Текст книги "Атакуют гвардейцы"

Автор книги: Василий Кубарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

технического состава. Техникам и механикам приходилось очень тяжело. Летчики после воздушных боев

обычно отдыхали, а они ночью работали – восстанавливали поврежденные самолеты. И как бы ни было

трудно, мы знали, к утру твой самолет будет в строю.

Помню, подбили самолет А. Попова. Он посадил истребитель с убранным шасси на поле. Инженер

эскадрильи старший лейтенант В. Г. Маслов, взяв с собой двух механиков и необходимое оборудование, выехал на место вынужденной посадки.

– Приехали, осмотрели место посадки и за голову схватились, – рассказывал потом В. Г. Маслов. —

Самолет сел в таком месте, откуда невозможно взлететь. Ни одной мало-мальски ровной площадки. Все

перепахано воронками. Выходит, надо отсоединять плоскости и буксировать фюзеляж на аэродром...

Кто служил в авиации, тот знает, какой это труд. Коммунист Маслов и его помощники за одну ночь

справились с этой работой и утром находились уже на аэродроме. А к вечеру самолет был готов к

полетам.

Так работал технический состав эскадрильи. 27 самолетов восстановили они за Орловскую операцию.

Эскадрилья не имела ни одного случая возвращения самолетов по вине техников и механиков.

Трудолюбием, высоким мастерством особенно отличались коммунисты Прохоров, Анисимов, Маслов.

Сержант Павел Прохоров, неторопливый в движениях, плотно сбитый, с серыми серьезными глазами и

шапкой черных волос, всегда был занят делом. Бывало, вернешься после выполнения боевого задания, зарулишь на стоянку и механик тотчас же начинает осматривать самолет.

– Опять дырки есть, командир, – слышится его голос из-под плоскости.

– Как же обойтись без них, Паша. Бой есть бой.

– Ничего, подлатаю.

Утром приходишь на стоянку, а он уже докладывает:

– Самолет к вылету готов.

Доложить доложит, а сам снова лезет под капот: проверяет электропроводку, трубопроводы, подтягивает

болты. И так до самого вылета. Наверное, поэтому и не [120] знал я за всю войну, что такое отказ

техники. Двигатель, вооружение, все агрегаты действовали как часы. Я надеялся на Пашу Прохорова, как

на себя. Спасибо ему за его золотые руки!

И один в небе воин

Приказ был краток: шестерке вылететь на сопровождение ИЛов. Погода стояла такая, что хуже не

придумаешь. Капитана А. Головина особенно беспокоила видимость. Она не превышала 800—1000

метров. В таких условиях немудрено потерять друг друга. В эскадрилье много опытных, бесстрашных

летчиков, можно посылать любого. И все же командир эскадрильи решил лететь сам.

– Разрешите мне возглавить эту группу, – обратился он к командиру полка.

– Согласен. Только возьмите с собой наиболее подготовленных летчиков. Погода трудная.

Головин прекрасно понимал сложность предстоящего полета. Понимал он и другое. Враг закрепился на

небольшой высоте в районе Знаменское и мешал продвижению наших войск. Разбить укрепления врага

поручили шестерке ИЛов. А Головин со своей группой в любом случае обязан обеспечить выполнение

этого приказа.

Капитану не раз приходилось сопровождать «горбатых», как любовно наши воины называли ИЛы.

Закованный в броню, штурмовик обладал большой мощью пулеметно-пушечного огня, реактивных

снарядов и авиабомб. ИЛы наводили ужас на гитлеровских захватчиков. Они прозвали наши штурмовики

«черной смертью».

Но сами по себе ИЛы были беззащитны перед огнем истребителей. Что мог сделать один воздушный

стрелок? Лишь в тесном взаимодействии с истребителями прикрытия они действительно являлись

грозной силой и наносили большой урон фашистам.

Помнится, в полк поступил приказ: восьмеркой ЯК-9 прикрыть группу штурмовиков. Отступая под

натиском советских войск, фашисты угоняли подвижной железнодорожный состав. По шоссейной дороге

Мценск – [121] Орел двигалась вражеская пехота, боевая техника. Нужно было нанести удар по врагу, уничтожить его. Такой приказ получили штурмовики.

