Текст книги "Крошка из Шанхая"
Автор книги: Вэй Хой
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
5 Ненадежный человек
Мое восхищение высокими мужчинами отчасти объясняется собственным тщеславием, отчасти порождено неприязнью к одному из бывших приятелей, который был просто мужичок с ноготок.
***
Он был ростом чуть больше 160 сантиметров, с невыразительным лицом, парой дешевых очков на носу и показным пылом новообращенного христианина. (Правда, потом оказалось, что на самом деле он был приверженцем манихеизма [28] [28]Манихеизм (манихейство) – религиозное учение, основано в III в. Мани в Персии, Средней Азии, Индии. В его основе – дуалистическое учение о борьбе добра и зла как изначальных и равноправных принципов бытия. – Е.К.
[Закрыть] или зороастризма [29] [29]Зороастризм – религия, названная по имени пророка Зороастра (Заратуштры). Согласно этому учению, мир держится на противостоянии двух вечных начал – добра и зла. Главную роль в ритуалах зороастризма играет огонь. – Е.К.
[Закрыть].)
Сейчас уж и не припомню, что я в нем нашла. Наверное, меня привлекла его эрудиция и способность наизусть цитировать пьесы Шекспира на оксфордском английском. Он мог три дня напролет просиживать на лужайке за статуей Мао прямо в центре университета Фудань и без умолку говорить о рождении Иисуса Христа в хлеву и о том, что это символизировало истину.
Газонная трава щекотала и будоражила кожу сквозь тонкую юбку, лизала бедра шершавым языком. Наши лица обвевал легкий ветерок. Он все говорил и говорил, как одержимый. А я, поддавшись гипнотическому влиянию его одержимости, внимала каждому его слову. Порой казалось, что мы проведем на этой лужайке семь дней и семь ночей, пока на нас не снизойдет нирвана.
Итак, не обращая ни малейшего внимания на его небольшой рост, я решила отдаться во власть его пылкой, искушенной души. (Наверное, мне до скончания века суждено влюбляться в начитанных, талантливых, наделенных ораторским даром умников. Даже представить себе не могу, чтобы я запала на мужчину, который не в состоянии с ходу вспомнить, по меньшей мере, десять пословиц, пять философских изречений или имена хотя бы трех композиторов.) Конечно, я очень скоро поняла, что с той зеленой лужайки перебралась прямо в тинистое болото, в котором и увязла.
Он был не просто религиозным фанатиком, но вдобавок еще и сексуальным маньяком, обожавшим пробовать со мной самые изощренные позы из порнофильмов. Его бурная фантазия и разыгравшееся больное воображение рисовали сладострастные картины: он сидит где-то в темном углу и, смакуя каждое движение, наблюдает за тем, как меня насилует какой-нибудь неотесанный плотник или водопроводчик. Даже в автобусе, по дороге к его родителям, он не мог удержаться, чтобы втихаря не расстегнуть ширинку и не засунуть туда мою руку. Его ликующий член, едва прикрытый большой газетой, просто слюнки пускал от удовольствия. Все это казалось мне очень грустным и совершенно безнадежным, как сцена из «Ночи в стиле буги».
Затем выяснилось, что он еще и патологический лгун (даже чтобы встретиться с приятелем за чашкой чая, врал, что идет в киоск за газетой) и алчный клоун (беззастенчиво компилировал статьи из отрывков чужих произведений и публиковал их в Шэньчжэне [30] [30]Шэньчжэнь – город, расположенный в южной части провинции Гуандун, одна из трех самых ранних Особых Экономических Зон Китая.
[Закрыть] под собственным именем). Это переполнило чашу моего терпения, особенно если учесть, что виновником всех этих неприятностей был невзрачный коротышка. Я чувствовала себя обманутой. Воображение сыграло со мной злую шутку, ослепив и лишив рассудка. И я бросила его, придавленная собственным унижением.
