Текст книги "Канцлер Румянцев: Время и служение"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Внимание Екатерины к наследникам Петра Румянцева проявилось в поощрении длительной, более чем двухлетней поездки Николая и Сергея в Европу для получения образования. Сопровождать и опекать юных Румянцевых самодержица поручила своему доверенному лицу, выходцу из Швейцарии, интеллектуалу барону Мельхиору Гримму. В странах и столицах, где бывали Николай и Сергей Румянцевы, им оказывали не по рангу высокий прием. Мельхиор Гримм посчитал нужным представить русских путешественников самому Вольтеру. Мыслитель не преминул внушить юношам мысль об особом жизненном предназначении – не претендовать на власть, а быть опорой российскому престолу. Свои наблюдения о том, что представляют собой братья, каковы задатки каждого из них, барон регулярно докладывал Екатерине II. Судя по всему, Екатерина хотела удостовериться, в какой мере и тот и другой, находясь рядом с наследником престола Павлом Петровичем, могут позитивно влиять на него. После пребывания братьев в Европе их повысили до ранга камергера, а Николай уже через три месяца был направлен к венскому двору с дипломатической миссией – известить Австрию о бракосочетании наследника престола Павла Петровича с принцессой Вюртембергской.

* * *

По свидетельствам, почерпнутым из разных источников, Петр Румянцев, отец, только к концу жизни всерьез задумался о будущности своих наследников. Понимание, что сам он невечен, пришло с большим опозданием. Продолжительный успех, слава, награды отодвигали мысли о неизбежном. Даже когда лидирующие позиции захватил его соперник Григорий Потемкин, а его самого стали отдалять от престола, мысль о грядущем конце жизни не посещала фельдмаршала. Оглушающим, отрезвляющим событием для Петра Румянцева стало известие о внезапной кончине князя Потемкина-Таврического. Оказалось, что и такие люди, как он, и даже более удачливые тоже смертны. Испытывая ревность к успехам своего коллеги, Петр Румянцев вынужден был задуматься наконец о продолжателях дел своих. Потемкин, как выяснилось, подумать об этом не успел. А ведь каким он был, этот Григорий Потемкин! Человек-легенда. Он сумел затмить всех, а главное, настолько завладеть сердцем властительницы Екатерины, что она с ним тайно обвенчалась. И вдруг этот могучий здоровьем и духом сверхчеловек, пребывая в зените славы, внезапно умирает. Было о чем задуматься. Именно тогда Румянцев-Задунайский напомнил императрице о своих детях, высказав особую заботу о Николае, которого считал лучшим, более всех подававшим надежды. Однако к тому времени отношение Екатерины как к самому фельдмаршалу, так и к его отпрыскам изменилось. С некоторых пор Николай и Сергей стали для нее такими же подданными, как и все остальные. У императрицы сложились свои виды и на того, и на другого. Каждому была уготована своя роль в государственных делах, исходя из того, кто на что способен. Решение об их дальнейшей судьбе она будет принимать, руководствуясь собственными соображениями…

* * *

Фельдмаршалу Петру Румянцеву, как и его отцу, не довелось дожить до той поры, когда лучший из его сыновей, Николай, достиг невероятных высот в государственном служении. Он развивался, рос, мужал, набирался знаний, жизненного опыта, лишь урывками общаясь с отцом. Это был свой, совсем другой путь, непохожий на тот, которому следовали его дед и отец…

Екатерине II пришлось изменить свое отношение к Петру Александровичу Румянцеву, когда не стало Потемкина. Внезапная смерть фаворита, вызвавшая шок, сменилась беспокойством императрицы. Опасная внешнеполитическая обстановка, события во Франции и вокруг нее, мятеж в Польше, другие незавершенные предприятия, как и ощущение личной незащищенности, побуждали искать прочную опору.

