Текст книги " Журавли и цапли . Повести и рассказы"

Автор книги: Василий Голышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

«День пуговиц»

Завтра суббота, «день пуговиц», а Коля спокоен. Не суетится, не мельтешит перед глазами взрослых, чтобы те, чего доброго, не забыли про него завтра, а молча сидит в своем «игрушечном» углу, вправляет медведю лапу и лишь изредка хитро поглядывает на окружающих. А чего ему суетиться? Он точно знает, что завтра, в «день пуговиц», не останется без дела.

В другие «дни» да, оставался, потому что всю работу расхватывали старшие. Но на этот раз – дудки, не останется, будет трудиться наравне со всеми, и еще неизвестно, кому достанется премия – бабушкин пирог с сюрпризом, с чем-нибудь сладким. Скорей бы он приходил, что ли, этот «день пуговиц»…

Да! Вы ведь не знаете, что это такое? Ну так слушайте. «День пуговиц» – это субботний вечер. Когда все собираются возле телевизора и смотрят какую-нибудь программу. На самом неинтересном месте бабушка Надежда Васильевна, седая и веселая, вдруг выключает передачу и спрашивает:

– А какой сегодня день?

Коля начеку. Он давно ждет этого вопроса, но никогда не успевает ответить первым. Шустрая сестра Маша всегда обгоняет увальня брата. Толстые Колины губы еще только собираются раскрыться, как створки раковины, а уж писклявая Маша кричит:

– День пуговиц!

И тут начинается самое главное. Бабушка надевает на нос очки и начинает придирчиво осматривать одежду: папин костюм, мамино платье, Машину кофточку, Колину курточку… A-а, нашла! У папы на пиджаке одна пуговица на честном слове держится.

На тебе, папа, иголку, на нитку, пришивай пуговицу!

Ну а как там у других? У мамы тоже, оказывается, одна пуговица на честном слове держится. А у Маши… У Маши целых две, как два листочка, опали, едва бабушка до них дотронулась.

Счастливцы! Сидят, пришивают, а Коля в своем «игрушечном» углу пыхтит, злится: пуговицы на нем как припаянные сидят, клещами не оторвешь, бабкина работа!

Так было в прошлый, позапрошлый, позапозапрошлый «день пуговиц»… Но так больше не будет никогда: ни в завтрашний, ни в послезавтрашний, ни в послепослезавтрашний. Потому что сегодня утром Коле открылся секрет, как не остаться в «день пуговиц» без дела.

Открылся случайно. Он подставил стул и полез за чем-то в гардероб. Поскользнулся и упал. А падающий и утопающий, как известно, за что попало хватаются. Коля ухватился за пуговицу и вырвал ее «с мясом». Вот эта пуговица и подсказала Коле, что делать.

Он снова взгромоздился на табурет и… Машина шубка осталась без пуговиц. Без ножниц справился. Одними руками. Во какой, оказывается, силач!.. Зато с маминым зимним пришлось повозиться. Пуговицы на нем, как репьи на козе, держались. Не отдерешь. Наверное, и тут без бабушки не обошлось. Коля их и так и сяк – ножницами, ножом – никак! Пришлось кусачками воспользоваться. Ну, против кусачек они не устояли.

Зато бабушкины, на бабушкиной шубе, даже кусачкам не поддались. Ах, так? Свалил Коля шубу на пол, наставил на пуговицу зубило и хвать молотком… по пальцам. Не своим голосом взвыл! Пришлось бабушкину шубу в покое оставить и за папину взяться.

Вот и наступил вечер «дня пуговиц». Бабушка выключила телевизор на самом неинтересном месте и спросила:

– А какой сегодня день?

Дальше все шло как по писаному. Маша сказала;

– День пуговиц.

Бабушка надела очки и стала всех осматривать. Потом сказала, что делать сегодня нечего. Все пуговицы на месте и ни одна не держится на честном слове. А раз так, то она возьмет и снова включит телевизор на самом неинтересном месте…

Вот тут Коля и выступил.

– Постойте, – заорал он, – постойте!

И, толстый хоть, подпрыгнул, как резиновый мяч, подбежал к гардеробу и давай выхватывать оттуда пальто и шубы. У бабушки от удивления очки с носа сползли.

– Что это? – спросила она. – Зачем?

