Текст книги "Дневник графомана"

Автор книги: Василий Ершов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

 Ну уж, проще некуда.

 Так ведь на Ту-154, с его размахом 38 метров, на автопилоте над березами не летал еще никто. Мальчики, видимо, не знали, что этого делать нельзя.

 К счастью, «смерть в авиакатастрофе легка и безболезненна».

 21.05.

 Пришлось снова выступить на форуме, объяснить, почему я тогда предположил, что экипаж купился на перрон. Теперь обсуждают мое объяснение. Все со мной согласны, что экипаж неопытный. С Авиафорума пришло письмо, просят дать пространный комментарий по отчету МАК. Два часа писал, отправил. Заодно пропиарил свой сайт и «Практику полетов», в частности.

 Дима Чеботарев прислал письмо. Летает уже вторым на А320, платят мало, в Уральских линиях жесточайшая эксплуатация. Советую ему подумать, как сбежать в Москву.  Но он счастлив, что пробился в «Большущую авиацию». Я и радуюсь за него, и тревожусь.

 Казалось бы, кто они мне, эти ребята? А вот… приручил, душа болит.

 24.05.

 Утром уехал на дачу, лишь бы в этом интернете не сидеть.

 И то: домой вернулся – меня снова ждут два десятка писем. Самым значимым было письмо от летчика, генерал-лейтенанта в отставке Виктора Сокерина. Тоскует мужик на пенсии. Поводом к общению послужили мои комментарии к смоленской катастрофе, а потом зацепились языками, настрочили друг другу писем, в которых главное – обоюдное понимание гибели и нашей авиации, и некогда сильного государства.

 Я не смог удержаться, чтобы не высказать косвенно обиду на «сталинских сапогов», которые дружно облаяли меня за «Раздумья». А теперь вот оборачивается так, что и летчики-генералы мне пишут, да еще такую  прозу армейской жизни  вываливают, что волосы дыбом…

 Ну да этим не гордиться надо; об этом надо горевать.

 Авиационное сообщество на всех форумах распространило мои комментарии и размышления. И все со мной согласны.

 И оборачивается так, что все молчали или обсуждали детали, строили всякие умственные предположения и косились друг на друга. Один Ершов прямо и сразу сказал, что король – голый. А теперь все согласны с моим мнением.

 Дедушка, ты в авиации авторитет. Понимай это, знай себе цену, не разменивайся на мелочи. Каждое твое выступление процеживается через тысячи мозгов, и жизнь все чаще подтверждает твою правоту, а люди все больше ценят твою прямоту. Но одним, всего одним словом – ты это очень хорошо знаешь – можно все разрушить и обгадить себя навсегда. Будь сдержан, взвешивай, прежде чем сказать. Ершов – должно звучать весомо. Думай, и думай, и думай.

 Я сам удивляюсь. Как это произошло, что ко мне стали прислушиваться?

 Честность. Наверно, смелость высказываний. Практика. Логика. Умение объяснить.

 Есть и другие капитаны, не менее опытные, не менее честные. Но – не высовываются.

 На безрыбье и рак рыба.

 Глянул на себя в зеркало… ох, дед… Неужели мне уже доходит 66 лет? Гляжу – таки доходит. Все, дед Вася, ты уже не молодой. Уже ближе к семидесяти, чем к шестидесяти. И это «ближе» шпарит со скоростью курьерского поезда, везущего повестку на тот свет.

 Но внутри-то себя я не чувствую старости, дряхлости душевной. Как был молод, так вроде и остался. А что суставы болят, тяжелее стало двигаться, меньше сил стало, глаза хуже видят, – так это неизбежно.

 Единственно: нет творческого вдохновения. Неужели уже не будет всплеска?

 Весна кончается. Для меня она прошла в такой активной и разнообразной деятельности, дала столько впечатлений, как никогда.  Сотни писем, выступления в интернете, отзывы, дерготня СМИ…

 25.05.

 Надя звонила, что опять ее четвертая власть беспокоила, Первый канал: снова им требуются мои комментарии по Смоленску. И еще какое-то радио. Она довольно грубо ткнула их в интернет. Но им же нужна не информация, а свадебный генерал.

 На то есть Толбоев.

 Пусть твердо усвоят себе: дед Ершов – нетелегеничен. Нет, и всё.

