Текст книги " Журавли и цапли . Повести и рассказы"

Автор книги: Василий Голышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Теперь мне понятно, почему Спартак то и дело озабоченно посматривает вниз.

– Батальон… – звонко командует Юлька. – Марш!

Мы уходим. Я иду замыкающим и, оглядываясь, вижу, как разведчики «журавлей» скрытно – где ползком, по-пластунски, где согнувшись в три погибели, чтобы не привлечь внимания боевого охранения «цапель», преследуют колонну «противника».

А в это время на НП «журавлей», как я потом узнаю, происходит следующее.

Спартак, отправив разведчиков, радуется: не удается «цаплям» совершить свой марш в тайне. Просмотрели неприятельские дозорные его разведчиков. Плюс «журавлям»! Теперь узнать о цели похода – и будет о чем донести посреднику.

На голове у Спартака наушники. Вызов:

– Ноль один, ноль один, – голосом сверчка кричат они. – Я – ноль пять… Как слышно? Прием…

– Я – ноль один, – отвечает Спартак, – слышу хорошо. Прием…

– Я – ноль пять… «Цаплям» срочно нужен юнармеец Царев. Как поняли? Прием.

– Я – ноль один. Не понял. Зачем «цаплям» юнармеец Царев?

– Я – ноль пять. Царев – аквалангист. «Цаплям» срочно нужен аквалангист. Как поняли?

Прежде чем ответить, Спартак задумывается. Да, юнармеец Царев, племянник начальника водной станции «Динамо», аквалангист. И даже чемпион среди юношей по подводному плаванию, хотя до юноши еще и не дорос. Но зачем «цаплям» аквалангист? Вдруг страшная догадка заставляет его вздрогнуть. Ну, конечно, юнармеец Царев нужен им для того, чтобы спасти… Нет, спасти уже не удастся… Для того, чтобы найти того, кто утонул… У «цапель» беда. На помощь, «журавли»!

На секунду, на одну только секунду сомнение закрадывается в душу командира Спартака: голос разведчика, только что передавшего трагическое сообщение, звучал отнюдь не трагично. Он, этот голос, звучал скорее весело, чем грустно, как будто разведчик радовался тому, что случилось. «Ослышался», – думает Спартак и кричит в микрофон:

– Я ноль один… Вас понял… Царев сейчас будет.

Голос в наушниках радостно хихикнул и выключился. Спартак опешил: неужели и на этот раз ослышался? Но раздумывать было некогда. Царев, где он? Впрочем, узнать это нетрудно. Скоро финал «Зарницы», и батальон «на казарменном положении». Юнармейцы с утра сообщают штабу о том, где они будут в течение дня. Спартак торопливо листает «книгу личного состава» и в разделе «Когда, кто, где?» узнает – юнармеец Царев сегодня с утра на водной станции.

Командир батальона спускается вниз и на дежурном мотоцикле – подарке шефов дружине за оборонную работу – мчится на водную станцию «Динамо».

…Коля Царев надел акваланг и готовится к погружению. Увалень на земле, в воде он как вьюн: стремительный и неутомимый. Может быть, оттого и любит воду, что, по словам командующего Орла, чувствует себя в ней как рыба в воде.

– Отставить! – кричит Спартак, подкатывая к юнармейцу. – В седло, быстро!

Царев, опешив, смотрит на командира батальона: в седло? зачем? Но так уж он устроен: пока голова думает, ноги сами успевают выполнить приказание.

– Держись! – кричит Спартак и в железных объятиях Царева гонит мотоцикл к Антонову озеру.

…Ох уж это озеро! Оно, как в сказке, преградило дорогу «цаплям». Батальон шел точно по азимуту. Командир Юлька могла поклясться в этом. Она, как штурман, то и дело «брала угол» и сверялась с картой, чтобы не сбиться с пути. И вдруг – это озеро. До цели еще метров двести, а идти не по чему. То есть можно, если по воде. Говорят, какой-то святой в мифические времена делал это запросто. Да и не в мифические, в наши уже, Юлька слышала от родителей, какой-то умелец тоже довольно успешно ходил по Десне. Правда, на лыжах. Водных. Вот бы ей, Юльке, такие лыжи… Ей и всем юнармейцам. Вот тогда… А что тогда? Ну, встанут они на лыжи, а куда придут? Если на глазок прикинуть – на середину озера. А там что? Остров? Нет, вода. Может быть, под водой что? Интересно, тот, кто азимут оставил, на чем по воде ходил, на лыжах? Сто и два – два! – метра от берега… Как он с такой точностью отмерил? Сто вопросов, и ни на один из них она, Юлька, командир батальона «цапель», ответить не может. А командующий Орел, посредник, старый учитель Марк Иванович – они могут?