– Пришивать! – крикнул Коля и протянул потрясенной бабушке две пригоршни разноцветных пуговиц. – Я тоже буду!

Но бабушка уже сообразила, что к чему. Сердито посмотрела на смеющихся родителей, вернула очки на прежнее место и сердито сказала:

– Нет, ты будешь занят другим делом.

– Каким еще? – недовольно пробурчал Коля.

– Стоянием в углу, – сказала бабушка.

Признаться, такого горького сюрприза Коля от нее не ожидал. Как же он еще мог научиться пришивать пуговицы?

Жирафа-яблоня

Никто Вере не верил. А Вера всегда правду говорила. Но ее правда была такой удивительной, что никто в эту правду не верил.

Скажет:

– Бабочки осенью в Африку улетают.

Ребята только посмеются. Бабочки не птицы. Откуда взлетят, туда и сядут. Где им до Африки добраться…

Скажет:

– Рыба с рыбой в воде разговаривают.

Ребята даже не смеются. Рыбы от природы немы. У них даже того нет, чем разговаривают.

Зато у Веры есть.

– Дураки, – скажет и уйдет бабушке жаловаться.

А бабушка у Веры ученая. Снимет очки, пожует дужку, как будто она очень вкусная, и вздохнет:

– Необразованные дети.

Только Вере от этого не легче. Пусть необразованные, все равно обидно, что не верят. А как сделать, чтобы верили? Может, бабушка знает? Конечно, знает, она у нее ученая. Научила…

Вышла раз Вера во двор и сказала:

– В Америке дерево-корова растет.

Ребята даже обиделись. Надо же – до деревьев добралась. Деревья вместо коров доить собирается.

– Врешь!

– Нет.

– Врешь!

– Нет… Честное слово.

Ну, раз честное слово… У кого веры не было, и тот поверил.

Удивительно, конечно, дерево и вдруг – корова. Пусть не ходит, а растет только, все равно удивительно, что молочное. Но раз Вера говорит, значит, знает. Иначе не стала бы честное слово давать.

Рада Вера. Никто больше в ее удивительной правде не сомневался. Да вот беда, удивлять больше нечем. Все, что от бабушки узнала, ребятам пересказала. Всю удивительную правду – про то, что бабочки в Африку улетают, про то, что рыбы разговаривают, про то, что в Америке дерево-корова растет. И больше удивлять нечем. А раз нечем, у ребят закон: становись в общий ряд. А Вере в общий ряд не хочется. Ей бы хоть как, а выделиться. Подумала и придумала. Если в Америке дерево-корова растет, почему бы в Африке жирафе-яблони не водиться? Поймают африканцы жирафу, стрясут яблоки и опять отпустят – новые отращивать.

Вышла Вера во двор и сказала:

– В Африке жирафа-яблоня водится.

– Врешь!

– Честное слово.

Кто не верил, тот так и не поверил. А кто поверил, тот вскоре сомневаться начал: яблоня-жирафа, разве такое может быть? Спросить у Вериной бабушки – Веру обидишь. Как-никак честное слово дала. А спросить надо. Где же? В больнице, где зверей лечат. Вон она рядом, через дорогу, там про зверей все должны знать.

В больнице все знали, и жирафу-яблоню высмеяли: нет и быть того не может. Ну погоди, Верка!

А вот и она. Легка на помине. Вышла и начала:

– Однажды рыбный дождь шел.

– Нет, нет и нет!

– Честное слово!

– Нет, нет и нет!

– Бабушка сказала.

– Нет, нет и нет!

– Шел!

– Нет, нет и нет!

Вера в слезы и к бабушке. Нет ей опять веры. Честным словом и тем не убедишь.

На что Верина бабушка ученая, но тут и она ничем помочь не могла. Да и как поможешь, если Верино честное слово жирафа-яблоня унесла.

Голубой козел

Во дворе дома погреб был. Погреб водой залило, и его забросили. А чтобы ребята нос не совали, дверь досками зашили. Одна доска вдоль, другая поперек, вышел крест. Чужая бабка шла, перекрестилась.

Что дверь досками зашили, не беда, ребятам расшить ничего не стоило. Стали в погреб лазать. Влезут, посидят на приступочке, и назад. В погребе темно, душно и пахнет керосином. Наверное, от бочки, что у самого входа плавает и бу-бу-бу – ругается, если в нее камнем кинуть.

