Текст книги "Похождения Вани Житного, или Волшебный мел"

Автор книги: Вероника Кунгурцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава 23. Метро «Улица 1905 года»

– Да–а, – протянул Шишок, когда вновь оказались на Новослободской, – с метёлками Раиса Гордеевна, конечно, хорошо управляется, тут уж ничего не скажешь, а вот что касается ворожбы… Ворожейка из неё, как из меня водяной.

– Значит, думаешь не нужно… – Ваня замялся и быстро докончил: – маму спасать? А вдруг Раиса Гордеевна права?

– Да где ж её теперь искать? – проронил Перкун. – Куда нам теперь?

– Потерялся след, – пробормотал Шишок. – Заплутали мы в этой Москве, хуже чем в теряевском лесу… Ровно какому московскому лешаку дорогу перебежали…

Поехали куда глаза глядят – а глаза глядели в направлении центра, и приехали на станцию метро «Улица 1905 года». Тут возле афишного стенда с жирно напечатанными именами различных певцов Шишок приостановился и воскликнул:

– Погодите‑ка! Она ведь хотела стать великой певицей!.. Всё для этого отдала… – при этом домовик взглянул на Ваню. – Наизнанку себя вывернула… А вдруг стала?! Фамилию сто раз могла сменить – у баб это запросто, а имя‑то осталось!

Стали искать певицу с именем Валентина – но никаких Валентин на афише не было. Была Алла, две Ирины, Наташа, Кристина, даже Эдита была – а Валентины не было.

– Может, она в Большом театре поёт? – предположил Перкун.

– В «Золотом петушке»? – усмехнулся Шишок. – Арию Шемаханской царицы?

Тут все увидели толпу народа, которая двигалась прямо по проезжей части. Впереди ходко шла весёлая молодёжь, дальше топали люди постарше, полно было дедушек и бабушек. Некоторые несли красные флаги. Шишок тут погладил свою медаль и расправил плечи. А Ваня заметил несколько человек с камерами и вспомнил, как в инфекционке его снимали для телевидения.

– Чего это такое? – спросил Шишок, провожая взглядом шествие. – Куда это народ несёт?

Из процессии ему отвечали:

– На Останкино идём, лжецов уму–разуму учить!

– Телецентр будем брать – чтоб народ не охмуряли!

– Сейчас Останкинскую башню ломать будем! Айда, пенсионер, с нами!

Шишок в недоумении поглядел на Ваню:

– Ничего не пойму!.. Какую башню, хозяин? Какой телецентр?

Ваня рассказал, что благодаря Останкинской башне телевизоры смотрят в каждом доме, и Шишок даже подпрыгнул:

– А–а–а! Так это я завсегда с удовольствием! Моя бы воля – я бы все телевизоры до одного в расход пустил! – и, пристально поглядев на Ваню, помчался догонять шествие. Ваня с Перкуном, делать нечего, поспешили следом.

Скоро троица, обогнав многих, шла в серёдке тесной толпы. Из разговоров вокруг Ваня понял, что демонстранты только что прорвали кольцо милиции вокруг Белого дома, хотя ментов там было – тьма!

– Вот именно что тьма! Я слыхал, тыщ десять! – говорил какой‑то мужик в очках. – Как‑то подозрительно: чего это они тринадцать дней никого не пропускали, а тут нате–ко – пустили безоружных!

– Дак ведь какая толпа народу вышла! Сомнут! – отвечали ему.

– И наши ребята, знаешь, какие крутые! – кричал парень в каске, и в подтверждение постукал себя по твёрдому головному убору.

– Ну да, отняли вы у ментов пару касок да три щита, ну ещё четыре дубинки – как‑то очень уж легко менты расстались со своей амуницией…

– Легко! Ну, ты, мужик, даёшь! – обернулся идущий впереди паренёк с громадным синяком под глазом. – Гляди, какой фингал мне поставили! А Лёхе башку проломили! Эй, Лёха, покажись!

Шагавший впереди Лёха, который не мог слышать разговора, мотнул головой вопрошающе, дескать, чего надо. Голова у него и вправду была перевязана клетчатым шарфом.

– Не–ет, ребята, это все несерьёзно! – говорил очкастый. – Сильно на провокацию смахивает. Настучали по башкам для отвода глаз – и пропустили. Дескать, освобождайте своих депутатов, сколько влезет! Читали, небось, как в 1905 году‑то было, в кровавое воскресенье… Поп‑то Гапон[73]73
  Гапон – в советскую эпоху был объявлен провокатором спровоцировавшим расстрел мирной демонстрации. Также обвинялся в том что был агентом царской охранки. За что был убит. Современные исследования опровергают эти обвинения. [Ред.]


