Текст книги "Жизнь взаймы"

Автор книги: Василий Кононюк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Сколько монет хочешь за работу такую и когда готово будет?

– Дорогой казан ты хочешь, казак, и трубы медной десять аршин, готовь двести монет за это все.

– Вот ты говоришь, Иван, что понял все, а я гляжу, что не понял.

– А чего я не понял?

– Не надо мне казан и крышку золотом сверху крыть, пусть медные остаются, а то, я погляжу, ты посчитал, что золотить мне казан будешь, – побойся Бога, не каждую церковь золотят. За двести монет доспех знатный купить можно, а тут простой казан. Посчитай без позолоты, я думаю, не больше чем восемьдесят монет насчитаешь.

– Какие восемьдесят, казак, ты знаешь, сколько медь стоит? Я что, со своего кошеля докладывать буду? Нет, самое малое – это все тебе в сто восемьдесят монет обойдется.

– Как-то ты мудрено считаешь, Иван Михайлович. Пуд меди стоит сорок монет, пуда тебе хватит и на казан, и на трубу, ну и сорок монет за работу. Это даже много: коваль за год сорок монет зарабатывает. Никак больше восьмидесяти не выходит.

– Где ты видел пуд меди по сорок монет? Привези, я у тебя куплю, – а у нас пуд меди меньше чем за пятьдесят серебряков не найдешь. Пуда мало на эту работу, два пуда нужно, ты посчитай, сколько в отход пойдет, меньше чем сто пятьдесят монет никак не выйдет.

– Ладно, уговорил. Добавлю тебе десять монет. Девяносто за все – и по рукам, а про отход ты дурачков поищи рассказывать. Какой отход с меди? Не морочь голову ни себе, ни людям, а то поеду в другой город медника искать.

– Кто тебя считать учил? Два пуда меди – уже сто монет, ну и мне за работу тридцать, вот и считай.

– Теперь слушай меня, Иван Медник. Вон видишь, купец от тебя за двадцать шагов торгует, черный с бородой, его Иосиф зовут. Вот он тебе медь по сорок монет продаст. Полтора пуда – это даже много для этой работы, итого шестьдесят и тебе сорок. Это мое последнее слово, нет – значит, другого мастера искать буду. От тебя только одно слово хочу слышать – либо да, либо нет, остальное пусть другие слушают. Скажи свое слово.

– Ну, если Йоска по сорок продаст, хоть двадцать монет на работу остается. Понравился ты мне, казак, для другого бы не взялся, – давай за сто монет.

– Когда готово будет?

– Тут удача тебе подвернулась, казак: казан у меня готовый уже есть, осталось крышку к нему изготовить и трубу, так что за две недели все готово будет.

– Опять ты все напутал, мастер. Это тебе удача подвернулась. Сколько ты этот казан продать не мог, а порезать на куски и другое что сделать – жалко было? Эх, знал бы наперед, больше девяноста монет не дал бы.

– Жадный ты, казак. Нельзя так. Знаешь ведь завет Божий: что отдал – то твое. С легким сердцем нужно монету отдавать.

– Вот-вот. Это ты себе каждый раз повторяй, когда на базар идешь. Вот тебе пятьдесят монет задатку. Через две недели найдет тебя купец Марьян из Киева, отдаст пятьдесят монет и все заберет. Чернявый он, лет сорок ему, шрам рваный на левой щеке.

– Не сумлевайся, казак, все готово будет.

– А ты мне скажи еще одно, Иван Медник. Нужен нам мастер, что медь и бронзу лить умеет. Колоколов нам не хватает на церквях. А большой колокол на месте лить нужно. Вот и ищем, кто бы сгодился к нам на работу поехать, хоть на три зимы – вылить все, что нужно, нам мастера обучить. Мы бы монет отсыпали немало за работу такую.

– Хорошие литейные мастера – это только монахи в монастырях. Лучше ты никого не найдешь.