Вопросы не комары, от них молча не отмахнешься. Знаешь не знаешь, а отвечать нужно. И мы, как могли, отвечали на вопросы, которыми донимала нас командир Юлька.

– Возможно, – сказал я, чужеземец, – в то время здесь не было озера.

– Нет, – возразил Марк Иванович, туземец, – озеро здесь было всегда. Но, возможно, нам надо было взять вправо или влево.

Орел, следивший за движением батальона, не согласился с Марком Ивановичем.

– «Цапли» шли правильно, – сказал командующий, – но, возможно, мы кое-чего не учли. Вы когда получили фотографию? – спросил он у Марка Ивановича.

– Зимой, – ответил старый учитель и задумался. Вдруг лицо у него просияло. – Но позвольте, если зимой, это ведь значит, что озеро… что по озеру… – От волнения он заблудился в словах, и Юлька, догадавшись уже, в чем дело, поспешила ему на помощь.

– Что по озеру можно было ходить пешком! – обрадованно воскликнула она и тут же приуныла. – Что же нам теперь, зимы ждать?

«Цапли», обступившие своего командира, тоже повесили носы. Могло показаться странным, что они при этом не обратили внимания на лодки, стоявшие на приколе у берега, но ничего странного тут не было. С лодки, если и взять ее, много не наныряешь. Да и как ее на месте удержишь без якоря? И где у них якорь?

Вот тут у кого-то из «цапель» и мелькнула мысль об акваланге. Мелькнула, как искра, брошенная в стог сена, а зажгла всех.

– Эх, аквалангиста бы! – вздыхали «цапли», на практике постигая смысл поговорки: «Видит око, да зуб неймет».

Даже шум мотора, который все они, конечно, услышали, не изменил течения их мыслей. И лишь когда мотоцикл Спартака скатился с откоса на берег и затормозил у самой кромки озера, они опомнились и стали на все лады ругать дозорных, пропустивших «противника» в расположение батальона.

– Что надо? – грубо спросила Юлька, подступая к Спартаку, и не забыла при этом погрозить кулаком растерянным дозорным.

Спартак, не ожидавший такого приема, удивился.

– Вот, – сказал он, кивая на Царева. – Привез… аквалангиста…

Что там гром среди ясного неба!

Слова Спартака удивили Юльку больше, чем это невозможное явление природы. Аквалангист? Откуда он знает про аквалангиста? Как мыши в мышеловке, заметались мысли в Юлькиной голове. Самым простым было спросить об этом у самого Спартака. И она строю спросила:

– Откуда ты знаешь про аквалангиста?

Спартак не успел ответить. Из куста, бородой вверх торчащего возле озера, вылез его разведчик и застенчиво сказал:

– Это я…

Юлька в бессильном гневе прикусила губы: на груди у разведчика висел – она сразу увидела – маленький, похожий на плоский пенал, радиопередатчик. Что касается Спартака, то, услышав признание разведчика и увидев помрачневшее лицо Юльки, он сразу все понял. Значит, не ослышался он тогда, уловив усмешку в голосе разведчика. Не чужой беде, а своей удаче радовался он, передавая сообщение о том, что «цаплям» понадобился аквалангист. Молодец! Что заслужил, то и получит: благодарность штаба перед строем батальона. Однако, в конце концов, нужен «цаплям» аквалангист или не нужен? Подумав об этом про себя, он тут же спросил об этом вслух.

«Цапли», собрав штаб, совещались недолго. «Нужен», – решили они, да и не могли решить иначе. Своего аквалангиста у них все равно не было.

На первую лодку, отчалившую от берега, уселись Юлька, Спартак с Царевым и я с Марком Ивановичем. На две другие, конфискованные на время у владельцев, «цапли» постарше – по четверо на лодку.

