Текст книги "Крошка из Шанхая"
Автор книги: Вэй Хой
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Вэй Хой
Крошка из Шанхая
Пер. с англ. Е. Кудрявцевой.
Перевод выполнен по изданию
Washington Square Press, 2002
Translated from the Chinese by Bruce Humes
Впервые опубликовано в Китае в 1999 году.
Комментарии – П. Новиков.
Комментарии, отмеченные инициалами Е.К. – Е. Кудрявцева.
Все персонажи и события вымышлены. Любые совпадения с реальными людьми, живыми или умершими, случайны.
Крошка из Шанхая [1] [1]Шанхай – город, расположенный в устье главной реки Китая Янцзы, на берегах ее притока Хуанпу. Из-за расположения город иногда называют «головой дракона». В развитие инфраструктуры территорий, прилегающих к реке, сейчас вкладываются огромные средства. На Янцзы в провинции Хубэй строится плотина крупнейшей в мире ГЭС – «Тhrее Gorges Dаm»(«Три ущелья»).
Вместе с городами Гуанчжоу и Шэньчжэнсм Шанхай является самым перспективным проектом китайской экономики. Экономический рост города с 1990-х годов связан с созданием крупной экономической зоны в городском районе Пудун. На долю Шанхая приходится более 15 процентов всей промышленной продукции страны, он является крупнейшим центром научно-технической мысли Китая.
В городе один из самых высоких в стране и в мире уровень плотности населения, в Шанхайском муниципалитете проживает около 16 млн. человек.
В прошлом город был одним из самых открытых в мире, сюда стремились искатели приключений из Англии, Германии, Франции, России и других стран.
Присущая Шанхаю восприимчивость к иностранным идеям и культуре сделала его довольно космополитичным. Живущие в Китае иностранцы, а только в Шанхае их насчитывается более 300 тыс., чувствуют себя наиболее комфортно именно в этом городе.
[Закрыть]
1 Встреча с любовником
Знаешь, на свете белом, столько всего, всего,
Пейзажей невиданных, чудных.
Но жажду я лишь одного –
Любовника, не из занудных [3] [3] Перевод Игоря Минакова
[Закрыть].Джони Митчелл [4] [4]Джони Митчелл (Joni Mitchell, настоящее имя Roberta Joan Anderson, p. 1943) – знаменитая канадская фолк-рок-исполнительница.
[Закрыть]
Мое настоящее имя – Ники, но друзья зовут меня просто Коко. Как ту знаменитую француженку Коко Шанель [5] [5]Коко Шанель (Coco Chanel, настоящее имя Gabrielle «Сосо» Chanel, 1883 – 1971) – знаменитый французский модельер, законодательница мировой мода. С пяти лет воспитывалась в сиротском приюте, окончила монастырскую школу, где научилась шить. Пела в кабаре под именем Коко. В 1908 году начала работать модисткой в парижском магазине, позже открыла свои бутики. Создала парфюм, ставший самым известным в мире и признанный потомками произведением искусства – «Шанель №5».
[Закрыть], которая дожила чуть ли не до девяноста лет. Она мой кумир, конечно, после Генри Миллера [6] [6]Генри Миллер (Henry Miller, 1891 – 1980) – американский писатель. Автор романов «Тропик Рака» (1934), «Тропик Козерога» (1939) и др.
[Закрыть]. Каждое утро, просыпаясь, я только и думаю о том, как бы прославиться. Это моя единственная мечта, цель существования. Ужасно хочется поразить и потрясти этот город, обрушившись на него шумно и внезапно, как залп фейерверка.
Наверное, все дело в том, что я живу в Шанхае. Город окутан мистическим туманом, погружен в атмосферу слухов и недомолвок и полон легкого презрения ко всему вокруг – отголосок былой эпохи шили янчан – иностранных концессий [7] [7]…отголосок былой эпохи иностранных концессий. – Речь идет о периоде в истории Китая, когда в 1842 году после поражения в «первой опиумной войне» был подписан Нанкинский договор. Китай обязывался открыть для английской торговли 5 портов, передать Великобритании о. Сянган (Гонконг), уплатить контрибуцию, установить льготные таможенные тарифы и пр. По дополнительному протоколу (1843 г.) английское правительство получило ряд привилегий (право экстерриториальности, право на концессии, принцип наибольшего благоприятствования). В 1844 году Китаю пришлось подписать договоры с США и Францией, предоставлявшие им аналогичные привилегии. Поражение Китая в войне с Великобританией и навязанные ему договоры ознаменовали начало превращения страны в полуколониальную. Поток европейских и американских товаров быстро возрастал. Число открытых портов увеличивалось. Этот период был интересен тем, что в традиционную китайскую культуру, в том числе архитектуру, стали активно проникать европейские традиции. Именно тогда в Шанхае и были построены многочисленные роскошные особняки, которые и до сих пор являются одной из главных достопримечательностей этого города. – Е. К.