В 1792 году императрица была вынуждена обратиться к Румянцеву: «…услыша о лучшем состоянии здоровья, обрадовалась и желаю, чтобы оно дало Вам новые силы разделить со мной тяготы мои, ибо Вы сами довольно знаете, сколь Отечество помнит Вас, содержа незабвенно всегда заслуги Ваши в сердце своем. Знаете также и то, сколько много и все войско самое любит Вас, и сколько оно порадуется, услыша только, что обожаемый Велисарий [3]3
  Велисарий —знаменитый византийский полководец VI века.


[Закрыть]опять примет их, как детей своих, в свое попечение. Я уверена будучи не менее и о Вашем благорасположении к нам, остаюсь несомненно в ожидании теперь принятия Вами всей армии моей в полное распоряжение Ваше, пребывая при сем навсегда усердная и благосклонною, Екатерина» ^{13} . Престарелый фельдмаршал не мог ответить императрице «нет», как, впрочем, и его согласие означало лишь формальное отношение к доверию и обязанностям. Румянцев до конца своих дней оставался у себя в Малороссии, не выезжая в столицу. Политика Екатерины II, противоречивая и коварная по отношению к своим сподвижникам, не позволила многим из них оставить о себе у потомков цельное представление. Петр Румянцев оказался одним из них. Сведения о нем, впечатления современников о его личных качествах весьма разнятся – от восхищения и восторга до поношения и обвинения в пороках. Однако, что бы ни говорили, Румянцев оставался солдатом и государственным мужем. Когда Потемкин убедил Екатерину совершить поездку в Крым, дабы она могла почувствовать масштаб территориальных приобретений и насладиться видами могущественной империи, генерал-губернатор Малороссии Румянцев отказался от неслыханных затрат на убранство Киева. «Скажите императрице, что мое дело брать города, а не украшать их» ^{14} , – ответил он одному из ее приближенных. Как личность Румянцев был не всем и не во всем удобен и при жизни, и после смерти. Только этим можно объяснить забвение, пришедшее на смену его славе. Петр Румянцев не оставил после себя политического завещания, не вел дневников, не написал мемуаров. Однако о многом говорит однажды высказанное им суждение: «Наша империя, по ее обширности, разноверию и разноправию своих обитателей и по разнообразию ее соседей, должна наблюдать, чтобы подражать другим державам только в приличном, и весьма уважать тот источник, который и доселе один питает ее воинские силы. Источник сей есть народ, дающий войску и людей, и деньги. Надлежит стараться, дабы несоразмерным и бесповоротным взиманием не оскудить сей источник» ^{15} .

* * *

Жизнь фельдмаршала Румянцева прервалась через полтора месяца после кончины Екатерины II. Некоторые источники утверждают, что быстрый уход из жизни Румянцева, а затем Суворова был вызван их причастностью к делу о престолонаследии. В завещании Екатерины, заверенном двумя военачальниками, якобы значилось имя великого князя Александра Павловича. Их уход из жизни как бы подводил итог Петровской эпохе. Не без проблем и потерь, откатываясь к прошлому, преемникам Петра I удалось окончательно утвердить Россию на Балтике и решить другую геополитическую задачу – закрепиться на Причерноморье, получить доступ к международным торговым путям по незамерзающим южным морям. Казалось бы, отныне складывались недостающие внешние условия, когда государство могло целиком сосредоточиться на саморазвитии. Безопасность империи была обеспечена системой надежных международных договоров. Внутри России с подавлением пугачевского мятежа сложилась обстановка, позволявшая власти нацелить общество на созидательную работу, возделывание необозримых пространств. Однако политическая ситуация, сложившаяся у российского престола в связи с внезапным уходом из жизни Екатерины II, внесла сумятицу в последующий ход событий. Ей, как и Петру I, не хватило времени на главное – подготовить и передать власть наследнику, способному продолжить основное дело ее царствования, – проложить дорогу к «мирному благоденствию» Отечества. С восшествием на престол Павла I государственная жизнь в России потекла по иному сценарию.