[Закрыть] – провокатор… А сегодня ведь тоже воскресенье…Чего‑то там у них на уме у дерьмократов этих – только вот чего?!

– Ладно тебе каркать! – рассердился парень в каске. – Может, ты и есть этот поп Гапон? Не хочешь идти, сваливай, нечего народ баламутить.

И очкастый, пожав плечами, замолчал.

Ваня крепко вцепился в руку Шишка, а тот поглядел удивлённо, дескать, ты чего, хозяин? Видать, никаких опасений у него не возникало. И Ваня тоже понемногу успокоился. В самом деле – ну что тут может случиться?.. Это же не тёмный теряевский лес – столица! И он не один тут, толпа народу кругом. Вон как дружно идут! Ваня даже спросил у паренька с синяком, сколько здесь примерно человек. Окинув хозяйским взглядом нескончаемую демонстрацию, паренёк сказал:

– Сто тыщ будет, зуб дам!

И Ваня совершенно успокоился. Кто‑то говорил, что вообще, конечно, зря попёрлись в Останкино, Кремль‑то рядом был. И там ведь Ельцин засел, а до телецентра часа два пилять, если не больше. Стемнеет, пока придём…

Вдруг раздался гудок машины – и Ваня через головы взрослых увидел грузовик, который прокладывал себе дорогу в толпе. Оператор, шагавший немного впереди, мигом нацелился камерой в машину.

В толпе получилась Замятина, людской омут, и Ваню с Шишком закрутило и разбросало в разные стороны. В грузовике сидели какие‑то парни и потрясали автоматами. «Мы с вами! – кричали парни. – Ща мы им устроим!». Шишок постарался протолкнуться к Ване, правда, не совсем это у него получилось. Но Ваня нет–нет да и различал маленького Шишка среди идущих – и то ладно. Машина теперь ехала где‑то впереди – и идти стало спокойнее. Но в течение пути ещё пара машин с вооружёнными людьми пыталась проложить себе дорогу в толпе. Перкун, семенящий сзади, просипел Ване в самое ухо (едва не заглянув клювом в ушное отверстие):

– Не попадём ли мы тут, как куры во щи, а, Ваня?! Что Шишок, наш командир, думает?

Ваня оглянулся: Шишок оживлённо болтал с каким‑то дедом, у которого на пиджаке алели орденские планки. Ваня разобрал слова – Сталинград, Курская дуга, рейхстаг[74]74
  Рейхстаг – парламент германской империи. [Ред.]


[Закрыть]… Шишок встретил фронтовика – и его теперь калачом отсюда не выманишь. Очкастый мужик, так и шедший поблизости, взялся за своё: кивая на машины, в кузове которых сидели вооружённые люди, говорил:

– А что это за ребята? Что‑то их раньше с нами не было…

– Подмогу прислали! – огрызался парень в каске. – Всё правильно. А как ты собирался Останкино брать без оружия‑то?

– А может, они нас этим оружием‑то и встретят, там, у Останкина?..

– Вот, зараза, хватит каркать! – закричало уже несколько голосов из толпы.

По дороге к идущим присоединялись всё новые дедки и старушки, кто‑то рассказывал, что Ельцин собирается ввести в Москве чрезвычайное положение, дескать, по радио слышали…

Наконец вдали показалась телебашня. Ваня, несмотря на усталость, с интересом разглядывал сооружение. Чем ближе подходили, тем внушительнее казалась железная конструкция. Но к ней не пошли, завернули к телецентру, площадь здесь была ярко освещена. В глубине, за широкой стеклянной витриной, стояли люди в чёрных масках, с автоматами и невидяще смотрели на них. Ваня поёжился: зачем они лица скрывают… Никто не знал, что теперь делать. Очкастый мужик стал озираться:

– А где машины‑то? Где эта хвалёная вооружённая подмога? Небось, маски надела и в нас нацелилась…

Толпа загудела. Машины и правда куда‑то пропали вместе со всеми, кто в них сидел. Ваня увидел Шишка далеко позади, тот по–прежнему вёл оживлённую беседу с фронтовиком.

– Мистика! – воскликнул Лёха – парень с перевязанной шерстяным шарфом головой.

И тут сверху, из окон телецентра, раздался выстрел – и Ваня увидел, как этот Лёха рухнул на асфальт. И началась канонада. Стреляли из телецентра, из зданий рядом, из‑за угла вывернул БТР, тьму прорезал свет прожектора – и грохнуло так, что у Бани уши заложило. Стреляли только с одной стороны – демонстранты оказались безоружны и на стрельбу не отвечали. Оглохший Ваня ничего не мог понять – он крутился на месте, а вокруг в полном молчании один за другим падали люди. Как в кино! Наконец он решил, что всё это сделано нарочно: конечно, вон же телецентр, это какая‑то телевизионная съёмка, а все вокруг – актёры. Поглядел на здание: небось, тут из каждого окна снимают. Нет, из одного окна стреляют, а из соседнего снимают…

Звук включился – Ваня с интересом наблюдал за профессиональной игрой каждого подкошенного выстрелом. Некоторые играли убитых – и не двигались, даже если как следует дёрнуть их за руку. Другие представлялись ранеными и так стонали, что Ваня засмеялся – до чего здорово играют! Какой‑то оператор полз, толкая перед собой камеру – Ваня засомневался, то ли он из тех, что снимают, то ли из тех, что играют… Раздался выстрел – оператор больше не двигался, и Ваня понял: он из тех, что играют. И тут Ваня увидел Шишка, бежавшего к нему со зверской рожей, – Шишок подбежал и свалил Ваню на землю так, что он сильно ударился локтями.

– Ты чего! – рассердился Ваня и хотел подняться, но Шишок, который и сам упал рядом, нацепил ему на голову бог весть где подобранную каску и зашипел: – Ползи, хозяин, за мной, видишь, там деревья – нам туда. И пошевеливайся! Уходить надо!

Ваня ухмыльнулся – конечно, Шишок ведь в кино да телевидении ничего не смыслит, откуда ему знать про съёмку!.. Но решил подыграть домовику – и ловко пополз к деревьям, а выстрелы так и грохотали вокруг, пули вжикали, а люди, которым досталось играть живых и даже не раненных, тоже лежали на земле и расползались кто куда. Какая‑то старуха в платочке, завязанном впереди, как у Василисы Гордеевны, сидела на корточках, не решаясь, видать, лечь на грязный асфальт и, закрываясь от стрельбы хозяйственной сумкой, причитала:

– Люди, да что ж это делается? Дожили–ись! Вот тебе и советская власть не угодна была! Вот тебе и коммунисты – всё не хороши были! А и где ж это видано, чтоб по своим стреляли–и! Люди–и!

Но дальше в её роли слов, видать, не было – потому что старуха повалилась навзничь и замолчала.

– А где ж Перкун‑то? – озирался Шишок. – Не видал ты его, хозяин?

Ваня замотал головой, приподнялся, но Шишок живо прижал его к асфальту. Доползли до лип, под которыми разросся густой кустарник. Шишок велел Ване оставаться тут, а сам пополз обратно искать Перкуна. Вдруг раздалось оглушительное, как выстрел, кукареку – Ваня поднял голову и увидал на верхней ветке петуха. Мальчик позвал Шишка, показывая пальцем вверх, Шишок посмотрел куда надо, но махнул рукой, он полз к очкастому мужику, игравшему тяжело раненного. Шишок подполз к нему, подхватил под мышки и поволок к деревьям. Очки у мужика были в сплошных трещинах, а глаза за очками… Ваня увидел, что они все в крови и какой–то склизкой водице, и мужик так страшно кричал, что Ваня понял: играть так никто бы не смог…

И вмиг всё для Вани осветилось новым и страшным светом. Это была не игра, это была не телепередача – это была жизнь, и возле этого телецентра могли убить каждого… Шишок снял с мужика очки – охнул и заоглядывался:

– Эх, Василису Гордеевну бы сюда!

Но бабушки Василисы Гордеевны здесь не было. Зато полно было других стариков и старух. Шишок вытащил из‑под огня ещё нескольких человек, в том числе своего знакомого – фронтовика с орденскими планками. Старик зажимал руками живот и охал. Шишок помогал раненым, а Ваню с Перкуном, который ни за что не хотел слетать вниз, как будто на дереве было безопаснее, отправил за подмогой – раненых надо было срочно доставить в больницу. Ваня побежал, Перкун молча полетел следом.

Увидев «Скорую помощь», – вот повезло‑то! – Ваня выбежал на средину дороги и растопырил руки. «Скорая», заскрежетав тормозами, остановилась, шофёр с матом вывалился в дверь – но, увидев Ванино лицо, замолчал. Врач с медбратом безропотно последовали за мальчиком в каске и петухом. «Носилки не забудьте!» – деловито напомнил Ваня. За домами, на детской площадке, наткнулись на фронтовика и мужика, того, который прежде был в очках, – Шишок утащил их подальше от места событий. Самого Шишка не было – наверное, вернулся обратно, чтоб переправить сюда остальных. Мужик уже не кричал, лежал неподвижно, врач подошёл к нему, нагнулся, пощупал пульс – и покачал головой. Потом подбежал к фронтовику, разворошил дедову одёжку и, поглядев на живот, смачно выматерился. Деда положили на носилки и унесли, после прибежали за неподвижным очкастым, а Ваня вдогонку им крикнул, что там и другие есть, много. Врач, не оглядываясь, отозвался, что вызовет по рации машины «Скорой помощи».

Дождавшись врачей, сдав всех вынесенных с рук на руки, трое друзей сели, где стояли – в детской песочнице. У Вани под каской раскалывалась голова, а Перкун, внезапно утратив человеческую речь, кудахтал без остановки.

– Ну, ну, ну, – успокаивал его Шишок. – А вот я тебе пшена сейчас дам, горошку… Ну, петушок, перестань… Перестань, хорошая птица… Мирная птица. Добрая птица. Такая она, людская жизнь…

Ваня в недоумении глядел на освещённые окна девятиэтажного дома. Из одного окна высунулась женщина и стала звать какого‑то Вовку. Дескать, немедленно домой, а то она сейчас спустится и задаст ему. Звала, звала – Вовка не откликался. Ваня понадеялся, что этот неизвестный Вовка не побежал на звуки интересной стрельбы…

Шишок, понурившись, сказал:

– Я ничего не понимаю в этой жизни, хозяин. Ничегошеньки. – Потом добавил: – Пойдём, что ли?..

– Куда? – спросил Ваня, хотя, по правде говоря, ему сейчас было совершенно всё равно, куда идти.

– Может, к Белому дому? – полувопросительно сказал Шишок. – Этот мужик‑то в очках ведь прав оказался, провокация тут налицо… Что там теперь с этими будет, которые в Белом доме‑то засели? Надо их предупредить о том, что тут случилось… Как думаешь?

Ваня кивнул: надо. И они пошли. Перкун же, перестав кудахтать, так и остался стоять, где стоял, едва его не потеряли – хорошо, вовремя спохватились. Решили тогда сделать для петуха поводок, Шишок даже пожертвовал для этого солдатский ремень, на котором крепилась до сих пор его балалайка.

Глава 24. Белый дом

В метро на свету попытались почиститься. И Ваня, и Шишок после того, как, ползая по–пластунски, вытерли асфальт возле Останкино, выглядели не лучшим образом. Да что там! Как настоящие бомжи. Один Перкун был чистеньким, пёрышки так и переливались в свете лампочек. Только он по–прежнему молчал, стоял, где укажут, шёл, куда поведут. Даже на эскалатор не среагировал…

Контролёр в метро попыталась их остановить, но, когда Шишок с широчайшей улыбкой и нарочитым иностранным акцентом объяснил, что они везут чрезвычайно ценный экземпляр, отловленный в лесах Тайгета[75]75
  Тайге – горный хребет в Греции. [Ред.]


[Закрыть], в московский зоопарк, – дежурная их пропустила, несмотря на затрапезный вид «иностранцев». Может, она решила, что ловцы заявились в метро прямиком из этих самых лесов?.. Вышли из метро в ночь и двинулись в сторону Белого дома. Ещё только подходя к Москве-реке, услышали машинизированное громкоговорение:

– Россия говорит «нет» тоталитаризму[76]76
  Тоталитаризм – форма общественного устройства, характеризующаяся полным (тотальным) контролем гос-ва и правящей партии над всеми сторонами жизни обществ. [Ред.]


[Закрыть]!

– Страна за Ельцина, за демократию[77]77
  Демократия – форма политической организации общества, основанная на признании народа в качестве источника власти, на его праве участвовать в решении государственных дел и наделении граждан достаточно широким кругом прав и свобод. Реально демократия возможна только в малых сообществах людей, где все знают друг друга. В больших обществах демократия всегда вырождается во власть наиболее сплоченных меньшинств. [Ред.]


[Закрыть], за рыночные реформы[78]78
  Рыночные реформы – переход государственной собственности в частные руки, Т.е. образование двух классов – буржуа, а также ростовщиков (собственников) и пролетариев (лишенных собственности), – вместе образующих капиталистическое общество. [Ред.]


[Закрыть]!

– Сдавайтесь, пока не поздно!

Жёлтая бронированная машина стояла на подступах к Белому дому, оттуда и звучали на всю округу усиленные мегафоном речи.

Белый дом выглядел внушительно – только тёмным он был, светились редкие окошки. И площадь вокруг дома была едва освещена. Вся она была заполнена сидящими на корточках милиционерами в камуфляже, в касках, бронежилетах, в руках у каждого – автомат. Рядом лежат или стоят пластиковые щиты. Ваня вспомнил, как в толпе демонстрантов говорили, что милиции тут десять тысяч человек. Мальчик стал считать танки и насчитал 12 штук, стояли ещё бронетранспортёры и всякая другая техника. Попытались пройти мимо милиционеров, но ближайшие живо загородились щитами и сунули под носы и клюв автоматы:

– А вы куда это?

Шишок указал на Белый дом. Какой‑то мент громко заржал:

– Ну, комедия! Дети, старики, птицы – вот на кого они надеются!

Другой, подсмеиваясь, сказал:

– Их уж сегодня один раз освободили. Хватит! Хорошего понемножку!

Ваня, которому после нынешнего вечера ничего уже не было страшно, снял с плеч котомку и по примеру Шишка стал врать жалостным голосом:

– Дяденьки, мне бабушке пирожки надо отнести… Пожалуйста… Голодная она там сидит, в этом доме, который уж день не евши…

– А нечего сидеть! Пускай бумагу подпишет, какую надо, – и идёт на хрен!

– А ну кыш отседова! Нечего вам тут делать!

Для вида отошли, но Шишок, подмигнув Ване, достал из котомки ветку Березая с последней оставшейся шишкой и отправился обратно, поручив петуха на поводке Ване.

– Нет, я с тобой, – запротестовал мальчик. – Куда ты, туда и я. Что бабушка Василиса Гордеевна сказала?.. Чтобы ты за мной приглядывал. А как же приглядывать – если ты в доме, а я за порогом?!.

– Вместе так вместе… – вздохнул Шишок. – Только, боюсь, опасно там будет, в этом Белом доме‑то, как бы не стал он чёрным…

– Ничего не знаю, – заупрямился Ваня и сделал шаг вперёд.

– Ладно, хозяин, – вздохнул Шишок, – только действовать по моему сигналу. Как только услышишь взрыв, бегом во–он к той двери… Видишь, приоткрыта…

Ваня кивнул. Шишок сунул ему спрятанную было каску, Ваня надел её поверх черной шапки, а домовик, помахивая сосновой веткой, вразвалочку пошёл к милиционерам. Мальчик двинулся следом, петуха повёл за собой.

– Хочешь, фокус покажу? – подойдя к одному из сидящих на корточках, спросил Шишок, обмахиваясь веткой, ровно ему было жарко. Милиционер поднялся и с высоты своего роста послал его куда подальше. Тут Шишок на глазах мента оторвал от ветки шишку – и тот вдруг понял, что никакая не шишка росла на ветке, а самая настоящая граната… Но понимание это было запоздалым – потому что дедок уже бросил гранату и сломя голову мчался к дверям, ведущим в Белый дом, а мальчишка с дурацким петухом на поводке вприпрыжку бежал за ним.

Ваня, обернувшись, увидел взрыв, которым разметало милиционеров в разные стороны… Он сам был на краю этого взрыва – как только его не задело каким‑нибудь осколком! А Шишок уже ворвался в двери и держал их открытыми. Ваня заскочил туда следом за домовиком, а Перкун залетел за ним. Вслед им стреляли – но выстрелы только мазнули по белой стене, отбивая каменные гранулы. Откуда‑то выскочил парень с автоматом, оказывается, стоял на боевом дежурстве, охранял дверь с этой стороны. «Ну вы даёте!» – воскликнул полувосторженно. Шишок мимоходом козырнул ему, друзья мчались вверх по широкой лестнице – и только на втором этаже остановились.

– Шишок? Ты что? – запыхавшись, говорил Ваня. – Ты же кучу народу там поубивал…

– Шишкой‑то? – воскликнул Шишок. – Иди‑ка сюда…

Они вбежали в комнату с табличкой на двери, где значилось, что здесь находится комиссия по сельскому хозяйству, только никакой комиссии за дверью не было, комната была пустой и тёмной. И осторожно выглянули в окно: дым от взрыва рассеялся – и милиционеры, все как один, поднялись на ноги. Ваня только крякнул. Думать про свойство шишек лешаковой ветки у него не было никакой охоты. Ясно было одно: подарок оказался не простой, и хорошо, что Ваня не выкинул ветку – каждая лесная шишка сослужила им службу, каждая ох как пригодилась в этом городе!

А из жёлтого броневика, стоявшего в пятидесяти метрах от дома, доносились мегафонные речи – слышно было так, будто в комнате находится радио и включено на полную мощность. Один из депутатов-демократов предлагал своим товарищам признать Указ № 1400[79]79
  Указ № 1400 – указ о упразднении верховного совета и переходе всей власти к президенту. Конституционный Суд признал указ незаконным, т. к. Ельцин нарушил 5 статей Конституции и совершил преступления по 4 статьям Уголовного кодекса. [Ред.]


[Закрыть] о роспуске парламента, президент‑де гарантирует им зарплату в 25000 рублей. Все, признавшие Указ, будут работать в органах администрации, а кто пожелает, может выйти на досрочную пенсию, размер которой будет составлять 75% от зарплаты.

Троица шагала вверх по лестнице, по коридорам – и всюду прельстительные речи из жёлтой машины были слышны очень хорошо.

– Депутатская квартира в Москве, само собой, останется за депутатом! – кричал мегафонный голос. – И все привилегии будут сохранены! Признайте указ – и вам всё простят! А иначе – берегитесь!..

Навстречу друзьям попадались бледные люди в помятых костюмах. Шишок спросил у одного из депутатов:

– Это что ж, всюду такая слышимость, по всему дому?

– Всюду.

– И давно они так?

– Все две недели, круглые сутки.

– И ночью? – спросил, ужаснувшись, Ваня, которому больше всего сейчас хотелось спать.

– И ночью.

– А где их не слышно‑то? – поинтересовался мальчик.

– Всюду слыхать, нет такого уголка, где можно укрыться. Надоели хуже горькой редьки.

– Ну и как – кто‑нибудь поддался на провокацию? – спросил Шишок.

– Никто! – с гордостью отвечал депутат.

– А где тут у вас штаб? – спросил Шишок – У нас важное донесение…

– Штаб? Я не знаю, где штаб… Если есть он, то где‑то там, наверху…

Поднялись на последний этаж, шли по тёмному коридору, освещая себе путь фонариком и заглядывая во все двери по очереди: где было темно и пусто, а где горели свечки и сидел или лежал народ. Помня радиообращение мэра, слышанное в каптёрке Казанка, Ваня внимательно вглядывался во встречных людей. Ни один пьяный на глаза им не попался, правда, вот наркоманов Ваня никогда не видал, разве что по телевизору в инфекционной больнице, но серьёзные депутаты на наркоманов никак не походили. Кто такие морально неустойчивые, мальчик не знал, Шишок на вопрос пожал плечами и сказал, что морально неустойчивых он тут не заметил, хотя баб в доме предостаточно. Да и не до того им… Оружия ни у кого не было – и Шишок только качал головой. Многие были в верхней одежде, это потому, понял Ваня, что отопление в Белом доме отключили. Им самим нисколько не было жарко, и шапки снимать не хотелось.

Заглянув в очередную дверь, увидели женщину, которая сидела возле ряда шкафов с какими‑то документами и тихонько плакала, Шишок подскочил к ней:

– В чём дело? Вас кто‑нибудь обидел? Где этот гад?

Женщина покачала головой:

– Да что вы, кто тут меня обидит… Помыться мечтаю, две недели немытая! Воду‑то горячую отключили. Без света сидим и без воды… – женщина опять всхлипнула.

Шишок с Ваней переглянулись – ну и ну! В том, что не мыться можно месяцами, а не то что неделями, оба были солидарны. Ну а свет – днём‑то ведь светло, а ночью спать надо.

Набрели на буфет: буфетчица в белом кружевном передничке поверх пальто и белой же накрахмаленной наколке в волосах сидела за одним из столиков и меланхолично рвала бумажные салфетки.

– Вам помочь? – галантно предложил Шишок.

– А? Чего? – вскрикнула буфетчица и прекратила мусорить. – Ничего съестного не осталось… Хоть шаром покати…

Тут взгляд её упал на петуха, которого вёл на поводке мальчик, – и в глазах буфетчицы зажёгся алчный огонь… Ваня попытался заслонить Перкуна своим телом, но из этого ничего путного не вышло. Буфетчица встала и, как сомнамбула, направилась к троице.

– Но, но, но! – выступил вперёд Шишок. – Это бесценный экземпляр, племенной, за него, знаете, сколько золотых слитков отвалили! Для разведения куплен, для улучшения куриного рода…

Буфетчица, услыхав про золотые слитки, мигом сникла и, сев за ближайший к двери столик, вновь принялась рвать салфетки.

А из бронированной жёлтой машины теперь трезвонили, что попытка захвата телецентра провалилась, государственный переворот не удался.

– Люмпены, посланные Верховным Советом, убили ни в чём не повинного милиционера, охранявшего вход в Останкино, и сотрудника телецентра! – разносилось по зданию. – Кровь невинных жертв ляжет несмываемым пятном на тех, кто взбаламутил несознательные элементы.

Послушали ещё – но про тех, кто был убит стрелявшими из телецентра, ничего не говорилось.

– Ядрёна вошь! – воскликнул Шишок, подбежал к окну и, распахнув его, разразился двенадцатиэтажным матом в сторону жёлтой машины.

Заглянули ещё в одну дверь – там несколько депутатов горячо спорили между собой. Один говорил, что руки у Ельцина теперь, после попытки взятия телецентра и мэрии, развязаны – и он как пить дать отдаст приказ стрелять по Белому дому. Другой возражал, что Ельцин всё же не Пиночет – он будет действовать с оглядкой на Запад, а западные демократии ни за что не одобрят обстрел парламента, пусть даже и красного, как утверждает президент. Третий, послушал–послушал и сказал:

– Уверен, что без стрельбы не обойдётся, а Запад даст добро. И… поделом нам! За грехи надо расплачиваться… Кто одобрил в девяносто первом развал Союза? Кто ратифицировал договор о роспуске СССР? Мы – причём почти единогласно. Только собственной кровью можно смыть этот позор…

– Петрович, ты уж что‑то того, – говорил четвёртый, – куда‑то не туда заехал. Да и чем тут теперь поможет наша кровь? Нет, демократы стрелять в парламент, впервые в русской истории избранный всеобщим голосованием, не будут, я уверен. Просто у–ве–рен!

Заметив тут малюсенького старикашку с медалью «За отвагу» и мальчика с петухом на поводке, – причём петух вдруг закукарекал, – депутат несколько растерялся, приоткрыл рот, собираясь задать какой‑то вопрос, но не задал. Потому что в этот момент в дверь ворвался сильно запыхавшийся человек и закричал:

– Из верных источников стало известно, что отдан приказ стрелять по Белому дому.

Депутаты схватились за головы, но все решили, что останутся в Белом доме несмотря ни на что.

– А мы что будем делать? – спросил тихонько опечаленный Ваня. – Неужто и тут будет то же самое, что у телецентра?!

– Спать, – сказал Шишок, первым покидая кабинет. – Утро вечера мудренее.

Нашли пустую комнату, вытащили из шкафов папки с бумагами, шкафы придвинули вплотную к окнам, а часть папок подложили под головы. С Перкуна стащили ошейник – и петух взлетел на шкаф, оставшийся у стены. Накрылись – один пальтецом, другой зипуном. Но уснуть под непрерывное громкоговорение жёлтой бронированной машины было трудно. Тогда Шишок, стараясь переорать броневик, стал петь всякие ухарские частушки. Петух же, ни на что не обращая внимания, преспокойно дрых на своей верхотуре. Потом Шишку надоело надрываться – и он замолчал, а людям с мегафоном не надоедало, впрочем, в бронемашине, видать, дежурили по очереди – голоса всё время менялись. Всё‑таки кое‑как им удалось уснуть.

Проснулся Ваня с улыбкой – ему снилось, что мамка гладит его по щеке и шепчет: «Иванушка, просыпайся, в школу пора!» – Ваня даже ответил: «Сейчас, сейчас!» Приоткрыл глаза – солнечный луч пробился в щель между шкафами, заглянул в лицо, мальчик улыбнулся – а мамы‑то и нет. Только Шишок дрыхнет рядом, и гигант–петух бродит по комнате, заваленной какими‑то договорами, приказами, постановлениями, проектами законов…

И тут раздался ужасающий грохот, как будто началось землетрясение! Ваня вскочил на ноги, а Шишок даже опередил его, выбежали из кабинета, заскочили в соседний, бросились к окошкам: танки выстроились на мосту через Москву–реку и прямой наводкой били по окнам Белого дома.

На Ваниной голове в очередной раз оказалась каска, забежали за петухом – и понеслись куда‑то по коридорам, где был полный бедлам: как оказалось, стрельба для многих депутатов явилась неожиданностью. Пахло гарью, некоторые кабинеты оказались без дверей – их разнесло в щепки, и оттуда выползал чёрный дым. Навстречу шли люди с огнетушителями наперевес – тушить очаги возгорания. И тут петух вдруг опять заговорил по–русски, на бегу он читал стихи:

 
А ночью слышать буду я
Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров —
А крик товарищей моих…
 

Ваня с Шишком только переглянулись.

– Всё понятно, – вздохнул Шишок. – Сошёл с ума! Не вынесла птица. Всё же, что ни говори: мозги‑то куриные…

– Сам ты сошёл с ума! – поднявшись под потолок коридора, где было гораздо легче передвигаться, сипел Перкун. – Это же Раиса Гордеевна нам читала, забыл, что ли? И это был ответ на мой вопрос, а не на твой. После того как ты спросил, где найти Валентину, я произнёс: «А что с нами будет?», вот Пушкин и ответил… Всё сходится – ночь и крик товарищей… Ещё как ведь вчера кричали, раненые‑то!.. Да и сегодня днём, видать, то же будет… Жалко, не прочитала Раиса Гордеевна следующую строфу… Как бы нам тоже не закричать!..

– Не каркай! – одёрнул его Шишок. – Ты же не ворон – петух!

Перкун старался двигаться на малой скорости, не опережать спутников, а лететь над их головами. Ужас, толчея и неразбериха были такие, что на золотого петуха под потолком мало кто обращал внимание.

– Интере–есно, – бормотал Шишок. – Выходит, не такая уж никудышная ворожейка Раиса Гордеевна… Может, и на вопрос про мел дала дельный ответ? Как она сказала‑то, кто помнит? Зимой или никогда, так?

– Про Бураново ещё… – напомнил Ваня.

– Да, Бураново…

Но тут бабахнуло так – что впору уши зажимать. Стены Белого дома сотряслись. Ваня даже присел, а Перкун свалился с высоты, он был на грани обморока, но сейчас же поднялся, чтоб не стоптали, и побежал вместе со всеми по полу.

– Вот сюда‑то бы невидимый мел! – воскликнул Шишок. – Оградились бы сейчас от этих стрелков… Хрен бы они нас достали! Эх, ядрёна вошь!

Вспомнив, что говорила Анфиса Гордеевна про свойства мела, Ваня от всего сердца пожалел, что не добыли они невидимый мел к этому моменту. Мальчик даже чуть не заплакал от досады, но скрепился, а то подумают, что стрельбы испугался…

Шишок в промежутке между выстрелами заглянул в одну из комнат без дверей – и увидел, что она вся разбомблена, в дыму и чаду, в крошеве стеклянных осколков, но фасадная стена, на удивление, целёхонька.

– Это как же так получается?! – воскликнул Шишок, знавший толк в боевых действиях.

Кое–где вились огоньки пламени, которые Шишок стал затаптывать, а Ваня с Перкуном взялись ему помогать. К ним присоединились несколько депутатов, в одном из которых Ваня признал Петровича, – это он говорил о том, что только своей кровью депутаты могут смыть грех развала страны. Галстук Петровича – серебристо–серый, в красную поперечную полоску – сбился на сторону. Он стал объяснять, что танковые орудия стреляют снарядами с лазерной наводкой, потому и попадают точно в окна, а фасад здания остаётся целым и невредимым.

– Берегут Белый дом для новых – ручных – парламентариев, – усмехался Петрович.

Выскочили из дыма и последовали за этой группой депутатов, которые двигались наперекор основному потоку, не вниз по лестнице, а вверх. Пошли, а потом помчались по коридору. Бежали на выстрелы, которые раздавались из какого‑то кабинета. Распахнули дверь – и увидели несколько человек с автоматами. Укрываясь за стенами и время от времени высовываясь в окна, они пытались отстреливаться.

– Быстро туда! Сейчас бабахнет! – закричал один из вооружённых: и все – в том числе новоприбывшие – стремглав вылетели из кабинета. И вправду бабахнуло! Видать, выстрелы танковых орудий направлялись в окна, откуда постреливали.

Когда поднялись на ноги – оказалось, что Шишок остался без фуражки, вчерашнего подарка Казанка. Схватившись за голову, он смачно выругался! Сколько ни искали – фуражка пропала бесследно. Жалко, а что поделаешь!