1830-х годов появляются более или менее систематизированные обзоры, объективно отображающие роль Румянцева прежде всего как организатора и мецената исторической науки.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Как это бывало в российской истории, люди подобного калибра не успели, не смогли или не захотели оставить мемуаров, исповедальных писем, впечатлений о прошлой жизни и ее уроках. Только свидетельства других, документы и факты, а не он сам, позволяют судить о том, насколько Румянцев обладал той силой духа, которая дает нам, современникам, моральное право преклонить колена перед его памятью. Такая судьба и служение – духовный эталон для поколений россиян. Гроздья правды о Румянцеве, разрозненные, вдавленные в грязь, выброшенные на обочину истории, так или иначе прорастают, дают всходы, потому что основу его жизни составляла неистощимая любовь к своему Отечеству.

Николай Петрович Румянцев из той породы россиян, каких нельзя предать забвению. Он – наше духовное наследие, украшение национальной истории, достойнейший пример для поколений. Куда бы ни определяла его судьба, Румянцев думал над тем, как обустроить Россию. Делал для этого всё, что мог: завозил редкие породы тонкорунных овец-мериносов, чтобы сукно, в которое одевали воинов, было теплым и удобным; выписывал из Голландии неведомые в России породы продуктивных коров, получал оттуда луковичные семена; из Португалии – сорта овощей; из Гамбурга – разные виды клеверов; из других мест – саженцы грецкого ореха, пробкового дуба, кедра. Императорскому Вольно-экономическому обществу выделял немалые средства на приобретение новых сельскохозяйственных культур для поощрения тех, кто преуспевал в делах земледелия. В Гомеле основал образцовые заводы – стеклянный, гончарный, прядильный, по выделке тканей, винокуренный, давая тем самым другим пример умелого хозяйствования на скупой и скудной российской ниве. Он заботился об устройстве общедоступных библиотек, просветительская роль которых была особенно актуальна в отдаленных районах. Первая такая библиотека была основана им в Великих Луках в 1813 году.

Румянцев, человек тонкий и незаурядный, остается личностью, до конца непознанной, его жизненный путь овеян тайнами и легендами, да и сам он был причастен к некоторым закулисным событиям эпохи. Составить полное представление о его образе трудно. Сохранились лишь портреты: живописный Дж. Доу и скульптурный В.И. Демут-Малиновского. Произведения талантливых мастеров, созданные в традициях своего времени, однако не дают целостного представления о Николае Петровиче Румянцеве. Свидетельства современников говорят о нем как о человеке, обладающем «сердечной зоркостью», как об «истинном вельможе, несущем в себе остатки старого, лучшего мира» (Н.М. Карамзин). В общении Румянцева отличали спокойствие, сдержанность, благородная откровенность. «Одаренный голосом благозвучным, он говорил плавно, не ища слов, с каким-то спокойствием, с благородной откровенностью; противоречил хладнокровно, с возможной вежливостью, даже и тому, кто в выражениях иногда был колок». Однако его душа и сердце оказывались беззащитными перед тревогами и болью Отечества. Известно, например, как тяжело Румянцев пережил поражение русских войск при Фридланде. Исход переговоров Наполеона I и Александра I в Тильзите не смог повлиять на возвращение его к нормальной жизни. Румянцев был сломлен и не мог оправиться. Возглавить торжественное посольство по итогам Тильзитского мира в Париже императору пришлось доверить другому. Вторжение Наполеона в июне 1812 года в пределы России повергло Румянцева в шок. Он пережил тяжелейший стресс, катастрофически отразившийся на его здоровье.

В повседневной жизни он был человеком скромным, но гордым. Не сносил необоснованных обид, подозрений. Дорожил собственным именем, а более всего – честью и достоинствами предков. Когда политические реальности обесценили его прежние устремления, а отношение к нему стало напоминать почетную отставку, в одном из своих многократных обращений к Александру I Румянцев пишет: «Отец мой, умираючи, довел до сведения императрицы Екатерины, что по многих он печалях в гроб несет сию утешительную мысль, что я по нем буду имя его носить без унижения ему и себе в честь. Я готов исполнить сие святое завещание и для того удаляюсь от службы, как от поприща, среди которого обстоятельства не допускают меня дух отца и волю его исполнить» ^{205} .

