Текст книги "Горчаков"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Горчаков инициировал издательскую деятельность министерства выпуском в 1861 году первого ежегодника. В нем публиковались важнейшие сведения и документы о деятельности МИДа за истекший год. Тогда же приступили к изданию «Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами», «Восточного сборника», а также словарей восточных языков.

Реформирование ведомства продолжалось на протяжении многих лет. В 1865 году на рассмотрение Государственного совета были внесены предложения относительно новой структуры и штатной численности аппарата Министерства иностранных дел Российской империи, согласно которым предлагалось практически на две трети (с 306 до 139) сократить число его сотрудников. Делалось это в первую очередь за счет ликвидации «столов и столоначальников, надзирающих за работой других». Александр II вслед за Государственным советом все эти предложения утвердил.

Оптимизация численности, ликвидация промежуточных звеньев позволили расширить возможности растущей сети загранучреждений и увеличить оклады занятым на особо ответственных должностях, поскольку ассигнования на нужды министерства сокращению не подвергались. Горчаков добился и того, чтобы служащим министерства были установлены более высокие государственные чины и ранги. Повышение, о котором не могли мечтать чиновники других ведомств, было признанием деловых достоинств сотрудников, свидетельствовало о внимании к людям, близко стоящим к кормилу государственного управления. Тогда же, впервые в истории министерства, была создана специальная кадровая служба: департамент хозяйственных и счетных дел был преобразован в департамент личного состава и хозяйственных дел, уточнены его функции, укреплены штаты.

В 1868 году было принято новое «Учреждение» министерства. В его регламент были внесены уточнения принципиального порядка. Предмет ведения внешнеполитического ведомства России определялся так:

«Политические сношения с иностранными правительствами;

Покровительство в чужих краях русской торговле и вообще русским интересам;

Ходатайство о законной защите русских подданных по делам их за границей;

Содействие к удовлетворению законных требований иностранцев по делам их в России».

Тогда же были откорректированы функциональные обязанности департаментов, уточнены характер и функции ряда должностей, в частности, это касалось и роли заместителя Горчакова, «товарища министра».

В целом же реформаторские усилия Горчакова направлялись на профессионализацию кадров, на выявление и максимальное раскрытие способностей тех, кто с ним работал. Ведь перед аппаратом министерства остро стояла задача не только находиться на уровне политической повседневности, но и прогнозировать возможное развитие международных событий.

Министр умел ценить талантливых работников, старался в интересах службы сохранить тех, кто был особенно полезен. Молодой перспективный дипломат князь А. Б. Лобанов-Ростовский, в ту пору посол России в Турции, без объяснения мотивов подал прошение об отставке. Шаг был довольно неожиданным и даже дерзким для 38-летнего дипломата, занимавшего один из ответственнейших государственных постов. Такой поступок дипломата высокого ранга бросал тень и на само министерство. Однако Горчаков не стал требовать объяснения или тем более осуждать князя. Сообщая о согласии Александра II на отставку, на полях прошения Горчаков от себя написал: «Нет необходимости, мой дорогой князь, говорить Вам о моих личных сожалениях». По прошествии нескольких лет Лобанова-Ростовского удалось вернуть на дипломатическую службу. Завершить карьеру ему довелось министром иностранных дел Российской империи (1895–1898).

«Министр – «божество» и подчиненные – «жрецы» творили внешнюю политику России в особой атмосфере, – писал в своих воспоминаниях князь В. П. Мещерский. – Они воздавали божье – богу своему и свое – себе с замечательным искусством и тактом. Никогда князь не чувствовал в своих жрецах противоречия себе, никогда они его не сводили с престола всеведущего божества, но в то же время нередко это божество говорило их мыслями. Но искусно также вел работу равновесия сам канцлер, во всем, что его касалось… Он всегда был блестящ и великолепен везде тем, что он входил в каждое положение, в каждую минуту, в каждый вопрос – не как бог, а как умный человек. Этот царь слова, этот бог своего ведомства никогда не оскорблял чье-либо самолюбие, никогда не осмеивал чье-либо убеждение, никогда не являлся деспотом своего великозвучащего «я»!

