Текст книги "Прелесть пыли"
Автор книги: Векослав Калеб
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Голый посмотрел на свои сапоги. Из них выглядывали пальцы; на одном отстала подметка, и он высунул язык, как собака от жары, каблуки сбились. Он поглядел еще раз на голенища, немного подумал и разулся; осмотрел ноги, красные, воспаленные, стертые до водяных пузырей, заглянул внутрь сапог и один за другим перебросил их через плечо в поле.
– Пусть отдохнут, – сказал мальчик. – Они свое сделали.
Голый встал, вскинул пулемет на плечо легче, чем можно было ожидать, и осторожно зашагал по пыли.
– Пух, да и только, – сказал мальчик. – Целебная пыль. Она приведет нас к победе, по ней мы быстрее доплывем к цели. Купай ноги в этом спасительном средстве. Прекрасная штука пыль! И до чего же много на свете чудес! Не знаешь, что и лучше.
Сладкие плоды растут повсюду,
Не дают подняться горьким,
Но придет пора,
Но придет пора
Сладким плодам,
Но придет пора,
Но придет пора…
В общем, что-то в этом роде, – сказал мальчик. – Как ты думаешь, я поэт? Прирожденный, а?
– Похоже, что из нас с тобой хорошая бы карикатура на поэтов вышла, – сказал Голый с легкой усмешкой.
– Ничего – главное вперед к горам!
Они уже давно перестали обращать внимание на пару, идущую за ними. Да и парень с девушкой не глядели друг на друга. Парень шел непосредственно за партизанами, девушка чуть поодаль. Невнимание Голого и мальчика не было нарочитым – то была дань привычке. Они еще не понимали всей жестокости своего поведения. Новеньких не мешало хорошенько прощупать, и до первого настоящего дела они как-то бессознательно относились к ним чуть свысока. Но скоро Голый сообразил, что это глупо, замедлил шаг и пошел рядом с новичком.
– Откуда у тебя винтовка? – спросил он с напускной строгостью, полагая, что она будет воспринята как шутка.
Однако парень шутки не понял и решил, что ему учиняют допрос, причем не очень вежливый и благожелательный. Поэтому он ответил не менее резко:
– От старой армии осталась.
Голого возмутил дерзкий тон парня.
– И к четникам с ней пошел? – продолжал он.
– Вначале не разобрался, а потом поздно было. Все случая ждал.
– Лучше поздно, чем никогда, – сказал Голый.
Парень снова нахмурился, ушел в себя. А Голый повеселел. Наконец и он тоже не без удовольствия ощутил под ногами мягкий слой пыли. Шагать сразу стало легче. Он свободно бороздил пыль, не боясь оступиться, шаровары плескались вокруг бедер, а сзади свисали пустым мешком.
Новичок держался довольно заносчиво. Он не делал никаких попыток льстить и заискивать, вел себя с достоинством. Он ушел к четникам, потому что был молод, здоров и не мог оставаться дома, когда весь народ взялся за оружие. Не понимал он, что этим оружием можно бить по разным целям. Мысль, что другие борются, а он сидит, как маленький, на печи, была невыносима. Так он попал к четникам, И быстро разочаровался. Но выбраться оказалось не так легко. Мешали предрассудки, традиционные представления о чести. Однако со временем он все же решил уйти, и сделать это ему было тем легче, что он, в сущности, не участвовал в боях с партизанами, не был замешан в каких-либо злодеяниях, а немцев и итальянцев чурался как прокаженных.
Это был человек суровый, замкнутый и молчаливый, непреклонно требовавший правды и справедливости. Он хмуро взирал на мир своими серыми глазами, не веря ни в доброту, ни в разум. Поступал он так, как подсказывал ему собственный характер, не считая нужным идти против течения, на вещи смотрел мрачно и не верил, что люди могут что-либо изменить в существующем порядке. Так он и шел по земле в полной уверенности, что он на правильном пути.
Голый распознал все это по ряду признаков и почему-то поверил в парня. Обрадовавшись, он мысленно решил, что на него можно положиться, как на верного друга.
– Еще немного, и полю конец, – мягче сказал он. Новичок пробормотал что-то неопределенное. Мальчик присоединился к девушке.