 27.05.

 Домой прибыл в полдевятого. Залез в Сеть: полтора десятка писем, не требующих напряга при ответе. Это успеется.

 На форуме дилетанты все спорят о катастрофе. А тут Клих внезапно объявил, что экипаж сознательно снизился ниже 100 м; есть запись отсчета экипажем: 90, 80… и так до 20 метров по радиовысотомеру. И полетели они себе над дном оврага искать березу.

 Ну, тогда и говорить тут не о чем. Я, как и всегда, в главном оказался прав: экипаж не умел летать. Истина оказалась проще, страшнее и банальнее любых умопостроений: эти сосунки вот таким образом надеялись как-то выйти на полосу в тумане. Способ, который показался им самым надежным, – всегда был самым опасным, смертельным, это подтверждено сотнями подобных катастроф.

 Такова, выходит, система подготовки президентских экипажей в несерьезной, гонористой, донельзя политизированной стране Польше. Даже не система. Отсутствие какой-либо системы.

 Будут еще катастрофы, и не обязательно с польскими пилотами. И если что-то будет непонятно в определении их причины, – надо сразу предполагать самые тупые, некомпетентные, безумные действия слабого экипажа… и не ошибешься. Это кризис авиации, я уже говорил.

 28.05.

 Оживленная переписка с Сокериным. Энергии в нем достаточно, креатива тоже, завалил меня стихами. Ну, с умным, одаренным собеседником из военных летчиков пообщаться – для меня удовольствие.

 На форумах и в блогах все еще обсуждают версии катастрофы. Мне от этого только дополнительная реклама, а брань на вороту не виснет. Тем более что мои неоправдавшиеся версии меркнут в свете заявления Клиха о сознательном нарушении экипажем летных законов.  Неловко не только мне, но и всем теоретикам.

 Один только смоленский фанатик, вроде пресловутого Олега Т., ткнул меня носом, что вот он, мол, дилетант, с рулеткой обмерил все вершины берез, сфотографировал, и все сошлось с выводами МАКа о левой бочке после березы. Самолет летел через овраг горизонтально!

 Так и я не спорю насчет горизонтального полета, березы и бочки. Я спорю с теми, кто считает экипаж опытным и владеющим новейшей аппаратурой, которой был напичкан самолет. А летчики эти  даже в штурвальном режиме выдержать параметры не могли. Какие уж там цифирки в спутниковой системе.

 Принципиально на форумах расходятся два взгляда. Первый: что экипаж опытный, современный, молодой, владел такими способами, о которых пахнущий нафталином Ершов понятия не имеет, а ошибку допустил оттого, что была провокация.

 Второй: Экипаж зеленый, неслетанный, непрофессиональный, гонористый, неспособный оценить опасность; просто тупые и задорные вояки польского пошиба, которым хотелось показать всем, а паче своему главкому и президенту, как ЭТО делается. Раз, раз – и в дамках!

 И они таки тупо полезли – тут не открутишься: Клих подтвердил. При всех своих образованиях, при дипломах, при всей своей современности, – они оказались тупыми   солдафонами, не способными на Поступок: принять грамотное, хоть и непопулярное решение, которое может сломать и на карьеру, и судьбу, – но войдет в историю как пример выполнения своего профессионального долга.  Жизнь положить – но уйти от опасности и спасти Государя!

 Мальчишкам явно не хватило характера. Щелкнули шпорами.

 Это трагедия.

 И Ершов на этот непрофессионализм  намекнул первый. Ах, как вскинулись шавки: мол, неэтично поливать грязью погибших коллег… не зная результатов… старпёр… нафталин…

 Эти «погибшие коллеги» объективно – враги Польши, они убили все польское руководство, доверившее им свои жизни.

 Но поляки имеют исторические прецеденты, как с саблями наголо верхом на конях кидались на немецкие танки. Гонор…

 А большинству шавок в сети важны не высшие мотивы, а факты, подтверждающие их маниакальную политизированность. Чесать и чесать языком, где чешется. Хрен с ней, с Польшей, с ее руководством, с экипажем;  главное – доказать, что миром правит только политическая интрига, и что вот, видите – и здесь не обошлось!

 Горожаны… конспирологи, блин.