В районе населенных пунктов Спасское – Отрада встретили вражеских истребителей. Завязался

воздушный бой. «Фоккеры» всю свою огневую мощь направили против ИЛов. Но летчики,

возглавляемые капитаном А. Головиным, отразили эти атаки. Не щадя своей жизни, защищали они

штурмовиков. В этом бою старший лейтенант И. Ф. Сычев сбил один ФВ-190. «Горбатые» успешно

выполнили поставленную перед ними задачу.

Перед вылетом командир группы собрал летчиков. Договорились о порядке взлета и сбора, о действиях в

районе цели.

– По самолетам!

Капитан А. Головин взлетел первым. После отрыва от взлетно-посадочной полосы его самолет вскоре

растаял в нависшей над аэродромом дымке.

И тут в тщательно разработанный план вмешался «господин случай». Ведомые, по независящим от них

причинам, несколько задержались с вылетом. Когда же они поднялись в воздух, то не смогли отыскать

самолет ведущего.

– Приказываю всем идти на точку, – передал по радио командир эскадрильи.

И Головин остался один в небе. Еще никому из летчиков нашего полка не приходилось оказываться в

такой обстановке. Под крылом Головина шли ИЛы. Они надеялись на него, надеялись на то, что в случае

опасности он прикроет их от ударов вражеских истребителей. Но он один сейчас, а сколько будет врагов?

Но приказ должен быть выполнен, несмотря ни на что.

И коммунист Головин блестяще справился с этим трудным заданием.

Штурмовики благополучно достигли цели и обрушились на фашистов. Летчики, делая круг за кругом, поливали огнем укрепления врага. Головин видел следы их работы. То тут, то там вспыхивали взрывы, в

огне и дыме рушились траншеи, дзоты фашистов. Особенно мешали нашей пехоте, штурмовавшей эту

высоту, пулеметы. И ИЛы основной удар нацелили на огневые точки врага. [122]

Вот самолет ведущего снова устремился в пикирование. Навстречу ему потянулась огненная трасса

зенитно-пулеметного огня. Но летчик не обращал внимания на грозившую ему опасность. Он тщательно

прицелился и сбросил бомбы. Кверху взметнулись земля, камни, бревна...

Вслед за ним на врага обрушились другие самолеты.

И тут в воздухе появились четыре ФВ-190. Один и четыре! Что делать? Как построить бой? Времени на

обдумывание нет. Нужно действовать, действовать немедленно! Надо связать врага боем, не допустить к

штурмовикам.

– Ну что ж, поборемся, господа!

Головин решительно передвинул вперед сектор газа, отдал ручку управления от себя. ЯК послушно

спикировал на врага. Атака была настолько дерзкой, что в первое мгновение фашисты растерялись. Этого

мгновения советскому летчику оказалось достаточно, чтобы поджечь ведомого левой пары.

Выйдя из атаки. Головин обнаружил, что у него на хвосте висит ведущий. Резкий маневр вправо, и

огненная трасса проходит мимо. Еще один маневр. Теперь он атакует вторую пару. Фашисты пытаются

оторваться и ударить по штурмовикам. Но Головин успевает перерезать им путь, связывает боем и меткой

очередью сбивает второго «фоккера».

Головин осмотрелся. Вражеских истребителей в воздухе не видно. Нет их и возле ИЛов. Это была

победа. Сдрейфили фрицы. Быстро ретировались с поля боя, спасая свою шкуру. От переполнившего

чувства радости Головин в азарте закричал:

– Работайте спокойно, ребята. Фрицы сбежали.

– Спасибо!

Штурмовики между тем заканчивали работу. Один за другим они вытягивались цепочкой и на бреющем

уходили домой.

Едва капитан А. Головин приземлился, как в штабе полка раздался телефонный звонок. Это штурмовики

благодарили нашего героя за отличное сопровождение. Чуть позже раздался еще один звонок.

Подполковник Зворыгин взял телефонную трубку. На этот раз звонил командир дивизии полковник

Китаев.