– Может, тебе сразу дать гранату, – предложил он. – Если хочешь, конечно. Иногда граната не вредная штука.
И он показал ей гранату, но не ту, без предохранителя, а другую, которую берег как зеницу ока для какого-то особого случая. Гранату без предохранителя он считал подпорченной и с нетерпением ждал случая избавиться от нее.
– Отличная штука, – сказал мальчик, – сделана на совесть. – Он взвесил гранату в руке.
– Я не знаю, как с ней обращаться, – запинаясь, проговорила девушка.
– Научиться нетрудно. Смотри: это отводишь вот так, потом вот этим желтым запалом ударяешь о камень или о приклад винтовки – словом, обо что хочешь, только посильнее; замахиваешься, считаешь до трех и бросаешь в неприятеля.
– Я слышала про это.
Мальчик покровительственно улыбнулся:
– Все будет хорошо.
Она ответила ему дружелюбным взглядом.
– Хороши у вас поля, – начал мальчик. – А картошка у вас растет?
– Растет, а как же?
– Знатное поле. Если и картошка растет, мое почтение к нему еще больше, – сказал он громко. – А представь только, что на этом вот поле пашут, удобряют, сеют, убирают урожай разные орудия и машины, чтоб люди больше на людей походили; а вон по той дороге, вообрази, идут грузовики!
– Такого здесь никогда не бывало.
– Знаю, что не бывало. Но представить же можно. Представь себе и радуйся – недорого стоит.
– Говорят, так все и будет.
– Это что, – небрежно заметил мальчик, словно ему известно было нечто гораздо более важное.
Девушка посмотрела на него растерянно. К ученым разговорам она не привыкла. А он неожиданно заговорил о другом:
– Значит, с нами пошла?
– Да.
– Как же тебя мать отпустила?
– Другие могут, а я что? Из нашего села многие ушли. Поначалу мама боялась, а теперь сама послала, чтоб за братом присматривала. А то он у нас теперь один остался – отца-то еще в прошлом году усташи убили.
Говорит она звонким ясным голосом, и мальчика прямо мороз по коже подирает, когда этот голос раздается так близко: он весь светится радостью от того, что бок о бок с ним идет такая веселая девушка – и почему-то смущенно отводит от нее глаза.
Вдруг его внимание привлекла торба в руках девушки. Губы зашевелились. Рот заполнила слюна. Он мог бы есть еще. Мог бы есть до самой ночи, есть всю ночь напролет, а утром позавтракать и потом есть до обеда и плотно пообедать, в общем, есть, есть без конца.
– Чудесное поле, – произнес он.
Новичок остановился. Обернулся.
– Вон они! – сказал он.
Над дорогой, там, где начиналось поле, повисло облако пыли; донеслось рычание моторов.
– За мной! – крикнул Голый.
Они находились уже на краю поля. Слева от дороги тянулись невысокие холмы, покрытые кустарником и изрезанные буераками. Следуя за Голым, они добежали до зарослей. Голый распорядился:
– Ты, парень, становись там, – приказал он новичку занять левое крыло. – Ты, далматинец, там, – поставил он мальчика справа от себя, за ряд развесистых кустов. – А ты будь возле меня, – сказал он девушке, снял пулеметную ленту, соединил ее с концом ленты, торчащей из пулемета, и снова обратился к девушке – Вот так будешь подавать. Ложись рядом. – Затем крикнул парням: – Огонь открываю я. Вы следом! Поняли?
– Где уж нам, – сказал мальчик, – повтори!
Голый пропустил его слова мимо ушей и стал неспешно налаживать пулемет, старательно демонстрируя свое спокойствие. Лицо его горело, бледности и утомления как не бывало.
– Патруль, – сказал он. – На это они мастера – поставят пулеметы на горку и бьют по прохожим. А самолет им дорогу разведал. Чистая работа, ничего не скажешь!
Новичок сосредоточенно взялся за дело. Он весь напрягся, относясь к происходящему до предела серьезно. Тщательно прилаживался, придирчиво целился, менял позицию, оглядывал поле боя. Он был взволнован, но не проявлял никаких признаков малодушия. Решил стоять насмерть, что бы там ни было. Такой уж у него был характер. И Голый все это читал на его лице.