– Ты не можешь уйти вот так! – кричал он мне вслед из спальни.
– Ты мне отвратителен, – выпалила я.
Перед первым свиданием заботливая мать всегда предупреждает дочь, что нельзя верить мужчинам. Но все увещевания, продиктованные самыми благими намерениями, в одно ухо влетают, а в другое вылетают. Женщина способна осознать свое место в этой жизни и постичь истинный порядок вещей, только когда взглянет на мужчин и населяемую ими половину мира с высоты житейской мудрости и опыта.
Он все время названивал мне в общежитие. Сидевшая внизу у телефона пожилая консьержка из Нинбо [31] [31]Нинбо – город-порт в провинции Чжэцзян.
[Закрыть] снова и снова надсадно кричала, подзывая меня к аппарату: «Ники, тебе опять звонят. Тебе звонят, Ники!» Затем, когда я приезжала на выходные к родителям, этот непрекращающийся кошмар настигал меня и там. Он беспрестанно звонил родителям домой, упрямо отказываясь смириться с поражением, пока я не возьму трубку и не поговорю с ним. Доходило до того, что его хулиганские звонки будили всех нас в три часа ночи. Так продолжалось до тех пор, пока нам не удалось поменять номер телефона. К тому времени мама совершенно разочаровалась во мне и даже не хотела со мной разговаривать. В том, что ко мне пристало такое дерьмо, она винила только меня. Это именно я сделала неправильный выбор, приняла сорняк за садовый цветок. С ее точки зрения, нет ничего унизительнее для женщины, чем ошибиться в выборе мужчины.
Самой безумной и излюбленной выходкой бывшего дружка была такая – подкараулить меня где-нибудь у университета, на дороге или в подземном переходе, и неожиданно громко выкрикнуть мое имя посреди многолюдной толпы. Его лицо при этом дрожало от нервного возбуждения, глаза прятались за дурацкими очками. Как только я оборачивалась, он мгновенно скрывался за деревом или в ближайшем магазинчике, словно жалкий каскадер из дешевого фильма.
В ту злосчастную пору моей самой заветной мечтой было пройтись по улице в обнимку с полицейским. Вконец измученное сердце отстукивало сигнал SOS. Вскоре после поступления на работу в редакцию я использовала журналистские связи и завязала знакомства в административном отделе городского совета. При содействии друзей я добилась, чтобы моего «бывшего» очень серьезно предупредили через полицию. Поскольку он не был настолько безрассудным, чтобы ссориться с полицией и властями, то, слава богу, оставил меня в покое.
После этого я побывала на приеме у одного своего знакомого психолога по имени Дэвид У, подрабатывавшего в юношеском центре.
– Отныне и навсегда с коротышками покончено, – заявила я, сидя в кресле, которое действовало на меня просто гипнотически. – Такие парни больше никогда не переступят моего порога. С меня хватит! Конечно, я насквозь испорченная девчонка, по крайней мере так считает моя мать. Наверное, у нее есть для этого основания. Я ни разу ничем не порадовала ее, только огорчала.
Психолог с умным видом объяснил мне, что борьба двух начал в моей душе – женского и писательского – неизбежно обрекает меня на хаос. Все художественно одаренные люди слабовольны, беспомощны, противоречивы и непоследовательны, импульсивны, наивны, склонны к мазохизму, нарциссизму, эдиповым комплексам и тому подобным вещам. Мой бывший дружок, как сказал У, просто затронул сразу несколько подобных струн в моей душе, от беспомощности до мазохизма и нарциссизма. Что же касается моего желания вечно каяться перед матерью за собственные прегрешения, то это будет постоянным эмоциональным рефреном моего существования до конца дней.