Способность слушать других, не подавляя масштабом и могуществом собственной личности, – одна из особенностей Горчакова-министра. Горчаков умел окружать себя талантливыми людьми, а его канцелярия «носила отпечаток элегантности и была действительно подготовительною школою для дипломатической службы» [75]75
  Мещерский В П Мои воспоминания Ч. 1 М., 1897 С. 298—299


[Закрыть].

Горчаков-министр в своей работе с аппаратом старался поставить дело таким образом, чтобы обмен мыслями, взглядами на проблему происходил в виде дискуссий, состязательности умов, помогал быстро находить сильные ходы, неотразимые аргументы, оперативно облекать их в глубокие по форме и смыслу дипломатические документы. Министр исходил из того, что главным результатом деятельности ведомства должен быть лаконичный документ, в котором, насколько позволяли условия и возможности, прописывались бы цели, установки, предложения, дающие приемлемый ответ на вызов политических обстоятельств времени.

Горчаков более чем кто-либо понимал: слово – уникальное, единственно доступное дипломату оружие. Восточная мудрость гласит: «Человек совершенного ума словами улаживает такие дела, которые невозможно осуществить с помощью сотен храбрых воинов». Мудрость восточная перекликается с не менее весомой по смыслу русской мудростью: «Слово не стрела, но пуще стрелы». Оно способно разрушить мир и остановить войну, может окрылить, но может и сразить, повергнуть человека в прах, вроде бы оставив его живым. Умение пользоваться словом как искусством – одна из высоко ценимых черт даровитых дипломатов, существенный признак профессионала высокого класса. Мастерски владели словом видные современники Горчакова – Талейран, Меттерних, Бисмарк, Кавур, Пальмерстон, Биконсфильд… Тем не менее как оратор, политический публицист Горчаков не имел себе равных. Он умел находить доводы разящей силы и тонко оперировать ими. Оппонентам не всегда удавалось что-либо этому противопоставить. Его выдающимся способностям оратора, завораживающему собеседников красноречию завидовал Бисмарк. В своих мемуарах, бросая порой упреки и обвинения своему политическому противнику, он, однако, никак не мог отказать Горчакову именно в мастерском владении словом, в способности тонко и точно излагать свои мысли. Достоинства Горчакова-публициста, его литературную одаренность современники отмечали особо. Тютчев величал его «нарциссом чернильницы». А императорский рескрипт – адрес, направленный Александром II к юбилею, 50-летию государственного служения Горчакова, – особо отмечает именно эту черту его таланта: «Вся Россия торжественно признала заслуги Ваши, когда в 1863 году Вы, в исполнение Моих предначертаний, силою слова обезоружили подымавшихся на нас врагов и тем запечатлели имя Ваше на скрижалях будущей летописи нашего Отечества» [76]76
  Сборник, изданный в память 25-летия управления Министерством иностранных дел государственным канцлером князем А. М. Горчаковым 1856–1881 СПб., 1881 С. 11


[Закрыть].

Особой, скрытой от глаз, важной и трудоемкой частью дипломатической деятельности является составление, правильнее сказать, подготовка дипломатических документов: донесений, протоколов, нот, меморандумов, заявлений, договоров, соглашений и т. п. Не случайно особо ценным качеством дипломата принято считать способность к работе за письменным столом. Еще в начале службы, в 1820 году, в ходе трехмесячной работы на международном конгрессе Священного союза в Троппау начинающий дипломат Горчаков написал и направил в центр около 1200 донесений. Тогда Горчаков доказал, насколько старательно и продуктивно может работать. Для одного только архива МИДа в тот период он ежедневно посылал до тридцати сообщений. Его работоспособность была замечена не только в дипломатической среде, но и самим Александром I, возглавлявшим русскую делегацию.

Сколь бы важными и значительными ни казались произносимые в ходе дипломатических бесед, обменов мнениями, переговоров слова и речи, их подлинный смысл, реальная ценность определяются тем, как, в какой форме они получают отображение в документах.