[Закрыть]. Царящий здесь дух чопорности, высокомерия и самодовольства действует на меня непостижимым образом: он и привлекает, и отталкивает.
Что ж, мне только двадцать пять. Год назад вышел сборник моих коротких рассказов. Он не принес ни гроша, но зато привлек ко мне всеобщее внимание. Читатели-мужчины даже стали присылать мне письма с эротическими фотографиями. Три месяца назад я ушла из редакции, окончательно бросила журналистику и вот теперь работаю в затрапезном кафе со странным названием «Зеленый стебель» – эдакая официантка-босоножка в мини-юбке.
***
Среди постоянных клиентов «Зеленого стебля» я приметила высокого красивого молодого человека. Он часами простаивал у стойки с чашкой кофе, читая книгу. Мне нравилось наблюдать за сменой выражения на его лице, за каждым его движением. Казалось, он знал, что я исподволь слежу за ним, но ничего не говорил.
Так и не проронил ни слова до того самого дня, когда вдруг неожиданно прислал мне коротенькую записку, а в ней всего одна фраза: «Я тебя люблю», его имя и адрес.
Этот мужчина, родившийся в год Зайца и на год моложе словно приворожил меня. Трудно сказать, что именно так притягивало в нем, но, думаю, больше всего привлекали непомерная усталость от жизни и тоска по любви, которые я чувствовала кожей.
Мы совершенно разные. Я энергична, амбициозна. Для меня мир – райский сад со множеством спелых и сочных яблок на деревьях, которые я непременно должна съесть, причем сразу и целиком. Он вечно погружен в себя и страшно сентиментален. Для него жизнь – горький, ядовитый плод. Он откусывает его по кусочку и чутко прислушивается, как смертоносная отрава медленно растекается по жилам. Но наша разительная непохожесть только усиливала взаимное влечение с той неизбежностью, с которой притягиваются частицы с разным зарядом. Мы стремительно погружались в любовь.
***
Вскоре после знакомства Тиан-Тиан [8] [8]… Тиан-Тиан поделился со мной… – В соответствии с правилами транскрипции китайских слов, имя одного из главных героев романа должно писаться Тяньтянь. Однако, по просьбе Елены Кудрявцевой, мы сохранили ее вариант перевода имени.
[Закрыть] поделился со мной семейным секретом. Его мать жила где-то в провинциальном испанском городке и на пару с каким-то испанцем владела небольшим китайским ресторанчиком. Оказывается, в Испании можно неплохо заработать, продавая омаров и вонтоны [9] [9]Вонтоны – традиционное блюдо китайской кухни. Замешенное, как для лапши, тесто нарезают на кусочки, раскатывают и кладут всевозможную начинку. Едят вареными. Блюдо похоже на равиоли или пельмени. – Е.К.
[Закрыть].
Отец Тиан-Тиана умер внезапно, довольно молодым. Умер на чужбине, когда поехал в Испанию навестить жену. В свидетельстве о смерти было написано «от инфаркта миокарда». Урну с его прахом доставили домой самолетом компании «Макдоннел-Дуглас». Тиан-Тиан до сих пор помнит тот солнечный день и то, как безутешно рыдала его бабушка – невысокая сухонькая старушка. Она плакала, и слезы беспрерывно текли по ее морщинистым щекам тонкими струйками, словно кто-то отжимал мокрое белье.
– Бабушка уверена, что это убийство. У отца никогда раньше не болело сердце. Все твердит, что его убила моя мать. У нее был любовник, и они были заодно. – Тиан-Тиан посмотрел на меня странным и пристальным взглядом и спросил: – Ты могла бы в такое поверить? Я ничего не понимаю. Просто теряюсь в догадках. Может, бабушка и права. Но что бы там ни было, а мать каждый год присылает кучу денег, так что на жизнь мне хватает.
Он замолчал и начал наблюдать за мной. Его странная история сразу захватила меня: мне вообще нравятся трагические сюжеты со сложной интригой. Еще когда я изучала китайский язык в университете Фудань в Шанхае, то мечтала писать убойные триллеры. В мгновение ока фразочки и словечки вроде «мрачное предзнаменование», «предательский заговор», «кинжал», «яд», «роковая страсть», «безумие» и «мертвенная луна» пронеслись в моей голове. Со щемящей нежностью вглядываясь в его тонкие и прекрасные черты, я впервые поняла причину его постоянной грусти.
– Тень смерти со временем только слегка бледнеет, – сказала я Тиан-Тиану. – Между твоей нынешней жизнью и прошлой болью всегда будет лишь тонкое стекло.
У него в глазах стояли слезы, он с силой сжал пальцы.