Глава вторая.
РОМАН ИМПЕРАТРИЦЫ

Павловск и его окрестности – культурно-историческое достояние России. Дворцовый ансамбль и прилегающий к нему парк традиционно привлекают многочисленных экскурсантов. Своим рождением это уникальное место обязано наследнику российского престола великому князю Павлу Петровичу, а обустройством – супруге Павла, великой княгине Марии Федоровне.

«Собственный садик» – одна из достопримечательностей Павловского музея-заповедника. Посетителям задержаться здесь, как правило, недосуг – не хватает времени. Великолепие дворца и парка целиком поглощает внимание гостей. Небольшой, изрезанный изящными дорожками садовый участок создавался стараниями Марии Федоровны. Наперекор суровому климату здесь высаживались и культивировались свозимые со всего света экзотические для этих мест растения – кедры, кипарисы, апельсины, лимоны, персики, ананасы, лавры. Семена, черенки и саженцы поступали из Сибири, Дальнего Востока, Южной Америки и, разумеется, из Европы. Названия некоторых растений для этих мест и теперь в диковинку. На зиму большую часть из них укрывали в оранжереях, весной вновь выставляли на открытый воздух. Павловск стали называть русской Швейцарией, а сад и оранжереи – ботаническим раем.

Немецко-фашистское нашествие и оккупация подвергли варварскому разрушению всё, что составляло былой Павловск. Сад этот теперь уже не тот, что в прежние времена. Выродились или вымерзли нуждавшиеся в особом уходе растения, утрачены скульптура и некоторые декоративные постройки. Однако и ныне сохраняется регулярная симметричная планировка парка, применяется системный подход к высадке цветов и кустарников. Это делается так и таким образом, что цветение в саду, начинаясь ранней весной, длится до глубокой осени. «Садик Марии Федоровны», как его называют музейные работники, окружен особой заботой. В годы коренной ломки советской системы и позже музей вел трудную борьбу за выживание. Не хватало средств на самое насущное, в том числе и на отопление оранжерей. Однако внимание к сохранению единственного в своем роде архитектурно-художественного наследия не ослабевало. Недавно реставрирован Инвалидный дом с церковью Святой равноапостольной Марии Магдалины. Восстановлен великолепный Розовый павильон, специально воздвигнутый императрицей-матерью для торжественного приема в честь возвратившегося из последнего победного похода против Наполеона I сына – императора Александра I. Есть надежда, что со временем усилиями реставраторов, садовников, цветоводов и «собственный садик» обретет первозданный вид. Садик – далеко не единственное, что в Павловске связано с именем императрицы Марии Федоровны. Дворец, парк с многочисленными постройками, павильонами, прудами, аллеями и сам городок, растущий вокруг императорской резиденции, неповторимостью обликов обязаны своей попечительнице. В противовес Гатчине, любимому прибежищу великого князя Павла Петровича, Павловск был для Марии Федоровны «изящным и полным выражением ее сентиментальных отношений к природе», она стремилась сделать его похожим на Этюп, родовое гнездо Вюртембергских… Годы жизни отдала она этим местам, обживая и обихаживая их при Павле и после его гибели. Нигде так не хранят память о ней, как в Павловске, здесь можно услышать многие подробности жизни выдающейся личности. Ей, слывшей редким сочетанием красоты и ума, «одной из самых трудолюбивых и занятых дам России», досталась судьба необычайная, великая и драматическая.