– Передайте капитану А. Головину мою благодарность [123] за отлично проведенный бой. Я

восхищаюсь его мужеством и мастерством.

Капитан А. Головин в орловском небе сбил семь вражеских самолетов. В одном из воздушных боев его

самолет, однако, был подбит и загорелся. Сбить пламя летчику не удалось. Пришлось прыгать с

парашютом. А внизу вражеская территория. Раненый, с обожженным лицом и руками, он попал в плен.

Но Головин сумел бежать из лагеря военнопленных, после долгих скитаний перешел линию фронта и

вернулся к своим.

В тот же день и мне пришлось вылететь во главе шестерки для сопровождения штурмовиков. ИЛы шли

наносить удар по тому же узлу сопротивления гитлеровцев.

Полет этот был сложным. Небо затянуло тяжелыми грозовыми облаками. Это требовало от летчиков

собранности, высокой осмотрительности. Поэтому еще до подхода к цели я приказал четверке Гуськова

непосредственно прикрывать действия штурмовиков, а сам с Хитровым пошел вверх и занял эшелон на

500 метров выше.

В район цели пришли без помех. Но только штурмовики выстроились в круг для атаки, как заметил

четырех ФВ-190. Они шли прямо на ИЛы. Не знаю, то ли фашисты не заметили нашу пару, то ли

рассчитывали на стремительность и внезапность своей атаки. Мы с Хитровым, хотя и имели высоту, но

находились в стороне. Может быть, этим они и решили воспользоваться.

– Гуськов, справа выше фрицы, – передаю по радио и бросаю свой ЯК в крутое пикирование. Стрелка

указателя скорости быстро поползла вправо.

Для атаки выбрал ведомого левой пары. Замечаю, что Гуськов разворачивается для боя. В результате

фашистские истребители оказались под ударом с двух сторон. Положение, прямо скажем, не завидное.

Видно, гитлеровцы тоже это поняли. Они отказались от атаки штурмовиков и начали разворачиваться, чтобы уйти от нашего удара. Но было уже поздно. Я настиг «фоккера» и длинной очередью свалил его.

Задымил второй. Это – работа Гуськова. Фашисты опомниться не успели, как потеряли сразу два

самолета. Оставшиеся в живых не стали дожидаться своей участи и поспешно покинули поле боя. [124]

Между тем погода совсем испортилась. Пошел проливной дождь. Гроза. В наушниках шлемофона

сплошной треск. Надо уходить, но над высотой кружатся еще ИЛы. Запрашиваю ведущего, как у них

дела.

– Порядок. Идем на точку.

Но порядок был относительным. ИЛы, правда, хорошо поработали. Даже сквозь завесу дождя видны

очаги пожара над вражескими позициями. Это радует. Вызывает тревогу другое. Видимость настолько

ухудшилась, что я потерял из виду остальные свои самолеты.

– Всем следовать на точку, – передаю команду.

Не знаю, как бы мы долетели домой в такую погоду, но, к счастью, дождь быстро прошел. Сквозь тучи

показалось даже солнце и в его лучах впереди по курсу заметил ЯКов. Я собрал своих орлов, и мы взяли

курс на родной аэродром.

Летчики нашего полка в период боев на орловском направлении успешно обеспечивали действия

штурмовиков. И наши усилия были по достоинству оценены боевыми друзьями. Командир 893-го

штурмового авиаполка подполковник Хромов прислал в адрес нашего полка телеграмму, в которой

отметил, что «в результате отличных действий истребителей за весь период боевой работы штурмовики

не имели не только потерь, но и мелких повреждений со стороны истребителей противника».{13}

Для нас, летчиков-истребителей, эти слова были самой дорогой наградой.

Врага нельзя недооценивать

Боевая молодость! Она была у нашего поколения порой неустанных поисков, творческих исканий и

дерзновенных порывов. Мы пришли в авиацию по путевкам комсомола. Каждый из нас горел желанием с

честью выполнить свой воинский долг перед Родиной.

На фронте люди познаются быстро. Мы знали о каждом, что он представляет из себя, как воздушный

боец. В то трудное для Родины время в каждом летчике [125] ценились прежде всего боевые качества, умение уничтожать врага.