Многовековая практика выработала особый дипломатический стиль, формы и формулы, обеспечивающие работу по подготовке таких документов. Однако и здесь, как в любом искусстве, есть свои вершины, образцы, в которых проявляются лучшие черты дипломатического стиля – строгость, лаконичность, точное изложение событий и фактов, не допускающее их искажения или двойного толкования; при этом язык таких документов, как правило, совершенно индивидуален, окрашен талантом пишущего. В подобных случаях «стандартная» коллизия или совокупность «непредвиденных» обстоятельств излагается с особой экспрессией, обретая своеобразное звучание.

Горчаков-дипломат в своем деле оказался новатором. Он сумел доказать, насколько литературный язык Пушкина с успехом употребим в системе, казалось бы, незыблемо казенного общения. Стиль дипломатических документов, в составлении которых он принимал участие, обрел живые черты, оснастился разнообразием литературно-художественных средств и приемов. Горчаков стремился следовать классическим литературным канонам, добиваясь стилистической целостности, совершенства в таком официальном деле, как дипломатическая переписка. Это особенно очевидно, если сопоставить дипломатические документы прежнего времени с тем, что выходило из-под пера Горчакова. Похоже, он придавал значение каждому слову, каждой строчке, уделяя работе над текстом немало времени и таланта. Возможно, по этой причине у Горчакова не оставалось вдохновения ни для дневниковых записей, ни для мемуаров.

Ниже приводятся некоторые фрагменты из дипломатической переписки Горчакова.

«Наш августейший монарх расположен самым дружественным образом к Франции, каким бы ни было правительство, которое ею управляет. Вы будете выразителем этих чувств.

Его Императорское Величество желает, чтобы эта страна возродилась и снова заняла подобающее ей место в Европе. По этому поводу наша моральная помощь ей на этот счет обеспечена, насколько это возможно.

Приобретенный опыт и потребности ее нынешнего положения побуждают французское правительство искать наше доброе намерение и отступиться от своих враждебных традиций и сблизить свои интересы с нашими.

Мы признаем, что взаимный и долговременный обмен услугами установил бы между нами прочные отношения.

Франция нашла бы в этом моральную поддержку в своем настоящем положении. По мере того как она укрепилась бы, согласие двух стран могло бы стать взаимовыгодным.

Мы желаем использовать эти добрые отношения, не провоцируя их. Речь идет лишь об использовании этих отношений справедливым образом, отвечая на них сердечной взаимностью, но не допуская чрезмерной близости и доверчивости с правительством, которое еще не завоевало право на них, – не поддерживая ни под каким предлогом стремления, которые не могли бы войти в наши расчеты и которые мы расцениваем как опасные для самой Франции, остерегаясь излишнего усердия, которое могло бы поставить под угрозу нашу политику, и, особенно, любых обязательств, которые имели бы целью создание общности интересов, на которые мы не могли бы пойти.

Таковы, князь, рамки, которыми должна ограничиваться Ваша миссия. Она требует много такта и осторожности.

Император свидетельствует Вам о своем высоком доверии, передавая его Вашим заботам».

(Из инструкции Горчакова послу во Франции Н. А. Орлову. Декабрь 1871 г.)

«Борьба, которая, к несчастью, завязалась, не сможет ни продолжаться бесконечно, ни довести до полного уничтожения одну из сторон. Рано или поздно необходимо будет прийти к какому-либо соглашению, допускающему существование различных ныне борющихся интересов.

Следовательно, американская нация дала бы доказательство глубокой политической мудрости, если бы она постаралась общими усилиями прийти к < подобному> соглашению прежде, чем бесполезное кровопролитие, бесплодное расточение общественных сил и богатств, акты насилия и взаимные репрессалии вырыли бы бездну между обеими частями Союза и в конечном счете привели бы к их взаимному истощению и, быть может, к непоправимому разрушению торговой и политической мощи.

Государь не может допустить возможности столь прискорбных перспектив. Его Величество продолжает еще полагаться на практический здравый смысл граждан Союза, всегда рассудительно оценивающих свои подлинные интересы. Его Величество хотел бы верить, что члены федерального правительства и владетельные лица обеих сторон используют все поводы и соединят все свои усилия, чтобы успокоить разбушевавшиеся страсти. Нет таких расходящихся интересов, которые нельзя было бы примирить, ревностно и упорно работая над этим делом в духе справедливости и умеренности».