* * *

София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская обратила на себя внимание в пору, когда российский императорский двор был озабочен поисками достойной пары для наследника престола, великого князя Павла Петровича. Ей было 13 лет, Павлу – 18. Однако юный возраст оказался препятствием. Выбор был сделан в пользу старшей пятнадцатилетней сестры Вильгельмины. Именно с ней вступил в свой первый брак Павел Петрович. После неудачных родов, приведших к кончине великой княгини Натальи Алексеевны (это имя получено в православном крещении), российский императорский двор снова вспомнил о младшей, к тому времени семнадцатилетней принцессе. Она, правда, была уже помолвлена с принцем Людвигом Гессен-Дармштадтским. Аннулировать помолвку Софии Доротеи помог сам претендент, принц Гессен-Дармштадтский. Он отступился от невесты, польстившись на деньги, которые ему были предложены. «Большой и глупый верзила, – писала Екатерина барону Гримму, – отправился пасти гусей с пенсией в 10 000 руб., но с условием никогда о нем не слышать и не видеть…» ^{16}

Покуда невеста собиралась в дорогу, ее не в шутку стращали, говорили, что в России «в общение ей дадут только русских, казаков, грузин и Бог знает, какое племя». Наделе жизнь оказалась куда более сложной и непредсказуемой. На девочку, которую еще не миновала пора детских радостей, смотрели как на политическую силу, а ее замужество расценивалось не просто как брачный союз, а «союз Пруссии с Россией». Она не знала ни слова по-русски, ей не позволили получить классическое образование, большая часть жизни в России с самого начала была посвящена продлению династии. Здесь, на русской почве, расцвели ее скрытые до поры таланты. Она научилась хорошо рисовать, вышивать, занималась резьбой по кости. Некоторые мастерски исполненные камеи дошли до нас и хранятся в музее Павловского дворца. Мария Федоровна была музыкально одарена, превосходно играла на фортепьяно, устраивала театрализованные представления, инсценировки. В них участвовали все: ее дети, придворные и даже сам великий князь Павел Петрович. Увлечение искусствами она всячески прививала своим детям: Александр играл на скрипке, Елена и Александра – на гитаре, Николай – на флейте… В лучшие для великокняжеской семьи годы в Павловске устраивались концерты, ставились оперы. В окружение Марии Федоровны входили виднейшие музыканты и композиторы того времени: Бортнянский, Паизиелло, Сарти. Выдающиеся художники сотрудничали с ней. Для них она была талантливой ученицей и привлекательной моделью. В Павловске сложился свой круг, который, собственно, и составил «малый двор» великого князя Павла Петровича. В Петербурге же, при «большом дворе» матери Павла, Екатерины, решались государственные дела, проходили переговоры, официальные встречи и церемонии, иностранные послы вручали верительные грамоты… «Большой двор» устраивал праздники и развлечения, среди которых особая роль отводилась «эрмитажным собраниям», в которых участвовали только самые избранные и наиболее известные и приближенные императрице лица. В ту пору в круг общения великой княгини Марии Федоровны попал статный, петровской породы камер-юнкер, молодой граф Николай Румянцев.

И в поведении, и в общении он не был таким, как все остальные. С ним было интересно. Он стал другом семьи, одинаково приятным для обоих супругов. Их знакомство могло произойти и раньше, в те дни, когда в Берлине намечалась церемония помолвки принцессы Вюртембергской с великим князем Павлом Петровичем. Наследника российского престола сопровождал отец Николая – фельдмаршал Петр Александрович Румянцев. Желая повидать родителя, братья, находившиеся в это время в европейском турне, двинулись к нему навстречу. Однако побывать в Берлине и встретиться с отцом им не довелось. Было велено воротиться. Присутствие двух рослых и обаятельных молодцев на фоне уязвимой внешности жениха могло, по мнению умудренного опытом предка, внести диссонанс в важнейшую церемонию.

Великая княгиня Мария Федоровна проявила себя с особенно желанной для свекрови стороны. Она, по словам Екатерины II, оказалась «мастерица детей производить». Сразу после замужества Мария Федоровна родила двух сыновей: Александра (1777) и Константина (1779), что гарантировало дому Романовых прочность в продолжении династической линии. После появления на свет Александра и Константина в недавнем прошлом «нежная, прекрасная, восхитительная игрушечка» родила еще восемь детей: двух мальчиков и шестерых девочек. Заслуга в том, как утверждали злые языки, принадлежала не только супругу Павлу Петровичу. Случалось, он и сам злословил по этому поводу.