Жестокосердное время разметало многое из того, что сумел создать, основать, обустроить и собрать Румянцев. Однако нетленным остается его духовное наследие. Из разбросанных по архивам документов, служебных записок, докладов, протоколов заседаний, свидетельств современников, личных писем проступает образ Румянцева-человека. Сухие строчки позволяют приоткрыть мир его личности – взгляды, интересы, черты характера. Систематизируя сведения о Румянцеве, о его времени, можно увидеть, что появляются многочисленные доводы, говорящие о нем как о провидце, о человеке, намного опередившем свое время. И дело не только в том, что Румянцев был прав, когда за сто лет до события убежденно доказывал существование Северного прохода, верил в возможность прокладки морских путей в Арктике, вдоль побережья Европы и Азии, видел перспективу в том, чтобы путем устроения коммуникаций с севера на юг, с юга на север России включить обширные территории в единый хозяйственный комплекс. История оказалась на стороне Румянцева и во многом другом, не менее значительном. Его кредо патриота и политика, поколебленное событиями 1812 года, в конечном счете восторжествовало. Общественное мнение России с опозданием, но распознало подлинные причины франко-российского конфликта. Избавление России от целей и обязательств, противоречащих национальным интересам государства, составляло основу его внешнеполитических взглядов. Привязанность к судьбе и нуждам России была едва ли не самым главным, что наполняло его жизнь. Причем он не сочувственно созерцал, а постоянно – на государственной службе и вне ее – думал о том, как новые знания, опыт, собственную энергию, талант и, наконец, доступные ему материальные ресурсы поставить на нужды отсталой российской государственности.

Наследие Румянцева оказало существенное влияние на духовную жизнь России в XIX веке. Как никогда прежде получили распространение идеи благотворительности, вспомоществования культуре, был дан толчок исследованиям материальных и литературных памятников прошлого. Мысль о том, как поставить на службу обществу завещанное Петербургу грандиозное собрание ценностей на протяжении десятилетий будоражила умы просвещенных людей.

Румянцев был далек от того, чтобы увековечить свои деяния. После него не осталось ни политических завещаний, ни мемуаров, ни дневников, ни крылатых фраз, ни глубокомысленных изречений. Он не переоценивал себя, не кичился положением и заслугами, а к восхвалениям и порицаниям относился с иронией и укором. Его жизнь и до, и после смерти, как писал об этом современник и последователь Румянцева барон Корф, проистекала «в путаном лабиринте преувеличенных похвал и еще более преувеличенных порицаний». Так уж повелось. Отношение к личностям подобного масштаба в сообществе людей нередко принимает крайние формы.

Служить Отечеству для Румянцева было честью. Девизы, «В службе – честь», «Не только оружием», как и эпитафия на могильном камне: «Отечеству – любовию и жертвами», вмещают ключевые жизненные установки выдающегося гражданина.

Он верил в Россию, в ее будущность. Иначе не стал бы с таким упорством укреплять и защищать устои государственности, искать корни исторического прошлого, везде, где только можно, продвигать новации, обучать и самому учиться. Мало кто из представителей российской владетельной знати смог собрать и оставить государству наследие из производственных предприятий и сооружений, архитектурных памятников, собрания историко-научных и культурных ценностей. Редко кому из российских государственных деятелей удалось осуществить столько проектов и таких, какие и поныне служат России, ее экономике, науке, культуре. Мариинская система – основа современного Вол го-Балтийского водного пути; города-порты Новороссийск, Таганрог, Феодосия; Российская государственная библиотека в Москве, Государственный музей истории Санкт-Петербурга…

По поводу завершения строительства здания Биржи на стрелке Васильевского острова 18 декабря 1811 года император Александр I написал Румянцеву: «Приведением к окончанию сего памятника, размером своим сообразного обширной торговле в нашей Империи, и свидетельствующего об успехах зодчества в России, Вы в полной мере оправдали наше препоручение. В подвиге сем, подъятом Вами при этом, многих трудах по другим частям Государственного управления Мы видим новое доказательство примерного усердия Вашего к пользе Отечества…» ^{206}