– Но я нашел тебя, и теперь ты – моя вера, – произнес он. – Не оставайся со мной просто из любопытства. Но и не бросай сразу.
***
Я переехала к Тиан-Тиану, в его большую квартиру с тремя спальнями, расположенную на западной окраине города. В гостиной была простая и удобная обстановка: у одной стены стояла раскладная софа из ИКЕИ с обивкой из ткани, у другой – пианино фирмы «Штраус». Прямо над ним на стене висел автопортрет, на котором Тиан-Тиан был изображен с непривычно гладкими волосами, будто только что вынырнул из бассейна.
Если честно, этот район мне совсем не по душе. Почти все дороги изрыты колдобинами, а по обеим их сторонам жмутся друг к другу ветхие, убогие лачуги, стоят покосившиеся и облупившиеся рекламные щиты, а между ними громоздятся зловонные кучи мусора. Недалеко от нашего дома есть телефон-автомат. В дождливую погоду крыша кабинки протекает, как «Титаник». Из окна квартиры не видно ни зеленого деревца, ни прилично одетого прохожего, ни клочка чистого неба. В этом унылом месте нельзя думать о будущем.
Тиан-Тиан любил повторять, что будущее – это ловушка для человеческого разума, встроенная в мозг.
На какое-то время после смерти отца Тиан-Тиан утратил дар речи. Он просто не мог говорить. Потом перестал ходить в школу. Из-за одинокого детства он превратился в настоящего нигилиста. Отрицание окружающей действительности выражалось у него преимущественно в том, что он мог часами валяться в постели, читать, смотреть телевизор, курить, философствовать о противостоянии жизни и смерти, духа и плоти, участвовать в телевизионных конкурсах, играть в компьютерные игры и спать. В остальное время он рисовал, ходил со мной на прогулки, ел, покупал продукты, бродил по книжным лавкам и магазинам грампластинок, подолгу сидел в кафе или периодически заглядывал в банк. Когда заканчивались деньги, отправлялся на почту и посылал матери письма в красивых голубых конвертах.
У бабушки он почти не бывал. Ему пришлось переехать, потому что их совместная жизнь превратилась в сущий кошмар. Она буквально помешалась на этой истории с «убийством» в Испании. Ее сердце было разбито, дух сломлен, а лицо поблекло. Но жизнь еще теплилась в тщедушном теле. Она и сейчас живет в своем выстроенном на западный манер доме, предаваясь гневу и проклиная свою злосчастную судьбу и коварную невестку.
***
Суббота. Хорошая погода. Дома тепло. Я просыпаюсь ровно в 8.30. Лежащий рядом Тиан-Тиан открывает глаза. Секунду мы смотрим друг на друга, потом молча целуемся. Наши утренние поцелуи полны нежности, любви и свежести. Прикосновения губ легки, словно две резвящиеся рыбки соприкасаются гладкими, серебристыми боками, танцуя в прохладной воде. Это наш непременный утренний ритуал и единственное проявление взаимного сексуального влечения.
***
У Тиан-Тиана не ладилось с сексом. То ли на почве переживаний по поводу неожиданной и загадочной смерти отца и возникших из-за этого комплексов, то ли по другой причине, но у него ничего не получалось. Помню, как мы впервые оказались в постели, и я вдруг поняла, что он ничего не может. Я была так потрясена, что не знала, смогу ли остаться с ним. Еще со студенческих лет секс всегда казался мне очень важной и обязательной стороной близких отношений (хотя с тех пор мое мнение изменилось).
Осознав свое полное бессилие, он в отчаянии смотрел на меня, с ног до головы покрывшись холодным потом. За двадцать четыре года он впервые был наедине с женщиной.
В сознании любого мужчины сексуальная состоятельность по важности не уступает жизни, а любые отклонения или неудачи порождают мучительные, тягостные переживания и душевную боль. Он разрыдался, я тоже. Всю оставшуюся часть ночи мы целовали, ласкали и баюкали друг друга, шепча нежные слова утешения. Я полюбила его трепетные поцелуи и ласковые прикосновения. Я ощущала кончик его языка у себя во рту, как мороженое, которое тает, слегка обжигая нёбо. Именно он научил меня, что у поцелуя есть душа, что каждый поцелуй неповторим и обладает множеством собственных красок и оттенков.
Он был добрым, ласковым и доверчивым, как дельфин. Он покорил мое дикое сердце безудержным темпераментом. И то, что он был не в силах мне дать – истому и муку сладострастного порыва, счастье соития и завершающий восторг оргазма, – все это потеряло для меня значение.
В книге «Невыносимая легкость бытия» Милан Кундера [10] [10]Милан Кундера (Milan Kundera, p. 1929) – чешский писатель, поэт, драматург. Участник событий 1968 года, получивших название Пражская Весна. С 1975 года живет во Франции.