Произвести человека на свет во все времена было делом непростым, а тем более при том состоянии акушерской науки и практики. Особенно тяжело Марии Федоровне досталось рождение шестого ребенка, дочери Анны. Только присутствие духа и решительные меры Екатерины II, семь часов неотступно находившейся при роженице, спасли ей жизнь.

Материнская доля Марии Федоровны оказалась и счастливой, и трагической: она мать двух императоров (Александра I, Николая I) и двух королев (Вюртембергской Екатерины, Нидерландов Анны), однако пятеро из десяти детей умерли при ее жизни: Ольга в младенчестве, Александра в 1801 году, Елена в 1803-м, Екатерина в 1819-м, Александр I в 1825-м.

«Малый двор» великого князя Павла Петровича формировался под неусыпным контролем Екатерины II. Кандидаты на общение с престолонаследником, его семьей подбирались по разным, известным только самой Екатерине соображениям. Императрица стремилась создать вокруг сына особую среду, где каждому отводилась своя роль. Следует сказать – своей цели Екатерина II добивалась. Николай Румянцев – в конечном счете один из немногих, кто стал душевным другом молодой семьи. Именно он вошел в число особо приближенных…

В письмах отцу, где наиболее существенное оставалось между строк, Николай пытается воспроизвести картину жизни, в которой кипели нешуточные страсти. Зависть и клевета, любовь и ненависть опаляли придворную жизнь. Румянцев пишет о коллизиях, сменявших одна другую, в которые его втягивали помимо воли. Знаки то внимания, то отчуждения со стороны влиятельных персон Николай Румянцев воспринимал болезненно.

О том, как непросто отпрыску Румянцева-Задунайского было в царственном сообществе, докладывал отцу его выдвиженец, «алмаз в короне» А.А. Безбородко (фельдмаршал в свое время рекомендовал его личным секретарем Екатерины): «Быть праздным зрителем мелких сцен придворных или хотя бы актером в них с опасностью для себя никогда не было целью намерений. Он имел всегда в виду достигнуть употребление его к делу и преимущественно в дипломатическом корпусе: к сему он всегда приготовлял себя по склонности к чтениям книг и дел и содержанием себя в знании про связь оных» ^{17} . Безбородко называет одну из причин, из-за чего Николаю было так не сладко при дворе: он пишет о пристрастном отношении к камер-юнкеру Румянцеву влиятельного вельможи Никиты Ивановича Панина. Среди других камер-юнкеров были сын Панина Петр и племянник Александр Куракин. «Граф Николай Петрович имеет для него еще два весьма неприятных свойства, первое: что он сын ваш, человека коего славе, сколько он завистлив и исполнен недоброхотства, я могу сам быть наилучшим свидетелем; второе: что он весь исполнен благородных мыслей и, следственно, никогда с ним несогласных. Невместно здесь изразить все те ухищрения, которые с его стороны употреблены были на внушение подозрений о графе Николае Петровиче…» ^{18}

У молодого камер-юнкера имелись другие, более серьезные основания тяготиться своим положением, тревожиться за свою будущность. Великая княгиня Мария Федоровна стала оказывать ему особые знаки внимания. Пребывать в этой двусмысленной ситуации, чреватой конфликтом и скандалом, Николаю Румянцеву не хватало сил. Не было возможности и условий сохранять отношения в тайне. Двор на разные лады заговорил об этом, да так, что подробности стали известны в Европе, в доме Вюртембергских. «Мне говорили, – пишет мать дочери, – что Вы вздумали иметь при себе фаворита (ип amant)и что выбор пал на молодого графа Румянцева, но это не беспокоило меня, потому что я уверена была в Вашем образе мыслей и в Ваших нравственных правилах. Пренебрежение к нашим обязанностям есть единственное действительное несчастие, которое может постигнуть нас, и пример, который Вы видите перед своими глазами, может только уверить Вас в этой истине, нет ничего более тяжкого и ужасного, как общественное презрение» ^{19} . Не приходится долго гадать, что за «тяжкий и ужасный» пример стоял перед глазами великой княгини Марии Федоровны.

