Текст книги " Журавли и цапли . Повести и рассказы"

Автор книги: Василий Голышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Певцы

Был вечер.

Павка пел.

А я стоял под дубом и слушал своего друга.

Из всего вышесказанного не следует, однако, что мой друг Павка пел, сидя на дубе. Нет, он пел у себя дома, на втором этаже. И дуб, под которым я стоял и слушал Павку, не имел к этому пению ни малейшего отношения. Но если вы подумали, что дуб в моем рассказе можно заменить любым другим деревом, то глубоко ошибаетесь. Нельзя, во-первых, потому, что никакое другое дерево под Павкиным окном не росло. Во-вторых, дуб, о котором идет речь, был не только дубом, а еще по совместительству и «черным ходом», по которому мы, то есть я и мой друг Павка, сообщались друг с другом, как два сосуда.

Это случалось всякий раз, когда или меня не пускали к Павке, или, наоборот, Павку не выпускали ко мне. Тогда или я лез к Павке по дубу, или он тем же ходом вылезал ко мне.

Но не в дубе дело. Дело в том, что Павка пел! А это было просто невероятно. Поющий Павка так же не укладывался в моей голове, как говорящая рыба.

Когда-то моего друга не приняли в хор. Из-за отсутствия голоса. Павка обиделся и вообще перестал петь. Даже на уроках пения и то не пел, а лишь для вида разевал рот. Поэтому можете представить, как я удивился, услышав Павкино пение!

Я свистнул, вызывая своего друга. Дудки. Он даже не отозвался. Наверное, не расслышал из-за своего дурацкого пения.

Я разозлился и стал вызывать Павку по-другому: мяукал, кукарекал, куковал, щелкал, лаял, гоготал, кудахтал, мычал, блеял, хрюкал, рычал, квакал, ржал, крякал и каркал до тех пор пока… не докаркался. Из окна первого этажа высунулась Павкина бабка и со словами «Кыш, проклятая» плеснула в меня чем-то горячим. Я, правда, тут же по запаху догадался чем – чаем! Но это не принесло мне облегчения. И я, ошпаренный, чуть не взвыл от боли. Но не взвыл. Назло бабке. Чтобы потом не радовалась, что ошпарила меня чаем.

…Как это говорится: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе? Я так и сделал: «пошел» к Павке «черным ходом». Вскарабкался по-медвежьи на дуб, заглянул в Павкину комнату, и рот мой сам собой открылся от изумления. До сих пор удивляюсь, как это ни одна синица не приняла его за леток дуплянки. Хорош бы я был с синицей в животе!

Но ближе к делу. Вы ведь еще не знаете, почему мой рот сам собой открылся от изумления. А потому, что я увидел своего друга Павку. Не вообще увидел – подумаешь, чудо: Павка! – а увидел его в позе черта Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст», исполняющим известную арию под названием «Люди гибнут за металл».

«Люди гибнут за металл… за металл… за металл…» – донеслась до меня мелодия арии.

Но что-то в этой мелодии было не то. Я прислушался еще лучше и понял – не те слова, не «люди гибнут за металл», а «круг из точек состоит… состоит… состоит…». Белиберда какая-то!

Я мяукнул.

На этот раз мой голос дошел, и рыжая, как подсолнух, Павкина голова выросла в окошке. Невозможно описать, как он мне обрадовался! Красная трещинка улыбки расколола его лицо и протянулась от уха до уха.

– Входи! – крикнул Павка, хватая меня за шиворот и втаскивая в комнату. – Вместе учить будем. Одну я уже выучил.

«Одну… чего?» Моя мысль заметалась в поисках ответа, а спросить у Павки я не посмел. Опять сочтет за бестолкового. «Одну теорему по математике»? «Одну главу по истории»? «Одну…» Нет, не догадаться. И я осторожно спросил:

– Выучил одну… чего?

– Арию по алгебре, – сказал Павка и раскрыл учебник. – Читаем: «Множество всех точек плоскости, расстояние каждой из которых… – Павка торжественно поднял палец, – каждой из которых от данной точки этой плоскости не больше данного, называется кругом».

– Какая же это ария? – удивился я. – Просто определение.

– A-а, какая ария? – ехидно спросил Павка. – Сейчас услышишь. – И запел: – Круг из точек состоит… состоит… состоит… Теперь понял?

– Теперь меньше прежнего, – покорно вздохнул я.

– Ну и балда! – вскипел Павка. – Простых вещей… «Ямщика» знаешь?