[Закрыть] дал классическое определение любви: «Заниматься любовью и спать с женщиной – две разные страсти. Они не только существуют отдельно, но и противоположны друг другу. Любовь воплощается не в плотском вожделении и жажде совокупления (это чисто телесное влечение может распространяться на бесчисленное множество женщин), а в стремлении мирно спать рядом (обычно с одной-единственной)».
В самом начале наших отношений с Тиан-Тианом я и не подозревала, что когда-нибудь буду чувствовать то же. Однако целая череда последующих событий и появление в моей жизни другого мужчины убедили меня в правоте этого утверждения.
***
Мы встали в девять часов. Тиан-Тиан залез в огромную ванну, а я раскурила первую за этот день сигарету «Майлд Севен». На крохотной кухне приготовила завтрак – яйца, кукурузный отвар и молоко. Летним утром, когда солнечные лучи озаряют окрестности медовым светом, невольно впадаешь в поэтическое настроение. На душе умиротворение и покой. Звуки журчащей воды, доносившиеся из ванной, убаюкивали.
Взяв большой стакан молока, я отнесла его в ванную. Тиан-Тиан нежился в клубах пара, лежа с закрытыми глазами, изредка зевая и открывая рот, словно рыба.
– Ты пойдешь со мной в «Зеленый стебель? – спросила я.
– Знаешь, Коко, у меня идея, – сказал он тихо.
– Интересно, какая? – Я подала ему молоко, но он не взял стакан, а лишь слегка наклонился и отхлебнул.
– Бросай-ка ты эту работу в «Зеленом стебле».
– И что же я буду делать?
– У нас достаточно денег. Необязательно все время работать. Ты могла бы написать роман.
Оказалось, он уже давно обдумывал это. Ему хотелось, чтобы я сочинила роман и произвела настоящий фурор в литературном мире.
– Сегодня в магазинах нет ничего стоящего, одна белиберда, – продолжил он.
– Пожалуй, – ответила я. – Но не сейчас. Хочу еще немного поработать. Иногда в кафе попадаются очень интересные люди.
– Ну ладно, – промямлил он. Это было его излюбленное словечко. Оно означало, что он слышал и понял сказанное, но самому ему добавить нечего.
Мы позавтракали. Затем я одевалась и красилась, одновременно не без изящества расхаживая по квартире в поисках любимой сумки из кожи с пятнами, как на леопардовой шкуре. Он сидел на софе с книгой в руках и, проводив меня взглядом, сказал: «Я позвоню».
***
Город в час пик. Бесконечная череда машин, толпы пешеходов, вечно обуревающие их, но невидимые постороннему взору желания и неисчислимые тайны – все сливается в единый бурный поток, который несется по огромному городу, как стремительная горная река по узкому ущелью. Солнце немилосердно испепеляет улицу, с обеих сторон зажатую небоскребами – этими чудовищными порождениями цивилизации, возвышающимися между небом и землей. На их фоне все тревоги и мелочи повседневной жизни кажутся пылинками, висящими в раскаленном воздухе. Они, как воплощение прагматизма нашего мира, неотступно преследуют нас, словно надоедливый и монотонный мотив.
2 Современный мегаполис
Раньше я видел небоскребы, уходящие ввысь и исчезающие в снежной мгле. И вот, как и при моем отъезде, их контуры снова выплыли из тумана подобно призракам ночи. Тусклый свет пробивался сквозь металлические ребра их каркаса. Мне вновь открылась панорама города от Гарлема до Бэттери, с толпами людей, спешащих куда-то, словно муравьи, с вечной сутолокой и суетой, с пустеющими театрами. И я рассеянно подумал, что же за это время случилось с моей женой?
Генри Миллер
Была половина четвертого, и «Зеленый стебель» пустовал. Одинокий солнечный лучик пронизывал ажурную листву небольшого зонтичного дерева, высвечивая плавающие в нем золотистые пылинки. Внутри кафе был странный полумрак. Здесь, в этом небольшом зале с разложенными на стойке журналами и звучащим из стерео джазом, царила атмосфера далеких тридцатых годов.
Я скучала за барной стойкой. Ужасно тоскливо просто стоять и ничего не делать.
Главный официант старик Ян мирно посапывал в задней комнате. Он был родственником и доверенным лицом босса, дневал и ночевал в баре, распоряжаясь всей выручкой, а заодно и нами.
Мой напарник Паучок воспользовался неожиданным перерывом и решил втихаря заскочить в офис компьютерной фирмы на углу и разжиться у них дешевыми запасными частями. Это был трудный подросток, мечтавший лишь об одном – стать суперхакером. Его вполне можно было назвать недоучкой, потому что, несмотря на IQ в 150 баллов, он так и не закончил факультет компьютерной техники в университете Фудань. Его вышибли оттуда за несанкционированный доступ к базе данных шанхайской системы он-лайновой связи, вскрытие счетов абонентов и пиратское пользование Сетью.