Николай Румянцев если и слыл фаворитом, то иного свойства. Он не стремился доминировать, не требовал к себе особых знаков внимания. Как никто другой был наделен благородной сдержанностью, чувством чести. «St. Nicolas» – «Святой Николай» – так его называла Екатерина II. Положение фаворита его, наоборот, тяготило, и неспособность устоять перед чарами властительной дамы угнетала. Как бы там ни было, но молодое время навсегда осталось в их судьбах. Это была странная жизнь, тревожная и счастливая, со своими опасностями и восторгами. Когда все это только начиналось, всем им было в пределах двадцати лет: Павлу Петровичу, Марии Федоровне, Николаю Румянцеву, его брату Сергею, Александру и Алексею Куракиным. Если поставить рядом портреты молодых людей, написанные тогда, примерно в одно и то же время, легко предположить, кому могли принадлежать симпатии молодой восемнадцатилетней иностранной особы…

Беспокойство одолевало и другую женщину. Это была мать Николая Румянцева. Именно ей, гофмейстерине императорского двора, великий князь Павел Петрович доверил роль главной наставницы своей будущей супруги. Имя графини Екатерины Михайловны Румянцевой значилось в инструкции, загодя написанной наследником специально для своей Вюртембергской невесты.

«При принцессе будет состоять супруга фельдмаршала Румянцева, дама известная своими достоинствами и честностью, которая употребит все свое старание, чтобы приобрести доверие принцессы. Принцесса может положиться на то, что она не употребит ее доверия во зло; было бы хорошо, если бы принцесса по пути в Россию посоветовалась с нею о некоторых вещах. Но я должен, вместе с тем, предупредить принцессу, чтобы она не позволяла с собой никакой фамильярности иначе, как в те моменты, когда она сама того пожелает; это будет всегда хорошо, в особенности в том случае, если бы фельдмаршальша Румянцева сделала что-либо, не заслужившее одобрения принцессы, так как это дало бы ей достаточный авторитет и право высказывать, хотя в мягких выражениях, все то, что могло бы ей не понравиться. Я советую принцессе предоставить фельдмаршальше Румянцевой полную свободу относительно прислуги и других мелких домашних распоряжений, даже относительно гардероба, и никогда не допускать, чтобы ей жаловались на фельдмаршальшу Румянцеву. В противном случае я советую ей действовать таким образом: если бы принцесса случилась быть недовольной каким-либо из ее слуг, то было бы лучше всего заявить о том фельдмаршальше Румянцевой, не обращаясь никогда к кому-либо постороннему» ^{20} .

Графиня Екатерина Михайловна оказалась самым надежным человеком для супруги наследника. Не имея рядом никого из близких, ей, по-видимому, открывала свое сердце наивная немецкая принцесса. С графиней она делилась переполняющими ее чувствами. Не в силах что-либо изменить, видя, в какой водоворот событий вовлекается сын, 45-летняя Румянцева, несмотря на уговоры Екатерины II, принимает решение покинуть службу. В этом поступке были отчаяние, протест и признание собственного бессилия. Она отправилась в добровольную ссылку в подмосковное имение Кайнарджи.

На отношения Николая Румянцева и великой княгини Марии Федоровны Екатерина II какое-то время смотрела сквозь пальцы. Снисходительное отношение императрицы к наметившемуся треугольнику предопределялось тем благотворным влиянием, какое оказывал граф Николай на наследника Павла Петровича. Примером тому может служить одно из писем великого князя к Николаю Румянцеву.

