Текст книги "Горчаков"

Автор книги: Виктор Лопатников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Классическим примером разрешения дипломатическими средствами международного конфликта, чреватого применением силы, стал польский кризис 1861–1864 годов.

Положение в Польше в ту эпоху было тяжелым: крепостное право было здесь отменено еще в 1807 году, однако крестьяне, получив личную свободу, по-прежнему отбывали феодальные повинности. Очень острым был и национальный вопрос, антирусские настроения активно поддерживал Запад.

В начале 1861 года в Варшаве прошла очередная массовая демонстрация, которая была расстреляна царскими войсками. Последовали аресты. Однако правительство пошло и на некоторые уступки: восстановление Государственного совета Царства Польского, упраздненного после восстания 1830–1831 годов, открытие Варшавского университета и т. д. Но они уже не удовлетворяли польское общество, особенно радикалов.

И хотя восстание 1863–1864 годов было слабо подготовлено и вспыхнуло стихийно, за ним стояли и радикальные организации, и определенные интересы западных держав, которые не замедлили вмешаться в польские дела. Франция и Англия потребовали от России прекратить кровопролитие в Польше, в прессе европейских стран развернулась шумная антирусская кампания. Пруссия и Австрия, участники разделов Польши, были обеспокоены началом мятежа, но каждая в силу собственных политических причин. В конце января 1863 года Петербург посетил генерал-адъютант прусского короля Г. фон Альвенслебен, подписавший с канцлером Горчаковым конвенцию о совместных военных действиях против повстанцев. В Варшаве он подписал с русским командованием военную инструкцию. Русские войска получали право преследовать мятежников на сопредельной прусской территории, прусские – в Царстве Польском.

Как отмечает исследователь В. Е. Воронцов, будучи послом в России, Бисмарк наслушался откровенных речей Александра II о том, что русским Польша якобы в тягость, и теперь допускал возможность захвата и онемечивания этого края в случае ухода русских. Однако польское восстание он решил усмирять вместе с Россией.

Австрия заняла двойственную позицию. Она отдавала дань антирусским настроениям Парижа и Лондона, но, как совладелица исторической Польши, желала не ее возрождения, а превращения польского вопроса в предмет выгодного торга. Поэтому австрийцы решили всего лишь интернировать отряды бежавших из Польши повстанцев.

Альвенслебенскую конвенцию Франция использовала как повод к интернационализации польского конфликта. Но если гнев Наполеона III обрушился на Пруссию, то Лондон считал главным виновником Россию. 26 февраля 1863 года канцлер Горчаков получил депешу британского кабинета, требовавшего восстановить польскую конституцию 1815 года. Он ответил «дружественным отказом». Наполеон III добивался от русского царя уступок, которые удовлетворили бы поляков, и грозил разрывом отношений. Англия, Франция и Австрия с грехом пополам согласовали собственные позиции. 5 апреля 1863 года их послы передали Горчакову депеши правительств с единым требованием – прекратить войну в Польше, восстановить мир. Ответные депеши Горчакова подтвердили желание России закрепить за Царством Польским автономию и водворить в крае мир, но не иначе как путем полного подавления мятежа.

Инициаторы антирусской кампании склоняли к участию в ней другие европейские страны. Пруссия, усмирявшая поляков, прочие германские государства, Швейцария и Бельгия не вняли доводам «миротворцев». Остальная Европа и Турция решили иначе. Папа римский Пий IX выступил в защиту польского духовенства, но русский царь с ним не согласился, сославшись на участие католической церкви в мятеже.

Кульминация дипломатического сражения настала 5 июня 1863 года, когда Горчакову были переданы английская, французская и австрийская депеши. России предлагалось объявить амнистию мятежникам, восстановить конституцию 1815 года и передать власть самостоятельной польской администрации. Будущий статус Польши должна была обсуждать европейская конференция. Однако имелись и разночтения. Если Англия и Франция настаивали на проведении конференции и заключении русско-польского перемирия, то Австрия не допускала созыв конференции без согласия России и робко просила русских прекратить достойное сожаления кровопролитие.

