Текст книги " Журавли и цапли . Повести и рассказы"

Автор книги: Василий Голышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Нестрашный коршун

В школе все было новое: сама школа – ее только что построили, – новые ученики, новая учительница.

– Здравствуйте, ребята, – сказала она, – меня зовут Валентина Михайловна, а вас?

Что тут поднялось – буря в листопад: фамилии, имена, прозвища так и посыпались!

– Кириллов…

– Гусятинский…

– Мая…

– Лена…

– Коршун! – крикнул мальчик с круглыми и толстыми, как у чайника, щеками.

Учительница подняла руку:

– Тише! – И к мальчику: – Как ты сказал?

– Коршун, – буркнул толстощекий и покраснел.

– Вот как, – удивилась учительница, – интересная фамилия.

Но тут выскочила девочка с мышиными хвостиками-косичками.

– Это не фамилия, – крикнула она, – это прозвище! А фамилия у него – Коршунов.

– Зачем же ты себя Коршуном зовешь?

Вместо мальчика снова ответила девочка:

– Чтобы страшным казаться. А он совсем нестрашный, Коршун. – И засмеялась.

Этой обиды Коршунов стерпеть не мог. На глаза навернулись слезы. Чтобы не расплакаться при всех, он встал из-за парты и пошел к выходу.

– Куда же ты, Коршунов? – тревожно крикнула учительница. – Подожди…

Но Коршунов не стал ждать. Переступил порог и покинул класс с твердым намерением никогда больше сюда не возвращаться.

Коршунову всегда хотелось быть смелым. А смел кто? Тот, кого все боятся. А его, Коршунова, никто никогда не боялся. Даже галки. Раз, правда, ему показалось, что они его испугались.

«Карр… карр…» – тревожно закричала одна галка, завидев Коршунова. Но другие даже ухом не повели. Подумаешь, молодая кричит. Где ей знать, что мальчик, который зовет себя Коршуном, совсем нестрашный человек? Зовет так, чтобы казаться страшным. И как ни в чем не бывало продолжали точить носы, искать съедобное.

Ух как разозлили тогда Коршунова галки! А теперь вот эта девчонка с мышиными хвостиками-косичками. Ну почему, почему его никто не боится?

Это надо было обдумать. Коршунов сел возле школы на лавочку и опустил голову. А когда поднял, увидел рядом летчика. До того, значит, задумался, что не заметил, как тот подсел.

Летчик посмотрел на часы, потом на Коршунова. Спросил, почему не в школе? Не дождавшись ответа, сказал:

– А, знаю. Ты в космонавты хочешь, а тебя арифметику учить заставляют, ну?

– Меня в космонавты не возьмут, – вздохнул Коршунов.

– Это почему же? – удивился летчик.

– Потому что я нестрашный, – сказал Коршунов. – Меня никто не боится. Даже галки.

– Ну, – махнул рукой летчик, – значит, ты не знаешь последней космической новости.

– Какой? – загорелся Коршунов.

– А вот какой, – сказал летчик. – Тебя почему никто не боится? Потому что ты добрый. А в космонавты теперь только добрых берут. Не догадываешься почему?

– Нет, – сказал Коршунов.

– Ну как же… Прилетит, скажем, недобрый космонавт на чужую планету. Захочет с теми, кто на ней живет, познакомиться, а они – врассыпную: спасайся, кто может, недобрый человек прилетел!.. Останется космонавт с носом. Улетит ни с чем. А добрый прилетит…

Он не договорил. В школе зазвенел звонок.

– Перемена! – крикнул Коршунов и убежал, не простившись.

Но летчик не обиделся. У нестрашного Коршуна была уважительная причина: он спешил поделиться с классом последней космической новостью.

Про мальчика Сашу, одноухого зайца и огненного дракона

Все было, как в сказке. Стоял терем-теремок. В тереме жил одноухий заяц, который умел прыгать, а во дворе… Во дворе жил огненный дракон, который только о том и помышлял, чтобы сожрать этого зайца.