«Санкт-Петербург, 18 сентября 1783 года.

Я искренне страдал, мой дорогой друг, из-за Вашего непонимания меня. Почему оно могло возникнуть? Может быть, оттого, что я Вам его прощаю? Возможно, все это для того, чтобы меня успокоить? И тем не менее это не мешает мне Вас любить. К тому же, излечившись от предположений, я был бы спокоен, если бы Вы написали мне с этой почтой…

…Я Вас очень ценю и чувствую, что Ваше признание происходит от сердца настолько, что никакая осторожность меня не удержит. Недавно я говорил кое с кем и пришел к выводу, что нужна другая эпоха, чтобы хорошо жить такому, как я. Я далек от безразличия, потому что это очень грустное занятие.

Завтра исполняется ровно год с того дня, как мы расстались, но мне кажется, что наша дружба останется такой же крепкой. Мой друг, может, спастись бегством?

Любите немного Вашего друга.

Павел» ^{21} .

В присутствии Николая Румянцева действительно создавалась атмосфера, в которой вспыльчивый Павел сдерживал себя, умерял свои эмоции. Однако и Екатерине II в конце концов пришлось проявить беспокойство. Для кандидата на удаление от двора в экстренном порядке была создана посольская должность. Получив ранг посланника, камергер Румянцев «подальше от греха» был отправлен за границу на дипломатическую службу.

* * *

Румянцев был аккредитован посланником в район Верхнего Рейна с центром во Франкфурте-на-Майне. Изначально должность, на которую он был назначен, можно было считать бесперспективной, обреченной на неуспех. Территория, поделенная на 14 германских земель, представляла собой конгломерат относительно самостоятельных, по-разному управляемых государств-княжеств. На германском пространстве Россия с некоторых пор была призвана выступать арбитром. Пруссия и Австрия привлекли именно Россию и Францию выступить гарантами послевоенного урегулирования при заключении Тешенского мира в мае 1779 года. Договор предусматривал некий порядок взаимоотношений недавних участников конфликта с немецкими княжествами. На деле этот мир лишь перевел противостояние в дипломатическую плоскость, борьба давних соперников продолжалась. Давило наследие недавних военных конфликтов, территориальных разделов, неразрешенных противоречий, наконец, неутоленные имперские амбиции властителей. Австрия и Пруссия тайными и явными путями стремились распространить свое влияние на лидеров «карликовых государств», сместить шаткое равновесие в свою сторону. Дипломатические ходы, к которым вынужден был прибегать Румянцев, не всегда достигали цели. Этому «помогала» тайная дипломатия Иосифа II и Фридриха Великого.

Политика Екатерины II заключалась в поддержании некоего баланса внутри германского сообщества, как это виделось из Петербурга. Австрия и Пруссия считали себя союзниками России, а императрицу гарантом в защите своих интересов. Но основные приоритеты российской внешней политики распространялись на северо-запад и на юг от Петербурга. Первоочередные заботы – война со Швецией (1788—1790), недовершенные дела с Турцией в отношении Крыма и Причерноморья отодвигали на дальний план и ослабляли внимание к событиям, происходившим в Европе. Румянцеву предписывалось сохранять стабильность в центре Европы, препятствуя устремлению мелких властителей к смене покровителей. Австрийская концепция «обмена земель», как и прусская «союза князей», на словах призванные к укреплению взаимопонимания, на деле служили средством достижения преимуществ и подчинения под свое влияние колеблющихся. Всякая попытка внести ясность, разоблачить подлинные замыслы главных участников противостояния воспринималась в штыки. Усердие Румянцева, его попытки воспрепятствовать планам Фридриха II вызывали раздражение последнего, служили поводом для весьма резких высказываний в адрес российского посланника. Великогерманское объединение, как под эгидой Пруссии, так и Австрии, не входило в планы Екатерины II. О том, какой политической философии придерживался Фридрих II, поклонник французского языка и Вольтера, властитель «армии со страной в придачу» (так говорили о Пруссии), красноречиво свидетельствуют высказывания: «Если Вам нравится чужая провинция, занимайте ее немедленно… Вы всегда найдете потом юристов, которые докажут, что Вы имели все права на занятую территорию» ^{22} . История умалчивает, при каких именно обстоятельствах произошел конфликт Румянцева с самим Фридрихом Великим.