1 июля Горчаков отправил ответные депеши: Россия отказала трем державам в правомерности их сторонних внушений и энергично протестовала против вмешательства в собственные внутренние дела. Право рассмотрения польского вопроса признавалось только за участниками разделов Польши – Россией, Пруссией и Австрией, но – после усмирения мятежа.

Теперь все зависело от решимости сторон идти до конца. «Англия умереннее других, Австрия же, из трусости, может быть, хуже Франции», – заметил Александр II. Европа стояла перед выбором: воевать или не воевать с Россией из-за Польши. Ноты, отправленные тремя державами в августе 1863 года, возлагали на Россию ответственность за последствия, которые может за собой повлечь продолжение смуты.

Антирусская коалиция, во многом благодаря дипломатическим усилиям Горчакова, не сложилась. Неразрешимыми оказались противоречия между Англией и Францией – первая отстаивала «венскую систему» 1815 года, вторая желала покончить с ней. Австрия по-прежнему боялась войны. Для пересмотра «венской системы» император французов пригласил в Париж глав европейских государств. Русский царь согласился прибыть на конференцию при условии участия прочих держав, но англичане наотрез отказались от такого участия. Франция осталась в одиночестве. Россия избежала интервенции, а полякам оставалось лишь вспоминать слова Тадеуша Костюшко о том, что дружба с Францией чаще всего вредила Польше.

Весной 1863 года русское правительство сделало гуманный шаг к мирному окончанию конфликта. 31 марта, в день православной Пасхи, царь объявил о полной амнистии мятежников, которые сложат оружие и возвратятся к долгу повиновения в течение ближайшего месяца, до 1 мая. Но этот шаг царского правительства никакого впечатления на мятежников не произвел, напротив, наиболее радикальные из них провозгласили своей целью воссоздание независимой Польши в границах 1772 года.

Захватнические планы польских мятежников и европейское вмешательство встревожили русское общество. К защите единства любезного отечества призывали дворянство и городская дума Петербурга. Небывалый патриотический подъем охватил Москву. 17 апреля 1863 года государь, тронутый столь единодушной поддержкой общества, отменил в стране телесные наказания и принял депутатов от разных сословий и краев. Александр II как никогда прежде ощущал прочность своей державы: «Я еще не теряю надежды, что до общей войны не дойдет; но если она нам суждена, то я уверен, что с Божией помощью мы сумеем отстоять пределы Империи и нераздельно связанных с ней областей…»

Вооруженные выступления польских повстанцев, отказ польской оппозиции рассмотреть варианты политического компромисса вынудили Россию стать на путь военного решения проблемы. Конфликт развивался в условиях иностранного вмешательства, в котором преобладало влияние Англии и Франции. В него оказались вовлечены не только ведущие дипломатические ведомства европейских стран, но и влиятельные общественные силы, органы печати, известные публицисты. Накал политических страстей вокруг Польши достиг своего апогея в 1863 году; ситуация становилась настолько острой, что допускала развитие событий по крымскому сценарию. Франция, вдохновленная своими военными и политическими успехами в Италии, была движима желанием добиться отторжения от Российской империи католической Польши… Россия подверглась тотальному давлению, оказалась на грани международной изоляции… Преодоление польского кризиса средствами классической, а также публичной дипломатии принято считать вершиной политической карьеры Горчакова. Здесь он проявил удивившее мир дипломатическое искусство, противопоставить которому что-либо существенное его оппоненты не смогли.

Набиравшие техническую мощь средства массовой информации существенно активизировали интерес общественности к поиску путей разрешения международных проблем. Потребностью становилась не только своевременная информированность, но и стремление собственными суждениями конструктивно влиять на ход событий. Прямые, или, как их теперь называют, «горячие» линии связи, скоростные средства передвижения, способствующие частым контактам и встречам глав государств и правительств, казалось бы, оставляли все меньше места для дипломатических маневров, для общих фраз, длительного продумывания и согласования взглядов. Это предполагало особую ответственность за точность и взвешенность однажды высказанной позиции. Отводимые некогда только традиционной, классической, дипломатии функции тем не менее не утрачивались, но усложнялись, древнее искусство становилось еще более тонким, особенно когда речь шла о болезненных и сложных для разрешения вопросах.