Ну вот, на некоторых уже и страх напал. А иных мой рассказ распотешил: какой-такой огненный дракон? Какой-такой терем-теремок? Выдумки…

Нет, не выдумки, хоть я и назвал теремом огромный, во всю улицу, дом, а огненным драконом – костер, который иногда разжигали во дворе этого дома. Зайцу, который умел прыгать, взаправду грозила гибель. Не сегодня-завтра старший Сашин брат, Егорка, найдет одноухого, скажет папиным голосом: «Старую рухлядь из дому вон», и прощай Сашина забава – сгорит плюшевый заяц в костре. В нем уже много чего сгорело: магазинных ящиков, уличных афиш, бабушкиных зонтиков, дедушкиных галош, маминых кукол и папиных самокатов из детства.

Эта же участь грозила и Сашиному зайцу. Старший брат, Егорка, сколько раз про него спрашивал, искал, но найти не мог. Саша, жалея одноухого, то и дело его перепрятывал.

Но однажды заяц попался. Егорка выудил его из дедушкиного валенка, где тому был устроен ночлег. Саша, увидев, схватил косого за целое ухо и завопил:

– Не дам!..

С тем ухом и остался. А Егорка, вырвав зайца, побежал с безухим к костру.

Ух как он горел, этот костер: свистел, шипел, сыпал искрами, словно змеи с кошками дрались. А вокруг толпились ребята.

– Расступитесь, – заорал Егорка, – зайца жарить будем!

Размахнулся и…

– Не надо! – крикнул подбежавший Саша, но было уже поздно – безухий полетел в огонь. Саша заплакал и не помня себя закричал: – Зайчик!.. Зайчик!..

Ах как это всех развеселило! Ребята так и покатились со смеху. Но тут вдруг случилось такое, отчего веселье сразу пропало, и на всех напал страх.

Заяц выпрыгнул из костра и, шипя, упал в снег. Ребята разбежались. А Саша поднял безухого и понес домой.

Дедушка, узнав о случившемся, сказал:

– Зло против добра нипочем не устоит.

– Все проще, – возразил папа. – Заяц – игрушка механическая. Пружина сработала и выбросила его из огня.

Наверное, так оно и было, подумал я, узнав о случившемся, но все-таки зло против добра нипочем не устоит.

Сочинение

Тс! Тише… Леня Бойков, ученик третьего класса, пишет сочинение…

Вчера было воскресенье. А сегодня утром на уроке учительница Вера Александровна попросила рассказать о самом ярком впечатлении вчерашнего дня. Все стали вспоминать и рассказывать.

– Бойков, – сказала Вера Александровна, – почему ты молчишь?

Леня встал и сказал, что ничего яркого вспомнить не может. Неяркого, пожалуйста, может припомнить сколько угодно, а яркого ничего нет.

– Не может быть, – сказала Вера Александровна, – подумай хорошенько.

Леня задумался, но тут прозвенел звонок, и времени на воспоминания не осталось. Леня обрадовался, решив, что звонок освободил его от воспоминаний, и – напрасно. Учительница велела Лене Бойкову изложит-свои воспоминания в письменном виде.

И вот Леня Бойков, ученик третьего класса, сидит и пишет сочинение о самом ярком впечатлении вчерашнего дня.

Сперва казалось, он на верном пути. Леня сел за стол и не задумываясь написал: «Вчера я проснулся и встал с постели…» Но дальше этого дело не пошло. Сколько Леня ни бился, ему так и не удалось присочинить к первой фразе ни одной строчки.

Это потому, решил Леня, что он действует не по правилам. Учительница говорила, сперва надо подумать, а потом писать. А он пишет, не думая…

Леня с завистью покосился на книжный шкаф, забитый сочинениями Л. Н. Толстого. Вот это да! Сразу видно человека. Сперва думал, а потом писал. Лене за всю жизнь не прочесть.

Ладно, он тоже так будет. Сперва думать, а потом писать. Итак, он проснулся и встал с постели. В этом пока ничего яркого нет. Умылся, позавтракал… И тут ничего яркого. Ага, вспомнил… Леня схватился за перо, но мысль ускользнула от него, как воробей от кошки. Тогда Леня стал действовать хитрее. Отложил перо, задумался, и мысль тут же вернулась. Он вспомнил о… мухе. Он увидел ее сразу после завтрака. Она нахально летала по комнате, а потом села ему на нос. Муха среди зимы! Леня до того удивился, что сидел с мухой на носу, пока она не улетела.