– А в отношении роста, – продолжал Дэвид, солидно откашлявшись, – думаю, он действительно влияет на поведение взрослого человека, особенно мужчины. Мужчины маленького роста гораздо активнее стремятся к самореализации, чем высокие. Например, они прилежнее учатся, стараются заработать больше денег, упорнее добиваются победы над соперниками и, кроме того, всегда стараются покорить самых прекрасных женщин, чтобы самоутвердиться и доказать окружающим собственную мужскую полноценность.
Вот Шон Пенн совсем невысокого роста, правда ведь? Но он один из талантливейших актеров Голливуда, его любила Мадонна [32] [32]Мадонна, полное имя Мадонна Луиза Вероника Чикконе (Madonna Louise Veronica Ciccone, p. 1958) – американская актриса и певица, в период 1985 – 1989 гг. была замужем за киноактером Шоном Пенном (Sean Penn,p. 1960).
[Закрыть], хотя он привязывал эту самую сексуальную женщину планеты к кожаному креслу и измывался над ней, как дикарь. И таких примеров великое множество. Подобных мужчин невозможно забыть.
Он сидел в залитой вкрадчивым светом комнатке, отрешенный от мира и погруженный в размышления. И поскольку он слишком часто разговаривал с пациентами как посланник Бога на земле, его лицо почти утратило реальные черты. Он ерзал в большом кожаном кресле, которое изредка приглушенно и печально вздыхало. Несмотря на духоту, в комнате буйно разрослись несколько карликовых деревьев в горшках и роскошный бамбук, сочно зеленеющий круглый год.
– Ну, допустим, – сказала я, – нельзя судить о способности мужчины к любви только по его росту. Но мне хочется забыть всю эту историю как можно скорее. В жизни многое можно предать забвению. Что до меня, то чем неприятнее опыт, тем скорее я стремлюсь выбросить его из памяти.
– Вот именно поэтому ты – хороший писатель. Писатель может распрощаться со своим прошлым, облекая его в слова и выплескивая на бумагу, – благожелательно заметил Дэвид.
6 Благоухающая ночь
Похолодало, город остекленел, превратившись в огромную прозрачную глыбу. На юге осень чиста, светла и навевает романтическое настроение.
***
В один ничем не примечательный вечер позвонил Марк. Услышав в телефонной трубке мужской голос с заметным немецким акцентом, я подумала: «А вот и высокий европеец объявился!»
Мы обменялись банальными любезностями, поговорили о том, какая чудная нынче погода и что этой осенью в Берлине значительно прохладней, чем в Шанхае, хотя и лето, в общем-то, выдалось неплохое…
Оба были несколько растеряны. Я знала, что лежащий на кровати с закрытыми глазами Тиан-Тиан прислушивался к моим словам, но одновременно прекрасно понимала, почему позвонил этот немец, что-то говоривший на том конце провода. Такого рода деликатные ситуации чем-то напоминают первую пробу гашиша в каком-нибудь злачном месте. Сначала на вкус не очень, и даже очень не очень. Но в следующий раз к отвращению примешивается удовольствие и наступает внутреннее раскрепощение. Наверное, я принадлежу к тому типу женщин, которым в глубине души только это и нужно.
– На той неделе в пятницу в Шанхайском выставочном центре открывается экспозиция немецких авангардистов, – сообщил Марк в заключение разговора, – если твой дружок и ты не против, могу прислать приглашения.
– Это было бы здорово. Спасибо.
– Пока! Увидимся на следующей неделе. Тиан-Тиан лежал, закрыв глаза, и вроде бы спал. Я приглушила звук у телевизора, он и так работал по двадцать часов в сутки. Совсем недавно у нас появилась привычка заниматься «нашим сексом» под очередную кровавую бойню Квентина Тарантино, засыпать под сладострастные стоны Умы Турман или пальбу Джона Траволты.
Я зажгла сигарету, села на софу и задумалась о состоявшемся только что телефонном разговоре, об этом мужчине и о его теле, с ног до головы окутанном ароматом дорогого одеколона, о его наглой, бесстыдной ухмылке. Я все думала и думала о нем и вдруг разозлилась. Этот самодовольный тип бесцеремонно и неприкрыто пытался обольстить женщину, совершенно точно зная, что у нее был постоянный парень, которого она никогда не бросит. Из этого ровным счетом не выйдет ничего путного, и все закончится самой банальной интрижкой.
Я подошла к письменному столу и по заведенному ежедневному ритуалу перенесла на бумагу очередную главу нового романа. Я писала о непредсказуемости появления Марка и неотвратимости определенных событий в моей жизни. Сюжет романа пророчески сулил множество мрачных перемен, которые мало-помалу происходили наяву, сопровождая каждый мой шаг.
Вечером того же дня к нам без приглашения, как снег на голову, свалились Мадонна с Ай Диком. Голос Мадонны словно в глубоком колодце гулким эхом отдавался в пролете лестницы, где-то несколькими этажами ниже. Включив карманный фонарик, они поднимались наверх, одновременно громко выкрикивая наши имена – оба попросту забыли, на каком этаже мы живем. Они передвигались почти на ощупь, так как у каждого на носу восседали миниатюрные солнечные очки.
– Господи, ничего удивительного, что вокруг казалось темным-темно. Когда мы минуту назад подъезжали к дому, я чуть не сшибла чей-то велосипед, – смеясь, проговорила Мадонна, стаскивая очки. – Я и забыла, что напялила их!
Ай Дик был немного бледен, но очень привлекателен в черном шерстяном свитере «а-ля свободный художник». В руках он держал несколько жестянок с кока-колой и пивом. Их шумное вторжение бесповоротно нарушило покой и тишину нашего дома. И Тиан-Тиану волей-неволей пришлось отложить английский журнал, знаменитый несметным количеством головоломок. Тиан-Тиану больше всего нравились кроссворды и математические ребусы.
– Мы собирались просто прокатиться, но случайно проезжали мимо и решили заглянуть на огонек. У меня в сумочке кассета, но не факт, что фильм хороший. – Мадонна просканировала комнату взглядом и предложила: – Может, сыграем в маджонг. Для партии нас как раз четверо.
– У нас нет костяшек для маджонга, – приглушенным голосом поспешил отговориться Тиан-Тиан.
– Зато у меня есть, внизу в машине, – не унималась Мадонна, хитро прищурившись и призывно глядя на Ай Дика. – Ай Дик мог бы спуститься и принести их сюда.
– Да ну их, давайте лучше развлечемся, – голос Ай Дика был слегка раздражен, тонкие быстрые пальцы приглаживали волосы. – Мы часом не помешали тебе писать, а? – поинтересовался он, взглянув на меня.
– Без проблем.
Я поставила пластинку. Низкий, чуть хрипловатый женский голос зазвучал в такт музыке, похожей на саундтрек старых французских фильмов. На софе было удобно, комнату заливал неяркий мягкий свет, а на столе в кухне нас ждали красное вино и колбаса. Понемногу мы поддались этой расслабляющей атмосфере, лениво обсуждая новости, слухи и досужие сплетни и время от времени перескакивая на заумные темы.
– Этот город болен клаустрофобией. Тусуется лишь горстка нормальных людей, – сетовала Мадонна.
Под тусовкой она имела в виду как одаренных, так и бездарных художников, иностранцев, аферистов всех мастей, частных предпринимателей из тех отраслей бизнеса, которые процветали в данное время, настоящих и поддельных линглеи [34] [34]…настоящих и поддельных линглеи… – Численность молодых бунтарей в Китае растет настолько стремительно, что подобно предшественникам: битникам и хиппи в Америке и shinjinrui в Японии, они теперь имеют собственное название – линглеи. Изначально слово имело оскорбительный смысл: хулиганье. Но несколько лет назад Новый словарь Хинхуа скорректировал определение линглеи как обозначение другого стиля жизни, и слово больше не имеет негативного оттенка.
[Закрыть] и представителей «неприкаянного поколения» [35] [35]«Неприкаянное, или разочарованное поколение», «поколение икс» – люди, родившиеся в 60-е – 70-е годы XX века, не нашедшие места в жизни и в обществе. Названо так по аналогии с «потерянным поколением» 20 – 30-х годов и «разбитым поколением» (битниками) 50 – 60-х. -Е.К.
[Закрыть]. Входящие в этот круг люди то оказывались в центре всеобщего внимания, то надолго исчезали из поля зрения, но никогда не сходили со сцены бесконечного светского спектакля, без антрактов идущего в этом городе. Они были похожи на красивых, мерцающих синеватым блеском светлячков, ведущих таинственное, зыбкое существование и питающихся грезами.
– Несколько человек как-то умудрились попасться мне на глаза три вечера подряд, но, убейте, я так и не смогла запомнить, как их зовут, – сказала я.
Тут, по обыкновению, встряла Мадонна:
– Вчера я видела Марка в пивном баре «Paulaner's Brauhaus». Он сказал, на следующей неделе открывается выставка немецких художников.
Я искоса взглянула на нее, потом на Тиан-Тиана и ответила с нарочитым безразличием:
– Он уже звонил. Обещал, что пришлет приглашения.
– Все та же тусовка, те же набившие оскомину лица, – съязвил Ай Дик. – Просто свора цирковых зверушек.
Чем больше он пил, тем бледнее становился.
– Ну, уж меня увольте, – устало произнес Тиан-Тиан, набивая трубку гашишем. – Это пустые, никчемные людишки. В конце концов, большинство из них лопаются как мыльные пузыри.
– Неправда, – запротестовала Мадонна.
– Шанхай – это город, одержимый наслаждением, – сказала я.
– Ты что, об этом пишешь роман? – полюбопытствовал Ай Дик.
– Коко, давай, прочти им что-нибудь из того, что уже написала, – попросил Тиан-Тиан, глядя на меня лихорадочно блестевшими глазами. На этом поле он чувствовал себя спокойно и уверенно. Когда моя работа стала частью нашей совместной жизни, она перестала быть просто литературным творчеством. Настолько тесно срослась с переполнявшей нас страстью и преданностью, с невыносимой легкостью нашего бытия.
Все повеселели, пустив по кругу набитую гашишем трубку, несколько бутылок вина и стопку исписанной бумаги, которая была моей рукописью.
Лениво плещущие волны и качающиеся на них паромы, трава, черная в сумраке ночи, яркие неоновые огни и здания фантасмагорических очертаний (эти осязаемые признаки материального процветания) не более чем гормональные стимуляторы, которыми город накачивает себя до одурения. Все это не имеет никакого отношения к людям, живущим среди этих сооружений. Каждый из нас может кануть в небытие в любой момент, погибнуть в автокатастрофе или умереть от болезни, но наше исчезновение останется незамеченным. Город будет расти и развиваться с непреклонным упорством, не меняя курса, словно планета, которая никогда не сходит с привычной траектории в необъятных просторах вечности. Думая об этом, я начинала ощущать себя крохотным муравьем, беспомощно копошащимся на земле…
Я была словно в горячке. Это странное ощущение ослепляло меня, я больше не думала ни о своей красоте, ни о себе самой, ни о собственной личности. Я будто растворилась. Мне хотелось сочинить новую прекрасную сказку, сказку только для нас двоих – для меня и для мужчины, которого я боготворила.
Он сидел, прислонившись к перилам ограждения, бесконечно печальный, но преисполненный благодарности, и как завороженный смотрел на танец любимой женщины в лунном свете, чье обнаженное тело было стройным, как лебединая шея, и одновременно мощным и пружинистым, как у леопарда. Каждое по-кошачьи грациозное движение, каждый изгиб, поворот и прыжок были изящны и невероятно соблазнительны…
Мы испытывали ностальгию по бытовавшим на Западе в шестидесятых годах богемным вечеринкам, по-карнавальному веселым и красочным. Аллен Гинзберг прославился тем, что появился на сорока поэтических салонах кряду, где присутствующие наслаждались поэзией вперемешку с наркотиками. Той ночью наш импровизированный вечер наполнил мою душу лирической радостью, замешанной на алкоголе, невинности и любви. Я купалась в их восхищении, считая его божественным предопределением, неотделимым от музыки Вивальди из «Времен года», бескрайних водных просторов и зеленых лугов. Мы были похожи на маленьких трогательных овечек из книги – не из Библии, а из моего наивного и претенциозно-самонадеянного романа, каждая фраза которого клеймом горела на моей бледной коже.
Часы пробили полночь. Все проголодались, но когда я принесла еще одну тарелку с колбасой, Мадонна спросила:
– А что, ничего другого нет?
Я виновато понурила голову:
– Все съели.
– Можно заказать еду на дом, – нашелся Тиан-Тиан. – У «Крошки из Сычуаня [36] [36]Сычуань – провинция, расположенная на юго-западе КНР, в верхнем течении реки Янцзы.
[Закрыть]» открыто допоздна. Позвони им, они без проблем все доставят.
– Дорогой, ты просто умница, – радостно защебетала Мадонна, нежно обняв Ай Дика за мощную мускулистую талию и чмокнув Тиан-Тиана в щеку. Она принадлежала к той породе легковозбудимых женщин, которые в состоянии экзальтации ведут себя необычайно сексуально и кокетливо.
Посыльный из ресторана принес четыре коробки с едой и рисом. Я поблагодарила его и немного дала на чай. Сначала он наотрез отказывался от чаевых, но потом, покраснев как рак, все-таки взял деньги. Его застенчивость удивила меня. Из любопытства я стала расспрашивать, кто он и откуда. Выяснилось, что его зовут Дин, он только что приехал из деревни и работает в ресторане всего несколько дней. Я сочувственно кивала, зная, что новичков всегда норовят держать на посылках и заставляют бегать по мелким поручениям.
Мы наелись до отвала, а потом снова пили. Так продолжалось до тех пор, пока не начали слипаться глаза. Мадонна и Ай Дик расположились во второй спальне. Поскольку там были кровать и кондиционер, мы с Тиан-Тианом на всякий случай ничего в ней не меняли – вдруг поссоримся и решим спать в разных комнатах. Правда, пока такого еще не случалось.
Было, должно быть, около двух или трех часов. Что-то тихое и мягкое прокралось внутрь спальни в черноте ночи. Я ясно и отчетливо увидела его – лунный свет, тонкой струйкой просочившийся в комнату сквозь щели неплотно закрытых жалюзи. Почти полчаса я лежала, пристально вглядываясь в эту серебристую нить. Она была слабой и холодной, словно притаившаяся в расщелине маленькая сонная змейка. Я выпростала ногу из-под одеяла, по-балетному вытянула пальцы, пытаясь попасть ими в серебристую лунную струю. До меня доносилось слабое, едва различимое дыхание мирно спящего рядом мужчины и приглушенные стоны двух любовников, в пылу страсти безжалостно истязавших матрас в комнате для гостей.
Меня оглушало биение собственного сердца, пульсация крови в жилах, чувственный и удовлетворенный рык североевропейского самца в соседней комнате и тиканье электрических часов. Кончики пальцев, легко касаясь, прошлись по набухшему пульсирующему холмику между бедер, и все тело мгновенно свело горячей судорогой оргазма. Обессиленные пальцы в изнеможении вынырнули из этой содрогающейся плоти и скользнули в рот. На языке остался солоновато-горький привкус, привкус моей подлинной женской сущности.
Лежавший на простыне луч лунного света исчез, и маленькая змейка бесследно растворилась в ночной дымке.