Межгосударственные отношения во второй половине XIX века вступали в особую фазу. Горчаков столкнулся с необходимостью не только реформировать внешнюю политику России, но также и унаследованную им структуру внешнеполитического ведомства. Первоочередной его задачей стало вдохнуть в этот сложный управленческий организм свежие силы и новые идеи, привести его в соответствие с теми задачами, которые встали перед поверженной в Крымской войне Россией.

Причины трагического положения, в котором оказалась Россия, были очевидны и для нового самодержца, Александра II. Политическая обстановка вокруг России, положение дел внутри страны, само Министерство иностранных дел в том виде, в каком оно осталось от прежнего управителя, требовали решительных конструктивных преобразований. Поворотным моментом начального этапа царствования Александра II стало секретное совещание у императора, где наиболее близкие к дому Романовых люди, причастные к управлению Россией, нашли наконец в себе силы реально оценить ситуацию.

Любая война, даже победоносная, отвлекает государство от необходимости заняться собственным благоустройством, откладывает в долгий ящик решение назревших внутренних проблем. Крымская война открыла глаза не только высокопоставленным сановникам, но и тем радикальным славянофилам, кто из века в век тащил Россию в болото национальной самоизоляции. Среди них оказался и «лейб-публицист» императора Николая I, издатель «Москвитянина» М. П. Погодин. Проникшись «духом времени», он писал: «Нельзя жить в Европе и не участвовать в общем ее движении, не следить за ее изобретениями, открытиями физическими, химическими, механическими, финансовыми, административными, житейскими. Если Австрия и Пруссия могут в день примчать свои войска к границам Польши, то нельзя нам волочиться туда два месяца. Если их штуцера берут теперь на две тысячи шагов, то нельзя довольствоваться нам тульскими ружьями и надеяться на один штык, который не доходит теперь до своего места назначения. Если их конические пули уходят глубже в тело и производят рану смертельную, то нельзя нам стрелять прежним горохом. Если винт сообщает их кораблям способность двигаться как угодно, то нельзя остаться нам со старыми методами кораблестроения, – а механика, химия, физика, астрономия позовут к себе естественные науки; естественные науки приманят математику, высшая математика потребует философии и пр. Нельзя ограничивать число людей образованных известными цифрами, ибо пределы этих официальных цифр наполняются, по известному закону, посредственностями и пошлостями; а таланты-то все остаются вне оных…» [64]64
  История России в XIX веке. СПб., б/г. Т. 3. С. 67.


[Закрыть]

Решимость власти отмежеваться от прежнего курса и пойти по пути реформ проявилась прежде всего в отставках прежних министров и назначениях на государственные посты новых людей. Удаление с политической арены одиозных персон, многие из которых, казалось бы, навсегда вросли во власть, давало повод к надеждам на дальнейшие перемены.

Новый российский самодержец уже с первых шагов стал проявлять приверженность к некоему новому курсу, смысл и значение которого на первых порах, однако, ни сам Александр II, ни его окружение не могли внятно сформулировать. Тогда в газетной публицистике начавшиеся перемены стали называть перестройкой. Жесткие реалии, отодвигавшие Россию на обочину европейской политики, разлад во внутренней жизни государства, унаследованный от прежнего режима, одряхлевший управленческий аппарат, – все это ставило перед российским самодержцем проблемы, одолеть которые в одночасье не представлялось возможным.

Когда Горчаков приступил к своим новым обязанностям, посол Франции в России граф Морни доносил императору Наполеону III о Горчакове как «о государственном человеке с живым, острым умом, щеголяющем независимостью своих мнений и утверждающем, что принял портфель только для того, чтобы доставить торжество своим идеям» [65]65
  Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование. TIC. 229.


[Закрыть].

Горчаков оказался одним из немногих, у кого действительно были свои идеи, касавшиеся государственного управления. Формулируя их, он опирался на многолетние наблюдения жизни далеко продвинувшихся в политическом укладе, в экономических и демократических традициях стран Европы.