– Поговорил бы ты, Иван Михайлович, с настоятелем. Может, отпустит кого к нам на время. Уж мы бы монастырю отдарились за доброту такую. Дело то для веры христианской нужное: негоже церкви без колоколов стоять. Да и другая работа по литью имеется. Замолви словечко, Иван Михайлович, вижу, вхож ты к ним, мы за добро добром ответим, не сумлевайся. Да и не к спеху оно. На следующую зиму мастер нам нужен, есть время собраться и все сготовить. Если что узнаешь – передай купцом весточку казаку Богдану Шульге. Так меня прозывают.

– Верно, казак. Знаю я настоятеля, часто они через меня медь и олово закупают. Но тут уж как получится, сам понимаешь, не в моей то воле. Но весточку передам, даже если не отпустит настоятель никого к тебе, чтобы ты в других местах искал.

– Спаси Бог тебя, мастер Иван, будем ждать.

Доставил купцу Марьяну свой груженный крицей и подарками воз, монеты на казан с трубкой медной, на дорогу. Объяснил, где через две недели он должен казан медный забрать и у кого, пошел обратно к ковалям, прихватив с собой лишь пергамент с завязками, который спрятал в специальный мешочек, полученный от купца. Надо быстро научиться бумагу делать, а то на этой коже не напишешься, больно дорого выходит.

– Ну, что надумал, Николай? Едешь в наши края? У нас потеплей будет, чем у вас, мерзнуть точно не будешь.

– Я бы поехал, казак, сколько можно у дядьки на плечах сидеть, да только монеты на дорогу нужны, а у меня нет.

– За то не думай. Сам поедешь или с женой?

– Сам пока. Не пустит ее никто со мной – нет у меня ничего, – да и сама не захочет. Вот приживусь на новом месте – тогда заберу.

– Послушай меня, Николай. Я, может, и моложе тебя, но таких, как ты, уже перевидал много. Никто пока невесту свою за собой забрать не смог. Как поедет домой свататься, а она давно уже замужем за другим. Поэтому скажу тебе так. Любишь девку – не слушай ее, в таких делах девка не советчик, мешок на голову – и в церковь. А потом вдвоем к купцу в обоз – и к нам езжайте. Не пропадете, мы, когда ехали пять лет назад, четверо нас уже у мамки было, все малые, а ничего, никто не пропал. Так что думай добре, парубок, а делай, как я советую. Вот тебе десять монет на дорогу – то тебе отрабатывать не надо, считай, что это мой подарок тебе на свадьбу. А вот девять монет тебе наперед, за первых три месяца весенних. На Пасху еще две монеты получишь. Как в Черкассы доедете, ищите казака Богдана Шульгу, что под рукой Иллара Крученого ходит, там вам каждый подсобит дальше добраться, аль весточку мне передаст. А если загодя весточку купцом передадите, то сам в Черкассах встречу. Пойдем, я тебе купца Марьяна покажу, он вас довезет и в Киеве пересадит. А пока скажи мне, Тимофей Иванович, только правду скажи: где мастер есть, что пилы знатные кует и точит? Нужны мне пилы лучковые, чтобы бревна на доски пилить, много нужно и самых лучших.

– И у нас мастера есть, но все хвалят пилы из Бобруйска. Есть там мастер знатный – то ли у немца учился, то ли у варяга, то мне не ведомо. Но знаю, что пилы его по всей Руси купцы возят. Вон того купца видишь, рыжий такой, мордатый? У него спроси: он часто в Бобруйск ездит.

Взяв с собой Николая, чтобы познакомить с купцом Марьяном, подошли мы к рыжему купцу.

– А сказали нам добрые люди, мил человек, что возишь ты пилы из Бобруйска и мастера знаешь, что их кует. Еду я на днях в Бобруйск, хочу пил лучковых десяток купить к себе в село, плотник наш просил. Нечем ему бревна на доски распиливать. Подскажи – где мастера того искать, сколько монет мне нужно?

