Текст книги "Цена высшему образованию (СИ)"

Автор книги: Василий Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Никого я не обманывал. Валя видела за кого выходила замуж, я не принуждал ее.

– Сколько женихов у ее было и не такие, как ты, голодранец.

– Что ж до тридцати лет она замуж не вышла?

Алесей Григорьевич не выдержал, схватил кухонный нож и бросился на меня. Мне нечего было хватать, и я схватил алюминиевую вилку. Теща перепугалась и начала выть. Валя, сверкая пузом, пыталась стать между двумя петухами, которые собирались драться.

– Не хочу, чтобы они тут жили! – кричал Алексей Григорьевич. – Я все равно зарежу его, я это сделаю ночью, когда он заснет.

– Вы этого не сможете сделать: я ночью не могу заснуть. Вы все так храпите, что стекла дрожат,  произнес я и кисло улыбнулся.

– А ты что молчишь, дочка? и ты с им заодно? против отца родно пошла? это твоя благодарность за все, что я для тебя сделал?

Валя с матерью с трудом уложили его на диван. Алексей Григорьевич полежал недолго спокойно, а потом захрапел.

– Поезжайте к сестре Кате, переночуйте тама, – сказала теща, -мало ли что, ты вишь, какой он, Лексей Григорич-то?

– Спасибо, Валентина Ивановна, – сказал я. – Видит Бог, я не хотел скандала.

– Шкандал сам выходить. Каб тебя тут не было, не было бы и шкандала.

***

Екатерина Ивановна приняла племянницу и ее мужа хорошо, усадила за стол, кормила, поила чаем. Она жила одна в четырех комнатной квартире и ужасно скучала.

– Идите, живите, выбирайте любую комнату, мне еще и лучше будет, хоть побалагурить будет с кем. Что ж это Алексей Григорьевич? Ну мало ли что в жизни бывает: женятся, разводятся, остаются дети...У нас каждый второй разводится, так что теперь икру метать? Я позвоню ему. А так, любая комната в вашем распоряжении. Только тебе с пузом далеко ездить на работу.

 Да не в разводах дело, Екатерина Ивановна,  сказал я как можно мягче,  дело в том, что я с великим трудом устроился на работу и то при помощи тещи, но зарабатываю ровно столько, сколько уборщица. Я без партийного билета никому не нужен, а диплом о высшем образовании, он мне только мешает.

– Да, тетя, Катя, – сказала Валя, – с пузом через весь город не проехать. Вон, сегодня ехали к вам, так никто в трамвае места не уступил. Я чуть в обморок не упала.

– Сволочи. Москвичи все сволочи. Хотя коренных москвичей мало, одни приезжие. Это они разрушили Москву, как варвары Рим. Вот ленинградцы совсем другой народ.

– Да, тетя Катя, я ненавижу москвичей, – сказала Валя. – Ненавижу людей вообще. Одни неприятности от них.

Она поморщилась от боли. Пот выступил на ее маленьком, покрытом морщинами, лбу.

– А тебе, – обратилась ко мне Екатерина Ивановна, – надо устроиться на другую работу, рублей на сто восемьдесят. Тогда сможете как-то существовать самостоятельно. А 80 рублей, что это за зарплата? уборщица чуть меньше получает.

– Помогли бы устроиться, – превозмогая боль, сказала Валя.

– А твой дядя, Василий Жуков? Что, он не может помочь? или не хочет? Все Жуковы такие...какашки. Я скажу об этом Алексею Григорьевичу, обязательно скажу!

– Дядя Василий не признает нас. Может даже стыдиться нас. Шутка ли, он министр, а его родной брат – рабочий. Даже мои двоюродные сестры держатся со мной, как со служанкой. – Губы у Вали скривились, глаза наполнились слезами.

– Ну что ты, дитя мое? – утешала ее Екатерина Ивановна. – Успокойся, тебе волноваться нельзя. Потерпи. Все перемелется – мука будет. Я вон тоже маюсь. Квартира есть, пенсия на мужа идет, а счастья нет: одна, как перст. Ночью не спится, хожу, слоняюсь по пустым комнатам, да еще и боюсь.