Кроме бочки в погребе эхо жило. По-гусиному гоготало, по-петушиному кукарекало, по-собачьи лаяло, по-лошадиному ржало, по-кошачьи мяукало…

А больше в погребе никто не жил. Так все думали, пока в погреб Ваня-жадина не слазал.

Полез с пирогом, а вылез без пирога. Собирался со всеми поделиться, а вылез – делиться нечем. Ну не жадина ли?

Оказывается, нет, не жадина. Ваня не один на один с пирогом расправлялся, а на пару. С голубым козлом, что в погребе живет. Ваня-жадина на приступочку присел, а он тут как тут – «бе-е!» – из рук просит. Ну, Ваня-жадина половину себе, половину козлу – ешь! Ни крошки не осталось. Кто не верит, пусть обыщет.

Никто Ваню-жадину обыскивать не стал. Потому что никто Ване-жадине не поверил. Нашел дураков! Никаких козлов в погребе нет. Не половину, а весь пирог съел. Сколько ребят во дворе, все так думают.

Все, да не совсем. Гриша, например, так не думает. Он думает, что козел есть.

Гриша авторитет. Он всех старше. Если Гриша так думает, пусть в погреб полезет и посмотрит. Гриша не Ваня-жадина, Грише поверят.

Полез Гриша, вылез – глаза горят: «Есть». Тут и другим на голубого козла взглянуть захотелось. А Гриша отговаривает:

– Напрасно полезете.

– Почему?

– Голубой козел не всем показывается.

– А кому же?

– Кто смел.

– А еще кому?

– Кто не плакса.

– А еще?

– Кто не жадина.

Ребята Гришу на смех: жадинам не показывается, а Ване показался!

– Ваня больше не жадина, – сказал Гриша.

– Верно, – сказал Ваня, достал горсть орешков и всех оделил.

Прав Гриша, не жадина. Поэтому голубой козел ему и показался. Может, и им покажется? Покрутились, покрутились возле погреба, а в погреб лезть не решаются: Маша потому, что еще плакса, Капа потому, что еще ябеда, Лида потому, что трусиха. Вот стыдно будет, если они в погреб полезут, а голубой козел им не покажется. Ладно, в другой раз слазают, чтобы наверняка голубого козла увидеть.

Интересно, а мне голубой козел может показаться? Или тебе?

Главный конструктор

Папа у Коли конструктор. Простой конструктор. Даже не старший. И, тем более, не Главный! Зато сам Коля… Но тс! – тут начинается тайна, а тайны для того и существуют, чтобы их не выдавать.

Однажды Коля созвал компанию – тощую Маю, толстую Таю, стриженого Мишу, нестриженого Гришу – и предложил отправиться в космическое путешествие на Луну.

Стриженый Миша поморщился и махнул рукой: было!.. Нестриженый Гриша зевнул и разочарованно посмотрел на вожака: не мог подальше куда придумать… Ну хотя бы в берлогу, где прошлой зимой медведь жил. Пусть жутко, он бы все равно пошел. А на Луну его калачом не заманишь.

Одна тощая Мая поддержала Колю:

– Чур, я буду первой ступенью!

Но толстая Тая была начеку. Самой ей никогда ничего не хотелось. Но стоило кому-нибудь чего-нибудь захотеть, как Тая тут же принималась голосить и уверять, что она раньше об этом подумала.

– Нет, я буду первой ступенью, – захныкала она.

– Дураки, – сказал Коля и постучал по лбу. – Луна – это не игра. Луна – это серьезно. Сделаем звездолет и…

И никто из компании не посмотрел на Колю как на ненормального. Когда я был маленький, то построил землеройную машину. Хотел насквозь просверлить земной шар. К моему удивлению, он оказался внутри пустым. И моя машина куда-то провалилась. Я долго таил свое открытие от старших. Но однажды пришел сосед и сказал, что какой-то негодяй пробурил у него погреб и набросал туда кучу железной дряни.

Я обрадовался. Земной шар не был пустой. Просто я не то место выбрал.

…Нет, никто не посмотрел на Колю как на ненормального. Только стриженый Миша вздохнул и сказал:

– Ничего не выйдет. У нас нет Главного конструктора.

