Текст книги "Пора Познакомиться. Книга 3. Взросление (СИ)"
Автор книги: Вера Гончарук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Ещё во время пребывания я ежедневно принимала душ и через три дня ходила на душ Шарко. Когда меня обсыпала ярко-красная сильно зудящая сыпь по всему телу, я решила, что это наверное реакция на воду.
Но оказалось, что за нашим сосновым бором, по другую сторону расположен посёлок Заречный, кажется и там ядерный реактор. А сюда тоже в ослабленном виде, но доходит радиация. Вот это была моя реакция на неё и наверное поэтому же давление никак не могло нормализоваться.
Об этом нас оповестила врач. Вот тебе и оздоровительное местечко; плюс ко всему с другой стороны, в ста метрах от столовой, мы то думали поля совхозные, а оказалось поля аэрации со всей Пензы. Вот такое удовольствие.
Именно на этих полях и искупалась одна из дам, живших в нашем корпусе;, жена высокопоставленного партийного работника, мама трёх детей, но весьма разбитная бабёнка.
Будучи в большом подпитии они забрели с ухажёром на эти поля, где выбираясь перепачкались основательно и в таком виде, обтекающая и благоухающая, она явилась в корпус. А на следующий день, по настоянию старушек с первого этажа, отчислена из санатория.
И такие отдыхающие случались.
Глава 54. Будни и поездка в Украину. Тревожные звоночки.
Но вот я наконец-то дома. Снова быт, снова работа, заботы и детки рядом.
Иришка сообщила мне, что хочет пожить у молодого человека, проверить отношения. Я не возражала, что её очень удивило, а я объяснила что двадцать лет, почти 21 .не двенадцать и она вполне сама может решать, как правильно для неё поступать, я же не могу прожить за неё её жизнь. И она переехала. Теперь приезжала только навестить, но пока не привозила молодого человека, из каких-то своих соображений.
После майских праздников я съездила в поездку выходного дня Москва-Киев-Одесса.
Саша за свою жизнь успел и в армии и после побывать в разных местах в командировках, а я почти нигде, вот и хотелось. С почтовыми работниками и поехала.
В Киеве провели больше всего времени. Как раз цвели акации и на склоне у Днепра, возле Аскольдовой могилы и у памятника Владимиру, открывались такие чудные виды, так всё благоухало. Я влюбилась в город.
В Софийском соборе, где всё было мрачно и чувствовался дух веков я оказалась в одном из приделов одна, отстала ото всех и словно провалилась сквозь время. Не видела и не слышала настоящего, а была где-то в другом месте.
Передо мной колыхалась темная фигура, звучали неясные молящиеся голоса и тянуло таким холодом, что я оцепенела.
Очнулась уже во дворе, рядом со мной крутились Зоя Васильевна и Татьяна. Они тёрли мне руки и виски. Сама я сидела на скамейке под деревом, под лучами солнышка и стучала зубами.
Наши собирались в Лавру, но я отказалась. Отчего-то стало страшно идти в ещё одно древнее место. До посещения Софийского собора нас возили в Бабий Яр, где я тоже сильно прониклась и плакала, представляя себе ужас, произошедшего тогда, хотя сейчас всё выглядело по-иному, но видимо места большой крови и древние как-то по особому действуют на меня.
Возможно под первым впечатлением и столь острая реакция.
Татьяна тоже не пошла на экскурсию и мы с ней погуляли по Андреевскому спуску, прошлись по Крещатику и поехали к вокзалу. Там зашли в универмаг, купили что-то по хозяйству, чего не было в Москве и сувениры родным, а потом направились к поезду.
В Одессе вообще мало что запомнилось, во первых всё время пребывания свелось к пяти часам, во-вторых приехали ранним утром, поезд поставили в карман, рядом нас ждал автобус с ворчливым водителем и полусонной гидом. Потом поездка к памятнику морякам, где был жутчайший туман и в пяти метрах ничего не видно, только слышно шум моря.
Потом в темпе фокстрота без остановки
к оперному театру, библиотеке, французскому бульвару, Дюку. Потёмкинская лестница посмотреть сверху на далёкий порт, всё бегом, весь рассказ рваный комканый, скороговоркой, не то что расслышать, а и воспринять не успеваешь, потом в Аркадию, на полчаса, взглянуть на море, сфотографироваться, купить сувениры и в автобус. Едем в катакомбы.
Катакомбы подавили ужасом, в котором людям приходилось существовать во время войны, в полной темноте и сжатом пространстве, настолько, что всю дорогу к поезду, ничего кроме сдавленных вздохов в автобусе не раздавалось, и уже в самом поезде, набирающем скорость в обратный путь постепенно отходили от подавленности.
Сильное впечатление и сильное завершение экскурсии.
Всё что осталось, купленные открытки виды Одессы.
Одессы, которую мы практически не увидели, не говоря уж о том, что ни с кем не пообщались.
Ну а далее снова всё по накатанной дом-работа, работа-дом.
Вот и подошло время трудного и ведь много сигналов было, но мы их не поняли, как всегда задним умом крепок человек.
Первый сигнал прошёл вскоре после моего приезда из санатория. Вера пришла ко мне со своими двойняшками, они с Володей и Ванечкой в Иринкиной комнате играли. Пока сама Иришка дома не жила, они всё время там играли, словно мёдом им намазано.
Окно у нас открыто на кухне, я вожусь с обедом, Веруська курит и мы обсуждаем своё бабье, рассказываю ей о впечатлениях о санатории,как вдруг слышу, голос детский подозрительно близко звучит, я всё побросала и в комнату к Иришке.
Вовремя подоспела. Одна из двойняшек, стоит балансирует на батарее одной ногой, а вторую поджатой держит, рукой за косяк уцепилась и наполовину, спиной вниз в окно перегнулась, с кем-то на балконе соседнего подъезда перекликается. И как раз в этот момент её нога заскользила. В общем не подоспей я вовремя, только бы мы ребёнка и видели.
А окна, если вы помните в комнатах, я об этом писала на 50 см от пола и батареи ещё под ними, в общем все условия для беды созданы.
Я окна закрыла, детей отругали, испуганы же обе и строго настрого наказали больше окна не открывать.
Второй случай уже в мае. Мы, когда дома все, то дверь входную не запираем, чтобы лишний раз на звонок не отвлекаться. Соседи ближайшие тоже это знают, так что просто заходят, если нужно.
Я опять на кухне верчусь,это вообще место моей прописки в квартире, настолько, что и детей младших мы в шутку зовём кухаркины дети.
Ванечка у меня в рабочем столе сидит, кастрюльки все оттуда выгрузил, сам,как в домике устроился. Этот стол у моих мальчишек, до определённого возраста, домиком для всех является. Женя гуляет, Саша в магазин ушёл, а Володя в Иринкиной комнате играет.
Вдруг с грохотом ударившись во встроенный шкаф распахивается входная дверь, я выскакиваю на стук, а там Вера, ни слова не говоря прямо в Иришкину комнату. И тоже в последний момент выхватывает из окна, уже начинающего падать Вовку, прижимает к себе, а потом начинает его трясти, как грушу, приговаривая-ты что, совсем с ума сошёл.
Вот так спасли детей друг дружке.
А потом сидим на кухне, она Вовку с рук не спускает, отдышаться пытается, а после рассказывает.
Иду внизу, голову вверх подняла, а в окне Вовка, наполовину высунулся и рукой по стене тянется. У него шарик воздушный вырвался, но не улетел, сильный ветер его к стене прибивает и нитка за плитки зацепилась, а он пытается этот шарик достать.
Вера, как это увидела, голову от страха чуть не потеряла,
голос-то точно. Галопом в арку и в подъезд, одним махом, не ожидая лифта пешком на восьмой взлетела и успела ведь. Вот так видимо Господь уберёг.
Вообще-то и более мелкие сигналы шли, да пойди пойми. Иринка забегала домой примерно через выходной, иногда с ночёвкой, иногда часа на три, но каждый её приход знаменовался какой-нибудь неприятностью. Пока мы с ней на кухне сидим, дела обговариваем, она своим делится, Ванечка обязательно у неё в комнате нашкодит.
То молоточком маленьким по трельяжу постучит, щербины на стекле наделает, то пудру рассыпет, года два потом из щелей вымывать будем, то рисунки целую папку по ветру в окошко пустил. А рисовала-то Иринка отменно.
Не успел выбросить там половину рисунков разобрали и растащили, Иришка остатки со слезами собирала.
Главное когда её нет, ничего такого не происходит, а как придёт, нате вам. То ли ревность в нём просыпается, то ли что, поди разбери.
А Иришка меня секретам макияжа обучает, как утреннюю косметику наложить, как вечернюю, как лицо оживить, если настроение тусклое. В общем иногда и яйца курицу учат.
В июне Женя на всё лето с училищем укатил в Астрахань на арбузных плантациях трудится. Ой, как я переживала сначала, пускать не хотела. Ему когда 12 лет было сделали операцию удаляли аденоиды и гланды, и нужно было на юг к морю, для закрепления эффекта, чтобы больше аденоиды не выросли, полоскать морской водой.
Вот мне Ирина Викторовна и помогла с путёвкой в пионерлагерь в Анапе. Помогло. Но именно там, наш домашний пацифист, который и мухи не обидит, получил удар ножом, от местных ребят, в лопатку. Тогда-то и научился не только драться и за себя постоять, но и нож у обидчика сумел отобрать.
Они с отцом меня и убедили, что теперь бояться нечего, Женя больше не девица красная, за себя постоит, к тому же коллектив мужской, крепкий, в обиду себя не дадут. Так и вышло. А там он помимо работы на полях научился забивать баранов, его поставили при кухне работать.
А он уже с девушкой встречался и она в Москве оставалась, ждать его из поездки.
В июле обоих младших мальчишек отправили в Виноградово, Володю в пионерлагерь, Ванечку в открывшийся рядом детский садик. И каждый выходной ездили их навещать.
Как ни странно, детки не капризничали, домой не просились, чувствовали себя там хорошо. Им предстояло пробыть до 29 июля.
Вот пишу и ловлю себя на мысли, что всеми силами оттягиваю роковое, но оно всё ближе и ближе подкатывает и его не избежать.
Глава 55. Страшный рубеж.
27 июля Иришка пришла домой. Поздно забежала, уже в 11 часу вечера, прямо с работы. Вижу, что она возбуждённая, но не радостно, а как-то тревожно.
Стали чай пить и разговаривать. О многом говорим, только чувствую, гложет её что-то, недоговаривает, постоянно в себя уходит. И рефреном через весь разговор идёт "я люблю свою работу и делаю её хорошо".
Потом задаёт вопрос-Мам, а что будет, если у меня родится ребёнок, а он на мне не женится?
Думаю,значит не всё у неё с парнем в порядке, не уверена она в нём, наверное это и есть причина её беспокойства. Отвечаю:
– Да ничего не будет, вырастим, где эти растут, там и твоему места хватит. Дети это всегда счастье. А ты что, точно ждёшь? Неужели страхи напрасными были, тогда всё прекрасно.-Не знаю, не вполне уверена, но кажется жду. Заявление мы вообще-то подали уже, но о ребёнке я ему пока не говорила, а вдруг он против будет или я ошибаюсь.
-Ну так давай я тебя к врачу запишу, тогда точно узнаем,-Запиши, а я потом подъеду.
В общем получается к свадьбе готовится нужно, а её сомнения гложут, но может это особенности состояния беременной, у нас же в это время разные страхи и причуды родятся. А то, что она нет-нет опять от любви к работе возвращается, до меня не доходит тревогой, на её состоянии сосредоточилась. А зря, но кто же знал-то, что у неё на работе беда стряслась.
Так о разном всяком до трёх поговорили, спать легли, а с утра мне на работу бежать, а я не могу отчего-то, Ирине позвонила, можно ли я вечером выйду, она согласилась. До трёх дня я дома пробыла и Иришка со мной. И вот что странно ходит за мной, как приклеенная,я в туалет, она под дверью стоит и говорит говорит.
А выйду, она меня обнимает, ластится, сроду такого, с детства не было. Но я дама со странностями, сама обнять, приласкать могу, а когда меня обнимают, зажимаюсь вся,видимо это откуда-то из детства страхи ползут. Подсознание наше многое от нас скрывает. Только всему конец приходит и хочешь, не хочешь, а на работу идти надо.
Потом я на работу пошла, а она говорит, я сейчас ванну приму, потом тоже поеду. С тем и расстались, и ничто не сказало мне, никакой голос не просигналил, что это в последний раз я свою дочь живой вижу.
Вечером вернулась с работы поздно, пока со всем управилась-то, да сё и спешить особо некуда, детей дома нет, Саша взрослый сам справится.
Пришла, Саша спит уже, на кухню прошла, свет зажигаю, а там посреди стола стоит чёрный футлярчик косметический и записка к нему приложена." Мама, это тебе, ходи всегда красивой".
Вот тут, словно котик лапкой по душе скребнул, но опять поверхностно, особо не зациклилась.
На следующий день с утра на работу, день ответственный,в собес идти, новые пенсионные поручения получать, пенсионеры-то каждый месяц прибавляются. А Саше вечером детей из лагеря у работы встречать, привезут их. По дороге в поликлинику заскочила, записала дочь к гинекологу, как договаривались и направления на анализы для неё взяла.
29 июля, самый чёрный день календаря.
Я иду в собес, нет неправда, не иду, а лечу едва касаясь земли, пружинящей звенящей походкой. На душе непонятная лёгкость и состояние песни и счастья. Время 12.30,знаковое время, именно в него погибла моя девочка, то есть опять подъём душевный сигналит мне о беде, а я не понимаю.
А ведь говорили же мне, говорили, что у меня перевёрнутое восприятие. Значит слушала, но не понимала сознанием.
Из собеса на работу, отработала домой. Со мной вместе Танюшка Анастасенкова, почтальон наш пришла. Мы с ней сидим, болтаем, я готовлю ужин, дети с минуты на минуту приедут.
Вот уже и Саша с детьми вернулся. За это время, до их прихода, раз шесть телефон позвонил, отвечаю молчат, а один раз вроде, как всхлип послышался. То ли ошибаются, то ли хулиганят, не поймёшь.
Накормили детей ужином, они возбуждённые гулять унеслись, с друзьями встречаться, впечатлениями делиться, а мне вдруг холодно стало и голова разболелась.
На улице под тридцать, а меня колотит озноб, я Татьяне и говорю-Всё мать, чеши домой, как-то мне хреново, пойду в ванной полежу, прогреюсь.Танюшка ушла, а я в ванну.
Вода льётся, шумит, сквозь неё звонок в дверь слышу, время к девяти вечера уже, я решила, что дети с улицы пришли. Они и пришли, только не одни. Сквозь воду голоса посторонние слышу, слов не разберёшь, я ещё подумала может дети нашкодили, кто-то жаловаться пришёл, опять разбираться придётся.
Немного погодя стук в дверь.
Я из ванной встала, занавеской прикрылась, дверь открываю. Саша стоит, лицо каменное,суровое,а сам в карман какие-то документы пихает. В кармашек на груди в рубашке. Не знаю с чего, но первая мысль,что он свой паспорт в карман суёт и сейчас мне скажет «Я от тебя ухожу».
А он произносит:Вер, оденься, выйди.....
И отошёл на кухню.
Я лихорадочно вытираюсь, напяливаю на себя одежду непослушными руками, выхожу. Детей не слышно и не видно, они уже в кроватки сами улеглись, небывалое.
А Саша стоит на кухне и вижу дрожащими руками в стакан сердечные капли капает, и не знаю отчего, ведь Женьки дома нет, он далеко от дома, но сразу спрашиваю хрипящим голосом" Что с Иркой"
Вот видимо когда сигнал дошёл.
У него стакан и пузырёк из рук так и покатились, говорит:Ты иди, сядь, я всё тебе скажу....-Нет, так говори, я не упаду, говори.-Нашей Ирки больше нет !-Неправда-это хрипом выползло-неправда, ты ошибаешься.-Нет, правда, вот...
И дрожащими руками начинает эти злосчастные бумаги из кармана выдирать, чтобы мне показать.
А сам белый, как мел и голос тоже дрожит-Она с собой покончила, выбросилась из окна, нам завтра нужно с утра в морг ехать-Едем сейчас-Нет, там сейчас закрыто, завтра....
А дальше всё как в тумане, только вспоминаю себя сидящей в её комнате и Сашу рядом. Держим её фотографию смотрим и говорим, говорим, вспоминаем её и я без конца повторяю, это неправда, завтра всё выяснится, это не она........
Утро 30 июля. Еле дождались, не знаю откуда, скорее всего Саша звонил им, но в доме появились Вера и Таня. Таня в полном шоке, ведь только вчера мы сидели с ней и разговаривали, а сегодня такое.
Мы собираемся и едем во 2-ой судебно-медицинский морг, на Хользунова. Всё ещё закрыто и даже ворота, мы выходим на Комсомольский и садимся на сквере. Переулок точно напротив сквера и нам будет видно, когда откроются ворота. Мы о чём-то говорим, но я не понимаю ни слова ни смысла, видимо просто забиваем эфир, как выражается современная молодёжь.
Потом, как только видим, что ворота открылись, тут же идём в морг. У окошка никого, мы первые .
Подаём свои бумажки и работница уходит, а у меня опять ощущение, что вот сейчас выйдут и скажут, что это бред, ошибка, что Иринка жива.
Но выходят и подают другие бумаги, что-то говорят, нужно расписаться, а я в ступоре и беседует с ней Саша и он же расписывается за получение бумаг и выслушивает инструкции работницы. Я рвусь внутрь, мне нужно видеть, что это правда дочь, но охранник пытается меня успокоить, что это нельзя, это не положено и Саша уводит меня.
Едем назад и Саша говорит, что он получил акт о вскрытии и там написано, что у дочери была беременность 10-12 недель.
Я отвечаю,что я знала, только не знала сроков. Значит мы будем хоронить двоих, точно двоих. Ещё он говорит, что увидим Иру только 2 августа, во время похорон и я не понимаю, почему так долго, а он объясняет, что труп криминальный.
Труп, это об Иринке? И ещё говорит, что нужно привезти одежду платье с длинным рукавом и чем-то закрывающим шею и чулки обязательно.
Я слушаю и понимаю только наполовину, всё доходит до меня в замедленном ритме.
Дома много народа, здесь и девочки из 570-го и девочки из 525-го. Они привезли деньги, дают их нам, я не понимаю зачем, мне все стараются доходчиво объяснить, что нам сейчас понадобится много денег, а я опять не соображаю зачем.
Может быть вам покажется странным, но я напрочь забыла о своих мальчиках, я даже не спрашиваю где они, ели ли они, всё ли с ними в порядке. Я не плачу, не бьюсь в истерике, не кричу, говорю монотонно и ни на что не реагирую. Мне что-то суют в руки заставляя съесть и выпить, я отталкиваю. Ничего кроме омерзения еда и питьё у меня не вызывают.
Потом начинаю твердить, что нужно чулки и платье и повторяю это с упорством маньяка. Вера успокаивает меня, говоря, что сейчас мы с ней поедем в магазин и всё купим.
Позже помню нас уже в Цуме, мы обошли уже несколько магазинов и нигде ничего подходящего я не увидела, а тут вдруг вижу платье серо-голубого цвета с юбкой бантовкой от бедер с длинным рукавом и большим широким галстуком, видимо в модели он завязывается большим бантом, так как концы у галстука равновеликие, широкие и длинные.
Я сразу решаю, что это мне подойдёт. Платье из тонкой шерсти. К платью я покупаю тонкий ободок в форме змейки и нежные белые цветочки два набора. Сделаю из них венок ей на волосы– говорю я Вере-, ведь она должна была выйти замуж.
И Вера со мной соглашается, она вообще на всё согласна и смотрит на меня как-то пристально и несколько опасливо.
Потом мы находим и подходящие по тону чулки и я очень рада, что всё будет как нужно, а ещё перчатки, про них тоже кажется говорили. Само собой и новую рубашку вниз тоже взяли. Более ничего не нужно, объясняет мне Вера.
Мы возвращаемся домой. Там уже почти все разошлись, детей нет, только Таня и вторая моя Танюшка из 570-го бывшая доставщица телеграмм тоже здесь. Я хоронила её девочку, она пришла помогать в беде мне.
Они только что пришли из магазина, принесли гору продуктов. За продуктами ходили к метро, к Ирининой подруге завмагу. Ирина дала записку и им отпустили весь необходимый дефицитный товар. Вот так, без знакомств никуда.
Мне это всё абсолютно безразлично. Я сажусь в комнате и начинаю делать венок, словно это сейчас самое главное в моей жизни, а Вера на кухне с девочками. Где Саша, я не знаю, но почему-то и не спрашиваю. Полная прострация.
Далее всё обрывками, мы с Сашей вероятно на следующий день на проспекте Мира, покупаем материал, чтобы было чем накрыть столы. Девочки посоветовали брать не скатерти, а шторный материал, он мол потом пригодится. Берём 12 метров голубого с чёрными полосами и белыми штрихами. Потом покупаем стаканы, целую упаковку 60 штук, тонкие с красными полосками.
Это мол необходимо взять. Остальной разной посуды у нас хватает и соседи дали. Никто не знает, сколько будет народа, но наверное много. В доме постепенно прибывает людей, но я не сразу понимаю, кто они и зачем. Так я не вдруг узнаю свою мать и свою первую свекровь, не могу понять когда и как они появились. Они плачут, а я не пойму почему.
Потом появляется Надежда с Сергеем. Много суеты, много шума, но мне всё равно, я в своём мире, постоянно говорю с дочерью, а остальные мне не нужны, в том числе муж. И по-прежнему ничего не ем, никакие уговоры не помогают.
Как проходят ночи, кто где спит, не знаю. Сижу в Ириной комнате у окна, постоянно курю и говорю, говорю мысленно говорю с ней.
Глава 56. Похороны и далее...
Второе августа. Народу совсем много, дядя Юра с сыном, Нина с Ладыгиным, свекрови нет, а мне и не надо. Ирина и свекровь сидят дома с нашими детьми, но я опять не вспоминаю о них. Саша ходит, что-то делает, собирает, я не реагирую. Наконец он говорит, что нужно ехать.
На мне чёрная юбка и чёрная водолазка, на голове чёрный кружевной шарф. Откуда это всё я не знаю, когда я оделась тоже не знаю.
Мы выходим, кто-то из бабок, которые крутятся у подъезда спрашивает у Саши во сколько привезут Иришку к дому прощаться, тут до меня доходит смысл вопроса и я кричу, да да не говорю, а кричу «нет». Саша уводит меня в автобус, а Сергей что-то объясняет любопытным кумушкам.
Понимая моё состояние, наши решают Иру к дому не привозить, ехать сразу на кладбище. Почему я так против? Мне тошно думать, что эти старухи, которые обзывали её заносчивой, а она была всего лишь близорукой, но не носила очки, только на работе одевала, которые постоянно мыли ей кости будут рассматривать её, щупать одежду, рассуждать хорошо ли её снарядили и прочее.
Я не могу делать её объектом сплетен.
И мы едем; у морга нам нужно быть к часу, а на два назначен вынос тела, час на одевание.
Пока Сергей с Сашей относят одежду и оформляют бумаги брожу как неприкаянная по двору морга в напряжении и беспокойстве, потом иду к воротам.
Напротив у школы милиции останавливаются два автобуса Гостелерадио и оттуда начинают выходить холёные разодетые, накрашенные дамы и насупленные мужчины. Их много, около пятидесяти или более человек. Они идут стайками по двое-трое к воротам, а я пристально вглядываюсь в их лица.
Вижу одного парня с двумя девушками и двумя парнями чуть позади и сразу бьёт словно током. Они подходят ближе и я спрашиваю у него « ты», он понимает и отвечает " да, я, Андрей ".
Так вот он какой, человек у которого она жила. С неё ростом, для мужчины невелик, светло-русые волосы. Приятный, чёткие черты лица,очень правильные, сильный подбородок, глаза зелёные.
С этого момента я вцепляюсь в него, как тонущий в спасательный круг. Возможно это неприлично, но я ничего не осознаю, мне важно быть рядом с человеком, с которым она была.
У меня лихорадочное состояние, мне нужно что-то делать, но я не знаю что.
Когда мы подходим, гроб уже стоит и в нём, в нём я вижу себя. Это моё лицо, это я, а не дочь. Главное это её сходство со мной увидели абсолютно все.
То есть при жизни дочь была похожа на отца, а сейчас это я.
Бабушка Клава, моя первая свекровь рыдает в голос, упав на гроб, мама стоит и жалко всхлипывает, Нина молча глотает слёзы, но временами злобно рычит на Ладыгина.
Остальные стоят по кругу. Несколько человек из радийных подходят попрощаться, они не поедут на кладбище и поминки. Произносят какие-то речи, а мне всё равно, я пожираю дочь глазами.
Потом нам говорят, что пора ехать. Странно, но у работников морга слёзы на глазах. На щеке у Иринки красное, вернее багровое пятно, ближе к уху.
А ещё, когда ветер пошевелил галстук, обёрнутый вокруг её шеи я вижу кусочек шеи такого же багрового цвета. Через перчатки и чулки тоже просматривается тёмное. Много позже, на кладбище, когда с ней будем прощаться, пятен на щеке будет уже три, я пойму, что это поплыл грим, и что это не пятна, это всё тело у неё такого цвета, просто его сильно загримировали и оттого и платье просили закрытое.
На кладбище во время прощания многих пришлось откачивать, валились один за другим, в том числе и моя сестра. Нина билась о гроб и громко просила у Иринки прощения, а я безразлично думала, не травили бы, не пришлось каятся. Но именно безразлично,безо всякого злорадства!
Могильщики забивавшие гроб, опускавшие его и закопавшие могилу тоже почему-то плакали.Они после окончания процедуры закапывания, сами очень красиво и бережно украсили холмик и долго, тщательно прилаживали фотографию.
Похоронили её у самого леса, на Щербинском кладбище. Место тихое, уютное и очень красивое. Я смотрела и думала, ты дочка любишь лес, вот он и пришёл к тебе.
Когда мы шли по центральной аллее, то процессия из 75 человек выглядела внушительно и на нас все оглядывались. Я отмечала механически все эти мелочи.
Ещё когда мы приехали, к Сергею подбежал суетливый мужичок, предлагая оркестр, но он сказал ему, ни в коем случае. Знал что я взбунтуюсь и никаких фотографов я бы не разрешила. Кому нужно, помните живой.
У свекрови была с собой сумка, крайне тяжёлая, что в ней, обнаружилось, когда стали закапывать гроб. Там был камень, который бережно опустили в могилу. Это оказался крестильный камень. Когда свекрови пришла телеграмма о горестной вести, то прежде, чем ехать на похороны, она пошла в церковь и объяснила всё батюшке, и что некрещёная и что самоубийца.
Он взял на себя грех и окрестил камень, велев похоронить его вместе с внучкой. В руку Иринке она вложила крестик и молитву, а камень закопали вместе с ней, в изножье. Под цветами и венками могилы было не видно.
Пока мы ехали на кладбище и на обратном пути, Андрей рассказывал мне, что произошло. Оказалось, что Иринке и Татьяне, её подружке, предлагали уволиться, ввиду того, что места понадобились для чьих-то своих деток. Таня согласилась сразу и уволилась, а Ира упёрлась, почему я должна увольняться? Я же хорошо работаю, люблю свою работу, замечаний ко мне нет, нареканий тоже. В общем отказалась .
Ей намекнули, что если не уйдёт по хорошему, её уйдут по плохому, а она не приняла угрозу всерьёз, ведь она действительно работала добросовестно. И стали разрабатывать план, как её выжить.
К несчастью немалую роль в этом деле сыграл подаренный мною гарнитур из серебра. Точнее то, что моя дурёха, желая прихвастнуть перед подружками, сказала, что гарнитур подарил ей Андрей. Ну неинтересно же, что мама, а тут парень и такое внимание. В принципе безвинная ложь, никому не приносящая вреда, сыграла на руку махинаторам.
Просто однажды в разговоре, одна из девочек подколола Андрея, что вот мол, какие подарки ты Ирке даришь, неспроста, а на тот момент, она ещё только начинала с ним встречаться, ещё не жила с ним. На что он ответил, что ничего ей не дарил. Девочка это запомнила и при случае пригодилось.
Одна из её подруг, бывшая много старше её, чем-то крепко провинилась на работе, вплоть до возможности увольнения, но ей предложила начальник, если она придумает на что можно поймать Иринку, то ей её проступок простят, а нет, то уволят её. И она пошла на подлость. Почему на подлость?
Потому что ранее, когда у неё случилась беда и погиб в командировке её жених, именно Иришка выводила её из тяжёлого состояния, дневала и ночевала у неё, пока та не пришла в себя. А она её «отблагодарила».
Она надавила на двух восемнадцатилетних девочек Иру и Оксану, чем я не знаю, заставив их участвовать в обмане. Одна должна была дать свои серьги, для того, чтоба Алла подбросила их Ире, а вторая должна была сказать, что видела, как Ира заходила в отсутствие Оксаны в её аппаратную и вообще у неё Ира тоже увела серебряный гарнитур.
Сказано, сделано.
В смену 27 июля, пока Ира отходила в курилку, Алла зашла к ней в аппаратную и подложила Ире в сумку маленькие серьги Оксаны. Потом стали ждать каждая в своей аппаратной возвращения Иры.
Ира вернулась, а через пять минут в её аппаратной появились три вышеупомянутые девочки с начальником и с места в карьер потребовали, чтобы Ира вернула украденные серьги. Ничего не понимающая Иринка, сказала что ничего ни у кого не брала, а Алла ехидно заметила, что Ира видела, как Иринка заходила в аппаратную к Оксане, когда та была на обеде.
И на Иришкин недоуменный взгляд Ира промямлила, что да, видела.
Вот мы сейчас и поищем, злорадно воскликнула Алла, а Иринка, уверенная, что у неё ничего нет, ответила, ищите.
Пролазив по всем столам, Алла велела Ирине показать сумку.
Иришка нервно схватила сумку и тряханула её содержимое на стол, да пожалуйста.
И естественно, когда стали перебирать содержимое– серьги, заранее подброшенные туда нашлись.
Ликующая Аллочка предьявила улику начальнику, а та сказала, что 29-го будет собрание, на котором коллектив разберёт Ирин поступок.
Так вот что угнетало мою дочь в тот день, когда она пришла ко мне, но так ничего и не рассказала. Бедная девочка, она видимо тогда всё для себя решила и приезжала со мной прощаться.
А 29-го утром они с Андреем шли на работу, когда она вдруг сказала, подожди, я хочу купить цветы. Зашла в магазин цветов и купила громадный букет роз. Он ещё сильно удивился, но промолчал.
Когда они входили в здание, Ира попросила его, ты как только освободишься, сразу зайди ко мне и он ответил, что конечно же. Его работа заключалась в том, что он развозил катушки с магнитной лентой для записи по разным точкам.
В 12 часов началось собрание, на котором, как потом рассказали ему девочки Ира сидела бледная, с застывшим взглядом и крепко сжатыми губами, ни на какие вопросы и обвинения она не отвечала, ни на что не реагировала и пока они все распинались, молча встала и невзирая на крики "вернись" пошла к себе в аппаратную!
Это было в 12.20. И никто не пошёл за ней, продолжая спорить и кричать. А она не закрыла дверь, оставила её распахнутой, может подсознательно надеясь на помощь?
Написала две записки для меня и для Славы Борецкого, отодвинула от окна неподъёмный стационарный магнитофон, потом когда мы его увидим, не сможем понять, как она это осилила. Открыла окно и выпрыгнула с 10 этажа здания Гостелерадио на Новокузнецкой.
Общая высота здания 54 метра, как я потом выяснила, высота с которой она прыгнула 50 метров, шансов остаться в живых никаких, но она умерла не достигнув земли, разорвалось сердце.
В то время, когда она прыгнула, Андрей въезжал с другой стороны в ворота. Когда он поднимался к ней, он не мог понять почему все лифты едут вниз и из них высыпает народ и сломя голову бежит на улицу.
На этаже было пусто. Войдя в её аппаратную он увидел цветы в вазе, записки на столе и распахнутое окно, а выглянув в окно увидел толпу и всё понял.