Как-то вечером летчики собрались у командира полка. Разговор зашел о тактике врага, о том, что на

нашем участке фронта появились истребители из фашистской эскадры «Мельдерс». Кто-то из летчиков

заметил, что мельдерсовцы – искусные воздушные бойцы, достойные противники.

– Ерунда, – сказал майор Пленкин, – у них больше наглости, чем мастерства и храбрости.

Пленкина поддержал майор Прокофьев. Разгорелся спор. Я не вступал в него, но подумал, что каков бы

ни был враг, его нельзя недооценивать. Один из первых же воздушных боев с мельдерсовцами показал, что майоры Пленкин и Прокофьев такого вывода для себя не сделали.

Командир полка приказал мне во главе шестерки истребителей прикрывать наземные войска. В район

патрулирования пришли на высоте 4000 метров. Заняли боевой порядок. Но душевного равновесия не

было.

Дело в том, что перед самым боевым вылетом к моей группе присоединились заместитель командира

полка по политической части майор Прокофьев и штурман полка Пленкин. Как командир эскадрильи я

подчинен был и тому и другому. Поэтому спросил у Прокофьева, берет ли он командование на себя или

по-прежнему командиром группы остаюсь я.

– Командуйте своей шестеркой, – ответил Прокофьев. – Мы с Пленкиным будем действовать

самостоятельно несколько выше вас, в том же районе.

Майор Прокофьев многого не досказал. Я это понял по тону его разговора. Видно, они с Пленкиным

решили показать летчикам моей эскадрильи, как надо сбивать мельдерсовцев. Парой они могли свободно

маневрировать, а в случае трудной ситуации немедленно присоединиться к моей группе. С тактической

точки зрения замысел не был плохим, если в расчет не брать сильного, умного и коварного врага.

В районе патрулирования – кучевая облачность. В любое мгновение можно ожидать появления

фашистов. Только я подумал об этом, как в микрофоне раздался тревожный голос Прокофьева:

– Кубарев, набирай высоту! [126]

Я понял – гитлеровцы. Даю сигнал, и шестерка стремительно пошла вверх. Набрали высоту и тут

увидели, как два самолета, объятые пламенем, падали вниз. Это были наши ЯКи. Восемь «фоккеров»

висели над ними и почти в упор расстреливали из пушек. На фюзеляжах самолетов не трудно было

разглядеть опознавательные знаки мельдерсовцев.

Увлекшись преследованием Прокофьева и Пленкина, гитлеровцы не заметили, как мы оказались над

ними в очень выгодном положении. Всей шестеркой стремительно ударили по врагу. Из мельдерсовской

восьмерки два «фокке-вульфа» начали падать вниз. Воодушевленные успехом, дружно наседаем на

фашистов. Но они успели уже оправиться и приняли наш вызов. Шесть против шести! Численного

преимущества нет ни на одной стороне. Победа здесь останется за теми, у кого крепче нервы, стойкость, выдержка, у кого выше мастерство и умение. В этом мельдерсовцы могли с нами соперничать. За нами

было только одно преимущество – мы сражались над родной землей, фашисты – над чужой. А дома, как говорится, и стены помогают.

Бой становился с каждой минутой все ожесточеннее. Каждому из нас противостоял сильный противник.

По поведению гитлеровцев чувствовалось, что они не намерены уступать поле боя. Потеря двух

самолетов их не обескуражила. Казалось, наоборот, подстегнула.

После нескольких взаимных атак, мы с Хитровым поняли, что перед нами ведущая пара вражеской

группы. Это заставило нас утроить бдительность, быть каждое мгновение начеку. В одной из атак я

промахнулся. Гитлеровец отвернул, но не в ту сторону. Он ушел от моего удара, но попал под меткую

очередь Сергея Хитрова. Молодец, ведомый! Еще один мельдерсовец отправился к праотцам.

