Текст книги "Твой выход, детка! (СИ)"

Автор книги: Вера Перова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Твой выход, детка!
Вера Перова

Глава 1

– Лен, где запасные ключи от офиса?

– Ты что, до сих пор не уехал?

– Я не могу найти ключи.

– Слушай, Беляев. Давай без заезда в офис. Если ты туда поедешь, то это затянется Бог знает на сколько. И тогда мы никуда не успеем.

– Ладно, ладно. Я быстро!

Он радостно побежал вниз по лестнице, что-то напевая. Я стояла и улыбалась. Впереди был отпуск. Целых две недели. Первый, настоящий, совместный отпуск. Мы ехали большой компанией в Абхазию сплавляться на надувных лодках по горной реке с красивым и смешным названием – Бзыбь.

Ты не знаешь, когда тебе суждено умереть, но, быть может, какая-то часть тебя на клеточном уровне осознает, что пошел обратный отсчет, потому что в свой последний вечер Пашка был как в первую нашу встречу. Он шикарно ухаживал за мной в ресторане, нежно шептал мне на ушко милые пошлости. Он как будто знал, что должно случиться, понимал, что это наша с ним последняя ночь, и был полон решимости не превратить ее в блеклое воспоминание. Я смотрела на него и хотела так, как редко хочешь мужчину, с которым спишь вот уже восемь лет. Мы продолжали дурачиться и целоваться в машине, закончив этот вечер бурным сексом на заднем сиденье. Мы как будто снова были подростками – разве что теперь все умели, да и машина была наша.

Думаю, он так же продолжал напевать и в машине, когда на перекрестке на огромной скорости в него врезалась BMW, за рулем которой был почти мальчик. Совершенно пьяный или обдолбанный, а может, и то, и другое вместе. Мальчик, который летел с очередного тусилова и не видел красный свет светофора. Мальчик, забравший жизнь моего мужа. Мальчик, который нашел здесь свою смерть…

Вот уже год я хочу умереть. Но сердце продолжает упорно биться. К великому моему несчастью.

***

Съежившись на диване, я бродила взглядом по завиткам на обоях. Хлопнула входная дверь. Теперь Ромка не ждал приглашения. Он просто приходил. Каждый день. И кто ему дал ключи?

Он приносил еду, платил по счетам и иногда кое-как убирал квартиру. Он старался вытолкнуть из моей жизни Смерть.

Я услышала как тихонько звякнули пустые бутылки – так я пыталась пережить ночь. Затем какая-то возня у холодильника. Потом за моей спиной стало непривычно тихо. Я повернула голову. Почему он в костюме? Где его вечные джинсы?

– Куда это ты собрался?

– Ты сегодня завтракала?

– А я спросила: “куда ты так вырядился?”

– Давай вставай, иди умойся и одевайся. И пойдем…

– Куда это я должна, по-твоему, пойти?

– Лен, сегодня – год. Все соберутся: друзья, коллеги. Как без тебя?

В ушах зашумело, спазм сдавил горло.

– Я не пойду! Слышишь?!

– Пойми: надо выходить, надо общаться. Никто не хочет тебе плохого, все хотят только поддержать.

– Не нужна мне ничья поддержка. Никуда я не пойду. Вы что, думаете, что я захочу отпраздновать его смерть?

Мой голос дрогнул, покатились первые за день слезы. Сквозь соленый туман я увидела, как Ромка встал и подошел ко мне. Он обнял меня и крепко прижал к себе.

– Лен, ну пожалуйста. Ради него.

Я с силой оттолкнула его.

– Ты не хрена ничего не понял. Я же сказала, что никуда не пойду. Проваливай, – завопила я, заметив, что он хочет снова обнять меня.

Я побежала в спальню. Руки дрожали, ноги стали ватными. Я свалилась на пол, прислонившись спиной к двери. Подтянув коленки к груди, уткнулась лицом в ладони – дышать не получалось. Наступившую тишину в квартире нарушил Ромка.

– Зайду вечером.

– Больше не приходи.

– Хотя бы заставь себя помыться. Иначе вечером я сам суну тебя под душ.

Его шаги удалились. Хлопнула дверь. Он, наконец, ушел.