Сообщение о назначении Горчакова министром иностранных дел привело в растерянность некоторых близких к новому государю людей. Разочарование настигло прежде всего тех, кто уверовал в свое чуть ли не наследственное право на те или иные государственные должности. Имелись, однако, и другие взгляды на эти кадровые перемены. Вот что писал о них будущий военный министр Д. А. Милютин: «…уволен от должности министра иностранных дел граф К. В. Нессельроде, принимавший в течение почти пятидесяти лет (с 1807 г.) деятельное участие во всех дипломатических делах Европы, наряду с самыми знаменитыми политическими деятелями XIX столетия. Подписанием Парижского мирного договора закончил он свое видное поприще. На место его призван князь Александр Михайлович Горчаков, выказавший много такта, энергии, ловкости на посту посланника в Вене при крайне трудных обстоятельствах последнего времени. Назначение его было принято весьма сочувственно в русском обществе; радовались у нас тому, что политика наша наконец вверена человеку русскому, притом родовитому, потомку Рюрика, сумевшему поддержать достоинство России перед вероломной и двуличной Австрией» [66]66
  Воспоминания генерал-фельдмаршала графа Д. А. Милютина. 1843–1856. М., 2000. С. 445.


[Закрыть].

Двойственность в оценке личности Горчакова и едва сдерживаемое раздражение читаются в написанном в те дни письме русского посланника в Берлине А. Будберга к сыну канцлера Нессельроде: «Назначение Горчакова меня не удивило бы два года тому назад. Оно меня чрезвычайно удивляет теперь, после того, что случилось в Вене… Но может быть, ему больше повезет во главе министерства, чем во всех тех миссиях, которые ему поручались. Конечно, ума в нем достаточно…» [67]67
  Нольде Б. Э. Петербургская миссия Бисмарка. С. 48.


[Закрыть]

И хотя у государя преобладали амбициозные воззрения на историческую миссию России в международном плане, он прекрасно понимал, сколь насущным является поиск решения вопиюще сложных внутренних проблем. Насколько позволяли реалии того времени, уже в начале царствования Александр II, прислушиваясь к советам князя Горчакова и его сторонников в правительстве, решился на предоставление некоторых политических прав и свобод, начал медленный демонтаж казарменных норм и правил. Одна из первых либеральных мер – новая система получения загранпаспортов. Прежняя, «николаевская» сильно затрудняла выезд за пределы России. «По моему совету, – вспоминал впоследствии Горчаков, – Государь повелел понизить пошлину на заграничные паспорта с 500 рублей до 5 рублей за полугодичное пребывание за границей» [68]68
  Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого. С. 172.


[Закрыть].

Министр иностранных дел в тот период стал главным, наиболее приближенным к Александру II советником практически во всех государственных делах. Он помог власти в труднейший момент ее становления обрести ощущение надежности, веры в перспективу. Ему удалось вдохнуть мужество и уверенность в самодержца, в членов его семьи и окружение, предложив энергичные меры, способные придать царствованию Александра II отличные от прежних смысл и значение.

Горчаков был человеком, к которому Александр II с давних пор – еще со времени их встреч в революционной Европе и впоследствии в Штутгарте – испытывал симпатию и доверие.

Предоставление политических прав и свобод, начало которым было положено возвращением из ссылки опальных декабристов, ослабление цензуры, открытая дискуссия о способах решения крестьянского вопроса – лишь часть проблем, которые, по воспоминаниям Горчакова, обсуждались им в доверительных беседах с Александром II.

Горчаков на петербургском политическом небосклоне был человеком малоизвестным: его лицо не примелькалось в светских салонах и коридорах власти. Императору, поставившему своей целью приобщить Россию к европейским ценностям, сведущий советник был необходим. Когда, в ходе долгих уговоров, Александр II получил от Горчакова согласие занять пост министра, произошла сцена, смысл и значение которой носит на первый взгляд религиозно-мистический, а по сути – глубоко символический характер. Горчаков неожиданно обратился к императору с просьбой: «Ваше Величество, снимите с одного из образов Ваших крест и возложите на меня. Да дарует он мне силы к поднятию того креста великих трудов, которые Вы возлагаете на меня с обязанностью министра иностранных дел». Лицо Государя просветлело удовольствием. Он вынес из соседней комнаты небольшой серебряный крестик и, возлагая на меня, сказал: «Примите это, князь. Да укрепятся ваши силы». Этот крестик всюду меня сопровождал» [69]69
  Князь Александр Михайлович Горчаков в его рассказах из прошлого. С. 171.