Орел остался на берегу и по компасу управлял движением нашей флотилии. Поднимал правую руку, и мы брали чуть вправо. Поднимал левую, и мы слегка меняли направление. Две руки вверх означали – «так держать».

Мы плыли и разматывали на поплавках-палочках веревку, конец которой был привязан к колышку на берегу озера. От поплавка до поплавка был ровно метр. Выбросив за борт сто два поплавка, мы остановились и сцепили лодки треугольником. Нам везло – ветра не было, и наши лодки стояли, как на привязи.

– Что будем искать? – деловито спросил Спартак, которому ничто никогда не было в диковинку. – Бриллианты, золото, серебро?

– Что найдем, все наше, – с вызовом ответила Юлька, которая все еще переживала свой позор. Так опростоволоситься и прокараулить радиста-разведчика «журавлей»… Ну, будет им, этим караульщикам!

Спартак, понимая состояние командира батальона «противника», не стал вступать в пререкания, справедливо решив, что сперва надо что-нибудь найти, а потом уже решать, кому сколько славы и добычи.

– Пошел! – скомандовал он, и Царев, надев маску, по всем правилам, спиной опрокинулся в воду. Мы все – на берегу и на лодках – замерли, отсчитывая про себя томительные секунды. Из озера, как из бутылки с минеральной водой, побежали, взрываясь, пузырьки газа. Потом серыми волнами пошел ил. И наконец, весь в водорослях, как водяной, вынырнул Царев. Подплыл к лодке, уцепился за борт, содрал маску и, не отдышавшись еще, крикнул:

– Там… Сундук… Или ящик… Не разобрал что…

– Ура! – завопили «цапли» на лодках.

– Ура! – поддержали их «цапли» на берегу, хотя и не могли слышать того, что сказал Царев.

– Тише! – крикнула Юлька. – Семафор…

На одной из лодок встал юнармеец и, как крыльями, взмахнул флажками.

– Есть семафор!

– Передавай, – приказала Юлька, – «Наш-ли сундук или ящик, не разоб-рать что…»

Флажкограмма, отправленная на берег, только подлила масла в огонь. Охваченные восторгом, «цапли» орали, свистели, скакали.

С берега последовала команда:

– Первой лодке оставаться на месте. Никаких действий не предпринимать до особого распоряжения. Остальным немедленно вернуться на берег. Всем соблюдать крайнюю осторожность.

И ликование, по крайней мере здесь, на лодках, сразу прекратилось. «Цапли» смущенно переглянулись. И чего возрадовались?

Марк Иванович и Спартак помогли Цареву влезть в лодку. Впятером мы – Спартак с Царевым, Марк Иванович и я с Юлькой – несем сторожевую вахту над загадочным кладом, таившимся на дне озера. Остальные юнармейцы в двух лодках вернулись на берег.

Недолго длилась томительная тишина. Урча и мурлыкая, быстро подкатили военный «газик» и милицейский фургон с красным пояском. Из машин вышли лейтенант с двумя сержантами, один паренек в гражданском и два милиционера. Их, как я потом узнал, по радио через НП «журавлей» вызвал Орел. Прибывшие вместе с Орлом отошли в сторону и о чем-то стали совещаться. Юлька нетерпеливо ерзала в лодке и тихо произнесла:

– И зачем тянут время? Скорее бы достать сундук, узнать, есть ли там что-нибудь?.. Хоть плачь, если в нем ничего не окажется.

– А если там не «что-нибудь», а партизанский склад боеприпасов? – вопросом на Юлькин вопрос ответил Спартак Журавлев.

Тем временем от берега к нам направились две лодки, в первой находились военные и паренек в гражданском – это был водолаз, во второй – два милиционера и Орел. Водолаз облачился в свой водолазный костюм и был похож на неуклюжего огромного головастика.

Лейтенант распорядился, чтобы наши две лодки отошли в сторону, а лодка с военными заняла наше место.

И вновь мы замерли в ожидании. Водолаз с помощью двух сержантов спустился под воду, а лейтенант, поддерживая канат, наблюдал за погружением водолаза.

Время, казалось, остановилось, каждая минута томительного ожидания казалась вечностью. Наконец забурлила вода и, словно бегемот, на поверхности воды показался водолаз. Его тут же втащили в лодку. Лейтенант разрешил нашим лодкам приблизиться и передал нам два конца бечевки, предупредив:

– Выбирать канат по моей команде.