– Да, – признался я. – «Когда я на почте служил ямщиком…»

– Точно, – сказал Павка. – «Был молод, имел ты силенку».

– Не «ты», а «я», – поправил я.

– Чего «я»? – сердито переспросил Павка.

– Ямщиком, – сказал я, – на почте… не «ты», а «я».

Павка отмахнулся.

– Не в том дело, – сказал он, листая «Алгебру». – Ты вот, например, сразу и на всю жизнь запомнить можешь: «Если точки совпадают, то расстояние между ними равно нулю»?

– Не знаю, – сказал я, подумав, – наверное, если сразу, не смогу.

– Он еще сомневается! – вскипел Павка. – Конечно, не сможешь. А теперь слушай и пой: «От точки любой до нее до самой равняется дальность нулю». Начали. На мотив «Ямщика»: «От точки любой до нее до самой…»

– Равняется дальность нулю-у-у, – загудел я.

– Молодец! – похвалил меня Павка. – С тобой не пропадешь.

– И с тобой тоже, – сказал я, с благодарностью глядя на своего друга.

Павка скромно улыбнулся, но тут же посерьезнел.

– Пошли дальше, – сказал он, листая учебник. – Аксиома прямой: «Через любые две различные точки проходит одна, – Павка сделал ударение, – и только одна прямая!» Запомнил?

– Да, – сказал я, но Павка нахмурился, и я тут же поправился: – То есть не так чтобы очень, одним словом, не совсем…

– Сейчас запомнишь, – просветлел Павка. – «Костер» знаешь?

– Да, – признался я. – «Мой костер в тумане светит…»

– Точно, – сказал Павка, – «искры гаснут на лету». А теперь слушай и пой: «Через две любые точки путь одной прямой лежит». Начали. На мотив «Костра»: «Через две любые точки…»

– …путь одной прямой лежит, – подхватил я.

Мы спели еще несколько алгебраических арий, пока наконец Павка не вспомнил, что мне пора домой. Он всегда все, за исключением уроков, за меня помнил. Я искренне огорчился. А физика? А биология? А наконец, родной русский? По ним мы когда петь будем?

– Потом, – сказал Павка, – когда метод проверим.

Я понял – после того, как меня или моего друга Павку вызовут по алгебре и мы, «плошисты», утрем нос «хорошистам».

И вот этот день наступил. Начался урок алгебры, и моего друга Павку первым вызвали к доске. Павка многозначительно подмигнул мне и вышел. Глаза у него сияли. Правда, при виде математика – строгого и плоского, как учебник алгебры, Серафима Серафимовича – взгляд моего друга несколько потускнел, но я был начеку и тут же, чтобы ободрить друга, тихонько сыграл на губах арию Мефистофеля «Люди гибнут за металл»:

Серафим Серафимович поднял голову от журнала и пристально посмотрел на меня.

– Мне послышалось, – сказал он, не разжимая губ, – что…

– Это за окном, – вскочил я, – ария Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст» «Люди гибнут за металл».

– А-а, – поверил учитель, – ну пусть их… гибнут, – и, обратившись к Павке, спросил: – Что называется кругом?

Я ликовал. Какое совпадение?! Подсказал и попал в точку. Теперь стоит только Павке спеть про себя арию «Круг из точек состоит…», как он сразу вспомнит, что «кругом называется множество всех точек плоскости, расстояние каждой из которых от данной точки этой плоскости не больше данного».

– Итак, – подсказал учитель, – кругом называется…

– Сейчас, – загорячился Павка, – я сейчас… – Он открыл рот и вдруг… запел: – «Люди гибнут за металл… за металл… за металл…»

Ученики, услышав Павкино пение, замерли, как деревья перед бурей, и вдруг, как те же деревья в бурю, затряслись от хохота.

– Молчать! – крикнул учитель и, подойдя к Павке, с опаской ощупал моего друга. – Ты случайно не того, не болен?

– Что вы, – сказал Павка, – я это… совсем здоров.

– Здоров? – учитель с сомнением покачал головой. – Здоров, а… поешь?..

– Это по ошибке, – горячась, сказал Павка, – надо не «Люди гибнут за металл», а… – И он, к моему ужасу, снова запел: – «Круг из точек состоит… состоит… состоит…»

Класс снова схватился за животы.

– Встать! – крикнул учитель классу. – Оводов, вон из класса. Голубев!..

Все сели, и я вышел к доске.