– Мастера Макара Терентьевича тебе каждый покажет, когда заедешь в кузнечную слободу. Она небольшая, пять-шесть кузен стоит. На базар он в субботу выходит, если есть с чем. А монет – тут как сторгуешься, но меньше чем две монеты за полотно не выйдет. Так и рассчитывай.

– Две монеты? Да за две монеты кинжал в ножнах купить можно.

– Так не хочешь, казак, – не покупай. Вон пойди кузнечным рядом – там тебе за две монеты и четыре лучковых пилы продадут. Только я вместо тех четырех одну Макарову пилу беру и с прибытком продаю. Было у меня их два десятка, а уже нет, даже показать тебе нечего.

– Да твой Макар, поди, богаче князя будет.

– Молодой ты еще, казачок, не держи обиды, но мелешь дурницы своим языком. Чтобы быть богаче князя, нужно сначала князем стать, а ты иль я богаче князя не будем – хоть возом серебро вози. Потому как князь когда захочет, тогда твое серебро и заберет. Понял?

– Понял. А чего Макар в таком маленьком городке сидит, не едет в Гродно, к примеру?

– А того, что в Бобруйске князя нету, казак, а в Гродно есть.

– Умен ты, купец, спаси Бог тебя за совет и за науку.

– И вам поздорову быть, красны молодцы, если что, подходите еще.

Познакомил Николая с купцом Марьяном, договорившись с ним, что отвезет Николая с женой или самого, это уже как Богу будет угодно, в Киев и пересадит на обоз в Черкассы. Хотел еще попросить его – сможет ли он для меня закупить в Киеве и отправить в Черкассы сто мешков зерна, сорок мешков ячменя, двадцать мешков овса и когда это все случится. Но прикинул нашу поездку по срокам и понял, что, скорее всего, мы приедем в Киев либо так, как и он, либо раньше него.

Пока он все продаст, пока обратно доберется, так что смысла оставлять ему монеты на зерно не было – может так случиться, что еще и ждать его буду, пока он мой воз с крицей и прочими подарками в Киев пригонит. Попрощавшись с ним и с Николаем, пошел обратно к нашему стенду торговать остатками.

Настроение было мрачное. Целый день сегодня контролировал свое поведение и реакции. Но малейшая расслабленность после того, как казалось, что все вопросы решил, – и у меня с уст срывается совершенно глупый вопрос. Причем, как ни перетряхивал свое сознание, истоков этого вопроса найти не удалось. Вырвался как черт с табакерки. Единственное внятное подозрение касалось Богдана. Это, конечно, не его вопрос – Богдан стеснялся разговаривать с малознакомыми взрослыми, а уж вопросы им задавать и подавно.

Но это его игры с моим сознанием продолжаются. Надо, когда будет свободное время, попытаться пообщаться с ним по этому вопросу. Когда я бдителен, любые эмоциональные порывы и связанные с ними мысли проходят через сито контроля и отсеиваются, но малейшее послабление – и какие-то подростковые эмоции и мысли вырываются на свободу. И еще обратил внимание, девки молодые на меня глазками стреляют, но стоит им мне в глаза взглянуть – так сразу улыбаться перестают, в лице меняются, как будто страшилище какое увидали.

– Давид, а что это тебе все девки улыбаются, глазки строят, а от меня воротятся, будто черта увидали?

– Хмурый ты больно, Богдан, нелюдимый. Девки любят, чтоб ты им улыбался приветливо, слово ласковое сказал.

– Ладно, будем улыбаться.

– И смотришь ты, Богдан, словно не девка перед тобой стоит, а пустое место.

– Да понял я, понял. Буду ласково смотреть.

– Ничего ты не понял, – в сердцах промолвил Давид: у него явно что-то наболело, и он жаждал со мной этим поделиться. – Ты на всех так смотришь. Какой день мы с тобой рядом, я на тебя гляжу и вижу. Как мужик перед тобой новый появится, ты первым делом так на него глянешь, как будто мыслишь – как его прибить сподручней будет. А потом он для тебя уже пустое место. Бабы – они биться не могут, так ты сразу на них как на пустое место смотришь. Только на нас – на меня, на Ивана, Сулима – как на людей глядишь. Остальные для тебя не пойми что – и не комар, и не люд.

– Иван, чего он вцепился в меня, как клещ? Как будто я Ирод какой, каждый день дите невинное режу. Меня давеча рыло пьяное нарочно толкнул, свары искал, другой бы ему в ухо сразу дал – а я сдержался, мимо прошел. Люблю я люд, Давид, сильно люблю, как Христос нас учил. А что гляжу хмуро – так то, видно, после болезни еще не отошел.

– Ага, любишь. Так бы обнял всех и придушил.

– А вот ты мне, Богдан, правду скажи… – Видно, и у Ивана наболело, базар уже опустел, покупателей нет – давай мы Богдану устроим вырванные годы. Какое-никакое, а развлечение. – Это ж ты, а не Сулим замыслил, как ляхов бить, – не мог Сулим такого удумать. Сулима я не первый год знаю, дозорец он знатный и лучник, таких поискать, но такого удумать он бы не мог.

– Может, мы с вами, братцы, в княжий детинец поедем речи такие вести? И чего мы тут стоим? Все уже по домам разъезжаются, и нам пора.

– За доспех полный мне задаток дали пять монет, просили обождать.

– А Сулим с Дмитром чего стоят, к нам не едут?

– Вот пойди у них и спроси. Мне почем знать?

Так меня два раза просить не нужно. А то взялись правду-матку вагонами валить. Ну, нелюдимый я, что ж мне теперь, в монастырь идти? Как там, в известном анекдоте: «Ну, Змей Горыныч, ну, дерьмо зеленое, зато живой!» Нет, какой-то неподходящий анекдот вспомнился. Не про меня это.

– Кого ждете, Сулим? Домой пора собираться.

– Дал мне купец какой-то две монеты задатку за двух лошадок, просил дождаться.

Богданово чувство тревоги молчало, зато мое вопило благим матом:

– Хапайте лошадей, хлопцы, и айда к Ивану, чую, беда будет.

Сулим, молча кивнув Дмитру, вскочил на своего коня. Мы, разобрав поводья, поехали с пятью нашими и двумя оставшимися заводными к Ивану.

– Иван, грузим все, что осталось, и тикаем отсюда. Сулиму тоже две монеты залога оставили и просили дождаться – чую, побить нас за монеты надумали.

– Чего ты, Богдан, всполошился, как гусак? Кто нас побьет, люди вокруг. Дали Сулиму задаток за коней и нам дали за доспех – чего тут такого?

– Собираемся, Иван, и я беду чую – не сподобился мне сразу тот купец, глаза прятал, паскуда, – неожиданно поддержал меня Сулим.

– Я слово дал, что дождусь…

– Грузим мешки, братцы, и уносим ноги отсюда. Не одни мы монеты считать умеем. Я больше чем на шесть сотен сегодня наторговал, да и у вас монет не меньше. Пришлые мы, никто за нас не встанет. Чую, ждут уже нас по дороге в постоялый двор, но ничего, пусть ждут, долго ждать будут.

– Может, и ваша правда – уж больно он просил, чтобы я его дождался, да и с виду двух таких, как он, нужно в тот доспех паковать, и то место останется… – Иван задумался. – Как ехать будем? Можно с ходу прорываться – у нас у каждого полный доспех, стрелами не побьют, а на дорогу с копьями выйдут – тут мы их стрелами посечем и прорвемся.

– Коней жалко. Посекут стрелами тати, добивать придется. Есть прямая тропка в нашу корчму. Через поле и через лес. Видел, как с утра девка, что хозяйке помогает, по той тропке из лесу выходила. Я ее и расспросил, где ее завтра с утра в лесу поджидать и куда та тропка ведет.

– А она что?

– Рассказала, что тропинка через лес, дальше через поле и на дорогу выходит. Вот мы по ней и проедем. Я, как сегодня на базар ехали, разглядел, где она начало берет. Вот оно как бывает – кабы не девка, не знал бы про тропинку.

– Да что ты заладил – тропинка да тропка. Что тебе девка та сказала?

– Сказала, что вечером домой не идет, ночевать на постоялом дворе будет, так что там ее ловить нужно. Думаю, Иван, соглядатаи за нами следить будут, шагом поедем, как сверну на тропку – так погоняйте коней за мной что есть мочи.

– Добро, Богдан. Давайте, хлопцы, тетиву натяните, щит под руку, едем шагом, за Богданом глядим.

Выехав в поле, за город, спинным мозгом чувствовал глаза, провожавшие нас, но Иван вертеть головой запретил. Мы неспешно двигались в сторону близкого леса, где метров через триста по лесной дороге стояли рядом с паромом подряд несколько постоялых дворов.

– К тропинке подъезжаем, – негромко сказал спутникам и, повернув с дороги, пришпорил свою лошадь. Наклонил голову к самой гриве, чтобы мелькающие ветки не испортили мою, как охарактеризовал Давид, нелюдимую физиономию, смотрящую на всех как на пустое место.

Мы быстро выбрались обратно на дорогу прямо рядом с нашим постоялым двором и благополучно въехали в открытые ворота.

Народ как раз собирался после торгового дня, двое купцов уже сидели за столами. Не занося своих мешков с товаром, которых осталось совсем немного, мы первым делом заказали ужин и пива – расслабиться после трудового дня и снять стресс. Никаких объективных данных, что на нас готовилось нападение, не было, народ начал потихоньку посмеиваться над нашими с Сулимом страхами, а мы беззлобно огрызались, смакуя кашу с мясом и квашеную капусту, пироги с мясом и с сыром. Постоялый двор наполнился гостями, громкими голосами, чавканьем, хрустом костей и бульканьем жидкости.

Когда мы окончательно расслабились и почти забыли все тревоги и подозрения, в большой столовый зал постоялого двора вошел то ли пан, то ли боярин, кто их разберет в сегодняшней Руси, в сопровождении четверых вооруженных челядников. Они уверенно направились в нашу сторону, с трудом пробираясь через полный зал, заставленный столами и лавками. Иван, глянув на них, негромко скомандовал:

– Все стали сзади меня. Надеть шлемы. Щиты на руку. Луки рядом. Я говорю. Тут бучи не подымаем, если скажу выходить во двор – выходим. По моему слову сразу их рубим или стрелами сечем.

– Во дворе подмога у них может быть.

– И подмогу порубим, не боись.

Надев на головы шлемы, которые лежали рядом с нами на лавках, разобрав и зацепив на левую руку щиты, мы выстроились за спиной Ивана, который продолжал сидеть и цедить пиво из кружки. Я сразу взял в руки свой взведенный еще на базаре самострел, который притащил с собой в зал. На конюшне его не оставишь, сопрут, да и разрядить нужно. Хотел сразу во дворе разрядить, даже тупую стрелу наложил, а потом лень стало – старый кожух ищи, на ветку вешай, – перед сном, думаю, в комнате, тюфяк расстреляю. Ребята достали свои натянутые луки, с которых они так и не успели снять тетивы. Не имея численного перевеса, пробирающаяся к нам компания заметно проигрывала в вооружении и защищенности, так что в случае столкновения шансов у них не было.

– Иван, может, пану в лоб тупой стрелой дать? Челядь без него разбежится, и бучи большой не будет, – шепотом спросил.

– Как скажу громко «Богдан» – тогда бей.

Отойдя за спины Давида и Дмитра, так, чтоб меня и самострел было не особенно видно, наблюдал за приближающейся компанией.

Внимание на себя обращал только их предводитель, высокий стройный мужчина лет тридцати от роду. Смуглое лицо дышало энергией и предвкушением столкновения, одного взгляда было достаточно, чтобы понять: миром мы не разойдемся. Его можно было назвать красивым – многим женщинам понравилась бы холодность и жесткость, сквозившая в чертах его правильного лица. Только глубоко сидящие черные глаза слегка портили гармонию, придавая лицу нечто первобытное. Остальные были обычные крестьянские парни, не самых лучших душевных качеств, которых слегка натаскали работать копьем и саблей. Видно было, что большого военного опыта они еще не успели приобрести.