Долго-долго я продолжала сидеть, ни о чем не думая. Потом с трудом доползла до кровати на четвереньках, залезла на нее и закуталась в одеяло. Я начала, как всегда, принюхиваться, пытаясь уловить Пашкин запах. После его похорон, я какое-то время даже не меняла постельное белье, потому что оно пахло им. Потом оно перестало пахнуть им, а через некоторое время нестерпимо завоняло. И мне пришлось заменить его на свежее, хотя это было очень больно. Это как еще один способ оттеснить Пашку в прошлое, бесповоротно стереть его след. Сейчас мне, как никогда, нужен был его запах, в который я бы смогла укутаться и уснуть..

Как я дошла до жизни такой, где я сижу в грязной квартире, уже год практически ни с кем не общаюсь, не чесанная, и часто даже не мытая; где меня никто не любит?

***

Год назад, в тот день, когда Ромка Яковлев появился на пороге нашей квартиры с белым лицом, я уже знала, что что-то случилось. Я это просто чувствовала, но я была уверена – это не конец. И когда мы вместе с ним неслись по воскресным безлюдным улицам в больницу скорой помощи, я думала, нет, я верила, что раз в больницу, значит все поправимо. Но в приемном отделении врач, профессионально глядя мне в глаза, сказал, что моему мужу осталось жить несколько минут или в лучшем случае несколько часов. Сейчас я могу пройти к нему в реанимацию. Я молча смотрела на грязный кафельный пол и не двигалась. Вдруг оказавшись в центре полновесного кошмара, мне стало казаться, что я вот-вот проснусь. Но это не было сном. Врач терпеливо ждал. Ромка потянул меня за руку. Коридор был бесконечным. Мне казалось, что я иду по нему целый день. Но перед дверью я вдруг запаниковала.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Каждое слово, каждый жест с момента, как я вошла в эту комнату, отпечатался в моей памяти. Там на кровати лежал мой муж, подключенный к аппаратам, которые пищали и мигали огоньками. Он не шевелился, лицо было в кровоподтеках. Это зрелище парализовало меня на несколько минут. Я наклонилась к нему, наши глаза встретились. Он даже нашел в себе силы слабо улыбнуться. Я взяла его за руку, и он сжал мои пальцы.

– Я его не видел…,– еле слышно просипел он.

– Да, да. Все будет хорошо, – я наклонилась к нему и провела рукой по его волосам. – Молчи, не трать силы.

Я смотрела на его лицо сквозь слезы, оно расплывалось. Он уже уходил. Я задыхалась. Он поднял руку и погладил меня по щеке. Я прижалась лицом к его пока еще теплой ладони. Он был еще здесь. Еще. Я отчаянно цеплялась за это “еще”.

– Прости меня …

Его голос неожиданно угас. Он выглядел невероятно усталым. Последние силы он потратил на меня. Я обняла его и поцеловала, и он ответил на поцелуй той каплей жизни, что еще оставалась в нем. Я неистово верила, что пока Паша был в моих объятиях, он не мог меня покинуть. Он в последний раз прошептал, что любит меня, а потом мирно уснул. Я провела с ним некоторое время, прижимая его к себе, целуя, вдыхая его. Подошла медсестра.

– Он умер…

Я поднялась, в последний раз прижала свои губы к его губам и ушла.

В коридоре к нам подошел все тот же врач. Его голос звучал глухо и неразборчиво, как будто я была под водой. Он что-то говорил о том, когда можно забрать тело. Потом мы пошли к нему в кабинет, и я подписала какие-то бумаги. Мы сделали, что могли. Да-да. Травмы были слишком серьезны. Да-да. Мне очень жаль, крепитесь. Да-да…

На улице меня накрыл приступ рвоты. Ромка дотащил меня до машины, достал бутылку воды из салона и трясущимися руками, пытаясь меня умыть, вылил все мне на голову. Потом мы сели в салон, пристегнулись …и просидели молча с мокрыми лицами минут двадцать: я – от минеральной воды, он – от слез.

– Почему он позвонил тебе?!

Ромка застывшим взглядом смотрел прямо перед собой.

– Почему – тебе?