[Закрыть].

Этот символический жест скрепил их союз. В дальнейшем в отношениях Александра II и Горчакова установился такой уровень доверия, разрушить который, несмотря на неоднократно предпринимавшиеся ближним окружением царя попытки, оказалось невозможно. За годы царствования Александр II не однажды производил замены в своем кабинете. Приходили и уходили люди разного калибра, разных достоинств. Горчаков неизменно оставался на своем месте. «В России есть только два человека, которые знают политику русского кабинета: император, который ее делает, и я, который ее подготовляет и выполняет» [70]70
  Нольде Б. Э. Петербургская миссия Бисмарка. С. 39.


[Закрыть], – сказал однажды Горчаков Бисмарку.

В самом деле, Горчаков старался строго придерживаться этого правила. В тех же случаях, когда мнения императора и министра расходились, князь использовал все свое дипломатическое искусство, чтобы убедить Александра II в своей правоте. Горчаков был тонким политиком во всем, что касалось сильных и слабых сторон личности Александра II. Ему так удавалось влиять на формирование мнений императорского окружения, что предлагаемый им подход к решению внешних проблем рано или поздно становился и точкой зрения Александра II. Бисмарк, близко наблюдавший Горчакова в годы своего пребывания в Петербурге в качестве прусского посланника, отмечал эту способность российского министра: «Если император когда-нибудь почувствует, что Горчаков ловко и незаметно, всякий раз под новыми предлогами, умеет отклонить его от собственных целей, то он окажет сопротивление, доходящее до упрямства; но Горчаков умеет блюда… всякий раз поливать новым соусом, который по вкусу императору, до сих пор он самостоятельно держит руль в своих руках, и императорский корабль идет по даваемому им направлению» [71]71
  Там же. С. 49.


[Закрыть].

С момента назначения министром Горчаков погрузился в общегосударственную жизнь, ради чего ему пришлось от многого отказаться: от прежней размеренной жизни, от одного из сильнейших его увлечений – коллекционирования живописи и предметов искусства. Горчаков принял деятельное участие в выработке подходов к ключевой проблеме царствования – крестьянской реформе. Уже в начале 1857 года, стремясь придать динамизм и конкретность устремлениям императора, Горчаков подготовил служебную записку «О шести способах к достижению освобождения крестьян от крепостного состояния». Неподдельный интерес императора вызвала раздобытая Горчаковым брошюра, в которой были подробно изложены способы решения крестьянского вопроса в сопредельных с Россией княжествах Молдавии и Валахии.

Горчаков вступил в должность министра в обстоятельствах, которые облегчали продвижение новых идей касательно внешней политики России и открывали дорогу новациям в управлении внешнеполитическим ведомством. Появилась редкая возможность вершить многое из назревшего, для того чтобы создать отвечающий духу времени дееспособный и динамичный управленческий организм. Как никто другой Горчаков познал сильные и слабые стороны аналогичных ведомств европейских государств. Ему было с чем сравнивать и что предложить. С первых предпринятых министром шагов становилось ясно: Горчаков давно готовил себя к этой роли. Его решения были призваны способствовать повышению эффективности работы министерства, а также посольств и миссий за границей, провести кадровые перестановки и даже чистку, освободившись от случайных людей, оказавшихся в МИДе в поисках личных выгод.

Горчаков передал в другие ведомства несвойственные министерству функции, такие, как политическая цензура, протокол императорского двора, вопросы опеки и управления окраинными территориями, переводческая работа для сторонних нужд.

Смена самодержца в России, как правило, сопровождалась уходом тех, кто занимал ключевые посты в государстве, а также высокопоставленных чиновников.

В своих новых назначениях Горчаков-министр руководствовался прежде всего интересами дела, пытаясь противостоять конъюнктурным соображениям и креатурам, главным достоинством которых была протекция высокого лица. Особенно это касалось назначений за границу. Здесь он проявлял несвойственную тогда в таких делах твердость. Именно деловые соображения, а не принадлежность к влиятельным силам определяли для Горчакова ценность того или иного дипломатического чиновника.