Так мы и работали с ним на пару – бывшая многообещающая журналистка и чокнутый компьютерщик с подмоченной репутацией. Жизнь иногда играет с нами злые шутки. Ирония судьбы – здесь уж ничего не попишешь. Оба не в том месте, не в той роли, но по-прежнему преисполнены Юношеских мечтаний.
От нечего делать я принялась расставлять ароматные белые лилии в большом кувшине с водой. В прикосновении их нежных благоухающих лепестков было что-то манящее и соблазнительное. Я, как и все женщины, неравнодушна к цветам. Но думаю, что однажды подойду к зеркалу и вместо отражения своего лица увижу там ядовитое растение. А мой самый шокирующий и самый популярный роман поведает миру правду о человечестве: о насилии, похоти, радости, бесчисленных тайнах, машинах, власти и смерти.
Тишину прорезал дребезжащий звонок стоящего на стойке старенького дискового телефона. Звонил Тиан-Тиан. Почти каждый день он звонил примерно в этот час, когда мы оба уже изнывали от тоски. «Встречаемся в то же время, в том же месте. Ты сегодня обедаешь со мной», – он говорил торопливо и многозначительно, как будто речь шла о чем-то очень важном.
Вечером я сняла форменную мини-юбку и короткую шелковую блузку и переоделась в облегающую кофточку и брюки. Схватив сумочку, легкой поступью выбежала из кафе. Только что зажгли разноцветные уличные фонари, мерцающие огни витрин блестели, как рассыпавшиеся черепки золотых сосудов. Я шла по улице, влившись в многотысячную толпу людей и машин, снующих взад и вперед, словно по Млечному пути, внезапно расстелившемуся по земле. Наступало самое волнующее и удивительное время в жизни города. Здание «Коттон-клуба» располагалось на углу улиц Хуайхай и Фусин, некоего подобия Пятой авеню в Нью-Йорке или Елисейских полей в Париже. Это двухэтажное здание типично французской архитектуры бросалось в глаза еще издали. Завсегдатаями клуба были или лаовай [11] [11]Лаовай – «старые пришельцы», уважительно-фамильярное название иностранцев.
[Закрыть] – иностранцы с характерным похотливым блеском в глазах, или миниатюрные и похожие на хитрых лисичек местные красотки. Голубая неоновая вывеска над входом напоминала язву сифилитика в описании Генри Миллера. Нам с Тиан-Тианом ужасно нравилась эта метафора. Наверное, именно поэтому мы и ходили сюда. (Генри Миллер не только написал роман «Тропик Рака», но и дожил до восьмидесяти девяти лет и сменил пять жен. Я всегда считала его своим духовным наставником.)
Я толкнула дверь и вошла. Оглядевшись, заметила сидевшего в углу Тиан-Тиана. Он помахал мне рукой. Я удивилась, увидев рядом с ним совершенно незнакомую модно одетую женщину в топе из блестящей черной ткани с бретельками. У нее на голове был парик, причем весьма вычурный, а крохотное личико покрывал слой переливающейся золотистой и серебристой пудры. Она походила на инопланетянку, только что прилетевшую с далекой неведомой звезды.
– Это Мадонна. Мы вместе учились в начальной школе, – сказал Тиан-Тиан. Решив, что этого, по-видимому, недостаточно, он добавил: – Она была моим единственным другом в Шанхае.
Затем представил меня:
– А это Ники, моя подружка. – Произнося эти слова, он машинально взял меня за руку и притянул ее к себе на колени.
Мы с Мадонной обменялись приветственными кивками и улыбками. То, что мы обе дружили с Тиан-Тианом, бывшим созданием цельным и хрупким, словно бабочка, сразу пробудило в нас взаимную симпатию и доверие. Однако первые же ее слова неприятно поразили меня.
– Тиан-Тиан так много рассказывал мне о вас по телефону. Он может болтать часами. Он от вас просто без ума, я даже начала ревновать. – Она засмеялась низким, слегка гортанным смехом, как актриса в старом голливудском фильме.
Я взглянула на Тиан-Тиана, видевшего с нарочито безразличным видом, как будто все сказанное не имело к нему ни малейшего отношения.
– Он обожает говорить по телефону. На те деньги, что он каждый месяц тратит на телефонные разговоры, можно купить широкоэкранный цветной телевизор, – с притворной беззаботностью произнесла я. И тут же подумала, как вульгарно и пошло измерять все деньгами.
– Слышала, ты писательница, – заметила Мадонна.
– Ну, вообще-то я довольно давно ничего не писала… И меня вряд ли можно назвать писателем. – Мне было немного стыдно: одного желания стать писателем маловато.