Никто ни до, ни после Румянцева не преодолевал в соответствии с Табелью о рангах все ступени одну за другой, от низшей к высшей – к должностям придворной, дипломатической, государственной службы. Никто не удостаивался всей полноты наград и званий, действовавших в Российской империи. В вестибюле дома Румянцева в Петербурге, затем в Румянцевском зале Московского публичного музея долгое время выставлялась мраморная статуя работы выдающегося итальянского скульптора Антонио Кановы. Крылатая женская фигура в античных одеяниях, богиня мира попирает змея, символизирующего войну. Произведение символизировало миротворческие заслуги трех поколений Румянцевых: деда, отца, сына, их роль в заключении важных для России международных договоров: Абоского – в 1743-м; Кайнарджийского – в 1774-м; Фридрихсгамского – в 1809-м. И у этого памятника из собрания Румянцева, получившего название «Статуя Мира», оказалась весьма трудная судьба. Выдающееся творение Кановы, перемещаясь из одного фондохранения в другое, в конечном счете оказалось в Киеве, в фондах Музея западного и восточного искусства.

Современники и их потомки отнеслись небрежно, не проявили упорства в том, чтобы осмыслить жизненный и политический опыт Николая Петровича Румянцева [58]58
  Заметное исключение – монография В.Ф. Молчанова «Государственный канцлер России Н.П. Румянцев», увидевшая свет к двухсотлетию со дня рождения выдающегося россиянина. «Канцлер Румянцев-Гомельский» М.М. Рассолова – историко-художественное повествование об особой роли Н.П. Румянцева в истории Белоруссии, в воссоздании Гомеля.


[Закрыть]. Будущность, предвидеть которую его современникам и потомкам было не дано, представала такой, какой она складывалась под воздействием текущих событий. Кое-что в российской истории произошло само собой или не произошло вовсе. Утрачено, брошено, оставлено другим многое из того, что по праву должно принадлежать России. Имперские военно-политические установки, какими и далее продолжала руководствоваться правящая верхушка, вступали в противоречие с подлинно национальными интересами, не раз ставили под угрозу само существование российской государственности.

Жизненный путь Румянцева, его кредо политика и патриота дают полное и четкое представление о том, насколько судьба России, ее будущность зависели и зависят от тех, кому представлена возможность формировать и вершить государственные решения. В том времени – бесценный опыт, неосуществленные замыслы, неоцененные деяния. Румянцев, его служение и судьба подтверждают ту истину, что в России, особенно в критические этапы ее развития, находились государственные люди, превосходящие своими достоинствами государей. Познание прошлого, освобождение его от наносного и ложного возрождают подлинное знание о самих себе, выстраивают представление о том, чего следует избегать и каким должно быть наше будущее. По мере того как удается составить ясное представление о личностях, подобных Румянцеву, становится понятным, в силу каких причин российская государственность, преодолевая провалы и просчеты правителей, двигалась по восходящей. Он далеко не единственный из тех государственных деятелей, кому по праву должно принадлежать место на почетном пьедестале.

Николай Петрович Румянцев, опыт его жизни и служения – пример для россиян и для России, которая и теперь нуждается в людях подобной формации.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение I

Записка графа Н.П. Румянцева «О разуме тарифа» ^{207}

Всеподданнейшая записка министра коммерции, графа Н.П. Румянцева «О разуме тарифа» Императору Александру I

При первом приступе к начертанию тарифа, естественно представляется вопрос – в каковом разуме составлять его?

Сей разум, если восходить к истинному и принятому предназначению тарифа, может представляться в двояком виде.

Первое: в виде богатой и готовой ветви государственного дохода, до которой нельзя дотронуться, когда правительство, по военным обстоятельствам или другим понудительным требованиям, исчерпав источники своего богатства, поневоле ищет всех средств для временных своих оборотов и, заботясь только выкупить себя из нужды, не бережет счетов торговли. Сия крайность вещей свойственна престарелым и нисходящим государствам.

