Текст книги "Цена высшему образованию (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– А ты член партии?

– Сам я не член, но не без...

– Хулиган, – сказала Роза. – Но, коль ты не отрицаешь равноправие, я приглашаю тебя в ресторан. Я, по сравнению с тобой, студентом, богатая девушка.

– Как скажешь..

– Да, – подтвердила она. – И так, ты согласен?

– С вами – в огонь и в воду.

– Кажется, мы перешли на "ты".

– Виноват.

Роза вытащила пятьдесят рублей и сунула их мне в карман

– Хоть ты и бедный, но ты мужчина все же, и ты будешь рассчитываться с официантом.

– Я не только бедный, я, можно сказать, нищий.

– Твоя нищета – это временное явление. После университета – найдутся добрые люди, помогут устроиться, – сказала Роза, когда мы сидели за столиком и изучали меню.

Официантка подошла не сразу с маленьким блокнотиком и карандашом в руках.

– Уберите, пожалуйста, крошки со стола, принесите свежие салфетки, иначе я начну думать, что у вас не ресторан, а простая забегаловка, – сказала Роза, презрительно глядя на официантку.

– Я сейчас подойду. – Официантка исчезла и не появлялась больше. Роза надула губки, раскрыла свою сумку, порылась в ней, что-то извлекла, потом поднялась и куда – то ушла.

Через некоторое время у нашего стола толпились три официанта. Не только крошки со стола убрали, но и скатерть заменили, и блюда, только что приготовленные, принесли. Слов "пожалуйста", " слушаюсь" было так много, что я стал думать, не сон ли это.

– Я подозреваю, что со мной сидит инспектор по общественному питанию и торговле, – сказал я, глядя на Розу.

– Ничего подобного. Просто я знаю, как с ними обращаться и чего они стоят, – сказала Роза.

У нас, кроме обильной закуски, на столе была бутылка коньяка и бутылка шампанского. Роза тянула шампанское, а я коньяк.

– Налей мне немного коньяка, – попросила Роза.

– С удовольствием, – я достал рюмку и взял бутылку.

– Мне в шампанское.

– А это хорошо?

– Смесь шампанского с коньяком придает человеку много энергии.

– Тогда и я попытаюсь.

– Попытка – не пытка.

Я попробовал шампанское с коньяком и пришел в восторг от такого сочетания.

Когда заиграл оркестр, я пригласил Розу на танго. Мы прижались друг к другу, словно срослись. Я чувствовал каждый изгиб ее тела и даже приходил в возбуждение. Нас, по существу, разъединяла только одежда, которую мы не могли сбросить на глазах у таких же танцующих и прижимающихся друг другу, пар.

– Если бы мы были одни, я снял бы с тебя одежду, чтоб еще лучше чувствовать твое тело, – сказала я ей на ушко.

– Наверно, я бы сделала то же самое, – сказала Роза в ответ. – Странно, что ты так быстро проник...

– Куда? – перебил я ее.

– Кажется, в мое сердце.

– Я не могу поверить своим ушам, наверное, я родился в рубашке.

– Не знаю. Только ты нос не задирай.

– Я буду голову нести так высоко, как никогда раньше. Мы завтра встретимся?

– Конечно.

– Мы уедем куда-нибудь далеко, далеко, – сказал я с намеком

– Возможно. А сейчас нам уже пора. Позови официанта и рассчитайся с ним за ужин.

Я все сделал, как велела Роза, и мы вышли к трамвайной остановке ровно в одиннадцать вечера.

– Давай, выйдем на минуту, – попросил я, когда трамвай остановился у общежития медицинского института. Справа от остановки находился небольшой скверик, где были установлены садовые скамейки.

К счастью, одна из них оказалась свободной, и мы ее заняли в мгновение ока. Я тут же впился в пышные губки Розы. Она отвечала на мои поцелуи с такой же страстью, но больше норовила целовать меня в глаза, которые ей нравились.

– Мне нравятся твои глаза и еще то, что ты ...немного стеснительный, не лезешь сразу под юбку, как некоторые другие мужчины.

– Я держусь изо всех сил, но боюсь, что силы скоро иссякнут.