В системе отношений между государствами роль посла, его способности, политический вес и личный авторитет всегда имели особое значение. От его расторопности и политического веса зависело доверие, а в иных обстоятельствах – и судьба межгосударственных отношений. Медлительность в доставке дипломатической почты, несовершенство средств связи осложняли возможность оперативно и своевременно согласовывать официальную реакцию на различные международные события. Послу необходимо было обладать высокой мерой государственной мудрости и даже политической изворотливости. Умение находить правильное решение, часто в критических ситуациях, проявляя при этом достоинство, выдержку и хладнокровие, – обязательные для дипломата качества, которые даются опытом и талантом.

В российских светских кругах преобладало легковесное отношение к исполнению посольских функций. Многим, в том числе и высокопоставленным чинам в государстве, назначение на посольскую должность казалось воздаянием за «черную» работу. Кое-кому грезилась красивая жизнь с сильными впечатлениями, веселыми развлечениями, элегантными собеседниками. «После трудов, понесенных на военном министерстве в военное время, хорошо бы отдохнуть в Париже» [72]72
  Долгоруков П. В. Петербургские очерки. С. 183.


[Закрыть], – говорил, метя на место посла России во Франции, князь В. А. Долгоруков, военный министр времен бесславной Крымской войны.

Мало кто мог тогда разделять взгляды Горчакова на реальное содержание дипломатической деятельности за рубежом. Пожалуй, он был единственным или одним из немногих в окружении императора, кто отчетливо понимал, что легковесное отношение к службе за пределами России оборачивалось для государства упущенными возможностями и даже потерями, восполнить которые, как правило, не удавалось. Между тем он на собственном опыте убедился, какое значение имеет должность посла, особенно в кризисных ситуациях. Ведь Горчаков, будучи посланником за границей, оказался в гуще событий, вызванных революционной волной в Европе 1848–1849 годов. Тогда, по его словам, ему пришлось пройти «огонь и воду». Затем последовали драматические 1853–1856 годы, когда в ходе крымской эпопеи Горчаков оказался единственным дипломатом высокого ранга, находившимся в эпицентре враждебной России коалиции. Да только ли это?

Сколь бы решительно ни был настроен Горчаков в отношении кадров, выбор приходилось делать из весьма ограниченного круга лиц. Таких, кто мог соответствовать уровню назревших задач, было немного. Зато имелось немало других…

Принципиальная позиция, занимаемая Горчаковым, охладила рвение влиятельных претендентов, в том числе и таких, для кого покровительство государя позволяло считать посольское назначение делом решенным. Горчаков порой вынужден был идти на крайние меры, угрожая государю своей отставкой, и ему обычно удавалось добиться своего. Вышеупомянутому князю Долгорукову так и не суждено было получить посольский пост в Париже. Тщетными оказались и усилия царских любимцев из семейства Адлербергов пристроить бездарного родственника посланником в Дрезден, затем в Брюссель…

Министр хотел видеть на посольских должностях таких людей, кто был в состоянии реально защищать интересы государства. Впоследствии, проявив твердость, он пошел наперекор своей влиятельной покровительнице, великой княгине Ольге Николаевне, пытавшейся предложить на престижную посольскую должность свою креатуру – оскандалившегося во время студенческих беспорядков 1861 года ректора Петербургского университета адмирала Н. В. Исакова.

Слов нет, царствующая династия давала немало поводов к тому, чтобы в российской элите коренилось отношение к заграничным назначениям как к своего рода инструменту поощрения и наказания. Служить за границу отправляли неугодных, угодивших же вознаграждали назначением в те страны, где их миссия сводилась, как правило, к исполнению представительских функций. Теперь положение дел изменилось.

Огромное значение имело то, кто будет назначен послом во Францию, поскольку именно на этом направлении реально выстраивались основные приоритеты российской внешней политики. В итоге в 1856 году в Париж отправился граф Павел Дмитриевич Киселев (1788–1872) – авторитетный государственный деятель, игравший видную роль в прежние царствования. Это был динамичный, прогрессивно мысливший политик, прошедший большой жизненный путь: участник войны с Наполеоном, боевой генерал, командир крупных воинских соединений. После окончания Русско-турецкой войны (1829–1830) он был назначен российским наместником в княжествах Молдавии и Валахии. Это ему удалось удачно осуществить первый опыт освобождения местных крестьян от крепостной зависимости.