Коля усмехнулся – опять дураки! – и вынул из-за пазухи черную папку с красными тесемками. На обложке, белым по черному, было нацарапано: «Чрезвычайно секретно»… Остальное вслух прочитал нестриженый Гриша.

– «Глав-ный кон-струк-тор…» – Он ехидно подмигнул Коле: – Это ты, что ль, Главный, Николай Буров, а?

– Он среди нас, – уклончиво ответил Коля и напустился на ехидного Гришу: – Ты где-нибудь слышал, чтобы у Главного была фамилия?

– Не-е, – растерянно протянул Гриша.

– Вот и у нас «не-е», – ответил Коля и назначил Мишу и Гришу конструкторами, а Маю и Таю – по хозяйству: готовить впрок концентраты.

Вместе теперь собирались редко, чтобы не привлекать внимания. Коля встречался с каждым отдельно и по секрету расспрашивал, как идут дела: кто что придумал, кто чего заготовил?

С секретной папкой он никогда не расставался. Куда он – туда и папка. Поэтому компания очень удивилась, увидев раз папку одну, без Коли. Папка среди бела дня лежала у Коли под окном, и любой прохожий мог запросто проникнуть в тайну Главного конструктора. Подумать только, любой! А если этот «любой» окажется шпионом?

Первой нашлась Мая (девчонки почему-то всегда оказываются догадливей мальчишек). Она схватила папку и сказала, что сейчас же побежит к Коле.

– Нет, я побегу… Я первая подумала…

Это, конечно, Тая. Мая только плечами пожала: беги, пожалуйста.

Тая недолго бежала. Вернулась и ошарашила компанию новостью. За Колей приехал дедушка и увез его в деревню. Собираясь в дорогу, Коля, по словам мамы, долго искал какую-то папку.

– Что только делать будем? – ужаснулась Тая.

– Я знаю что, – сказал Миша. – В доме номер пять генерал живет. Пошли к генералу.

– А вдруг он сердитый? – захныкала Тая.

Но это никого не остановило.

Генерал встретил ребят приветливо. Пригласил в дом и, выслушав, похвалил за находчивость. Секретные документы ни в коем случае не должны валяться на виду у всех.

– Что в этой папке? – спросил он.

– Не знаем, – за всех ответила Мая.

– Развяжите, – велел генерал.

– А разве можно? – заикнулась было Тая, но тут же осеклась. Ведь не кто-нибудь приказывает, а генерал. Она развязала тесемки, открыла корочки и ахнула: папка была пустая.

Компания многозначительно переглянулась. Генерал тихо вымолвил:

– Главный конструктор даже секретной папке и той не доверяет своих тайн…

Капа-ябеда

Папа Вите купил беду… Беду не покупают, знаю, она непрошеной приходит. И тем не менее папа Вите купил беду. Правда, сам Витя так не думает. Но весь дом на этот счет другого мнения.

Стоит Вите выйти во двор, как все двери плотно закрываются, а окна захлопываются. Потому что Витя выходит во двор не один, а со свистком, который папа купил.

Витя берет свисток в губы, и – что там паровоз-ско-ро-воз! – от Витиного свиста ласточки в воздухе переворачиваются, а комары замертво падают на землю.

Но это не весь шум, а только малый. На свист сбегаются со всего поселка собаки и начинают подвывать Вите.

Но и это не весь шум, а только средний. Великий шум начинается, когда в хор собачьих басов включается хор кошачьих дискантов.

Тогда на всех трех этажах одновременно распахиваются двенадцать окон, и двенадцать голосов хором орут:

– Мальчик, прекрати шум!

Дудки! Витя стоит, как маленький бог, среди созданного им шума и смеется в душе над прабабкиным богом, в которого он ни капельки не верит. Тот бог, по словам прабабки, вначале создал солнце и землю, а потом людей. Чудак, надо было наоборот. Вначале создать людей, а потом все остальное, чтобы было кого удивлять. Вот Витя создал шум и всех удивил.

– Мальчик, прекрати шум!!! – надрываются окна.

Витя не упорствует. Со взрослыми спорить бесполезно.

Сперва они дарят вам игрушки, вызывающие шум, а потом набрасываются на вас с бранью. Никогда у них не хватает терпения дослушать вас до конца.