– А ты не переживай. Наша юбка для того и создана, чтоб под нее забирались. Только мы в этом не признаемся.

– Я могу и без этого, мне и так с тобой хорошо. Когда ты рядом – это уже наслаждение.

– Ой, ли?!

– Я могу это доказать.

– Как?

– Не буду к тебе приставать.

– И я смогу в этом убедиться?

– Конечно, сможешь.

– Пойдем на пляж, – предложила она.

– Пойдем, – сказал я, не раздумывая.

– Тебе сдачу дали?

– Дали.

– Купи шампанское и бутылку коньяка.

– Хорошо.

– Увидимся на остановке завтра в два часа дня.

– А не поздно ли?

– Совсем нет. Мы можем позагорать и под луной, это романтично.

– Я согласен, – сказал я.

– Тогда по домам. На сегодня хватит, поздно уже.

– Спокойной ночи.

– И тебе спокойной ночи, мой рыцарь.

Мы расстались около двенадцати ночи, а на следующий день я отправился на экзамен по истории КПСС, который принимал профессор Павлов. Экзамен я сдал на пятерку, высший балл, а потом начались сборы на свидание с Розой. Я стал возлагать на нее так много надежд! Лишь бы не сделать какую-нибудь глупость и не оттолкнуть ее от себя. Она так мила и так умна. В ней так много добра и ласки! даже трудно представить, как в одном человеке все это воплощается.

4

Без десяти два я уже был на остановке, ждал Розу. Она подъехала на такси и вышла с увесистой сумкой в руках. Величественная и вместе с тем радостная улыбка озарила ее прелестное личико. Я готов был броситься, как влюбленный сокол и заключить ее в свои объятия.

– Привет мой Ленский, – произнесла она певучим голосом. – Я снилась тебе сегодня ночью? Снилась, или нет? И хорошо ли ты спал?

– Мне снилось, что я спал у тебя под бочком, – соврал я, но так правдиво, что она не сомневалась, что я говорю правду. Заснул поздно, а когда проснулся, тебя уже рядом не было.

– Сон в руку.

– Что, что?

– Ничего, так. Поедем на Комсомольский остров.

Комсомольский остров – центральный пляж города на Днепре. Тут так много Афродит – глаза разбегаются. Только здесь вы можете выбрать себе невесту по вкусу. Только здесь, на пляже, лицо и фигура, как на ладони. Попробуйте разглядеть фигуру на улице, или в парке! Вы можете очень долго дружить с девушкой, любоваться ее симпатичным, напудренным личиком, накрашенными губками, уложенными волосами, но как бы вы ни старались разглядеть ее фигуру – ничего не получится – все это сокрыто под одеждой от пят, до подбородка. Во всяком случае, так было до третьего тысячелетия, до тех пор, пока женщина настолько не раскрепостилась, что стала ходить по городу чуть ли не в нижнем белье. А все двадцать веков в цивилизованных странах, прекрасный пол скрывал свою фигуру даже на брачном ложе. Женщина, а тем более девушка, перед вами ни за что не разденется. Даже если вы будете вдвоем, и она вам все позволит, отдаст вам все свое богатство, но будет стараться спрятать свое тело под любой тряпкой. Это не принято, это стыдно. Нет раскованности, нет понимания того, что мужчина любит глазами, а женщина – ушами.

А на пляже...на пляже все раздеваются. Тащите своих невест на пляж, где проходят своего рода смотрины, особенно женского пола, к которому предъявляются самые высокие требования: чтоб и лицо и фигура, особенно фигура, были красивы.

Мы устроились у самого берега Днепра, нашли место на двоих. Но мне казалось, что на пляже, кроме нас с Розой никого нет, и я даже не заметил, как солнце стало клониться к горизонту, а те, кто был вокруг нас, начали покидать пляж. Когда уже пляж опустел, я ждал, что Роза скажет: пора по домам. Но Роза молчала. Она осмотрелась и сняла лифчик. Два шикарных шара ослепили мои глаза.

– Роза, мое божество! как ты красива! – запел я соловьем.

– Перекусим? – спросила она.