Надо было не упустить второго. Наседаем на него с Хитровым и не даем передышки. На какие только

уловки не шел фашист, чтобы оторваться от нас и уйти в облака. И это едва ему не удалось. Но в

последний момент гитлеровец все же допустил на выходе из очередной фигуры секундное зависание, и

это решило его судьбу. С близкой дистанции я дал по нему короткую очередь, и машина вспыхнула. [127]

Оставшись вчетвером, мельдерсовцы, видимо, сочли благоразумным выйти из боя. Мы не преследовали

их. Горючее было на исходе.

На аэродром возвращались шестеркой. Победой можно было гордиться. Ведь мы сражались с

фашистскими летчиками из эскадры «Мельдерс», в которой были собраны лучшие гитлеровские асы, и

победили, сбив четырех «фоккеров». На фоне этих успехов просто как-то не укладывалась в сознании

гибель Пленкина и Прокофьева – опытных и заслуженных летчиков. Недооценка врага привела к

непоправимой ошибке. Оба оказались сбитыми в первую же минуту воздушной схватки. Все летчики

полка сделали для себя правильные выводы. Поднимаясь в воздух навстречу врагу, никогда нельзя

рассчитывать на легкую победу.

* * *

Воспитанные Коммунистической партией в духе советского патриотизма, любви к Родине, мои

однополчане не жалели себя в смертельных схватках с германским фашизмом. В нашем полку высоко

ценилось бесстрашие, презрение к смерти. Командиры, политработники воспитывали в летчиках чувство

боевого товарищества, взаимной выручки.

И это правильно. Без поддержки боевых друзей даже самый искусный и смелый летчик не всегда может

выйти победителем из воздушных поединков с врагом даже один на один.

У меня остались самые теплые воспоминания о заместителе командира полка Григории Прокофьевиче

Прокофьеве. Опытный летчик-истребитель, он действовал личным примером. В полку не было такого

летчика, который не летал бы вместе с Г. П. Прокофьевым на боевые задания. Он особенно любил брать с

собой молодых пилотов, не боялся доверить им свою жизнь. И они платили ему горячей привязанностью, смелостью в боях с врагом.

Все особенно ценили личные беседы комиссара, неторопливые разговоры после дня, наполненного

ратным трудом. Он умел задеть в человеке душу, вызвать на откровенность, укрепить веру в свои силы в

схватке [128] с врагом, поднять боевой дух человека в тяжелую минуту, которых немало выпадало в ту

пору на долю солдата.

А выступления Григория Прокофьевича перед личным составом полка! Предельно сжатые, наполненные

мыслью и чувством фразы зажигали сердца людей, звали на бой.

На вооружении политработников полка имелось много средств воздействия на сознание и сердце воина.

Но на первом месте стояли беседы. Их по поручению партийного бюро полка готовили самые

авторитетные командиры. Своими соображениями о тактике фашистских истребителей в орловском небе

делились летчики Герои Советского Союза Г. Г. Гуськов, Н. И. Ковенцов, И. И. Ветров.

Хорошо действовали на молодых летчиков выступления участников ожесточенных воздушных боев А. И.

Попова, В. Н. Павлова, А. А. Головина.

В практике политической работы много значило укрепление связи с тылом. Осуществлялось это путем

посылки делегаций полка на один из авиационных заводов. В составе такой делегации в декабре 1943

года побывали я и комсорг полка Изотов. Мы выступали на митингах прямо в цехах, на рабочих

собраниях, были встречи в клубах.

Обо всем увиденном, вернувшись, рассказали однополчанам. А потом и рабочие приезжали к нам в полк.

Умело строил партийно-политическую работу в полку секретарь партбюро В. И. Аненков. Вокруг него

сложилось работоспособное партийное бюро, в состав которого входили летчик Н. И. Ковенцов, помощник начальника штаба И. К. Калеганов, инженер В. Г. Маслов, А. И. Яновский. Показателем

действенности партийного влияния на летный и технический состав полка может служить тот факт, что

только за время боев на орловском направлении в ряды партии вступили 62 лучших воздушных бойца. А

коммунисты всегда шли в первых рядах защитников Родины. [129]

Бой на малой высоте

Мы базировались на одном из полевых аэродромов.