Мальчик, щурясь то и дело, выглядывал из терновника; винтовку он держал не так напряженно, как Голый и новичок. Несколько раз он лез в карман и ощупывал гранату. Новичок тоже рылся в мешке.
– Что такое?! – воскликнул мальчик. – Остановились.
– Остановились, – разочарованно протянул и Голый.
У длинной ленты пыли, змеей вьющейся над полем, неожиданно выросла огромная круглая голова. Это были три мотоцикла с колясками. С них сошли люди в плащах и принялись совещаться.
– Следы наши заметили, – сказал мальчик.
– Да, – сказал Голый. – А может, кто в селе сказал, что мы пошли этой дорогой.
– В селе никто не мог сказать, – возразила девушка.
– И я думаю, что никто, – подтвердил новенький.
– Тогда, значит, следы изучают, – заключил Голый.
– В пыли есть отпечатки прикладов, сапог и босых ног, главное, сапог и башмаков. Надо быть дураком, чтоб не догадаться, – сказал мальчик.
Они замолчали, продолжая с неослабевающим вниманием наблюдать за дорогой.
Вдруг Голый услышал за спиной шорох и вслед за ним чей-то шепот:
– Товарищи, товарищи, – звал кто-то приглушенным голосом совсем близко от них.
Голый вздрогнул. Испуганно обернулся. В десяти метрах от него полз человек. Усатый, загорелый до черноты крестьянин средних лет в поддевке тихо подкрадывался к ним. За ним ползли еще двое, помоложе, такие же взволнованные, как и первый. Голый сразу понял, что страх его напрасен.
– Вы зачем здесь? – спросил он.
– Вам помочь, – сказал старший. – Сначала думали подождать, потому как оружия у нас нет. Но эти остановились, мы и решили, может, чем поможем. У вас гранаты или чего другого не найдется? Я умею обращаться с гранатой.
Голый строго глядел на них. Ему хотелось принять дружескую помощь. Но не просчитается ли он? Он вглядывался в их лица. О чем-то раздумывал. А они в страхе, приоткрыв рот, не сводили с него глаз.
Наконец Голый решительно сказал:
– Вот тебе граната, держи!
– Есть! А этим двоим? Они хорошие ребята.
– Я дам одну, – сказал мальчик.
– Хорошо!
– А второму пистолет, – сказал Голый. – В нем только два патрона. Зря не стреляй. Береги на крайний случай.
– Ладно. Будь спокоен…
Подошли ближе и двое других, у них тоже от волнения глаза расширились, лица вытянулись. Неумело и суетливо они кинулись занимать позиции. Линия обороны протянулась метров на двадцать.
– Целая рота, – сказал мальчик.
И все же они старались держаться кучно. Все понимали, что значит принять бой с пулеметчиками на таком ровном месте и с такими незначительными боеприпасами. Но предстоящий бой в то же время привлекал их. Очень уж хотелось наказать мотоциклистов, отличавшихся особой наглостью.
– Остановились как раз там, где мы сидели, – сказал мальчик.
– Изучают следы, – сказал Голый. – В пыли их отлично видно.
– Подойдут, – сказал один из вновь прибывших. – Их не так легко испугать!.. А сколько бы оружия мы захватили, если бы они пошли на нас!
Клубы пыли понесло к востоку, они поредели и начали оседать над полем густым туманом.
– Спрячьтесь получше, – приказал Голый, – в бинокли смотрят. Не двигаться!
– Черт их побери! Что бы им клюнуть на приманку! – воскликнул мальчик. – Ведь для них самих лучше – сегодня бы и войну закончили. Так нет, хочется им до конца воевать… Вот вам, пожалуйста, уходят.
И правда, мотоциклисты стали удаляться, и наконец облако пыли скрыло их совсем.
– Поднимайсь! – вскочил Голый на ноги. – Пошли отсюда подальше. Тут на равнине можно влипнуть в историю почище. Еще навлечем на свои головы что-нибудь похуже мотоциклистов.
Отряд встал и двинулся за Голым.
Они решили не возвращаться на дорогу, а идти пригорками, держась кустов и оврагов. Дорога шла в нескольких сотнях метров от них.
Полчаса они шагали молча, потом им попалось поваленное дерево, и Голый решил устроить привал. Рядом с ним опустились на землю трое крестьян; опершись подбородком на руку, они завели неспешный разговор.
Живут они в соседнем селе, пошли к партизанам, потому что давно уже собирались, да и четники что ни день грозят отправить их на работу в Германию, если они не вступят в их части. Служить же немцам и итальянцам они не хотят. А сегодня услышали, что в соседнем селе были партизаны, вот и пошли той же дорогой.
– Решили, брат, бить супостатов вместе с партизанами.
– Хорошо. Пойдете с нами до первых партизанских частей. Вместе легче пробиваться.
Все трое – усач и двое молодых – преданно смотрели на Голого, слова его воспринимались как чудеса мудрости, он был для них высшим авторитетом.
А Голый был болен.
Речь шла о доверии. Он не имел права на слабость. Хватит с него и турецких шаровар. И все же он сел на землю, прислонился спиной к пню, поставил на него локти, пулемет зажал между колен. Закрыл глаза. Сделал вид, что о чем-то размышляет. Спустя немного времени со страшным трудом поднял веки – от слабости его клонило ко сну. И сказал тихо и задумчиво:
– Еще немного, и мы придем в бригаду. Бригада – наш дом. Бригада – это мать, которая никогда тебя не бросит. Я немного нездоров, но это скоро пройдет. В бригаде нас встретят хорошими вестями. Победа на всех фронтах. Победа, товарищи, я уверен!
Мальчик и девушка вели особый разговор. Слов при этом говорилось мало – покусывали травинки, крутили в руках веточки.
– Ты когда-нибудь бывала здесь, в этом лесу? – спросил мальчик.
– Да. За дровами иногда сюда ходим.
Невысокий лесок тянулся довольно далеко. Немного ниже виднелись верхушки деревьев повыше. Похоже было, что дальше им придется пробираться густыми зарослями бука.
– Эта дорога выходит на шоссе, – сказала девушка.
– И шоссе перейдем, – отозвался мальчик, – все на свете перейдем. Мне кажется, мы и родились для того, чтоб переходить дороги, реки, горы.
Девушка непрестанно старалась занять чем-нибудь глаза и руки. Непривычные речи мальчика смущали ее. Да и слова он выговаривал не совсем так, как говорили в ее краях. Все это было в диковинку. Вдруг она решительно подняла голову и сказала звонким, ясным голосом:
– Решилась уйти, и будь что будет.
– Ты не первая, не бойся. В бригаде много девушек. А хорошо, что на тебе красная кофта: противник подумает, что это батальонное знамя, что нас целый батальон.
– Победа, товарищи, я уверен, – говорил Голый слабым голосом, его мучили нестерпимые боли в желудке, тошнота подкатывала к горлу.
– В таком случае лучше всего двинуться дальше, чтоб как можно скорей добраться до добрых вестей, – сказал мальчик. – Бригада уже недалеко…
– Пошли, – сказал Голый. – Отдохнули, и хватит.
Он подтянулся на локтях и сел на пень. Затем оперся на пулемет и встал на ноги. Он зашагал, продираясь сквозь кусты, по неровной покатой земле. Товарищи пошли за ним, пугаясь его неверных шагов.
Скоро плоскогорье, на котором лежали село и поле, кончилось; впереди шла новая цепь ущелий и долин – отряду предстояло петлять довольно долго.
Вправо от них, где-то на востоке, далеко в горах, громыхали пушки. За холмом, километрах в пяти, они разглядели мирно плывущий деревенский дымок.
Голый принял решение идти на него и начал спускаться в первое ущелье. Но вдруг на склоне горы в сотне метров от них он увидел краешек шоссе – там что-то быстро промелькнуло.
– На шоссе кто-то есть, – предостерег он товарищей. – Нас теперь много, следует больше думать о маскировке. Отряд легче обнаружить, чем одного человека. Нашу колонну можно обнаружить за несколько километров. Остановимся на минутку – надо договориться. Пойдем организованно. – И он преподал товарищам краткий урок тактики и обращения с оружием.