– Я хочу совсем другой пищи. Я только прикоснусь к ним, – И я тут же впился жаркими губами в торчащие соски. Она обвила мою голову руками, затем отодвинулась и впилась в мои губы. Я совершенно потерялся, я даже Розу перестал видеть, меня звало ее лоно с такой силой, что сопротивляться было бесполезно.

– Я вижу: ты так нетерпелив, − сказала она, и ее личико было совершенно спокойно. − Честно признаться, я этому рада. Я тебе подарю то, что тебе не сможет подарить ни одна женщина. А подожди, я сниму и это, – произнесла она, снимая миниатюрные, шелковые трусики. – Тебе нравится то, что ниже пупка? Можешь погладить эти кудряшки. Когда они вспыхнут огнем, тогда, о...тогда я сама тебя изнасилую.

Я почти не помню, что было дальше, потому что было все так необычно. И самой вкусной пищей на земле я не мог насытиться, не мог погасить огонь, который зажгла во мне Роза.

Когда мы оба испепелились настолько, что от нас остались только веревки, Роза поднялась первая и в костюме Евы бросилась в воду. Я последовал за ней. Мы накупались вдоволь, а затем бегали по пляжу, как Адам и Ева, но я больше стеснялся Розы, чем она меня. Но так как она все время убегала от меня, я видел только ее спину. Поймать ее было практически невозможно. Она поняла это и спряталась за кустом. Я подкрался, поймал, схватил на руки, покружился немного и бережно положил ее на теплый песок.

– Ах ты, петушок мой милый! поймал свою курочку, а теперь топчи ее, – сказала она и сама повернулась на спину. Но, увы, я понял, что от меня толку мало. – Ну, иди, что медлишь? А, ты устал. Это я виновата, измучила тебя. Я сейчас реабилитируюсь: слегка поглажу, и он оживет, ты только не думай ни о чем, думай только о том, что я тебя люблю и что я вся твоя. Сейчас, милый, сейчас. Сейчас тебе будет хорошо, очень хорошо. Ложись на спину. Я приму его, как только он оживет. Там ему будет лучше.

Мягкой ладошкой она едва коснулась спящего змия, который тут же вспыхнул как спичка и затвердел.

 Экая прелесть, − сказала она, не отрывая глаз. – Вот он уже мучается. Нет, нельзя его так оставить. Ты всегда содержи его в чистоте, не дари его женщинам дурного поведения, которые могут наградить тебя любой болезнью и тогда... его можно целовать и сосать как самую сладкую конфетку. А пока пусть он сражается с моей... , она тоже не дура...ждет этого сражения.

***

Всю ночь, как голодные звери мы пожирали друг друга и оставались целыми, а к утру наши силы иссякли. Мы вздремнули, а когда солнце поднялось и стало жарко, стали собирать свои вещи.

– Никогда не думал, что женщина может быть такой сладкой, что с ней можно испытать нечто неземное. Ты...я люблю тебя всю, каждую черточку твою люблю, я никогда тебя не оставлю...слепую, хромую, какой бы ты ни была. Ты меня поработила, и я готов быть твоим вечным рабом. Откуда ты такая взялась, почему ты раньше мне не встретилась? Никогда не вздумай изменять мне, потому что в каждом мужчине живет Отелло и во мне он живет, я могу задушить тебя от ревности.

Я смотрел на нее как зачарованный. Она была пропорционально сложена, слегка упитана, но не толста и от тела ее исходил приятный запах неведомых мне духов. Ниже пупка четко выделялся бугорок, который теперь принадлежал только мне, и эти два шара и эти пухлые губы, и эти голубые глаза. "Боже, благодарю тебя, что ты создал женщину на земле. Ты сделал ее такой совершенной, ты ей так много дал, она не только яблоко раздора, но и плод усмирения нашей гордыни, источник радости и любви к жизни!", думал я, уронив ей голову на грудь.

– Мой милый Ленский! я думаю, что никто тебя не застрелит на дуэли из-за меня. У тебя такие печальные и красивые глаза, все за них отдать можно! Поцелуй меня еще! я хочу целоваться с тобой все время. У меня никогда раньше не было такой ситуации, чтобы я с парнем так быстро, так скоропалительно сошлась. Ты меня, видать, приворожил.

– Да, да, я волшебник, я сделаю так, что ты навсегда останешься со мной, несмотря на мою бедность.

– Самое большое богатство– это человек, он дороже всех остальных богатств на земле.

 У тебя очень красивая фигура, ты вылитая Афродита, я просто полюбуюсь тобой, как обнаженной Махой. Не думай, что во мне живет только мужчина, и я не умею контролировать свои действия. Я сейчас вернусь, не уходи никуда.

 А куда мне уходить?

Я встал, прошелся по пляжу. Нигде ни души. Я вернулся обратно: боялся, чтобы кто-то не похитил мое сокровище, или чтобы она сама не убежала от меня.

А Роза лежала так же, в чем мать родила, прикрыв свои потайные места полотенцем. Я медленно начал стаскивать полотенце и передо мною открылся самый прекрасный цветок на земле, к которому я опять боялся прикоснуться, и застыл перед ним, стоя на коленях. Я испытывал неясное, неведомое чувство блаженства и удовлетворения, не имеющее ничего общего с сексом. Она лежала, соединив стройные ноги и уронив руки на бедра, глядела в небо, словно в зеркало, любуясь собой. Легкая улыбка скользнула по ее нежным губам, она повернула голову ко мне и в каком-то восторге стала разглядывать меня, потом взяла мою руку и положила к себе на грудь.

– Ну, иди ко мне, милый, – произнесла она слабым голосом. – Что ты томишься? Поцелуй мою грудь, она принадлежит только тебе. Мне кажется, я родилась и выросла для тебя и то, что у меня там внизу, куда ты снова впился голодным взглядом, я тоже берегла для тебя, оно тоже твое, возьми все, наслаждайся им, сколько хочешь. Так Бог сотворил нас, чтобы мы приносили радость друг другу. Ты на меня смотришь с восторгом, и я хочу на тебя посмотреть, не стесняйся меня. Дай мне посмотреть на тебя, как мать на тебя смотрела, когда ты был совсем маленький. Все что у тебя есть, тоже прекрасно и великолепно. Нет в человеке ничего такого, чего он должен стыдиться, стесняться, особенно если люди вдвоем и нравятся друг другу. Мы просто немного дикари и потому жеманимся, но совершаем свои потребности в темноте, накрывшись ватным одеялом, не сняв себя одежды, и получается просто случка как у животных.

Я слушал ее как завороженный. Все что она говорила, звучало как музыка в моих ушах. Дело в том, что я помнил свою встречу с Аллой, и мне казалось, что все такие и что лучше не связываться, коль это приносит только боль. И вот теперь Роза...

Я никогда не думал, что женщина может принести так много радости. Что могло послужить причиной того, что этот маленький прелестный бугорок так опошляют, особенно мужчины? Возможно потому, что оно властвует не только над мужчиной, но и над женщиной, обладательницей сладкого пирога. Оно часто управляет женщиной, но не женщина им.

Наши вещи, уже собранные, так и остались, мы забыли о них.

После короткого отдыха, она снова ласкала меня, танцевала вокруг меня, прижимала мою голову к своим бедрам, теребила мои слипшиеся влажные волосы на голове, опускалась на колени, прикладывая горячие щеки к моим чувствительным местам. Необыкновенным счастьем и радостью светилось ее лицо, потом мутнели ее красивые глаза, из нее вырывались вздохи, она хватала мою руку и жарко целовала ее, а потом прилипала ко мне влажным телом и шептала: обними меня крепче!

Я наполнялся новой энергией и способностью к новому наслаждению. На ее прекрасном лбу и вокруг губ появились капельки влаги, которые я слизывал языком. Наши тела были жаркими и потными, и мы снова побежали к теплой воде Днепра, омыть друг друга.

Все это было для меня так ново и необычно. Я прочитал сотни романов, но ни в одном я не нашел ничего подобного. Что-то было у Золя, но тогда, когда я читал, мне показалось таким пошлым, таким бесстрастным, словно корову привели к бугаю на случку. Да, конечно, у Золя не было такой женщины, хоть он и француз, подумал я.

– Ну, мой милый Ленский, ты просто герой! Я не думала, что в таком, прямо скажем, не богатырском теле, столько силы и столько энергии, откуда в тебе все это?

– А я не думал, что ты такая прелесть и вообще не знал, что женщина может принести так много радости мужчине. Если бы можно было остановить это время, законсервировать его! чтоб ты была всегда такая, как сейчас, чтоб твое прекрасное тело, никогда не покрывалось морщинами, и не потухал испепеляющий огонь в голубых как небо глазах!

– Я хотела бы, чтобы у нас было много таких дней и ночей.

– Это от нас зависит, и, прежде всего, от тебя, – сказал я.

– Тольки ли от меня?

– Да, потому что я тебя никогда не оставлю и никому тебя не отдам.

– Все так, но есть еще и обстоятельства, а они иногда сильнее нас.

– Что ты имеешь в виду?

– Я просто рассуждаю.

– Розочка, солнышко, у меня к тебе один нетрадиционный вопрос. Можно я его задам?

– Задавай. – Роза села, накрыла полотенцем свои кудряшки внизу живота, и устремила на меня свои красивые глаза. По обеим сторонам Днепра зажглись ночные фонари, вода блестела, переливалась от тихого ветерка, и зарево этих огней немного освещало теплый песчаный берег, на котором мы проводили незабываемую романтическую ночь. И глаза и тело своей богини я видел как днем.

– Я должен признаться, что ты у меня не первая, у меня уже был контакт с девушками, хоть и не со многими, но все же был. Но такой как ты у меня еще не было. Ты такая вкусная, и там внутри у тебя так тесно и так хорошо, как в раю. Я все соки оставлю в тебе, чтоб ты наполнилась мною и стала моей тенью. В чем секрет твоего могущества, как женщины? Можешь ли ты мне объяснить это? Ведь по существу природа наградила вас, женщин, всех одинаково. И имя этому одно и то же. Я, может, глупый вопрос задаю, ты меня извини, ради Бога. Я, конечно же, ужасный простофиля и, наверное, еще и зануда вдобавок?

– Это сложный вопрос и боюсь, что дать точный ответ невозможно. Каждый человек это особый мир и не только духовный, но и телесный. Может, я немного не похожа на других женщин, потому что я живу в другом мире, я более свободна и раскована, чем те девушки, с которыми тебе пришлось встречаться. Наши женщины лишены возможности показать себя во всей красе своему партнеру и не испытывают радости, отдаваясь мужчине добровольно, а чаще насильно, потому что им мешает чувство страха. Боязнь забеременеть, как дамоклов меч висит над каждой женщиной, а девушкой в особенности. Словом, мы дикий народ. Ленин отбросил нас на несколько столетий назад, как бы погрузил нацию во тьму раннего средневековья. Морально только то, что связано с его поганым именем, все остальное – буржуазный разврат. Я два года прожила во Франции с родителями. Мой отец дипломат. Хотя в посольстве есть шпики, но смотреть телевизор не запретишь. К тому же я вырывалась из посольства под разными предлогами, у меня были подружки француженки и даже любовник француз. Я кое чему научилась и не жалею об этом. Это, в общем. Конкретнее – это личная гигиена. У меня те губы, что ниже живота, такие же чистые, как и те, что произносят сейчас слова, только они пушистые, покрыты растительностью. В свое время я брила их как вы бороду. И они красивы. Я знаю это и не стесняюсь говорить об этом. Я делаю специальную гимнастику, у меня там мышцы, которыми я научилась управлять, я ими как бы захватываю и сжимаю твою плоть, от чего ты приходишь в неописуемый восторг, а я в экстаз. Я сама себя довожу до экстаза, я не страдаю фригидностью, как многие женщины. У меня такой принцип: если мне мужчина понравился, и я решила подарить ему самое ценное, что у меня есть, я это должна сделать без ужимок, без страха за последствия, без стеснения и мне все равно, осудит он меня потом, или, наоборот, станет боготворить. Но взамен я хочу получить то же самое. Деньги мне не нужны, я не продаюсь. Надо знать, что радость друг от друга возможна лишь в молодости. Не получить этой радости, значит обокрасть себя.

– Почему же тогда, молодые люди женятся, справляют медовый месяц и, насытившись друг другом, начинают обычную жизнь: ссорятся и даже оскорбляют друг друга, а ночью ложатся в одну постель, мирятся, наслаждаются, а на следующий день начинается та же песня?

– Потому что половая жизнь становится доступной, однообразной, как пища, как хлеб на столе: повернулся – откусил, походил снова отщипнул и проглотил, и в это время забываешь, как трудно он достается, насколько он необходим тебе, и даже кажется невкусным. Так и эта жизнь. А потом, вспомни: Пьер Безухов на ком женился? На молоденькой Наташе Ростовой. Почему? Да потому что она всегда была для него молодой. Разве муж уйдет от такой жены? Разве он не будет ее всю жизнь боготворить? А у нас как? равноправие и сплошная неграмотность. Стыдливость, вредная, неоправданная, она тянется со Средневековья, когда все это считалось греховным. Из мирских соблазнов – власти, богатства– лишь любовь безгрешна и священна. Жаль, что люди не понимают этого.

– Ты не боишься забеременеть?

– Я принимаю таблетки. Я еще не рожала и аборт не делала.

– О Боже! – воскликнул я.

– Что, милый?

– Ты снова удерешь во Францию, что я буду делать без тебя?

– Возможно, но не так скоро. Я еще хочу добавить, к сказанному. Придет время, когда наше тело станет холодным и черствым, и мы уже ничего не сможем подарить друг другу, как бы мы того не хотели. Эта прелесть, наслаждение друг другом, будет навсегда утрачена и эту утрату невозможно будет вернуть ни за какие деньги, за серебро и золото. Тогда мы будем считать, что мы счастливы, набив брюхо кашей или выпив стакан бормотухи. Господи, как это скучно! Я испытываю страх только перед этим. Господь отпустил нам не много времени, когда мы способны испытать эту радость. Я думаю всего каких-то десять, от двадцати пяти и до тридцати пяти лет, мужчине немного дольше, а потом наше тело начинает превращаться в труху, и помочь себе мы уже ничем не можем. Я уверена, что когда нам будет за пятьдесят, самыми яркими воспоминаниями у нас будут воспоминания о приключениях в молодости, о таких вот ночах, как эта. Мне искренне жаль тех девушек, которые в восемнадцать лет выходят замуж, и уже через несколько месяцев ходят с пузом, а молодой муж норовит гульнуть на стороне, а гульнув, уже по другому на нее смотрит, потому что та кажется лучше. Они рожают, делают аборты и к тридцати пяти годам превращаются в старух. Они – то и не испытали радости, и, наверняка, не знают, что это такое.

– Ты удивительная женщина: ты не только красивая, сладкая, но и умная. Только, почему ты решилась на все это со мной уже на второй вечер нашей встречи?

Роза задумалась и неопределенно ответила:

– Я и сама не знаю. Что-то толкнуло меня на это, может твой романтичный облик и сознание того, что жизнь коротка как миг. Кто знает, может, я завтра под трамвай попаду, и мы больше не увидимся.

– Не говори так.

Мы покинули остров и договорились. Мы договорились встретиться завтра в это же время, на том же месте.

Она помахала мне ручкой как маятником.

5

Мне было так хорошо, что я и не думал садиться на городской транспорт, а шел пешком до самого общежития. Мягкий теплый ветерок шелестел в тополиной листве, молодые пары шли в обнимку и даже целовались, у девушек улыбка радости цвела на розовых щеках, старички парами ковыляли и, казалось, ворковали радостно о чем-то своем. Над городом поднялось жаркое южное солнце. Земля вращалась вокруг своей оси с огромной скоростью, на что ей отводилось всего двадцать четыре часа, и еще с большей скоростью двигалась вокруг солнца, чтобы совершить почетный круг за 365 дней, но люди этого не чувствовали, не замечали, не ощущали. И я шел вдоль трамвайной линии, радуясь, что моя Роза, мое земное счастье, которое я наконец-то нашел, уже дома, она села на трамвай, ссылаясь на усталость и на то, что хочет отоспаться; может быть, она увидит меня во сне.

Я добрался до своего общежития довольно поздно, поднялся на второй этаж и, приложив голову к подушке, нескоро заснул с ее именем на устах. Проснулся, как обычно в девять утра следующего дня и стал готовиться к новому свиданию: побрился, привел себя в порядок. Мы договорились встретиться на Комсомольском острове уже как любовники, внутри которых только разгорается страсть.

Время тянулось нескончаемо долго. Я пробовал готовиться к экзамену, который предстояло сдать, несколько дней спустя, но из всех книжек выплывала голова моей возлюбленной, моей роковой, поработивший меня женщины, всего за одну ночь. Я закрывал книгу, брался за другую, швырял их в угол, брал карандаш и бумагу, садился сочинять стихи. Но стихи получались слащавые, они были о Розе, о ее прекрасном теле, и моей страсти. Такие стихи стыдно было показывать даже ей. Я их тут же рвал и выбрасывал в мусорную корзину. Надо бежать в цветочный киоск, решил я и спустился на первый этаж. На первом этаже висел алфавитный щит с ячейками, куда почтальон раскладывала письма. Я посмотрел в свою ячейку, там было письмо на мое имя от...Аллы. Нет, не буду вскрывать, не хочу читать, решил я твердо. Мне было больно даже глядеть на это письмо. Кроме жалости к Алле, уже ничего другого нет. Я выскочил на улицу, стал сверять свои часы с теми, что висели над входом в общежитие. Мои часы опаздывали на пять минут. Малая стрелка близилась к семи. Скоро, скоро, мы увидимся снова. Как давно мы не виделись, должно быть более суток. Господи, как это много! А если она не захочет на пляж, куда я поведу ее в этот раз? Или она меня поведет? Может, пойти в Ботанический сад, там много укромных, безлюдных мест, покрытых буйной, раскаленной за день травой. Там нам будет не хуже, чем на пляже.

В половине восьмого я уже стоял на трамвайной остановке, но Роза опаздывала. Я стоял так близко к трамвайной колее, что кондуктор приближающегося трамвая, стала сигналить мне и погрозила кулачком, когда я, очнувшись, отпрыгнул в сторону.

Прошел час, а ее все не было. Еще столько же прошло, а я стоял напрасно. Что же могло случиться? Я не столько переживал, что ее нет, сколько за то, как бы что-то с ней не произошло. И главное, я не знал ни ее дома, ни ее адреса. Бесполезно было пытаться искать ее, оставалось только ждать здесь и надеяться, что она появится. Простояв два часа, я понял, что стоять можно всю ночь: она уже не придет, и отправился на тротуар, к Ботаническому саду, где мы с ней гуляли. Даже уличные фонари, мимо которых мы шагали, напоминали мне о ней. Фонари как бы говорили: ее больше не будет, и смеялись надо мной. Тогда я сел на трамвай и поехал в парк Шевченко, перебежал мост и очутился на Комсомольском острове у того места, откуда мы ушли вчера утром. В песке осталось небольшое углубление, где она лежала и смятая бумажка от шоколадной конфеты на краю. Я сел рядом, погладил это место рукой, потом поднялся, помахал рукой, как живому человеку, и вернулся в общежитие.

В ячейке на мое имя лежало письмо с незнакомым почерком. Я развернул и обрадовался: это она.

"Мой дорогой романтик! мой Ленский!

Я уехала в Ялту сегодня в три часа дня, где пробуду несколько дней, а потом самолетом в Москву, а из Москвы в Париж вместе с отцом. Не ищи меня. Судьба подарила нам всего лишь одну ночь, но эту ночь я буду помнить очень долго. Огромное спасибо тебе за все! За то, что был, за то, что есть и всегда будешь... в моих воспоминаниях. Я не могу тебе сообщить, почему я уехала так неожиданно, что побудило меня это сделать. Могу только сказать, что я вынуждена была так поступить. Не осуждай меня, не кляни меня: мне труднее, чем тебе. Я боюсь, что могу проявить такую слабость, – выйти на какой-нибудь остановке из поезда и вернуться обратно. Что ты тогда будешь делать? Ты потеряешь все, ты не закончишь университет. Говорят: с милым рай и в шалаше, но так ли это? Мы оба полные пролетарии, и от нашего соединения мог бы получиться только нищий социализм, в котором бы мы оба прозябали, и растеряли все самое лучшее, что у нас есть. Прости, что я так рассуждаю. Голова у меня сейчас горячая и дурная: я сама не знаю, что говорю и что делаю. Тебе еще два года грызть науки. Если судьба подарит нам еще хоть одну встречу, я буду только рада. Я сама тебя разыщу. Я отниму тебя у любой соперницы, не правда ли? Целую тебя миллионы раз. Роза".

Письмо выпало меня из рук. Я наклонился, подхватил его и изорвал на мелкие кусочки, а потом собрал их и положил в левый кармашек рубашки, прямо у сердца. На моей убранной кровати, лежала белая пуховая подушка, к которой я прильнул мокрым от слез лицом, и зарыдал, как обиженный ребенок.

– Не хочу жить! жить не хочу, – вопил я, да, видимо, так громко, что мой сокурсник Сухов вошел в комнату, наклонился надо мной и начал спрашивать, что случилось.

– Она... бросила меня. Я теперь не знаю, что делать. Я не могу жить без нее. Я не хочу без нее жить.

– Дурной ты, вот что я тебе скажу. Нашел из-за кого убиваться. Да баб полно. Найди себе другую. Самое лучшее лекарство от любви это по – новому влюбиться. Сделай так и сразу легче станет, вот увидишь. А это та, с которой ты познакомился на танцах?

– Та самая.

– Ну, ничего особенного. Так себе кобылка.

– Не смей говорить о ней плохо! ты ее не знаешь. Она золотая девушка, а я просто ее не достоин.

– Хорошо, хорошо, не буду. А где она сейчас?

– Уехала в Ялту, а потом в Москву и дальше во Францию.

– К морякам. Там моряков много. Они при деньгах, я знаю, сам моряком был. А, может, она просто замужем за моряком. Он должен вернуться из плавания, вот она к нему и укатила. Это сто процентов. Смирись. Давай к медикам пойдем сегодня, у них тоже бывают танцы. Знаешь, какие медички бывают?

– Никуда я не пойду, никого не хочу видеть, никто мне больше не нужен.

Почти две недели прошли в кошмарном угаре, и возникла реальная угроза свихнуться. Я ругал Розу, даже проклинал и любил ее всем своим существом, и ее образ и особенно ее белое как снег атласное тело, его запах, не покидали меня даже во сне. Но к концу второй недели горячка стала угасать, и я пришел к разумному выводу, что ее просто Бог послал мне, чтоб я познал счастье, а счастье само по себе не может быть вечным, а только коротким как ночь. Вероятно, оно бывает только однажды и больше не повторяется. И с этим надо смириться.

– Спасибо что ты была, залетела ко мне, как райская птица, на мгновение и как птица упорхнула. В чей теремок ты сейчас заглянешь – это твое дело, твое право, ты прелестная, как царевна из сказки и свободная как птица. А мне надо лечиться...действительно попытаться вылечиться... другой любовью, если она есть.

В субботу я побежал на танцы в медицинский институт. Медики нищие, как и филологи, но у них не такая мрачная перспектива, как у нас. Врач на селе далеко не учитель, хотя союз врача с учителем вполне возможен: оба нужны в деревне развитого социализма.

Здесь мое внимание привлекла высокая стройная девушка Татьяна Крепская, студентка четвертого курса, будущий педиатр. Она оказалась минчанкой, у нее был ярко выраженный белорусский акцент. Я ее сразу прозвал бульбочкой. В танце она держалась от меня на некотором расстоянии, личико у нее становилось красным как помидор всякий раз, когда я шевелил рукой, лежавший на ее талии.

– Что с тобой, бульбочка? ты боишься, что я подниму твою юбку прямо здесь, среди танца?

– Ведите себя нормально, а то мне щекотно.

– А почему ты не прижмешься к кавалеру во время танца?

– Боюсь напороться на сучок.

– Ах ты, шалунья!

– Ах ты, кобель! Не обижайся, каждый мужик кобель. Вам лишь бы раздеть и напортачить, а потом расхлебывай.