– Да, тетя Катя, счастья нет на свете, и никогда не будет. Я и раньше не верила в него. И любви тоже нет. Люди встречаются, женятся, плодят детей, ругаются, разводятся, обижают друг друга.

Я сжался при этих словах, отдающих безысходностью и мертвечиной. "Неужели счастья на самом деле нет, и никогда не будет, – думал я дорогой, когда мы возвращались в чужую конуру, именуемую Валиной комнатой. – Стоит ли жить, мучиться, если впереди ничего светлого нет?"

Валя сидела на холодном металлическом стуле у выхода трамвая, прислонив голову к запотевшему стеклу, и тихо сморкалась, и вытирала тоненьким платочком слезы. Я так хотел ей помочь, утешить ее хоть как-то, но я сам был так слаб и телом и духом, что не решался на утешительное слово. Я только сжимал ее тоненькие пальчики в своей руке, а она, не зная, куда преклонить голову, уткнулась мне в живот и еще пуще заплакала. И было отчего. Тетя Катя только посочувствовала, но ничем не помогла, хотя у нее два сына служили в военной академии, один в чине генерала, второй – полковника. Жить на маленькую зарплату сто пять рублей грязными, которые она получала, а муж практически получал копейки, и ждать ребенка, – было не только боязно, но и страшно. И дома – пекло. Отец нервничает. Это оттого, что он всю жизнь мучился, перебивался с хлеба на воду, а теперь, когда стал немного лучше зарабатывать и мог бы жить не так скудно, как раньше, дочь с семьей готова повиснуть на его шее. Мылимо ли такое?

Скоро уходить в декрет. Декретные выдадут за два месяца вперед, это меньше двести рублей, можно расходовать за неделю. Надо кроватку, пеленки, уже сейчас другую, более просторную одежду на себя готовить. Как быть?

8

В Доме пионеров Бауманского района трехдневный семинар старших вожатых.

После четырех нудных лекций профессоров, которые монотонно вещали о жизни великого пионера мировой истории, о том, где он бывал, с кем встречался, с кем воевал, как осчастливил Россию, заключив Брестский мир, и прочее и прочее, – на встречу с вожатыми прибыла секретарь горкома комсомола Людмила Валуева. Ее встречали бурными, долго не смолкающими аплодисментами, как Брежнева в Кремле, потому что она не подходила к трибуне, как профессора, а села за стол президиума в одиночестве, скрестила пухлые пальчики на руках и певучим голоском, как будто признавалась в любви, сказала:

– Товарищи! я хочу вам дать задание на длительную перспективу. Это избавит вас от скуки, которая так свойственна молодости. Надо выяснить, был ли Владимир Ильич на одном из подмосковных заводов, или не был. Вы слышите? Подмосковных, но не московских. В прессе говорится, что был. Но кто-то из выдающихся историков, утверждает, что он там не был. А не был, потому что надо было кончать строительство предприятия и чтобы не мешать рабочим, Ленин, будучи самым скромным человеком на земле, отказался от посещения этого завода. Рабочие могли устроить грандиозный митинг, а это отвлекло бы их от работы. Задача школ всех пионеров выяснить этот вопрос – был или не был? Будут ли вопросы? Будут ли предложения?

Одна вожатая, довольно элегантно одетая, робко подняла руку.

– Если мы выясним, что Владимир Ильич был на этом заводе, надо ли выяснять писал он там или не писал? Извините за такой интимный вопрос.

– Вы понимаете, все, что связано с именем Ильича, для нас представляет большой интерес. Правда, насчет ленинской мочи указания еще не поступало. Но вы не волнуйтесь. Работайте. Если вам удастся выяснить такую подробность, – приходите в горком... знаете, всякое может быть. Вот, к примеру, профессор Онучкин, который выдвинул теорию о том, что Ленин не поехал на завод, не хотел отвлекать рабочих, успешно защитил докторскую диссертацию на этом и теперь пребывает в почете. Так, что все может быть.

– Я хотел бы еще выяснить, выпускал ли Ленин пар из штанов на этом заводе, или воздерживался от такого шага, – сказал я, вставая. – Если я выясню это выдающееся событие, скажите, повысят мне заплату или нет? У меня семья, кормить ее нечем. Ради повышения заплаты я готов на все. Я даже выясню, сколько раз Ленин чихнул на этом заводе, если окажется, что он там был.

Задрыпкина растерялась, начала доставать носовой платок, чтобы в него чихнуть и в это время, как назло, в зале раздался хохот. Секретарь благополучно чихнула, подняла голову и зло посмотрела на меня, единственного субъекта в штанах и недовольно сказала:

– Это натурализм, товарищ. Это тоже, безусловно, интересно, но я, как настоящий ленинец в душе, думаю иначе. Я думаю, что Ленин, как гениальный человек, никогда не выпускал пар из штанов. Гении воздух не портят, они его только облагораживают. То, что вы сейчас сказали – ревизионизм чистой воды. Вы – член или не член? я имею в виду партии.

– У меня нет члена, – произнес я, опустив голову.

Снова раздались смешки, а одна девушка, сидевшая рядом со мной, шепнула мне на ухо:

– Тогда ты – импотент. Как с тобой жена живет?

– Вы, товарищ из 35 школы? – спросила Валуева.

– Так точно.

– Хорошо, разберемся. Какие еще предложения?

– Я вношу предложение военизировать наши школы. Надо учить ребят стрелять, маршировать, а девочек перевязывать раны. Мы забыли одну из основных задач нашего воспитания. Вон, американский империализм вооружается, а мы что – лыком шиты? У них там оружие в магазинах продается, а наши мальчики и пистолета в глаза не видели.

– Верно это, – поддержала ее другая вожатая с круглыми пунцовыми щеками. – Этот Хрущев численно сократил армию, на одну третью часть, – кто нас защищать будет? кто освободит американский и другие народы от империализма?

– Империализм – последняя стадия капитализма, – наставительно сказала Валуева. – Ленин определил его, как загнивающий.

– Когда же полностью сгниет, проклятый? – спросил кто из зала.

– Скоро, – ответила секретарь. – Только нам всем надо учиться марксизму и коммунизму, а капитализм, он сам загниет. Полезно читать еще и все выступления Брежнева.

– Еще читать нечего, – брякнул я.

– Понимаете, товарищи, мы с вами живем в замечательное время, я бы сказала в переломный момент. Сейчас партия вскрывает те недостатки, которые имели место при Хрущеве. Вы только посмотрите, как партия смело говорит об этом, а мы комсомольцы – резерв партии. Об этом нельзя забывать ни на одну минуту. Сейчас народы стоят перед самой великой трагедией -атомной войной, ибо есть среди молодежи и такие, которым бы хорошо поесть, как вот нашему вожатому из 35 школы, да хорошо одеться, а коммунизм их вовсе не интересует. Это вещизм, мещанство. Лишь бы не было войны, а остальное неважно, товарищ из 35 школы.

Я возвращался домой уже зная, что меня из школы попрут. Теперь и думать нечего о том, чтобы там остаться даже на эту жалкую зарплату.

– А зачем ехать домой? – спросил я себя вслух. – Есть ли у меня дом?

"... на Крымский мост, – мелькнуло у меня в голове. – Если льда нет – все тип-топ. Валю жалко. Она останется одна, один на один с нищетой и маленьким ребенком".

Я вернулся и доехал на метро до станции "Библиотека имени Ленина". Там недалеко. Но мне сказали, что это не Крымский мост. Крымский мост не там.

" А, какая разница, лишь бы мост. Под мостом река, а внизу леденящая вода. Секунда, и ничего нет". Я вышел на мост, он был недалеко от Кремля. А за мостом театр Эстрады. Река оказалась скована льдом. Хоть и высоко, но неизвестно, а надо, чтоб наверняка. Но все же я стал перелезать через перила. В этот миг остановилась милицейская машина, из нее выскочили двое. Один успел схватить меня за шиворот и рвануть на себя. Я очутился на пешеходной дорожке. Падая, крепко ударился головой, и у меня помутилось в глазах.

– Может, он пьян? – спросил другой милиционер.

– Нет, не пьян, – слабо проговорил я.

– Дурак, что ты собирался делать, скажи?

– Он псих, надо его сдать на проверку в псих диспансер.

– Отпустите меня, прошу вас. Я вовсе не псих. Псих тот, там...за Кремлевской стеной.

– Что – о? Поехали с нами.

1999 − 2017 г.