Второе: в виде прямого для государства расчета, когда привозные вещи, будучи необходимы и ничем не заменяемы, обкладываются бережно, или, становясь с своими в соперничестве, стесняются налогом. Сие свойственно государствам, на степень совершенства шествующим, где и земля обработана и мануфактуры в соразмерном упражнении.

Кроме двух сих заключений о государствах можно еще вообразить другие: но они чужды от настоящего вопроса, когда дело в том, чтобы назначить истинную точку России в отношении к ее тарифу; ибо Россию в нашу эпоху свойственнее принимать в последнем из двух видов, в котором тариф не есть вынужденная разверстка собираемой пошлины, но есть обдуманная статистическая выкладка, расположенная по данным количествам продуктов и рукоделий, более или менее нужных для себя и для иностранца.

Отсюда проистекают два заключения: одно, что без подробного сведения о своих продуктах и мануфактурах не может быть доброго тарифа; другое, что тариф не должен быть постоянен. Обе истины очевидны.

Я точно уверен, что в новом составе министерства ныне приступлено к собранию сведений о продуктах и о мануфактурах; и к достижению той же цели – управлении вверенной мне части, равномерно заготовил я виды торговли за два года, разложив в них все товары на классы, хотя еще и не с такою желаемою точностию, чтобы в разграничении некоторых товаров не требовалось перечистки. Но независимо от того, если бы теперь надлежало, при сочинении тарифа, ограничиться одними теми видами, достаточен ли двухлетний круг торговли для основательных умозаключений? По сему рассуждению и могу ли поставить себе в вину, что до сих пор не спешил я сочинением тарифа, не торопясь, так сказать, к опасности сооружать здание без запасов?

В оправдание другого заключения, что тариф не должен быть постоянен, можно привести ту истину, что выработка изделий определяется требованиями их. В прошлых годах, напр., капиталы были устремлены на такие мануфактуры, коих изделия ныне или совсем не сходят с рук, или мало. Следственно капиталы ныне переместились на другие занятия; другие явились изделия; и потому не лучше ли, если тариф, следуя по стопам нужд житейских, будет передвигать свою руку то на тот, то на другой товар, дабы переменою пошлины облегчить ныне то, что прежде нужно было обременять, и обременить то, что прежде нужно было облегчить?

Вероятно по сему в Англии не престают по временам издавать разные прибавления и пополнения о взимании пошлин с привозных товаров и ныне только еще собираются составить там общий тариф.

Из всего заключаю, что не статьи тарифа, но одне основания или начала его могут быть неизменны.

Прежде, нежели положу сии основания, я должен коснуться того общего прельщающего мнения, которое учит давать полную свободу по торговле, в урон своих заведений и мануфактур. Но сия полная свобода, точно так же, как и полное равенство во владении земель, и неограниченная гражданская вольность, которые в свежем пагубном покушении доказаны уже мечтою, могут быть плодом умов, конечно благонамеренных, но не примечающих того, возможно ли это сделать в ту пору, когда государство приняло известный политический сгиб, когда установившиеся заведения двинуты по данному направлению, когда ни одно постороннее государство не учреждает своей торговли на таких правилах, когда торговля государств связана между ними определенными трактатами, коих узами и мы отягчились, даже с неосторожностию? Впрочем, если бы и возможен был такой переворот, то конечно тогда, как государство даст себе бытие новое, быв расположено ко всякому образованию. Но мы не в том положении.

Я знаю, что догмат совершенной свободы торговой имеет ту важность, что первый провозвестил его Адам Смит, которого учение по справедливости приемлется руководством в созерцании государственных сил и которого английское правительство часто вопрошало, когда дело шло о налогах. Однако ж сие самое я беру в свою опору; ибо оно, не применяя тарифа о его системе, советовалось с ним о налогах только новых. Да иначе и не могло быть. Крутые по торговле переломы, даже полезные, влекут за собою невыгоды. Сдвинув торговлю со своей оси, вы потрясли бы тем купечество; оно бы опрокинулось с жалобами на новизны, отняло бы у министра доверенность; но министр без доверенности сего сословия может ли действовать?