(Из депеши Горчакова посланнику России в США Э. А. Стеклю. Июль 1861 г.) [77]77
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. Оп. 470, 1871 г. Д. 94. Л. 502–513 об., фр. яз.


[Закрыть]

Министр иностранных дел Российской империи Горчаков ознаменовал начало своей деятельности дипломатической депешей от 21 августа (2 сентября) 1856 года. Документ этот давал международному сообществу представление о принципах и подходах к осуществлению внешней политики нового царствования.

Появление документа вызвало живую реакцию в европейских политических кругах. Разноречивое толкование некоторых его положений только усиливало широкий резонанс. По сути, это был ответ на вызов, неоднократно звучавший в европейских политических кругах и международной прессе. Речь шла о том, что Россия после подписания Парижского договора затаила обиду, «воротит нос», уклоняется от деятельного участия в европейских делах в условиях и обстоятельствах, вызывающих всеобщее беспокойство.

Документ не только подводил итог недавнему военному конфликту – войне в Крыму, но и проводил черту под прежним, отошедшим в прошлое историческим этапом. В депеше излагаются основные контуры внешней и внутренней политики России, определяется ее подход к решению международных проблем, принципы, которыми она намерена руководствоваться в дальнейшем.

Это был, по сути, программный документ, оповещающий международное сообщество о том главном, что будет определять политическую жизнь России в период нового царствования. Стать на этот путь публичности было непростым делом. Но выбор был сделан. Основополагающие идеи, заложенные в документе, послужили программой деятельности Министерства иностранных дел. Последовательная и стойкая позиция Горчакова на протяжении двадцати лет не позволяла резко изменять избранный Россией курс.

Эту циркулярную ноту вполне можно считать своеобразным документом-памятником, образцом дипломатии, возвышающим ее до уровня подлинного искусства. Помимо смысловой, общеполитической канвы современники не могли не отметить литературно-публицистические достоинства депеши. На этом имеет смысл остановиться подробно, поскольку и ныне, по прошествии более чем полутора столетий, документ этот принято считать своеобразным эталоном.

Суждения и выводы депеши базируются на основополагающих требованиях международного права. Обеспечение мирных условий сосуществования европейских государств – лейтмотив, проходящий через весь текст: «…всеобщий мир должен быть отправной точкой для восстановления отношений, основанных на уважении прав и независимости правительств.

Менее чем когда-либо в настоящее время в Европе допустимо забывать, что правители равны между собой и что не размеры территорий, а святость прав каждого из них лежит в основе тех взаимоотношений, которые могут между ними существовать.

…Это и есть та доктрина, которую государства, причисляющие себя к странам, стоящим во главе цивилизации и в которых принципы политической свободы получили свое наивысшее развитие, не переставали выставлять в качестве собственных убеждений».

Та часть ноты, где затрагиваются две актуальные проблемы того времени – положение в Греции и Неаполитанском королевстве, содержит намеки на то, что в политике великих государств имеет место «двойной стандарт»: державам-победительницам указывается на «неприкрытое провозглашение прав сильного над слабым»: и та и другая страна в тот период подвергались бесцеремонному вмешательству в их внутренние дела. Оценки Горчакова усиливают смысловое содержание документа. Очевидно, что сходные предпосылки обусловили унижение России. Очевидно и то, что политические уроки и итоги Крымской кампании в исторической перспективе еще предстоит выверить и оценить. В документе Горчаков останавливается на наиболее характерных нарушениях международных норм, за которыми тогда стояли конкретные государства, говорит о настоятельной необходимости соблюдения правил поведения, основанных «на уважении прав и независимости правительств», когда «не размеры территорий, а святость прав каждого из них лежит в основе тех взаимоотношений, которые могут между ними существовать».

Разве не с тем же столкнулось международное сообщество в канун XXI века, когда одно из государств, правдами и неправдами добившись поддержки союзников, начало военные действия в районе, далеко отстоящем от его границ?