Раз Витя вышел во двор и увидел незнакомого деда. Дед сидел на лавочке, подперев бороду палкой так, что казалось, палка росла у него из бороды. Дед смотрел на небо, и у него в глазах плыли облака. Витя обрадовался: еще один слушатель.

Витя достал свисток и свистнул. Окна, как по команде, захлопнулись. Дед же ухом не повел.

Это рассердило Витю. Он еще раз свистнул. Дед не шелохнулся, хотя сам Витя чуть не оглох от собственного свиста.

Тогда Витя подошел к деду и сказал:

– Здравствуйте.

Дед улыбнулся и погладил Витю по голове.

Витя взял в губы свисток и тихонько, чтобы не оглушить деда, свистнул.

– Нравится? – спросил он.

– А? – спросил дед и поднес к уху ладонь.

Но Витя не стал отвечать. Он надулся и ушел: дед был глух.

Витя пошел в сарай и спрятал свисток. С тех пор окна в доме не захлопывались.

В конце каникул Витя вспомнил о свистке. Поискал и не нашел. Забыл, где спрятал. Спросил у ребят, не видел ли кто? Нет. С ним тогда никого не было.

Подошел Капа-ябеда. Капитон. У него один глаз всегда щурится, а щека усмехается. Как будто он все про всех знает. Капу-ябеду не любят, но не гонят. Куда его денешь? Может, еще перевоспитается.

Услышав про свисток, Капа-ябеда сказал:

– Я знаю, где: в сарае.

Витя и без Капы-ябеды знал, что в сарае. Но где он там?

Капа-ябеда и это, оказывается, знал:

– В клетке, где попугай жил.

Витя сразу вспомнил. Верно, в клетке, где попугай жил. Сам сунул. Но Капы-ябеды тогда с ним не было. Откуда же знает?

– Я за тобой в щелочку подсматривал, – сказал Капа-ябеда, и щека у него усмехнулась, а глаз прищурился.

Но больше никто не усмехнулся. Наоборот, все нахмурились и разошлись. Потом снова сошлись и стали играть в классы.

А свисток? Про него забыли. Он как лежал, так и остался лежать в клетке, где попугай жил. Вите противно было к нему прикоснуться.

А Капа-ябеда? Каким был, таким и остался. Только к одной его кличке пристала другая: Капа-щелочка. Капу-щелочку не любят, но не гонят. Может, еще перевоспитается.

Кто придумал мостик?

У Колиной мамы профессия – все знать. Потому что Колина мама «05», телефонное справочное бюро.

Звонит девочка. Ей, оказывается, наскучило в Европе, и она интересуется, как ей, будущей путешественнице, проехать морским путем из Европы в Азию?

Ишь какая непоседа!

Звонит мальчик. Он, оказывается, только что из магазина. За ирисками бегал. Двадцать копеек заплатил. Заодно мороженое взял. Эскимо. Одиннадцать копеек палочка. Интересуется, сколько с него за все надо было получить и сдачи с рубля дать?

Ишь какой контролер.

Только никакой он не контролер. И девочка никакая не путешественница. А оба они лодыри. Одной лень по глобусу глазами побегать, а другому – двадцать и одиннадцать сложить и полученную сумму из ста вычесть.

Ну, Колина мама не промах. Сразу обоих разгадала и пристыдила.

Еще звонок. Еще один голос – быстрый и беспокойный:

– Скажите, пожалуйста… Скажите, пожалуйста… – Как будто в доме пожар или наводнение и кому-то, перед тем как сгореть или утонуть, не терпится узнать что-то очень важное. – Скажите, пожалуйста, кто автор памятника Александру Сергеевичу Пушкину?

– Их много… памятников, – сказала мама.

– Самого главного, – сказал голос.

Мама догадалась, о каком памятнике спрашивают, и назвала автора, но голос не унялся:

– Скажите, пожалуйста… Скажите, пожалуйста, кто автор собора Василия Блаженного?

– Увы, – сказала мама, – история не сохранила его имени.

– Как же так?.. Как же так?.. – обиженно затараторил голос, как будто не история, а Колина мама была повинна.

– Увы, – вздохнула мама, но голос уже не слушал, отключился, так и не удовлетворив своего любопытства.

Домой Колина мама пришла расстроенной.

– Что с тобой? – спросил Коля.

– Ах, – сказала мама, – не смогла помочь человеку.

На уме у Коли-октябренка одно героическое. Человек тонул, мама бросилась в воду и… Или, нет, был пожар, мама бросилась в горящий дом и… Нет и нет… Если тонул – почему мама сухая? Если горел – почему не обгоревшая? Лучше у самой мамы узнать.

– Ты его из чего хотела выручить? – спросил Коля.

– Ах, – сказала мама, – он спрашивал, кто создал… – Мама посмотрела на Колю и запнулась. Коля маленький, а она разговаривает с ним «большими» словами. Мама нашла «маленькое» слово и продолжала: – Он спрашивал, кто придумал собор Василия Блаженного?

– А зачем ему это, а? – спросил Коля.

А мама тоже спросила:

– А ты почему обедаешь?

– Потому что есть хочу, – сказал Коля.

– А он потому спросил, что знать хотел, – сказала мама.

Коля задумался и почесал переносицу. Другие затылки чешут, а Коля – переносицу. Это у него самое задумчивое место. Хотеть знать – все равно что хотеть есть… Просто и ясно. Как только сам до этого не додумался! Вот он, например, захочет узнать, почему стекло прозрачное, а дерево – нет, и узнает. От мамы. А как быть тем, у кого такой мамы нет? Как про все на свете узнать: отчего на море волны и почему зимой холодно, куда уходит ночь и что держит на небе звезды?

Конечно, если очень захотят – узнают из книжек. А как им про то узнать, про что в книжках нет? Про дом, например, в котором Коля живет. Кто его построил? Про сад, что возле дома растет. Кто его посадил? Про мостик, по которому Коля в школу бегает. Кто его придумал? Разве трудно на все, что есть, таблички повесить и написать, кто что вырастил, кто что построил? Странно, что до этого никто еще, кроме Коли, не додумался.

Взять тот же мостик. Ищи-свищи теперь, кто его придумал. Днем с огнем не найдешь. А мостик – диво, в три цвета крашенный. Как будто радуга с неба опустилась и вместо мостика над речкой-тихотечкой встала.

Невелик мостик, десять шагов по радуге-лесенке вверх, десять шагов по радуге-лесенке вниз – вот и весь переход. А сколько зевак – хоть днем, хоть вечером – на мостик глазеют, оторваться не могут. Разве еще где такое чудо встретишь? А кто чудо сотворил – тайна. Даже Колина мама, «05», не знает.

Нет, когда он, октябренок Коля, выучится, на всем, что построит, самыми большими буквами свое имя напишет. Пусть все знают. А пока он пойдет и еще раз полюбуется мостиком. А может, разок-другой на тот берег сбегает.

Коля подошел к мостику и увидел человека в бумажном колпаке. Человек белил мостик. Почти весь уже выбелил. Намазывал краску, как масло на хлеб. Смотреть и то было вкусно.

Коля вызвался помочь.

Маляр посмотрел на Колю. Лицо у него как луна – круглое и веселое, только морщинистое и, как луна, от краски в пятнышках. И голос от старости с трещинкой, дребезжит.

– Это дело, – сказал маляр и дал Коле подержать ведерко.

Закончил белить и по белому полю пустил три полоски – алую, синюю и желтую. Коля просто ахнул, когда мостик заиграл свежей радугой. Все, кто шел по улице, останавливались и удивлялись. И в глазах у всех Коля читал немой вопрос: кто придумал этот мостик?

Может быть, маляр знает?

– Какой секрет, – пожал плечами маляр, – я и придумал.

Коля опешил.

– Как вы? – удивился он. – А кто знает?

– Никто, – сказал маляр. – Кто знал, тот забыл.

– Жаль, – сказал Коля. – Как же теперь докажешь?

– А зачем доказывать? – спросил маляр.

Коля почесал задумчивое место.

– Ну, чтобы все знали… – начал он.

– …что ты хорошее дело сделал? – перебил его маляр. – А если оно хорошее, то и так видно, что хорошее, без доказательств.

Он кивнул бумажным колпаком и ушел. Коля задумчиво посмотрел ему вслед. Потом посмотрел вокруг и удивился: безымянные дома, деревья, мостик-радуга уже не казались ему странными.