Правда, что есть благоустроенные государства, которые при пространнейшем торге имеют малый таможенный сбор. Но причина сего явления лежит в другом источнике. Там жители разделяются на две половины, законодателю возможность положить как бы границы между селением и городом и обложить консоммацию последнего платежом подати, под именем акциза известной, дабы доход, государством собираемый, размещался на одних богатых, которых масса в тех землях равняется числу поселян. Следственно, таможенный сбор, тамо иногда являясь в превращении сбора акцизного, действующего тою же рукою, скрывает только подлинное свое имя. Но такое учреждение, вопрошаю, совместно ли было бы с нашим государством, где число городских жителей содержится к числу поселян как 7 ко 167; когда между тем Артюр Юнг замечает, что в странах, цветущего состояния достигших, не менее как половина жителей сидит по городам. Какая ж несоразмерная разность между сими странами и нашим государством, к которому, не отступая от материи, можно бы также приложить заключение того же писателя, что промышленность гораздо деятельнейшая должна бы очистить деревни от излишних нахлебников, больше там съедающих, нежели нарабатывающих, и что самый недостаток труда должен бы их вытеснить из селений в города.

Еще помещу один вопрос. Заслуживают ли охрану наши фабрики, для которых казна, с своей стороны, издавна делала пожертвования, присвоив им земли, угодья, а в заводах, поработя даже и крестьян? Но если разрешить привоз и выпуск всего, без всякого стеснения: очевидно, что подвергнутся вместе с тем существующие мануфактуры упадку и разрушению. Следовательно, с полною по торговле свободою внесется пламя, пожирающее собственные наши заведения, на которые правительство само вызывало прежде частных людей.

Таким образом, прошед предуготовительные понятия о тарифе, и приближаюсь наконец к новому вопросу: раскладывая пошлину, до какого вообще процента возвышать ее? Питт, во время прежнего своего министерства, вычислял, что в Англии капитал, в торговлю помещенный, приносит в таможенный доход 15 процентов. У нас, по вычислению прошлого года, привозные товары, которых было по цене на 55 557 675 рублей, дали дохода 15 ½ процента; а отпускные, которых было на 67 148 643 рубля, дали 6 ¾ процента. В общем разрезе выходит, что капитал торговый приносит казне 10 7/9 процента. Что сие среднее пропорциональное число не может почесться верным масштабом, доказательство сему то, что он сложен из неравных размерений; ибо у нас много таких товаров, которые обложены свыше 50, 100 и свыше 130 процентов. Но может ли торг чистый и без подлога уделять такие прибытки государству, в котором и не дано купечеству столько выгод, сколько в странах торговлею знаменитых, в котором и сами торгующие не могут довольствоваться столь малыми процентами, как там?

Положив сие, я признаю сообразнейшею с нашим государством торговою системою ту, чтобы сколько возможно умерить налог на товары, и, не включая прочих сборов, назначаю высшую степень тарифного налога не более 20 процентов, считая то достаточным для перевеса и иностранного соперничества потому, что если налагаемые на привоз 20 процентов, совокупно с другими провозными или страховыми издержками, не преодолеют чужих изделий, ясно, что собственная того же рода мануфактура устроена на безрасчетной выкладке, и следственно спасать ее правительству не для чего. Для перевеса же тайного провоза потому, что евреи, известно, берутся на сухопутной границе провозить товары за 20 процентов, как за установившуюся цену, которая, конечно, по сметам сего ремесла не может быть меньше. А как купец в добавок к тому должен делать другие расходы, как то для дальнейшего и околичного доставления товаров, и следственно тем более дочерпывать свой интерес еще сверх 20 процентов, то, обложив товары не свыше сей оценки, должно тем довести купца, что он не станет отваживать своих товаров на опасность, когда может с меньшею издержкою и под защитою закона провозить его позволенным путем.

После сего, разделяя по принятой мною методе торг на привозной, отпускной и транзитный, приступаю к основе самых правил.

В рассуждении привоза:

1) Возбранить привоз всего соблазнительного, что противно господствующей вере, государственным правилам и благонравию.

2) Оберегать подданных от непристойных и гибельных издержек, в которые одновременно вовлекает вольность торговли и пример худой роскоши.

3) Давать небогатому классу народа удобность к продовольствию, в том понятии, что когда он не имеет возможности умножать своих наслаждений, жестоко было бы надбавлять цену на то, что составляет его потребности.

4) Беречь свои мануфактуры, заведения, промыслы, все народные предприятия, и паче всего уважать самыми средствами, ведущими нацию к обогащению, к здоровью и к усовершенствованию моральному, в чем замыкается благосостояние.

5) Благоприятствовать привозу товаров в первоначальном виде, соразмеряясь с их надобностию для нас.

6) Обозреть трактаты с народами; и для переду различить одни, которые постановлены по приличию только временных обстоятельств, от других, которые основаны на сущих взаимных пользах торговли, и вообще впредь того удаляться. На какой конец и прилагается выписка из трактатов.

Относя все сказанные правила к тем только товарам, которые идут в великом количестве и могут приметно действовать на виды государственного хозяйства, должно положить некоторую общую и малую пропорцию в обложении пошлиною тех статей, которые не составляют значительного рода, дожидаясь той эпохи, когда оне перейдут в числительнейшую статью.

На основании сего, приступая к самым подробностям, полагаю:

I. а) Товары, к жизненным припасам принадлежащие, которые не родятся в России или родятся меньше У3 против своей консоммации, должны платить 5 процентов на основании 3-го правила, напр.

Кофе.

Пшено сорочинское.

Сахарный песок и проч.

Пряные коренья.

Исключаются из сего на основании 4-го правила, вины виноградные, в пользу национального виноделия, в южных губерниях поощряемого, и должны платить 10 процентов.

b) Товары, к жизненным припасам принадлежащие, которые родятся или делаются в России на половину или более, должны платить 10 процентов на основании 4-го правила, напр.

Рыба.

Масло коровье.

Мясо.

Мед и проч.

II. с) Что ж касается до благородных металлов, я испрашиваю дозволения внести по сей материи особую бумагу после утверждения правил, мною представляемых. На сей же раз ограничиваюсь приметить только то, что вся тайна торговли, по моему мнению, состоит в перемещении и преображении вещей. А как золото и серебро способнее всего к достижению сей цели, то сии благородные металлы, которые в других отношениях справедливо представляются в виде товара, должны в от ношении к тарифу представляться в виде орудия, служащего к ускорению торгового хода; следственно внешнему течению сих металлов, имеющему связь с внутренним кругообращением оных, тариф должен предоставить полную свободу; следовательно привоз и отвоз их, подобно приливу и отливу, должен быть правительством разрешен без всяких ограничений, кото рые, если где делаются, то всегда по обманчивым предосторожностям и всуе принимаются.

III. d) Товары, в первоначальном виде к изделиям служащие, которые не родятся в России или родятся в неприметном количестве, должны платить 5 процентов на основании 5-го правила, напр.

Шерсть испанская и шленская.

Сандал.

Краски.

Москотильные товары и проч.

е) Товары, в первоначальном виде к изделиям служащие, которые родятся в России на ½ или 1/3, против своей консоммации, должны платить 10 процентов, во уважение народных предприятий, на основании 4-го правила, напр.

Табак.

Мраморные камни и проч.

Мягкая рухлядь [59]59
  Пушнина.


[Закрыть].

IV. f) Товары в иностранном изделии, в виде средств служащие для усовершенствования, без пошлин, на основании 4-го правила, напр.

Инструменты. Машины.

Аптекарские припасы.

Книги, кроме тех, которые в силу 1-го правила, должны возбраняться к привозу.

h) Товары в иностранном изделии, роскоши богатых служащие, хотя бы оные не делались в России, должны платить 20 процентов, на основании 2-го правила, во уважение того, что налог на богатого не прямо падает на народ, если бы оный окончательно и касался народа, напр.

