Текст книги "Пламя над бездной (другой перевод)"

Автор книги: Вернор (Вернон) Стефан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Стальной поднялся уровнем выше, где содержались наиболее интересные образцы. Мир следил за событиями на Тайном Острове с затаенным ужасом. Многие прослышали о нижних уровнях. Немногие, однако, понимали, сколь невелик вклад этих подопытных в науку Движения. Для тщательного анализа души требуется нечто большее, нежели препараторские скамьи, окруженные кровожадными потрошителями. В мире издавна бытовали великие вопросы, тревожа умы стай тысячи лет напролет. Как мы думаем? Почему мы верим? Почему одна стая гениальна, а другая – тупа? До Шкуродера философы убивали время в бессчетных спорах, не приближаясь к истине ни на шаг. Даже Древорезчик топтался вокруг, не осмеливаясь отклониться от традиционной этики. Шкуродер же решительно взялся за поиск ответов. В этих лабораториях допросу подвергали саму природу.

Стальной шел через палату шириной около ста футов. Потолок поддерживали десятки каменных колонн. С каждой стороны высились темные разделительные щиты из аспидного сланца, водруженные на колесиках. Пещеру можно было полностью заблокировать или превратить в лабиринт любой сложности. Шкуродер экспериментировал со всевозможными мыслепозами. Долгие века, минувшие до него, лишь немногие позы считались эффективными: инстинктивная (головами вместе), кольцевая стража, различные рабочие позы. Шкуродер перебирал их дюжинами: звезды, двойные кольца, решетки. Большей частью они оказывались бесполезны и лишь вносили путаницу. В позе звезды один элемент слышал всех других, а остальные могли слышать только его. Фактически вся мысль транслировалась через элемента-концентратора. Он мог вообще не вносить никакого разумного вклада, но любые искажения нескорректированными проходили дальше. В результате возникал пьяный бред… Этот эксперимент, разумеется, был предан огласке.

Но по крайней мере один – все еще засекреченный – работал на диво хорошо. Шкуродер расставил восемь стай на временных платформах, отсек их друг от друга сланцевыми ширмами, затем установил связь между элементами одной стаи и аналогами их в трех соседних. В каком-то смысле он создал стаю восьми стай. Стальной продолжал этот эксперимент. Если коннекторы были достаточно хорошо совместимы (а именно тут и крылась загвоздка), получалось существо куда умнее кольцевого стражника. Во многих отношениях не лучше обычной стаи головами вместе, но бывало, что его озаряли потрясающие идеи. Перед отбытием в Длинноозерье Хозяин вынашивал планы перестроить главный зал Замка так, чтобы заседания Совета протекали в этой позе. Стальной воздержался от такого шага, сочтя его излишне рискованным. Власть Стального над другими была не так прочна, как у Шкуродера.

Не важно. Были и другие проекты, куда значимей. В комнатах впереди билось подлинное сердце Движения. Душа самого Стального родилась тут; все великие творения Шкуродера пришли в мир именно здесь. Последние пять лет Стальной соблюдал традицию… и улучшал ее.

Он спустился по коридору, соединявшему отдельные лаборатории. На каждой двери имелся инкрустированный золотом номер. У каждой двери он останавливался, отворял ее и частично проходил внутрь. Подчиненные оставляли там отчеты о проделанной за десятидневку работе. Стальной быстро пробегал глазами каждый из них и выставлял нос на балкон, посмотреть лично, как идет эксперимент. Балконы были хорошо мыслеизолированы и затенены, позволяя наблюдать из укрытия.

Единственная слабость Шкуродера, как считал Стальной, заключалась в навязчивом стремлении сотворить сверхстаю. Хозяин до того исполнился самоуверенности, что возмыслил применить к собственной душе любой успех такого рода. Стальной подобных иллюзий не питал. Общеизвестно, что ученики, дети стаераскола, приемыши, да кто угодно, превосходят своих учителей. Сам Стальной являл превосходное тому подтверждение, хотя Хозяину это пока не было известно.

Стальной решил создать существ, обладающих только одной определенной сверхспособностью, а в остальных аспектах – недоразвитых, слабых. В отсутствие Хозяина он начал серию экспериментов. Работал Стальной с чистого листа, определяя линии наследования независимо от элементного состава. Его агенты покупали или воровали щенят, обладавших нужным потенциалом. В отличие от Шкуродера, который предпочитал, подобно природе, вливать щенят в уже существующие стаи, Стальной работал с полностью новорожденными стаями – щенкостаями, лишенными памяти или фрагментов души. Стальной с самого начала обладал над ними полной властью.

Разумеется, смертность среди таких конструктов была очень высока. Щенят приходилось забирать от кормилиц, прежде чем они успели бы присоседиться к сознаниям взрослых. Получавшуюся стаю обучали исключительно на звуковом и письменном языках. Вся поступавшая в нее информация контролировалась.

Стальной остановился у двери с номером 33: эксперимент по имени Амдиранифани. Математическое совершенство. Не единственная, но, без сомнения, самая успешная его попытка в этой области. Агенты Стального обшаривали Движение в поисках стай, наделенных талантом к абстрактному мышлению. Они заходили и дальше: самый знаменитый математик мира обитал в Длинноозерной Республике. Стая готовилась к расколу; у нее были несколько щенков от себя и математически одаренного любовника. Стальной похитил этих щенят. Они так удачно сочетались с другими его находками, что он принял решение сконструировать восьмерку. Если все сработает, как задумано, интеллектом эта стая превзойдет все создания природы.

Стальной велел стражнику отвести факелы. Открыв тридцать третью дверь, он мягко скользнул одним элементом на край балкона. Посмотрел вниз, тщательно приглушая фон передней мембраны элемента. Солнечный свет угасал, но видны были сбившиеся вместе щенки. Они прижались к новому приятелю. То был богомол. Счастливая случайность – вот как бы это стоило назвать. Нежданная награда, выпавшая исследователю после кропотливых трудов. Он столкнулся с двумя проблемами. Первая нарастала уже год: Амдиранифани медленно угасал, его элементы впадали в обычный аутизм полностью новорожденных стай. Вторая: пленный чужак. Невероятная угроза, предельная тайна, колоссальная возможность. Как наладить общение с ним? Если этого не получится сделать, возможности манипулировать чужаком будут крайне ограниченны.

И вот прихоть слепого случая в лице бесталанного прислужника одним махом решила обе проблемы. Приспособившись к темноте, Стальной увидел под грудой щенячьих тел чужака. Впервые услышав, что существо поместили в эксперимент, Стальной пришел в дикую ярость и немедленно отправил нерадивого слугу на переработку. Но шли дни, а эксперимент Амдиранифани выказывал большую живость, чем за всю предыдущую жизнь. Быстро стало ясно, что богомолы не живут стаями: это поняли после вскрытия чужацких трупов и наблюдения за выжившим пленником. У Стального оказался полный чужак.

Чужак шевельнулся во сне, издав низкий горловой звук. Никаких иных звуков издавать он не умел. Щенкостая сместилась в новую позу. Щенки тоже спали, смутно о чем-то размышляя. Нижний их мыслеспектр представлял собой идеальную имитацию речи чужака… и в этом Стальному повезло больше всего. Эксперимент Амдиранифани освоил язык чужаков. Новорожденной стае этот язык представлялся всего лишь формой межстайного, а друг-богомол был щенкам явно интересней, чем слонявшиеся по балконам учителя. Фрагмент Шкуродера приписывал это телесному контакту, утверждая, что щенкостая подсознательно тянется к чужаку, словно к суррогатному родителю, пусть тот и безмыслен.

Впрочем, не важно. Стальной перегнулся через перила другим элементом. Он стоял тихо, не думая про себя напрямую. В воздухе чуть заметно пахло щенками и по́том богомола. Эти двое – величайшее сокровище Движения, ключ к выживанию и великим достижениям. К этому моменту Стальной уже понял, что корабль чужаков не был частью флота вторжения. Пришельцы скорей походили на беженцев, собиравшихся второпях. Ниоткуда не поступало вестей о высадке новых стай, хотя шпионы Движения много где рыскали.

Победа над чужаками тогда висела на волоске. Одним своим орудием богомолы уничтожили почти целый полк. В умелых челюстях такое оружие повергнет армии. Он не сомневался, что на корабле остались еще машины для убийства и некоторые из них работоспособны. «Жди и наблюдай, – посоветовал себе Стальной. – Позволь Амдиранифани обнаружить для тебя рычаги управления этим чужаком. Наградой станет весь мир».

Глава 14

О забавных вещах мама говорила, что «это смешнее полной бочки щенков». У Джефри Ольсндота никогда раньше не водилось более одного домашнего любимца, и лишь однажды это был песик. Но теперь он понимал, что́ мама имела в виду. С самого первого дня, даже будучи страшно уставшим и напуганным, он не уставал восхищаться восьмеркой щенят. А те – мальчиком. Они лезли на него, тянули за одежду, расстегивали обувь, сидели на коленях или просто носились кругом. Трое или четверо все время смотрели на него. Глаза у щенят были розовые или карие и для таких головенок казались очень крупными. С первого дня щенки имитировали его голос. Получалось у них лучше, чем у страумлианских певчих птичек: что бы он ни сказал, щенки подхватывали фразу эхом или воспроизводили позднее. Когда он плакал, некоторые песики тоже хныкали и ластились к нему.

Были тут и другие собаки, крупные: эти носили одежду и приходили через двери высоко в стенах. Потом спускали пищу, временами издавая странные шумные звуки. Еда на вкус была мерзкая, на плач Джефри собаки не реагировали, даже передразнивать не пытались.

Минуло два дня, затем неделя. Джефри успел обследовать всю комнату. В общем-то, темницей ее называть нельзя: слишком просторная. Да и не позволяют узникам заводить любимцев. Он сообразил, что мир этот совсем дикий, расположен не на Просторе и, наверное, даже к Сети не подключен. Если мамы, папы или Йоханны нет рядом, то, наверное, собак даже некому научить самношку! Придется, видимо, самому Джефри Ольсндоту взяться за это дело, если он хочет отыскать родных.

Теперь, стоило белокурточникам появиться на угловых балконах, Джефри принимался выкрикивать вопросы. Толку от этого было мало. Даже пес в одежде с красными полосками не отвечал. Зато откликались щенки! Они повторяли крики Джефри, иногда в точности, иногда – перемежая маловразумительными звуками.

Джефри вскоре понял, что у щенков общее сознание. Бегая вокруг него, они всегда отсылали кого-нибудь посидеть в сторонке; грациозные шейки их выгибались туда-сюда – и те, кто носился, кажется, знали, что видят другие. За спиной спрятать ничего не удавалось: что замечал один щенок, сразу видели и все остальные. Он сперва подумал, что щенята общаются в диапазоне звука, который он не воспринимает, но все оказалось сложнее. Он наблюдал, как щенки стягивают с него обувь или чертят картинку – головы, пасти и лапы демонстрировали потрясающую координацию, как пальцы на человеческой руке (Джефри, конечно, не думал такими словами). Через несколько дней он стал воспринимать щенят как слитное существо, как своего друга. Одновременно мальчик заметил, что щенки стали комбинировать услышанные от него слова, порою в новых значениях.

– Ты меня играть. – Фраза казалась бездумным набором слов, но произносилась обычно, когда щенята затевали развеселую игру с предметами мебели.

– Ты мне рисовать. – По периметру всей комнаты в метре от пола тянулась рисовальная доска. Джефри в жизни не видел более грубого дисплея: доска была грязная, неоткалиброванная, стирала информацию не до конца, а сохранять вовсе не умела. Но Джефри устройство нравилось. Лицо и руки мальчика, как и губы большинства щенков, постоянно были перепачканы мелом. Они рисовали друг друга и сами себя. Щенки, в отличие от Джефри, рисовали неточно: собаки на их рисунках были крупноголовые, большелапые, с телами, словно слепленными вместе. Когда стая рисовала Джефри, руки тоже получались большими, а каждый палец – тщательно прочерченным.

Джефри потерял семью, но взамен обрел стаю Щенков.

День за днем солнечный кругослед карабкался выше по стенам. Теперь в комнате порою становилось темно. Не меньше одного раза в сутки поговорить со Щенками приходили другие стаи. Один из немногих поводов отвлечься от Джефри. Щенки садились под балконами, что-то высвистывали и пищали взрослым. Как в школьном классе! Потом ему спускали свитки, чтоб он их посмотрел, и забирали уже исчерченные.

Джефри на уроках сидел тихо и слушал. Ерзал, конечно, однако на учителей больше не кричал. Еще немного, и со Щенками получится заговорить по-настоящему. Еще немного, и Щенки помогут ему отыскать маму, папу и Йоханну.

Бывает, что ужас и боль – не лучшие учителя; обман же, когда срабатывает, оказывается самым эффективным и дешевым средством манипуляции. Как только Амдиранифани в совершенстве освоил язык богомолов, Стальной велел рассказать чужаку про обстоятельства «трагической гибели» родителей и однопометницы Джефри. Фрагмент Шкуродера возражал, но Стальной хотел установить быстрый и неоспоримый контроль.

Теперь казалось, что Фрагмент Шкуродера все же был прав: надо было, что ли, хоть оставить чужака в надежде на выживание однопометницы. Стальной грустно взирал на экспериментальную стаю Амдиранифани.

– Как мы можем ему помочь?

Молодая стая доверчиво смотрела на него в ответ.

– Джефри так страдает из-за гибели родителей и сестры. – Амдиранифани часто употреблял ненужные богомольские слова, например сестра вместо однопометница. – Он мало ест. Не хочет играть. Мне тоже очень грустно.

Стальной следил за дальним балконом. Там стоял Фрагмент Шкуродера. Не прятался, но отвернул почти все морды от свечей. Пока что проницательность Фрагмента потрясала, а взгляд сейчас был почти как в старые времена, когда ошибка каралась увечьем или чем-то похуже. Ну и ладно. Ставки выше, чем прежде, и если подступающий к горлам Стального страх обострит мышление, это только к лучшему. Он отвернулся от балкона и придал всем мордам выражение сочувствия горю бедного Джефри.

– Ты просто сделай так, чтобы оно – то есть он… понял. Никто не властен вернуть к жизни его родителей или сестру. Но мы знаем, кто их погубил. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы защитить его от них. Дай ему понять, как это сложно. У древорезчиков многовековая империя. В открытом бою у нас мало шансов. Поэтому мы нуждаемся в его помощи. Надо, чтобы он научил нас пользоваться кораблем своих родителей.

Щенкостая понурила голову.

– Да, я попытаюсь, но… – Три элемента рядом с Джефри издали низкое ворчание. Богомол сидел, опустив голову и прижав к глазам свои щупальцелапы. Создание поникло духом уже несколько дней назад, все глубже замыкаясь в себе. Теперь богомол яростно затряс головой, издавая резкие звуки несколько выше тоном, чем обычно.

– Джефри говорит, что не понимает, как работает корабль. Он всего лишь маленький… – стая не нашла эквивалента, – он правда очень молодой. Ну, как я. Вы понимаете.

Стальной понимающе кивнул. Очевидное, но оттого не менее странное следствие синглетной природы чужаков. Каждый вынужден начинать щенком, с нуля. Каждый подобен щенкостайным экспериментам Стального. Родительское знание передается эквивалентом межстайной речи. В таких условиях легко околпачить, но сейчас эта особенность доставляла крайнее неудобство.

– Но хоть что-то он может нам объяснить?

Богомол снова заворчал. Стальному подумалось, что надо бы освоить этот язык: звуки совсем простые. Достойные жалости существа эти вынуждены общаться через пасти, словно птицы или лесные слизняки. Сейчас же он полностью зависит от Амдиранифани. Пока что это не страшно: щенкостая ему доверяет. Тоже, надо сказать, удача. В нескольких своих экспериментах недавнего времени Стальной попытался развить чистую любовь там, где Шкуродер сочетал ее со страхом; вероятность, что любовь окажется эффективнее, была невелика, но, к великому счастью, именно из этой контрольной группы вышел Амдиранифани. Даже его инструкторы избегали отрицательной стимуляции. Стая поверит всему, что он скажет… как и богомол, смел надеяться Стальной.

Амдиранифани перевел:

– Есть еще кое-что, он меня уже спрашивал. Джефри знает, как пробудить остальных детей… – в переводе буквально звучало как «остальные щенкостаи», – на корабле. Вы удивлены, о Стальной Владыка?

Хотя кошмары о чудовищно смышленых богомолах перестали его мучить, Стальной бы не обрадовался, примись вокруг шнырять еще сто чужаков.

– Я и не знал, что их так легко разбудить… Но сейчас этого делать нельзя. Мы и для одного Джефри с трудом добываем пищу. – И то правда: создание оказалось крайне привередливо. – Едва ли мы сможем прокормить еще нескольких.

Снова ворчание и резкие крики Джефри. Потом:

– И еще кое-что, господин мой. Джефри полагает, что корабельный ультраволновик можно приспособить для вызова подмоги. Тогда прилетят другие, вроде его родителей.

Из тени высунулся Фрагмент Шкуродера. Парой голов он смотрел на богомола, остальными задумчиво разглядывал Стального. Стальной не отреагировал; хладнокровие он умел хранить лучше любой растянутой стаи.

– Об этом стоит поразмыслить. Вероятно, нам с Джефри и тобой надо обсудить это поподробнее. Мне бы не хотелось возиться на корабле, рискуя что-нибудь там испортить.

Слабая отговорка. Стальной заметил, как продолжавший наблюдать Фрагмент насмешливо дернул мордой.

Амдиранифани переводил синхронно, и Джефри ответил тут же.

– Ой, не надо беспокоиться. Он имеет в виду особый вызов. Джефри говорит, что обычный-то сигнал корабль… передает с момента посадки. Сам по себе.

И тут Стальной задумался, а приходилось ли ему хоть раз слышать смертельную угрозу, высказанную с такой же невинной непосредственностью.

Теперь Джефри с Амди выпускали наружу погулять. Прежде Амди нервничал, когда ему доводилось выходить. Он не привык носить одежду. Всю свою жизнь – четыре года – он провел в одной большой комнате. Он читал про мир снаружи и интересовался им, но и немного боялся его. Человеческий же мальчик, казалось, стремился туда. Каждый день он все глубже уходил в себя, хотя плакать стал меньше. Он тосковал по родителям и сестре, но иногда принимался плакать оттого, что его держат взаперти.

Поэтому Амди поговорил со Стальным Господином, и тогда их стали выпускать наружу почти ежедневно, хотя бы во внутренний дворик. Сперва Джефри просто сидел, не оглядываясь вокруг. Но Амди обнаружил, что ему самому нравится гулять, и каждый раз затягивал игру с другом еще ненамного.

Стаи учителей и стражников стояли по углам двора на желтеющем мху и наблюдали. Амди – и в конце концов Джефри – получал удовольствие, поддразнивая их. В комнате, куда гости попадали по балконам, это не было особенно заметно, а сейчас стало ясно, что взрослые побаиваются Джефри. Мальчик был раза в полтора выше обычного элемента, стоящего на всех лапах. Стоило ему приблизиться, как обычная стая сбивалась в кучу и пятилась. Они не привыкли смотреть на кого-то снизу вверх. Амди думал, что это очень глупо с их стороны. Джефри такой высокий и худой – того и гляди опрокинется. А когда бежит, то похоже, что все время пытается удержаться от падения, и получается у него это плохо. Поэтому в первые дни Амди очень нравилось играть в салки. Когда ему приходилось догонять, он старался оттеснить Джефри к белокурточникам, у которых был самый надутый вид. Если они с Джефри все делали правильно, в игре появлялся третий участник: Джефри убегал от Амди, а белокурточники бегали от них обоих.

Иногда ему становилось жалко белокурточников и стражников. Такие все из себя серьезные и взрослые. Неужели не понимают, как это здорово, что у тебя есть друг, с которым можно идти совсем рядом, которого можно потрогать?

Бо́льшую часть суток стояла ночь. На несколько часов около полудня становилось светлее, а сумерки на «рассвете» и «закате» затмевали звезды и полярное сияние, но еще не позволяли различать цвета. Амди всю жизнь прожил в помещении, но геометрические причины ситуации понимал и любил ловить момент перемены света. Джефри зимняя тьма совсем не нравилась, пока не выпал снег.

Амди дали первую в жизни смену курток. Стальной Господин велел сшить для человеческого мальчика специальную одежду, из плотной ткани, которая облегала все тело и согревала лучше любой шерсти.

На одной стороне замкового дворика снегу намело всего шесть дюймов, зато в других местах сугробы лежали выше голов Амди. В укрытые от ветра стенные ниши вставили факелы, и свет их пламени золотисто отражался на снегу. Амди читал про снег, но никогда раньше его не видел. Ему нравилось разбрасывать снег по куртке. Он мог глядеть и глядеть на снег, пытаясь различить отдельные снежинки и не растопить их дыханием. Шестиугольный мотив, едва различимый стайным зрением, зачаровывал его.

Но в салки было уже не так прикольно играть: человек с легкостью пробирался сквозь сугробы, где Амди барахтался. И еще много всего интересного умел. Например, лепить из снега шары и швырять их. Стражникам это очень не нравилось, особенно когда Джефри угодил снежками в пару элементов. Амди впервые увидел стражу в гневе.

Амди носился по открытой ветру стороне двора, уворачиваясь от снежков и досадуя. Какие классные штуковины эти человеческие руки! Как бы ему хотелось иметь пару – нет, четыре пары! Он сомкнул круг с трех сторон и побежал на человека. Джефри метнулся на слежавшийся наст, да поздно: Амди перехватил его и сверху, и снизу, опрокинув двуногого прямо в снег. Битва, конечно, вышла потешная: Амди брыкался и делал вид, что грызет Джефри ноги и руки. Амди победил, и человеку сполна воздалось за его снежки, когда щенкостая напихала ему снега за шиворот куртки.

Иногда они просто сидели и смотрели в небо, так долго, что спины и лапы начинали замерзать. Самый высокий сугроб отрезал свет факелов из замка, и за ним был хорошо виден небосклон.

Сперва Амди очаровало полярное сияние, да что там – некоторых его учителей тоже. Они говорили, что в этой области мира небесные сполохи наблюдать лучше всего. Иногда сияние так слабело, что даже отраженный снегом свет факелов мог его заглушить. Иногда полыхало от горизонта до горизонта: зеленые полотнища света с розовыми кромками колыхались, словно на легком ветру.

Он уже почти свободно общался с Джефри, но всегда – на языке людей. Человеку звуки межстайного давались плохо, даже имя Амди в его произношении едва можно было узнать. А вот Амди самношк понимал очень хорошо: так забавно, у них двоих теперь есть свой тайный язык.

Джефри полярное сияние не слишком впечатляло.

– У нас дома такое часто бывает. Это просто свет от…

Он произнес незнакомое слово и глянул на Амди. Прикольные существа эти люди: не умеют смотреть в нескольких направлениях, поэтому голова и глаза у человека все время дергаются.

– …ну, ты знаешь, от мест, где люди делают всякие штуки. Думаю, газ и отходы оттуда вылетают, потом солнце их подсвечивает и… – снова непонятное слово.

– Мест, где люди делают всякие штуки? – В небе? У Амди был глобус; он знал, какого размера мир и как ориентирован относительно солнца. Если полярное сияние создается отраженным солнечным светом, то оно в сотнях миль над землей! Амди прислонился к сбитой в подушку куртке мальчика и весьма правдоподобно присвистнул. В географии он разбирался хуже, чем в геометрии, но… – Джефри, стаи не умеют работать в небесах. У нас даже летающих лодок нету.

– Ну да, верно, ты не… Не знаю, что это такое. Но мне не нравится. Звезд не видно.

Амди знал про звезды: Джефри ему рассказал. Где-то на звездах друзья родителей Джефри.

Джефри несколько минут молчал. В небо он больше не смотрел. Амди подвинулся ближе, глядя, как трепещут в небе изменчивые сполохи. За их спинами в желтом факельном свете высился заостренный ветром гребень сугроба. Амди пытался понять, о чем друг думает.

– Коммы из твоей лодки действительно сгодятся, чтобы позвать на помощь?

Джефри ударил ладонью по земле:

– Нет! Я же тебе говорил. Это просто радио. Думаю, что заставлю их работать, а что толку? Ультраволновик на борту остался. Он слишком большой, чтобы его перетаскивать. Я не понимаю, почему Стальной Господин меня туда не пускает. Ты знаешь, мне уже восемь лет, я большой, я соображаю, как это работает… мама его настроила как раз перед тем… перед тем… – Он умолк, слова утонули в знакомом отчаянии.

Амди приник мордой к плечу Джефри. У него была теория насчет того, почему Стальной Господин упрямится. Этого объяснения он Джефри прежде не предлагал.

– Может, он опасается, что ты просто возьмешь и улетишь, а нас бросишь.

– Да что за чушь! Я тебя ни за что не брошу. Кроме того, на этой лодке не так просто взлететь. Она не предназначена для посадки на планету.

Джефри иногда говорил очень странные вещи; кое-что Амди понимал неверно, а иногда услышанное оказывалось правдой. Это что же получается – у людей есть корабли, которые не садятся на землю? А где же они тогда швартуются? Амди чувствовал, как в его уме складываются вместе новые фрагменты понимания. Географический глобус Стального Господина представлял не весь мир, а лишь очень, очень маленький уголок истинного мироздания.

– Я понимаю, что не бросишь. И ты тоже должен понять, чего опасается Стальной Господин. Он даже поговорить с тобой сам не может, только через меня. Мы должны доказать ему, что он может тебе довериться.

– Я догадываюсь.

– Если мы заставим радиоустройства работать, они пригодятся. Я знаю, что мои учителя в них не разобрались. У Стального Господина одно такое есть, но и он вряд ли разобрался.

– Угу. Если найдем другое и запустим…

Тем вечером стражникам повезло: двое их подопечных вернулись под крышу на диво рано. Стражники не стали спрашивать, чему этим обязаны.

Берлога Стального первоначально принадлежала Хозяину. Она значительно отличалась от приемных залов замка. Не впадая в хор, любую ее комнату могла занять только одна стая. Не то чтобы, впрочем, резиденция была тесной: комнат насчитывалось пять, помимо ванной. Но, кроме библиотеки, ни одна в длину не превосходила пятнадцати футов. Потолки низкие, меньше пяти футов высотой, а гостевых балконов не предусмотрено вовсе. Слуги всегда начеку в двух коридорах, граничивших с покоями. Обеденный покой, спальня и ванная снабжены особыми люками, через которые можно отдавать приказания, а также принимать яства и напитки или ароматические мази.

Главный лаз охранялся снаружи тремя стаями стражи. Разумеется, Хозяин ни за что бы не занял берлогу с единственным выходом. Стальной обнаружил восемь потайных ходов, из них три – в спальных покоях. Открывались они только изнутри, а вели в лабиринт ходов, которым Шкуродер источил стены замка. Никто, даже сам Хозяин, не исходил лабиринта полностью. За годы без Шкуродера Стальной в этом лабиринте кое-что поменял, в том числе и ходы, ведущие из берлоги.

Покои были почти неприступны. На случай падения замка в кладовых имелся полугодовой запас; воздух поступал через сеть каналов, почти такую же обширную, как лабиринт тайных ходов Хозяина. И тем не менее Стальной чувствовал себя тут лишь в относительной безопасности. Сохранялась вероятность, что в берлоге больше восьми потайных ходов, и среди них такой, что открывается снаружи.

Конечно, хор тут исключался. И вообще где бы то ни было. Единственный внестайный секс, какой он себе позволял, так это с синглетами, и то в рамках экспериментов. Слишком опасно смешивать свою личность с чужими.

После обеда Стальной перебрался в библиотеку и расслабился, устроившись за читальным столом. Два его элемента потягивали напиток, а еще один курил смесь южных трав. Наслаждение, но тоже по расчету: Стальной знал, какие именно вредные пристрастия и у каких элементов обострят его воображение до крайности.

А в игре, которую он вел сейчас, воображение обладало ценностью не меньшей, чем обычный интеллект, и в этой мысли Стальной все более утверждался. Стол меж его элементами был завален картами, отчетами шпионов с юга, докладами внутренней тайной стражи. А посреди свитков шелковой бумаги, как слоновокостный слизняк в гнезде, свернулось чужацкое радио. С корабля таких принесли два. Стальной подцепил штуковину со стола, провел носом по ее гладкой, изогнутой с боков поверхности. Лишь изделия из самой дорогой древесины, используемой для музыкальных инструментов или обрядовых скульптур, могли соперничать красотою с этим предметом. А богомол утверждал, что эта штука может передавать речь на десятки миль со скоростью светового луча. Если так… Стальной задумался, сколько проигранных битв можно было бы выиграть, располагая таким устройством, и сколько новых завоевательных походов – успешно осуществить. А если научиться делать такие дальнеговорители самим… Агенты Движения, разбросанные по континенту, окажутся так же близки, как и солдаты за углом берлоги Стального. Никто в мире перед ними не устоит.

Стальной развернул свежее донесение от древорезчиков. По многим направлениям те добились со своей самкой богомола бо́льших успехов, чем Стальной – со своим чужаком. Наверное, та была почти взрослой. Что еще важнее, при ней оказалась чудесная библиотека, которую можно было опрашивать, как живое существо. Таких данников имелось еще три. Белокурточники Стального нашли то, что от них осталось, на пепелище рядом с кораблем. Джефри полагал, что корабельные процессоры вроде данника, «только тупее» (лучшего перевода Амди не подобрал), но пока что эти процессоры бесполезны.

Располагая же данником, некоторые советники Древорезчицы уже научились общаться с богомолкой. За день они узнавали об иномирской цивилизации больше, чем слуги Стального – за десять. Он усмехнулся. Даже не подозревают, что обо всех важных открытиях на Тайный Остров прилежно отсылаются отчеты… Пускай себе возятся со своей игрушкой и своим экземпляром богомола; кое-что из найденного ими от него ускользнуло бы. И тем не менее он сетовал на судьбу.

Стальной полистал донесение. Отлично. Богомолка Древорезчицы пока не идет на контакт. Он ощутил, как улыбка переходит в смех: создание подобрало забавное имя для народа Стай. В отчете это слово было записано фонетически; не важно: в переводе оно означает «шипы» или «когти». Она, видимо, испытывала особенный страх перед боевыми когтенакладками, которые солдаты надевали на передние лапы. Стальной задумчиво облизал черный лак на собственных наманикюренных когтях. Любопытно. Когти могут вселять страх, но они также неотъемлемая часть личного образа. Стальные накладки – их механическое продолжение и потенциально ужасают еще сильнее. Он мог бы дать такое имя элитному подразделению убийц… но не всем Стаям. В конце концов, есть среди народа стай слабые, нищие, добрые, наивные… а есть и такие, как Стальной со Шкуродером. Тот факт, что существо сочло стальные когти характеризующей чертой стай, проливал любопытный свет на богомолью психологию.