– Если точки совпадают, чему равно расстояние между ними? – спросил Серафим Серафимович и подозрительно покосился на меня.

У меня в голове сразу зазвучал мотив «Ямщика».

– Итак, – нетерпеливо подсказал учитель, – когда точки совпадают, то расстояние между ними равно… чему?

Я, как и Павка, открыл рот и, сам того не ожидая, понес на мотив «Ямщика»:

– «От точки любой до нее до самой равняется дальность нулю-у-у!..»

Что было потом, я плохо помню. Меня, как и Павку, тут же вытурили из класса. Но уроков в тот день у нас все равно не было. Стоило кому-нибудь вспомнить, как он «на почте служил ямщиком», и поделиться своими воспоминаниями с другими – всё, класс, как бомба, взрывался от смеха, и возмущенные учителя бежали с жалобами к директору. Увы, директор не мог их выслушать. Он был занят. Чем? Исследованием Павкиного метода изучения алгебры. Откуда мне это известно? А я там был. У директора. Вместе с Павкой. И вместе с ним на мотив «Костра» пел:

– «Через две любые точки путь одной прямой лежит…»

И знаете что? Это просто удивительно: директор, в отличие от учителя алгебры, смеялся. Может быть, потому, что был физик? А по физике, как вы знаете, мы еще не научились петь. Вот научимся, тогда посмотрим, засмеется он или нет. А пока пойте с нами. На мотив «Ямщика». Пойте и запоминайте: «От точки любой до нее до самой равняется дальность нулю-у-у».

Ну а если не можете петь – запоминайте так, как все. Вам же хуже.

Детективы

Украли козла… То есть в газете было напечатано не так, а «Пропал козел», но мой друг Павка умел читать между строк. «Пропал…» Как бы не так. Козел не мышь, та пискнет – не услышишь. А этот – «ме-ге-ге!». Как заблеет, глухой с перепугу проснется. Чего же он молчит, если пропал? А потому и молчит, что козлу не позволяют блеять. Кто не позволяет? Ну ясно кто – тот, кто свел козла со двора.

Первым из нас двоих о пропаже козла узнал Павка. Из газет? Нет, Павка газет не читал, предоставляя это занятие другим. Узнал от соседа, дедушки Мини, пенсионера, который, в отличие от моего друга Павки, читал все газеты подряд и делился прочитанным с каждым встречным и поперечным. Первым встречным в то утро был Павка, и дедушка Миня тут же огорошил его новостью:

– А козлик-то, пишут, пропал…

Павка с состраданием посмотрел на дедушку Миню. Старенький, какой с него спрос! Козлик сколько лет как пропал, может, сто, может, тыщу, а он, дедушка Миня, только сейчас спохватился. Но не обижать же старичка…

– Знаю, – махнул рукой Павка, – серенький…

Дедушка Миня почему-то изумился и разинул рот.

– Серенький? – переспросил он.

– А еще бабушкин, – уточнил Павка.

Изумлению дедушки Мини не было границ.

– Серенький и бабушкин… Точно… Так и напечатано было. А ты почем знаешь, ай читал?

– Знаю, – сказал Павка, не вдаваясь в подробности. – А он вам зачем?

– Козел-то? – спросил дедушка Миня, устремив на Павку взгляд прозрачных, как вода, глаз.

– Козел! Козел! – теряя терпение, разозлился Павка.

– Так пропал же… – страдальчески протянул дедушка Миня.

Павка с опаской покосился на своего собеседника. Может, он того, болен? Козлик столько лет как пропал, а он о нем со слезой: «Пропал же!..» Нет, дедушка Миня определенно болен. А раз так, то лучше всего ему посочувствовать. Павка притворно вздохнул и сказал:

– Да… напали на козлика серые волки.

– Напали? – ахнул дедушка Миня.

– Ага, – сказал Павка, тряхнув рыжей челкой, – и остались от козлика рожки да ножки…

Знал бы он, чего ему будут стоить эти рожки да ножки…

Дедушка Миня вдруг подпрыгнул, как петух, и куда-то убежал. А Павка, окончательно решив, что дедушка Миня «не того», пошел своей дорогой, которая и привела его вскоре ко мне. Впрочем, «пошел» – не то слово, и я беру его назад. Не пошел, а помчался, до того ему не терпелось поделиться со мной наблюдениями над дедушкой Миней. Он влетел ко мне, как метеорит, и, не переводя дыхания, понес:

– Понимаешь… жил-был… у бабушки… Ну этот… как его?., серенький…

– Котик! – некстати подсказал я.