Командованию стало известно, что у Хотынца сосредоточены крупные силы вражеской

бомбардировочной авиации. Штурмовикам предстояло нанести по ним удар, а нам – обеспечить их

безопасность.

С самого начала полета мне не по душе пришлась погода. Облачность была настолько низкой, что порою

приходилось лететь на высоте 300—400 метров. Зато штурмовики чувствовали себя великолепно. Такие

метеоусловия их вполне устраивали.

Маскируясь лесными массивами, облачностью, штурмовики зашли на Хотынец со стороны тыла врага.

Сделав разворот на 180 градусов, командир штурмовиков подал сигнал: «Иду в атаку».

На «юнкерсы», «хейнкели» обрушился смертоносный груз бомб и реактивных снарядов. Начали бешено

огрызаться вражеские зенитки. Но штурмовики производили одну атаку за другой. Аэродром запылал.

ИЛы стали выходить из боя и ложиться на обратный курс.

Моя шестерка была наготове. Однако не успели штурмовики отойти от Хотынца и десяти километров, как на горизонте появились черные точки. Я понял – фашисты. «Как встретить врага? Придется бой

вести на малой высоте», – решил я и подал своим ведомым команду: «Приготовиться к бою».

Первую атаку МЕ-109 мы сорвали. Но все же и мы, и штурмовики оказались в трудном положении

Гитлеровцы превосходили нас по численности втрое.

Каждая секунда полета казалась вечностью. Штурмовики нанесли мощный удар по вражескому

аэродрому, и мы должны были во что бы то ни стало довести их до базы целыми и невредимыми. Главное

– чтобы штурмовики плотнее держались друг друга, помогали нам своим огнем. Девизом боя в таких

случаях становится формула: один за всех и все за одного! Сам погибай, а товарища выручай!

Эти незыблемые заповеди особенно близки нам, летчикам. Только так мы понимали товарищество в бою.

Так учили нас понимать войсковое товарищество с тех [130] пор, как мы произнесли первые слова

священной клятвы на верность Родине.

Фашистские истребители атаковали штурмовиков преимущественно сзади, заходя, однако, и сбоку, и

сверху. Откуда они будут атаковать их сейчас? – думал я, зорко наблюдая за действиями фашистов.

– Фрицы под нами! – услышал я неожиданно голос Хитрова. И верно, под нами шла четверка

«мессершмиттов». Прижать их к штурмовикам, поставить под двойной огонь, – мелькнула в голове

мысль, и я бросил своего «Яковлева» в пике.

Замечательно! Штурмовики отлично нас поняли. Фашисты, пытаясь уйти от нашего прицельного огня, оказались под огнем стрелков-радистов. Один из «мессеров» загорелся и врезался в землю. Второго сбил

я при попытке уйти боевым разворотом.

На сердце стало легче. Потеряв два самолета, гитлеровцы стали более внимательными. Нам важно было

выиграть время, дать возможность штурмовикам перетянуть за линию фронта. Если и придется идти на

вынужденную посадку, то все же на своей территории.

Попов и Килоберидзе сбили тоже по одному самолету. Это еще более охладило первоначальный пыл

фашистов. Они уже старались от нас держаться на почтительном расстоянии, но при первой же

возможности атаковали штурмовиков.

Едва штурмовики успели перетянуть линию фронта, как три машины сразу же пошли на посадку.

Видимо, летчики были ранены и держались до последнего. Мы видели, что все три самолета

благополучно приземлились.

После этого мы потеряли штурмовиков из виду, так как снова пришлось вступить в ожесточенный

воздушный бой. А на малых высотах смотреть по сторонам некогда.

Вернулись на аэродром без потерь. Каждый из нас чувствовал после всех передряг полета большую

усталость, которую испытывает всякий, хорошо и много потрудившийся человек.

Позвонили штурмовики. Их ответ нас огорчил. Только два летчика благополучно вернулись на свой

аэродром, остальные совершили вынужденные посадки на своей территории. Командир полка сурово

посмотрел [131] на меня. «Не смогли, мол, довести. Растеряли штурмовиков на обратном пути». Впервые

Зворыгин не поблагодарил летчиков, как он обычно это делал, не поздравил с победой.

