Текст книги "Переселение, или По ту сторону дисплея"
Автор книги: Веселовская Надежда
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
У Артура Федоровича защипало в носу – он вообще стал последнее время слаб на слезы. И тут за дверью послышались шаги. По всем правилам сценического искусства в комнату должен был войти прекрасный отрок с сияющими как звезды глазами. И он должен сказать: «Дедушка, я твой внук».
Но вошел самурай Ким, который хотя и годился ему по возрасту в ранние внуки, но по специфике отношений был скорее строгим наставником. Артур Федорович перед ним трепетал в полном смысле слова, до дрожи вдоль позвоночника. Правда, Ким пока держался с ним снисходительно, возможно, приберегал волевое давление на особый случай. И Артур Федорович заранее был готов сделать все, чтобы этот случай не наступил.
– Чем заняты, Артур-сан?
– Ничего не делаю, Кимушка, ворон считаю. Водки сегодня не принес? В самый раз бы...
– Сегодня… нет, не принес, – отозвался гость с нетипичной для него нечеткостью интонации: прежде он никогда не делал пауз между словами.
– Так, может быть, послать в буфет за чаем?
– Ничего не надо, Артур-сан. Я пришел с вами поговорить.
– Говори, друг мой, – откликнулся Артур Федорович, несколько удивленный таким оборотом дела. – Слушаю тебя со вниманием.
Далее произошло нечто странное – Ким пару минут молчал, как молчат люди, собираясь с мыслями. Обычно он хорошо знал, с чего начать, о чем говорить, что ему нужно в конечном счете. Сперва Артур Федорович, глядящий в стол, просто пребывал в ожидании: потом поднял голову и с недоумением воззрился на своего гостя. Ким сидел, подняв взгляд к потолку – не будь у него глаза страшные, как у черта, можно было бы сказать по-старинному: «возвел очи горе». В таком необычном состоянии Артур Федорович видел его впервые.
– Скажи, дорогой, – что-нибудь случилось?
– У вас в школе есть учительница, – заговорил он чуть медленнее, чем всегда. – Людмила Викторовна. Она преподает русский язык и литературу, а еще классный руководитель 5А...
– Ну да, – подтвердил Артур Федорович, не понимая, к чему он клонит.
– Так вот, мне нужно знать о ней все. Что она любит, как ладит с учениками, что ест в буфете, во что одевается, какие у нее проблемы – все до последней мелочи… Кроме того, мне нужна какая-нибудь ее вещь.
– То есть как это? Какая вещь? – не понял Артур Федорович.
– Платок, перчатка, губная помада – что-нибудь такое, к чему она часто прикасалась.
– А зачем?.. – от неожиданности глупо спросил он, но тут же прикусил себе язык – не его дело спрашивать Кима. Захочет, сам объяснит.
– И как же ты рассчитываешь получить эту вещь?.. – вслух спросил он. – Будешь просить сувенир на память?
– Какой еще сувенир! – вскинулся Ким, сразу выпав из своей романтической заторможенности. – Вы плохо ее знаете, Артур-сан. Она не дает сувениров. Эту вещь для меня придется достать вам.
– Но почему ты думаешь, что мне она согласится ее отдать?..
– Конечно, не согласится! С чего ей вам что-то давать! Вы должны будете выбрать удобную минуту и прикарманить…
– То есть за кого же ты меня принимаешь? – не выдержал старик. – Знать до последней мелочи… Передавать сведения… Прикарманить вещь… Кто я тебе – шпион? Соглядатай? Да и вор к тому же?
– Не горячитесь, сан, чтобы потом сразу не охладеть. Во всем соблюдайте меру, – отчеканил Ким таким ледяным голосом, что у Артура Федоровича действительно похолодело внутри.
– Да нет, я ничего… Но согласись, такое предложение!
– Вы еще не такие предложения от меня услышите, и будете их выполнять! Если, конечно, не хотите, чтобы я из вашего друга превратился в вашего врага. А моим врагам, уверяю вас, живется несладко…
– Ладно, не заводись, – слабо махнул рукой Артур Федорович. – А в чем, собственно, дело?
Ким снова помолчал, а после изрек слова, которых от него никак нельзя было ожидать, даже в шутку. Но с одного исподволь брошенного взгляда Артур Федорович определил: шутками здесь не пахнет.
– Дело в том, что я влюбился в Людмилу. Она самая прекрасная женщина из всех, кого я встречал в жизни.
– Она-а? – с искреннем недоумением протянул Артур Федорович. – Самая прекрасная?
– Я знаю, что вы все считаете ее некрасивой. – Ким встал со стула и взволнованно заходил по комнате, едва не задевая краем кимоно бедного Артура Федоровича. – Вы тут все слепые кроты, роющиеся в песчаном холме и ничего не видящие на свету. Это женское лицо отражает главные черты сущего: страстность луны, четкость горных контуров, недоступность звезд и твердость камня. Я просто не могу найти слов…
– Ты уже нашел их, Кимушка, я вполне проникся, – поспешил заверить Артур Федорович. – Но если она столь совершенна, почему б тебе…э…не приударить за ней?
Ким с сожалением вздохнул – сожаление, разумеется, стоило отнести в адрес безнадежной тупости Артура Федоровича:
– Потому что она не хочет, чтобы все пошло этим путем. А у меня нет вещи, которую я вам заказал. Поэтому я не могу на нее воздействовать! А без этого она ко мне, увы, не придет. Эта девушка обладает волей дюжины самураев...
– Мне в свое время нравились характеры помягче, – заметил Артур Федорович. – Но тебе, конечно, видней…Может быть, стоит немного выждать? – через секунду предложил он. – Когда женщина видит, что ее воздыхатель готов, как говорится, сорваться с крючка, она подчас пересматривает свое поведение…
– Я еще не знаю, какое решение приму. Ясно одно: эта девушка должна быть принесена на алтарь сущего…
– Погоди, погоди… – наморщил лоб Артур Федорович. – Ты что, хочешь с ней того самого… либо ее на алтарь?
– И то, и другое. Разве я могу соединиться с непосвященной? – возмутился Ким.
– Ах вот как… и тут посвященье… смотря что разуметь под посвященьем… – бормотал себе под нос Артур Федорович. – Но если так, то я, честно сказать, не завидую этой самой Людмиле!
Обращенные вслед за тем на него уничижающие, убийственно жестокие глаза Кима говорили о том, что на сей раз пощады ему не будет. Он слишком расслабился, видя своего повелителя в необычном состоянии, и как следствие потерял над собой контроль. Слишком много себе позволил – теперь пришла расплата.
– Не завидуешь? Всякая баба должна завидовать той, которая станет моей избранницей! – отчеканил Ким своим безжалостным голосом. – Всякая подлая старая баба, с вожделением глядящая на мальчишек, к которым не смеет подойти!
И Артур Федорович почувствовал, как неприятно вздрогнула голова, словно его ударили по темени… хотя руки каратиста, сцепленные одна с другой, лежали сейчас на черном поясе его кимоно. Изучая психологию, он вскользь читал о том, что можно наносить удар взглядом, но принял тогда эти сведения за очередную байку. А голова болела по-настоящему…
25
– Ну все, Тимыч, теперь ты со мной рассчитаешься, – говорил Славка в первый же день, как они встретились после Тимкиного гостеванья в деревне. – Теперь ты со мной и в поход пойдешь, и на карате! А еще к психологу – ведь ты написал, что пойдешь, «если будешь жив!»? А ведь ты жив, разве нет?!
– Некогда мне с тобой всюду ходить, – вздохнул Тимка.
– А у меня, думаешь, есть время? – закричал в ответ Славик. – То есть в поход я хочу, – оговорился он. – Там в палатках ночевать будем, костер разведем. А на карате надо ходить, чтобы стать сильным. Только потом голова болит…
– Почему?
– Потому что Ким Аланович, это наш учитель, заставляет говорить с Ямалой.
– С кем говорить? – не понял Тимка.
– С Ямалой. Это бог такой, он стоит в зале – Ким Аланович поставил. Говоришь с ним мысленно, так что никто не слышит, а потом болит голова.
– Ну и зачем мне, чтобы она болела? – удивился Тимка. – Что у меня, своих проблем нет?
– Проблем?! – как ненормальный завопил Славка. – Значит, у тебя есть проблемы?
– Ну, допустим, есть… А чего ты орешь как ненормальный?
– Старик, да это как раз то, что надо! Людоед ко мне каждый раз пристает – какие у тебя проблемы? А я не знаю, что ему отвечать!
– Кто это – людоед?
– Ну Артур Федорович, психолог. Он сам сказал – ты ко мне в комнату входишь, как в замок людоеда, у которого синяя борода. А на самом деле он вообще безбородый!
– Я знаю, – кивнул Тимка. – Я ведь его видел.
Это было в тот день, когда Денис впервые сказал, что взрослых людей тоже могут украсть. Именно тогда Тимка понял, что у него украли папу…
– Мне теперь мама разрешила ходить к Людоеду пореже, – звенел над ухом беззаботный Славкин голос. – Но хоть раз в неделю надо прийти. А ему обязательно нужны проблемы!
– Так я же не хочу никому рассказывать…
– Вот, значит, как! – Славка всерьез обиделся. – Значит, у меня нет проблем – я должен о них рассказывать, а у тебя они есть – и ты не хочешь! Тоже мне друг называется…
Славка потускнел, как те поля в окнах электрички, на которые смотрел Тимка по пути к бабушке. Ладно уж, он пойдет навстречу своему другу. Пусть там – и на карате, и в походе, и у психолога – ему будет очень скучно, но друзей надо выручать. Они договорились, что с этого дня начнут ходить всюду вместе.
26
Наступившая ночь тянулась бесконечно. Забившись в уголок необъятной тахты, под негромкий храп свернувшегося внизу на ковре Алишера, Валя полоскала свои гнетущие думы. Пришло время выбирать: либо подвиг, либо переселение в Турцию и вообще переселение – в другую личность, в другую внутреннюю систему. Потому что прежней Валей она тогда быть не сможет. Разве прежняя Валя в состоянии допустить, чтобы из-за нее пострадало пятьдесят детей и еще вчетверо больше родителей, бабушек-дедушек? Лучше уж она за всех них пожертвует собой. Для этого нужно на тот момент, когда посадка в автобус еще не началась, громко крикнуть что-нибудь такое, отчего дети должны разбежаться в разные стороны… Если Алишер и сможет кого-нибудь схватить, то, по крайней мере, двух-трех. Тем более руки у него будут заняты – ведь ему придется держать саму Валю…
Однако, работая в детском турклубе не первый год, она знала, из-за чего этот план, скорее всего, сорвется. Дети не пожелают разойтись, чтобы не лишиться предвкушаемых радостей похода. Они не поймут, насколько серьезно положение, и будут переминаться на месте, надеясь, что поход все-таки состоится. А тем временем Алишер быстренько запихнет Валю в автобус и скажет детям: «Она пошутила». И будет уже поздно предпринимать дальнейшие шаги, потому что за ней будут следить, а при первом удобном случае, вероятно, ликвидируют.
Странное дело, еще недавно – в тот день, когда Алишер впервые появился возле их клуба – Валя совсем не боялась смерти. Услышав от старухи, что это, может быть, террорист, она тогда с легкостью подумала: «гори все синим пламенем». Так неужели теперь, после полного крушения своего кратковременного счастья, ей еще стоит для чего-то беречь свою жизнь? Может быть, так даже лучше… Но ей нельзя умирать просто так, без пользы для пятидесяти гномиков с привешенными за спину рюкзаками. Ведь им грозит не только душевная травма, сама по себе способная искалечить дальнейшую судьбу. Скорее всего, их потом продадут на рынке как невольников…
Вот если бы найти способ предупредить старуху! Конечно, она выйдет на крыльцо проводить отъезжающих, и тогда Валин последний крик, предупреждающий об опасности, не должен пропасть впустую… Старуха не сможет задержать автобус, но она тут же свяжется с милицией. По крайней мере, их будут без промедления спасать…
Теперь план выглядел более осуществимым – надо только собраться с духом и не сплоховать в последний момент. Однако она с отвращением признавалась себе, что скорее всего ничего не сделает. Непреодолимым был не страх смерти (во всяком случае сейчас, пока не пришла минута), а страх развязки. Валя не знала, сможет ли вынести то неимоверное напряжение, с которым придется ожидать готовый обрушиться на нее гнев Алишера. Ибо несмотря ни на что, душу одержало доледниковое, первобытное табу приниженной женщины перед подчинившим ее мужчиной: не идти наперекор повелителю. А он все еще оставался Валиным повелителем, ужасным и презираемым, но тем не менее. Она просто не дерзнет возвысить против него голос! Да у нее и не будет в решительный момент голоса – одна хрипота в горле… Труднее всего сбросить с себя эти внутренние оковы, заставляющие трепетать перед преступником…
Валя уже еле сдерживала поднявшуюся в теле дрожь. Ей просто необходимо успокоиться, это будет началом всех правильных действий, которые сейчас могут быть предприняты. Табу–не табу, ей необходимо мобилизовать всю свою волю, чтобы подняться выше этой первобытной зависимости. Когда-то она была пионеркой в отряде имени Зои Космодемьянской, и все девчонки, включая ее саму, искренне считали: если потребуется, они смогут повторить Зоин подвиг. Вот теперь для Вали это время пришло. Оказывается, детские ожидания порой действительно сбываются в жизни. А методы фашистов, скорее всего, мало отличаются от методов тех, в чьи руки она попадет – если не самого Алишера, то его дяди и прочих подельников…
Таким образом Валя будет достойна звания своего пионерского отряда. Все ясно, все просто, все хорошо. Но как же все это ужасно!..
Вале хотелось застонать, завертеться волчком на огромной тахте – однако стоило ей пошевелиться, как негромкий храп Алишера становился настороженным. Он стерег ее даже во сне.
Следующий день они почти не виделись. Этот Лев Аллаха, как расшифровывалось его имя (Валя мысленно переиначила – шакал дьявола) уходил по своим преступным делам, а она оставалась одна в квартире, запертая на ключ. Балконная дверь тоже была заперта, а единственное не замурованное окно выходило в серый уличный тупик с редкими прохожими. Валя была уверена: если кричать, никто из них не поднимет головы, разве что найдется старушенция, которой до всего дело – вроде ее Киры Михалны. Но попасть на такую было бы слишком большой удачей.
И еще одна ночь прошла, а на следующее, то самое, утро шакал бегал вокруг нее, суетился, юлил хвостом. Вале хотелось надеть свои старые спортивные брюки с полосками, неизменно служившие ей в походах двенадцать лет, и столь же верную старую ветровку. Но все это осталось дома, в ее бесценной коммуналке, при воспоминании о которой горло перехватывало тугим обручем. Дорогой спортивный костюм, купленный шакалом, оказался на два размера мал. Он недооценил Валю – для него она была меньше, чем на самом деле. Хоть бы он правда ее недооценил!
Шакал опять сходил в магазин и вернулся с новым костюмом, точно таким же, но большего размера. Он даже не попытался обменять старый, просто заплатил второй раз. Конечно, зачем ему мелочиться, если дядя-террорист готовит своему спасителю крупную сумму, чтобы жить как «Алладин с лампой»?
Валя оделась, обула новые кроссовки, повязалась своим, прежним, платочком, который лежал у нее в сумке. Там же валялась нераспакованная пачка анальгина, купленная ею в тот самый день – первый день эпохи Алишера. Все последующее время ее так крутило счастливым вихрем, что не нашлось минуты перетряхнуть сумку. Интересно, удастся ли ей проглотить тайком несколько таблеток перед тем, как ее начнут избивать?..
Появился шакал с походной сумкой через плечо. Он взял Валю под руку, – как она прежде любила опираться на его руку! – вроде бы корректно и сдержанно, но весьма цепко. И всю дорогу до клуба ловил каждое ее движение: как посмотрела, куда повернулась, что подумала. Но он не мог бы определить, решилась она или нет… потому что Валя сама еще этого не знала.
Перед клубом уже стояли ребята со своим барахлишком, уложенным в заранее розданные рюкзаки. Их счастливые мордочки сияли от предвкушения удовольствий. Они не захотят понять Валю, даже если ей удастся выкрикнуть, что конечным пунктом похода является невольничий рынок в Турции, детский сектор. Шакал заглянул в проулок, махнул кому-то рукой – из-за угла медленно выполз, покачивая выпуклыми боками, междугородний автобус с белыми наголовниками на креслах. В глазах провожающей на крыльце старухи вспыхнула благородная гордость…
Автобус произвел впечатление на детей: они притихли, с уважением оглядывая внушительную машину, а потом стали робко подтягиваться к дверям. Шакал словно клещами стиснул Валин локоть, понимая, что в этот последний момент угроза разоблачения с ее стороны особенно велика. Шофер, еще смуглее шакала, выглядывал в окно и корчил детям потешно-одобрительные гримасы. А рядом с ним в кабине сидел человек постарше, тоже смуглый, но предпочитающий себя не афишировать, – не иначе как сам дядя...
Пока оба они находились достаточно далеко, Валя вдруг резко дернулась и завернула держащую ее руку вверх, к лопатке – известный болевой прием самообороны. Не ожидавший подобного шакал согнулся пополам, а она отпрыгнула в сторону и заорала изо всех сил:
– Никто не садится в автобус, это ловушка! Идите все по домам! – и тут же почувствовала, как уже вновь очутившийся рядом шакал начинает ее трясти, раскачивать из стороны в сторону для того, чтобы шмякнуть головой о борт автобуса. Оказывается, мгновенная смерть тоже страшна… да еще как… помогите!!!
– Проснись, Валия! Тебе страшный сон.
На секунду Валя подумала, что страшным сном было вообще все, начавшееся со вчерашнего вечера, а над ней склоняется ее милый, родной Лев Аллаха. Но перехватив его взгляд, поняла – шакал. И все правда, а сном было лишь то, что Валя решилась протестовать. Сможет ли она это на самом деле?..
Тянулась глухая ночь.
27
Людмила Викторовна закончила проверять тетради, да так и осталась сидеть, вложив ручку в последнюю из них и устремив взгляд в окно. Ее мысли занимало недавнее посещение секции восточных единоборств. Пока еще она не приняла никаких мер по ограждению своих учеников от опасности, только раздумывала, как это лучше сделать. Тетя Дениса Короткова обещала ей поддержку своего Комитета – но только через несколько дней, потому что сейчас им необходимо устроить одно срочное дело. Таким образом, оставалось ждать. Подводя итоги, касающиеся ее лично, Людмила Викторовна мысленно хвалила себя: она поступила правильно, не клюнув на подброшенный ей крючок мужского интереса, читавшегося в глазах Кима. Даже если допустить, что приманкой на крючке было искреннее чувство. Проглотив такую наживку, Людмила неизбежно оказывалась втянутой в иное мировоззрение, и тогда уже не смогла бы с полной отдачей защищать детей.
Одно время она боялась, не станет ли каратист ее преследовать. Если он в самом деле обладает какими-то парапсихологическими знаниями и приемами, то Людмила вполне могла оказаться их жертвой. Ведь сама она в этом не смыслит, ей нечего противопоставить Киму на этом поле. Противник силен, ты беззащитна – тут есть над чем задуматься…
Но пока каратист никоим образом не напоминал о себе, не встречал ее на улице и не звонил по телефону. Может быть, все и обойдется. Жалобу на секцию восточных единоборств подпишет не только школа, но и Комитет, в котором работает тетя Дениса, – так что это не будет выглядеть личной инициативой Людмилы Викторовны. Ну, а что касается мелькнувших на мгновенье надежд… что ж, ей, видимо, на роду написано оставаться старой девой. Никто не собирается ее расколдовывать, и надо с этим жить. Каменное кольцо женской невостребованности – оно ведь в то же время и защищает от многих опасностей, которым подвержены красивые, любимые, пирующие на празднике жизни.
Как ни странно, Людмиле теперь частенько докучал человек, совершенно не подходящий на роль поклонника, – школьный психолог Артур Федорович. Он наведывался в класс вечером, когда ребята уже разойдутся по домам, мешал заниматься делом (вот сегодня его нет – она все тетради за неделю проверила), с неутомимым рвением расспрашивал о жизни. Его интересовало буквально все: где она была, что делала, о чем думала, с кем про что говорила. Конечно, Людмила не выдавала своих сокровенных тайн, но и совсем не отвечать было бы невежливо.
Она предпочитала держаться золотой середины. Где была? Да здесь, конечно же, в школе. Каждый день, кроме выходных, она проводит здесь: ведь у нее полная недельная загрузка. Что делала? Конечно, вела уроки. О чем думала? Да разве здесь дадут о чем-нибудь подумать, Артур Федорович, миленький! Только успевай следить за детьми, а до раздумий, как говорится, руки не доходят!
Иногда он делал ей комплименты: и такая-то она умная, и своеобразная, и уж так-то приятно с нею беседовать! Людмиле оставалось только недоумевать: неужели в моду вошли вдавленные лягушачьи лица и манера держаться синим чулком? Наверное, так и есть, ибо впервые в ее жизни один за другим появилось два мужчины, проявляющие к ней внимание.
За дверью покашляли, и немолодой, хорошо поставленный голос манерно произнес «Разрешите войти?» Значит, опять принесло Артура Федоровича. Ничего не поделаешь, как гласит французская пословица: «Когда вспоминают о солнце, видят перед собою его лучи».
– Я вам помешал? – Лицо старика изобразило озабоченность, хотя он не мог не догадываться, что мешает ей из разу в раз, с уже установившимся постоянством.
– Входите, Артур Федорович. Садитесь.
– Благодарю вас. Ну и денек, все вокруг бегают как сумасшедшие, а между тем никакой причины для беготни как будто не видно… А у вас что новенького?
– Никаких особенных новостей. Вот тетради проверяю.
– Ах эти тетради, куда от них только деться! – театрально закатил глаза психолог, сам никогда, по-видимому, не занимавшийся этим каторжным учительским трудом. – Скажите, Людмила, – а дома вы тоже их проверяете?
– Случается. Почему вы спрашиваете?
– Мне было бы очень интересно узнать, чем вы занимаетесь дома. Такая целеустремленная женщина…
– Дома, Артур Федорович, все женщины одинаковы: стирка–плита–уборка…
– Но вы ведь особенная, – возразил он, пристально глядя ей в глаза. – Вы ни на кого не похожи…
– Уверяю вас – в этом вопросе я похожа на всех и все на меня.
– Ну допустим… – Он, очевидно, понял, что разговор бессмысленно вертится вокруг собственной оси. – А теперь мне хочется попросить вас об одном маленьком одолжении…
Судя по тому, как он это сказал, было видно – ответ имеет для него особенное значение…
– Что же это такое?
– Подарите мне на память какой-нибудь сувенир! Маленькую вещицу – салфеточку там или какой бумажный цветочек…
Признаться, эта просьба Людмилу ошарашила. Она все-таки считала психолога умнее, чем он оказался на самом деле. Ну и манера ухаживать, как в слащаво-сентиментальной мыльной опере!
– Простите, я… ни салфеток не вышиваю, ни цветов из бумаги не делаю. Впрочем, если вы любите такие вещи, подойдите, пожалуйста, вон к тому шкафу. Там у нас за витриной выставка «Умелые руки»...
– Но я имел в виду другое… чтобы вы дали мне свой сувенир…
– Людмила Викторовна, к телефону! – крикнула из коридора шлепавшая тряпкой уборщица.
– Слышите, Артур Федорович, – меня зовут в учительскую…
– А вы ждете от кого-то звонка? – полюбопытствовал этот странный тип.
– Возможно, жду. Это касается только меня, – одернула его Людмила.
На самом деле ей собирались позвонить из окружного методического кабинета, но почему она должна посвящать в свои дела посторонних?
– Простите меня. Кажется, я вам докучаю…
Его лицо на секунду приняло сконфуженное выражение, но тут же вновь засияло искательной улыбкой:
– Можно подождать здесь, пока вы вернетесь?
Она пожала плечами: у него есть очень уютная комнатка на четвертом этаже, но сидеть он предпочитает здесь, в пустом классе. Что же ему все-таки надо, этому Артуру Федоровичу? Неужели вправду влюбился? Но почему тогда в нем ощущается какая-то натянутость, принужденность, словно человек сам себя заставляет…
О том, что его заставляет кто-то другой, она даже не подумала. Ей такое и в голову не могло прийти.
Поднимаясь по лестнице, Людмила набрасывала в уме план разговора с методистом из окружного кабинета. Но как только она вошла в учительскую и увидела телефонный столик с лежащей на нем снятой трубкой, ее пронзила догадка – это не методист. Вот и дождалась, Людочка, начинается... Ким как будто выпрыгнул из слухового отверстия трубки секундой раньше, чем прозвучал его голос:
– Здравствуйте, Люда-сан! Узнаете?
– Узнаю, – стараясь быть сдержанной и спокойной, подтвердила она.
– Вы, наверно, не ожидали меня услышать?
– Не ожидала. А что, собственно говоря, заставило вас позвонить?
Он чуть-чуть помолчал – видимо, не был готов к тому уравновешенному тону, которым она с ним разговаривала.
– Я думаю о вас чаще, чем мужчина должен думать о женщине. Может быть, и вы меня вспоминаете?
– Только в связи со своим учительским долгом.
– То есть чтобы устроить мне неприятности?.. А я вот полагаю, что скоро вы станете вспоминать меня весьма часто… Очень часто станете вспоминать, просто забыть не сможете... – Он как будто ввинчивал фразы в ее сознание, одну за другой. – И учительский долг будет тут не при чем!
– Я не поняла – вы мне чем-то угрожаете?
– Пожалуй, что так. Но не думайте обо мне слишком обыденно – я не намерен вынырнуть перед вами из темноты как примитивный хулиган. В моем распоряжении более утонченные методы…
– Помощь Ямалы, да? Знаете, ведь таким путем ничего не достигнешь…
– Вы не правы, учительница. – Теперь Ким чувствовал себя на твердой почве: его голос набирал силу. – Вы в корне не правы. Именно таким путем достигается очень многое, можно сказать, в с е!
– Так уж и все, – усмехнулась Людмила, хотя на душе у нее было невесело: от слов Кима и впрямь веяло какой-то угрожающей силой.
– Ваша правда – есть исключения, когда эта сила не действует. Точнее сказать, некоторые люди для нее недоступны. Но лично вы к этой категории не относитесь!
– А что это за люди? И почему вы так уверены, что я к ним не отношусь?
– Потому что в противном случае я бы об этом уже знал… Итак, вы по-прежнему не хотите добровольно принять мое приглашение?
– Приглашение? – не поняла Людмила. – Куда?
Ее сердце забилось чуть быстрее, ибо само это слово, исходящее из уст мужчины, не может оставить женщину совсем равнодушной. Не так уж важно, куда именно тебя пригласят – в театр, в ресторан, на прогулку – лишь бы кто-то проявлял к тебе интерес, нуждался в твоем обществе, добивался твоего внимания...
– Может быть, вы подумали, я имею в виду какие-нибудь увеселительные места? – тут же спросил Ким. – Театр, ресторан, пикник?.. Да запросто! Но только не это главное. На самом деле я приглашаю вас в новую жизнь…
– Замуж? – удивилась Людмила столь стремительному развитию событий.
– Замуж? – с презреньем переспросил он. – Бумажка из ЗАГСа, отметка в паспорте? Все это ни о чем посвященному человеку не говорит. Но я согласился бы и на такую житейскую пошлость, если бы был уверен в главном...
– В чем? – спросила она, хотя и сама уже догадывалась.
– Что мы – две половинки, призванные к совместному служению сущему…
– Чему будем служить? – с чуть заметной усмешкой уточнила Людмила.
– Безбрежному океану бытия, который все создает и сам же все поглощает... беспредельному могуществу, которое умеет награждать своих верных слуг…
– Но я не желаю ему служить! – не выдержав спокойно-ироничного тона, крикнула в трубку Людмила. – Я вообще не принадлежу ни к какой религии, а живу, кстати сказать, в России, где существует своя тысячелетняя духовная традиция!
– При чем тут традиции России?.. – холодно возразил Ким. – Я говорил совсем не об этом.
– А я об этом!
Она не могла унять поднявшегося из глубины души возмущения. Что же такое, в самом деле? Разве она человек без Родины, чтобы так настойчиво тянуть ее в чужую религию, в чуждую ментальность?
– Если бы я почувствовала потребность стать верующим человеком, то выбрала бы традиционную русскую духовность – православие!
Когда она смолкла, казалось, что сейчас нечто произойдет: телефонная трубка разлетится в черепки, либо сам потолок обрушится ей на голову вследствие того гнева, который выплеснет на нее Ким.
– Ваши косные мысли доказывают лишь то, что с вами не нужно ничего обсуждать, – еле выговорил он сквозь душившую его ярость. – И вообще не стоит церемониться. Скоро я поговорю с вами по-другому…
– Ну старый осел, если он опять ничего не сделает!.. – добавил Ким словно бы для себя: в драматургии такие реплики обозначают ремаркой «в сторону».
– Я вас не поняла, – дрожащим голосом сказала Людмила, сердце которой вдруг сжалось тоскливо-безнадежным предчувствием.
– Скоро поймете!
28
Во время этого необычного разговора «старый осел» Артур Федорович метался по пустому классу, то приближаясь к учительскому столу, то вновь отскакивая в сторону. Самый обычный с виду стол притягивал его как магнит – ведь на нем находились личные вещи Людмилы Викторовны. В то же время внутренние принципы Артура Федоровича не позволяли ему исполнить приказание Кима. Он считал себя порядочным человеком (с некоторыми оговорками, но тем не менее), а взять чужую вещь – это, простите, воровство! Однако столь удобный случай вряд ли представится снова. Несколько раз Артур Федорович протягивал руку к бежевому шарфику, вложенному в серый берет, к сумке на ремешке, зацепленном за уголок стола. И всякий раз отдергивал. А если его, кроме прочего, застанут на месте преступления? Вот сейчас войдет уборщица, гремящая ведром в коридоре, а он роется в чужих вещах!
Артур Федорович стукнул по столу кулаком, выражая свое отношение к роли, определенной для него Кимом. Стол пошатнулся, и из раскрытой тетради выкатилась вложенная между листов ручка. Наконец-то удача улыбнулась старику: ручка – это не столь серьезно, и в то же время вещь, лично принадлежащая Людмиле Викторовне.
Конечно, Артур Федорович знал, что сознательно упрощает проблему: ведь главный смысл действия заключался отнюдь не в стоимости украденного. Ким не скрывал, что с помощью «сувенира» попробует овладеть сознанием хозяйки. Говорят, человек идентичен информации о себе самом, а эту информацию можно «считывать» с какой-либо принадлежащей ему вещи. Потому что внутренняя сущность невидимо оседает на предметах, к которым человек прикасался; пропитывает его одежду, место, где он жил и т.д. В этом, надо полагать, коренится смысл почитания верующими святых мощей, источающих особые цельбоносные токи.
Однако заявленный принцип может действовать и в обратном направлении: например, колдуну для воздействия на человека тоже требуется вещь, находившаяся в личном употреблении. Она послужит колдуну дверью во внутренний мир намеченной жертвы, если, конечно, этот мир не защищен чем-то изнутри. Но это уже отдельный вопрос – о прочной защите. Пока же Ким, получив пресловутую ручку, обретает над Людмилой Викторовной определенную власть.