Но Павка, увлеченный рассказом, даже не рассердился, только отмахнулся от меня, как от мухи.

– Не… Козлик! Понимаешь, был и пропал. А он его ищет!..

– Она, – поправил я.

Павка сразу выключился и посмотрел на меня так, что я невольно съежился.

– Кто… она? – грозно спросил он.

– Ну эта… как ее?.. Бабушка! – теряясь, ответил я.

– Дедушка! – рявкнул Павка. – Я тебе не про бабушку… Я тебе про дедушку… Миню-дедушку, ясно? Понимаешь, он пропал, козел этот… Когда еще пропал!.. А… он… его… ищет… – Павка развеселился: – Ищет, ха-ха-ха!

– Хи-хи-хи! – на всякий случай поддержал я Павку, но тут вдруг дверь приоткрылась, и смех, как пишут в книгах, замер у нас на устах. В дверной щели мы увидели сухонькую фигурку дедушки Мини.

Павка тут же ретировался за мою спину. Струсил? Плохо вы знаете моего друга. Не струсил, а, как в шахматах, произвел рокировку, или, попросту говоря, как командир, переменил позицию, чтобы с тыла руководить своей боевой силой, то есть мной.

– Спроси у него… Скорей!.. Спроси у него про что-нибудь постороннее, – зашипел Павка.

– Сейчас, – прошипел я в ответ и, собираясь с мыслями, начал: – Дедушка, а дедушка… я… это… спросить хочу…

– Про что это? – спросил дедушка Миня, высматривая из-за меня Павку.

– Про это… как его… – тянул я, загораживая собой друга.

– Про постороннее!.. – прошипел Павка.

– Потустороннее! – крикнул я.

– Чего? – опешил дедушка Миня.

– Ну про козлика этого… – И я вдруг некстати запел: – «Жил-был у бабушки серенький козлик»… Ой!..

В песенке, как вы правильно догадываетесь, никакого «ой» не было. «Ой» вырвалось у меня невольно, когда мой друг Павка ткнул меня локтем в бок. Но Павке что! Видели бы вы, в какой восторг пришел дедушка Миня, услышав мое пение.

– А бабушка вот она! – проворковал он и за руку, из-за двери, втащил в комнату большую, как баржа, бабушку Смирнову, нашу уличную соседку.

Бабушка Смирнова вперила в меня черный глаз и басом спросила:

– И где он, пропащий?

Я растерялся. Пропащий? Кто пропащий? Уж не Павка ли? Ну ясно, он. Насолил бабушке Смирновой и прибежал ко мне прятаться. Нет, чтобы лицом к лицу встретить опасность… А еще командир! Ну погоди же… Я отступил в сторонку и сказал:

– Вот он, пропащий!

Я думал, бабушка Смирнова так и кинется на Павку, а она вдруг вместо этого кинулась на коленки и стала зачем-то шарить у меня под кроватью, шарить и гудеть:

– Петь!.. Петь!.. Петь!..

Вдруг меня осенило: «Петь…» Да ведь это же… Да ведь так звали козла бабушки Смирновой! Петь, Петька! И он, козел этот, наверное, у нее пропал. Значит, Павка тут ни при чем. Не он пропащий, а козел.

Мне стало стыдно. Ни с того ни с сего взять и предать друга! «Предатель, предатель, предатель», мысленно казнил я себя, не смея глаз поднять на бывшего друга. Бывшего! Именно так. В том, что Павка навсегда отвернется от меня, я нисколько не сомневался. Разве предательство прощается?

Я робко посмотрел на своего друга и удивился: Павка не только не хмурился, а, наоборот, сиял, как звезда первой величины. Это – раз, а потом, – он просто не смотрел на меня, из чего я сделал вывод, что чувство мести в нем уступило место какому-то другому, более сильному чувству. Но какому? Я стал наблюдать за Павкой. А он сиял, сиял и вдруг хихикнул в спину бабушке Смирновой:

– Не здесь ищете!

Бабушка Смирнова выпрямилась и грозно уставилась на меня:

– А ты говоришь, здесь он, пропащий…

Я хотел оправдаться, но Павка, давно уже сообразивший, что к чему, и рта мне не дал разинуть.

– Не здесь, – ответил он вместо меня. – Но мы его все равно найдем, верно, Славка?