 Сижу жду с работы Надю. И тут звонит, уже в который раз, тетя с Первого канала: вот, мол, у нас готовится передача «Итоги недели», сюжет, посвященный катастрофе, не могли ли Вы…

 Я в торец сказал, что не могу, идите. Пять минут мягко, но твердо убеждал тетю, что это мне противопоказано, что это принцип, что на должность свадебных генералов есть охочие до пиара толбоевы, смирновы, акименковы и герасимовы. Убедил, расшаркались. Может, хоть отстанут.

 Но приятно поразило то, что телевидение признало мой комментарий в интернете близким к истине, что, собственно, и подтвердилось в заявлении Клиха, она так и сказала. Ну, пусть поражаются моему типа ясновидению.

 31.05.

 Писем мало. Пристал какой-то мальчик, аккуратно косит под пилота; я намекнул ему, что надоедающих заношу в черный список. Отправил его на мой сайт, чтобы читал и не задавал глупых вопросов.

 Какое наслаждение, когда компьютер нормально работает.  Правда, ничего нового в сети  нет. Интерес к катастрофе упал. Все ждут, когда же будут обнародованы записи. Их передаст МАК Польше сегодня. Вот тогда что-то прояснится, хотя в основном-то и так все ясно.

 Полтора месяца «смоленского» периода моей жизни. Ну, кроме головной боли, я получил в сети дополнительную рекламу, и все. Кроме того, мой сайт стали посещать чаще.

 «Письмо молодому человеку» известная часть молодежи приняла чуть не в штыки; старики же со мной согласны. Истина где-то посередине; все зависит от того, будет ли у нас дальше развиваться так привлекающий молодежь законный бизнес или же будут превалировать полулегальные-полукриминальные отношения, создающие обстановку оттока деловой  молодежи из страны.

 Но я ни от единого слова не откажусь: я вижу проблему именно так. Ближайшее время покажет тенденции. Мне хотелось предупредить тех, кто родился двадцать лет назад. Но мой голос для них, не ведавших социализма, – как заупокойная молитва.

 Один ли я такой, дед из двадцатого века? Мы – осадок, и как бы мы ни взывали, как бы ни будоражили мнение, новые поколения едва ли будут рыться в нашем иле. И редкий из них потом вспомнит, что деды ж предупреждали… Он будет озабочен сиюминутным.

Июнь

2.06.

 Поляки выложили переговоры. Читая документы такого рода, всегда испытываешь ощущение причастности… весь в мыле.

 Ну, испытал скорее разочарование. Никакой работы экипажа в переговорах не отражается. Такое впечатление, что они были в ступоре, начиная  от  дальнего привода. И вообще, так и сочится легкомыслие, непрофессионализм, неподготовленность, несерьезность всего этого мероприятия. Генерал при заходе в ТАКИХ условиях дает экскурсию кому-то, стоящему в дверях, объясняет, для чего нужна механизация крыла. Ну, мудак у них главком ВВС, с налетом-то 1300 часов на истребителях; такие же у него и летчики.

 Без параметров полета трудно что-либо определенное сказать, хотя и так все ясно, остальное – непринципиальные подробности. А главное – им экипаж севшего Як-40 передает открытым текстом: «видимость здесь – полная  p…zda», – а они лезут. Причем, вертикальная скорость сближения с землей, судя по отсчету высоты и времени, была явно больше рекомендованной.  Зациклились… синдром «лови козу…»

 Ну, на форуме ажиотаж, опять версии… Попросили меня сказать слово. Сказал. А что скажешь – я только выложил эти же мысли, что вот здесь пишу.  Остальное можно понять, взглянув на выступления разумных форумян. Один меня упрекает, что моя версия о перроне не оправдалась, так пусть же, мол, это послужит Ершову уроком.  А другой возразил, что колокольня Ершова-то повыше, чем у погибшего капитана.

 А мне, и правда, урок. Не надо больше высовываться с преждевременными комментариями, тем более, с версиями.

 И последний пост принес мне горькое удовлетворение. Один поляк, русскоязычный человек из моих читателей, имеет знакомых в кругах того несчастного президентского полка. Так вот, в первый же день какой-то «дед» из того полка охарактеризовал профессиональный уровень тех летчиков точь-в-точь  как и я.

 Тут один читатель спрашивает меня: как я сам отношусь к тому, что, мол, вроде как знаменит. А я и отвечаю: я чувствую себя на безрыбье.

 Люди еще строят относительно меня какие-то иллюзии. Кому-то я еще нужен.

 Что важнее: быть нужным семье или быть нужным читателям?

 Умру я… через год еще будут вспоминать, а потом и в семье забудут. Ну, так, к слову, как принято, еще будут поминать иной раз: «дед вон, покойный… царство ему небесное…»

 А книги мои будут читать долго. Оказывается, они таки востребованы.

 Кое-кто считает, что Ершов уже маразматик. А я чувствую полноту жизни все еще как молодой. Я все еще думаю о большом, общем, глубоком…

 Ага… о вечном, о вечном пора думать старику. Надо успеть хоть выложить дневники, пока не умер или не потерял вкус к жизни. И сушить доски.

 На Либ ру я по посещаемости выхожу на пятое место: почти 15 тысяч читателей за полгода. А сколько всяческих библиотек существует в сети, и в них есть мои книги. И кучи ссылок на форумах, в блогах и живых журналах. Так что грех обижаться.

 Эксклюзивный ты наш.

 А что. Мне нет нужды вступать в какое-то там сообщество, в стаю, в союз писателей-графоманов; я сам Ершов. И сделал себе имя сам. «В узких кругах».

 Многие до сих пор не прощают мне «яканье» и завышенную самооценку. Только вот самооценка моя  хоть кого-либо (кроме самих этих судей) по морде бьет? Я – сам Ершов, а вот ты – ну хто ты такой есть? Троечник? Вот это тебе, прячущемуся под ником, скромнее надо быть со своими оценками из подворотни. Ты хоть что-нибудь сделал для людей такого, чтобы о тебе, имярек, заговорили и дали теперь уж тебе оценку? Нет? Так старайся.

 Если бы я не набрался нахальства выложить своего «Пса» на всеобщее позорище, то обо мне бы не говорили и оценок не давали. Я бы скромно сидел в своей пенсионерской заднице.

 А сейчас мое имя стало чуть не расхожим аргументом в спорах. И – вот теперь – я, Ершов, пес ездовой, сказал свое слово и сижу не высовываюсь. А вы себе спорьте.

 Посмотрел «Вести». Там муссируют расшифровку катастрофы.

 Казалось бы: мне-то, старому пердуну, что. Не видал я катастроф, что ли. Так нет же: грызет и грызет. Не отпускает. Ну как же так? Ну что ж это за страна такая европейская? Что ж там за порядки, если они своего президента со всей верхушкой сами убивают? Что ж за авиация такая в Польше?

 И параллель с нашим бардаком. И мысли, мысли…

 Надя бы сказала: да почему тебя это волнует? Кто ты такой?

 Вот и думаю: кто я такой, что меня уже все затрахали – с этой и с другими катастрофами? Кто я такой, что меня уже «экспертом» величают?

 Если я действительно «такой», то надо знать себе цену. И родным и близким тоже… того…

 «А батько в вас дурак». Так мой отец выпивши говаривал. И во мне что-то протестует, когда из меня делают дурака.

 Так и мои скромные книги: большинство об их существовании и не подозревает, а некоторым людям они пришлись по душе, кому-то даже жизнь перевернули, как мне вот пишут читатели. Вот и думай, какой след оставил. Кто меня будет читать?

 Да пусть обо мне лично и забудут. Но книги «какого-то там Ершова», «ну, однофамильца», будут жить, – и хрен бы с ним, кто их там написал. Поэтому я и не высовываюсь дальше форума. Круги в интернете все равно будут расходиться, и, в конце концов, Ездовой пес  займет свое место  в  авиационной литературе.

 Потом, когда появится необходимость осмыслить, какие же перемены наступили в авиации, возникнет потребность добыть информацию из прошлых лет. Тогда в памяти всплывет Ездовой пес. Он должен подкупить искренностью. Это правда нашей жизни.

 Ну, теперь-то все вопросы по катастрофе вроде сняты, всем все ясно. Спекуляции и версии кончились. Надо полагать, и от меня отстанут.

 Только собрался звонить домой, как достал меня по мобильнику из Москвы полковник ВДВ, ныне пенсионер, благодарный читатель. Двадцать минут болтали, раскланялись; он напишет бумажное письмо, ибо в е-mail не шарит. Эти старики… да еще военные… да еще ВДВ…   Но таки тронуло его мое чтиво, не поленился же найти меня, поблагодарить.

 4.06.

 На форуме еще активнее обсуждение катастрофы; снова версии, версии… Мне надоело читать некомпетентную галиматью; людей, задающих вопросы, я вновь отправил на свой сайт. Спасибо, один читатель подтвердил, что там действительно выложены читабельные вещи, посетовал, что я  не дал ссылку сразу, а только на 35-й странице ветки.

 Многие сходятся на мысли, что запись переговоров, выложенная электорату, не что иное как нарезка. И даже я склоняюсь к той же мысли. Ну уж слишком бедно выглядят переговоры экипажа – при сложнейшем заходе с нарушениями всех законов.

 Или их заклинило? Или уж настолько легкомысленный и неподготовленный экипаж? До таких степеней, что и говорить-то на заходе не о чем?   Тогда  боже  ж  мой.

  На Авиафоруме надыбал большую ветку по «Письму молодому человеку», прочитал в ней о себе много интересного. А в общем, это малозначащее письмо оказалось взрывателем больной темы о судьбе государства. И не только на этом форуме, а и в блогах. Большинство со мной согласно. Ерепенятся только записные фанатики-поцреоты и сопливая азартная молодежь. Ну, так и должно быть. А то если уж и молодежь согласится с брюзжанием деда, значит, народу кранты.

 Быстренько отписался всем корреспондентам. Некоторые люди наглеют, пристают с меркантильными просьбами; я потихоньку учусь их вежливо отваживать.

 За год получил около тысячи двухсот писем. Только за два последних месяца – более пятисот. Многовато. И на каждое надо ответить. Я пока не разрываюсь, но уже напрягает. Стараюсь писать как можно лаконичнее, но доброжелательно. Я занятой человек.   Я отвлекаюсь на дом, дачу, почту… а надо же еще чуть-чуть и писать.

 Вот все думаю. Жизнь моя тихо покатилась по рельсам пенсионерских интересов. А творчеству в ней теперь как бы и места нет. Но пока внутри есть хоть какой-то протест, надо будоражить в себе творческое начало, иначе опущусь, поддамся самой страшной, душевной лени.

 Обычно русские люди, ощутив творческий провал, ударяются в пьянство. И потом, даже будучи вновь озаренными музой, пьют уже до могилы.

 Так что бойся давнего пророчества цыганки: «що заробить, те й проп'є». Пропить авторитет можно очень быстро. Лучше не ждать пустоты и тоски, а браться дальше за дневники. Тем более, что пока на даче особой работы нет.

 Какой насыщенный событиями и переживаниями период прошел, эти восемь лет наземного существования, – и как он богат отдачей!

 А что – последние годы полетов разве не были насыщенными? Разве не писал я своего «Пса» на коленке?

 Ну… то был другой период: период прозрения, последней борьбы с сомнениями, период осознания значимости моего «Я», попытки оставить след. А после ухода на землю сомнения рассеялись, и открылась перспектива надежд. Что-то оправдалось. И я все силы вложил в… во что? В борьбу за свободу и самовыражение этого самого «Я». И были зигзаги судьбы.

 А теперь мне этого ничего не надо. Самовыразился. Единственно: читатель ждет от Ершова чего-то новенького; надо держать планку.

 24.06.

 Дома скукота. Четыре письма; отвечу завтра. Новостей никаких нет.

 Меня тут мысль посетила. Нельзя дневники выкладывать дальше с теми же тягомотными подробностями и тем же нытьем. Надо текст сокращать, и сокращать капитально, минимум на 50 процентов. Иначе дальше интерес к ним пропадет.

 Но надо и сохранить дух эпохи и календарную последовательность событий, оставляя все летные эпизоды.

 Короче, надо серьезно работать над этими политическими тетрадками. Тяп-ляп тут не пройдет.

 Все больше и больше утверждаюсь в мысли, что надо завязывать с общественными притязаниями и с контактами вообще. Ну, дед я уже, дед-пенсионер-дачник-огородник.  Не надо пытаться прыгнуть выше головы. То, что написано, ушло в Сеть и стало общественным достоянием. Пора уняться. Ну  большего я сделать в жизни не смог. И так хорошо,  что хоть несколько книжек написал.

 Мне читатели предлагают: кто деньги, кто помощь, кто содействие в организации каких-то воздушных замков, поднимают мое имя на щит… Я для них – символ. Они думают, что я полон энергии и сил, и что только административные рогатки не дают мне возможности развернуться.

 Ага. Если бы жабе хвост – она бы весь луг истолкла… примерно такая поговорка есть на Украине.

 А мне бы свернуться. Начинается последняя треть жизни: период созерцания, осмысления, равновесия, покоя, смирения, склероза, маразма и ухода. Чего уж людей смешить. Мудрость возраста дает мне понимание невозможности дальнейшего влияния моей личности на авиационную жизнь. А произведения мои живут сами по себе, я теперь им не хозяин. Великое счастье мое будет, если они переживут автора.

 На Довлатова мода. На Пелевина мода. На Веллера… ну, этот рангом пониже, но тоже мода… в мегаполисах.

 А Астафьев из моды вышел. Хотя тот, кто в молодости, задумываясь о житье, зачитывался Астафьевым, – будет человеком.

 Вот подумай лучше о том, кем будет твой, Ершова, читатель.

 Я чувствую творческий тупик. Все мое творчество держалось только на летных дневниках; они кончаются, да и публикация их – чисто технический акт. Самое творческое мое произведение, «Страх полета», выстрадано болью сердца в течение 15 лет… а больше, выходит, ни о чем я и не страдал, блаженненький. А блаженные книг не пишут.

 Душевная лень обволакивает.  Проблемы авиации, которая чем дальше, тем  больше становится для меня чуждой, волнуют меня как-то все меньше и меньше. Вы уж там разбирайтесь как-нибудь сами, с вашими крылатыми компьютерами, сайдстиками, CRM и человеком-функцией.

 Память ослабевает. Без дневников я ноль. Я все забыл… Планка начала опускаться, это уже необратимый процесс. Мозг увядает, а значит, следом надо ожидать быстрого старения тела. И только вот этот дневник, уже не летный, а пенсионерский, поддерживает тлеющий огонек мышления.

 Эпопея с книгами заняла, в общем, шесть лет. Такой вот просветленный, напряженный, творческий период. Период надежд. Всплеск.

 И примерно год как всплеск этот растекся и ушел в песок разочарования. Все надежды, все перспективы, все ожидания растворились в холодном осознании одного общего факта: кончилось. Все кончилось и уже больше никогда не прорастет.    Кончились восторги, кончились мечты, кончился  последний взлет… слава богу, сел на грешную землю благополучно. Наелся ощущением нужности людям, наелся признанием, наелся собственными книгами в руках, наелся авторитетом, наелся музыкой, свободой, наелся планами, наелся творчеством.

 По идее, умереть бы. Кеосский обычай, как в «Таис Афинской». Но пока еще привлекает растительная жизнь. Вот тяпал бурьян на грядках, и не хотелось идти отдыхать: глаз все искал и искал новое заделье. Пока, значит, есть к жизни интерес.

 А встал за токарный станок, накрутился маховичков – и понял, что руки уже тоже всё, – кончились руки. Любимое слесарное и токарное дело осталось краткосрочным хобби, на полчаса, больше руки не выдерживают. Ну, еще года два-три; максимум до семидесяти дотянуть, а там… так неохота становиться рабом собственного немощного тела, быть обузой родным.

 Что ж: жизнь была сплошным наслаждением, «всё лучшие годы»… теперь выстрадай годы не лучшие. Лучшие уже прошли навсегда.

 На даче остается перманентное заделье, по мере убывания сил. Я его теперь берегу: все ж активный труд. Весь цокольный этаж мне – до конца дней. Вот скоро стану перекладывать топливник.  Завезу кирпича, разведу глину, развалю старую печь, изобрету новую, буду по кирпичику складывать… К осени как раз и высохнет. Оштукатурю, а то обложу кафелем, у меня его достаточно. Займусь душевой…

 Ну, это я все себе здесь, за клавой представляю. А как возьмусь реальными болящими руками, так стану стонать. Но это теперь моя жизнь.