Он молча повернул ключ зажигания и мы медленно поехали домой.

***

Мои родители были против нашей свадьбы, особенно мать.

– Это катастрофа, зачем тебе этот брак, зачем ты лезешь добровольно в петлю? – мрачно заявила она на следующий день после ужина в кафе, где они впервые увидели Пашку и где мы им сказали о своих планах. «Вообще-то люди женятся, чтобы иметь союзников против своих родственничков» хотелось ответить мне, но вслух я сказала:

– Но ты же его совсем не знаешь.

– Я знаю достаточно. Ты что, не видишь, ему необходимо зацепиться в Петербурге любыми путями. Любыми, – она многозначительно посмотрела на меня.

Когда мать чувствовала, что теряет контроль над ситуацией и когда ее никто не видит (мы с отцом не в счет разумеется) она в один миг трансформировалась из интеллигентной петербурженки в базарную торговку. И тогда ей требовалось значительно меньше слов, чтобы выпукло выразить свою мысль.

– Вся эта периферийная шваль очень изобретательна и предприимчива, когда дело касается их трудоустройства. Никто не хочет ехать и улучшать жизнь в глубинке. Все прутся в столицы, – ее несло неостановимо.

Скользнув по мне взглядом и вспомнив с чего все началось, она продолжила уже обращаясь ко мне, но не сбавляя накала: – Какая любовь? Он будет крутить романы у тебя под носом с молодыми девицами, а ты сидеть дома, варить обеды и нянчить его сопливых детей.

Отец сидел в кресле, низко наклонив голову. На какое-то мгновенье мне даже показалось, что он спит. Я не видела его лица и не могла понять, что он думает по этому поводу. Хотя, глядя на его лысеющий затылок я знала наверняка, на чьей он стороне. Вообще, за все то время, что я не живу дома, отец ни разу не взял трубку. Говорила всегда мать, а он только время от времени вставлял комментарии. Так было не только по телефону. На сцене всегда мать. Женившись на ней, отец обрек себя на роли второго плана.

По правде сказать, мать всегда была намеренно бестактна по отношению ко мне. Она с легкостью переступала грань между грубоватой шуткой и жестокостью. За прожитые годы вместе я довольно умело наловчилась отбиваться, но события последнего месяца (поиск квартиры, денег, полная неизвестность) сильно измотали меня, и на достойную оборону сил уже не было. Я решила быть краткой.

– Послушайте, – сказала я, жалея, что не прислушалась к интуиции, которая подсказывала мне, что надо было сообщить обо всем по телефону. – У нас все серьезно. И мы уже сняли квартиру. Так что, я ухожу.

Мать задохнулась от изумления и ужаса.

– Ты загоняешь нас в могилу, – прохрипела она, картинно схватившись за сердце.

Зная, до мельчайших деталей, продолжение этого спектакля, я поднялась и молча пошла к выходу.

– Не смей вот так уходить! Разговор еще не окончен!

Уже закрывая дверь, я слышала, как мать переключилась на отца, словно все это была его вина.

– Геннадий, – орала она, – что ты молчишь? Скажи ей хоть что-то…!

***

Сегодня, как и каждый день этого года, тишина была полновластной хозяйкой моей квартиры. Правда, было несколько звонков от родителей. Последний, кажется, четыре месяца назад.

– Завтра ты придешь к нам на ужин, – заявила мама.

Ничто в мире не заставит меня прийти на этот чертов ужин.

– Не знаю, – отвечаю я.

– А что тут знать? Разве ты чем-то занята? Елена, – произносит она. – Ты не можешь скорбеть вечно.

– Кто знает. Может у меня и получится.

– Прошел уже почти год. Тебе не кажется, что пора бы перестать?

– Ты права, мам. Прошел всего лишь почти год.

– Но ты же совсем не выходишь из дома.

– Мне здесь нравится.

– С тобой невозможно разговаривать, когда ты так себя ведешь, – заявляет мать.

– Тогда зачем ты звонишь?

Людям вроде моей матери не объяснишь, что такое жалость. Это либо есть, либо нет. Главное, как все выглядит со стороны. И на это она не жалела ни сил, ни эмоций, ни нас с отцом.