Подойдя к нам, они, не обращая внимания на наш боевой вид, начали разыгрывать заготовленный спектакль:

– Это они, Петро?

– Они, пане. Взяли задаток за товар и удрали.

– Ну что, попались, ворюги, думали, не найдем мы вас? Подымайтесь – и за нами пошли. Поедем к князю – завтра вас или повесят, или пятьдесят батогов всыплют. Просите, чтоб сразу повесили, меньше мучиться.

– Да ты, Богдан, не горячись, присядь, потолкуем, в ногах правды нет.

Пока пан удивленно смотрел на Ивана, перекрестившего его, я, упав на колено, вскинул самострел за спинами товарищей, стрельнул пану в лоб тупой стрелой промеж их рук. Стрела ударила в шерстяной подшлемник, прикрывающий лоб, но это не изменило результата: в глубоком нокауте пан упал на землю.

Поскольку на мою возню за спинами никто не обращал внимания, да и заметить что-либо за плечами трудно, все в зале, и панские челядники в том числе, мало что поняли. Нет, они, безусловно, знали, что это наших рук дело, но поскольку самострел мой практически бесшумен, стрела отлетела куда-то под стол, деталей никто не рассмотрел.

– Сомлел, сердешный, – трагично вымолвил Иван. – Несите его бегом на двор да водой обмойте, может, очухается, а нет – везите к знахарке, может, яйцом откатает. Совсем извелся пан ваш. А все из-за Иуды этого. Иди сюда, Петро, расскажи нам, что за навет ты на нас наговорил своему пану, что тот аж сомлел от горя? Куда пошел! Стой, тебе говорят! Держите его, люди добрые, из-за него вся буча, сейчас мы его к ответу призовем!

Петро, оставив своего пана на руках своих подельщиков, как ошпаренный выскочил во двор. За ним вышли остальные, неся на руках бесчувственного предводителя. Иван, распекая хозяина, что у него по постоялому двору тати ходят, пугают честный народ, дал нам команду. Прикрывшись щитами, с луками наготове мы высыпали во двор. Было темно, света луны и звезд было явно недостаточно, чтобы все разглядеть, но никто на нас не нападал, лишь слышались удаляющиеся голоса и топот копыт.

Армия ослов под предводительством льва, безусловно, сильна, пока лев на них рычит и командует. Стоит его убрать, как армия ослов моментально превращается в стадо тех же ослов, забыв все, чему их учили.

Собравшись, мы вскочили на коней, погрузили все добро, разобрали заводных. Прикрывшись щитами, помчались минут через пятнадцать вслед за местными рэкетирами к развилке дорог в сторону Гомеля. Засады, к счастью, не было. Видно, либо не смогли организоваться без вожака и оставить засаду на дороге, либо решили, что мы ночью не выедем и все можно будет доиграть завтра, когда поставят своего командира на ноги.

Ночью при свете луны и звезд по наезженной дороге передвигаться можно, но страшно. Поэтому, объехав город и выехав на дорогу в Гомель, мы остановились в первом же попавшемся постоялом дворе, отъехав от Чернигова не больше двух километров. Любопытному хозяину сказали, что мы гонцы из Киева, едем в Гомель. Свободная комната у него нашлась – базарные гости как раз разъехались. Поспав с комфортом, встав затемно, мы быстрой рысью двинулись подальше от Чернигова, где нас, безусловно, многие будут сильно любить и искать. Чтобы выразить нам всю глубину своих чувств.

Личность боярина местные жители опознали и успели нам рассказать много любопытного, пока мы не дали деру со старого места жительства. Нашлись в зале люди, живущие неподалеку от его имения и двух сел, которые были даны ему князем в кормление. Располагалось оно в дне езды в сторону Новгорода-Северского, километрах в тридцати от Чернигова. В дружине боярина, как мы и предполагали, было до двадцати бойцов. С двух деревень такой отряд кормить проблематично – военная добыча нужна. Видать, кто-то из его людей обратил на нас внимание, прикинул стоимость нашего товара – раз мы не купцы, монеты все при нас будут, – ну и дальше все было продумано с умом. Дать задаток, задержать на базаре дотемна, а по дороге на постоялый двор побить и обобрать. И когда мы, вместо того чтобы ехать по дороге, где нас так сильно ждали, вдруг, пренебрегши их обществом, выбрали другой путь, ребят не на шутку расстроило такое невнимание, вот и решили они нанести нам визит.

И дальше все по уму было. Пришли в корчму, начали откровенно хамить, заметно уступая нам в случае боевого столкновения. Нормально было бы вывести их на улицу и прибить без свидетелей за такие слова. А там нас уже засада поджидала. Но того, что мы пульнем их предводителю и вдохновителю в лоб тупой стрелой прямо в зале, никто не ожидал. Шлем у него удачный оказался, европейский, с откидной маской, закрывающей половину лба и лицо. Маска была откинута, а лоб прикрыт только шерстяным подшлемником.

Мы даже не сердились на боярина: мы для него были такой же легитимной целью, как для нас ляхи. Да и мало нас, чтобы сердиться и планировать ответный визит вежливости. Были задания поважней. Когда под Гомелем остановились в корчме перекусить и дать лошадям часик отдыха, от нечего делать обсуждали детали, как нас ограбить хотели. Все сошлись во мнении, что по уму все пан делал, – один я возражал. Не нужно было два задатка давать: был бы один задаток – никто бы ничего не заподозрил, и остались бы мы на базаре ждать припозднившегося клиента.

Тут классический пример того, когда «лучшее – враг хорошего», или польский вариант: «Цо занадто, то нездрово». Да и лезть в зал нахрапом, когда мы по тропинке ушли, было чистой авантюрой и расчетом на агрессивных дураков – видно, привык пан с такими дело иметь. Разумней было затаиться, чтобы мы расслабились, а утром напасть, можно даже на выезде с постоялого двора. Никто из посторонних в чужую драку лезть не будет.

Разобрав в деталях свои и чужие тактические построения, мы единогласно решили, что все делали правильно, поэтому никто из нас в лоб не получил и монет не потерял. Довольные проделанной аналитической работой, продолжили свой путь в сторону Бобруйска.

Как нам объяснил хозяин корчмы, до Бобруйска от Гомеля обозом пять дневных переходов. Соответственно, в местах ночлега обозов на трассе повышенное количество постоялых дворов, а в других местах их нет совсем. Из этих соображений нам следовало планировать свои дальнейшие передвижения. До сумерек мы успели проехать три обозных дневных перехода. Можно было ехать дальше, на каждого из нас было по три лошади, но дорога лесом, в темноте, волки могут лошадей поранить, – рисковать смысла не было. Переночевав и выехав утречком, мы задолго до полудня прибыли в Бобруйск. Пока ребята в корчме заказывали обед и утоляли жажду прохладным пивом, поехал искать знаменитого мастера.

Бобруйск представлял собой, в моем понимании, небольшое село, обнесенное земляным валом и частоколом. Чем-то он напоминал Черкассы, только ландшафт другой и размерами чуть побольше. Если в Черкассах было около сотни дворов, то здесь навскидку сотни полторы. Кузнечная слобода, в которой стояло пяток кузниц, располагалась метрах в пятистах за частоколом, недалеко от речушки. Из всех кузниц валил дым, и мне сразу указали, куда мне надобно. Пришлось обождать, пока мастер не соберется домой на обед, поскольку готовые изделия, естественно, хранились дома. Дальше мы долго торговались.

– Побойся Бога, Макар Терентьевич, не лупи ты с меня последнюю шкуру. Я ведь не купец, мне твои пилы для дела нужны. А пока то дело поставлю, еще год пройти может. Где же мне монет на все взять?

– Откуда мне знать, кто ты, воин? Ко мне купцы и в дерюги одетые приходили, чтоб цену сбросил. Я так скажу: для дела три – пять пил берут, а не тридцать.

– Так ты послушай, что я сделать хочу. Хочу колесо поставить, чтоб вода его крутила, как для мельницы, а тем колесом буду бревна на доски пилить.

– Глупство ты речешь, воин. Колесо вертится, и жернова вертятся, потому мельница работает, а колесом бревна пилить – нет такого, не может такого быть.

– А если покажу тебе прямо здесь, что может такое быть, скинешь цену?

– Да я тебе их так отдам, если мне такое чудо покажешь!

– Ну, неси тогда сюда колесо от воза, две палки ровных, и в помощь кого-нибудь зови.

Продемонстрировав Макару Терентьевичу с помощью этого нехитрого набора элементов принципы преобразования вращательного движения в поступательное и объяснив взаимодействие частей, забрал тридцать вожделенных длинных лучковых пил, идеально подходящих для продольного распила бревен. Достал из кошеля пятьдесят монет и положил на стол.

– Это я тебе не за пилы монеты даю, а за то, что выслушал меня и согласился, спорить не стал. Редко такое увидишь. Бывай здоров, Макар Терентьевич, как используем твои пилы – за новыми приедем, нет ничего вечного на земле. А захочешь на пилы свои посмотреть – милости просим к нам в гости на следующую осень. До того времени, надеюсь, запустим колесо в работу. Ладьей до Черкасс доплывешь, там спросишь казака Богдана Шульгу. А может, и осесть у нас захочешь.

– Поздно мне уже, казак, с места срываться. Но пять сынов у меня растет, всем на одном месте тесно будет – поглядим, может, и к вам кто захочет.

– На следующую зиму приедем к тебе за пилами, заготовь нам сорок или лучше пятьдесят, лучковых, до следующего Рождества заберем.

– Чудной ты, Богдан. Другой бы такое и за сто монет никому бы не показывал, прятал бы до смерти, а ты мне монеты за пилы суешь.

– Тут ведь какая штука, Макар Терентьевич. С одной стороны, двадцать монет я выторговал, а с другой, Бог мне то открыл, не мое оно, значит, делиться должен с теми, кто поймет и кому с того толк будет. Ну, бывай, мастер, то разговор долгий, спешим мы дальше, в другой раз приеду – договорим.

– Ишь, как завернул. Доброй вам дороги, воины, даст Бог, свидимся.

За Бобруйском, по дороге в Слуцк, пошел снег, темп езды упал, нужно было вглядываться в дорогу. Легкой рысью, а кое-где шагом мы преодолели еще полдороги до Слуцка и решили переждать разыгравшуюся метель в тепле постоялого двора. Не стоит, конечно, прогибаться под изменчивый мир, но метель – это особый случай. Ее лучше не прогибать, а слушать, как она поет за окном, самому протягивая руки и ноги к горячей печке.

Да и подумать нужно основательно, как засветиться перед князем Витовтом с положительной стороны и не потерять при этом жизненно важных органов. Чем больше я над этим думал, тем меньше достойных внимания вариантов поведения оставалось. Такая легкая на первый взгляд задача при внимательном рассмотрении открыла пытливому взору много очень тяжелых и кривых деталей, которые нужно учитывать в окончательном решении. Жизнь и математика вновь демонстрировали свою коварную связь. Так и в дифуравнениях. Общее решение просто и красиво, но стоит задать жизненные краевые условия – и ты понимаешь, что твой убогий разум красоты этого решения постичь не в силах, только численными методами ты способен решение найти. И ничто тебе не поможет, только терпение и труд.

Воодушевленный таким пришедшим в голову откровением, я терпеливо и трудно перебирал варианты, пока не уловил основного алгоритма поведения с князьями. После этого все стало просто. Счастливо улыбаясь, заснул.