Боевую честь истребителей поддержали сами штурмовики. На второй день все они вернулись на свой

аэродром и позвонили командиру полка. Узнав, что все мы живы и здоровы, выразили нам горячую

благодарность за хорошее сопровождение, за смелость, мастерство и отвагу, проявленные при их защите

в бою.

Обрадованный командир полка немедленно сообщил нам о своем разговоре со штурмовиками. И очень

кстати. На выполнение очередного боевого задания мы вылетели бодрые духом, готовые к любой встрече

с ненавистным врагом.

Тяжелый день

Днем 4 августа 1943 года группа из десяти ЯК-1, ведомая гвардии капитаном Самохваловым, вылетела на

сопровождение шести ИЛ-2 в район Орел – Нарышкино. На маршруте к цели группа Самохвалова

встретила две группы вражеских истребителей, эшелонированных по высоте: четыре «фоккера» шли на

высоте 1500 метров, а десять – 3000 метров. С ними гвардии старший лейтенант Ковенцов двумя

парами завязал воздушный бой, а Самохвалов с остальными экипажами продолжал выполнять задание.

В ходе боя один «фоккер» зашел в хвост самолета Ковенцова. Гвардии лейтенант Сычев довернул свой

истребитель вправо и короткой прицельной очередью сбил его. Горящий вражеский самолет упал в

районе Кофаново.

Продолжая вести воздушный бой, Сычев заметил, как один ЯК в районе Нарышкино врезался в землю. В

это же время в воздухе находился парашютист, по которому зенитная артиллерия фашистов вела

интенсивный огонь. В этот день с боевого задания не вернулись старший лейтенант Ковенцов, младшие

лейтенанты Блинова и Доев.

18 августа после освобождения территории в Нарышкино была обнаружена могила храброго летчика

[132] старшего лейтенанта Ковенцова. Из опроса местных жителей удалось выяснить, что Ковенцов, ведя

воздушный бой с большим количеством вражеских истребителей, сбил два ФВ-190, но в бою был сбит

сам и упал в районе деревень Лаврово – Ольшанец. Местное население с бойцами наших наступающих

частей похоронили Ковенцова в тот же день в районе падения самолета. 18 августа мы перезахоронили

тело Ковенцова со всеми воинскими почестями в районе Лаврово. На его могилу местные жители и

бойцы возложили много венков и цветов.

О судьбе остальных ничего не было известно, и мы считали их погибшими.

И вдруг в конце сентября объявилась Клавдия Блинова.

К тому времени советские войска далеко продвинулись на запад. Были освобождены Брянск и Бежица, Полтава и Чернигов, Смоленск, многие другие города и села.

Наш полк базировался на полевом аэродроме северо-западнее Брянска.

День подходил к концу. Как обычно, подполковник М. Н. Зворыгин собрал командиров эскадрилий, чтобы подвести итоги и поставить задачу на завтра. Все вопросы были уже решены, и мы собирались

расходиться. Тут открылась дверь и в комнату, прихрамывая на левую ногу, ступила какая-то женщина.

– Товарищ подполковник, младший лейтенант Блинова прибыла и готова вновь идти в бой, —

отрапортовала она.

В первую минуту никто из нас ее не признал. До того она исхудала. Серое, изможденное лицо. Рваная

гимнастерка перетянута солдатским ремнем. На ногах потрепанные кирзовые сапоги.

В комнате наступила тишина. От неожиданности никто не мог проронить ни слова. Наконец, командир

вымолвил:

– Ты жива?

– Как видите, товарищ командир.

– Откуда ты? Ведь мы считали, что ты погибла!

И Клавдия Блинова поведала нам свою «одиссею».

В том памятном бою она была атакована шестеркой ФВ-190. Она увернулась от первой атаки, затем от

второй. [133] Сама перешла в наступление, направив свой истребитель на ведомого одной из пар. Но ей

не удалось завершить атаку. Сверху на нее навалились другие «фоккеры». Самолет загорелся, пришлось

воспользоваться парашютом.