– Мы знаем, знаем, – заговорили новички.
– Ну да, конечно, время научиться было. А сейчас ты, парень, – ты вроде покрепче других, – иди тихонько вперед и рукой дашь нам знак, если что заметишь.
Девушка встала поближе к мальчику.
– Ладно, ты держись меня, – сказал он ей.
Наискосок по крутому скату начали спускаться к шоссе. Парень, ловко пробираясь между кустами и стволами деревьев, скоро оказался прямо над шоссе и махнул им рукой, чтоб они подходили, но только соблюдали полную тишину…
Голый первым подошел к нему, сразу за ним спустились мальчик и девушка. Идти босиком по неровной земле, поросшей колкой травой и покрытой острыми камнями и сучьями, было больно и трудно.
Взглянув на дорогу, Голый рот разинул от удивления. Ну и картина ему представилась! По шоссе прогуливался немец с автоматом на шее и биноклем в руке. Не иначе – офицер или унтер. Сквозь просветы в листве он неторопливо оглядывал окрестности, обводя биноклем горы, долины, перелески, словно старательно отыскивал что-то очень маленькое. На обочине шоссе, у горы, сидело и стояло человек семь солдат с автоматами, винтовками и одним ручным пулеметом.
– Тихо! – шепнул Голый. Закусил губу, задумался.
– Ударим! – еле слышно шепнул мальчик.
Голый положил пулемет на сук.
– Сначала гранаты, – кивнул он молодым парням, – можете бить по солдатам! Бросать по приказу. Из винтовок – одновременно с пулеметом!
Мальчик и новичок, опершись о ствол дерева, целились.
– Сытые, черти, сытые, – сказал Голый, наводя пулемет на цель. – По горам голодные не бродят.
– Еще бы, – сказал мальчик, – гуляют себе по дорогам, словно и войны нет. А мы пробираемся горами да зарослями.
Сквозь прорезь мушки партизаны видели кучку солдат, они спокойно курили и разговаривали. Время от времени громко смеялись. Несколько человек находилось, наверное, и в кустарнике. Офицер или унтер закурил, словно собирался переменить занятие, и еще раза два глянул в бинокль.
– Мы вам не раненые! Нас не добить! – сказал мальчик.
Голый мгновение размышлял. Может, стоит подойти ближе и выбрать более удобную точку, откуда видно всех?
– А, лучше синица в руки! – сказал он вслух. Пригнул голову к стволу пулемета, крикнул:
– Гранаты!
Офицер, точно услышал или увидел чей-то знак, резко обернулся, взглянул на горы, на лес, поднимающийся над его головой, и снова зашагал, приближаясь к зарослям, где засели партизаны.
– Огонь! – крикнул мальчик.
Гранаты еще находились в воздухе, когда офицер крикнул солдатам, и те вскочили на ноги. Подбежали еще двое.
Голый тотчас дал очередь, а новичок и мальчик разрядили винтовки. Одна граната разорвалась посреди шоссе, другая не сработала.
Пулемет бил короткими очередями, мальчик и новичок стреляли из винтовок.
Из кучки солдат, которые недавно стояли и разговаривали, лишь один остался на месте, прочие бросились в кювет; те двое, что подошли к офицеру, ринулись вниз, двое других, не добежав до кювета, грохнулись на землю и покатились в кусты то ли живые, то ли раненые. Офицер покачнулся и упал.
Голый дал еще несколько коротких очередей по зарослям; мальчик и парень бросили в кювет по гранате. Одна разорвалась слишком рано, другая угодила точно в кусты, где, по их расчетам, находились немцы.
Тут раздался свистящий вой, похожий на сирену, и метрах в двадцати от них в дерево ударила мина. Их осыпало щепками и сучьями.
– За мной! – крикнул Голый и двинулся по склону горы параллельно шоссе.
Туда, где они перед тем стояли, и чуть выше и правее ударили еще две мины, а потом третья.
– Ищи ветра в поле! – сказал мальчик.
– А все-таки, – задыхаясь, проговорил Голый, – все-таки мы встретились!
– Встретились, встретились! – сказал мальчик.
Девушка все это время держалась рядом с мальчиком, однако соблюдая определенную дистанцию.