Может быть, про муху написать? Нет. Засмеют еще. Скажут, ничего ярче мухи не нашел… Ну ее, муху! Лучше он вот о чем напишет. О горке, которую хотел построить для малышей… Или о книжке, которую хотел прочитать… Или о выставке певчих птиц, на которой хотел побывать… Вот они, яркие впечатления.

Леня тянется к перу и опускает руку. Нет, ни о чем таком он писать не будет. Потому что ничего такого не было: ни горки, ни книжки, ни выставки. А почему?

Леня не успевает вспомнить. Дверь открывается, и в комнату влетает Генка, сосед. В одной руке у него кочережка вместо клюшки, в другой – жестяная банка вместо шайбы. На лице вопрос: думает или не думает Леня Бойков отыграться после вчерашнего проигрыша?

Думает, конечно, думает. Леня хватает шапку, кочережку, и приятели мчатся во двор. Теперь их кричи – не докричишься.

Сочинение лежит недописанное…

Случай на дороге

Ваня и Таня – брат и сестра. Ване пять лет, а Тане на год больше. Живут они в избе, которая стоит у развилки двух. дорог. Правая дорога – Ванина, левая – Танина. Сядут ребята на обочинках своих дорог и делятся новостями – кто по дороге прополз, кто пробежал, кто проехал. Это у них игра такая.

Сегодня, как, впрочем, всегда, больше везет Тане. Это, наверное, потому, что головка у нее хоть и маленькая, как у молодого подсолнуха, зато шея длинная, как у того же подсолнуха. За тридевять земель и то видно. А Ваня как арбузик маленький, толстенький. Ему бы вблизи разглядеть что-нибудь, и то ладно.

Вдруг видит Таня, мчится по ее дороге тележка вроде кошелки. В оглоблях – конь-огонь. На дуге – красный флажок. А в кошелке ребят что огурцов в урожайный год на грядке. Правит тележкой мальчик-с-пальчик.

«Это они в город едут», – подумала Таня и рассмеялась от радости, что такое увидела. Хотела Ване об этом сказать.

Вдруг слышит: «А-а-а-а!..» – Ванин голос. Обернулась – и обмерла. Мчится по Ваниной дороге рыжая лошадь без пут, без упряжки, без седока. И прямо на Ваню скачет. Вот-вот затопчет…

Вскочила Таня, а шагу ступить не может. Стоит как заколдованная. До того испугалась. А лошадь все ближе, ближе… А тележка-кошелка с алым флагом тут как тут!

– Тпру! – рванул на себя вожжи мальчик-с-пальчик.

Соскочил с повозки и побежал навстречу скачущей лошади. Бежит, а сам зачем-то на бегу курточку снимает. Снял. Замахнулся. Да как швырнет в лошадиную морду! Таня от ужаса зажмурилась. А когда снова открыла глаза, все было кончено. Перед ней, переваливаясь с боку на бок, пыхтел арбузик-Ваня. А рядом с ним, держа Ваню за руку, стоял незнакомый мальчик, белобрысый, большеглазый. Поодаль на лугу мирно паслась рыжая лошадь.

– Это ее овод донял, – отдышавшись, сказал мальчик, – вот она и понеслась как шальная.

Тут Таня заметила на груди у мальчика алый значок.

– Пионер, да? – спросила она.

– Пионер, – кивнул головой мальчик. – Сегодня в комсомол принимать будут. В райком едем. До свидания.

Вечером об уличном происшествии узнал папа.

– Смелый мальчик, – сказал он. – Но не только смелый.

– А еще какой? – спросила Таня.

– Наблюдательный, – сказал папа. – Лошадь, она непременно в сторону шарахнется, если на нее чем-нибудь замахнуться.

Саша-растеряша

Приехал Саша в лагерь с октябрятской группой. Приехал и потерялся. Нашел где! Дома не мог! Дома хоть на день, хоть на два потеряется, никто не хватится. Там вожатых нет, а тут… И глаза у лагерных вожатых так устроены, что кругом все насквозь видят. Никуда не скроешься. Один мальчик Серым Волком обернулся. Вожатый посмотрел и сказал:

– Ерунда. Это не Серый Волк, это мой пионер Вовка.

Пришлось Вовке прежний вид принимать.

Потеряться в лагере трудней, чем собственную тень обогнать. А вот Саша потерялся.

Что тут началось: пожар в муравейнике!

Один вдоль бежит, другой поперек скачет, третий наискось мчится… И все Сашу ищут.

– Стойте! Стойте!!!

Чей это голос? Майкин. Неужели Сашу нашла?

Нашла, да не Сашу, а Сашину панамку. Обступили Майку. Теребят панамку. Пересмеиваются: подумаешь, панамку нашла! Что? Вам этого мало? А знаете, где она, Майка, эту панамку нашла? Возле муравьиной кучи: черные муравьи Сашу загрызли и по кусочкам растащили.

Ну и Майка! Мала еще, что с нее возьмешь. Посмеялись и снова разбежались – Сашу искать.

– Стойте! Стойте!!!

Опять Майка? Нет, на этот раз Борька. У него голос девчоночий, не сломался еще. В руках у Борьки сандалетка. Он ее с дерева палкой сбил. Присмотрелись к сандалетке, узнали – Сашина. Но как она на дерево попала? У Борьки ответ готов:

– Птицы Сашу расклевали и по гнездам растащили – птенцов кормить.

Ну и Борька, фантазер! Не поверили ему, конечно. Но вот секрет, как Сашина сандалетка на дереве очутилась? Ладно, найдут Сашу, узнают.

Не успели разбежаться, снова услышали:

– Стойте! Стойте!!!

Юлька бежит. Лица на Юльке нет – один страх. Она только что лося видела. Лось стоял и облизывался. А на рогах у лося… Рот у Юльки как открылся, так и закрыться не может от ужаса. Наконец закрылся, и Юлька договорила:

– А на рогах у лося Сашины шорты висят.

Вот они, у Юльки. Лось, как Юльку увидел, убежал, шорты сбросил. Да не в шортах дело, а в том, почему лось облизывался.

– Почему?

Потому, оказывается, что он Сашей позавтракал.

Ребята Юльку на смех:

– Лось не людоед. Он детьми не завтракает.

– Нет, завтракает!

Разве Юльку, упрямицу, переспоришь: с места не сдвинешь, с мысли не собьешь. Пришлось на хитрость пуститься:

– А тобой почему не позавтракал?

Юлька только плечами пожала: откуда ей знать? Сыт, наверное, был, потому и не позавтракал.

– Не сыт, не сыт! – закричали ребята.

– Тогда почему же?

– Потому, что ты тощая.

Юлька – в слезы:

– Нет, не тощая, не тощая…

Тут вожатый подошел. Узнав, в чем дело, утешил Юльку:

– Ну, конечно, не тощая и вполне съедобная.

У ребят в глазах ехидство:

– А почему же лось ею не позавтракал?

– В следующий раз позавтракает. Когда голоден будет.

Лицо у Юльки сияет. Пусть лучше ее лось съест, чем она свое уступит: не тощая, а вполне съедобная.

– Сюда! Сюда!!!

Еще кто-то кричит. Забыли про Юльку. На голос бросились. Вера кричала. Она вторую Сашину сандалетку возле кроличьей клетки нашла. Никак, кролики Сашей подзаправились: вот они, красноглазые, как смирно сидят, Сашу, наверное, переваривают.

Обступили клетку, смеются над Верой, а Вера свое твердит:

– Съели, съели…

Вдруг чувствуют, кто-то сзади лезет. Оглянулись – Саша.

– Куда лезешь, кто такой?

– Посмотреть… Саша я.

– Нет, ты не Саша.

– А кто же?

– Никто. Нет тебя.

– Как нет? А где же я?

– Сейчас узнаешь. Эй, Вера, где Саша?..

Суповик

У всех ребят носы как носы: у кого пуговкой, у кого грушей – одним словом, нормальные, – а у Толи Дедушкина длинней всех. Как у сороки. Острый и любопытный. От любопытства, наверное, и длинный.

Беда Толе с носом. Едва в лагерь приехали, а нос уже командует: туда его сунь, сюда его сунь… Толька бы рад, да не всюду разрешается. Сунул было нос в одну дверь – нельзя: «Радиостудия, посторонним запрещается». Сунул в другую – «Умелые руки», одного не пускают, с вожатым приходи, а то без рук можешь остаться. Как будто Толя никогда не пилил, не строгал, не паял. Заглянул в третью дверь…

Вот с этой, третьей двери и начинается наш рассказ. Еще до того, как сунуть сюда свой нос, Толя уже знал – эта дверь самая удивительная. На ней были две таблички с надписями, на первой: «Тарелка супа», на второй: «Вход мальчикам и девочкам старше десяти лет строго воспрещается».

Толе Дедушкину еще не было десяти. Поэтому он смело пихнул дверь и очутился… на кухне. На кухне ли? Нос сказал «да», уши сказали «да», глаза тоже сказали «да», но именно им, глазам, Толя и не поверил. За плитой, у кастрюль и сковородок в белых колпаках и белых фартуках суетились его сверстники. Но как их сюда пустили, на кухню, в царство взрослых? Он хотел спросить об этом у кого-нибудь и не успел. Белые колпаки, увидев Толю, подняли похожие на клюшки поварешки и радостно загалдели:

– Суповик… Суповик… Суповик…

Толя Дедушкин на всякий случай оглянулся. Суповик? Где они видят суповика? И что это такое, суповик?

Из-за плиты во всем белом, с красной повязкой на рукаве, выплыла широкая, как плита, женщина и спросила:

– Как тебя зовут, суповик?

Толя понял: суповик – это он. Но что такое суповик?

Женщина, не дождавшись ответа, напялила на Толю колпак, надела фартук и подвела к столу:

– Здесь все, что надо для супа, – и стала поодаль, наблюдая за Толей.

– Кто это? – шепотом спросил Толя у соседа, строгавшего картошку.

– Тетя Катя, – шепотом ответил сосед, – шеф-повар кафе «Тарелка супа».

«А я… кто?» – хотел спросить Толя и прикусил язык. «Здесь все, что надо для супа», – сказала тетя Катя. Значит, суповик это тот, кто варит суп. То есть он, Толя Дедушкин. Но он никогда не был суповиком.

Его просто приняли за другого. Что же делать? Задать стрекача?

Другой бы на месте Толи так и сделал. Другой, но не Толя. Залезть на крышу и не спрыгнуть? Увидеть ежа и не схватить? Найти дупло с пчелами и не отведать меду? Страшно, но любопытно. А Толино любопытство всегда побеждало Толин страх. Победило и сейчас, удержав на кухне. Подумаешь, сварить суп. Будьте уверены, он сварит его. Сколько раз видел, как мама готовит. Сварит и посмотрит, что из этого выйдет. Ну-ка, где тут что? Ага, вода в кастрюле. На плиту ее. Пусть закипает. Это что, рис? В кастрюлю его. Так, а тут что, в мешочке? Круглое что-то. Черное и сморщенное. А, и разгадывать нечего: конечно же сушеная картошка. Вот только черная и сморщенная – отчего? От сушки. Почернела и сморщилась, когда впрок сушили. В кастрюлю ее. А для приправы… Для приправы туда же макарон пригоршню, корицы щепотку… Ну, кажется, все…

Зачерпнул супу и поперхнулся. Пресный, как вода. Толя даже побледнел от волнения. Вот бы накормил! Схватил банку, отмерил стакан соли и бултых в кастрюлю. Теперь снова попробовать и – «Добро пожаловать, дорогие гости, угощайтесь на здоровье».

Зачерпнул, поднес ложку ко рту и – глаза на лоб: не суп, а сироп. Он, оказывается, вместо соли сахару насыпал. Есть станут – засмеют.

Что же делать? А вот что: колпак долой, фартук долой и – шагом марш как можно дальше от места своего позора.

Толя так и сделал. Но дальше крыльца уйти ему не удалось. Возле кафе стояла Толина звездочка. Он догадался: принесла нелегкая есть его суп. Как же быть?

– Стань в строй, – приказала длинноногая Лида, увидев своего октябренка.

И Толя стал. И вместе со всеми вошел в кафе. И один из всех отказался от тарелки супа, который ему принесла кроха официантка. С ужасом, искоса, следил за тем, как другие погружают в его суп ложки. Что это? Едят? Неужели успели посолить?

У Толи Дедушкина отлегло от сердца. Ну конечно же успели. Поэтому и кричат все:

– Су-пу… Су-пу… Су-пу…

Понравилось, значит. И Толя не выдержал. Зачерпнул ложку и поднес ко рту: суп был сладкий. Толя с опаской посмотрел на ребят. С ума они сошли, что ли? Есть сладкий картофельный суп и… Он выудил черную картофелину и пожевал. Что это? У картофелины был вкус вареной груши.

И тут Толя все понял: он, сам того не ведая, сварил фруктовый суп. Сварил и, кажется, угодил. Ишь как кричат: «Су-пу!.. Су-пу!.. Су-пу!..» Нет, совсем другое кричат:

– По-ва-ра!.. По-ва-ра!..

Из кухни выплыла шеф-повар тетя Катя и развела руками:

– Нету суповика, – сказала она, – постеснялся… сбежал.

Что? Он, Толя Дедушкин, постеснялся и сбежал? Как бы не так.

Толя встал.

– Суповик – это я, – сказал он и скромно сел на место.

Снежок

Шура – октябренок. Мал человек. А есть еще меньше: пятилетки, четырехлетки – детский сад.

Шура над одним садом – шеф. И всех детсадовских по имени знает: Ваня, Саша, Таня, Роза… Когда мимо проходит, здоровается. Но ребят в детском саду много, каждому «здравствуй» не скажешь, времени не хватит, на урок опоздать можно. Поэтому Шура сразу со всеми здоровается:

– Здравствуй, детский сад!

А детскому саду «здравствуй» сказать – все равно что эхо разбудить.

Как загалдят:

– Здравствуй… Здравствуй… Здравствуй… Здравствуй… Здравствуй… – Полдня чирикать будут.

Раз Шура домой шел. Смотрит, детский сад на животах ползает.

Что такое? На животах только на войне ползают, чтобы пуля не попала. Или в кино, когда картина про войну. А здесь зачем?

Спросил и узнал: детский сад, оказывается, корону ищет. Лена-Снегурочка корону потеряла, когда с горы каталась. Вот она, Лена, стоит и в рукавичку хнычет. Без короны какая она Снегурочка?

Пришел Шура домой. Дома пес – друг Снежок, борода-собака, вся в волосах. Уши, как блины, висят. Смешная и незлая. Про это даже на калитке написано: «Во дворе добрая собака». Шура сам написал. Еще когда писать учился.

Шура галошки снял, Снежок в угол их отнес. Знает службу. Шура про Лену-Снегурочку вспомнил. Как она стоит и в рукавичку хнычет. Ей бы такого друга, как Снежок. Все найдет, что потеряешь. Да где ей взять такого? У него, у Шуры, и взять. А если он не даст? Если не даст, то какой он тогда октябренок? Просто так мальчик, не лучше других.

Свистнул Снежка, на улицу вышел.

– Здравствуй, детский сад!

Нашел время здороваться! Будто не видит: детский сад занят – корону на животах ищет.

Да разве найдешь? Корону по запаху искать надо. А это один Снежок может. Вот только чем корона пахнет? Ну конечно же Леной, раз Лена ее носила.

Обнюхал Снежок Лену.

– Ищи! – приказал Шура.

А как искать, если детский сад по всему двору на животах ползает? Мешает только. Ладно, он, Снежок, не то что некоторые. Букву «р» хорошо выговаривает.

Как зарычит:

«Р-р-р-р…»

Подхватился детский сад – и врассыпную…

Так… Одно дело сделано. Другое проще первого. Походил Снежок по двору, понюхал, чем снег пахнет.

Резиновыми галошками, раз. Это ему ни к чему. Шерстяными варежками, два. И этот запах без надобности. Леной, три. Это как раз то, что надо. Порылся в снегу, нашел корону. Взял и понес: «Эй, где вы там, хозяева?»

А «хозяева» в кучу сбились и хором голосят:

– Ой!.. Караул!.. На нас злая собака напала!..

Тут няня вышла. Смеется:

– Глупые. Не злая, а добрая. Об этом даже на калитке написано. Смотрите, Снежок вам корону нашел.

Вот и вся история. Нет, не вся. Еще елка была, а на елке Лена – Снегурочка в золотой короне. И Дед Мороз с бородой. А Дедом Морозом знаете, кто был? Снежок. А что? А что? Не хуже прочих Дедов Морозов. Даже лучше. Борода-то у него какая! Настоящая. И потрогать ее можно.