– И вот тут я по-настоящему испугалась, – рассказывала Блинова. – Когда осмотрелась, то поняла, что

нахожусь над вражеской территорией. Ветра нет, значит нет возможности и перетянуть за линию фронта.

Приземлилась, освободилась от подвесной системы, выхватила пистолет из кобуры и побежала к

небольшому леску, что виднелся в километре. А навстречу мне из этого самого леска – фашисты. Бегут

и стреляют из автоматов. Одна пуля ударила в ногу...

В общем, плен. Допросы, побои, концлагерь. Спустя неделю, нас погрузили в вагоны и повезли в

направлении Смоленска. Группа летчиков по дороге договорилась о побеге. Они сделали отверстие в

дверях вагона, открыли их, выпрыгнули на ходу поезда и бежали.

Мы молча слушали ее и невольно удивлялись и одновременно радовались стойкости, мужеству

Блиновой. Выходит, даже в плену в ее душе не погас огонь борьбы, вырвалась на свободу, чтобы снова

бить фашистов. Не каждому мужчине это удается, не каждый выдерживает истязания, а она, женщина, выдержала, поборола все трудности. Ей пришлось голодать, она прошла пешком сотни километров. И

все-таки выдержала.

– Ты молодец, Блинова, – проговорил командир. – Спасибо за верность воинскому долгу.

Между прочим, это не единственный случай, когда летчики возвращались в родной полк. Мы гордились

своим полком, его славными боевыми делами. И где бы ни оказался наш летчик, что бы с ним ни

случилось, он обязательно возвращался в полк. И снова дрался с проклятыми фашистами, прославляя

своими подвигами родной гвардейский полк.

* * *

5 августа войска Брянского фронта ворвались в Орел и штурмом овладели им. В тот же день советские

бойцы освободили и Белгород. [134]

Столица нашей Родины – Москва салютовала доблестным войскам, освободившим эти русские города, тридцатью артиллерийскими залпами. Это был первый салют воинам-победителям в годы Великой

Отечественной войны.

Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин высоко оценил действия летчиков 4-й гвардейской

истребительной авиационной дивизии в боях за Орел. Дивизия была удостоена благодарности

Верховного.

Доблесть

Вечер. По небу плывут хмурые облака. Кажется вот-вот пойдет дождь. Это меня беспокоит. Если за ночь

размочит аэродром – утром с него не взлетишь. Решил пойти в штаб, уточнить обстановку. Навстречу —

запыхавшийся от быстрого бега оперативный дежурный.

– Товарищ майор, поздравляю...

Удивленно смотрю на дежурного. «Поздравляю...» С чем? Второй день, как я не поднимался в воздух...

– Поздравляю с присвоением звания Героя Советского Союза, – выпалил наконец оперативный

дежурный.

– Спасибо! – только и смог ответить.

В штабе меня тепло поздравили командир полка, заместитель командира по политической части, командиры эскадрилий, друзья, товарищи. Прислали поздравительные телеграммы командующий

воздушной армией, командиры корпуса и дивизии.

В этот вечер я долго не мог заснуть. В памяти воскрешались одна картина за другой. В мыслях пережил

свою жизнь заново.

Многое припомнилось. Первые пятилетки – годы великого созидания. Советские люди строили новые

города, открывали новые месторождения полезных ископаемых, прокладывали через тайгу и пустыни

железнодорожные магистрали и водные каналы, возводили плотины гидростанций и корпуса гигантов

социалистической индустрии. Воздух нашей Родины до предела был насыщен трудовым энтузиазмом.

И вдруг – война. Советские люди, все как один, поднялись на защиту своих завоеваний, народного

счастья, [135] первого в мире социалистического государства, построенного с таким трудом. Ведь все это

для меня не являлось чем-то отвлеченным. Я сам был свидетелем и участником всех свершений на

родной обновленной земле.

Не сразу мы научились бить и ненавидеть врага. Но с каждым днем, с каждым месяцем наши удары, наша ненависть становились все сильнее. И вот настал момент, когда враг не выдержал, дрогнул и

покатился назад. И когда столица нашей Родины – Москва впервые отметила победу советских войск