Николай I намеревался поручить Киселеву разработку решения крестьянского вопроса и в России, создав для этого специальный комитет. Однако тогда перевес оказался на стороне дворянско-помещичьей элиты, не желавшей коренных перемен. Возобладала поддержанная императорским окружением точка зрения не менее авторитетного для Николая человека – министра финансов Е. Ф. Канкрина: «Недостатки старого известны, а нового – скрыты». Киселеву удалось лишь несколько облегчить положение государственных крестьян. Попутно следует отметить: опыт Киселева в решении крестьянской проблемы в конце концов оказался востребованным: его учеником и последователем был Николай Милютин, которому довелось, несмотря на чинимые препятствия, сыграть важнейшую роль в деле освобождения российского крестьянства. Пушкин, знавший Киселева в годы южной ссылки и затем по Петербургу, считал его «возможно, самым замечательным из наших государственных людей» [73]73
  Пушкин А. С. Полн. собр. соч. В 10 т. М., 1958. Т. 8. С. 53.


[Закрыть].

Киселев возглавил созданное государем впервые в истории России Министерство государственных имуществ, которым он управлял около восемнадцати лет, за что и был возведен в графское достоинство. Предлагая графу Киселеву должность посла в Париже, Александр II обратился к нему с такими словами: «Я здесь прошу не о согласии, а о пожертвовании с вашей стороны» [74]74
  Русский биографический словарь. СПб., 1896. Т. 1. С. 486.


[Закрыть].

Это назначение было целесообразным и с деловой, и с политической точки зрения и свидетельствовало о серьезности намерений российского руководства.

Все последующие перестановки и новые назначения на посольские должности в ключевые страны осуществлялись, как правило, в пользу карьерных дипломатов. Так, в Вену был направлен В. П. Балабин, в Лондон – М. И. Хрептович, в Константинополь – А. П. Бутенев.

Еще важнее для министра было подвергнуть пересмотру систему функционирования самого министерства. Выдвинув во главу угла высокий профессионализм, Горчаков попытался оптимизировать работу одного из ключевых ведомств государства. В ходе пересмотра штатов, их структуры было проведено и преобразование всей системы управления. С 1859 года была восстановлена принятая в царствование Екатерины II норма – необходимость при определении на дипломатическую службу подтвердить знание двух иностранных языков и иметь диплом о высшем образовании. Были введены повторные внутриведомственные «испытания» для тех, кто готовился вступить в вакантную дипломатическую должность. Таким путем обеспечивалось преимущество тем, кто обладал незаурядными способностями, демонстрировал неординарность мышления и широту познаний. Помимо соображений сугубо профессионального свойства, эти меры ослабляли напор со стороны высокопоставленных чиновников, радевших за своих протеже. Горчаков исходил из того, что служащие Министерства иностранных дел – лица особые, наделенные рядом качеств, каких может не быть у представителей других ведомств. Их служебная значимость зависит от целого ряда достоинств, а исполняемые обязанности требуют специальной, длительной подготовки.

Особое предпочтение отдавалось умению в совершенстве владеть языком международного дипломатического общения, каким в ту пору утвердился французский. В министерстве все сотрудники изъяснялись только по-французски, что давало повод некоторым публицистам язвить, называя внешнеполитическое ведомство «иностранным министерством русских дел».

Возглавив МИД, Горчаков стал первым российским министром, обратившим внимание на необходимость систематизации и последующего изучения дипломатических документов прошлого. Начали разбирать архивы, относившиеся к истории внешней политики и государственного строительства, открыв к ним постоянный доступ для исследователей.

Главноуправляющий архивным департаментом Гамбургер оставил красноречивые воспоминания о том, каких трудов стоило Горчакову добиться передачи одного из солидных особняков Москвы, здания бывшего Горного управления, для размещения фондов московской части архивов МИДа. Пришлось выдержать атаку весьма влиятельных лиц, чтобы «отбить» здание в пользу архивного ведомства. Эта полная драматических перипетий эпопея завершилась выделением средств на капитальный ремонт здания. Его открытие состоялось в 1868 году.