Мать еще что-то говорит, но я ее уже не слышу: я только что запустила своим мобильным в стену; от удара телефон рассыпается на мелкие кусочки и обломки разлетаются по комнате. А мать, наверное, до сих пор говорит…

***

Сон так и не пришел. Я села и огляделась. С того дня я ничего здесь не трогала, и все оставалось, как прежде: его треники, смятые комком; зарядка для сотового, воткнутая в розетку; валяющиеся на полу носки; раскрытая сумка, в которую я складывала наши вещи перед поездкой.

Медленно подойдя к окну, я раздвинула шторы и выглянула. Небо просто издевается надо мной. Сегодня был один из тех навязчиво-летних дней, которые словно из кожи вон лезут, чтобы быть еще прекраснее. Небо такое оскорбительно голубое, что оставаться дома, значит совершать преступление. Как будто мне есть куда пойти.

Глубоко вздохнув, я взяла из шкафа Пашкину спортивную майку и пошла в ванную. Зеркало было завешено простыней – я не могла видеть себя. Меня здесь не должно было быть. На пустых полочках стоял только его шампунь, моя зубная щетка и паста. Я разделась и встала под горячий душ. Вода стекала по телу, не принося удовольствия. Я налила на ладонь немного шампуня. Его терпкий аромат вызвал приступ слез и одновременно принес мрачное успокоение. Постояв еще несколько минут под струями воды, я завернула голову полотенцем, сохраняя подольше запах шампуня, оделась в его майку, сверху натянула его толстовку. Теперь он был со мной. Я была под защитой своего мужа.

Пока я была в ванной, вернулся Ромик. Сейчас на нем была привычная одежда. Посуда уже была вымыта. Чайник стоял на плите. Пиццу он привез с собой. Наступал момент, когда надо проявлять интерес к чужой жизни и поддерживать беседу.

Он повернулся и уставился на меня. Потом подошел и глубоко вздохнул несколько раз подряд.

– Перестань обнюхивать меня, словно собака, – сказала я.

– Пора это прекратить. Завтра я куплю тебе шампунь для девочек.

– А что тебя не устраивает? Я вымылась.

– Давно пора.

– Пицца. Начинает надоедать, – я присела к столу.

– Хороший признак, открывающий перспективу, – он поставил передо мной дымящуюся чашку чая.

***

Они дружили с детства. Точнее – с рождения, потому что родились в одном роддоме с интервалом в несколько дней. И любили шутить на эту тему: “он мне родильный ” (вместо “родной”). А еще Пашка говорил о Ромке: “это мой запасной”. Вместе ходили в школу. Вместе приехали поступать в Питер из небольшого городка Липецкой области. И после окончания института вместе замутили фирму на Ромиковы деньги. Точнее, на деньги, которые он получил в наследство после продажи огромной квартиры своей умершей бабушки. Везде и всегда вдвоем. Меня этот тандем, по началу, сильно раздражал и удивлял. Они были совсем разные. Два антипода. Если Беляев – целеустремленный, собранный, очень серьезный, где-то даже жесткий. Он очень трудно подпускал к себе близко людей. То Ромик – легкий, веселый оболдуй, который живет одним днем. Он поддерживает почти все институтские связи, по-прежнему цокает на каждый проплывающий мимо женский бюст и по-прежнему называет грудь титьками. Такой типаж. Но на мое появление он среагировал с не свойственным ему раздражением.

– Она надолго? – спрашивал он у друга.

– Навсегда.

После нашей свадьбы раздражение сменилось холодностью и отстраненностью. Он также был единственным другом для Пашки, он также часто бывал у нас дома, они вместе успешно вели бизнес, частые вылазки на природу и походы в баньку были нормой. Но. Мы никогда не говорили с ним по душам, он старался не оставаться со мной наедине. Да что там, он даже не смотрел на меня. Короче, полный игнор. Но – интеллигентный. И только в последний год между ними что-то случилось. Ромка тихо выпал из нашей жизни, как будто его там никогда и не было. Звонки и долгие полуночные беседы на кухне о работе прекратились. Даже в редких рассказах о текущем Пашка перестал упоминать его имя. Я встречала его в общих компаниях, но он держался особняком и не подходил даже поздороваться. Так, издалека кивнет или помашет рукой и исчезает. На мой вопрос «Что же случилось?» Пашка всегда отвечал: «Ничего. Все нормально. Просто много работы».

Поэтому я была очень удивлена, что когда ничего уже было нельзя вернуть и изменить, когда я не видела и не слышала никого вокруг, он появился снова и оставался рядом, взвалив на себя всю работу в фирме, мой магазин, мои истерики, мое пьянство и совсем не деликатные комментарии моих родителей.

***

– Знаешь пицца – это гениальное изобретение. Куча свободного времени, а значит, я смогу подробнее рассказать тебе про мое новое “приключение”, не отвлекаясь на готовку.

Теперь меня ждет подробное описание фантастической Ромкиной ночи. Я тут же закурила. Девушки у него менялись почти каждый месяц. На долгие отношения он был не способен.

– Да, кстати, родители просили тебя поцеловать.

– Они что, и сегодня пришли? – моему возмущению не было предела.

– Да-а. А твоя мама даже толкнула очень трогательную речь.

– Слушай, только не надо пересказывать. Я вообще не хочу говорить о них.

– Хорошо. Тогда – о моем свидании.

Рассказывая свои истории, он даже не ждал от меня реакции, просто говорил и говорил безостановочно. Поначалу я слышала только его голос, но со временем я стала улавливать происходящее. Для Ромки все это было сплошным праздником. Иногда его рассказ вызывал и у меня улыбку. Было это правдой или придуманной им многосерийной сказкой, я не знаю? Слушая его очередную мелодраму, я успела откусить пару раз от своего куска пиццы, а он уже доел все остальное. И по-прежнему не собирался уходить. В какой-то момент он неожиданно замолчал и начал убирать со стола.

– Лен, давай поговорим, – он пытается быть мягким, но, видя мое выражение лица, не может скрыть раздражение. – Слушай, посмотри на себя, ты превратилась в настоящую развалину. Ничем не занимаешься. Не работаешь. Вся твоя жизнь свелась к сигаретам, вину и сну. В квартире бардак. Нет сил видеть, как с каждым днем ты опускаешься все ниже и ниже.

– Рома, перестань говорить как моя мать.

– Тогда перестань вести себя как ребенок.

Как будто я и без него не знаю, что все зашло слишком далеко. Как будто мне не тошно от того, как я живу. Что моя жизнь превратилась в расплывшиеся пятна дней, которые ничем не отличались друг от друга, как серии мыльной оперы, которую смотришь по привычке, хотя никто из персонажей тебе не интересен. А ведь самое страшное, что дело было не только в том, что я потеряла мужа, а с ним и смысл жизни. Было еще что-то, о чем я боялась думать, но это что-то сидело во мне и расползалось по моей душе, по моим воспоминаниям словно ржавчина, искажая и коверкая всю мою прошлую жизнь.

«Почему Пашка позвонил Ромику, а не мне?»

Яковлев продолжал свою гневную, но праведную речь. Сейчас он был где-то в середине списка дел, которые я могла бы сделать за время, потраченное мной на слезы, сопли и жаление себя. Бла-бла-бла. Это было невыносимо. Вскочив, я заткнула уши и закрыла глаза. Ромка обнял меня и снова усадил. Я кладу голову ему на плечо, утыкаюсь лицом в шею и тихо плачу.

– Почему бы нам с тобой не пойти куда-нибудь сегодня вечером? – нежно прошептал он, касаясь губами моего уха.

– Не-е-ет, – возразила я, все же прижимаясь к нему помимо собственной воли.

– Давай просто выйдем из дому и прогуляемся. Нельзя же все время торчать взаперти. А завтра, может, зайдешь в магазин. Мне там очень тебя не хватает.

– Плевать мне на магазин! – меня это мало волновало.

Магазин был в моей прошлой жизни (которую не мешало бы прояснить).

– Так, хорошо. Тогда зайду с другого бока. А давай где-нибудь отдохнем вместе. Устроим себе каникулы.

– Я не нуждаюсь в каникулах.

– А я уверен, что нуждаешься. Только позволь, и я буду тобой заниматься двадцать четыре часа в сутки без перерыва на обед. Я буду тебя баловать, холить и лелеять. Именно это тебе и нужно, чтобы встать на ноги.

Он увидел, как широко раскрылись мои глаза от удивления.

– Ладно, я подумаю, – сказала я, чтобы как-то свернуть эту тему.

– Обещаешь?

– Да. А теперь иди, я хочу спать.

Я встала и направилась к входной двери. Он достал телефон и уже договаривался о встрече с очередной подружкой. Выйдя на лестничную площадку, он наклонился ко мне, звонко чмокнул в щеку и шепнул на ухо “до завтра. Скажешь, куда хочешь поехать, но не звони слишком рано – намечается бурная ночь”. Вместо ответа я закатила глаза и захлопнула дверь.

Лежа в постели, я снова и снова прокручивала сказанное Ромкой. Похоже на то, что он всерьез взялся за эту идею и решительно настроен потащить меня “на каникулы”. Я знаю, он тоже очень устал. Этот год дался и ему с большим трудом. Ему тоже нужны были «каникулы». Но представить нас вместе – это слишком. Нужно было срочно что-то придумать.

Глава 2

Итак, скоро неделя, как Ромка обрушил на меня мощный поток своих идей и предложений – все как один похожи друг на друга, менялись только названия стран и количество часов перелета. Например, вчера он притащил очередной рекламный буклет и, как бы невзначай, перед уходом «забыл» его на кухонном столе. Я подошла, чтобы выкинуть его в мусор и без особого интереса полистала красочные глянцевые страницы. Да, и в этот раз ничего нового: пляж с шезлонгами, пальмы, коктейли с сомнительным ромом и толпы девушек с загорелыми блестящими телами, на которые можно пялиться весь день. Словом – Ромкина мечта. Меня даже замутило при мысли о том, что придется подвергнуть себя многочасовому перелету в тесном салоне самолета с затекшими ногами и орущими детьми, потом несколько дней валяться под палящим солнцем на крохотном пляже; ночью скакать под дикии вопли на танцполе или наливаться разбавленным спиртным у стойки бара. А потом снова: салон самолета, затекшие ноги, орущие дети. Очень большие сомнения, что это мне поможет.

Я всю ночь ворочалась с боку на бок. Сна не было ни в одном глазу. В голове крутилась назойливая картинка: счастливый Ромка в плавках, с обгоревшим носом и прилипшим к щеке песком. Я понимала, что он не отступит, но и согласиться на его задумки было выше моих сил. Тем более, что ни какие «каникулы» меня не вытащат из этой ямы. Менять все надо было кардинально и окончательно. А раз так, то надо для начала взять себя в руки и прекратить себя жалеть. А потом самостоятельно, слышишь Лена – самостоятельно, искать из всего этого выход, а не ждать, что это кто-то сделает за меня.

Я прошлепала босыми ногами на кухню, прихватив с собой ноутбук. Пока я ждала, когда закипит чайник, в голове моей вертелись собственные переживания. Где выбрать место для проживания? Какое окружение способно принести мне спокойствие и умиротворение? Какая природа будет окружать меня? Весь остаток ночи я бродила по интернету, пытаясь отыскать место, которое примет меня как пазл. И когда стало светлеть за окном, я с ледяными ногами и чугунной головой, поплелась в кровать. Решение было принято. Поселок на берегу Онежского озера найден. Теперь надо продать машину (при этой мысли у меня сразу потели ладони и холодело внутри) и на эти деньги искать там жилье.

Кстати, по поводу машины не было никаких сожалений. Это был Mersedes-Benz GLA-Class. Мне ее подарил Пашка в прошлом году. Конечно, я была рада. Машина к тому времени нужна уже была позарез: магазин и все дела. Но я с удовольствием ездила бы на чем по проще, а все эти понты и выпендреж были мне не по душе. Но Беляеву нужна была статусность и теперь я ему за это благодарна – она была не дешевой и этих денег, по моим расчетам, должно было хватить на небольшой домик. Правда была одна проблемка – я была абсолютно уверенна, что начни я продавать ее чужим людям (а при моем «умении» вести такие дела и моем космическом везении я обязательно наткнусь на каких-нибудь аферистов) и меня обязательно убьют. Ну, или если не убьют, то точно обманут. И на этом все закончится. Значит, покупателей надо было искать среди своих.