Продвигать установки Екатерины II в реальных условиях тех дней посланнику Румянцеву было нелегко. Субсидии, поступающие к мелким властителям извне, были главным источником для поддержания местного госбюджета и более или менее сносного уровня жизни каждого из них. Этим и определялось их политическое самочувствие. Поскольку государств-доноров было немного, а обращаться приходилось, становясь в очередь, внутри этого сообщества царила довольно тягостная атмосфера. Многое проясняет фраза из донесения Румянцева о положении дел в Цвейбрюкене: «Герцог в сущей нищете, в совершенном недостатке денег находится… Вскоре минует два года, что никому из служителей не плачено жалованья». Жажда жить, подражая крупным европейским дворам, не имея на это средств, зависть взаимная, подозрительность и мелкие раздоры – та среда, которая окружала посланника Румянцева. Каждый фюрст, сам по себе не представлявший особого политического веса, силился доказать обратное, подпитывая окружение домыслами, пересудами, сплетнями. С первых лет пребывания в немецких княжествах Румянцев стал тяготиться своим положением, обнаружив бесполезность и тщетность своих дипломатический усилий. При этом он старался усердно относиться к своим обязанностям. Объем его дипломатической почты удивлял канцелярию в Петербурге, однако поступающие сведения не имели особой ценности. Главные европейские события, политические интересы России находились в другой части Европы. Сам Румянцев, понимая это, в своих обращениях к отцу давал понять, насколько его посольское место не отвечает ни его запросам, ни его способностям. Однако Николаю Румянцеву предстояло послужить там немало лет. Именно в ту пору, не желая тратить времени зря, Николай Румянцев углубленно занялся самообразованием. Библиотека Франкфурта-на-Майне, города, где размещалась его посольская резиденция, была им подробно изучена. Помимо книг по истории, что составляло главное увлечение его жизни, посланник изучал экономическую теорию, историю торговли. Тогда он в совершенстве освоил французский, немецкий, английский языки, приобрел широкие познания в области искусства и литературы.

Что касается ситуации в немецких княжествах, он все более и более убеждался в бесперспективности и шаткости их государственности. Короли и князья, фюрсты и курфюрсты, на словах изъявляя почтительное отношение к той, кто является «первейшей сего века Особой», наделе исходили из соображений практического свойства. Тайные замыслы, уловки и ложь обертывались всевозможными обещаниями, клятвенными заверениями в преданности России и ее императрице.

Дипломатия Екатерины II в германском вопросе, проводить которую поручалось Румянцеву, выглядит не столь безупречно, как впоследствии в благожелательном духе писали исследователи эпохи Е.С. Шумигорский, Н.К. Шильдер, А.С. Трачевский и др. На самом деле это была политика «с двойным дном», далекая от объективности. Роль России как гаранта стабильности или арбитра в германских землях весьма сомнительна. Румянцеву предписывалось в спорных ситуациях быть на стороне Австрии, что требовало от него не столько дипломатического искусства, сколько прямого давления на тех князей, кто не желал прислушиваться к мнению из Петербурга. От этого его дипломатические усилия выглядели в ряде случаев двусмысленно. Но свою миссию посланник Румянцев выполнил: Россия получила авторитет и влияние, сохранив позиции «гаранта» и принцип «свободных рук». Главное, что следует отметить, – несмотря на рискованные политические маневры сторон, поддерживался шаткий, но мир. Крупной континентальной войны не произошло, а ее начиная с 1780-х годов прогнозировали многие европейские политики.