Тут вмешался Тиан-Тиан:
– У Коко уже вышел целый сборник рассказов. Это круто! Она все подмечает. И непременно добьется успеха. – Он сказал это спокойно и уверенно, без малейшего намека на лесть.
– Ну, пока-то я работаю официанткой, – произнесла я равнодушно. – А ты? Ты похожа на актрису.
– А разве Тиан-Тиан тебе ничего не говорил? – Она изумилась и, секунду поколебавшись, как будто не зная, как я отреагирую, добавила: – У меня был бордель в Гуанчжоу [12] [12]Гуанчжоу – главный город провинции Гуандун, один из старейших городов Китая. В Европе город раньше называли Кантон.
[Закрыть]. Потом удачно выскочила замуж. Мой старик откинул коньки и оставил мне в наследство кучу денег. Так что теперь я наслаждаюсь жизнью!
Я кивнула с деланным безразличием, хотя на самом деле была поражена. Итак, прямо передо мной сидела расфуфыренная богатая вдовушка! Теперь понятно, откуда у нее эти повадки опытной куртизанки и пугающе пронзительный взгляд, невольно наводящий на мысль о пристрастии к героину.
Мы ненадолго замолчали, пока официант подавал заказанные Тиан-Тианом блюда. Он ставил на стол тарелку за тарелкой – мои самые любимые шанхайские деликатесы!
– Если тебе хочется чего-нибудь еще, заказывай, – предложил Тиан-Тиан Мадонне.
Она кивнула в ответ.
– Вообще-то у меня желудок с кулачок, – для пущей наглядности она сжала пальцы. – Я – поздняя пташка. Встаю, когда другие уже ложатся спать, а завтракаю, когда остальные ужинают. И ем очень мало. Из-за этой хреновой жизни мое тело превратилось в кучу дерьма.
– Очень милого дерьма, на мой вкус, – польстил ей Тиан-Тиан.
Пока мы ели, я исподволь наблюдала за Мадонной. Такое лицо бывает только у женщины с богатым и бурным прошлым.
– Будет время, заезжай в гости. Гарантирую и песни, и танцы. И в карты перекинешься, и выпивка найдется. А еще сможешь встретить уйму всякого занятного народа. Я только что заново отделала квартиру. Угрохала полмиллиона гонконгских долларов на одну светомузыку. Получилось шикарнее, чем в этих гребаных шанхайских ночных клубах, – отметила она без тени самодовольства.
У нее зазвонил мобильник. Она вынула телефон из сумочки и перешла на воркующий сексуальный тон.
– Где-где? Бьюсь об заклад, ты в заведении у старика У. Когда-нибудь ты помрешь прямо за игорным столом, маджонг [13] [13]Маджонг (мацзян) – древняя восточная игра; соединяет в себе элементы шахмат, домино и покера. – Е.К.
[Закрыть] тебя доконает! Сейчас я обедаю с друзьями. Ладно-ладно, поговорим в полночь! – кокетливо закончила она, весело сверкая глазами.
– Звонил мой новый парень, – пояснила Мадонна, выключая телефон. – Он у меня художник, немного сдвинутый. Я вас познакомлю при следующей встрече. Нынешние мужики знают, как умаслить женщину. Поклялся, что умрет в моей постели, – она снова рассмеялась. – Правда или нет, но мне приятно.
Во время этого разговора Тиан-Тиан читал номер «Синьминь Ивнинг Ньюз» и не обращал на нас никакого внимания. Он всегда читает эту газету, чтобы не забывать, что все еще живет здесь. Пожалуй, только это и связывает его с реальной повседневностью Шанхая. Мне же безудержный напор и непрекращающаяся болтовня Мадонны потихоньку начинали действовать на нервы.
– А ты недурна, – сказала Мадонна, бесцеремонно окинув меня оценивающим взглядом. – У тебя не просто привлекательная внешность. В тебе чувствуется то холодное равнодушие, которое так заводит мужиков. Эх, жаль, что я бросила свой бизнес, а то бы сделала из тебя самый лакомый кусочек в городе!
И прежде чем я успела ответить, она снова расхохоталась, да так, что чуть не задохнулась.
– Ладно, ладно, я пошутила.
Она все время нервно закатывала лихорадочно блестевшие глаза. Ее манера держаться выдавала в ней искушенную во всех тонкостях обольщения шлюху, чувствующую себя раскованно и непринужденно в любой компании, но по-настоящему оживлявшуюся только при знакомстве с новым человеком. Эта манера типична для шлюх всех национальностей и всех времен.
– Думай, что говоришь, а то я начну ревновать! – Тиан-Тиан оторвался от газеты, нежно обнял меня за талию и притянул к себе. Мы всегда и везде сидели так, словно сросшиеся сиамские близнецы. Даже там, где это выглядело неуместно.
Чуть улыбнувшись, я взглянула на Мадонну.