Несколько сотен метров они пробирались сквозь чащу и наконец вышли к противоположному склону горы.
– Били с левого склона, – сказал Голый. – Ясно как день. Должно быть, далеко, раз из пулеметов не бьют. А у меня осталось всего пятьдесят патронов. Надо сокращать очереди. Мало ли какие могут быть неожиданности.
Он быстро перебирал босыми ногами по крутому неровному склону впереди отряда, остальные шли за ним. Трое новеньких, особенно парни, со страшно серьезными лицами, взволнованные непривычной ролью, в которой им приходилось выступать, лезли из кожи вон, чтобы доказать свое усердие, – забегали вперед, высовывались из-за кустов, осматривали окрестности. У них был ужасно деловой и озабоченный вид – они решали дела мирового масштаба.
А Голый тряс своими широченными штанами и морщился при каждом шаге, ступая босыми ногами по острым камням и сучьям.
– Осторожно! Осторожно! – говорил мальчик. – Не попасть бы нам в немецкий котел.
Хуже всего идти замыкающему. Его мог схватить враг из засады, могла прихлопнуть какая-нибудь таинственная ветка, у него из-под носа могли исчезнуть товарищи. Поэтому мальчик то и дело оборачивался к девушке. Будь у нее глаза на затылке, он бы непременно пустил ее вперед. Но пока ему все же больше хотелось блеснуть перед ней бесстрашием, чем любоваться ее красотой.
Скоро они снова вышли на шоссе. Никаких признаков вражеских частей не было, и они стали спускаться на дорогу, окруженную густой чащей.
Не успели они спуститься на шоссе, как из-за поворота, справа от них, выскочили три мотоцикла.
– Прячься! – крикнул мальчик – он первый заметил опасность.
– Мотоциклы? – изумился один из новеньких.
– Вот они! – крикнул Голый. – Прячься! – И он сбросил пулемет с плеча. – Бить по первому, когда будет точно под нами, – приказал он. – Я по последнему. Кто бросит гранату? Хорошо, давай ты, новичок! Бросишь, когда сочтешь нужным. Первым стреляет далматинец. Готовьсь!
И он быстро установил пулемет за развесистым деревом. Смерил расстояние до шоссе. Желтая лента шоссе втягивалась в ствол пулемета. Поставил прицел на прямое попадание.
– Прямо в рот! – сказал он.
Метров четыреста шоссе круто взбиралось вверх, делало петлю, снова шло вверх и на последних ста метрах устремлялось прямо к ним. Чистая красноватая бечевка горной дороги служила естественной границей прицела.
Первая машина вошла в петлю, две другие плавно последовали за ней. Вот и вторая вошла в петлю, а первая показалась на повороте, за ней вторая, и, когда первая была в пятидесяти метрах от них, на повороте появилась третья.
В коляске сидел солдат с пулеметом, на седле – еще один с автоматом, у водителя на шее тоже висел автомат. Два других мотоцикла были оснащены точно так же.
Округлые жуки стремительно ползли на невидимых ножках, удивительно согласно двигаясь по чуть наклонному шоссе. Самоуверенные, не знающие страха, наглые, они словно спешили вонзить свои острые зубы в живую плоть.
Мальчик взял водителя на мушку. Новичок тоже. Целились в грудь, немного выше руля. Из-под каски, похожей на кастрюлю, виднелось беззаботное лицо солдата, занятого привычным делом, сзади над каской можно было разглядеть лицо солдата, сидящего в седле. Пулеметчик в коляске зорко оглядывал узкий отрезок пути перед собой.
Мальчик выстрелил; водитель медленно соскользнул вниз, словно просто хотел сойти с машины. Мотоцикл стал. Солдат, сидевший за спиной водителя, соскочил, схватился за живот, после еще одного выстрела мальчика и одного выстрела новичка он кувырнулся в кювет. Пулеметчик успел выпустить очередь по дальним кустам над шоссе. В это время мотоцикл покатился вниз, попал в кювет и там застрял. Мальчик и парень выстрелили в пулеметчика. Тот попытался выбраться из коляски, но не сумел, весь скорчился и застыл в кабине.
