Текст книги "Твой выход, детка! (СИ)"
Автор книги: Вера Перова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
Глава 11
– Ты едешь? – Лилькин голос в телефоне выбил меня из колеи.
– А билеты…
– Я уже взяла, – нетерпеливо проговорила она. – Ну, так как, едешь?
Я молчала, растерянно оглядывая комнату. И одним выдохом:
– Да.
– Отлично. Поезд в 12.40. Встречаемся на вокзале.
Я была готова за десять минут – просто накидала в сумку, что под руку подвернулось. Собравшись с духом, набрала Рому:
– Я должна тебе кое-что сказать… У Егорыча случился инфаркт …
– Не понял, что случилось? У какого Егорыча?! – Ромка не скрывает раздражения. Или от того, что я его отвлекаю от работы, или такая реакция на упоминание всего того, что может быть хоть как-то связано с Вадимом.
– Ну, у Алексея Егоровича, мужа Валентины Ивановны. Там, у меня в деревне, – нетерпеливо поясняю я.
– Понял. И что?
– Я должна поехать…
– А ты-то здесь причем?
– Ну я же с ними прожила полгода, они мне как родные…Подожди не кричи! Поверь, эта поездка… она мне необходима…Нет, приезжать не надо…
– Ты что, ненормальная? – уже бежал и, задыхаясь на ходу, кричал в трубку Ромка. – Какая поездка? … Я сыт по горло! Что ты творишь?… Зачем? … объясни… Зачем? Никуда не уходи! Я скоро буду.
Я нажала «отбой». В ушах стучало молотом.
Он прав: я ненормальная.
***
Он приехал на вокзал, еле-еле успевая к поезду. Мы стояли на перроне. Лиля уже зашла в вагон. Лил дождь. Рома держал над нами большой черный зонт, борясь с порывами ветра.
– У тебя, что к нему такая безумная любовь?!
– Ну, причем тут это? Совсем нет…Я еду попроведать Егорыча …Да и надо забрать вещи… И потом, что ты так взбеленился я же еду с Лилей?!
– Какие вещи?! С Лилей…! – Он судорожно дернул головой и посмотрел в сторону.
– Слушай, хочешь, сейчас отправим ее, а потом поедем вместе?
– Ты прекрасно знаешь, что я не могу. До сдачи проекта остался месяц – у меня полно работы. Да и вообще, зачем мне туда ехать?
Я почти физически ощущала его отчаяние.
– Ром, не волнуйся. Все будет нормально, я вернусь в воскресенье вечером.
– Тебе нужны еще деньги? – не глядя на меня, спросил он.
– Ты что, шейх! Ты и так потратил на меня все нефтедоллары Саудовской Аравии… – вышло глупо и не смешно.
– Не пори чепухи, – мрачно проговорил он.
Боже мой! Боже мой! Что я делаю?! Сейчас он уйдет, растворится в толпе и навсегда исчезнет из моей жизни.
Я знала, что совершаю ошибку. Знала, что отступать надо сейчас, пока еще не слишком поздно, но меня словно тянула туда какая-то неведомая сила, сопротивляться которой, я была не в состоянии.
– Я пошла, – выждала секунду и спросила: – У нас все хорошо?
– Не знаю…
Я пыталась поймать его взгляд, но его лицо уже было заперто, развернулась и зашла в вагон.
Он остался на перроне, наблюдая, как поезд медленно начинает движение, оглушенный, опустошенный внутри, безнадежно стараясь себя уверить, что я вернусь, и жизнь наладится, наладится, наладится…
***
– Приехали, – Лиля тронула меня за плечо.
Я резко поднялась, выпадая из дремотного полузабытья, споткнулась о свою сумку на полу, нагнулась, чуть не упав от крутнувшихся перед глазами кресел и выпрямилась, пережидая приступ головокружения. Надо же, как заснула. Я зашагала за Лилей по проходу, глядя напряженно под ноги. Этого еще не хватало – рухнуть тут в отключке. Мы вышли из вагона. Я вернулась после почти трехмесячного отсутствия! Приближалось лето и все некоторым образом изменилось. На перроне было заметное оживление: к местным добавилось немного туристов с рюкзаками, сумками, собаками и детьми. Ветер превратился из колючего злюки в ласкающий весенний ветерок.
– Ты чего такая бледная? – она испугано оглянулась на меня. – Тебе плохо?
– Нет, все в порядке. Просто немного голова закружилась.
– Ну-ка дай я понесу, – она забрала мою сумку, не смотря на мое вялое сопротивление.
Мы перешли оживленную площадь, направляясь туда, где одиноко стоял весь залепленный грязью внедорожник Вадима. Ни в машине, ни около нее никого не было.
– Какого черта! – Лилька схватила телефон и начала яростно набирать брата. – Где носит этого гаденыша! … Вадим! Ты где?…Господи, да мы давно уже около машины! – она со злостью засунула телефон в карман. – Сейчас придет, потерпи немножко, – заботливо попросила она меня.
– Только не говори ему ничего, – попросила я. – Не хочу… – я неопределенно махнула рукой.
– Хорошо, – кивнула она. – Я все поняла.
Прибежал Вадим, обнял сестру и, поймав мой взгляд, криво улыбнулся мне, то ли, намекая на наше последнее свидание, то ли опять был не в духе. Он сильно изменился: его лицо стало измученным, вытянулось, глаза, обрисованные темными кругами, блестели от бессонницы, а может от алкоголя. Я забралась на заднее сиденье. Головокружение сменилось тошнотой.
Потерпи, потерпи… Сейчас важно добраться до дома.
– Как отец?
– Да все нормально! Никакого инфаркта! Этот мудак местный ошибся! А в город привезли, так там сказали, просто давление скакнуло. Гипертонический криз что ли. И откуда эти дебилы берутся! – он с силой нажал на педаль, выкручивая руль, и машина резко рванула с места. – Дня два – три полежит и домой отпустят.
– Понятно. А мама как? – Лилька рукой показывала, что бы он не гнал.
– Сейчас уже лучше. Попереживала, конечно, поплакала.
Я рассеяно слушала их разговор и радовалась, что сижу сзади и можно не держать лицо и спокойно думать о своем. Я вернулась! И так мне вдруг стало тепло и радостно от этой мысли, что я даже поймала на себе удивленный взгляд Вадима в зеркале заднего вида, который не мог понять, по какому поводу появилась улыбка на моем измученном за дальнюю дорогу лице. Сидя в машине и глядя в окно, я уже почти полностью выпала из своей прошлой жизни и потеряла ощущение будущего – казалось, мы всегда будем ехать и ехать по этой бесконечной дороге. Я помнила все слишком хорошо, слишком отчетливо: вот березовая рощица, а за ней – поле, а сейчас за горкой появится синяя крыша из железа. Словно вернулась к себе домой после долгого отсутствия. Я боялась встречи с Вадимом, боялась, что воспоминания замучают меня. А вышло все наоборот. Всю дорогу Вадим вел себя так, будто мы расстались только вчера, будто я никогда и не уезжала. Я достала телефон и отбила SMS-ку Роме: «Доехала. Позже позвоню. Целую». В ответ – ничего. Не отрывая глаз от окна, я упиралась в пейзаж, который столько месяцев подряд был моей единственной вселенной. Господи! Как мне его не хватало. Мы въехали в деревню, и повеяло безысходностью – она была почти безлюдна. Многие дома выглядели брошенными: раскрытые двери, окна, забитые полиэтиленом. Где-то на веревке сохло белье. Перед покосившимся забором двое детишек играли в мячик. Какой-то мужик ремонтировал трактор. Вдалеке показались два дома: мой и Вадима. Ну, слава богу, доехали. Через несколько минут мы были у моей калитки.
– Все вместе к старикам пойдем? – Лиля обернулась ко мне.
– Слушай, вы идите, а я закину вещи домой и немного погодя приду.
Она понимающе кивнула и вылезла из машины.
– Сиди, – Вадим жестко удержал меня за руку.
Он быстро выпрыгнул из машины и отдал сумку сестре, которая нетерпеливо топталась у багажника. Я вижу в зеркале заднего вида, как они о чем – то нервно разговаривают. Вадим закуривает, потом делает шаг к водительской двери, но Лилька пытается удержать его, продолжая что-то говорить. Не обращая на нее внимание, он открывает дверь и садится в машину. Я вижу, как она, махнув рукой, поворачивает в сторону родительского дома.
– Поговорим?
Наступила тишина. Несколько минут мы сидели, тупо уставившись в лобовое стекло, думая каждый о своем.
– Я правильно понял, ты не останешься, да?
– Кажется, да.
Он поворачивает голову и смотрит на меня.
– Почему?
Я глубоко вздыхаю.
– Потому.
С минуту он обдумывает мой ответ, а потом смотрит на руль и медленно произносит:
– У тебя кто-то есть?
– Да.
Я смотрю на обессиленного Вадима, и меня охватывает жалость к нему.
– Иногда мне хочется умереть, – говорит он хрипло.
Слишком откровенно. Потом он, конечно, пожалеет о своих словах, но сказанного уже не воротишь.
– Послушай, – говорю я, – я признаю, что поступила плохо по отношению к тебе, но, согласись, ты тоже не был со мной полностью честен. И там, в Питере, в нашу последнюю встречу, ты ясно дал понять, что не хочешь продолжать со мной отношения. Так чего уж теперь? Да, все складывается не так, как хотелось бы, и мне до сих пор трудно отпустить тебя, но продолжаться больше так не может. Я прошу тебя, давай не будем больше выяснять отношения и портить друг другу эти несколько дней. Тем более, для меня это уже не имеет никакого значения, потому что все мои мысли теперь только о ребенке…
Он медленно поворачивает ко мне голову. У него серое окаменелое лицо.
– Каком ребенке? Ты хочешь сказать, – наконец выговаривает он, – что беременна?
Я внезапно чувствую себя так, словно из меня выпустили воздух.
– Что-то типа того.
Нашариваю ручку, открываю дверь и медленно вылезаю из машины, а в мозгу у меня вертится только одно: черт! черт! черт!
***
Я зашла в дом, добрела до дивана и рухнула на него. Блин, как же у меня это выскочило? Ведь я совсем не планировала ему говорить о ребенке. Мне хотелось вылезть в окно и бежать отсюда до самой Гренландии.
Я вытащила телефон из кармана куртки и набрала Ромку.
– Да, – глухо ответил он.
– Ром, я доехала…
– Лена, мне сейчас неудобно говорить – я на совещании. Позже перезвоню.
По голосу было слышно, что он не в своей тарелке: чем-то озадачен, даже раздражен…
– Хорошо, – ответила я в пустоту – он уже положил трубку.
Час спустя, после того, как я приняла душ, разобрала сумку и сложила вещи в комод в своей спальне, я взяла подарки и отправилась к старикам. Дверь открыла Лилька. На ней были обрезанные джинсы и полосатая футболка. Волосы она затянула в хвост.
– А я думала, ты не придешь.
– С чего это?
Она пожала плечами и кивнула в сторону машины.
– Вы там, кажется, поругались…
– Хм, как всегда. Он здесь?
Она отрицательно мотнула головой и потеснилась, давая место Валентине Ивановне:
– Наконец-то моя маленькая девочка приехала! – она тепло обняла меня. Позади нее радостно прыгал и лаял Норд.
– Леночка! – она отстранилась, разглядывая меня своими лукавыми глазами. – Хорошо выглядишь, прям сияешь вся! Загорела, что ли? – она опять притянула меня к себе: – Как приятно тебя снова видеть! Ну что ж мы в дверях-то… Заходи, заходи, – гостеприимно засуетилась она.
Я сняла куртку и прошла в комнату, Норд, радостно лая и виляя хвостом, прыгнул на меня и опрокинул на ковер.
– Как живешь, собакин? – спросила я, а он в ответ принялся облизывать мне лицо.
– Он узнал тебя.
– Невероятно!
***
Мы накрывали на стол, бегая между кухней и столом в гостиной, а Валентина Ивановна сидела на стуле и забрасывала меня вопросами о моей жизни.
– Ты похорошела, Леночка.
– Спасибо.
– Знала бы ты, как я рада, что ты несколько дней пробудешь у нас … Моя вторая дочка вернулась домой.
Волнение лишило меня дара речи. Я чувствовала себя у них как в теплом родительском доме, где мне все рады и меня всегда ждут. В доме, которого до этого у меня никогда не было.
– Я так рада, что вернулась. – Только произнеся эти слова, я поняла, до чего я на самом деле рада.
– Здесь мало что переменилось, верно?
– Да, почти совсем ничего. Только…
На плите в большой кастрюле закипела вода.
– Надо забрасывать пельмени, – встрепенулась она и, уже по-матерински – ворчливо: – Ну, где Вадим? Лиль, позвони ему, чего он копается?
Лилька вышла в коридор и глухо, быстро переговорила с братом.
– Ма, он не придет.
– Как это? Что ты такое говоришь? А пельмени? Он же голодный. Пойди – приведи его.
– Никуда я не пойду. Ты же знаешь его, если сказал, то ни за что не придет. Еще не хватало, чтобы он психанул и смылся, а я хотела с ним завтра к папе съездить и заодно из квартиры оставшиеся вещи вывезти.
– Давайте я схожу, – предложила я, понимая, что в создавшейся ситуации есть и моя вина.
***
Я подошла к входной двери Вадима и на минутку прислушалась… Тишина. Нервно поправила волосы, гадая, что он скажет…что я скажу… С тревожно бьющимся сердцем я постучала. Он открыл дверь, сделал шаг в сторону, и я нерешительно переступила порог. Этот коридор, эта гостиная… Мельком глянула в открытую дверь спальни: кровать была не застелена, из-под сбитой простыни виднелся матрас. У кровати – переполненная пепельница, в углу – стул с кучей одежды.
Вадим обошел меня, закрыл дверь, повернулся и со стоном, с силой стиснул меня сзади обеими руками, а потом медленно, подробно принялся целовать мне затылок, шею, волосы, плечи – не отпуская, не давая отстраниться, чтобы не нарушить с такой болью вымечтаное объятие. В глубине души я ждала чего-то, и это что-то случилось.
Мы прошли в комнату и сели на диване. Я сделала то, чего хотела, в чем нуждалась в данный момент: села, прижалась к нему. Он обнял меня за плечи.
– Лен…
– Да…
– Понимаешь, об этом трудно говорить. Но мне просто интересно: ты хотя бы иногда думаешь о нас? В смысле о нас с тобой?
– Да, – сказала я. – Конечно.
– То есть я даже не совсем это имею в виду. В смысле тебе никогда не казалось странным, что мы все время как бы сами себя останавливали? Мне кажется, мы бы могли все-таки чуть больше постараться, чтобы сделать друг друга счастливее, – даже в нынешнем экстремальном положении говорить о таких вещах напрямую ему было тяжело.
– Ну, просто у нас с тобой были такие отношения, – сказала я. – И мне казалось, они нас обоих вполне устраивали, разве нет?
– Наверное, да. Наверное. Но последние дни я все думаю: а чего мы, собственно, ждали?
– Видимо, мы ждали, когда начнется наша настоящая жизнь. Возможно, это было ошибкой.
Вадим сделал судорожный вздох.
– Наверное, это действительно было ошибкой, – сказал он. – Наверное, да. Наверное, я любил тебя, но боялся в этом признаться. Мне…не знаю… было слишком страшно в этом признаться. А теперь я жалею об этом…
Он сидел, ссутулившись, сильно сжав руки и напряженно уставившись в пол.
– Ведь все могло сложиться иначе, – сказал он. – Что произошло?
– Не знаю, – сказала я.
Минуту мы не шевелились и не говорили, недоверчиво глядя друг на друга.
– Мы струсили, – сказала я наконец. – Это не было трагической ошибкой. Это было просто глупостью, нечаянным срывом.
– Наверное, ты права, – задумчиво произнес он.
Я молча сидела и смотрела на пустую белую стену перед собой.
– Вадим, а почему ты не развешиваешь свои фотографии на стенах? Они у тебя такие красивые – было бы здорово.
Он поднял глаза на стену.
– Понимаешь, когда отец напивался, то обязательно устраивал в доме погром: ломал мебель, разбивал посуду, оставлял в стенах выбоины от кулаков. Мать даже их не заделывала, а просто завешивала рамками с фотографиями, поэтому я ненавижу фотографии на стенах.
– О боже, – говорю я. – Как же ты не сошел с ума?
– А я – сошел, просто никто этого не замечает, – отвечает он. – Мне не терпелось свалить отсюда ко всем чертям. И вот ирония судьбы: я снова там, откуда уехал.
– Ты здесь так и будешь жить?
Он пожал плечами.
– Ну, где-то ж надо жить.
Меня это несколько удивило. Как будто ему все равно, где жить. Я
попробовала представить себе, каково это – когда тебе все равно, где твой дом, когда он не тянет тебя постоянно за сердце. Невыносимая свобода.
Вадим поглядел на меня, но ничего больше не сказал. Мне вдруг очень трудно стало смотреть в эти глаза, словно они меня насквозь видели.
– Вадим…я очень сожалею о том, что исчезла тогда вот так, в один момент…Это было нечестно…Извини…
Он уперся в меня взглядом.
– Не надо ни о чем жалеть, – жестко возразил он. – Ты построила новую жизнь с ним…и я очень рад за тебя.
Его голос чуть дрогнул и к моему горлу подкатил комок. Его взгляд стал более настойчивым, он продолжил, но уже мягче:
– Ты тогда приняла правильное решение. У тебя будет ребенок… У нас нет и не может быть общего будущего.
Он был стопроцентно прав – мы бы, наверняка, в конце концов расстались. Какое-то время ни он, ни я не шевелились. Я набрала побольше воздуха в легкие.
– Уже поздно, я пойду, так будет лучше.
– Мы все друг другу сказали.
– Думаю … да.
Он пошел со мной к двери:
– Спокойной ночи.
– И тебе.
***
Идти домой не хотелось, и я, позвонив Лильке, пробираюсь к ней в комнату. Она ныряет опять под одеяло и смотрит на меня. У нее воспаленные глаза. Похоже, она плакала.
– Ну? – произносит она. – Как все прошло?
Я медленно качаю головой. Все грустно.
– О, черт, – говорит Лиля.
– Ага, – устало соглашаюсь я и поднимаю край одеяла. Она двигается к стене, чтобы я тоже могла лечь.
– Что ты теперь будешь делать?
– Да ничего. Продолжу жить…
– Мама там тебе оставила пельмени.
– Я сейчас не хочу…
Мы помолчали какое-то время, потом Лилька рывком села на кровати и пристально посмотрела на меня.
– Что?
– У тебя, наверное, все равно странные ощущения от этой встречи с ним?
– Не спорю…Но, Лиль, должна тебя сразу остановить… Не придумывай того, чего нет…
– Ладно, ладно! И все-таки…
– Ты права…Я беспокоюсь за него…
– Не ты одна!
– Почему-то я так и думала…
– Мне просто надоело наблюдать за тем, как на моего брата сваливается одна напасть за другой. Облом за обломом! Это не упрек, Лен…но после твоего отъезда он вконец извелся…
Я тоже села рядом с ней.
– Он с головой погрузился в работу, все время где-то болтался, избегал всего, что могло напомнить ему о тебе. У него же первая реакция – я виноват во всем. Ну, ты же знаешь его принципы. Он же нажирался в стельку. Непонятно, как он вообще не откинул копыта. Я часами вынуждена была слушать его пьяный бред по телефону. И чего там только не было: и в основном ты – вдоль, и поперек, и по диагонали! И это при том, что прошло уже больше двух месяцев с твоего отъезда и никто с тех пор не мог произнести твое имя, не рискуя спровоцировать ядерную войну.
– А что теперь? – спросила я.
– Понемногу оживает.
– Если бы я могла хоть чем-то помочь ему…
– Хочешь пожалеть его?!
– Я вовсе не это имела в виду…
Она криво усмехнулась:
– Да знаю я, просто подкалываю… Чтобы ты не говорила, между вами всегда что-то будет, тут уж ничего не попишешь. Вы сделали выбор – каждый свой.
Подруга обнимает меня; она теплая, от нее пахнет кремом для лица и слезами. Она бывает острой на язык, властной, высокомерной, но в нужный момент она умеет, как никто, быть внимательной и терпеливой.
– Я эти три месяца очень скучала по тебе. Ты мне так была нужна!
Броня Лильки дала трещину; она резко вздернула подбородок, но не сумела скрыть слезы. Я обняла ее.
– Все будет хорошо, я больше никуда не денусь, – шепнула я ей на ухо.
– Какая же ты все-таки дрянь! Всякий раз доводишь меня до слез… Знаешь, не важно, с кем ты построишь свою жизнь… Все равно ты моя самая…
– Знаю…у меня так же…
– С тех пор как мы знакомы, ты единственная, кто не щадит меня, так что я на тебя рассчитываю. Скажи, что я делаю не так?
– Вряд ли я могу тебе что-то посоветовать. Сама не могу разобраться в своей жизни.
Мы по очереди плачем и успокаиваем друг друга в темноте, мы выговариваемся, пока не пересыхает во рту и нам становится легче.
Мы все попадаемся на одну и ту же удочку, все мы хотим того, чего у нас нет.
С ней было очень уютно, но пора уходить.
Дома я забралась под одеяло. Рома так и не позвонил. Я полежала, раздумывая позвонить ли самой? Потом решила, что лучше это сделать завтра. Наверняка он в отместку мне сейчас в клубе кадрит очередную красотку. Сладко потянулась, вспомнила прощальные слова Валентины Ивановны: «Доброй ночи, доченька» и спокойно уснула.
***
Я просыпаюсь в шесть утра от голода. В животе у меня урчит. Я выхожу на веранду. Вдали я вижу Лильку, она быстро идет от дома брата, в кроссовках на босу ногу и пижаме, на ходу собирая в хвост длинные растрепанные волосы. Интересно, что она у него делала в такой ранний час? Наверное, по выражению ее лица что-нибудь стало бы понятно, но я вижу только ее спину, хотя, даже по спине понятно, что она крайне раздражена. Вдруг она резко останавливается, оборачивается и кричит брату, который лениво курит у открытой входной двери:
– Чтобы через полчаса был готов!
– Не ори! – так же зло и раздражительно кричит он.
Я не еду к Егорычу в больницу, потому что Лилька хочет забрать свои вещи из городской квартиры и тогда для меня просто-напросто не будет места в машине. Она настроена всерьез обрубить концы и остаться в Питере, а для этого ей нужно продать эту квартиру, что бы был начальный капитал для приобретения жилья там.
Я же наслаждалась тишиной раннего утра и возможностью целый день провести с Валентиной Ивановной. Приняла душ, оделась и пошла к ней завтракать. Войдя на кухню, я увидела, что за столом уже собрались все. Ждали только меня. Витали ароматы бекона, яиц, поджаренных тостов. На тарелках появилась еда, чашки наполнились. Валентина Ивановна нежно улыбнулась мне, я подцепила вилкой кусок яичницы. Нам было весело, мы были предупредительны друг к другу, словом, настоящий семейный завтрак. Жизнь не пожалела никого за этим столом. Но вопреки всему, мы старались держаться, примириться с тем, что свалилось, радоваться маленьким моментам счастья. Такая вот смесь инстинкта самосохранения и фатализма. Они приняли меня вместе со всеми моими проблемами и продолжали оставаться со мной. И я была им за это очень благодарна. Я чувствовала себя полноправным членом семьи, которого любят и о ком переживают.
– Ну вот, обе мои девочки со мной, – она нежно погладила нас по волосам, когда Вадим ушел за машиной.
Мне было так неловко, что это не могло не броситься в глаза.
– Расслабься. Мама говорит чистую правду. К тому же ты была в двух шагах от того, чтобы стать моей сестрой, – съязвила Лилька.
Мы хором расхохотались.
И, прихлебывая чай, я говорила себе: они правы, сейчас я действительно завтракаю с матерью и сестрой. С сестрой, с которой мы дурачимся, словно нам по пятнадцать, и с нашей мамой, которая призывает нас к порядку.
Лиля достала смартфон, чтобы увековечить момент. Валентина Ивановна со смехом согласилась позировать, я присоединилась к ней. Лиля сделала несколько селфи, запечатлевших нас троих.
– Сегодня папе покажу…
Так я не хохотала уже много лет. Я как раз корчила рожицу, когда открылась дверь, и вошел Вадим.
– Кто-нибудь видел такую Леночку? – воскликнула Валентина Ивановна, тоже хохоча.
– Это все Лилька! – удалось мне выговорить сквозь смех.
Дурачества Лили и вид счастливой Валентины Ивановны избавили меня от дискомфорта, вызванного присутствием Вадима. Ну, или, по крайней мере, помогли как-то справиться с ним. Мы болтали без умолку – обо всем и ни о чем, просто радуясь тому, что вместе.
– Ладно, пора ехать, – он направился на улицу, и Лилька поспешила за ним.
Когда мы остались вдвоем, Валентина Ивановна меня спросила:
– Какие у тебя планы?
– Ну … я пока не знаю…думаю, пусть все идет, как идет.
– А что ты будешь делать с домом? Продавать?
– Нет. Пусть пока стоит…
– Дому нужны люди. Если дом стоит пустой, без людей – это как сердце из него вынуть. Все в нем проседает, провисает и сам он заваливается на бок.
– Я уезжаю ненадолго. Следующим летом обязательно приеду сюда с малышкой.
– Мы так будем рады! – Она улыбнулась. – А что твой муж?
– Рома мне не муж.
– Ох, какие вы, нынешняя молодежь! Ты счастлива с ним? Он, по крайней мере, добр к тебе?
– Более доброго, более внимательного, чем он, трудно найти.
– Это хорошо… Надеюсь, Вадим, как ты, найдет свое счастье… – в ее улыбке была доброта и боль. – Он не такой жесткий, как прикидывается. И еще. Он тебя не винит, он винит самого себя.
Она пристально посмотрела на меня. Я знала, о чем она думает, и отказывалась продолжать этот разговор.
– Пожалуйста…
– Не волнуйся, я не буду приставать к тебе.
Я положила голову ей на плечо и почувствовала, что меня накрывает волна материнского тепла.
– Мне будет вас не хватать… ужасно… – прошептала я.
– А нам тебя… Ты же еще приедешь.
– Да…
Я теснее прижалась к Валентине Ивановне.
Вечером я ушла от нее, пообещав, что буду получать удовольствие от жизни и беречь себя.
***
Снаружи дул довольно противный ветер. Я сходила к себе в дом и одела поверх свитера куртку. Затем закрыла дверь и двинулась привычной тропой вниз по холму почти в полной темноте. Луны не было видно, но все небо было усыпано звездами. К тому времени, как я подошла к воде, глаза уже привыкли к темноте. Вокруг бурлило много звуков, в основном ветер и шелест листьев, от которых при свете зрение отвлекает нас. Я вспоминала события прошедшего дня и все упорнее возвращалась мыслями к последним словам нашей беседы с Валентиной Ивановной («главное, девочка моя, твое сердечко должно любить, а где жить с любимым, и как: бедно или богато, поверь, не так уж важно»)
Зашумела приближающаяся машина. Ребята приехали. Я повернула к дому. Машина привычно стояла у моей калитки. Никого не было видно. Я уже собралась вернуться в дом к Валентине Ивановне, чтобы договориться с Лилей, когда утром выезжаем, как увидела темный силуэт на ступеньках моей веранды. Вадим.
– Как съездили?
– Нормально, – устало ответил он.
– Как Егорыч?
– Нормально, – повторил он. – Расстроился, что ты не смогла приехать. Просил передать, что любит тебя.
Я улыбнулась.
– Я тоже его люблю.
Мы сидели в темноте и прислушивались. Вдалеке кто-то кричал – кошка или сова. Ночь наполнялась звуками. Тени двигались под деревьями, и казалось, что там стоит человек. Мы забыли о времени. Забыли обо всем.
Я поднялась, зашла в дом и принесла старинную керосиновую лампу.
– Это еще что? – Вадим с удивлением пытался рассмотреть ее в темноте. – Да она же не работает.
– Ничего подобного. Егорыч мне ее почистил и заправил. Зажигай, – я сняла стекло, освобождая доступ к фитилю.
Он полез в карман джинсов за зажигалкой. Обычная, дешевенькая, она почти выдохлась, но ему через несколько щелчков удалось высечь огонек. Фитиль зашипел и загорелся. Я поставила на место плафон. Пламя уютно осветило веранду.
– Офигеть.
Мы продолжали сидеть в полной тишине.
– Обещай не пропадать, – он берет мою руку и подносит к губам.
– Обещаю. Да и Лилька не даст пропасть.
– Да…
Мы еще какое-то время сидим, потом Вадим поднимается и подает мне руку.
– Уже поздно. Надо идти спать. Завтра в шесть выезжаем. Не проспишь?
– Постараюсь…
Последний взгляд – и все было кончено. Он закурил и подождал пока я закрою за собой дверь.
Я прошла в спальню, собрала вещи и легла. Печаль и чувство облегчения по очереди брали верх. Отныне в наших с Вадимом отношениях полная ясность, я обрубила связывавшую нас пуповину. Радость от предстоящей встречи с Ромой компенсировала накатывающую грусть. Наш роман с Вадимом, который, по сути, так и не стал романом, теперь окончательно завершился. В какой-то момент сон настиг меня.
***
Было раннее утро.
Вадим молчал, сосредоточенно глядя перед собой на дорогу и гнал как одержимый. Временами Лилька косилась на мертвую хватку, с какой его руки сжимали руль, но от замечаний удерживалась. Я без конца прокручивала минувший восхитительный вечер прощания, недосказанности, любви, выуживая из памяти отдельные произнесенные слова, жесты, взгляды Вадима.
Остановились мы только раз, у одного из придорожных кафе – заправить бензином бак и выпить по чашке кофе. Мы сидели в самом углу стеклянного зала и я молча смотрела, как поставив локти на стол, Вадим обеими руками с силой растирает лицо, пытаясь взбодриться и одновременно закрываясь от моего взгляда. Лиля принесла крепкий и неожиданно приличный для такой забегаловки кофе. Обжигаясь, Вадим отпивал его большими жадными глотками, рассеянно блуждая взглядом по усталым лицам шоферов-дальнобойщиков, остановившихся здесь также ненадолго, перехватить кофейку с бутербродами и, наконец, на несколько секунд перевел взгляд на меня. Я смотрела на него и видела только одно: болезненную бледность родного лица от бессонной ночи. Лилька взяла свой стакан и направилась к выходу.
– Ты как?
– Нормально.
Он поднимает на меня глаза. Я придвигаюсь поближе и целую его на прощание, он отвечает на поцелуй, но в нем уже нет страсти – лишь нежное признание разлуки.
***
Мы стоим на перроне.
– Поверь мне, ты еще будешь счастлив.
Он взглянул на меня, и вдруг я все поняла. Все: его мучительную страсть к Насте, его чувство вины ко мне, его горечь и гнев. Ему казалось, что его любят не те и не за то. Был миг, когда я его испугалась. Мы защитились молчанием. Это было единственное, что нам оставалось.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – тихо проговорил он, и, в общем-то, я готова была с этим согласиться.
Мы потеряли друг друга.