– Ты тоже очень красивая. У тебя необычная, своеобразная красота. Не подделка, а подлинная.
У выхода из «Коттон-клуба» она нежно обняла меня на прощание и сказала:
– Дорогуша, мне есть что тебе порассказать. Думаю, пригодилось бы для твоего бестселлера.
И Тиан-Тиана тоже заключила в объятия.
– Мой никчемный малыш, – проворковала она, – береги свою любовь. Любовь – самая сильная штука на свете. И окрыляет, и помогает забыться. Ты кроткое и беспомощное дитя и без любви зачахнешь. У тебя нет иммунитета против жизни. Я тебе позвоню.
Она послала нам воздушный поцелуй, скользнула в белый «Фольксваген Сантана-2000», стоящий у обочины тротуара, и умчалась прочь.
Я задумалась над тем, что она сказала. В ее словах таился глубокий философский смысл, который был ярче света и правдивее истины. Аромат ее поцелуя все еще витал в воздухе.
– Она просто сумасшедшая, – воскликнул Тиан-Тиан. – Но настоящее чудо, правда ведь? Когда я безвылазно сидел в своей комнате, она не давала мне делать глупости, почти насильно вытаскивала меня из норы. Мы с ней катались по полуночным автострадам, курили травку и ошалевшие слонялись по городу до рассвета.
– А потом я встретил тебя. Так было предопределено. Ты совсем не похожа ни на Мадонну, ни на меня. Мы совершенно разные. Ты амбициозна, полна планов на будущее. Твоя уверенность и энергия дают мне силы жить. Ты мне веришь? Я никогда не лгу.
– Идиот, – ласково сказала я, ущипнув его за задницу.
– Сама ты ненормальная, – закричал он, сморщившись от боли.
С точки зрения Тиан-Тиана, любой человек, чье поведение хоть немного выходило за рамки обыденного, заслуживал восхищения. Он с особым пиететом относился к пациентам психиатрических клиник. По его глубокому убеждению, в обществе таких людей считали сумасшедшими исключительно потому, что их интеллект намного превосходил привычные представления о разумном. В его понимании красота вечна только в неразрывном единстве со смертью и безнадежностью, даже со злом. Он восхищался эпилептиком Достоевским; Ван Гогом, в припадке безумия отрезавшим себе ухо; экстравагантным импотентом Сальвадором Дали, гомосексуалистом Алленом Гинзбергом [14] [14]Аллен Гинзберг (Allen Ginsberg, 1926 – 1997) – американский поэт-битник. Его поэма «Вой», наравне с романом Джека Керуака «На дороге», описывающим приключения Гинзберга, Керуака и Нила Кассиди на дорогах Америки, стала манифестом разбитого поколения.
[Закрыть] или известной киноактрисой Фрэнсис Фармер, которую в эпоху маккартистской «охоты на ведьм» бросили в психушку и подвергли лоботомии. Среди его идолов – ирландский певец Гэвин Фрайдей [15] [15]Гэвин Фрайдей (Gavin Friday, настоящее имя Fionan Hanvey, p. 1959) – ирландский певец, основатель легендарной панковой группы «The Virgin Prunes».
[Закрыть], всю жизнь накладывавший толстенные слои разноцветного грима, или Генри Миллер, который в самый тяжелый период своей жизни мог попрошайничать у ресторана, вымаливая объедки со стола, или бродить по улицам как нищий, побираясь ради нескольких монет, чтобы хватило на метро. В сознании Тиан-Тиана эти люди уподоблялись диким полевым цветам, распускающимся и буйно цветущим на воле и умирающим в гордом одиночестве.
Ночь окрасила город в мягкие полутона. Тиан-Тиан и я, тесно прижавшись друг к другу, брели вдоль улицы Хуайхай. Казалось, что и рассеянный свет фонарей, и тени деревьев, и готическая крыша здания магазина «Парижская весна», и прохожие, облаченные в блеклую осеннюю одежду, – все плыли куда-то вдаль в ночном сумрачном тумане. Шанхай погрузился в очень редкую и непривычную для этого города атмосферу беззаботности и изысканности.
Я жадно впитывала ее, словно мне в ладони щедро насыпали пригоршню волшебных нефритов или рубинов, с помощью магической силы способных избавить меня от юношеского презрения к условностям и помочь мне забраться в самое нутро этого неприступного города, подобно тому, как самонадеянный червячок пробуравливает себе ход внутрь спелого яблока.
Мне стало весело от таких мыслей. Я схватила Тиан-Тиана за руки и закружила его в бешеном танце на тротуаре.
– Ты романтична и непредсказуема, как приступ аппендицита, – тихо сказал он.
– Это мой любимый фокстрот, – совершенно честно и серьезно ответила я. – Называется «Медленная прогулка по Парижу».
Как обычно, мы дошли до Бунда [16] [16]…мы дошли до Бунда. – Название Бунд, обозначающее набережную, было дано британцами пешеходной аллее вдоль берега реки Хуанпу, окаймленной коммерческими зданиями 1920-х и 1930-х гг.
[Закрыть]. Ночью здесь всегда стояла божественная тишина. Мы поднялись на последний этаж отеля «Мир» [17] [17]…поднялись на последний этаж отеля «Мир»… – Этот отель, расположеный на перекрестке двух главных улиц Шанхая – улицы Нанкин и Чжуншань Дун, представляет комплекс из двух зданий: одно было построено в 1906, а второе (северное) – в 1929 году. Отель принадлежал семейству иракских евреев Сассун. В здании 12 этажей, его высота 77 метров. – Е.К.
[Закрыть], где когда-то обнаружили тайный ход на крышу – достаточно было пролезть через узкое окно в женском туалете и вскарабкаться по пожарной лестнице. Мы часто забирались туда, и нас ни разу не поймали.
Стоя на крыше, мы любовались силуэтами зданий на обеих берегах реки Хуанпу, подсвеченными огнями уличных фонарей. Особенно нам нравилось смотреть на самую высокую в Азии телевизионную башню – «Жемчужину Востока». Ее длиннющий стальной шпиль дерзко вспарывает ночное шанхайское небо, возвышаясь над остальными зданиями, словно фаллический символ жизнеутверждающей силы этого города. Лениво плещущие волны и качающиеся на них паромы, трава, черная в сумраке ночи, яркие неоновые огни и здания фантасмагорических очертаний (эти осязаемые признаки материального процветания) не более чем гормональные стимуляторы, которыми город накачивает себя до одурения. Все это не имеет никакого отношения к людям, живущим среди этих сооружений. Каждый из нас может кануть в небытие в любой момент – погибнуть в автокатастрофе или умереть от болезни, но наше исчезновение останется незамеченным. Город будет расти и развиваться с непреклонным упорством, не меняя курса, как планета, никогда не сходящая с привычной траектории в необъятных просторах вечности.
Думая об этом, я начинала ощущать себя крохотным муравьем, беспомощно копошащимся на земле.
Однако эти мысли не могли омрачить чудесное настроение, в котором мы оба пребывали, стоя на крыше исторического здания. Мы любовались городом под звуки играющего в отеле джаз-оркестра. Они то набегали как шум прибоя, то стихали вдали. И говорили о любви. Мне нравилось раздеваться до лифчика и трусиков, чтобы обнаженное тело овевал влажный бриз с реки. Может быть, у меня комплекс насчет нижнего белья, или я по природе нарциссистка или эксгибиционистка, а может, еще что-нибудь в этом роде, но я надеялась, что мой вид сможет пробудить в Тиан-Тиане плотское желание.
– Пожалуйста, не надо, – страдальчески проговорил Тиан-Тиан и отвернулся.
Но я продолжала медленно раздеваться, как стриптизерша. Я была словно в горячке. Это странное ощущение ослепляло меня, я больше не думала ни о своей красоте, ни о себе самой, ни о собственной личности. Я будто растворилась. Мне хотелось сочинить новую сказку, сказку, предназначенную только нам двоим – мне и мужчине, которого я боготворила.
Он сидел, прислонившись к перилам ограждения, бесконечно печальный, но преисполненный благодарности, и как завороженный смотрел на танец любимой женщины в лунном свете. Ее обнаженное тело было стройным, как лебединая шея, и одновременно мощным и пружинистым, как у леопарда. Каждое по-кошачьи грациозное движение, каждый изгиб, поворот и прыжок были изящны и невероятно соблазнительны.
– Ну, пожалуйста, милый, попытайся! Возьми меня по-настоящему, любимый, попробуй!
– Нет, я не могу, – беспомощно повторял он, съеживаясь как от удара.
– Ну, тогда я спрыгну с крыши, – сказала женщина с горьким смехом и ухватилась руками за ограждение, словно хотела перелезть через него. Он поймал ее, привлек к себе и поцеловал. Но бушевавшая в нем страсть билась в бессильном теле, не находя выхода. Бренная плоть не успевала за порывами души.
И обступившие нас темные призраки победили… Пыль покрыла нас, и я, и моя любовь захлебнулись ею.
***
Три часа утра. Свернувшись калачиком в огромной удобной кровати, я вглядывалась в лежащего рядом Тиан-Тиана. Он уже заснул или притворялся спящим. В комнате повисла странная тишина. Его автопортрет смотрел на меня со стены. Разве можно было не любить такие безупречные черты?
Лежа рядом с любимым, я снова и снова гладила и ласкала себя, доводя до изнуряющего блаженного оргазма. И в этом сладостном томлении мне уже чудилось грядущее наказание за мои грехи.