Голый нажал спусковой крючок в тот же миг, когда раздались выстрелы его товарищей. Пулемет сильно затрясся и тут же смолк. Последний мотоцикл занесло в сторону, он перевернулся, потом снова встал на колеса и покатился вниз по склону. Экипаж оказался на шоссе, и люди поползли в укрытие. Когда пулемет Голого затрещал снова, второй мотоцикл полетел кубарем вниз и исчез в овраге. Затем Голый еще одной короткой очередью настиг пулеметчика из первой машины. На шоссе разорвалась граната, которую кинул мальчик.
– Вперед! Вперед! – взволнованно прохрипел Голый и, размахивая рукой, согнувшись, первым побежал к шоссе.
И они опять зашагали сквозь чащу, подгоняя друг друга, ожидая выстрелов в спину, ожидая мщения. Две мины бухнули где-то за ними, еще дальше, чем прежние. Скоро они снова оказались над поворотом шоссе. Голый взглянул вниз. Там была та же картина, которую они видели сверху: по два трупа подле первой и второй машины. Немного выше того места, где они стояли, в воздух поднялась красная ракета.
Голый пересек шоссе, спустился ниже, чтобы под защитой склона продолжить путь. Остальные следовали за ним по пятам. Поджидать никого не приходилось, все шагали бодрее его и кучно держались за его спиной. Может быть, ждали, что в любой момент сверху, из лесной чащи, мог затарахтеть пулемет. А когда в небо взмыла ракета, решили, что буря над их головами вот-вот разразится.
– Рассчитались, – пыхтя, как паровоз, сказал Голый, когда они очутились на гребне горы, в чаще леса.
– А оружие? Оружие, товарищ? – спросил один из парней.
– Оставь. Не к чему рисковать людьми. Там есть живые: оружие пришлось бы брать с боем. Ты еще не знаешь раненых немцев. И неизвестно, что делают те, наверху, – тоном искушенного стратега говорил Голый, еле переводя дух от усталости.
– Давай погляжу на тех, что свалились в овраг.
– Вперед лесом! – строго приказал Голый.
Силы его были на исходе. Не без оснований он избегал боя. Он опасался, что их могут догнать немцы, засевшие в долине или на другой горе, и кто знает, где находятся минометы, бившие по отряду? К тому же каждую минуту он боялся свалиться от слабости. Поэтому он повел товарищей по лесистому склону, углубился в чащу, лесом спустился вниз, чтобы добраться до противоположного склона, где, по его расчетам, неприятеля не было.
* * *
Как только опасность столкновения миновала, девушка снова прилепилась к мальчику. Словно ее привязывала к нему невидимая, неосознанная нить. Если, случалось, она незаметно для себя чуть отставала, то бегом бросалась его догонять, словно жеребенок мать. При каждом его слове или жесте глаза ее загорались детской любознательностью. А мальчик, увидев ее преданность, вдруг застыдился, испугался, как бы и другие это не обнаружили, и стал делать вид, что ничего не замечает, держась с превосходством бывалого солдата.
Когда они пошли спокойнее, она поравнялась с ним.
– А все убиты? – спросила она шепотом.
– Скажешь тоже, – ответил мальчик. – Разве их всех убьешь за раз! Остались на развод, не беспокойся!
– А где другие?
– Там, за горами. Объявятся, не волнуйся!
Они обогнули горный кряж, перевалили через две-три горы поменьше и снова оказались внизу на тропке, вьющейся по склону. И здесь, в небольшом ущелье, увидели четырех убитых партизан. Невероятно истощенные, они лежали в разных позах – кого как настигла пуля. Они прошли мимо, отводя глаза, не позволяя себе смотреть на страшную картину, не позволяя себе убедиться в том, что она еще страшнее, чем показалась с первого взгляда. Голый, однако, не смог не увидеть зияющую рану на голове одного из партизан. Приглядевшись, он заметил и на других трупах точно такие же раны.
– В упор стреляли, – сказал он.
– Тифозные! – сказал усач.
– Без памяти были.
– Да еще и раздели, – сказал мальчик, – чтоб одежда другим не досталась.
Не успел он это сказать, как вокруг них посыпались пули: немного погодя вдали заверещал пулемет. Над самой головой мальчика просвистела пуля.