Посуда фарфоровая с золотом и живописью, и без золота.

Моды.

Галантерейные вещи и проч.

i) Товары в иностранном изделии, которые делаются в России на и или 1/3 против своей консоммации, должны платить 20 процентов, на основании 4-го правила, в перевес иностранного соперничества, напр.

Материи шелковые.

Материи бумажные.

Материи шерстяные и проч.

k) На основании 2-го правила следует запретить некоторые товары, и для того пересмотреть настоящую роспись статей заповедных, не нужно ли, может быть, будет иные дозволенные вновь запретить, а с иных снять запрещение.

В рассуждении отпуска:

Имея в виду последние два правила, то есть 6-е и 7-е, перед привозными товарами положенные, прибавляю еще два.

1) Расчислить налог по мере того, необходимы ли для иностранца наши товары, и в случае отягчения пошлиной не может ли он обойтись без нас, заимствуясь из другой земли, или заменяясь другим чем своим, ибо если наш товар ему необходим, платеж пошлины окончательно падает не на купца, а на иностранного консомматора; следовательно все то, без чего иностранец может обойтись, не отягчать, дабы тем более раздвинуть пространство торжища.

2) Товары в грубом виде, могущие служить дома к упражнению искусства, обременить, в сравнении с изделиями, приготовленными в том же роде.

В сходственность чего и полагаю назначить пошлину вообще не свыше 10 процентов, снисходя от сей черты к возможному уменьшению:

I. а) Товары, к жизненным припасам принадлежащие, которые не необходимы для иностранца, обложить слегка, на основании 1-го правила, напр.

Рыба.

Мясо.

Масло коровье и проч.

b) Товары сего рода, нужные для иностранца, обложить более, как-то: икра и проч.

c) В рассуждении хлеба, который может для иностранца больше или меньше быть необходим, пошлину по временам надбавлять или убавлять; и сие правило разуметь подвижным, а отпуск открыть постоянно.

II. d) Товары, в первоначальном виде к рукоделиям служащие, потому самому, что дома не обработаны, обложить на основании 2-го правила тяжелее, напр.

Мягкая рухлядь. Клей рыбий, а особливо сало говяжье.

е) Пошлину товаров лесных пересмотреть; а поташ, как нужный иностранцу и как стоющий истребления лесов, отягчить.

III. f) Товары в российском изделии, разделяя также на нужные и просто потребные для иностранца, положить пошлину более или менее по той двойной соразмерности: напр., полот но парусное, фламское, ревентук, юфт и проч. могут вынесть нарочитую пошлину.

g) Наконец правило о запрещении, по уважению своих нужд, имеет равно и при отпускных товарах место, как и в привозных.

В рассуждении транзита встречаются два правила:

1) Сокращать пошлину тем более, чем товар транзитный через большое протяжение государства проходит; ибо цена провоза и увеличивает дороговизну оного, и вместе составляет обогащение селений и народа.

2) Из числа транзитных товаров, казалось бы, лучше не исключать никаких, и следственно бы в сем отношении не надлежало быть заповедным товарам; ибо они, назначаясь для других народов, не могли бы становиться в предосуждение домашних рукоделий и промыслов. Но в таком обширном государстве, как Россия, где товар мимоидущий может погружаться почти в неизвестность от надзора, естественно, предстоят опасности подлога, со введением сего правила.

Посему транзитную пошлину, когда взаимные для транзита точки разделяются между собою нарочитыми по государству расстояниями, назначаю не свыше 1 процента; когда же, так сказать, примыкаются к одному углу России и связуются очевидными пользами соседних народов, возвышаю пошлину от 3 до 5 процентов.

Здесь гадательно, не исчисляя порознь пошлин, потому что такое положение решительно определять можно только при самом открытии транзита, я ограничиваюсь предложить мимоходом те виды, какие естественно представляются впредь по сей части. Кроме существующего транзита между Одессою и Радзивилловом, предусматриваю возможность к таковому же торгу: