Текст книги "Черная книга"

Автор книги: Вениамин Каверин

Соавторы: Василий Гроссман,Рувим Фраерман,Илья Эренбург,Виктор Шкловский,Всеволод Иванов,Павел Антокольский,Вера Инбер,Лидия Сейфуллина,Овадий Савич,Владимир Лидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 48 страниц)

В некоторых случаях массовые убийства производились в еще более короткие сроки. Достаточно вспомнить Киев, где беспримерное по жестокости убийство многих десятков тысяч людей последовало через 9 дней после захвата Киева немецкими бандами.

Можно с полной уверенностью сказать, что за всю историю человеческого рода не было совершено преступления, подобного этому. Это было невиданное миром слияние садистского разгула убийц-уголовников с продуманными мероприятиями государственного масштаба. Население оккупированных районов было ошеломлено чудовищностью преступлений. Часто сами же жертвы до последней минуты не верили, что их ведут на казнь – настолько чудовищным, нелепым казалось внезапное убийство миллионов невинных.

В ”Черной Книге” публикуется рассказ немецкого офицера, свидетельствующего о том, как Гиммлер лично проверял, соблюдается ли заранее запланированный темп убийства, и обрушился на представителя СС, выполнявшего массовые убийства с некоторым отставанием от плана.

Немцы старались до последней минуты держать обреченных в неведении ждущей их судьбы. Существовала единая, строго продуманная система обмана. Среди обреченных распространялись слухи, что их концентрируют либо для обмена на немецких военнопленных, либо для вывоза на сельскохозяйственные работы, либо для последующей переброски в лагеря, в западные районы оккупированных областей. Часто за день или за два до массовой казни немцы приступали к строительству бань, либо других мест общественного пользования в гетто, дабы усыпить всякие подозрения. Людям, которых выводили на казнь, предлагалось запастись теплыми вещами, двухнедельным запасом пищи, хотя им оставалось жить несколько часов. Обреченных на смерть строили в колонны и сообщали фальшивый маршрут следования: им предстоит пройти пешком до ближайшей железнодорожной станции и там сесть в поезд. Колонна людей, с теплыми вещами и продуктами питания, выходила на шоссе и неожиданно меняла направление – оказывалась в лесу, перед вырытыми могилами.

Если обреченных везли на казнь поездом, то они до последней минуты не знали, куда их везут; их уверяли, что поезд доставит их к месту новой работы – в сельском хозяйстве либо на фабрике.

В Треблинском лагере уничтожения был построен фальшивый вокзал с кассами, расписанием поездов и пр., чтобы высадившиеся из эшелона не могли сразу ориентироваться и понять, что их привезли в глухой тупик. В некоторых случаях людей заставляли перед смертью писать письма родным; это усыпляло беспокойство и подозрения.

Логика такой системы обмана совершенно ясна. Гитлеровцы опасались сопротивления и восстаний.

В восточных районах оккупированных советских областей, где убийства осуществлялись сразу же после прихода оккупантов, такая система обмана часто удавалась гитлеровцам. Люди настолько были далеки от мысли, что все они обречены на казнь, настолько внезапно, врасплох, заставала их чудовищная расправа, что они не успевали организоваться для сопротивления палачам. Так было в Киеве, Днепропетровске, Мариуполе и в целом ряде городов и местечек на левобережье Украины. На руку гитлеровцам было и то, что боеспособное еврейское население восточных советских районов к моменту прихода оккупантов находилось в рядах красной Армии, а трудоспособные в большинстве эвакуировались с заводами, фабриками, советскими учреждениями. Таким образом, под удар палачей попадали наиболее беспомощные, слабые, неорганизованные: старики, больные, инвалиды, несовершеннолетние, либо люди, обремененные большими семьями, состоящими из нетрудоспособных и больных. Над ними-то, беспомощными и безоружными, и творили свое ужасное палаческое дело вооруженные совершенным автоматическим оружием моторизованные полки СС, полицейские полки, команды гестапо, штурмовые и охранные отряды. Ужасающе было несоответствие между силой вооруженных всеми видами военной техники палачей и слабостью жертв, между силой организованных фашистских армий, заранее разработавших во всех деталях план убийства, и неподготовленностью тех, кого внезапно с детьми и стариками поставили на край братской могилы.

Но все же и в этих безнадежных условиях обреченные пытались бороться, сопротивляться, осуществляли акты мести; женщины, защищая детей, бросались на вооруженных эсэсовцев, вступали с ними в борьбу и гибли под ударами штыков, падали, пронзенные пулями. В западных районах, где гетто существовали не дни и недели, а многие месяцы, иногда и годы, борьба евреев с оккупантами принимала организованный характер, приобретала больший размах. Во многих городах создавались подпольные боевые организации. Так было в городах Минск, Вильно, Белосток, Ковно и ряде других. Подпольщики в гетто налаживали связи с организациями сопротивления за пределами гетто, создавали боевые и диверсионные группы. С величайшими трудностями подпольщики доставляли в гетто пистолеты, гранаты, пулеметы. В некоторых случаях внутри гетто налаживалось производство оружия и взрывчатых веществ. Подпольщики гетто принимали участие в диверсиях на заводах и на железных дорогах, организовывали взрывы, поджоги, выводили из строя предприятия, обслуживающие германскую армию. Во многих случаях подпольщики гетто налаживали контакт с партизанскими отрядами, переправляли туда борцов, оружие и медикаменты.

Внутри гетто подпольщики устраивали тайные радиостанции, принимали сводки Совинформбюро, выпускали нелегальные листовки, газеты, воззвания, готовили боеспособную часть населения к восстаниям. Евреи, сумевшие уйти из гетто, вливались в партизанские отряды; имеются многочисленные свидетельства об их совместных действиях с партизанами Белоруссии, Литвы, во многих районах Украины, в Брянских и Смоленских лесах.

Организация подполья в столь нечеловечески трудных условиях, добыча оружия, налаживание боевых связей требовали огромных усилий, большого времени, опыта, умения.

Борьба с оккупантами внутри ограды гетто носила самый разнообразный характер.

Первичной формой протеста можно считать идейную борьбу. Немецко-фашистские власти лишили евреев, запертых в гетто, всех человеческих прав, приравняли их к животным, обрекли их на условия, в которых не мог бы существовать ни домашний скот, ни лесные звери.

Идейным протестом против такого низведения людей на уровень зоологического существования явилась культурная жизнь гетто. В гетто устраивались подпольные лекции, театральные представления, организовывались школы, где учились умиравшие от голода дети. Все это утверждало высокое человеческое достоинство, духовное право угнетенных и униженных оставаться до последнего дыхания своего людьми. В ”Черной Книге” ряд страниц посвящен описанию подпольной культурной жизни Виленского гетто. Может прийти мысль, что бессмысленно было организовывать школы и лекции для обреченных на смерть. Мысль эта неверна. Духовная, умственная жизнь, поддерживаемая в этих нечеловеческих условиях культурными людьми, явилась как бы фундаментом, предпосылкой для организации боевого партизанского сопротивления.

Следующей ступенью сопротивления являлись многочисленные формы саботажа немецких распоряжений, сокрытие и уничтожение ценностей, подлежащих сдаче, сокрытие квалифицированными рабочими своей специальности, могущей быть полезной оккупантам, вредительство на предприятиях – порча станков, оборудования, сырья, продукции.

Третьей, высшей ступенью являлась подготовка к вооруженной борьбе и сама борьба. Подготовка шла различными путями – агитация подпольными листовками и воззваниями, вербовка членов боевых отрядов, боевое обучение, изготовление внутри гетто взрывчатых веществ и снаряжение ими ручных гранат, бомб, мин, доставка из-за ограды гетто пистолетов, автоматов, пулеметов, минометов. Вооруженная борьба выражалась в двух формах. Первая форма борьбы – уход в партизаны вооруженных одиночек и организованных групп. Эта форма борьбы практиковалась в Минском, Ковенском и многих других гетто. Сотни людей шли в партизаны, размах партизанской борьбы был весьма велик. Подпольщики одновременно ухитрялись оказывать постоянную помощь партизанам не только живой, боевой силой, но и медикаментами, одеждой, оружием.

Вторая форма борьбы – восстание внутри самого гетто. Обычно эти восстания совпадали с периодом подготовки и осуществления фашистами массовых казней, ”акций”.

В ”Черной Книге” приводятся рассказы о восстаниях в различных гетто и лагерях: Белостокском, Варшавском, Треблинском, Собибурском (Собиборском) и других. Описания эти, конечно, не могут дать полной картины вооруженной борьбы. Случаи восстаний исчисляются не десятками, а сотнями. Течение и продолжительность восстаний были различны, начиная от однодневной ожесточенной борьбы ручными гранатами и револьверами, как это было в Луцке, и кончая сражениями в районе Кременца, где прорвавшиеся в горы евреи держались много дней. Одним из таких больших и величественных является восстание в Варшавском гетто, превратившееся в сорокадневное сражение евреев с танковыми, артиллерийскими, пехотными и авиационными частями немцев. Исход всех восстаний в гетто в большинстве случаев одинаков. Восстания кончались гибелью героев. Трагичный исход восстаний, заранее известный бойцам, лишь подчеркивает величие борьбы.

К исходу 1943 года немецко-фашистские власти почти целиком закончили повсеместное, поголовное убийство еврейского населения восточных районов оккупированных областей, а к началу 1944 года уже довершалось истребление евреев в западных районах.

Одновременно с убийствами евреев немецко-фашистские власти, оставаясь верными своей установившейся методе, осуществляли величайшие злодеяния и насилия над русским, украинским, белорусским населением оккупированных советских земель. Были убиты и замучены сотни тысяч военнопленных. Сотни тысяч крестьян, рабочих, интеллигентов, заподозренных в участии в партизанском движении либо в симпатиях к партизанам, подвергались величайшим мукам, пыткам, а затем казни. Появился термин ”Партизанская деревня”. Таких деревень было много сотен, немцы сжигали их дотла. Четыре миллиона человек, угнанных в рабство, пережили величайшие унижения и страдания, голод, многие из них подверглись побоям и пыткам. Так на этом последнем этапе своего существования германский фашизм снова и снова пытался использовать свою погромную деятельность для прикрытия террористических мероприятий против народов, населяющих оккупированные районы.

Один из разделов ”Черной Книги” приводит ряд свидетельств того, как русские, белорусы, украинцы, литовцы оказывали братскую поддержку евреям в самые тяжелые времена разгула расового террора. Мудрый разум народа разгадал, для чего затеяли фашисты чудовищную, кровавую провокацию. Чистое сердце народа содрогнулось, когда полились реки невинной крови. Старухи-крестьянки и молодые колхозники, рабочие, учителя, врачи, профессора, священники, часто рискуя собственной жизнью и жизнью своих близких (укрывательство евреев приравнивалось оккупантами к укрывательству активных партизан), делали все возможное для спасения невинно обреченных людей. Сотни еврейских детей были спасены русскими, белорусами, украинцами, объявлявшими этих детей своими, укрывавшими их в течение долгих месяцев, а иногда и нескольких лет. Среди черных туч расового безумия, среди ядовитого тумана человеконенавистничества сверкали вечные, неугасимые звезды разума, добра, гуманизма. Они вешали гибель страшному царству тьмы, вещали близкий рассвет. Фашисты были бессильны погасить, утопить в морях крови силы добра и разума, жившие в душе народа. Лишь моральное отребье, подонки человечества, жалкие кучки уголовников и садистов вняли преступному зову гитлеровских пропагандистов.

Ныне силы тьмы сокрушены. Армии свободолюбивых народов разгромили черные полчища Гитлера. Беспримерный подвиг Красной Армии, прошедшей от Волги до Эльбы, в тяжелых, кровавых боях нанесшей смертельное поражение немецко-фашистским войскам, штурмом овладевшей столицей мирового мракобесия и мировой реакции Берлином, на веки веков будет записан на золотых скрижалях человечества. Пока будут существовать люди на земле, не забудется этот подвиг.

Победа над германским фашизмом не есть только военная победа. Это победа сил прогресса над силами реакции. Это победа демократии и гуманизма, победа идеи равенства народов, победа идеи справедливости. Поражение фашистской Германии в войне это не только военное поражение фашизма. Это поражение всей идеологии гитлеризма. Это поражение идей расового терроризма. Это поражение идей мирового господства расы господ над народами мира.

Пришел день суда, день возмездия.

Перед судом народов в Нюрнберге предстали те, кто планировали, организовывали и осуществили преступления против человечества.

Суд разворачивает перед глазами мира бесконечный свиток чудовищных преступлений. Суд показал, что смерч, бушевавший над Европой, имел своих организаторов, что убийство миллионов было хладнокровно задумано, хладнокровно подготовлено, хладнокровно осуществлено.

Миллионы невинно убитых, чей прах зарыт в землю либо развеян по полям и дорогам, верили в пришествие часа возмездия. В свои последние минуты, стоя на краю братской могилы, переступая порог газовой камеры, приближаясь к костру, обреченные обращали к палачам слова проклятия, напоминали им о неминуемом возмездии.

И возмездие пришло. Торжество справедливости после страшных лет гитлеровского владычества дает нам право с надеждой и верой смотреть в будущее.

Фашизм убил миллионы невинных, но фашизму не удалось убить правду, добро и справедливость. Пусть же вечно живет в сердце человечества ненависть к страшным идеям расизма.

Пусть навечно сохранится память о страданиях и мучительной смерти миллионов убитых детей, женщин, стариков. Пусть светлая память замученных будет грозным стражем добра, пусть пепел сожженных стучит в сердца живущих, призывая к братству людей и народов.

Василий Гроссман.

УКРАИНА

КИЕВ, БАБИЙ ЯР.
Статья написана на основании документальных материалов и показаний киевлян. Подготовил к печати Лев Озеров.

Немецкие войска вступили в Киев 19 сентября. И в тот же день на Бессарабке гитлеровцы начали грабить магазины, задерживали евреев, избивали их и увозили куда-то на грузовиках.

Киевляне видели, как на улице Ленина немцы били прикладами по ногам мужчин-евреев, заставляя их танцевать, затем жестоко избитых людей принуждали грузить на машину тяжелые ящики. Люди падали под непосильной ношей, и немцы снова били их резиновыми дубинками.

22 сентября киевлян разбудил взрыв страшной силы. Со стороны Крещатика тянуло дымом и гарью. Людей, находившихся в это время на прилегающих к Крещатику улицах, немцы гнали на Крещатик, прямо в огонь.

В этот же день на стенах домов появилась газета на украинском языке. В ней было сказано, что евреи, коммунисты, комиссары и партизаны будут уничтожены. За каждого выданного партизана или коммуниста была обещана сумма в 200 рублей. Такие газеты висели на улице Саксаганского, Красноармейской и на многих других улицах города.

Жизнь в Киеве становилась все нестерпимее. Немцы врывались в дома, забирали жильцов, увозили их куда-то, и люди эти уже не возвращались более домой.

22 сентября на улицах города, у водонапорных колонок и в садах происходило массовое избиение евреев.

Гестаповцы проверяли документы на улицах. Евреев избивали, уводили в полицию или гестапо. Ночью их расстреливали.

Многие жители Киева, особенно районов Подола и Слободки, видели, как уже на второй и третий день немецкого хозяйничания по Днепру плавали раздутые трупы замученных стариков и детей. В пятницу 26 и субботу 27 сентября евреи, ушедшие в синагогу, исчезли. Киевлянка Евгения Литощенко свидетельствует, что ее соседи – старик Шнейдер, Розенблат с женой – из синагоги домой не вернулись. Позже она видела их трупы на Днепре. То же подтверждает Т. Михасева. Немецкие автоматчики и полицейские оцепили синагоги и вывезли всех молящихся. В нескольких местах у Киева течение реки прибивало к берегу мешочки с молитвенными принадлежностями.

На пятый день прихода немцев в Киев В. Либерман вышел из дому и, пройдя по улице Короленко, свернул на площадь Толстого. К нему подошел мужчина высокого роста в кепи и черном пальто. Он приказал ему остановиться и потребовал паспорт. У Либермана паспорта при себе не оказалось. Агент полиции приказал ему следовать за собой. Либерман, проходя по Крещатику, видел, как по улице, часто останавливаясь, ехала машина, и в огромный рупор кто-то громовым голосом выкрикивал: ”Сообщайте в гестапо и полицию о местопребывании коммунистов, партизан и евреев. Сообщайте!”

Агент полиции привел Либермана в кинотеатр, находившийся на Крещатике, неподалеку от Прорезной улицы. Гестаповец ударил его по спине и втолкнул в фойе театра. Либерман прошел через фойе в зал. В зале сидело свыше трехсот евреев – в большинстве седобородые старики. Все сидели в глубоком молчании. Либерман подсел к одному молодому еврею, и тот шепотом сказал ему: ”Нас отправят работать на Сырец и там ночью расстреляют”.

Подойдя к открытому окну в фойе театра, Либерман долго смотрел на прохожих, снующих по Крещатику, и вдруг увидел соседа по дому и позвал его. Тот быстро подошел к окну. Либерман попросил его передать жене, что он задержан и находится в театре.

Вскоре жена Либермана – Валентина Березлева – уже была подле театра. Она подошла к гестаповцам и горячо просила освободить мужа. Один из гестаповцев изо всех сил толкнул ее. Несчастная женщина упала со ступенек театра и сильно ударилась головой о тротуар.

Становилось ясно, что все заключенные в кинотеатре обречены на смерть. Но случай спас их на этот раз. В два часа дня вблизи театра раздался взрыв огромной силы. По Крещатику бежали обезумевшие, испуганные люди. Возле театра показалась окровавленная женщина. Желтые густые клубы дыма стлались по улице. Вслед за первым взрывом раздался вскоре второй. Гестаповцы с криком ”фойер” (огонь) оставили свои посты. Арестованные выбежали на свободу.

По вечерам небо окрашивалось багровым отсветом гигантского пожара. Подожженный Крещатик пылал в продолжение шести суток.

27-28 сентября 1941 года, через неделю после прихода немцев в Киев, на стенах городских домов появилось объявление, напечатанное четким шрифтом на украинском и русском языках, на грубой синей бумаге:

”Жиды г. Киева и окрестностей! В понедельник 29 сентября к 7 часам утра вам надлежит явиться с вещами, деньгами, документами, ценностями и теплой одеждой на Дорогожицкую улицу, возле еврейского кладбища. За неявку – смертная казнь. За укрывательство жидов – смертная казнь и за занятие жидовских квартир – смертная казнь”.

Подписи под этим страшным приказом, обрекшим на смерть семьдесят тысяч человек [6]6
  В Бабьем Яру в период немецкой оккупации было убито более 100000 человек, преимущественно евреев (См. Краткая еврейская энциклопедия, т. I, Иерусалим, 1976, стр. 75).


[Закрыть], не было. До 29 сентября продолжались бесчинства гестаповцев на улицах и в квартирах.

Семидесятипятилетний Герш Абович Гринберг (ул. Володарского, 22), глава огромной и славной семьи, насчитывающей много инженеров, врачей, фармацевтов, педагогов, 28 сентября был задержан немцами на Галицком базаре. Его ограбили, раздели и зверски замучили. Жена Гринберга, старуха Теля Осиповна, так и не дождавшаяся мужа, на другой день, 29 сентября, сама погибла в Бабьем Яру.

Инженера И. Л. Эдельмана, брата известного пианиста, профессора Киевской консерватории А. Л. Эдельмана, немцы схватили на Желянской улице. Вниз головой бросили они его в бочку, стоявшую возле водосточной трубы.

Б. А. Либман рассказывает об одной еврейской семье, скрывавшейся несколько дней в подвале. Мать с двумя детьми решила уйти в село. Пьяные немцы остановили их на Галицком базаре и учинили над ними жестокую расправу. Они отрубили на глазах у матери голову одному из детей, затем умертвили второго ребенка. Потерявшая рассудок женщина, прижав к себе мертвых детей, стала танцевать. Немцы, насладившись вдосталь этим зрелищем, убили и ее. Тут подоспел к месту гибели всей своей семьи отец, – его постигла та же участь.

Многие киевляне знали юриста Циперовича, жившего на Пушкинской улице, дом 41. Его с женой расстреляли.

Молодой литератор Марк Чудновский не мог своевременно эвакуироваться из Киева: он был болен. Жена его, русская женщина, не пускала мужа одного на Лукьяновку: она понимала, что ждет его там. ”Мы были вместе в дни радости, и теперь я тебя не оставлю”, – сказала она. Они пошли на Лукьяновку вдвоем и погибли вместе. Профессор Киевской консерватории С. У. Сатановский с семьей был расстрелян немцами.

Из дома № 27 по улице Саксаганского немцы выволокли старую парализованную женщину Софью Голдовскую и убили ее. Она была матерью десяти детей.

Старая женщина, Сарра Максимовна Эвенсон, в дореволюционные времена была организатором кружков, пропагандистом, редактировала газету ”Волынь” в Житомире. Перу ее принадлежит много статей (под псевдонимом С. Максимов). Она была первой переводчицей Фейхтвангера и ряда других иностранных писателей нового времени на русский язык. Она отлично владела западноевропейскими языками и находилась в переписке с видными деятелями культуры и искусства.

Преклонный возраст и болезнь не позволили С. М. Эвенсон своевременно эвакуироваться из Киева. Последние два года она не выходила из дома. Эту женщину, у которой были уже правнуки, гитлеровцы выбросили из окна третьего этажа на ул. Горького, дом 14. Регина Лазаревна Магат (ул. Горького, дом 10), мать профессора медицины и биологии, погибшего на фронте, была убита немцами. Известный юрист Илья Львович Багат погиб от немецкой пули вместе с двумя внучками – Полиной и Мальвиной. В эти же дни погиб вместе со своей сестрой и племянницей пользовавшийся всесоюзной и европейской известностью профессор бактериологии Моисей Григорьевич Беньяш.

Но все это было лишь подготовкой к дальнейшим событиям, разыгравшимся со всей жестокосердной, изуверской силой в Бабьем Яру.

На рассвете 29 сентября киевские евреи с разных концов города медленно двигались по улицам в сторону еврейского кладбища, на Лукьяновку. Многие из них думали, что предстоит переезд в провинциальные города. Но многие понимали, что Бабий Яр – это смерть. В этот день было много самоубийств.

Семьи пекли хлеб на дорогу, шили походные вещевые мешки, нанимали подводы, двуколки. Поддерживая друг друга, шли старики и старухи. Матери несли младенцев на руках, везли их в колясочках. Шли люди с мешками, свертками, чемоданами, ящиками. Дети плелись рядом с родителями. Молодежь ничего с собой не брала, а пожилые люди старались взять с собой из дому побольше. Старух, тяжко вздыхающих и бледных, вели под руки внуки. Парализованных и больных несли на носилках, на одеялах, на простынях.

Толпы людей непрерывным потоком шли по Львовской улице, а на тротуарах стояли немецкие патрули. Огромное множество людей с раннего утра до самой ночи двигалось по мостовой; трудно было перейти с одной стороны Львовской улицы на другую. Это шествие смерти продолжалось три дня и три ночи. Люди шли, останавливаясь, и без слов обнимались, прощались, молились. Город притих. На Львовскую улицу, как потоки в реку, вливались толпы с Павловской, Дмитриевской, с улицы Володарского, Некрасовской. За Львовской улицей начинается улица Мельника, а дальше – пустынная дорога, голые холмы, овраги с крутыми склонами – Бабий Яр. По мере приближения к Бабьему Яру нарастал ропот, смешиваясь со стонами и рыданиями.

Дмитрий Орлов, старый киевлянин, наблюдал за экзекуцией со стороны Кабельного завода. Он не в силах был смотреть на ужасную картину больше нескольких минут и потом убежал, почувствовав, что мутится в голове.

Под открытым небом была развернута целая канцелярия, стояли письменные столы. Толпа, ожидавшая у заставы, организованной немцами в конце улицы, не видела этих столов. От толпы каждый раз отделяли по 30-40 человек и вели под конвоем ”регистрировать”. У людей отбирали документы и ценности. Документы тут же бросались на землю; свидетели говорят, что площадь покрылась толстым слоем брошенных бумаг, порванных паспортов и профсоюзных билетов. Затем немцы заставляли людей раздеваться догола – всех без исключения – и девушек, и женщин, и детей, и стариков; одежду их собирали, аккуратно складывали. У голых людей – мужчин и женщин – срывали с пальцев кольца. Потом обреченных, группами по 30-40 человек, палачи ставили на край глубокого оврага и в упор расстреливали их. Тела падали с обрыва. Маленьких детей сталкивали в яр живыми. Многие, подходя к месту казни, теряли рассудок.

Множество киевлян до последней минуты расправы не знали, что делали немцы в Бабьем Яру.

Одни говорили: трудовая мобилизация, другие – переселение, третьи заявляли, что немецкое командование договорилось с советской комиссией, и предстоит обмен: еврейская семья – на одного военнопленного немца.

Молодая русская женщина, жена командира-еврея, сражавшегося в Красной Армии, Тамара Михасева тоже пошла в Бабий Яр, рассчитывая выдать себя за еврейку: ее тоже обменяют, и она на свободной советской земле найдет мужа.

Тамара очутилась за изгородью.

Сначала она стала в очередь на сдачу вещей, затем в очередь к регистраторам.

Рядом с ней стояли высокая старуха в шляпе со страусовым пером, молодая женщина с мальчиком и рослый плечистый мужчина.

Мужчина взял мальчика на руки.

Михасева подошла к ним.

Мужчина посмотрел на нее и спросил:

– А вы разве еврейка?

– Муж у меня еврей.

– Вам следует уйти, если вы не еврейка, – сказал он, – подождите немного, мы уйдем вместе.

Он поднял ребенка, поцеловал его в глаза, простился с женой и тещей. Что-то резкое и повелительное сказал он по-немецки, и патрульный отодвинул доску. Этот мужчина был обрусевшим немцем, он проводил в Бабий Яр свою жену, сына и мать жены.

Михасева вышла следом за ним. Со стороны Бабьего Яра слышался лай многих десятков собак, треск автоматов и крики казнимых. Навстречу двигалась толпа. Вся мостовая была запружена людьми. Гремели радиорупоры – танцевальными мелодиями заглушались крики гибнущих жертв.

Приводим рассказы чудом спасшихся. Неся Эльгорт, проживавшая по улице Саксаганского №40, шла к обрыву, прижимая к голому телу дрожавшего сына Илюшу. Все близкие и родные ее затерялись в толпе. С сыном на руках она подошла к самому краю обрыва. В полубеспамятстве она услышала стрельбу, предсмертные крики и упала. Но пули миновали ее. На ее спине и на голове лежали еще горячие, окровавленные ноги, руки. Вокруг, грудой, друг на друге лежали сотни и тысячи убитых. Старики – на детях, детские тельца – на мертвых матерях.

”Мне сейчас трудно осознать, каким образом я выбралась из этого оврага смерти, – вспоминает Неся Эльгорт, – но я выползла, очевидно, инстинкт самосохранения гнал меня. Вечером я очутилась на Подоле, возле меня был мой сын Илюша. Поистине, не могу понять, каким чудом спасся сын. Он как бы сросся со мной и не отрывался от меня ни на секунду.

Русская женщина, Марья Григорьевна, фамилии я не помню, жительница Подола, приютила меня на одну ночь и утром помогла мне пройти на улицу Саксаганского”.

Вот другой рассказ женщины, спасшейся из Бабьего Яра.

Елена Ефимовна Бородянская-Кныш с ребенком пришла к Бабьему Яру, когда было уже совершенно темно. Ребенка она несла на руках. ”По дороге к нам присоединили еще человек 150, даже больше. Никогда не забуду одну девочку лет пятнадцати – Сарру. Трудно описать красоту этой девочки. Мать рвала волосы на себе, кричала душераздирающим голосом: ”Убейте нас вместе...” Мать убили прикладом, с девочкой не торопились, пять или шесть немцев раздели ее догола, что было дальше не знаю, не видела.

С нас сняли верхнюю одежду, забрали все вещи и, отведя вперед метров на 50, забрали документы, деньги, кольца, серьги. У одного старика начали вынимать золотые зубы. Он сопротивлялся. Тогда немец схватил его за бороду и бросил на землю, клочья бороды остались в руках у немца. Кровь залила старика. Мой ребенок при виде этого заплакал.

– Не веди меня туда, мама, нас убьют; видишь, дедушку убивают.

– Доченька, не кричи, если ты будешь кричать, мы не сможем убежать и нас немцы убьют, – упрашивала я ребенка.

Она была терпеливым ребенком, – шла молча и вся дрожала. Ей было тогда четыре года. Всех раздевали догола. Но так как на мне было старенькое белье – меня оставили в белье.

Около 12 часов ночи раздалась немецкая команда, чтобы мы строились. Я не ждала следующей команды, а тотчас бросила в ров девочку и сама упала на нее. Секунду спустя на меня стали падать трупы. Затем стало тихо. Прошло минут пятнадцать – привели другую партию. Снова раздались выстрелы, и в яму снова стали падать окровавленные, умирающие и мертвые люди.

Я почувствовала, что моя дочь уже не шевелится. Я привалилась к ней, прикрыла ее своим телом и, сжав руки в кулаки, положила их ребенку под подбородок, чтобы девочка не задохнулась. Моя дочь зашевелилась. Я старалась приподняться, чтобы ее не задавить. Вокруг было очень много крови. Расстрел ведь шел с 9 часов утра. Трупы лежали надо мной и подо мной.

Слышу, кто-то ходит по трупам и ругается по-немецки. Немецкий солдат штыком проверял, не остались ли живые. И вышло так, что немец стоял на мне и поэтому меня миновал удар штыком.

Когда он ушел, я подняла голову. Вдали слышен был шум. Это немцы ругались из-за вещей – шел дележ.

Я высвободилась, поднялась, взяла на руки дочь – она была без сознания. Я пошла яром. Отойдя на километр, почувствовала – дочь едва дышит. Воды нигде не было. Я смочила ей рот своей слюной. Прошла еще километр, стала собирать росу с травы и увлажнять ею ребенку рот. Понемногу девочка стала приходить в себя.

Я отдохнула и пошла дальше. Переползая по ярам, я дошла до поселка Бабий Яр. Вышла во двор кирпичного завода, забралась в подвал. Четверо суток просидела я там без еды, без одежды. Только ночью я выходила во двор, чтобы покопаться в мусорном ящике.

И я, и ребенок стали опухать. Что творилось кругом – я уже не знала. Где-то стреляли пулеметы. На пятые сутки ночью я забралась на чердак одного дома, нашла там сильно поношенную вязаную юбку и две старые блузки. Одну блузку надела на ребенка вместо платья. Я пошла к своей знакомой Литошенко. Она обмерла, увидев меня. Она дала мне юбку, платье и спрятала меня и ребенка. Я больше недели была у нее под замком. Она дала мне денег на дорогу, и я пошла к другой знакомой – Фене Плюйко, также оказавшей мне большую помощь. Муж ее погиб на фронте. У нее на квартире я была месяц. Ее соседи меня не знали. Когда они спрашивали, кто я, Феня говорила: ”Сестра мужа, из села”. После этого я переселилась к Шкуропадской. У нее я находилась две недели. Но на Подоле меня все знали, и днем выходить из дома я не могла”.