– Смотри-ка! – воскликнул он.
– Прячьсь! – приказал Голый и первым поспешил зайти за дерево.
– Не вышел номер! – сказал мальчик.
Голый рассердился:
– Неужто засада?
– И правда, глупо, – сказал мальчик. – Это уж против всех правил!
Они торопились выйти из края смерти. И чем дальше они удалялись от мертвых, тем сильнее их тянуло к жизни, к светлым горизонтам. Они стали карабкаться на новую вершину, откуда должна была открыться новая перспектива.
Крестьянам эти места были знакомы, и они вели колонну кратчайшим путем.
Девушка снова шла рядом с мальчиком.
– Это их немцы прикончили, – сказала она. – Возле нашего села дней десять назад они тоже вот так убили пятерых тифозных партизан.
– Потому и мы их бьем беспощадно. Мы их, они нас. Довольно любопытное времяпрепровождение для жителей нашей планеты. Зачем сидеть дома, работать на полях, фабриках, в конторах, когда можно бить друг друга? Выходит, гораздо интересней поджечь дом, чем его построить, бросить бомбу на город и смотреть, как летят в воздух кровати вместе со спящими людьми, чем играть на сцене в античной трагедии!.. И до чего меня бесит человеческая глупость, сказать тебе не могу… без всякой пощады убивал бы тех, кто убивает… В общем, так…
– Зверь не способен на такие зверства, на какие способен человек.
– Попятно. Звери не умеют мстить, в этом все дело.
Некоторое время шли молча.
– А ты будешь стрелять? – спросил мальчик.
– Буду.
– А почему?
– Как и ты. Чтоб прогнать фашистов и освободить народ, – ответила она заученно.
– Верно, – сказал мальчик задумчиво. – Много есть еще всякого, – добавил он.
Голый не сдавался. Шаг за шагом он одолевал крутизну, словно танцевал какой-то завораживающий танец. И конца этому танцу не было; он шел и шел – даже мальчик удивлялся, откуда у него берутся силы. И, когда на лбу Голого выступил пот, мальчик поспешил на выручку:
– Не могу больше. Не люблю больших переходов, когда нет под ногами доброй пыли…
– Вот дойдем до перевала, – сказал Голый.
До перевала не было и сотни метров, но силы Голого были явно на исходе.
– Дай, товарищ, я понесу твой пулемет, – предложил усач.
– Пулемет? Не надо. Нет, не надо. Какой же я боец, если не могу нести свое собственное оружие.
И мальчик по этим словам, сказанным размеренным тоном, на одном дыхании, понял, что тот смертельно устал.
А с перевала они увидели село.
– Вот и село нового мира, – сказал мальчик. И они пошли дальше, так и не передохнув.
Пройдя еще немного, они оказались под селом – оно раскинулось на крутом склоне, сбегавшем в глубокую ложбину.
– Вот и село нового мира, – повторил мальчик.
– Вот и село, – спокойно констатировал и Голый.
– Первый раз в жизни вижу село, на которое надеюсь, – сказал мальчик.
– На что надеешься? – Девушка заглянула ему в глаза.
– На то, что оно окажется таким, каким я надеюсь его увидеть, – ответил он раздраженно, потому что все же могло случиться так, что село не оправдает его надежд.
Девушка, наморщив лоб, замолчала, так и не поняв его мудреных слов.
– Итак, перед нами село, – еще раз подытожил мальчик.
Девушка, казалось, боялась села. Там было слишком много глаз. Она не отходила от мальчика, готова была спрятаться за его спину.
– Что, не привыкла показываться в таком обществе? – заметил он.
– Ничего, – протянула она неопределенно. – Что это за село? Не знаешь?
– Село как село, – сказала она.
– Неплохо, если бы оно оставило в нашей памяти приятное воспоминание: «Село в конце пути. Не блещет красотою. И не страшит меня. Под полным чугуном пылает ярко пламя, ха-ха-ха-ха…»
– Так, так, – сказал Голый.
Они шли серединой дороги тесной группой, словно в селе их с нетерпением ждали и они боялись опоздать к пиршеству.
– Вот и пыль, – сказал мальчик.