Ближе к вечеру и немного порепетировав речь, я набрала первый номер из списка в Пашкином телефоне. На одном дыхании я выложила всю информацию какому-то Сереге, который был записан у него, как «Серега друг» и которого я совершенно не помнила, хотя всех друзей своего мужа я знала. Так мне, во всяком случае, казалось. Он обещал это «прикинуть» и позвонить завтра-послезавтра. Но буквально через час на меня обрушилась целая лавина звонков от бывших друзей, подруг и сослуживцев с вопросами и предложениями. Как будто народ только и ждал, когда я начну распродажу.

Через несколько дней дело было сделано, и на моем банковском счету прибавилась кругленькая сумма. Все оказалось гораздо проще, чем я себе это представляла. Теперь надо было собраться духом и поставить в известность родителей, а главное, как-то объяснить все Яковлеву.

Мы только что поужинали.

– Через неделю я уезжаю, – я постаралась, чтобы мой голос звучал абсолютно естественно.

Он удивленно поднял на меня глаза.

– Поселок Вознесенье. Это на берегу Онежского озера.

– На берегу чего?! Издеваешься? Что за бредовая идея?

– Только не начинай, – я поняла, что спокойного разговора не получится.

– Да это же зажопь херова! Ну, уж нет, ты туда не поедешь! – его голос гремел по всей квартире.

– Это почему это?

– Да потому. Я зову тебя к морю, что бы хоть как-то восстановить, а после этой поездки тебя уже никто и ничего не восстановит.

Я встала и принялась лихорадочно перекладывать с места на место все, что попадалось под руку. Сил на то, чтобы его уговаривать не было. Да и с какой стати. Кто он мне? Он даже не мой друг. Ну, да. Спасибо, конечно, ему, что не бросил, что помогал и… сейчас. И с магазином…Но это не дает ему никакого права мной командовать.

– И не рассчитывай, что я поеду с тобой, – было ясно видно, что он взбешен, разочарован и напуган. Такого поворота событий он точно не предвидел.

– А я и не рассчитываю. Я хочу начать другую жизнь, и из этой жизни я ничего и никого тащить за собой не собираюсь.

Молчание. Он смотрит мне прямо в глаза. На миг мне показалось, что я разговариваю с собственным мужем. Но в отличии от Пашки, который вечно о чем-то думал, который терпеть не мог серьезных разговоров, который в подобной ситуации полез бы в телефон или сказал бы первую пришедшую ему в голову шутку, только чтобы все не стало уж слишком серьезным. Ромка слушал внимательно, он был со мной в одной теме, и я прекрасно видела, как печалит его мое состояние.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А как же магазин?

– Не знаю. Потом, наверное, продам, – бросила я равнодушно.

***

Когда я, после окончания института металась по разным компаниям и организациям, в надежде отыскать себе что-то по душе, Пашка в запой работал, раскручивая собственную фирму. Конечно, он звал меня, и терпеливо ждал, когда я набегаюсь и включусь в его команду. Но я, чуть ли не с детства, знала, что нам работать вместе нельзя ни при каких обстоятельствах. Примером были мои родители, которые, ругаясь и обзывая друг друга, периодически устраивали производственные собрания и летучки у нас на кухне, у себя в спальне, в коридоре, на балконе и даже в общественном лифте, чем до смерти пугали меня и безумно радовали соседей.

– Ну что, опять? – Пашка появился в дверном проеме.

Я сидела зареванная на кухне, в которой было много сигаретного дыма и совершенно не было обеда. Говорить не хотелось. Я ни на что не способна. Хозяйка – никакая, работы – нет. Даже ребенка родить не могу. Если так пойдет и дальше, скоро не будет и мужа.

– Та-а-ак, понятно. Пошли спать. Уже поздно.

А через несколько дней, он усадил меня в машину, прямо в домашних штанах и кроссовках на босу ногу, и привез в небольшой переулок в двух кварталах от нашего дома. Открыл огромную стеклянную дверь ключом и втолкнул меня внутрь. Там было грязно, пахло плесенью и мышами. Я нерешительно протопала туда-сюда. Помещение было маленьким (в высоту больше, чем в длину), в углу – прилавок, напротив прилавка – большое окно-витрина. А, вот еще одна дверь. Я заглянула. Там крохотная подсобка с выходом во внутренний дворик и еще туалет.

– Он – твой, – сказал Пашка, протягивая ключ.

– Кто?

– Магазин.

– Магазин? Магазин чего? – Я таращилась на него, пытаясь понять, где подвох.

– Да, чего хочешь. Можно продавать сигареты, мороженное, кофе, газировку…

Я выбрала кофе.

***

– Продашь? А чем ты будешь заниматься? Да ты больше двух дней не продержишься в этой дыре. Там же дождь, снег и холод десять месяцев в году. Вернешься вся потерянная и будешь умолять отвезти тебя куда-нибудь к солнцу.

– Какое солнце! Пойми – это не отпуск! Мне надо научиться жить одной обычную жизнь: вставать каждое утро на работу (вот с этого я зря начала), готовить ужин, покупать продукты, оплачивать счета в конце-концов. А ты предлагаешь мне поехать в какой-нибудь Таиланд, сутками выплясывать на пляже и вернуться с татуировкой дракона на жопе?! – я была в отчаянии. И уже еле слышно: «Ром, помоги мне…»

Тяжело поднявшись с дивана, он подошел ко мне и положил ладони мне на плечи. Лицо его сделалось очень серьезным, даже немного злым. Он больно сжал мои плечи, чмокнул меня в щеку и направился к двери, не произнося больше не слова.

В постели, закутавшись в одеяло, я пыталась утихомирить бешенное сердцебиение.

Как я буду справляться сама? Ведь я же никогда не жила самостоятельно. Сначала это был дом родителей, потом наша с Пашкой маленькая съемная квартирка-студия, потом эта шикарная квартира, купленная два года назад. И даже последний год я была под полной Ромкиной опекой. Магазин, и тот, не был лично моим – я ни в каких критических ситуациях не парилась, потому что полностью полагалась на мужа. Он решал все. То есть абсолютно все! И я с радостью, но совершенно инфантильно, доверилась ему и начала жить его жизнью. А свою, без сожаления, забросила на антресоль.

Сейчас мне было очень страшно, но я должна доказать всем, и себе особенно, что в состоянии довести задуманное до конца.

***

Вот уже несколько часов, как я пытаюсь собрать себя и свои вещи в дорогу. Шкаф опустел, несколько сумок набиты, кругом валяются разбросанные вещи и обувь – это то, что не влезло. Я боюсь, не забыла ли я что-то нужное, хотя уверенна, что и половина этих шмоток мне не пригодится. Так, как будто все. Осталось только купить кое-что из косметики. Придется сделать над собой усилие и выйти «в люди».

Когда последний раз я шла этой дорогой? Это была моя улица. Когда-то я проводила на ней все дни – бегала по утрам пробежку, встречалась с подругами в кафе, бежала на работу. Когда-то просто прогулка по ней наполняла меня счастьем.

Уже год все иначе. Я боюсь и не люблю ее. И все это из-за людей. Я не знаю, как это назвать, но что-то мешает сказать правду, когда тебя спрашивают, как дела. Словно кто-то в тебе удерживает истинные чувства под замком. Все мои вылазки из дома происходили исключительно поздним вечером в ближайший супермаркет за сигаретами и спиртным. Ромка наотрез отказывался мне их привозить. Как-то я возвращалась домой с бутылкой коньяка и тут меня окликнула бывшая подруга. Одна из тех (да чего уж там – из всех), которые странным образом испарились сразу после похорон.

– Ленка, привет. Ой, прости – все собираюсь тебе позвонить. Ну, как ты?

Вообще-то я должна была сказать, что у меня все в порядке, или хорошо, или более-менее, или как нельзя лучше, и клянусь, я открыла рот, чтобы произнести что-то в этом духе, но вместо этого я показала ей бутылку и сказала: