Текст книги "Похождения Вани Житного, или Волшебный мел"

Автор книги: Вероника Кунгурцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Шишок присвистнул и поплыл вдоль стены, пытаясь найти проход. Ваня вздохнул, ему так понравилось в Смородине, что он подумал, что все вопросы сейчас разрешатся: они получат невидимый мел, он встретит здесь свою мамку, заберёт её с собой и…

И вдруг сверху их понакрыла какая‑то тень, так что в реке темно сделалось… Не могла же так скоро наступить ночь?.. Набежала волна – и буйные водовороты закружились в речной глубине, Перкун кубарем укатился влево, Шишка унесло далеко вправо, а Ваню водокрутью тащило незнамо куда. Он выпучил глаза – и увидал нечто вроде раскрытого капота громаднейшей машины. По бокам свисали какие‑то длинные ремни, за один из которых Ваня попытался ухватиться. Но ремень вдруг взвился вверх, хлестнул по воде, ровно кнут, – и Ваня, висевший на нём, сорвался и полетел куда‑то… В ужасе он увидел, что залетает прямо в этот раскрытый капот… Только никакой это был не капот, а… Что это было, Ваня не понял. Капот захлопнулся – а Ваню понесло вместе с потоком воды, как с горы на санках, вниз…

Когда мальчик открыл глаза, то ничего не увидел – он стоял на карачках на чём‑то мокром и скользком. А вокруг – кромешная тьма. И воды тут не было, зато пахло отвратительно. Ваня, тяжело дыша, вцепился в ладанку с одолень–травой, встал на ноги и попытался сделать несколько шагов с выставленной вперёд рукой – но поскользнулся и тут же упал. Правда, не ударился… Вспомнил про котомку, которая так и висела за плечами, сел на какой‑то скользкий бугорок, и на ощупь отыскал фонарик, который сунула предусмотрительная Василиса Гордеевна. Фонарик работал! И осветил какие‑то ребристые пещерные своды высоко над головой, под ногами – скользкое бугристое поле… Света фонарика не хватало, чтоб осветить то, что было вдали.

Поминутно оскальзываясь, Ваня тронулся в путь. Вперёд он двигался или шёл назад – не знал. Почувствовал, что начался подъём. Идти стало совершенно невозможно, как будто пытаешься подняться по заледенелой горушке, только гора была почему‑то не белой, а бурой. И дышать становилось всё труднее, ну да, он же теперь дышит жабрами, а тут – какой‑никакой, а воздух. И вдруг он увидел, что вдали появился краешек света… Но тут гигантская волна обрушилась на него с горы – Ваня изо всех сил вцепился в фонарик, боясь, что волной его вырвет из рук и унесёт. Котомка больно била мальчика по спине, его несло незнамо куда – но Ваня блаженствовал, в воде он мог наконец отдышаться.

Но волна скатила его с горы вниз – как раз туда, откуда он пытался выкарабкаться. Когда водица схлынула и Ваня открыл глаза, в свете так и не выключенного фонарика он увидал, что неподалёку лежит кверху лапами Перкун. Ваня вскочил на ноги, в очередной раз упал и закричал:

– Перо! Пёрышко, ты живой?

Перкун признаков жизни не подавал, глаза его были затянуты плёнкой. Может, сделать ему искусственное дыхание? Но как? Рот в клюв? И делают ли искусственное дыхание птицам? Но тут Перкун дёрнул лапой, пошевелился и открыл круглые глаза. Ваня не успел толком обрадоваться, как услыхал голос Шишка:

– Хозяи–ин! – Шишок вприскочку бежал из темноты на свет фонарика. Подбежал – и, поскользнувшись, грохнулся прямо на Перкуна, который всё ещё лежал гусиными лапами кверху.

– Ты мне шею чуть не свернул! – просипел Перкун и, отряхнувшись, встал на ноги. Друзья обнялись, едва снова не упав.

– Куда это мы попали? – спросил Перкун.

– Может, это ледовый дворец спорта? – пошутил Ваня.

– Да, конёчки бы тут здорово пригодились, – согласился Шишок

И вдруг Ваня ощутил внутри себя какой‑то щекотный гул, который, как это ни странно, складывался в слова… Ваня, хоть и не слышал ушами, но явственно понимал говоримое:

– Добро пожаловать в сон Сома! – Вот какие сложились в нём слова.

Ваня посмотрел на Шишка с Перкуном – и по их обалдевшим физиономиям догадался, что они тоже услышали, а может, увидели – в общем, разобрали то, что им сказали. Шишок стукнул перепончатой лапой по скользкой тверди:

– Ядрёна вошь! Так мы внутри рыбы! – и тут же навернулся.

– Не просто рыбы, – опять раздался рокот. – Я – Сом–привратник. Охраняю границу. Кто вы такие? На русалок не похожи… На утопленников не тянете… Может, вы проклятые дети?

Ваня при этих словах насторожил уши. Шишок же пробормотал:

– Вот ведь! Съел – и ещё разговоры разговаривает…

А внутри каждого продолжало гудеть:

– Вижу, что не проклятые. А особые приметы подходящие: жаберные щели есть, перепонки – в наличии. Выходит, вы нелегальщики. Хотите, значит, проникнуть в подводное царство… А как вы собирались туда пробраться, когда мы давно уж оградились от земного мира? Другого пути нет – только в моём желудке. Я – Сом–перевозчик.

Шишок проворчал:

– И пограничник он, и привратник, и охранник, а теперь ещё и перевозчик, это какой‑то Сом-многостаночник получается…

А внутри гудело:

– Давненько у нас не было таких гостей!

Шишок же никак не мог успокоиться и всё продолжал ворчать:

– Если бы каждый так‑то: проглотит котлету, а после заводит с ней задушевную беседу… Дескать, давненько не бывало в гостях такой вкусной котлеты.

Сом пророкотал:

– А и не всё же человечкам рыбку‑то есть, иногда и рыбка может человечков съесть…

– Протестую! – закричал Перкун. – Тут и птицы имеются…

– Чайки?! – бабахнуло в мозгу.

– Нет, нет, – заторопился Перкун. – Всего лишь петухи. Один петух…

Рокот прекратился. Подождали – но было тихо…

– Как думаете, он нас насовсем проглотил или… не насовсем? – спросил шёпотом Ваня.

– Думаю, всё ж таки должон выплюнуть, – сказал Шишок. – Он же говорил, что перевозчик… Хотя, кто его знает, в каком виде он доставляет перевезённых… перевезённое… И не знаю, как ты, хозяин, а я так дюже невкусный. Думаю, даже ядовитый, – последние слова он проорал, видимо, в расчёте на слух Сома.

– Вас, он, может, и выплюнет, – вздохнул Перкун, – а меня точно в себе оставит. Вечно куры с петухами за всех отдуваются. Что поделаешь – белая кость… От белого мяса никто ещё не отказывался – ни во сне, ни наяву.

– Ну вот– опять он избранная птица… – проворчал Шишок. – И тут он лучше других оказывается.

– Не ссорьтесь хоть в желудке‑то, – рассердился Ваня. А внутри зарокотало:

– Приготовьтесь, я скоро проснусь – и изрыгну вас наружу.

– Наконец‑то! – пробормотал Шишок. – А то мы тут без воды уж чуть не задохлись.

– Но для этого вы должны сплясать во мне, только посильнее топайте‑то… А то я больно крепко сплю… Ненароком ещё начну вас переваривать…

Дважды просить не пришлось. Шишок заиграл на балалайке – и заорал:

 
То не лёд трещит,
Да не комар пищит,
Это кум до кумы судака тащит,
Ах ты, кумушка, да ты, голубушка,
Приготовь‑ка судака, чтобы юшка была!
 

Все пустились в сумасшедший пляс: Перкун подскакивал чуть не к потолку – и с размаху вонзался когтистыми лапами в скользкую поверхность, Ваня прыгал как медведь, взмахивая фонариком – свет от лампочки освещал то один, то другой угол сомьего желудка, Шишок же в лихой пляске отбил себе все подошвы. И ничего не происходило – внутренний голос молчал. Ваня тут засомневался: а не обиделся ли Сом, песня‑то была не самая подходящая, не такую надо было исполнять в рыбьем желудке. А дышать становилось всё труднее…

Но тут откуда‑то изнутри понеслась такая вонь, что все носы себе позажимали, а вслед за этим прикатилась бойкая волна слизи, подхватила путешественников и поволокла вперёд и вверх… Ваня сквозь полуоткрытые веки увидел свет, который всё приближался, становился шире, шире, и вот их с силой выхлестнуло наружу.

Глава 18. Речные выборы

Пронесло по воде, закружило, запружило – и отпустило. Ваня плавно опустился к ногам какого‑то человека в джинсовой паре, стоящего на ржавой железной бочке. Лицо его показалось Ване смутно знакомым. Чуть в стороне такую же бочку оседлал некто, похожий на нового русского: в красном пиджаке и с такой толстой золотой цепью, на которую вполне можно было посадить волкодава. Кроме цепи, висящей на бычьей груди нового русского[52]52
  Новый русский – новыми русскими называют стремительно разбогатевших (как правило, преступным способом) людей, крупных воротил-мафиози, при этом не обладающих высоким уровнем интеллекта, культуры и, несмотря на свое благосостояние, использующих лексику и обладающих манерами социальных низов, из которых они произошли. Не являются этническими русскими в большинстве случаев [Ред.]


[Закрыть], никаких других сокровищ на дне Смородины не наблюдалось. Не было россыпей жемчугов, сапфиров, изумрудов. Не виднелся вдалеке золотой дворец или хоть глинобитная хижина…

Зато дно было завалено вросшим в ил железным ломом: куски арматуры, перевитые толстой проволокой и водорослями, отовсюду под разными углами живописно торчали ржавые железные листы. Горы жестяных банок с зазубренными крышками возвышались там и сям, некоторые вершины венчали трёхколёсные велосипеды, иные – внушительных размеров катушки с намотанной проволокой, а то ещё прохудившиеся тазы. Тут и там виднелась разнообразная дырявая обувь, зарывшаяся носами в ил – вся без пары. Одним словом, дно было городской свалкой, над которой катились речные валы. Новый русский и человек в джинсе находились в сердцевине этой свалки, а вокруг них кружило множество самой разной рыбы: мелкой и крупной. Сома же было не видать, наверно, вернулся на границу. Шишок с Перкуном подгребали сюда же. Доплыли до Вани и зависли по краям, молотя перепончатыми конечностями.

– Топляк, это кто ж такие? – едва удержавшись на бочке, воскликнул новый русский и обернулся к джинсовому. Топляк нырнул со своей бочки, поплавал вокруг троицы и пожал плечами:

– На русалок, нереид[53]53
  Нереида – в греческой мифологии: морская нимфа, дочь морского божества Нерея. [Ред.]


[Закрыть], океанид[54]54
  Океанида – в древнегреческой мифологии нимфы, три тысячи дочерей титана Океана и Тефиды. [Ред.]


[Закрыть], а также водяниц[55]55
  Водяница, или водява, водяна – жительница рек и мельничных омутов, утопленница из крещёных или несчастная девушка, проклятая родителями. Обладают вечной юностью, некоторые даже остаются навсегда в семилетнем возрасте, по виду подобны русалкам. Иногда появляются под видом белых лебедей и златоперых рыбок. [Ред.]


[Закрыть], водяв и морян[56]56
  Моряна – дочка морского царя, чистая и светлая, с виду, неземная красавица с длинными, распущенными по воде волосами, словно морская пена. [Ред.]


[Закрыть] не похожи. Пол не подходит. Явно не утопленники, как мы. У них жабры есть и перепонки. Могу предположить, что этот, – указал он на Шишка, – Нерей[57]57
  Нерей, Нереиды – в греч. мифологии один из наиболее любимых и чтимых богов водяной стихии (моря): добрый, мудрый, справедливый старец,олицетворение спокойной морской глубины, обещающей морякам счастливое плавание. [Ред.]


[Закрыть]… («Но, но, но!» – сказал Шишок.) А этот, – ткнул в Ваню, – Протей[58]58
  Протей – в древнегреческой мифологии морской бог, обладавший способностью принимать любой образ. [Ред.]


[Закрыть]. А может, наоборот. А этот, вероятно, морской петух, какой‑то неизвестный науке вид.

Пока Топляк кружил вокруг них, Ваня узнал его… Это был корреспондент газеты «Ужгинская правда», написавший про него статью. Глаза Вани и корреспондента встретились – тот, отшатнувшись, воскликнул:

– Ба! Да это же мальчик из больницы, как бишь тебя?.. Я весной про тебя писал…

Ваня кивнул, назвал своё имя и поздоровался.

– Привет, привет! Вот не думал, что так доведётся встретиться… Да, короток век человеческий, не успеешь глазом моргнуть, глядишь, а уж нет тебя!.. Я ведь не так давно утонул, как раз в первый день лета. Теперь вот тут числюсь… речкором, речным корреспондентом. А ты, выходит, тоже – того…

Шишок уставился на Ваню и воскликнул, обращаясь к речному корреспонденту:

– Из какой ещё больницы? Мы с хозяином из дому… Болеть ничем не болеем. И вообще живы-здоровы!

– Я потом тебе расскажу, – смутился Ваня. – Меня бабушка отсюда забрала, я раньше в этом городе жил…

Перкун же, которого буквально атаковали любопытные рыбины, никогда не видавшие подобного экземпляра, отмахивался от них крыльями, правда, безуспешно.

– Хорош туфту гнать! – подплыл к ним новый русский утопленник, рассекая рыбью стаю. – Я, блин, не пойму, кто вы такие и чего вам тута надо?

Шишок покружил вокруг нового русского и, не отвечая на вопрос, задал свой:

– А и где ж тут дядька Водовик, своячок наш? Мы прибыли к нему в гости из Камы–реки, по приглашению, а свояка что‑то не видать… Ведь ты не Водовик? – плавая на спинке, ткнул он перепончатой ногой в красный пиджак.

– Грабли‑то убери, пока те их не оттяпали! – воскликнул новый русский утопленник. – Я, блин, скоро буду морским президентом, понял! То есть, тьфу, речным… А Водовик твой под арестом сидит, в «Матросской Тишине».

– У нас нынче и на дне демократия, – подхватил речкор. – Вы как раз попали на выборы. Сегодня прямым тайным голосованием избирается первый президент реки Смородины!

– А кто кандидаты? – глухо крикнул Перкун из клубка рыб, облепивших его. Оттуда слышались восторженные возгласы, служившие фоном политически окрашенному разговору:

– Какие длинные плавники!

– А хвост! Удивительный хвост…

– Вы, наверное, из Индийского океана к нам прибыли?

– Нет, скорее из Атлантического, да?

– Из Тихого, из Тихого!

Перкун, так и не услышав ответа на свой вопрос про кандидатов, стал сердцевиной, желтком всё разраставшегося серебристого яйца, и куда‑то укатился.

– Топляк, они нам выборы не сорвут? – спросил озабоченно новый русский у корреспондента. – Куда вся рыба‑то подевалась?

– Не сорвут, Макс, – отвечал тот, – они петухов просто не видали, интересуются. И потом – это ведь плюс три новых голоса, будем агитировать…

– А они… не съедят там Перкуна? – в свою очередь спросил Ваня Шишка.

– Да не должны… Ну, может, несколько перьев на память отхватят…

Вдруг послышалось далёкое дивное пение, слов не было, одни гласные звуки, но получалось слаженно и очень красиво… Так красиво, что хотелось тут же умереть. Шишок завертел головой во все стороны, чтоб уловить, откуда идёт звук. Новый русский утопленник и речкор слушали, развесив уши. А Ваня замер: пели женскими голосами, а это значит… Это значит, что его мамка… Конечно, она тоже поёт в этом хоре! Он попытался пригладить космы – но их уж и без него зачесала назад речная волна, и вообще волосы у него теперь были мытые-перемытые…

Вода была мутноватая, и поющие всё никак не показывались. Но пение приближалось… Наконец, вдали что‑то забелелось… И вот певицы появились, рассекая течение. Десяток разновозрастных женщин в белых ночных рубашках. Русалочьих хвостов ни у одной из них не имелось, две ноги, как у всех, а волосы, в самом деле, были длинные и тянулись за каждой, ровно водоросли. Женщины выстроились в ряд, по росту, как на уроке физкультуры. Последняя, самая маленькая, была немногим, может, постарше Вани. Пение оборвалось.

– Ага – вот и тёлки прибыли! – воскликнул новый русский. – Утопленницы–водяницы наши… Где рыба‑то, Топляк? Пора начинать голосование.

Ваня вцепился взглядом в первую, во вторую… Потом в третью… В седьмую… Да где же она?! Ни одна не казалась ему подходящей. То слишком старая, то очень толстая. У той нос крючком. У другой – глаз косит. У третьей – лицо испитое. Не она, не она, не она… И вызнать о ней не у кого: новый русский да корреспондент тут недавно. У Шишка бы спросить, есть ли она в этом ряду… А Шишок между тем сам спрашивал, только про другое:

– И за что же своячка‑то нашего в застенок кинули? За какие такие прегрешения?

– Не за прегрешения, а за преступления! – азартно поправил его речкор, видимо поднаторевший на предвыборных речах. – Он тут сколько лет своевольничал, проворовался вконец. Где подводные сокровища, видите вы их? И мы не видим! И никто не видит! Всем известно, что в подводных царствах должны быть несметные сокровища, а тут – шаром покати! Одни железяки. Мы как только на дне с Максом оказались – так сразу всё поняли! Рыбий народ‑то безмолвствует… Эти, – кивнул на утопленниц, – тоже в рот вашему Водовику заглядывали.

Тут рыбий серебряный шар, ставший ещё толще, прикатился из дальней мути, внутри что‑то закукарекало – и шар мигом распался на тысячи особей. Из середины выбрался изрядно помятый и, видать, изученный вдоль и поперёк как мальками, так и взрослыми рыбицами Перкун. Корреспондент, оказавшийся в окружении толпы избирателей, подплыл к своей бочке и опустился на неё босыми подошвами. А новый русский утопленник заорал:

– За это ему, блин, надо секир–башка делать! Рыба–пила да Карась–палач – во–он они плавают…

Ваня обернулся – и действительно увидал в мглистой дали два силуэта внушительных по размерам рыбин.

– Но мы подписали конвенцию, – закричал речкор. – Мы – гуманисты! Этому прохиндею даже разрешили баллотироваться на пост президента речной Смородиновской республики! Граждане свободного подводного мира, наконец‑то у вас появилась возможность выбора! Целый месяц в нашей газете «Подводный листок» вы могли читать – я сам вам читал – про злодеяния, при которых вы, не ведая того, жили… – Тут корреспондент нырнул с бочки и подплыл к вертикально воткнутому в ил ржавому листу железа, который действительно был снизу доверху исцарапан меленькими буковками. Заинтересовавшийся Ваня подплыл к оранжевой газете – разобрать с непривычки можно было лишь отдельные слова: демократия, гласность, свобода слова.

– Зачем Водовик оградился от свободного речного мира? – продолжал вошедший в раж речкор. – Чтоб никто не знал о том, что тут творится.

Вдруг откуда‑то раздался голосишко:

– Водовику надоело, что речное дно превращают в свалку отходов, вот он и оградился! – И откуда ни возьмись появился колючий Ёрш и, покружившись на месте, продолжал: – И у меня ещё вопрос имеется! Вот Водовик, он и есть Водовик… Он тут испокон веков жил, так же как все мы, наши деды да прадеды, а вот, скажем, насчёт вас что‑то сумнительно… Вы тут обое недавно объявились, а то всё больше по земле ходили да нас, бедолаг, ловили… А таперича, значит, желаете нами управлять… А какое такое вы право имеете распоряжаться, скажем, в водной стихии?

– Вы, господин Ёрш Ершович, видать, не плавали на наши собрания или плохо слушали… – начал корреспондент. – А то бы не задавали глупых вопросов. Я давно всё обосновал. Специально для вас повторяю… – Речкор покосился также в сторону новоприбывшей троицы, дескать, слушают ли они. – Все мы вышли из воды. Вода – наша праматерь. Следовательно, каждый утопленник может в ней править, если, конечно, сможет. Как известно, взрослый человек на семьдесят процентов состоит из воды, – а младенец вообще на восемьдесят пять процентов – ещё один довод в нашу пользу. А состав плазмы человеческого мозга практически идентичен с составом морской воды.

– Блин! Жалко, что у нас тут не море! – вздохнул новый русский утопленник. – Развернуться, блин, негде… Но ничё – лиха беда начало…

Корреспондент замолчал, дав высказаться кандидату, и продолжил:

– В последнее время многие земные женщины повадились рожать в воде, видимо вспомнив о том, где зародилась жизнь. Известно, что человек в стадии зародыша проходит весь цикл эволюции, и на определённом этапе у нас имеются жаберные щели и даже хвост… – поискал он глазами Ерша Ершовича, но не нашёл. Ваня заметил, что Ёрш забрался под ближайшую корягу и там задрых. – А по мере развития плода хвост исчезает, жабры затягиваются…

– Не верю! – вскричал тут Перкун, которому рыба просто в клюв заглядывала. – Не может такого быть! Если бы в утробе у человеческого зародыша были крылья, это понятно. Это объяснимо… А жабры – враки и враки! Не верю!

Шишок, видя, какой успех имеет Перкун у рыбьего народа, усмехаясь, сказал Ване:

– А может, это не Смородина вовсе, а Кукуй-река, про которую он вечно кукарекает…

А речкор тем временем отвечал петуху:

– Так вот, уважаемые избиратели, я вам клянусь, что наш кандидат был также рождён в воде. Причём он был самым первым!.. То есть у него на роду было написано – плавать, то есть, тьфу! править в водной среде. А нынче он откуда пришёл, туда и вернулся… В родные, так сказать, пенаты.

Новый русский, ругнувшись, сказал:

– Вернули, блин, а не вернулся! Конкуренты проклятые!.. Ох, блин, и отомщу я им, когда президентом‑то заделаюсь!.. Пожалеют, что на свет родились…

– Тем более что родились они обычным способом, в воздухе, а не в воде, – подхватил речкор. – Ну а сейчас, дорогие избиратели, приступим к процедуре выборов! – С этими словами утопленник перевернул свою бочку днищем книзу, а дырой кверху – и на виду оказалась большая буква «В», нацарапанная сбоку на бочке. Новый русский таким же манером развернул свою бочку, выставив на всеобщее обозрение букву «М».

– Итак, сюда бросаете голоса за Водовика, – указал корреспондент на бочку с буквой «В», – а сюда – ткнул в «М» – за Макса.

Бочки закатили за железную газету, которая служила ширмой, корреспондент раздал водяницам загодя приготовленные болты, гайки, шурупы и прочее ржавьё и велел опускать «голос» в ту или иную бочку.

Но неожиданно Ёрш Ершович вылез из‑под своей коряги и закричал:

– А мы так не согласные… Мы тута посовещались и решили выдвинуть своего кандидата!

– Не понял, – сказал новый русский утопленник и поплыл к Ершу. – Какого ещё, блин, своего кандидата? Чего ты воду мутишь?! Давно уж всё решено… То есть, я хотел сказать, два кандидата имеются – есть из чего выбирать. Чего вам ещё надо?

Речкор его поддержал:

– Это против правил, господа! Все кандидатуры давно заявлены и всем известны, вчера был последний срок подачи заявок…

– А где такой закон? – мелькал колючим профилем слева направо, а потом справа налево Ёрш Ершович. – Где, скажем, об этом написано? Ежели есть, покажите вот этим новеньким, они нам скажут. Вы читать, скажем, умеете? – подплыл он к Ваниному носу. Мальчик кивнул. – Где, где такой закон, покажите нам?

Остальные рыбины тоже заволновались и мелькать стали гораздо чаще, так и сновали перед глазами.

Корреспондент насупился – видимо, закона выпустить не успели.

– Ну хорошо, и что там у вас за кандидат? – спросил он ворчливо, подмаргивая новому русскому: ничего, дескать, прорвёмся.

Тут Ёрш Ершович в мгновение ока подскочил к Перкуну.

– Вот наш кандидат! – сказал он горделиво.

Ваня с Шишком только рты разинули – куда мгновенно набралась вода, и пришлось им отплевываться. Перкун с обидой поглядел на плюющихся товарищей.

– Бли–ин, петух – кандидат! – завопил тут новый русский утопленник. – Ни за что не буду с ним в одном голосовании участвовать!

Но корреспондент подплыл к нему, что‑то пошептал на ухо – и новый русский смирился. Прикатили ещё одну пустую бочкотару, живо нацарапали на ней букву «П» и подставили к первым двум. Ване, Шишку и Перкуну, не имевшим ещё «голоса», сунули по болту.

– Итак, – хлопнул в ладоши речкор, – начнём с девиц–водяниц. По одной, пожалуйста, и попрошу безо всякой там агитационной музыки.

Утопленницы одна за другой вплывали за железную газету и бросали свой увесистый «голос» в одну из бочек. Потом Шишок поплыл к урнам для голосования и бросил свой болт. Ваня – за ним, подумал–подумал и кинул свой «голос» в бочку с буквой «В», ему как‑то жалко стало свояка. А Перкун? Всё равно ведь он должен будет всплыть на поверхность, причём в самом скором времени – в воде становилось всё темнее, а бабушка Анфиса Гордеевна говорила, что больше суток им здесь оставаться нельзя… И следующим к «урнам для голосования» бросился Перкун, потом новый русский, за ним речкор… И тут – Ваня с Шишком только переглянулись – с гайками во ртах, большей частью беззубых, поплыли стаи рыб… Каких тут только избирателей не было: и сорога–рыба, и карп, и карась, и сазан, и пескарь, и налим, и осётр, и щука, и окунь, и моль, и судак (хорошо, он не слышал, что про него пели), и сиг–рыба и многие–многие другие. В реке стало совсем темно, Ваня одолжил корреспонденту свой фонарик, чтоб он мог следить за ходом голосования, и они с Шишком отправились спать. Перкун, как заинтересованное лицо, остался наблюдать за процедурой.

Мальчик проснулся оттого, что ткнулся головой во что‑то твёрдое, оказалось в дно, он спал кверху тормашками. Почесался, подумал, что надо бы пойти умыться, и обрадовался: он же в воде, здесь умываться не надо! Шишок, которого отнесло течением в сторону, тоже спал вниз головой, того гляди напорется на какую‑нибудь железяку… Ваня, от греха подальше, решил разбудить его и вдруг увидел, что Шишкова балалайка всплывает кверху… Недолго думая, мальчик взвился туда же и успел подхватить деревянную беглянку. Ваня разбудил Шишка и вручил ему инструмент, Шишок только охнул и погладил балалайку:

– Ну, хозяин, с меня причитается! Больно я к ней привык, прямо как к дочери… А и где ж только наш Перкун, чего не кукарекает? А ну как изберут петуха в речные президенты – что тогда делать будем? Печенье Анфискино, правда, ещё есть, но больше трёх дней править ему никак не удастся, кончится печенье – и прощай подводная власть.

Ваня послушал–послушал и задал наконец вопрос, который вертелся у него на языке, как карась на крючке, хотя и так знал, какой ответ получит:

– Шишок, сказали, что мамка здесь, на дне… А разве она здесь, среди этих водяниц?!

– Нет, нету тут, хозяин, Валентины, – вздохнул домовик.

– Нигде нету, – сказал Ваня, чувствуя, как из глаз катятся капли и вмиг растворяются в окружающей влаге. Хорошо тут веньгать‑то – никто ничего не заметит…

Шишок внимательно поглядел на мальчика, хотел что‑то сказать, но тут в тусклой дали замельтешил свет, и появился Перкун, потрясавший Ваниным фонариком, следом за ним мчался, пожалуй, весь речной народ. Петух так махал крыльями, что поднял со дна тучи ила, одна хохлатая голова торчала наружу.

– Пока вы тут дрыхнете, – издалека ещё заорал он, – там выборы фальси… фальси–фицировали! Большинство, дескать, за нового русского проголосовало… А мальки ночью слышали, как мои голоса пересыпали в чужую бочку.

– Перкун, окстись[59]59
  Окстись – одумайся. [Ред.]


[Закрыть]! – потихоньку сказал Шишок. – Мы тут не за тем вовсе! И, сколько я помню, ты же не хотел быть водной птицей…

– Мало ли… – просипел петух. – Простой водной птицей быть не хотел, а президентом реки – всегда пожалуйста!

– Да ведь жабры–те да перепонки не навеки же у тебя. Времени у нас не так много осталось… Сутки–те на исходе! А мы про мел ещё ничегошеньки не вызнали!.. Плюнь ты на них – рыбы с утопленниками сами разберутся!

Меж тем обеспокоенные речные жители так и сновали вокруг говорящих. Перкун вздохнул, сунул Ване фонарик, дескать, с речкора стребовал, поглядел на свои перепончатые лапы и просипел:

– Вот так всегда! К власти порядочной птице ни за что не пробиться…

– Высоко взлетишь – больно падать будет!

– Только не в воде.

– Узнай лучше, где тут у них «Матросская Тишина», где своячок сидит.

– Э–эх! Где наша не пропадала! – воскликнул Перкун и, отплыв в сторону, стал о чём‑то шептаться с окружившей его рыбьей стаей. Вернулся в сопровождении Ерша Ершовича, вся остальная рыба под предводительством Карася–палача вскачь помчалась назад – разбираться с новым русским утопленником и утопленником–корреспондентом.