Само начало циркуляра содержит скрытый вызов, заставляя оппонентов вернуться к тому, под чем, казалось бы, подведена черта. Касаясь событий, отошедших в недавнее прошлое, иносказательно, но твердо проводится мысль: подлинные мотивы стран, выступивших против России, – отнюдь не высокие принципы, но собственные интересы. В нем с иронией и сарказмом читается мораль еще совсем недавним союзникам и друзьям. И это писалось в ту весьма напряженную пору, когда еще звучали призывы окончательно поставить Россию на колени, когда «голос иностранных дипломатов сохранял еще ноты войны и победы. Эти ноты были грубы и резки в устах Пальмерстона, сухи и чопорны в устах Буоля» [78]78
  Нольде Б. Э Петербургская миссия Бисмарка. С. 57.


[Закрыть].

Между тем в документе отсутствует какое-либо упоминание победителей и побежденных. Более того, начальная часть депеши, вопреки известным на тот момент реалиям, констатирует лишь то, что Россия, руководствуясь стремлением противодействовать дальнейшему развитию конфликта, пошла на подписание Парижского договора не ради собственного спасения, но во имя установления мира.

«Объединившиеся против нас государства выставили лозунг уважения прав и независимости правительств.

Мы не претендуем на то, чтобы вновь приступить к историческому разбору вопроса о том, в какой мере Россия могла создать угрозу тому или иному из этих принципов.

В наши намерения не входит вызвать бесплодную дискуссию, но мы хотим достигнуть практического применения тех же принципов, которые провозгласили великие державы Европы, прямо или косвенно объявляя себя нашими противниками, и мы тем более охотно напоминаем об этих принципах, что никогда не переставали их придерживаться.

Мы не хотим быть несправедливыми ни к одной из великих держав и строить предположение, что тогда дело шло лишь о преходящем лозунге и что по окончании борьбы каждый сочтет себя вправе придерживаться линии поведения, соответствующей своим интересам и своим собственным расчетам.

Мы никого не обвиняем в использовании этих больших по значению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается там пылью. Напротив, мы хотим оставаться при убеждении, что державы, провозгласившие эти принципы, делали это честно, вполне добросовестно и с искренним намерением применять их в любых обстоятельствах».

Для мыслящего читателя становится ясно, что Россия глубоко уязвлена и оскорблена и что она опровергает исходные обвинения, послужившие поводом для агрессии.

Однако в целом документ преследует главную цель: из пережитых, драматических для Европы событий должны быть сделаны всеобщие и обязательные для всех выводы. Провозглашаемые принципы должны носить универсальный характер и применяться независимо от обстоятельств.

В разных частях депеши достаточно внятно просматриваются контуры внешней политики России, формируются ее основные подходы. Приверженность открытости и гласности – одна из главных ее черт.

«Император хочет жить в полном согласии со всеми правительствами. Его Величество считает, что наилучшее средство для достижения этого – не утаивать своих мыслей ни в каком из вопросов, связанных с международным европейским сообществом».

Подобный подход обусловливает приоритеты в политике нового царствования: Россия сознательно и добровольно отходит от межгосударственных борений в сложный для себя период. Здесь преобладает ясное понимание того факта, что значение и вес дипломатических аргументов будут приниматься во внимание лишь тогда, когда страна обретет собственную политическую и экономическую стабильность. Это был один из новых элементов российской политики, оказавшийся весьма неожиданным для ее политических оппонентов.

Отныне Россия намеревалась руководствоваться собственными интересами, проводить самостоятельную политику, не обремененную прежними обязательствами. В депеше был вынесен приговор Священному союзу, возникшему в постнаполеоновское время. Россия, как известно, в течение десятилетий, начиная с разгрома Наполеона и взятия Парижа в 1814 году до событий Крымской войны, то есть до 1854 года, была признанным лидером этого союза, прилагала все усилия к его сохранению и укреплению, зачастую ценой больших собственных жертв.

«Союз тех, кто в течение долгих лет вместе с нами отстаивал принципы, которым Европа обязана сохранением мира на протяжении свыше четверти века, не существует более в своей прежней неприкосновенности».

Первейшие интересы России отныне обращены на решение национальных задач: хозяйственное строительство и улучшение жизни народа. Ее участие в мировых делах будет проявлено лишь в обстоятельствах, затрагивающих российские интересы, или в случаях, когда Россия сочтет своим долгом стать на защиту справедливости.

«Император решил предпочтительно посвятить свои заботы благополучию своих подданных и сосредоточить на развитии внутренних ресурсов страны свою деятельность, которая будет направлена на внешние дела лишь тогда, когда позитивные интересы России потребуют этого безоговорочно.

Политика нашего августейшего государя имеет национальный характер, она ни в коем случае не является эгоистичной, и, ставя интересы своих народов на первое место, Его Величество не допускает мысли о том, что этими интересами может быть оправдано нарушение прав других. Так будет всякий раз, когда голос России сможет оказаться полезным правому делу обеспечения права или же когда император сочтет достойным высказать свое мнение. Что касается использования наших материальных сил, император оставляет за собой право распоряжаться ими по собственному усмотрению».

Ключевое место в депеше отведено той части, где излагаются мотивы, по которым государство и выразители его воли были вынуждены держать паузу. Это переходное состояние определялось ситуацией в России и вокруг нее. В тексте документа не было сказано, как долго продлится это состояние, где и каким сферам будут отданы приоритеты. Выбранные в ноте для определения этого состояния слова, допускающие при переводе разные толкования, послужили поводом для многочисленных комментариев.

Предложение из двух слов: «Россия сосредоточивается», несмотря на неопределенность, по крайней мере, означало устремленность государства к иным, новым целям.

«Россию упрекают в том, что она изолируется и молчит перед лицом тех фактов, которые не согласуются ни с правом, ни со справедливостью. Говорят, что Россия сердится. Россия не сердится. Россия сосредоточивается».

Последующая часть ноты как бы вновь возвращает читателя к выводам и суждениям, высказанным вначале, опровергая оценки прежних целей и устремлений России, извращающие их суть. В завершении высказано предостережение тем, кто хотел бы вычеркнуть Россию из числа ведущих европейских держав.

«Что же касается молчания, в котором нас обвиняют, то мы могли бы напомнить, что когда-то против нас была организована искусственная шумиха, потому что мы поднимали свой голос каждый раз, когда мы считали необходимым встать на защиту справедливости. Эта деятельность, проникнутая заботой о ряде правительств, из которой сама Россия не извлекла никакой выгоды, использовалась, чтобы нас обвинить в стремлении к какому-то общему господству…

Мы могли бы наше молчание объяснить впечатлением, оставшимся от воспоминания об этом.

Но мы находим, что это неподобающая позиция для державы, которой Провидение отвело в Европе место, занимаемое Россией».

Целостное прочтение послания позволяет говорить о его выстроенной драматургии. Гордый и уверенный тон, твердость и независимость, убежденность в суждениях и оценках, ироничная в отдельных местах интонация не могли не воодушевлять русского читателя.

Это восприятие усиливается использованием словесных оборотов, придающих тексту особую эмоциональную окраску: «борьба, исход которой ускользал от человеческого предвидения», «насильственная подмена собой его авторитета», «право сильного над слабым», «использование больших по назначению слов в качестве орудия, временно пригодившегося для расширения поля битвы и которое сдается затем в арсенал и покрывается пылью».

Отточенные строки обращены не только к политикам и дипломатам, а и к широкой читающей публике, для которой международная жизнь – неотъемлемая часть их общественной и индивидуальной жизни. Такой документ мог быть составлен дипломатом, который не только знает сложившиеся в этом деле традиции, но и в совершенстве владеет языком дипломатии, возвышая ее до уровня искусства. Циркуляр заставляет задуматься, побуждает искать скрытый смысл, заключенный в нем подтекст, некий «ключ» для прояснения и уточнения его подлинного содержания. Каждая мысль, каждый тезис послания облечен в чеканные фразы, которые можно рассматривать и как некие формулы или положения. Циркуляр написан превосходным литературным языком и даже в наше время звучит удивительно современно.

По сути дела, в послании излагается проблематика, которой мир живет поныне. Формы конфликтов, их характер и подход к их разрешению во многом остаются неизменными. Проступая из глубины прошлого, их черты весьма узнаваемы. С известными коррективами и допущениями они легко проецируются на день сегодняшний. Сквозь строки депеши как бы доносится биение взволнованного сердца России. Едва остыв от обид и разочарований, она посылает международному сообществу сигналы бодрости, преисполненные достоинства и веры в собственные силы, в свое будущее.

Россия словно вновь приоткрывает миру свою загадочную душу, показывая, что «общий аршин» в подходе к ней неприемлем. Нота несла в себе нечто большее, чем изложение политических устремлений российского кабинета. Ее содержание давало повод судить о появлении некоей новой философии, по-иному определяющей намерения России и ее взгляд на собственное местоположение в окружающем мире. В депеше провозглашалась принципиально новая для Российской империи концепция. Если прежде всюду и во всем она придерживалась идей верности союзам и солидарной помощи монархическим дворам Европы, то теперь Россия выдвигала своим главным приоритетом национальное саморазвитие, идею сосредоточения на решении своих внутренних проблем.

Сквозь строки документа проступают черты Горчакова-министра, открывая достоинства сильной личности, обладающей качествами, с которыми, несмотря ни на что, нельзя не считаться. Всем, кто тогда находился у руля международной политики, стало ясно: в лице нового министра предстоит иметь дело с «крепким орешком», с личностью, не подвластной внешним или корпоративным влияниям, с человеком, который всецело движим национальными интересами России.

Перед нами еще один документ – депеша министра Горчакова послу России в Англии барону Будбергу, написанная в наиболее сложный период начала шестидесятых годов.

Именно в это время, весной 1862 года, мир заполонили апокалипсические сообщения о беспорядках и актах вандализма, которые сотрясали Россию. Охватившие Петербург невероятные по своим масштабам пожары вызвали шок не только у правящей российской элиты и аккредитованных здесь иностранных дипломатов, но и за пределами государства. Были дни, когда, казалось, горел весь город. Пламенем были объяты огромные жилые и торговые массивы, Апраксин и Гостиный дворы. Огонь подбирался к Публичной библиотеке и Министерству внутренних дел. На борьбу с огнем были брошены все силы. Непосредственное участие в тушении пожаров принимал даже сам император. Не лучше обстояло дело в провинции. По поступавшим оттуда сведениям, ситуация была не менее тревожной, акты гражданского неповиновения имели место в разных частях государства.

Казалось бы, указания министра своему представителю за границей должны были бы содержать сухие инструкции о том, какова должна быть позиция посла, отражающая точку зрения государственной власти на внутренние события в трудный для России период. Однако содержание документа оказалось несравненно более широким:

«Теплота высказанного вами чувства позволила мне судить о размерах преувеличенных толков, распространяемых за границею, о положении нашей столицы и России вообще. Это призрак на дальнем расстоянии или же фантастическое здание, строители которого далеко не благоволят к России. Положение наше трудное, как и всякого государства, приступающего к органическим реформам. Пространство империи, разнообразие племен, ее составляющих, увеличивают затруднения. Всеобщая болезнь, свирепствующая в Европе и вне ее, не пощадила и нас; но из всего этого разумный и беспристрастный наблюдатель, пребывающий на местах, не заключит, что мы на краю пропасти и бессильны обуздать волнение умов, а также преступные замыслы, с ним связанные. Все классы общества чувствуют себя не вполне хорошо, и существует некоторое колебание ввиду того, что представляется толпе великою неизвестностью. Дело в том, что она выступила из своих привычек и стоит лицом к лицу с властью, которая, вступив на путь прогресса, не считает материальное давление необходимым условием успеха… Мы полагаем, что прогресс этот, чтобы быть верно понятым и идти путем правильным и прочным, нуждается в содействии общественного мнения. Отсюда широкая свобода, дарованная выражению мысли, даже писаной и порою переходящей в своеволие. Симптомы эти поразили иностранцев. Морская ширь (la plaine liquide), как выражается Расин, нигде не бывает спокойна. Так и у нас. Но равновесие восстанавливается. Когда волны вздымаются, как теперь повсюду, было бы наивностью утверждать, что море мигом утихнет. Главная задача – поставить плотины там, где общественному спокойствию или интересу, а в особенности если существу власти, угрожает опасность. Об этом и заботятся у нас, не отступая от пути, который наш августейший государь предначертал себе со дня вступления на престол, наш девиз: ни слабости, ни реакции» [79]79
  Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование Т. 1 С. 401–402


[Закрыть].