Концы каната оказались в руках Спартака Журавлева и Царева. Две лодки сошлись бортами, и сидевшие в них по команде лейтенанта стали осторожно выбирать веревку из воды.

– Пошло! – радостно завопил Спартак Журавлев.

«Сундук» подтянули к корме и, не вытаскивая из воды, повели к берегу. Здесь нас уже ждали притихшие «цапли».

Военные велели всем удалиться.

«Сундук», оказавшийся дубовым ящиком, насквозь просмоленным и обшитым жестью, извлекли из воды и осторожно распаковали. Лейтенант-сапер, руководивший операцией, удивился, обнаружив внутри «сундука» свинцовые, запаянные по шву ящички. В таких, только незапаянных, хранят обычно взрывчатые вещества. Но если это так, то кому и зачем понадобилось держать их в воде? Нет, вряд ли это взрывчатка.

Лейтенант ножом, как банку консервов, вскрыл один из ящичков и удивленно свистнул: такой «начинки» он не ожидал.

– Сюда! – крикнул он и махнул рукой милиционеру.

Юнармейцы восприняли этот жест по-своему и, как цыплята к наседке, бросились к «сундуку»-ящику. Мы тоже побежали – я, Орел и Марк Иванович. Но всех нас опередил милиционер. Положил руку на «сундук» и строго сказал, что до тех пор, пока не будет произведено расследование, он, старшина Егоров, никому, никогда и ни за что не позволит коснуться «неизвестного имущества».

Спорить с представителем власти было бесполезно. Приунывшие «цапли» и не спорили. Наоборот, помогли погрузить «сундук» в голубой милицейский фургон и, когда он уехал, молча построились и молча, без песен, отправились в обратный путь. Не до песен было. Их терзали мысли о находке, которую они выудили со дна Антонова озера. Что же это было такое?

«Цапли» узнали об этом утром, на другой день, когда прочитали в «Наташинских известиях» приказ командующего военно-спортивной игрой «Зарница». «Вчера, – говорилось в приказе, – в результате операции «Тайна азимута», проведенной юнармейцами второго батальона (командир Ю. Цаплина, с. Стародуб), при содействии юнармейцев первого батальона (командир С. Журавлев, г. Наташин), на дне Антонова озера был обнаружен контейнер с древнерусскими рукописными книгами. Эта редчайшая находка представляет собой огромную библиографическую ценность. По сведениям, которыми располагает штаб военно-спортивной игры «Зарница», древние рукописи были похищены оккупантами в музее г. Наташина и изъяты у фашистов партизанским отрядом «Суд Мазая» при попытке вывезти их в гитлеровскую Германию. За успешно проведенную операцию «Тайна азимута» объявляю благодарность командиру батальона юнармейцев с. Стародуба Ю. Цаплиной, личному составу батальона, а также командиру батальона юнармейцев г. Наташина С. Журавлеву и юнармейцу этого батальона юному аквалангисту Н. Цареву. Командующий игрой «Зарница» полковник Орел». Далее, в примечании «От редакции», перечислялись рукописи, найденные юнармейцами: «Русская правда» – важнейший юридический документ Древней Руси, «Златая цепь» – свод поучений отцов русской церкви, «Повесть о разорении Рязани Батыем», «История о Казанском царстве», «Судебник Ивана IV» и др.

СЕКРЕТ ТУРГЕНЕВСКОЙ БЕСЕДКИ. ОПЕРАЦИЯ «РУСАЛКА»

Я узнал о приказе только днем. Утром – ни свет ни заря – встречал маму. Помню, подошел поезд, и она, едва увидев меня, прямо с подножки, как пловчиха с трамплина, кинулась в мои объятия.

– Отец? Нашелся? Ты знаешь, где он? – шептали ее дрожащие губы.

Я как мог успокоил маму и протянул руку отчиму. Он только пожал ее и сошел сам, худой и длинный, как журавль, с раскрытой книгой в руках.

Мой папа и отчим в юности, когда учились в МГУ, были друзьями. Сколько знаю отчима, всегда помню его с книгой: с книгой под мышкой, с книгой в руках, с книгой за обедом, с книгой… В общем, без книги я его, моего уважаемого отчима, доктора уважаемых, но далеко не обожаемых мной физико-математических наук, никогда не видел. Уткнув длинный, в очках, нос в книгу, он был весь поглощен разгадкой технических формул.

Он и сейчас, шагая по утреннему Наташину, был занят тем же: читал книгу, изредка поглядывая на нас с мамой, шагавших впереди, чтобы не сбиться с дороги. Я тоже порой оглядывался: идет ли? Оглянулся раз и остановился удивленный. Книга, которую читал отчим, называлась «Очерки партизанского движения на Брянщине».

– А я думал, – сказал я ему, – что вы только техническое…

– Не только, молодой человек, – ответил он, – и не без пользы. Вот, пожалуйста, страница сто семь, третий абзац сверху: «Организация партизанского сопротивления фашистам в городе Наташине и его окрестностях была возложена на председателя исполкома районного Совета депутатов трудящихся товарища Морозова. К сожалению, документального подтверждения партизанской деятельности группы Морозова нет. Но, судя по косвенным данным, в Наташине в дни оккупации существовало активное, глубоко законспирированное партизанское подполье…»

Прочитав это, отчим с торжеством взглянул на меня. Мама с благодарностью посмотрела на отчима. Я, с сочувствием, – на нее. Ведь она еще не знала самого главного.

Мы вошли в дом, и мама, переодевшись во все домашнее, придирчиво осмотрела мое хозяйство. Потом открыла сумочку, достала фототелеграмму и, сев за стол, вопросительно посмотрела на меня. «Ну скорей же рассказывай…» – просили ее глаза. Но я медлил, не зная, с чего начать. Наконец, как-то отрешенно чужим голосом сказал:

– Тебе письмо.

Мама слабо улыбнулась:

– От кого же? Меня здесь, наверное, все забыли.

– Не все, – глухо сказал я, – и тот, от кого письмо, никогда тебя не забывал.

– Не говори загадками, – рассердилась мама, теряя терпение. – И если есть письмо…

– Есть, – сказал я. – Вот, – и протянул маме письмо, найденное во фляжке.

– «Марьюшка, – прочла мама вслух, и голос у нее осекся. – Любимая и единственная…» – Она подняла глаза, беспомощно посмотрела на нас и застонала, как подстреленная. – Это же он… Морозов!..

Обняла меня и отчима и заплакала. Потом, успокоившись, дочитала до конца. А слова «Если не вернусь, все равно встретимся… Над Десной без меня» повторила дважды, задумчиво и вразбивку. Может быть, по инерции, машинально? Нет, в мамином повторении этих слов был особый смысл. Мы вскоре убедились в этом. Повторяя, она вспомнила и…

– Господи, над Десной… – Я по голосу догадался: вспомнила. – Скорей! К нему!..

Ничего не понимая, мы выскочили вслед за мамой из дому и понеслись по Садовой к Десне.

Я бежал рядом с отчимом и не тому удивлялся, что бегу сломя голову сам не зная куда, а тому, что моя аккуратная мама бежит без шляпки, в жакете нараспашку, в туфлях на босу ногу…

В ранний час на Садовой не людно. Но в домах все уже встали, и каждое окно провожает нас, бегущих, удивленными взглядами.

Берег Десны. Впереди – мост. Значит, мама ведет нас на ту сторону? Нет, взяла вправо, к Тургеневской беседке на берегу. Вон она – скромная гордость наташинцев – краснокрыший грибок на мраморных ножках-колонках. По преданию, гостя у здешних помещиков, в беседке бывал Тургенев. Любовался Десной-красавицей. Беседка едва уцелела в дни войны. По ней прицельным дважды лупили фашисты – когда брали Наташин и когда драпали из него. По инвалидности – беседка лишилась ноги-колонны и едва держалась на трех других – ее хотели списать за непригодностью и «в целях безопасности подрастающего поколения». Но «акт вандализма», как он сам потом говорил, предупредил Марк Иванович. Собрал это самое «поколение» возле беседки и занял «круговую оборону». А подрывникам-саперам, присланным военной властью по просьбе власти гражданской, сказал, что если Тургеневской беседке суждено исчезнуть с лица земли, то только вместе с ним. Орел, первый комендант Наташина, тут же примчался к месту событий. Узнав от Марка Ивановича об исторической ценности беседки, распоряжение гражданских властей отменил, задержал колонну пленных, плетущихся на восток, и велел восстановить разрушенное. Строительный материал, по кирпичику, собрало все то же юное поколение – тимуровцы, как они к тому времени уже назывались. Конвойные, наблюдавшие за работой немцев и не раз, совсем недавно, еще встречавшиеся с ними в бою, с удивлением замечали, что мастерками пленные орудуют с большей охотой, чем автоматами. И, поразмышляв, делали вывод: труд облагораживает человека.

Из беседки вид – засмотришься. Но у нас не глаза настороже, а уши. Мы – я и отчим – стоим, облокотившись на перила, и терпеливо ждем, когда мама отдышится и объяснит, зачем мы тут.

Кажется, отдышалась… Осмотрелась кругом и, улыбнувшись сквозь слезы, тихо произнесла:

– Наш почтовый ящик. Мой и Морозова. Когда Морозов не мог… – Мама запнулась, но я про себя докончил ее мысль: «Не мог прийти на свидание». – Когда он не мог, – продолжала мама, – то давал знать – по телефону или через кого-нибудь: «Над Десной без меня». Я приходила сюда и брала письма, которые он мне писал…

То, что произошло за этим, ни я, ни отчим предвидеть не могли и какое-то мгновение стояли разинув рот, пораженные тем, что мама вдруг ни с того ни с сего опустилась на колени. Потом бросились к ней, но она, подняв голову, строго сказала:

– Не суетитесь и не мешайте. – Вооружилась шпилькой и одну за другой стала проверять прочность мозаичной плитки, которой был уложен пол.

Я, догадавшись, следил, затаив дыхание: мама искала тайник. Но – сколько времени прошло, найдет ли?..

– Вот оно! – Мама встала, держа в руках коричневую, похожую на шоколад плитку. Голос у нее дрожал. – Посмотрите, что там…

Мы оба – я и отчим – одновременно сунули руки в тайник, и две трепетные улыбки озарили наши лица:

есть!

Мама побледнела и прислонилась к колонне. Я встал и протянул ей пакет, найденный в тайнике: две залитые парафином картонки, перетянутые просмоленным шпагатом.

– Распечатай и прочитай, – велела мама.

Я достал перочинный нож и вскрыл конверт.

– «Марьюшка, родная! Спасибо, что пришли… – Читая, я не смотрел на маму. Мне страшно было видеть ее. Но я слышал, как она дышала. Отчим – я мельком взглянул на него, – сочувствуя маме, сам бледный, не сводил с нее глаз. – Встречи вдвоем, нет, прости, втроем, как обещал, не вышло. Да теперь, видно, и не выйдет. Идем все, сколько нас есть, на Черный мост. К мосту прорвемся с боем. Назад, увы, с боем не прорваться: густо фашистов. Но мост стоит наших жизней. Прощай. Передай ему или ей, как жил и за что умер. Твой Морозов».

Я не слышал, как плакала мама, как, скорбя вместе с нею, утешал ее отчим. Машинально перевернув письмо, я вздрогнул, изумленный. На обороте вторым – косым влево – почерком отца было написано: «Приговор «Суда Мазая». Слушали: «О дезертирстве начфина Черняка». Постановили: «За измену партизанской клятве дезертира Черняка приговорить к смертной казни».

Проводив маму и отчима домой, я отправился к Орлу. Командующий «Зарницей» был в саду, но не один. Перед ним, под яблоней-скороспелкой, поджав по-турецки ноги, сидело десятка два «журавлей» и «цапель». А он, Орел, маленький и подвижный, катался среди них, как колобок, нагибал ветви и, угощая ребят яблоками, рассказывал:

– Прибежала Маша-ябеда и нажаловалась: «Мама, наш Миша в чужой сад лазал». Ужаснулась мама: неужели ее сын – вор? Быть не может. Позвала Мишу.

«Ты в чужой сад лазал?»

«Да».

«Один?»

«С Вовкой».

«Яблоки рвал?»

«Нет».

«А Вовка?»

«Рвал».

«Почему же ты ему не помешал?»

«Двинуться не мог. Он у меня на спине стоял».

Ребята звонко хохочут, и птицы в саду, напуганные смехом, тревожно чирикают.

Завидев меня, «журавли» и «цапли» намереваются вскочить, но я взмахом руки удерживаю их на месте. Отзываю Орла и показываю ему листок с приговором «Суда Мазая». Орел не столько удивлен – он, оказывается, давно подозревает Черняка, – сколько обрадован.

– Еще одна улика, – восклицает он и тут же мрачнеет, – но не главная.

– Как… не главная? – оторопев, я во все глаза смотрю на Орла. – Вот же. «Приговор «Суда Мазая»…

– Провокация, – равнодушно отмахивается Орел.

Я злюсь… Я хочу сказать, что если Орел задался целью вывести меня из себя, то из этого все равно… Но я не успеваю выразить свою мысль в словах.

– Это скажу не я, – опережает меня Орел. – Это скажет Черняк, когда ты предъявишь ему «приговор», да еще добавит: «Филькина грамота».

– Да, но бумага… – пытаюсь возражать я.

– «Филькина грамота… Юридической силы не имеющая».

Я готов снова взорваться, но Орел вторично опережает меня:

– Это не я. Это опять Черняк. – Орел задумывается. – Нет, эта бумага не свидетель. Нам нужен очевидец, живой свидетель.

Я с удивлением гляжу на Орла: неужели он думает, что кто-нибудь из судей Мазая?.. Нет, оказывается, совсем нет. Орел думает о другом свидетеле, о бабке Алене.

На днях он был у нее вместе с командиром Юлькой, и бабка, крестясь и пугаясь, призналась, что еще раз, совсем недавно, видела купальщика «с рыбой-женщиной». Значит, в тот прошлый раз не обозналась.

Рассказав мне все это, Орел вернулся к ребятам. Вид у него был хмурый и озабоченный. «Журавли» и «цапли», все мальчики и девочки сразу посерьезнели.

«Операция «Русалка», – сказал Орел без всякого вступления. – Надо найти преступника. У него под мышкой, – он поднял руку, – вот здесь, силуэт женщины с хвостом. Искать надо в бане и на пляжах. Об исполнении донести сегодня в двадцать ноль-ноль. Если не найдем сегодня, будем искать завтра. Вопросы есть?

Вопросы были.

– Найти и?.. – жест, которым сопровождался вопрос, не оставлял сомнения в намерениях того, кто его задал.

Но Орел был начеку.

– Найти и… – Орел сделал паузу, – не хватать, как этого хочется некоторым, а запомнить и доложить мне. Еще что?

Больше вопросов не было, и юнармейцы разошлись.

В двадцать два ноль-ноль того же дня полевая почта «журавлей» доставила мне письмо командующего «Зарницей». В нем было всего одно слово: «Черняк».

Утром, проснувшись, я не увидел ни мамы, ни отчима. «Пошли за билетом, вечером уезжать», – решил я и стал готовить завтрак.

В коридоре робко скрипнула дверь. «Мама и отчим», – догадался я. Когда входят соседи или хозяева, все, кто у меня часто бывает, дверь скрипит грубо и сердито.

Вошли родители. Оба озабоченные. «Летний сезон, трудно с билетами», – прочитал я на лицах и… ошибся.

– Дело не в билетах, – сказал отчим, садясь на диван и углубляясь в очередную книгу.

– Дело в том, – сказала мама, – что мы не уезжаем.

Я обрадовался и удивился – моя мама, как и отчим, никогда не меняла принятых решений.

– Не уезжаем потому, – добавил отчим, – что мы приглашены на вечер.

– На какой вечер? – вскинулся я.

– На вечер довоенных учеников, – сказала мама. – Вот в «Наташинских известиях» написано, – мама достала из сумочки газету. – Всех бывших учеников Наташина и Стародуба приглашают на вечер воспоминаний.

– Знаю, – сказал я, – но вы ведь… Ты ведь училась здесь только в техникуме, а Иван Сергеевич, – я кивнул на отчима, – вообще не бывал ни в Наташине, ни в Стародубе.

– Нет, конечно, – отчим оторвался от книги, – но я знал тех, кто учился в здешних школах.

«Знал папу», – догадался я. Но при чем здесь папа? «Цапли» собирали тех, кто учился в Стародубе или Наташине, с определенной целью: узнать, если удастся, по школьным прозвищам – партизанским кличкам – настоящие имена семи неизвестных, похороненных в братской могиле под дубом. Может быть, отчим имел в виду кого-нибудь другого?

На вечер условились пойти вместе, и я отправился к «журавлям». Сегодня у них большой день, как, впрочем, и у «цапель». Сегодня в гарнизонах юнармейцев Наташина и Стародуба будет зачитан приказ командующего Орла и начнется заключительный этап военно-спортивной игры «Зарница», а в конце месяца состоится ее финал: «неприятели» померяются силами в открытом «бою».

Второй час дня. Я стою на вышке и смотрю вниз.

«Журавли», построившись поротно, замерли на выжженной и выбитой, как солдатский плац, лужайке. «Цапли» в том же порядке – я вижу это, когда поднимаю бинокль, – стоят, построившись под дубом. Батальоны чего-то ждут. Командиры – Юлька и Спартак – нетерпеливо посматривают на часы. Куранты в Наташине бьют два. И в ту же минуту над Стародубом и Наташином прокатывается артиллерийский гром. Это, салютуя финалу «Зарницы», стреляют холостыми пушки воинской части.

Звучат батальонные «гимны» – «Взвейтесь кострами» у «журавлей», «Орленок» – у «цапель», – и под их звуки на флагштоках взвиваются боевые вымпелы – красный у «журавлей», голубой у «цапель».

– Смирно! – кричит Спартак, и я слышу, как он читает приказ Орла.

В нем три параграфа. Первый вводит «военное положение» на обоих берегах Десны, второй назначает дни и часы смотров батальонов по воинским специальностям, третий устанавливает день решающего «сражения» – штурма Безымянной высоты на берегу Десны батальонами «журавлей» и «цапель».

…После введения «военного положения» жизнь гарнизона сразу усложнилась. На берегах Десны – с той и другой стороны – появились «пограничные заставы». И ни «журавлям» к «цаплям», ни «цаплям» к «журавлям» не стало свободного хода. Пограничники, зная «противников» в лицо, без всякой церемонии возвращали задержанных восвояси. А тем «красным шапочкам», кто, «пустив слезу», ссылался на больную бабушку, давали провожатого. Но если «бабушка» оказывалась только предлогом, «красных шапочек» приводили к посреднику и штрафовали. Хуже было тем, кого удавалось задержать при попытке нелегально проникнуть на территорию «противника». Они, по условию, исключались из игры, если до прихода посредника, который отмечал факт задержания, им не удавалось улизнуть из-под стражи.

Я был на НП «журавлей», когда туда доставили разведчицу «цапель». Ее выдал голубь. Она везла его, зарывшись в сено. Машина с клевером сошла с моста и остановились по требованию милиционера-орудовца. «Журавли»-пограничники осмотрели груз.

– Ничего, – сказал один из них, – можно ехать.

Орудовец махнул жезлом. Шофер включил зажигание. Мотор заурчал, намереваясь завестись, как вдруг во дворе бакенщика, рядом с мостом, пронзительно закричала женщина:

– Цыпа… цыпа… цыпа… цыпа…

Голубь, приученный кормиться вместе с курами, вырвался из рук хозяйки и выпорхнул из кузова.

– Стой!.. Стой!.. Стой!.. – закричали юнармейцы и, задержав машину, выудили из нее «цаплю»-разведчицу.

Правила игры были строгими, и я, не задумываясь, вынес приговор.

– Возвращайся в батальон и передай командиру, что ты исключаешься из игры.

«Цапля«-разведчица, державшаяся до сих пор стойко и даже вызывающе, тут вдруг быстро-быстро заморгала ресницами и пустила слезу.

Сердце у меня дрогнуло. У командира Спартака тоже. Во всяком случае, он отвернулся, чтобы не видеть ревущей. Юнармейцы-пограничники и дежурные гипнотизировали потолок, всем своим видом показывая, что происходящее их нисколько не касается. И только комиссар Нина с презрением смотрела на плачущую.

– Что будем делать? – спросил я.

– Пусть идет, – сказал Спартак, – без исключения из игры.

– Нет, – вспыхнула комиссар Нина. – С исключением.

– Без, – твердо сказал командир.

«Журавли» разинув рот следили за ссорой командира с комиссаром. Узнай батальон, не поверит: комиссар Нина впервые пошла против командира… Но комиссар Нина вовремя опомнилась.