Дружеское «Славка», равное прощению, так обрадовало меня, что я, не отдавая отчета в своих словах, тут же пообещал бабушке Смирновой найти не только козла, но и африканского слона в придачу, если она того пожелает.

От слона, правда, бабушка Смирнова отказалась, а за козла уцепилась, обещав, если найдем, награду.

Тут и дедушка Миня встрял, показав газету, в которой было напечатано: «Пропал козел. Нашедшему обещана награда…»

– А мы не за награду, – обиделся вдруг Павка. – Мы так… работаем…

– Работаете? – Бабушка Смирнова вытаращила глаза. – Кем работаете?

Павка подмигнул мне и, не задумываясь, ответил:

– А этими… юными детективами.

– Юными… чего? – прогудела бабушка Смирнова и наставила на Павку ухо.

– Де-тек-ти-вами! – проорал Павка.

Бабушка Смирнова отшатнулась и испуганно посмотрела на дедушку Миню:

– Это что ж за дефективы такие?

– Детективы, – поправил начитанный дедушка Миня. – От слова, как бы сказать, дети. – Дети-активы. Активисты, значит.

Бабушка Смирнова поняла и заагакала:

– Ага! Ага! Активисты!.. И козла они найдут?

Дедушка Миня с состраданием посмотрел на бабушку Смирнову и печально пропел:

– Нашли бы, коли не волки…

– Какие волки? – грозно протрубила бабушка Смирнова, наступая на дедушку Миню.

– Ихние вот, – дедушка Миня, пятясь, кивнул в нашу сторону, – серые!..

– Сожрали? – Бабушка Смирнова всплеснула руками и двинулась на нас. – Когда сожрали?

На этот раз Павка держался стойко. Ни один мускул не дрогнул на лице моего друга.

– Давно уже, – сказал он, и бабушка Смирнова нахмурилась. – Но не вашего, – добавил Павка, и бабушка Смирнова просияла.

– Не нашего? – обрадованно прогудела она.

– Не вашего, – в тон ей прогудел Павка. – Вашего мы найдем. Вот только опрос снимем. – И, не дав бабушке Смирновой опомниться, скомандовал: – Славка! Тетрадь и карандаш!

Я подал.

Павка взгромоздился на табурет, посмотрел на бабушку Смирнову и строго спросил:

– Рост?

Бабушка Смирнова неожиданно рассердилась:

– А я не меряная!

Павка не остался в долгу и тоже рассердился:

– А я не про ваш, а про козлов рост спрашиваю!

– Козлов? – опешила бабушка Смирнова. – Да кому он надобен?

– Нам… надобен, – сказал Павка, – для опознания: рост, вес, объем… этого, как его, пуза!

– Брюха, – поправил дедушка Миня.

– Брюха, – не споря согласился Павка, – а то как же мы его опознавать будем, когда найдем?

– Вы наперво найдите, а я уж без вас опознаю, – прогудела бабушка Смирнова.

Но Павка бубнил как заведенный:

– Рост… Вес… Объем…

– Рост, вес, объем, – взорвался вдруг тихий дедушка Миня, – а где мы их тута, без козла, найдем?

Странно, но Павка, не терпевший, когда его передразнивают, на этот раз почему-то не рассердился, а, наоборот, посмотрел на дедушку Миню, как на родного.

– Тута? Без козла? – обрадованно вскричал он. – А мы вам его сейчас представим.

Я с опаской посмотрел на Павку: с ума он, что ли, спятил? Представить козла! Да где он его возьмет? В том, что Павка впопыхах оговорился, я нисколько не сомневался. Надо было сказать «предоставим», а он сказал «представим».

Увы, я тут же убедился, что никакой оговорки в Павкиных словах не было. Павка вдруг соскочил с табурета, подбежал ко мне, выволок на середину комнаты и крикнул:

– Делай, как я, – и рухнул на четвереньки.

Я машинально повторил его маневр и тоже рухнул.

– Стой и не шевелись, – сказал Павка и позвал: – Бабушка, а бабушка!

– Что тебе? – отозвалась сверху бабушка Смирнова.

– Подумайте и ответьте, – сказал Павка, – кто из нас больше похож на вашего пропавшего козла?

– Оба вы больше на дураков похожи, – отозвалась бабушка Смирнова.

Павка вскочил как ужаленный и напрямик сказал бабушке Смирновой, что если она еще раз обзовет нас дураками или не будет слушаться Павкиных указаний, то не видать ей своего козла как своих ушей.

Бабушка Смирнова тут же присмирела и сказала:

– Ладно уж, указывай!

Павка занял прежнюю позу и повторил вопрос: кто из нас двоих больше похож на пропавшего козла?

Бабушка Смирнова наклонилась и стала нас ощупывать. Сперва Павку, потом меня. Я не вынес щекотки и захохотал как ненормальный.

– Этот, – сказала бабушка Смирнова, – он упитанней.

– Теперь все! – вскочил Павка. – Теперь мы всех козлов переловим!

– Всех-то зачем? – усомнился дедушка Миня.

– Для сравнения… Поймаем и будем со Славкой сравнивать, – сказал Павка и добавил: – Операция начинается! Посторонних прошу не мешать!

Посторонние поняли и удалились, а мы сели за стол и стали разрабатывать версии похищения козла.

«Версия № 1», – написал Павка и вопросительно уставился на меня. Он всегда так уставлялся, когда ждал подсказки.

– Козла украл вор! – сказал я.

Павка прямо обрадовался моим словам.

– Верно, – согласился он, – но знакомый вор!

– Как, – опешил я, дивясь Павкиной проницательности, – наш знакомый?

– Не наш, – огрызнулся Павка, – а козлов. Вор его сперва приручил, а потом увел, ясно?

– Ясно, – сказал я. – А как мы его найдем?

– Методом исключения, – сказал Павка. – Как ты думаешь, дедушка Миня мог увести козла?

– Не мог, – сказал я.

– Так и запишем – не мог, – берясь за тетрадь, сказал Павка. – А ты бы мог?

Я обиженно надулся: как? Меня, своего лучшего друга, подозревать в уводе какого-то козла? Но Павка даже не взглянул на меня.

– Не мог, – сказал он, записывая меня в тетрадь. – А я бы мог, как ты думаешь?

– Не мог, – твердо ответил я.

– Не мог, – подтвердил Павка, записывая себя. – А бабушка Смирнова могла?

Мне показалось, что я ослышался.

– Какая бабушка Смирнова? – переспросил я.

– Та, которая Козлова, – крикнул Павка, – бабушка козла?

– А… – дошло до меня. – А зачем? Зачем ей у самой себя?

– Ну не знаю, – уклонился Павка, – может, для славы…

– Для славы? – опешил я.

– Ага, – сказал Павка, и глаза у него загорелись. – Так про нее кто знал? Никто. А теперь все знают. – Павка вдруг погрустнел: – Как бы она из-за этой славы следствию не помешала.

– А как она может? – спросил я.

– Очень просто, – сказал Павка. – Забьет козла и съест, а мы – ищи-свищи ветра в поле…

В конце концов Павкины подозрения вывели меня из себя, и я не выдержал.

– Не крала она этого козла! – заорал я.

– И я так думаю, – спокойно сказал Павка и записал бабушку Смирнову.

Потом в ту же тетрадь мы записали наших пап и мам, дедушек и бабушек, сестер и братьев, дальних и близких родственников, всех дворников и сторожей, учителей и вожатых, шоферов и кондукторов, поваров и пекарей, портных и сапожников, монтеров и водопроводчиков, истопников и трубочистов, плотников и слесарей, врачей и аптекарей, продавцов и парикмахеров, пенсионеров и пионеров, школьников, дошкольников и грудных младенцев… Впрочем, младенцев Павка тут же вычеркнул.

– Не ковбои! – сказал он. – Где им с козлом справиться? – Потом, с видом победителя, положил руку на тетрадь и радостно добавил: – Теперь он у нас в руках, козлокрад!

«То есть в тетради», – по-своему воспринял я Павкино иносказание и вслух удивился:

– Как в руках? Мы ведь одних… этих, как их… «вне подозрения» записывали.

Павка снисходительно усмехнулся.

– А теперь тех, кто в подозреваемых остался, запишем, – сказал Павка. – Козлокрадов!

– Ты думаешь, их было много? – спросил я.

– Неважно сколько, – рассудил Павка, – важно, что были. Вспоминай скорей!

– Вспоминать? – удивился я. – Что вспоминать?

– Не что, а кого, – сказал Павка, – тех, кто остался, козлокрадов! Вспомнил?

– Не, – сказал я, – ни одного.

Павка сперва задумался, а потом обрадовался.

– И не вспомнишь! – сказал он.

– Это почему же? – спросил я.

– Потому что еще никому не удалось вспомнить того, чего никогда не было, – сказал Павка.

– Не было? – удивился я. – Козла не было?

– Козел был, – сказал Павка, – вора не было!

Я тут же пожелал узнать, как моему другу удалось установить эту истину?

– Методом исключения, – гордо сказал Павка. – Мы сперва кого исключили?

– Тех, кто «вне подозрения», – сказал я.

– Верно, – сказал Павка и хитро посмотрел на меня. – А кого в подозреваемых оставили?

Меня вдруг осенило:

– Никого… – сказал я и развел руками.

– Вот именно никого, – сказал Павка и повторил мой жест.

– Как же теперь с козлом быть? – растерянно заморгал я.

– Как быть? – переспросил Павка, и тут я еще раз убедился в том, что нет таких тупиков, из которых мой друг не нашел бы выхода. – Разрабатывать новую версию! – бодро воскликнул он. – Ты вот как думаешь, кто, кроме человека, мог еще увести козла?

У меня не было выхода. Мой друг Павка терпеть не мог тугодумов. И я бухнул:

– Козодой!

– Чего? – разинул рот Павка.

– Козодой, – повторил я, – птица такая…

Павка невольно поморщился:

– Знаю, что птица. Ну и что?

– Знаешь, а спрашиваешь, – надулся я.

– Знаю? – удивился Павка. – Ничего я не знаю.

– А чего тут знать, – снизошел я, – увел козодой козла, ну и…

– Ну и?.. – поощрительно спросил Павка и как-то странно насторожился. Но я, увлеченный разработкой своей версии, не обратил на это внимания. – Ну и?.. – домогался Павка.

– Ну и… увел и доит где-нибудь в укромном местечке.

То, что последовало за этим, сбило меня с толку. Павка вдруг повалился на кровать, лицом в подушку, и глухо зарыдал. Неужели история с козлом так подействовала на моего друга?

Я осторожно коснулся Павкиного плеча и как можно нежней промолвил:

– Брось!.. Не расстраивайся… Стоит ли из-за какого-то козла… – Я не договорил.

Павка вскочил, продолжая хохотать, – ну да, хохотать, а не рыдать, как мне показалось! Но вдруг осекся и подозрительно уставился на меня.

– А ты это серьезно, – спросил он, – про козодоя?

– Серьезно, – сказал я, – а что?

Павка схватил кружку, стоявшую на подоконнике, и протянул мне.

– Тогда, – торжественно сказал он, – иди и принеси…

– Чего принести? – спросил я.

– От козла молока, – сказал Павка. – Это еще никому на свете не удалось. Ты будешь первым.

Я почувствовал, что жар заливает мое лицо и шею. Надо же так опростоволоситься! Козодой, доящий козла! Было от чего засмеяться. Не козлов он доит, а коз. Это же ясно как день! От козлов какое молоко?

Я вздохнул, переживая свою ошибку, но мой друг не дал мне разнюниться.

– Слушай мою версию! – крикнул он и, помедлив для эффекта, сказал: – Козел… ушел… сам!..

Так он и дождался аплодисментов!.. Дудки! Попав впросак с козодоем, я не очень торопился признать Павкино превосходство. Наоборот, попытался даже принизить его открытие.

– Сам бы ушел, сам бы и пришел! – пробурчал я, но Павка и ухом не повел. Мой друг никогда не нуждался в чужом мнении, полагая, что вполне может обойтись своим.

Павка уселся за стол, раскрыл тетрадь и стал записывать:

«1) Опрос свидетелей. Установить, когда в последний раз шел дождь? (Славка).

2) Изучение следов. Определить, чем следы козла отличаются от следов других копытных животных, как-то: коров, свиней и овец (Павка)».

Я прочитал и с восхищением посмотрел на своего друга. Ну и голова – гений! Нет, недаром говорится, что все гениальное просто. Вот и Павкина версия – до чего проста: взял след и шпарь по нему, пока не сыщешь того, что ищешь! Однако мне вот, несмотря на простоту, она не пришла в голову. А Павке пришла. Почему? Потому что он – гениальный, а я нет. Молодец Павка. Всегда им буду гордиться.

А Павка тем временем распоряжался.

– Опросишь свидетелей, – говорил он, – и установишь, когда в последний раз шел дождь.

– А чего тут устанавливать, – робко возразил я. – В последний раз дождь шел в начале лета, а сейчас конец августа…

– А кто это подтвердить может? – ехидно спросил Павка.

– Как кто? Я могу, – сказал я.

– Одного свидетельства недостаточно, – отрубил Павка. – Опросишь и установишь!

И мы разошлись, сговорившись встретиться через час. Я отправился устанавливать дату последнего дождя, а Павка – изучать козлиные следы.

Через час мы снова были в сборе.

– Установил? – спросил Павка.

– Так точно! – по-военному отрапортовал я. – Все сто подтверждают, что последний дождь в нашей местности прошел в начале лета!

Я думал, Павка обрадуется, а он – нет, нахмурился и пожал плечами.

– Странно, – сказал он, – обычно показания свидетелей бывают разноречивыми. Ты ничего не напутал?

Я обиделся. Как, не верить мне, лучшему другу?..

– Ладно, ладно, верю, – сказал Павка. – А у меня – вот!..

И с этими словами он кинул на стол какую-то кость.

– Чего это? – удивился я.

– Козлиное копыто, – сказал Павка, – в мясном ларьке выпросил.

– Студень варить, да? – не подумав, брякнул я и тут же был наказан за свою неосторожность. Павка вдруг разозлился и постучал копытом себе по лбу.

– Тем, у кого котелок не варит, – язвительно сказал он, – лучше всего не задавать дурацких вопросов. Не студень варить, а козлиные следы опознавать!

– Как опознавать? – спросил я, рискуя еще раз вызвать гнев своего друга.

– По копыту, – отрезал Павка. – На месте увидишь!

Мы собрались и пошли на место.

Вот и двор бабушки Смирновой. Мы опустились на карачки и, чихая и чертыхаясь, стали буквально рыть носом землю.

– Нашел! – обрадованно заорал Павка, прикладывая копыто к земле. – Его след! За мной!

Мы по-пластунски, чтобы не потерять следа, выползаем из подворотни на улицу и скачем вдоль мостовой на четвереньках.

Улица, дремавшая на солнцепеке, вдруг проснулась и заулюлюкала нам вслед на разные голоса, но мы, охваченные охотничьим азартом, ничего не слышим и ничего, кроме козлиных следов, не видим.

– Хорошо, что дождя не было, – радуется Павка и прыгает, как блоха, от следа к следу.

Я тоже прыгаю и тоже радуюсь, что следы в целости и сохранности. Так мы допрыгиваем до дуба, растущего на окраине поселка, и начинаем, как планеты, вращаться вокруг него. После третьего круга Павка командует: «Стоп!», и мы усаживаемся на выгоревшую траву.

– По-моему, – отдышавшись, говорит Павка, – этот козел ошалел.

– Точно, – поддакиваю я, – объелся белены и ошалел. Вот и стал кружить возле дуба…

– Согласен, – сказал Павка. – Ну а потом?

– Что потом? – не понял я.

– Потом куда он делся? – заорал Павка.

– Потом?.. Ах, потом… – разозлился я, – вознесся, как Исус Христос!

– Сам ты… – огрызнулся Павка, но тут же сдержался. – Ладно, пройдем еще по два круга…

И мы пошли: я вправо по кругу, а Павка влево. Вдруг мне послышалось, будто кто-то где-то проблеял. Наверное, это же послышалось и Павке, потому что, когда мы столкнулись нос к носу, он подозрительно посмотрел на меня и спросил:

– Ты, да?

– Что я? – спросил я.

– Блеял, – сказал Павка.

– Нашел дурака, – сказал я, – сам блеял…

– Я – не! – поклялся Павка и недоверчиво посмотрел на меня.

– И я – не! – поклялся я и, в свою очередь, недоверчиво посмотрел на Павку.

– Тогда кто же? – спросил Павка.

Мы поднялись на ноги и стали настороженно озираться вокруг.

«Бе-е-е!..» – раздалось вдруг у нас над головой. Мы так и присели! А потом, как по команде, задрали головы и увидели, – ну да, увидели то, что и ожидали увидеть, – шалаш на дубе, который мы с Павкой соорудили, когда играли в разведчиков, а еще… Нет, в это просто трудно было поверить!.. Еще мы увидели торчащую из шалаша бедовую, рогатую и бородатую морду козла бабушки Смирновой. Как он попал туда? Догадаться было нетрудно: по широкой доске-лесенке, прислоненной к дереву. Эта доска, на которую мы набили ступени, служила нам лазом в шалаш. По ней-то рогатый проказник и забрался наверх. Забраться-то забрался, а слезть не мог…